Время на прочтение: 29 минут(ы)
‘Русский архив’, 1867. — Вып. 3
Походъ въ Хиву, предпринятый въ 1839 и 1840 годахъ, по мысли и подъ предводительствомъ Оренбургскаго военнаго генералъ-губернатора (гр.) Василія Алексевича Перовскаго, для обузданія хищныхъ Хивинцевъ, безпокоившихъ тамошніе предлы Россіи, — почти вовсе у насъ неизвстенъ. О немъ долго ходили темные слухи, и не упоминалось ни единымъ словомъ въ Русской, всмъ доступной, печати. Только въ 1860 году, въ Чтеніяхъ общ. ист. и др. при имп. Моск. унив. (кн. I, стр. 147—166), появилось, сколько мы знаемъ, первое печатное извстіе объ этомъ достопамятномъ поход, въ стать подъ заглавіемъ Военное предпріятіе противу Хивы. Статья эта очевидно составлена по бумагамъ подлиннымъ и содержитъ въ себ сжатое, но точное и дльное изложеніе всего хода длъ. Цлью предпріятія, начатаго подъ видомъ посылки ученой экспедиціи къ Аральскому морю, было ‘смстить хана Хивы и замнить его надежнымъ султаномъ Кайсацкимъ, упрочить по возможности порядокъ, освободить всхъ плнныхъ, дать полную свободу торговл нашей.’ На издержки отпущено 1,698,000 асс. и 12 т. червонныхъ. Въ поход участвовало 4 генерала, 14 штабъ-офицеровъ, и около 5,000 низшихъ чиновъ. Вс приготовительныя распоряженія отличались предусмотрительностью и надежностью, и однако шестимесячный походъ этотъ не удался въ томъ смысл, что войска не достигли самой Хивы и принуждены были двинуться обратно вслдствіе чрезвычайныхъ снговъ и стужи, которая господствовала ту зиму: видно, замчаніе, что Русскіе всюду съ собою приносятъ холодъ, и тутъ оправдалось. Тмъ не мене цль предпріятія была достигнута: напуганный ршительными мрами нашего правительства Хивинскій ханъ Аллакулъ, въ Август того же 1840 г. выслалъ въ Оренбургъ долгое время, томившихся у него въ плну и теперь одаренныхъ имъ около 500 человкъ Русскихъ, мало того, онъ разослалъ Фирманъ съ строгимъ запрещеніемъ брать или покупать Русскихъ и вредить чмъ либо Россіи. Вслдъ за тмъ Русскій купецъ Деевъ возобновилъ безпрепятственную торговлю съ Хивою. Такимъ образомъ не представлялось боле нужды предпринимать вторичный поискъ на Хиву, къ коему было готовились въ Оренбург.
Мужество въ перенесеніи тяжкихъ лишеній и бдствій, коими ознаменовался Хивинскій походъ, составляетъ славу Русскаго имени, и мы искренно радуемся, что счастливый случай далъ намъ возможность познакомить читателей Русскаго Архива съ живыми подробностями этого смлаго и необыкновеннаго, по всей обстановк своей предпріятія. У одного изъ участниковъ похода, нашего извстнаго писателя (бывшаго въ то время чиновникомъ особыхъ порученій при В. А. Перовскомъ), Владиміра Ивановича Даля, отыскалась снимочная тетрадь тонкой Китайской бумаги, на которой (по способу, дающему два подлинника вдругъ) сухими чернилами отпечатллись письма, посыланныя имъ съ похода, къ роднымъ и знакомымъ. Приносимъ вашу благодарность многоуважаемому В. И. Далю за дозволеніе напечатать нижеслдующія выдержки изъ этой тетради.
Рка Илекь, въ Зауральской степи, 1839 г. Ноября 25го.
Не ждали вы отъ меня письма, и всего мене, можетъ, думали вечеромъ 25-го Ноября, что я сижу почти на открытомъ воздух, въ кошомной кибитк, при маленькомъ огоньк, въ кругу шести добрыхъ товарищей, на мороз, и пишу къ вамъ. Мы вышли въ походъ, идемъ войной и грозою на Хиву, эту дерзкую и вроломную сосдку, какъ названа она была въ приказ по корпусу. Путь далекъ, 1500 верстъ, идемъ зимою, и третьяго дня было 29® морозу, весь отрядъ верхомъ, вс на коняхъ, вьюки на верблюдахъ, ихъ до 12 тысячъ. Метемъ бураномъ по и степямъ и въ Генвар должны быть на мст. А когда воротитесь, спросите вы, по сродному вамъ добродушію и состраданію?— Знаемъ, когда вышли, а именно 17 Ноября, а воротились скажемъ вамъ, когда воротилась. Холоду мы не боимся, говоримъ это не изъ хвастовства, а по опыту, взгляните только на насъ, и вы убдитесь, что мы не хвастаемъ. Стеганные, на верблюжей шерсти, куртки и архалуки, платье разнаго рода, на лебяжьемъ пуху, верхнее платье изъ шкуръ молодыхъ жеребятъ, или оленьи, сибирскіе совики, киргизскіе дахи и ергаки, рукавицы и чулки козьяго пуху, изъ коего порядочные люди ткутъ столь извстныя вамъ кашемирскія шали,— словомъ, все запасено, припасено, и несчастные стужа, холодъ, морозъ, словомъ, вся зима, не знаетъ, съ котораго краю приступиться. Не удивляйтесь этимъ кривымъ строкамъ, сердце пишетъ прямо, но морозъ-снговичъ беретъ свое, шаршавитъ по своему, а онъ у насъ, какъ видите, толмачемъ. Сидимъ на корточкахъ, въ теплыхъ кофточкахъ и совикахъ, писать не совсмъ ловко. Нужды нтъ: когда нибудь на досуг разберете. Вы скажете: Ахъ, Боже мой, какія страсти! за 1500 верстъ, верхомъ, зимой — и прочее, и прочее. Ну, изволите видть, сыромъ въ масл мы конечно не катаемся, равнымъ образомъ не льзя чтобы не было въ такомъ огромномъ отряд безъ разныхъ безпорядковъ, недостатка, нужды — ну придемъ домой и отдохнемъ, будемъ разсказывать ребятишкамъ своимъ и добрымъ пріятелямъ о похожденіяхъ своихъ и примчаніяхъ. Начинаютъ сей часъ разливать чай, а у насъ сегодня дневка — позвольте мн сперва налиться водой, какъ говорятъ моряки, а потомъ стану продолжать.
