ПИСЬМА К И. С. ТУРГЕНЕВУ
ПИСЬМА К И. С. ТУРГЕНЕВУ
В. В. СТАСОВ
В. В. СТАСОВ
1
C. П<етербург>, 13 окт. 71.
Ваш
В. Стасов.
2
С. П<етербуг>, 29 окт. 71.
3
С.П<етербург> 15/27 дек. 82.
Ваш всегда
В. Стасов.
A. M. Ступель
Письма к И. С. Тургеневу, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1882
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Тургеневский сборник. Материалы к полному собранию сочинений и писем И. С. Тургенева
М.-Л., ‘Наука’, 1964
Многолетнее знакомство И. С. Тургенева и В. В. Стасова, длившееся с 1869 г. до смерти Тургенева, широко отражено в их переписке. Письма Тургенева к Стасову, хранящиеся в ГПБ (архив В. В. Стасова, ф. 738, No 223), были напечатаны самим Стасовым в статье ‘Двадцать писем Тургенева и мое знакомство с ним’ (‘Северный вестник’, 1888, No 10, отд. 1, стр. 145—194). Письма же Стасова к Тургеневу до сих пор, за немногими исключениями, не обнаружены. Лишь одно из них — от 30 апреля 1875 г. — опубликовано в сборнике ‘Литературный архив’ (вып. 3, Изд. АН СССР, М.— Л., 1951, стр. 241—249).
Из переписки Тургенева видно, что письма Стасова к нему были многочисленны и могли бы служить важным источником для понимания взглядов и взаимоотношений обоих корреспондентов. Существенным дополнением к опубликованным материалам являются приводимые ниже три письма, до сих пор не бывшие в печати. Ярко рисуя облик Стасова — идеолога и пропагандиста прогрессивного реалистического искусства, они вместе с тем помогают выяснить некоторые подробности в высказываниях Тургенева и обстоятельства, служившие непосредственным поводом к его переписке с выдающимся критиком.
Письма 1 и 2 можно считать началом переписки, им предшествовала лишь короткая записка Тургенева от 4/16 марта 1871 г., приглашавшая Стасована вечер литераторов, художников и музыкантов (Письма, т. IX, No 2630).
Письмо 3 является, по-видимому, последним письменным обращением Стасова к Тургеневу.
Письма 1 и 2 публикуются по фотокопии ИРЛИ (P. I, оп. 29, No 289) с автографа Парижской Национальной библиотеки (Slave, 81), письмо 3 —по автографу ИРЛИ (ф. 294, оп. 4, No 274).
Многоуважаемый Иван Сергеевич, решаюсь беспокоить Вас, потому что давно уже не имею ровно никакого сведения об Антокольском,1 а полученное мною только сегодня письмо из Рима (от Боткина 2) и слова Гинцбурга 3 заставляют меня предполагать, что он у Вас, и даже может быть болен — потому что, иначе, он вероятно давным-давно написал бы мне хоть несколько слов. По желанию его, я скоро после его отъезда писал ему poste restante {до востребования (франц.).} во Флоренцию — нет ответа, потом, через несколько времени, я послал другое письмо к нему в Рим, с 300 р., которые меня просил переслать к нему некто Чайковский,4 дающий ему скульптурный заказ для будущего Литейного моста — опять нет ответа, несмотря на то, что давным-давно требуется его решение и ответ по части этого заказа. Все это до такой степени удивляет меня, особенно после обещания Антокольского писать мне по разным делам, что я не могу ничего другого предположить кроме болезни. Будьте так добры, Иван Сергеевич, напишите мне пару слов, чтоб я наконец узнал что-нибудь про сильно меня интересующего и беспокоящего Антокольского. Если он от Вас уехал, то вероятно Вам известно — куда, и в таком случае я убедительно просил бы Вас переслать к нему прилагаемое здесь письмо, потому что необходимо было бы получить от него, поскорее, ответ его по разным делам, особенно насчет заказа. Дело теперь за ним, а между тем проект уже скоро надобно представлять государю, и наперед высшему начальству.5
Я пустился во все эти подробности, чтоб извиниться немножко в просьбах и порученьях моих, и чтоб иметь маленькое право на письмо от Вас.
Но, благо мне случилось нынче писать к Вам, я позволю себе на минуту продолжить здесь тот самый разговор, который у нас с Вами был 2 года тому назад, в 1869-м году, в Мюнхене, в раззолоченном table d’hte’e. {табльдот (франц.).} Помните, мне так много надо<было> рассказать Вам про русские дела и литературу, да столько же и услышать от Вас, что я прозевал весь обед, и чертовски завитые кельнеры только и делали, что таскали у меня из-под локтей нетронутые тарелки? Я через целых 2 года принужден повторить Вам целиком тогдашний мой тезис, что немало у нас бывает талантливых людей по части литературы и всяких изящных искусств, но это самая великая редкость, чтоб между этими талантами были люди с умом.6 Всякий день натыкаешься все на одну и ту же историю. Нынче вот я опять прихожу к тому же, прочитав только что вышедшую на днях новую комедию Островского: ‘Не все коту масленица’. Не знаю, получаете ли Вы ‘Отечественные> записки’, а если получаете, то читали ли Вы уже эту вещь. Но дело в том, что она меня столько же поражает, как наприм. ‘Война и мир’ Льва Толстого. Этакая гибель таланта, верного схватыванья характеров, этакое мастерство в ‘разговоре’, а между тем всё вместе — преглупая и пренелепая вещь. Читаешь, читаешь — удивительно!, а кончил — закрываешь книгу с досадой на пустяки и глупости (что за пуганье ножом, что за развязка и т. д.!). Вот этого странного соединения таланта с нехваткою ума, мне кажется, нигде не найдешь в Европе кроме нас. А у нас, за то, куда ни сунься, в литературу, в музыку, в живопись — везде одно и то же! Исполнители — отличные, изобретатели — плохие, unter aller Kritik. {ниже всякой критики (нем.).} Хотелось бы мне очень знать, Вы, постоянно наблюдающие наших людей и наши порядки, находили ли Вы то же, что и я? 7 Однако, довольно утруждать Ваше терпение. Прощайте, и все-таки позвольте надеяться, что хоть про Антокольского Вы мне отпишете пару слов.
Адрес:
Влад. Вас. Ст.,
Моховая, д. Мелихова.
1 Марк Матвеевич Антокольский (1843—1902) — скульптор. Творчество Антокольского встретило со стороны В. В. Стасова и И. С. Тургенева высокую оценку, несмотря на существовавшие между ними расхождения во взглядах на русское искусство. Стасов познакомился с Антокольским в 1869 г., Тургенев — в начале 1871 г., когда в Академии художеств была выставлена статуя ‘Иван Грозный’. Под свежим впечатлением Стасов посвятил работе молодого скульптора хвалебную статью ‘Новая русская статуя’ (‘С.-Петербургские ведомости’, 13 (25) февраля 1871 г.), через несколько дней с аналогичным отзывом выступил Тургенев (‘Заметка’<об М. М. Антокольском>. ‘С.-Петербургские ведомости’, 19 февраля(3 марта) 1871 г.). В дальнейшем Тургенев и Стасов сохраняли неизменную симпатию к Антокольскому, живо интересуясь его работами и обстоятельствами личной жизни.
2 По-видимому, Михаил Петрович Боткин (1839—1914) — живописец, график, археолог, искусствовед, состоявший в длительной переписке с В. В. Стасовым.
3 Илья Яковлевич Гинцбург (1859—1939) — скульптор, ученик, последователь, личный друг В. В. Стасова и M. M. Антокольского.