Пепелъ отъ пылающаго костра завалилъ до того писаніе мое, что у меня едва достало духу (т. е. Athem) отдуться отъ этой неумстной присыпки. Зорю пробили, все улеглось, потому что все устало, только часовые перекликаются вкругъ нашего стана, и верблюды изрдка протяжно рычатъ. Опишу вамъ, отъ нечего длать, артель нашу, нашъ кошъ, какъ его технически называютъ. Насъ въ одной кибитк, по четыре шага во вс четыре стороны (размръ вренъ, но кибитка кругла) насъ лежитъ, на одномъ и томъ-же войлок, семь человкъ. Былъ осьмой, академистъ Штернбергъ, художникъ душой и тломъ, милый малый, о которомъ мы вс очень жалемъ — но онъ, присоединившись къ нашему походу волонтеромъ, побылъ съ нами только три дня, и, раздумавъ дло еще во время, воротился. Онъ детъ въ Питеръ и потомъ вроятно въ Италію, гд, говорятъ, нсколько тепле… Позвольте отогрть пальцы на огн… Первый товарищъ нашъ и сожитель Чихачевъ, путешественникъ по званію и призванію, ein Resender von Profession, молодецъ, красавецъ, говоритъ на всхъ языкахъ какъ на своемъ, бывалъ въ Германіи и въ Испаніи, въ Алжир, въ Мексик, но не бывалъ еще въ Хив и потому отправляется туда съ нами при сей врной оказіи. Онъ говоритъ и распваетъ весь день Персидскіе стихи и прозу съ муллой нашимъ и съ переводчикомъ и этимъ бситъ втораго нашего товарища, естествоиспытателя Лемана. Докторъ Мобиць, который только по временамъ пытается войти въ число избранныхъ и пріютиться въ братскомъ и веселомъ терем нашемъ, докторъ обыкновенно беретъ опять подъ мышку одинокую постель свою, состоящую изъ одной плохой кошомки или войлока, и отправляется въ одинокую кибитченку, гд аптечная ступка съ пестикомъ обязаны принять на себя временно должность его товарища. Какъ быть, дло походное! Послдній товарищъ нашъ такой же чиновникъ какъ и я, съ тмъ только различіемъ, что у него совикъ (Самодская оленья рубаха) изъ стараго, лтняго оленя, а у меня изъ лучшаго зимняго молодаго сосунка, и еще подбитъ лисой! Не поврите, что за раздолье такой кафтанъ, или салопъ, что ваши печи… Позвольте только правую руку отогрть, на лвой славная рукавица… Вотъ такъ… Пепелъ этотъ мн очень надодаетъ… Вообразите теперь палаточку, въ которой съ трудомъ только помщаются три человка, посадите туда или натолкайте ее биткомъ семью человками, живыми, вотъ какъ мы съ вами, одньте эти семь человкъ самымъ причудливымъ образомъ, Лапландцами, Самодами, Алеутами, Киргизами, полу-Черкесами, полу-Калмыками, полу-Башкирами, полу-все что угодно, право всякаго роду и наряду найдется въ одежд нашей по клочку…— вообразите все это, и вы видте насъ. Прислушайтесь, и вы услышите Англійскій, Испанскій, Нмецкій и Французскій языки, Малоросійскія, Персидскія и Русскія псни, Татарскій говоръ, а подл, въ двухъ шагахъ, рычатъ скучные и жалкіе верблюды. Загляните, и вы увидите на ршетк кибитки Черкесскую шашку, Испанскій, Толеданскій палашъ, казачью саблю, Персидскій, Индйскій, Турецкій кинжалъ, увидите сотню предметовъ скомканныхъ какъ въ мшк, которымъ, для васъ, нтъ названья, потому что вы ихъ не видывали и не знаете, хотя мы здсь не можемъ безъ нихъ обойтись. Положимъ, вы поймете, если я скажу, что тутъ стоитъ котелокъ, таганъ, баклашка, но что вамъ въ томъ, если я скажу, что тутъ навалены торсуки, сабы, треноги, курджуны {Переметная сума.}, и проч.? А между тмъ это наше хозяйство…. Позвольте мн теперь поворотиться на другой бокъ: у меня спереди Покровъ, а сзади Рождество, т. е. тутъ огонь, а тамъ морозъ… Хотите ли теперь взглянуть среди дня на караванъ нашъ? Вообразите снжную степь, по которой видимо-невидимо, сколько глазъ займетъ во вс стороны, все верблюды съ огромными вьюками, гора горой, все вьюки и верблюды, а по сторонамъ прикрытіе: казаки, артиллерія и пхота… На этомъ слов вчера остановился. Сегодня, 26-е, въ воскресенье опять дневка, мы сошлись тутъ, вс четыре отряда вмст, и теперь пойдемъ въ полномъ состав, дружно и густо, чтобы никто не могъ обидть, чтобы быть сильне всякой силы кром Божьей, на которую душой и сердцемъ уповаемъ. Онъ выведетъ насъ отсел черезъ 7, 8 мсяцевъ, или скоре, коли Ему угодно, и мы заживемъ опять новою жизнью, вдвое оцнимъ домашній бытъ и домашнее благо свое.
5 Декабря 1839. Биштамакъ.
Сегодня 6 Дек., большой и благодатный праздникъ: мы справляемъ его на Биштамак, верстахъ въ 270 отъ Оренбурга, слдов. шестую долю пути своего кончили, прошли, и прошли благополучно. Скажу вамъ, милые мои, съ тмъ чтобъ это осталось между нами, что у насъ нын 31 1/2 градусовъ, и что порядочный морозецъ, какъ говорятъ Уральцы, прохватываетъ ровно огнемъ. Впрочемъ, по совсти, мы еще ни разу не зябли, и въ цломъ отряд нтъ ни одного человка съ ознобами, за исключеніемъ одного старика Киргиза. Больныхъ, коихъ болзнь можно бы приписать походу, также нтъ, простудныя и другія случайныя болзни и нсколько вновь открывшихся хроническихъ. Сижу и пишу теперь въ кибитк, въ общей нашей такъ называемой каютъ-компаніи, и пишу при 30® слишкомъ морозу, безъ перчатокъ, и руки ничуть не зябнутъ: у насъ желзная печь. Путемъ досел всегда было сно и дрова. Сно покупали у Кайсаковъ, которые по Илеку удивительно много накосили сна, дрова мстами тальникъ и другой кустарникъ, а въ помощь ему и кизечекъ, коими насъ также иногда снабжали аулы. Впрочемъ, въ такую бду, какъ сегодня, горитъ все, даже свжій навозъ изъ подъ верблюдовъ, этому въ город трудно поврить. Посадилъ бы я еще прихотливаго жителя городскаго въ нашу кибитку, такого, которому дуетъ и несетъ изо всякаго угла и окна, и прихоти бы исчезли. Спасительное дло для насъ, что В. А. {Эти буквы (здсь и везд ниже) означаютъ (гр.) В. А. Перовскаго.