Знакомство Гинцбурга со Стасовым длилось с середины 60-х годов XIX в. до конца жизни критика (1906 г.). По словам скульптора, Стасов ‘сперва <...> заменял мне отца, потом был моим учителем, а впоследствии товарищем и другом’ (И. Гинцбург. Из прошлого. Л., 1924, стр. 128). О своем знакомстве с Тургеневым Гинцбург рассказал в неопубликованных воспоминаниях ‘Мои встречи с И. С. Тургеневым’: ‘В первый раз я увидел И. С. Тургенева у Серовых в 1870 году <...>. Раз у Серовых был вечер, собрались преимущественно музыканты, Серов играл свою только что законченную оперу ‘Рогнеда’. Среди гостей был и И. С. Тургенев, он выделялся своей наружностью, в бархатной визитке, остриженный по-русски, с крупными чертами лица, он произвел на меня тогда большое впечатление. Ближе познакомился я с ним в мастерской M. M. Антокольского, который тогда лепил статую Ивана Грозного, и я делал барельефы на троне царя <...>. И. С. с интересом смотрел, как я работаю, и поласкал меня <...>. Только через 20 лет я опять стал встречаться с И. С. Тургеневым в мастерской M. M. в Париже, куда И. С. часто захаживал, чтобы посмотреть работы M. M., которого он был большой поклонник. Подолгу, бывало, они говорят об искусстве, в особенности о французском, которого И. С, как я тогда понял, был большой поклонник. Иногда я встречал И. С. в ‘Обществе Русских художников’ (rue Tilsit 12), которого И. С. состоял председателем’ (ИРЛИ, P. I, on. 29, No 78). Автор воспоминаний явно ошибается в датах своих встреч с Тургеневым, утверждая, что они виделись в Париже через 20 лет после первого знакомства, т. е. в 1890 г., когда писателя уже не было в живых.
4 Чайковский — инженер, один из участников конкурса на проектирование моста через Неву. Желая украсить свой проект скульптурными группами, Чайковский обратился с заказом к Антокольскому. Скульптор сделал эскизы, но не продолжал работ, так как проект Чайковского был отклонен.
5 В ответном письме из Баден-Бадена от 15 (27) октября 1871 г. Тургенев сообщал Стасову: ‘… Ваше письмо, сейчас мною полученное, наполнило меня точно таким же беспокойством насчет Антокольского, какое Вы сами испытываете. Он, действительно, обещался погостить у меня здесь в Бадене — но с тех пор, как я оставил Петербург, я не имею о нем никаких сведений, месяца два тому назад — или даже больше — мне П. В. Анненков написал, что он приезжал в Петербург для наблюдения за отливкой своей статуи — и только! Я боюсь, не занемог ли он где-нибудь — чего доброго? Здоровье его слабое — но как же он не написал ни к кому? Всё это очень загадочно — и страшно думать, какал может быть этому всему разгадка!’ (Письма, т. IX, No 2739). Статуя, о которой идет здесь речь,— ‘Иван Грозный’.
6 Об этом разговоре Стасов подробно рассказал в статье ‘Двадцать писем Тургенева и мое знакомство с ним’: ‘Ни я, пи Тургенев, мы вовсе не обедали в тот день, и проворные учтивые кельнеры уносили у нас из-под носу одну тарелку за другою. У нас сразу затеялся такой оживленный разговор, что нам было не до еды <...>. Предметов для спора у нас тогда накопилось пропасть. Конечно, были пункты, где мы с Тургеневым сходились, например, мы оба одинаково терпеть не могли и Корнелиуса, и Каульбаха, которыми так торжественно парадирует Мюнхен и которые так дороги каждому немецкому сердцу, а нам были несносны по своей деревянности, педантству и условности, мы сходились также в нелюбви ко множеству других немецких художников,— но в то же время не сходились во множестве других вещей. Тургенев был великий поклонник всей новой французской школы, я — далеко не безусловно признавал ее, и это тотчас вело к бесконечным прениям <...>. Но, сверх того, у нас речь шла также и о Листе. Для меня Лист был великим представителем великого движения в современной музыке, и я, полный присутствием Листа в Мюнхене, с жаром рассказывал Тургеневу про гениальные его создания ‘Mcphislo-Walzer’ <'Мефисто-вальс'> и ‘Danse macabre’ <'Пляска смерти'> <...>. Тургенев их не знал, да и знать не желал, он застыл на Бетховене и Шумане и дальше в музыке ничего не признавал’ (‘Северный вестник’, 1888, No 10, отд. 1, стр. 149—150).