} завелъ на свой счетъ общественную трапезу и большую кибитку, въ которой всегда огонекъ: безъ этого мы бы замерзали каждый по одиночк въ своемъ углу, потому что невозможно на каждаго отдльно запастись дровами, и нельзя было бы даже ставить для каждаго по одиночк чай. Кайсаки въ походахъ и поздкахъ своихъ всегда раздваются на ночь до нага: они увряютъ, что это гораздо тепле, если только хорошо завернуться и укрыться. Я досел, въ продолженіи 19-ти ночей, только два раза не раздвался, я нахожу, что дйствительно раздвшись гораздо тепле, и сегодня напр., при этой стуж, я спалъ въ мшк своемъ, накрывшись тулупомъ и кошмой, какъ у Бога за пазухой. Конечно тамъ, гд по ночамъ могутъ быть внезапныя тревоги, это не удобно: тамъ раздваться нельзя. Признаюсь, я никогда не думалъ, что, одвшись хорошо, можно до такой степени хорошо переносить такую стужу, я, увряю васъ, не зябъ еще ни разу. Ночью въ юллам (кибитк нашей) никогда не горитъ огонь, а шесть человкъ грютъ другъ друга прекрасно. Вотъ вамъ цлая страница о холод, о мороз, о тепл, объ огн и прочее. Поговоримъ о другой, не мене важной, стать: это обдъ, чай и проч, Мы выступаемъ каждый день съ разсвтомъ, иногда немножко прежде, становимся въ 2 часа, потому что дни коротки, а скотин, и въ особенности верблюдамъ, которые ночью не дятъ, надо покушать. Такимъ образомъ, прошедши 15—23 верстъ, распускаемъ верблюдовъ и лошадей на тебеневку, верблюды надаются въ 1 1/2, 2 часа, въ томъ ихъ пригоняютъ и укладываютъ на кошмы, расчистивъ напередъ снгъ, кони остаются на всю ночь въ пол: лошадь не жуетъ жвачки и потому не можетъ надаться въ такое короткое время. Между тмъ, какъ только пришли мы на мсто, раскидываютъ живо дв кибитки, генеральскую и вертепъ, какъ мы его называемъ, каютъ-компанію, или общественную: ставятъ самоваръ, наливаютъ чай и завариваютъ сбитень, мы гремся и пьемъ, между тмъ, часамъ къ семи или восьми, поспваетъ обдъ: щи, супъ и другое блюдо — каша, или капуста, селянка, баранина, говядина, а иногда, какъ вчера и третьяго дня, жеребятинка, которая, мимоходомъ сказать,очень хороша, какъ самая лучшая, кормленая мягкая говядина. Пообдавши принимаемся опять за чай да за сбитень, у кого есть дло, бгаетъ, хлопочетъ по отряду и прибжавши въ сборную нашу похлопываетъ рукавицами и кричитъ: чаю, сбитню! Часовъ въ 8, а много въ 9, все залегло уже спать. Встаютъ въ 3 часа: весь лагерь просыпается, начинается крикъ, шумъ, бготня, кони ржутъ, верблюды рычатъ, это бываетъ вслдъ за генералъ-маршемъ, въ 3 часа, въ 6 барабанъ бьетъ сборъ, вьючатъ, сымаютъ кибитки и выходятъ, напившись разумется чаю, и нахлебавшись жиденькой кашицы. Такъ тянемъ мы день за день, время уходитъ, — и скоро, скоро пролетятъ ее только эти полгода, но и много другихъ полугодовъ и годовъ….
Надобно вамъ однако же разсказать плачевную и непріятную продлку: на дняхъ у насъ одного солдата разстрляли. Какъ быть! онъ ушелъ съ часовъ, покинувъ ружье, потомъ бжалъ, укралъ другое ружье, и пр. Бремя военное, опасное, пхота чрезмрно избалована, необходимо было показать примръ, для острастки. Къ счастію, такъ по крайней мр я сужу по своимъ чувствамъ, казненный бднякъ былъ до того глупъ и тупъ, что по видимому вся ужасная церемонія эта, причащеніе и отпваніе заживо, не сдлали на него никакого впечатлнія, — а смерть всякая одинакова, и скорая смерть лучше медленной и томительной. Во всякомъ случа не льзя было не наказать виноватаго тлесно, и такъ, что онъ бы можетъ быть на всегда былъ калкою, а можетъ быть и умеръ бы, по этому — спокойной ему ночи и благодатнаго утра!
Маркитантъ нашъ, Зайчиковъ, или Деевъ взялъ съ собою пару добрыхъ собакъ, и мы уже затравили шесть лисицъ и волка. Для перемны и это забава. Леманъ очень прилежно ловитъ мышей. Ханыковъ спитъ отлично хорошо и занялъ постоянное мсто въ каютъ-компаніи противъ печки, одтъ онъ въ огромный, мохнатый совикъ свой и лтнюю легонькую шапочку на кож: онъ не можетъ одвать тепло голову. Я постоянно одваюсь въ стеганную куртку и шаровары, или въ лебяжью, а сверху совикъ Штернберга и шапку, столь извстную, изъ бляка (тюленя), которая, помните?— надвается отъ маковки и по самыя плеча. Говоря о болзняхъ, забылъ я упомянуть, что у насъ было уже человкъ шесть больныхъ Сибирской язвой, не смотря на морозъ, человка два умерли. Страшная, непонятная болзнь, и странно, что она открылась теперь, въ такую жестокую стужу! Вс т, которые пришли во время и можно было хорошо вырзать язву, остались живы.
Сей часъ вс пошли на молебствіе, 10 часовъ утра, а я остался, потому что надобно еще написать кой какія бумаги… Сижу въ теплой кибитк В. А., гд стоитъ большая кухонная печь, и сижу тепло: въ кибитк этой теперь на полу 15®, на стол 4®, а на вышину головы 22® В. А:. теперь здоровъ, у него было разболлись глаза, и признаюсь, я за него боялся: какая возможность пользовать ихъ при такихъ обстоятельствахъ? Теперь, отъ стужи вн и жару внутри кибитки, у него высыпало и обметало лицо, и вслдъ за тмъ глазамъ стало гораздо легче. Было у насъ нсколько человкъ больныхъ жабою, angina tonsilaris, но омеопатія, пріемъ белладоны устраняла болзнь каждый разъ въ теченіи нсколькихъ часовъ. Сегодня у насъ походный обдъ великолпный, четыре кушанья, шампанское и проч. Между тмъ все таки обдаемъ, какъ и прежде, стоя и походя, въ деревянныхъ чашкахъ, кто гд и какъ умудрится. Къ вечеру будетъ обильная либація и пуншація, по русски: благородная попойка, въ общемъ собраніи, за здравіе Царя, за котораго идемъ драться. Прощайте.
Декабря 8-го 1839 г. 12 верстъ отъ Биштамака.