Рассказ Стасова, освещающий расхождения между ним и Тургеневым на первом же этапе знакомства, касается лишь вопросов западного искусства. ‘Тезис’ о русских писателях и художниках, упоминаемый Стасовым в публикуемом письме, не был им повторен ни в статье, написанной через 17 лет, ни в других высказываниях.
7 Комедия А. Н. Островского ‘Не все коту масленица’ напечатана в ‘Отечественных записках’ (1871, No 9, стр. 1—68). Тургенев отвечал Стасову в письме из Баден-Бадена от 15 (27) октября 1871 г.: ‘Я только что прочел комедию Островского в ‘От<ечественных> зап<исках>‘ — и вынес из этого чтения впечатление весьма подобное Вашему. Причину этого — и однородных ему явлений — в немногих — да и во многих — словах уяснить нелегко. Тут, кроме недостатка образования, действует и однообразность (у нас), замкнутость исключительно литературной жизни. Островский, напр., никогда, ни на один миг, не выходит из круга собственной атмосферы. Мастерство зреет в уединении, приемы и формы усовершенствуются — а содержание чахнет и скудеет. Даже у тех писателей русских, которые, как говорится, следят за идеями — за ‘веяниями’ — это делается — если не книжно — то журнально, что едва ли не хуже. Об искусстве я судить не берусь, его час — мне сдается — еще не наступил на Руси: жизнь закопошилась — да крови в этой жизни еще нет’ (Письма, т. IX, No 2739).
Мнения Стасова и Тургенева о творчестве А. Н. Островского не оставались неизменными. Впоследствии Стасов называл Островского в числе писателей, способствовавших расцвету самобытной русской литературы, в одном ряду с Гоголем и Л. Толстым (и письме к Д. В. Стасову от 15 июля 1880 г., приведено в книге: В. Каренин. Владимир Стасов, ч. 2. Л., 1927, стр. 554), в частности, он высоко оценивал национальное своеобразие языка великого драматурга.
Тургенев еще в 50-х годах положительно, хотя и с известными оговорками, высказывался о творчестве Островского, отмечая ‘замечательный талант’ драматурга и выражая надежды ‘на будущее его значение’. В дальнейшем, в конце 70-х годов, Тургенев отказался от большинства своих оговорок, заявив: ‘… А. Н. Островский посрамил мои опасения и более нежели оправдал мои надежды’ (Сочинения, т. V, стр. 387).
Восхищаясь многими пьесами Островского (‘Гроза’, ‘Лес’ и др.), Тургенев отмечал их реализм, мастерство в развитии характеров, прекрасную народную речь. Творчество Островского Тургенев деятельно пропагандировал за границей. К отдельным произведениям драматурга Тургенев все же неизменно сохранял отрицательное отношение (‘Бешеные деньги’, ‘Последняя жертва’).
Коренным образом изменилось в позднейшие годы также отношение Стасова к роману ‘Война и мир’. Среди литературных интересов и впечатлении Стасова творчество ‘Льва Великого’ (как его именовал критик) заняло центральное место. В письме к Л. Н. Толстому от 28 июня 1894 г. он назвал ‘Войну и мир’ в числе ‘самых важных вещей в литературе’ (Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка 1878—1906. Л., 1929, стр. 131), перечитывая роман, Стасов писал Толстому 12 февраля 1905 г.: ‘Это для меня точно что-то совершенно новое, невиданное и неслыханное’ (там же, стр. 372).
Так как Вам интересен Антокольский, то я спешу написать Вам, Иван Сергеевич, тотчас как только сам кое-что узнал. Почти в одно время с Вашим письмом (за которое очень благодарю), я получил телеграмму от Антокольского из Рима, куда он только что приехал — откуда? не знаю и до сих пор, а дня через два-три и письмо. В этом последнем он мне говорит обо многом, кроме своего таинственного пропаданья в продолжение двух месяцев. Здесь слухи носятся теперь — и кажется, на этот раз достоверные, что он женится на одной виленской еврейке, 18-ти летней, красавице и богатой. Вероятно мы скоро всё это узнаем в точности, потому что Антокольский пишет мне, что ему многое надо мне рассказать.1 Признаться сказать (и это я скажу Вам, потому что, кажется, Вы один из тех людей, которые у нас всего более интересуются Антокольским и ценят его), скажу, что перспектива брачной гавани заставляет меня значительно морщиться. Что за браки, что за семейные жизни для художника! Вот уж ни на полдвора не нужно ему этого добра. Мне кажется, история не только художников (и особенно русских), но и всех людей дела интеллектуального громко кричит, что никогда не следует на себя надевать колодки брака и кастрировать себя семейной жизнью. Может быть, это печальный вывод, а главное — противный доброй нравственности и предрассудкам, натолканным в голову мамками и няньками — но это так. Мне кажется, имеет право портить себя и уродовать посредством семейной жизни — т. е. посредством целой коллекции ежедневных непрерывных хомутов, большого и малого формата, только тот, у кого нет никакого важного предприятия впереди. Всё зреет в одиночестве и покое, без участия ежедневных мелких булавок и пустячных забот. Я не вижу вокруг себя, вот уже 47 лет, ни одной жизни, не окарикатуренной пли не урезанной браком. Кто тупеет, кто теряет всякую энергию и становится совершенно другим человеком. Это все равно что посидеть в целлюлярном 2 заключении. Два нажима совершенно противуположных производят совершенно одинакие результаты. Но это по той же причине, почему кожа слезает одинаково и от обжога и от мерзлого железа. Я всегда удивлялся одному: у Вас во всю жизнь был талант попадать вашими писаньями в самую бьющую жилку современности. Как это Вы никогда не взяли задачей представить нынешний брак — а Вы его довольно видели вокруг себя, во всех проявлениях и на всех ступенях общества. Это нынешняя почти главная язва повсюду. Ведь вспомните: все Ваши повести и романы лежат еще по ту сторону брака и приводят только к заключению или незаключению брака. А что дальше бывает нынче, вот вопрос? И его Вы способны изобразить со всей сильной {Так в подлиннике.} таланта, зрелого и возмужалого. Помните, Вы мне говорили в Мюнхене, что не предпринимаете ничего большого, в pendant {наподобие (франц.).} к ‘Отцам и детям’, потому что иссякли источники наблюдательности. А эта целая половина, еще нетронутая? — Мне кажется, никто больше моего (даже ни одна из Ваших российских обожательниц,— а их много, всяких сортов) не желает Вам создания большой и капитальной вещи.3
Но я замечаю, что мало сказал про Антокольского. Пускай мало: что было самого необходимого, всё тут есть. Он отыскался, по, на беду, женится. Пожалуй и этот тоже не дойдет до настоящего, к чему способен, как большинство русских художников. Вечно сковырнутся на пол-дороге. Ваш В. Стасов.
На всякий случай, вот Вам мой адрес и в Париж: Моховая, д. Мелихова. Авось напишете. А уж большую бы мне доставили Вы радость.