Здравствуйте еще разъ. Пишу на скучной и невольной дневк, посл жестокой стужи, которую вс мы перенесли удивительно хорошо, потому что право даже почтя не зябли, принуждены были сегодня остановиться и простояли сложа руки цлый день: буранъ, мететъ такъ, что свту Божьяго не видно, и притомъ —22®, слдовательно идти невозможно, а я, стоя на колняхъ, какъ провинившійся школьникъ, пишу въ теплой кибитк В. А. и могу писать не отогрвая рукъ, потому что висящій предо мною тепломръ показываетъ 3. Это уже такъ тепло, что изъ рукъ вонъ! Небо пасмурное, солнце плаваетъ въ какомъ-то полупрозрачномъ сумрак, блдное, не окраенное, кони стоятъ въ мерзлыхъ кожанныхъ попонахъ какъ въ латахъ, повсили головы и ждутъ овсеца, гривы сбиты въ ледяныя сосульки, клочья снгу покрываютъ хребетъ, верблюды лежатъ какъ мертвые на подстилкахъ своихъ, одинъ подл однаго, какъ тюки, какъ огромные связки или чемоданы, жуютъ и пережевываютъ вчерашнее, а сегодня Богъ дастъ! Нельзя было даже выгнать ихъ на тебеневку: буранъ, того и гляди, загонитъ ихъ Богъ всть куда, да и сть не станутъ, а столпятся въ кучу и пойдутъ по втру. Все поле укрыто шатрами, запорошенными блымъ снгомъ, дымокъ вырывается тутъ и тамъ изъ боковой щелки между кошмъ, и вихорь уноситъ его и мгновенно развваетъ, какъ глотокъ табачнаго дыму, пущенный на втеръ. Тутъ и тамъ подымаютъ верблюда со спокойнаго ложа его, мохнатый Байсакъ взгромаживается самъ-другъ на четвероногій горбъ этотъ и отправляется за кустарникомъ, на бурьяномъ, верблюдъ жалобно рычитъ и просится въ свою епаленку, т. е. на кошму, казаки и солдаты, должностные, бгаютъ закутанные съ ногъ до головы, мелькаютъ между кибитокъ и похлопываютъ махнушками своими, рука объ руку. Уралецъ глядитъ молодцомъ, отвчаетъ, если спросите холодно ли, ‘не больно морозно, ваше бл-діе, терпть можно’. Жалкій служивый линейныхъ баталіоновъ глядитъ, съ позволенія сказать, бабой: наушники, налобникъ и наличникъ его обмерзли кругомъ цлою бахромою сосулекъ. Въ двухъ мстахъ въ эту минуту раздаются псни, вплоть у кибитки, гд я пишу, поютъ штабные господа наши въ буфет или каютъ-кампаніи, поютъ разладицей и каждый своя, — а тамъ подальше, человкъ двнадцать Уральцевъ затягиваютъ согласно: ‘Охъ ты милый мой, милъ сердечный другъ’. Вотъ вамъ весь бытъ нашъ: пусть Штернбергь, измнникъ, его нарисуетъ. Чтобы согрть маленько воображеніе ваше, скажу еще, что вчера прибыли на Биштамакъ къ намъ 50 дровней съ дровами изъ Орска, а сегодня часть дровянаго транспорта, посланнаго въ догонку изъ Илецка. Всего ихъ до 500 верблюдовъ, но караванъ подъ командой извстнаго Грозненскаго батыря, Оренбургскаго войска хорунжаго Петрова. Это тотъ самый, который сидлъ недли дв на гауптвахт за то, что неловко или неосторожно, какъ самъ онъ говоритъ, неострожно снялъ съ лошади одного строптиваго Киргизскаго старшину, сломивъ ему руку и ногу. Но караванъ, сказалъ я, сбился заплутался ночью, когда его захватилъ буранъ, и прибываетъ сегодня по часамъ. На Биштамак было сна довольно, здсь также, и ты уже запасаемся дней на 12—14, до Эмбскаго укрпленія. Невыгода ваша, въ сравненіи съ купеческими караванами велика: въ караван всякій хозяинъ идетъ съ верблюдами своими, бережетъ ихъ, холитъ, разгребаетъ подъ ними снгъ, подстилаетъ имъ кошмы, всякій выходитъ какъ усплъ навьючить, не дожидаясь никого, а у насъ солдатъ говоритъ: чортъ дери верблюда, былъ бы живъ я! И не смотря, ни на какой присмотръ, верблюды иногда терпятъ безъ нужды горе, колютъ и гибнутъ. У насъ идутъ военнымъ порядкомъ: правая колонна, лвая колонна, въ средин паркъ, артиллерія, штабъ, авангардъ, аріергардъ, который подбираетъ отсталыхъ, и все это должно сняться вдругъ, а вьючится исподоволь: верблюды лежатъ завьюченные часа по три и ожидаютъ неготовыхъ, а это тяжело. Сверхъ того, караваны мняютъ усталыхъ верблюдовъ на пути и размниваютъ ихъ на обратномъ слдованіи. Всего этого намъ нельзя длать, и не смотря на все это, мы придемъ благополучно, сдлаемъ что приказано и воротимся къ своимъ. Всякій изъ насъ убжденъ въ необходимости и въ польз этой мры, что крайность заставила правительство наше поднять на этихъ воровъ копье и штыкъ, всякій идетъ охотно, не только по долгу, но и по убжденію.
Шесть часовъ. Бьютъ зорю. Снгъ хруститъ за кибиткой. Буранъ стихаетъ. Я выглянулъ за двери и веллъ ставить чай, и пожаллъ, что Штернберга нтъ съ нами. Лунный свтъ сверху, зарево огней снизу, а въ средин лазоревая тьма. На земл кипитъ еще кровь ваша, выше земли тьма, для насъ непроницаемая, еще выше свтъ, а какой, можно только иногда догадываться, когда душа безотчетно къ нему стремится и его пугается. Но какая это догадка? Догадка слпаго о цвт молока, по разсказу поводатаря, что оно походятъ цвтомъ на гуся, котораго слпой также знаетъ только ощупавъ руку поводатаря, согнутую клюкой для изображенія гуся!…. Хозяйство мое не слишкомъ озабочиваетъ и безпокоитъ меня…. Вообще слава Богу, все идетъ довольно дружно, живутъ большею частію но людски, а это, ей Богу, не бездлица. Мы сидимъ въ одномъ мшк, и грызться, коситься и отплевываться тсно. Заканчиваю на сегодня, въ другой разъ боле, тсно, и генералъ Молоствовъ пришелъ, совстно занимать у него мсто, а я пишу на его кровати.
Продолжаю 9 Дек. Сидимъ вкругъ огонька. Чихачевъ разсказываетъ, какъ онъ, близь Квито, въ Коломбіи, долженъ былъ проходить каждый разъ черезъ экваторъ, чтобы спросить стаканъ воды, т. е. черезъ черту, которую Lacondamine {Извстный ученый путешественникъ.} провелъ. В. А. также вошелъ сей часъ и забавлялся долго, слушая громкіе споры веселой братіи, которая его не замчала. Благородный, душевно уважаемый мною Молоствовъ, который теперь командуетъ нашей колонной, сидитъ, насунувъ мягкую казачью шапку на брови и дремлетъ, сей часъ сплъ онъ намъ солдатскую псню и затихъ: онъ сердечный усталъ, проработавъ весь день. Чихачевъ сдланъ попечителемъ госпиталя. Я по крайней мр числюсь секретаремъ и гофмаршалосъ. Одинъ Ханыковъ благоденствуетъ въ бездйствіи, постоянно засдаетъ въ огромномъ совик своемъ и въ лтней фуражечк предъ огонькомъ, на стул, на первомъ мст, и не встаетъ ни въ какомъ случа съ мста, чтобы его не заняли, а зоветъ Курумбая, который въ цломъ отряд вошелъ уже въ пословицу. Разговоръ идетъ объ акциз, откуп, налогахъ, монополіи.
10-го Декабря. Сегодня вышли въ 1/2 5-го и пришли на мсто рано, въ 1/2 11-го, на рчку Таласъ-бай, которая течетъ омутами, пропадаетъ подъ землей и снова выходитъ. Это одинъ изъ пяти притоковъ р. Илека, который составляется у Бишъ-тамака пятью рчками, Бишъ-тамакъ зеачитъ пять устьевъ. Сегодня утромъ было боле 30®, теперь 28®, при всемъ томъ, слава Богу, мы не зябнемъ. Сажу теперь у желзной печи въ каютъ-кампаніи, пишу на стул, стоя на колняхъ. До Эмбы осталось намъ 6—8 дней ходу, потомъ до Усть-Урта дв недли, до Теть-Урту столько же — и пришли! Надобно же надяться, что жестокіе морозы прекратятся, и погода установится потепле. Я, откровенно говоря, самъ удивляюсь, что все это намъ такъ хорошо съ рукъ сходитъ и что мы живемъ припваючи при постоянной стуж въ 20—30 градусовъ. Ночь довольно тихая, бьютъ зорю — слышны только оклики часовыхъ и позывы того или другаго къ корпусному командиру. Знаете ли что? Въ лагер трудно иногда доискаться того или другаго,— этотъ полевой и подвижной таборъ становится каждый день на новое мсто, улицъ и переулковъ нтъ, по этому заведено разъ навсегда, во всхъ походахъ, что начальникъ зоветъ подчиненнаго просто во весь голосъ изъ своей кибитки, и кричитъ: передавай! Въ одну минуту весь лагерь оглашается именемъ того, кого ищутъ, съ прибавленіемъ къ кому — и всякаго легко отыскать. Больныхъ у насъ многонько, все лихорадки и горячки, 3—4 озноба, не значительныхъ впрочемъ, поносы, нсколько возобновившихся хроническихъ болзней. Старикъ Молоствовъ захворалъ, говорятъ, что худо переноситъ сильную стужу, у В. А. глаза совсмъ поправились, слава Богу. Изъ насъ нтъ ни одного больнаго, только Иванинъ захворалъ, потому что хотлъ непремнно поставить на своемъ и вытерпть весь походъ въ одномъ тепломъ сюртук и холодной шинели верблюжьяго сукна, я его много уговаривалъ, но онъ уврялъ, что ему тепло. Длаютъ чай: еслибъ вы увидли этотъ сбродъ пестрыхъ, цвтныхъ, полосатыхъ, одноцвтныхъ и всякаго калибра халаты, куртки, шпенсеры, сертуки, черкески, казакины, чекмени и чекменьки, увряю васъ, что это стоитъ кисти Штернберга, особенно если бы онъ не упустилъ разнообразные шапки, кушаки, пояса, платки, шали, косынки и пр. ‘Оселъ въ квадрат’ восклицаетъ въ эту минуту Ханыковъ ‘что я не взялъ съ собою перины!’ Надо вамъ сказать, что ему Курумбай стелетъ каждый день семь ковровъ, семнадцать кошмъ и полстей, подушки, тулупы, шубы, но ему, Сарданапальской душ, всего этого мало! Онъ и теперь, какъ обыкновенно, занимаетъ мсто предсдателя передъ топкой желзной печки и куритъ изъ черешневаго чубука своего талежникъ въ оглоблю. Да, у Волженцова, молодаго казака, который взятъ нами для съемки шкуръ и проч., у него сла на подбородокъ Сибирская язва, вырзали, присыпали во время, и все прошло благополучно, онъ здоровъ. Доброй ночи.
21-го Дек. на Эмб, въ укрпленіи нашемъ Алы-Якши, что значитъ по-Русски: доброе имя. Ура! 500 вер. прошли, не успемъ оглянуться какъ пройдемъ и еще столько, да полстолько, да еще одну версту — и пришли. Зима жестокая, 16® у насъ ни почемъ, что называется тепло, если только нтъ втру. Только два дня было у насъ 10® и въ полдень еще меньше, теперь снова наладилъ морозъ-снговичъ 16, 18, 20, 25. Благодаря Бога, все удивительно благополучно, всего не боле человкъ десяти познобили себ пальцы или персты на ногахъ, никто не замерзъ, и одинъ только отморозилъ ногу, да и то такъ, что по всей вроятности она еще будетъ цла. Вы заботитесь обо мн: говоря по совсти, положивъ руку на сердце, я со времени выхода изъ Оренбурга не зябь, не только не подвергался опасности отморозить руку или ногу. Многіе познобили себ носы, щеки, это правда, и у многихъ наростаетъ на лиц другая и третія шкура, но я невредимъ досел и приписываю это осторожности своей. Многіе чрезвычайно легко одты, увряютъ, что тепле одваться тяжело и пр. Я совсмъ съ этимъ не согласенъ, я одтъ очень тепло и притомъ легко сажусь на лошадь, двигаю руки и ноги безъ затрудненія. Не заботьтесь также объ утрат знаменитаго совика моего, которому нтъ подобнаго во всей поднебесной, или по крайней мр въ нашемъ отряд. Совикъ Штернберга также довольно одолжителенъ, и лебяжья куртка, которую я еще покрылъ верблюжьимъ сукномъ и не спускаю съ плечь, гретъ какъ печь. Вы все хотите подробностей, велите избгать общихъ мстъ и замчаній! Вотъ они вамъ, не скучайте, сами на нихъ напросились. Ханыковъ, получивъ имя Сарданапалъ-паши, съ минуты прибытія нашего на Эмбу, переселился въ укрпленіе къ астроному Васильеву, и мы его больше не видимъ. Сегодня несчастный Курумбай его потащилъ туда на плечахъ своихъ, семисаженную кошму, ковры, подушки и всю спальную сбрую. Верблюдовъ угнали верстъ за 10 на тебеневку, поэтому Курумбай долженъ былъ взять на себя ихъ обязанность, а постель Ханыкова право составляетъ хорошій вьюкъ. Васильевъ опредлилъ широту и долготу Аты-якши: 3 1/2 градуса южне Оренбурга и 2 1/20 восточне. Это стало быть широта винограда, кипариса и почти даже винныхъ ягодъ и оливки, — а у насъ снгъ завалилъ все, буранъ свищетъ, и трескучій морозъ погоняетъ рьяныхъ коней, коней своихъ во всю Ивановскую и собрался, кажется, гнать насъ до самаго нельзя. Боялись, что мало будетъ снгу: что впередъ Богъ дастъ, а именно на Усть-урт и здсь небесной манны этой въ волю. Она насъ питаетъ: уже много разъ ночевали мы безъ воды. Дале: Леманъ усердно распарываетъ мышей и въ Самодской ермолк своей много походитъ на папу Пія ІІ-го. Чихачевъ, какъ попечитель больницы, много хлопочетъ и до того заботится о лошадяхъ своихъ, что идетъ всегда 3/4 перехода пшкомъ и не спитъ ночь, навдываясь по часту, хорошо ли ихъ кормятъ. Теперь мы опять у сна, а нсколько дней кони голодали и отрывали бдный кормъ подъ глубокимъ снгомъ. Сегодня считали и пересчитывали всхъ верблюдовъ, осматривали, много ли плохихъ, негодныхъ вовсе и хорошихъ: почти пятая часть оказываются негодными и должны быть выписаны въ инвалиды. Это досадно: подновить ихъ нечмъ! Дале: Мулла будетъ скоро разстриженъ, поступаетъ въ войско, съ чиномъ урядника и черезъ два три дня произведенъ будетъ въ хорунжаго: честолюбіе морозитъ и убиваетъ насъ, а дивизіонъ 1-го казачьяго полка портитъ кровь, взвариваетъ желчь и заставляетъ говорить печенкой вмсто легкаго. Мулла ретивый и честный, надежный парень. Смшитъ онъ насъ, когда завернувшись вечеромъ въ огромную кошму свою, занимаетъ мсто за троихъ, и если кто начинаетъ ссориться съ нимъ и требовать, чтобъ онъ легъ поубористе, поумстительне, то кряхтитъ, стонетъ и притворяется больнымъ. За это ему столько достается, что онъ увряетъ и божится, что длаетъ это во сн и самъ того не помнитъ. Мы впрочемъ раздлились на дв юлламы: шестерымъ тсно, нельзя разводить огня. Теперь мы стоимъ въ одной три, въ другой четыре человка, лежимъ просторно и разводимъ огонекъ. При томъ нкоторые изъ сотоварищей нашихъ негодовали на беззаботность другихъ, которые отнюдь не хотятъ похлопотать даже за себя и предоставляютъ это занятіе любителямъ. Мулла, Ивановъ, Чихачевъ и я въ одной юллам, а въ двухъ шагахъ отъ насъ Леманъ, Ханыковъ и корнетъ Шоттъ, ординарецъ В. А. Впрочемъ артель наша не раздлилась: кони, люди и верблюды остались подъ вденіемъ Иванова, а мулла произведенъ въ чай-баши, и разливаетъ въ кибитченк нашей чай. Знаете ли, какъ хорошо посидть вокругъ огонька и пить чаекъ!