1 Письмо Антокольского, на которое ссылается Стасов, напечатано в книге: Марк Матвеевич Антокольский. Его жизнь, творения, письма и статьи. CПб.—М., 1905, стр. 3 (письмо из Рима от 24 октября (5 ноября) 1871 г.). В 1872 г. Антокольский женился на Елене Юлиановне Апатовой.
2 Целлюлярном (лат.) — одиночном.
3 В ответном письме от 28 ноября (10 декабря) 1871 г. Тургенев сообщал Стасову из Парижа: ‘Очень рад я, что Антокольский отыскался <...>. Брака я для него боюсь более с физической, чем с нравственной точки зрения <...>. С Вашим воззрением на брак я — en gros {в общем (франц.).} — согласен, я бы даже расширил это воззрение и применил бы ко всякому постоянному общению с женщиной, Вы знаете, браки бывают неофициальные: эта форма даже иногда является более ядовитой, чем общепринятая. Вопрос этот мне — точно — хорошо известен и изучен мною основательно. Если я до сих пор не коснулся его в моих литературных попытках — так это просто потому, что я всегда избегал слишком субъективных сюжетов: они меня стесняют’ (Письма, т. IX, No 2770).
Иван Сергеевич, я Вам послал наперед ‘Иллюстрированный каталог Московской выставки’ 1882 (Художеств, отдел).1 Если для Вашего знакомого англичанина будет довольно этого каталога — ну, и слава Богу. (Этот каталог выдумал, затеял и составлял — я, работал же все — Собко,2 так как мне самому некогда было! Выбор весь мой, или, так сказать, под мою диктовку. Заглавие: ’25 лет русского искусства’ — тоже мое, так как этот каталог нечто вроде Атласа к моим последним двум статьям в ‘Вестнике Европы’ 3).
На тот же случай, если мало будет всего этого материала, прилагаю при сем небольшой список русских и иностранных статей и книг о нашем искусстве.4
Я рассудил, что Вашему англичанину всего лучше указать статьи ‘Всемирных отчетов’ и ‘жюри’.5
1 25 лет русского искусства. Иллюстрированный каталог художественного отдела Всероссийской выставки в Москве 1882 г. <...>. Составил Н. П. Собко. Издал М. П. Боткин. СПб., 1882.
2 Николай Петрович Собко (1851—1906) — историк искусства и библиограф. Работая в тесном сотрудничестве с Стасовым, пропагандировал творчество художников-передвижников. Составитель иллюстрированных каталогов Передвижных выставок, ‘Словаря русских художников’, автор нескольких работ о передвижниках.
3 Статья В. В. Стасова ‘Двадцать пять лет русского искусства’ (‘Вестник Европы’, 1882, NoNo И и 12).
4 Упоминаемый Стасовым список статей и книг не сохранился. В ответ Стасов получил от тяжело больного Тургенева письмо, написанное чужой рукой, но подписанное им самим. Тургенев сообщал: ‘Виноват перед Вами, что не тотчас же дал Вам знать о получении мною списка сочинений о русском художестве и альбома Московской выставки. И за то и за другое шлю Вам искреннее спасибо и уже распорядился ими, как следовало. Писать я не мог сперва по болезни, а теперь вследствие операции…’ (письмо из Парижа от 18 (30) января 1883 г.: ГПБ, архив В. В. Стасова, ф. 738, No 223, л. 54. Опубликовано: ‘Северный вестник’, 1888, No 10, отд. 1, стр. 179). На этом письме переписка Тургенева и Стасова оборвалась.
6 Возможно, что речь идет об английском искусствоведе Аткинсоно, авторе книги о русском искусстве (рецензия Стасова в ‘С.-Петербургских ведомостях’, 1874, 30 апреля, No 117). — ‘Всемирными отчетами’ Стасов, очевидно, называет журнал ‘Revue de Deux Mondes’, где была помещена статья Э.-М. де Вогюэ ‘L’exposition de Moscou et l’art russe’ (1882, т. L1V, стр. 27—61).