Въ укрпленіи гарнизонъ живетъ въ довольно опрятныхъ и удобныхъ землянкахъ, но воздухъ въ нихъ спертый, нездоровый и ничмъ не можетъ быть исправленъ. В. А. покупаетъ у здшнихъ Кайсаковъ нсколько кибитокъ съ тмъ, чтобы помстить въ нихъ часть больныхъ и здоровыхъ. Я также согласенъ, что въ кибиткахъ, съ огоньками, жить гораздо здорове. Кайсаки вс кочуютъ спокойно на своихъ мстахъ, ничего не боятся, и досел ихъ никто не тронулъ волоскомъ. Старый хрнъ Юсунъ Кулановъ явился съ просьбою, чтобы камышъ на зимовь его, верстахъ въ 8 отсюда, былъ пощаженъ. Вроятно просьбу его исполнятъ, хотя для насъ это очень неудобно.
Аты-Якши, на р. Эмб, 23 Декабря.
Вчера мы было уговорились съ удалымъ уральскимъ есауломъ Назаровымъ (Максимомъ) хать сегодня до свту на кабановъ, которыхъ здсь въ камышахъ много. Я всталъ сегодня часа за полтора до свту, вышелъ съ холода на холодъ, потому что въ юллам нашей также не было еще огня,— снгъ сильно захрустлъ подъ ногами, дыханіе мгновенно мерзло на длинныхъ усахъ и на бород: я не брился уже боле мсяца, со дня выступленія изъ Оренбурга. Окинувъ взглядомъ воротникъ тулупа, подъ которымъ провелъ ночь, я встртилъ нсколько длинныхъ сосулекъ: видно холодно. Подошедши съ фонаремъ къ термометру Чихачева, висящему постоянно подъ часами, у кибитки В. А., я узналъ, что и сегодня опять 26®. Воздухъ тихъ, небо ясно, звзды сверкаютъ. Подумавъ хорошенько, разсудилъ, что лучше остаться дома, особенно еще посл бани, или лучше выразиться по польски: мовни, потому что я съ Ивановымъ вымылся вчера вечеромъ у Зайчикова въ землянк. И такъ я пошелъ въ юлламу Назарова, который занимался разливкою чая, и объявилъ, что я на сегодня отщепенецъ. Ханыковъ, который, на все время нашего здсь пребыванія, перебрался въ укрпленіе къ Васильеву, снарядился однакоже и похалъ на кабановъ. Онъ былъ замчательно уродливъ въ огромномъ, толстомъ совик своемъ, съ ружьемъ (въ чехл) за плечами, особенно, когда сердился въ это время и подбиралъ пули и патроны по калибру. Я совтовалъ ему дружески оставитъ воинственныя, предпріимчивыя зати свои и хать просто зрителемъ, потому что кабанъ иногда не любитъ шутить, а испуганная выстрломъ и нападеніемъ кабана лошадь не рдко скидываетъ подобныхъ здоковъ. Онъ однакоже пребылъ твердъ и не поколебимъ, пошли ему Господь на этотъ разъ побольше равновсія. Напившись чаю, вышелъ я взглянуть на восходящее солнышко, мутное, блдное, сонное,— и увидлъ вмсто одного солнца три. При ныншней стуж мы уже частенько видли эти побочные облики Аполлона, но ни разу еще обликъ не былъ такъ хорошъ, какъ сегодня. Ршительно нельзя было сказать, которое изъ трехъ видимыхъ свтилъ настоящее солнце, можно было только догадываться, что это, какъ обыкновенно, среднее. Я забылъ сказать, что передъ самымъ восходомъ, надъ солнцемъ поднялся высокій столпъ яркаго свта, потомъ уже явились три солнца, потомъ вскор начали тускнть, два изъ нихъ приняли радужные цвта и растянулись нсколько по виртикалу, края ихъ заплыли, и ярче разгорвшееся солнце разогнало остатки своего подобія. День ясный, тихій, почти теплый — а 26®!! Въ землянкахъ укрпленія 8®—10® тепла, а между тмъ тамъ жарко и душно, дыханіе видно, какъ въ холодной комнат, а намъ, окостенвшимъ уже на мороз, жарко. Свтлыя искры льются по воздуху, переливая фіалковые, радужные цвта, блескъ снга на земл невыносимъ безъ наглазниковъ, и больнымъ, которыхъ въ одномъ нашемъ т. е. 4-мъ отряд боле 70 человкъ, не хорошо: тутъ никакое лкарство не помогаетъ, коли самъ не подымешься. Болзни большею частію простудныя, въ укрпленіи напротивъ до сотни человкъ горячешныхъ, цынготныя и проч. Землянки ихъ хороши, но землянка всегда землянка: будь она опрятна и свтла, все она подъ землей! Вотъ почему, кажется, очень хорошо длаютъ, что хотятъ вывести большую часть гарнизона въ кибитки. Врьте мн, въ кибитк и при 30е хорошо и тепло, былъ бы только днемъ огонекъ, хоть маленькій, чтобы можно погрться глазами и воображеніемъ — и былъ бы на ночь хорошій тулупъ да кошма. И такъ, морозу мы не боимся, не шутя: пишу это при 26®, въ такое время, когда впродолженіи мсяца два только раза термометръ показывалъ мене 10®, шесть разъ боле 28-ми, двнадцать дней боле 20-ти. Мы простоимъ здсь съ недлю или боле, можетъ статься, морозы спадутъ. Это было бы желательно для нижнихъ чиновъ, которые не могутъ раскладывать бивачныхъ костровъ, а иногда съ нуждою только сварятъ свою кашицу, ихъ кормятъ очень хорошо, теперь даютъ по цлому фунту мяса въ день. Здсь вблизи кочуютъ Назаровцы (Чиклинцы) и начинаютъ уже садиться на зимовье. Отрядъ нашъ проходилъ мстами вплоть мимо ауловъ ихъ, и къ чести отряда должно сказать, что никто не тронулъ Кайсаковъ пальцемъ, не смлъ взять волоска, или клока шерсти, не говоря уже о баран. Я не думалъ, что все это обойдется и можетъ обойтись такъ чинно. Извстный батырь — въ старые годы наздникъ и воръ — Юсупъ Кулановъ получилъ вчера хорошіе подарки, между прочимъ синій кафтанъ, двуствольное ружье и золотой перстень съ арабскою надписью. Старикъ, лтъ 80, былъ очень доволенъ и общалъ стараться о пополненіи недостающихъ верблюдовъ, лошадей и рогатаго скота. Для этого черезъ недлю будетъ у насъ туй, т. е. пиръ, на который должны собраться вс ближніе Назаровцы и вести съ собою скотъ, что у кого лишнее есть, и за каждую голову будутъ платиться деньги.
Написавъ это, я отправился въ столицу нашу, въ укрпленіе, самъ не зная, за чмъ и къ кому, такъ прогуляться. Вдругъ входитъ Ханыковъ, мерзлый, отчаянный, онъ воротился съ неудачной охоты, и говоритъ: ‘идите скоре въ лагерь, васъ ищутъ: гонцы прибыли съ Акъ-Булака (со втораго укрпленія) съ извстіемъ, что тамъ дерутся съ Хивинцами’.. Вотъ разсказъ посланныхъ: 13-го Декабря отправлены были отсел 130 человкъ пхоты и сотня казаковъ въ Акъ-Булакъ, чтобы привести оттол всхъ больныхъ, до сотни. Команда эта, ничего не чая, остановилась для послдняго ночлега 18 Дек. верстъ за 10 не доходя укрпленія, и ночью вдругъ Хивинцы съ крикомъ и визгомъ напали, кинувшись напередъ всего на лошадей. Лошади были стреножены, но до 30 треногъ лопнуло’ и кони шарахнулись безъ удержу, 40 верблюдовъ поскакали за ними вслдъ. Между тмъ отрядецъ справился, собралъ остальныхъ лошадей и верблюдовъ, окружилъ себя заваломъ изъ телегъ и вьюковъ и благополучно выдержалъ 1 1/2 дневную осаду 2-хъ до 3-хъ тысячъ Туркменъ, Каракалпаковъ и Хивинцевъ. Казаки и солдаты отстрливались славно, кидались нсколько разъ изъ засады своей на непріятеля, который наконецъ принужденъ былъ удалиться. Съ нашей стороны убиты: три солдата и два казака, ранено 11. У Хивинцевъ потеря не извстна, потому что они утаскивали убитыхъ и раненыхъ съ собою, но сами посланные, бывшіе вожаками при отряд, видли 8 человкъ, свалившихся съ лошадей. Трое убиты были такъ близко, что тла ихъ Хивинцы не успли выхватить и покинули. На одномъ изъ посланныхъ была завоеванная сабля, которыхъ взято 8. Прибывъ за тмъ благополучно въ укрпленіе, молодцы наши услышали здсь, что тотъ же Хивинскій отрядъ осаждалъ его три дня, но не могши нанести ему никакого вреда и потерявъ нсколько человкъ отъ гранатъ и картечи, прошелъ мимо, вроятно для развдокъ,— и на этомъ то розыск встртилъ конвой, посланный для больныхъ. Вся слава разбойниковъ и трусовъ состоитъ въ томъ, что они зврски замучили и разрзали по частямъ однаго Кайсака, посланнаго, охотой, съ увщевательными грамотами къ Хивинскому народу, къ Каракалпакамъ и проч., дабы, по возможности. предупредить напрасное кровопролитіе. Прибывшіе сюда гонцы нашли остатки тла его на дорог, верстъ не боле какъ въ 5—6 отъ самого укрпленія. Это озлобило вообще всхъ Кайсаковъ до того, что они называютъ Хивинцевъ кяфырами, не мусульманами и клянутся въ мести. Тмъ врне будутъ они намъ служить, тмъ мене можно ожидать побговъ, хотя, правду сказать, и теперь изъ отряду нашего бжало Кайсаковъ 3 или 4 человка, и только изъ числа высланныхъ за нами Бай-Мохамедомъ, при 350 верблюдахъ, прибывшихъ вовсе отдльно и по себ, бжало 12 человкъ Кайсаковъ. И такъ, первая побда надъ непріятелемъ одержана, а главное — Хивинцы вышли изъ гнзда своего и должны теперь драться. Пора спать: до завтраго. Двое Кайсаковъ прибывшихъ съ этою встію вызвались для опасной посылки, а другихъ охотниковъ не было. Это тже самые, которые были отсюду посланы вожаками съ командой, ушедшей въ Акъ-Булакъ за больными. Одинъ изъ нихъ человкъ бывалый, видлъ войну между Кайсаками, видлъ войну Хивинцевъ съ Персіанами, съ Бохарцами,— но эдакой войны, говоритъ, какъ бой 200 человкъ, этой горсти, за тюками и телгами, не видалъ. Онъ не можетъ надивиться хладнокровію солдатъ нашихъ, которые почти двои сутки отстрливались, пли при этомъ псни, какъ именно Кайсаки замчаютъ въ разсказ своемъ, даже курили трубки. У Хивинцевъ было два трубача, огромныя, саженныя трубы съ широкимъ раструбомъ, трубачи эти сзывали правоврное воинство на бой, вс около нихъ собирались, но, какъ трубачамъ нельзя было подъзжать близко въ заваламъ нашимъ, потому что-де стрляли оттуда, то и наздники вмст съ трубачами давали тылъ. Причина весьма удовлетворительная: у трубача, какъ у всякаго другаго молодца того же калибра, лобъ не за каменной стной. Очень хвалятъ поручика Ерофева, командира роты, за хладнокровіе и распорядительность его. Онъ тмъ боле заслуживаетъ похвалы, что въ первый разъ попалъ въ огонь и войны не видалъ. Солдатъ было съ нимъ, какъ я узналъ теперь врне, 170 челов., а казаковъ сотня, изъ коихъ 40 верхами, а лошади изъ подъ остальныхъ были заложены въ сани и телги, подъ больныхъ. Все это прекрасно. Остаются только неодолимыя хлопоты съ больными, этою вчною мукою всхъ военныхъ отрядовъ: за ними сто разъ боле хлопотъ, чмъ за убитыми. У насъ, въ 4-й колонн, ихъ уже до 90 человкъ.
У насъ идетъ поврка и пересмотръ верблюдовъ: ихъ должно бы быть 10 т., но выходитъ мене, такъ, что за выключкой негодныхъ едва наберется 8 т. Запаснаго продовольствія въ Хиву пельзя будетъ взять боле чмъ на мсяцъ, прежде не разсчитывали на тамошнія средства вовсе, а теперь надобно будетъ оглянуться тамъ, нтъ ли гд хлбца, или обратить часть верблюдовъ опять на Эмбу, для подвозу. Впрочемъ, у насъ есть еще порядочный запасъ въ Новоалександрок, это ближе, и туда можно будетъ послать съ мста: туда всего отъ Хивы дв недли ходу. Солдатъ кормятъ очень хорошо, даютъ имъ теперь по полному фунту мяса на день, не смотря на это, они болютъ. Сначала выступленія В. А. былъ очень озабоченъ неисправностію цпи нашей, не умли опрашивать проходящихъ, пропускали безъ отзыва, засыпали на часахъ, кутались въ кошмы отъ бурановъ, поэтому вс наличные при штаб офицеры стали обходить (ночью) цпь и поврять часовыхъ. Нын дошли до того, что можемъ быть спокойны, часовые стоятъ хорошо и понимаютъ обязанность свою. В. А. вчера ночью хотлъ прохать насильно черезъ цпь, часовой уставилъ ему штыкъ въ грудь и побожился, что заколетъ, если не остановится на мст до прихода ефрейтора, котораго звалъ отчаяннымъ голосомъ. Мы также боялись частыхъ побговъ Кайсаковъ съ верблюдами, но досел было только два или много три случая, остальные служатъ хорошо и стали даже сами (т. е. не верблюды, а Кайсаки) вьючить ихъ къ крайнему облегченію войска. Бай-Мохамедъ прислалъ 380 верблюдовъ, изъ числа этого ушло дорогою 42 верблюда, т. е. 12 челов. съ ними бжали. Удивительно, что досел нтъ здсь самого Бай-Мохамеда, ему срокомъ назначено было 15-е число, и онъ хотлъ прибыть съ 400 Кайсаковъ. Насчитать ли вамъ, хотя ради небольшаго самохвальства, вс неудобства нашего необыкновеннаго похода? Начинаю тмъ, что еслибы идти намъ по утвержденнымъ и установленнымъ на этотъ предметъ общимъ постановленіемъ, то мы бы досел не дошли дале Илецкой Защиты, Напримръ: предписывается посылать квартиргеровъ, занимать биваки всегда по близости селеній, разводить бивачные огни, стоять на мст, ждать, если морозъ превышаетъ 15®. Хороши бы мы были! Долго бы намъ пришлось дожидаться пятнадцати градусовъ, и дожидаться, покол выростутъ на пути лса и выстроятся селенія! Мы идемъ глубокимъ снгомъ, цликомъ, безъ дороги,— и это тяжело, верблюды безпрестанно развьючиваются, за ними хлопотъ много, и много остановки, нсколько верблюдовъ пристаютъ вовсе, на каждомъ переход,— надобно скакать по отряду, искать порожняго верблюда, чтобы не покинутьі вьюка, а между тмъ Кайсаки ржутъ отслужившаго горбуна и длятъ между собою мясо. Расчитывали, что на верблюда могутъ садиться поперемнно по два солдата, оно справедливо, и верблюдъ несетъ двухъ человкъ легко, но оказывается, что жесткая сума солдатская занимаетъ много мста и сверхъ того набиваетъ верблюду задній горбъ, а верблюдъ со сбитымъ горбомъ идетъ только подъ ножъ. Число верблюдовъ сравнительно съ числомъ войскъ, очень велико, верблюдъ, избалованное животное, которое требуетъ — не корму, не воды, а присмотру. Не хорошо навьючить, не выровнить тюки, пустить веревку черезъ горбъ — значитъ лишиться верблюда, онъ уже не служака и изъ счету вонъ, кажый день надобно разгребать снгъ на томъ мст, гд верблюды укладываются и даже, гд только можно, срывать землю, до талой земли — работы много. Надобно также подстилать подъ скотину эту кошмы или камышъ, а солдаты гораздо охотне укрываются кошмами сами и жгутъ камышъ, и верблюды болютъ и дохнутъ.
В. А. ухалъ въ укрпленіе , отъ котораго мы въ полуверст — заботиться о больныхъ, папа Пій ІІ-й поймалъ Menonites Tamarcina и очень доволенъ, онъ ходитъ по сугробамъ снга въ мховыхъ сапогахъ, нагольномъ тулуп и самодской скуфь, закрываясь локтемъ отъ жестокаго бурану. Сарданапалъ-царевичъ возвратился съ охоты благополучно и очень удачно, т. е. къ счастію не видалъ кабана и остался цлъ и невредимъ. Ивановъ варитъ пельмени, разъ по семи на день и стъ, увряя, что это гретъ. Мулла, нын чиновникъ, урядникъ, взялъ у меня ружье, послышавъ о близости Хивинцевъ и пригоняетъ пули. Сабли онъ не снимаетъ съ себя даже ночью, потому что теперь онъ военный человкъ. Чихачевъ таки дохолодился на мороз до того, что его вчера маленько встряхнуло — нын онъ здоровъ. Бодиско стоитъ отъ насъ саженяхъ во ста, за штабомъ, въ обоз, мы видимъ его только за обдомъ, да изрдка навщаемъ, ему вчера выдернули зубъ, который его нсколько дней сильно мучилъ.
Я помянулъ пельмени: скажите пожалуста тому, до кого это можетъ касаться,— что пельмени наши никуда не годятся, въ Оренбург, какъ вы чай помните, была оттепель, заботливый поваръ нашъ пересыпалъ ихъ въ это время мукой, чтобы не слиплись вс въ одинъ пельмень — теперь, какъ сварятъ ихъ, точно клейстеръ, мука сваренная въ вод. Между тмъ димъ ихъ очень прилежно, потому что французскій самоучитель, M-r l’Appetit, даетъ намъ полезные уроки. Вчера вся честная піющая братія возстала на меня дружнымъ и шумливымъ оплотомъ, за то, что я не умю достать вина для нихъ, которое замерзло въ боченк. Я просилъ наставленія, какъ это сдлать,— потому что боченокъ на мороз не отойдетъ, а рубить его не приходится, водяныя части вина разумется замерзли впередъ, а посл уже спиртовыя, и потому надобно бы оттопить все. Велегласное совщаніе кончилось тмъ, что нельзя ничего сдлать, и трое ретивыхъ спорщиковъ, которые хвалились, что разпорядились бы гораздо лучше, еслибы дло было поручено имъ, замолчали. Имъ однакоже очень прискорбно, что мы завтра, первый праздникъ, будемъ безъ вина. И такъ сегодня сочельникъ, походная церковь наша поставлена въ укрпленіи, зеленая кровля шатромъ виднется издали. Въ Оренбург храмикъ нашъ исчезалъ среди высокихъ зданій, — здсь, между курныхъ и дымныхъ кибитокъ, между рыхлыхъ землянокъ, занесенныхъ сугробами снга, между будками сшитыми на живую нитку изъ лубковъ и рогожъ, походная церковь составляетъ самое великолпное зданіе. Тридцать два заряда приготовлены, колоколъ сзываетъ на всенощную — здсь конечно отъ созданія міра впервыя раздается звонъ христіанскаго колокола. Для сочельника втеръ стихъ, погода прекрасная, мы ходимъ въ однихъ курткахъ и сертучкахъ — и не можемъ надивиться, что термометръ докладываетъ намъ о 14 градусахъ. Это, право, оптическій обманъ. Земля нырнула уже въ глубокую тьму — вокругъ поднимаются искристые столбы туманнаго свту, это огни наши, вблизи на всхъ кибиткахъ, по своду кровли, широкія огненныя прорхи, изъ которыхъ вылетаетъ дымъ, паръ, и тутъ и тамъ искры, часовые опять затянули уже круговую звоту свою, верблюды угнаны на далекое пастбище, и потому унылыхъ пней ихъ не слыхать. Все тихо, — ‘солдатъ стой, убью — солдатъ стой, что отрылъ?’ раздается тутъ и тамъ — и благодать Господня почіетъ на христолюбивомъ воинств.
Командиръ колоннъ перемняется по случаю назначенія Толмачева командующимъ пхотой, Ціолковскаго кавалеріей, Кузминскаго артиллеріей. Первой колонной командуетъ полковникъ Бизяновъ, славный, почтенный старецъ и знакомецъ мой, уралецъ, ходившій еще при Павл I въ аломъ кафтан и синей шапк, воевавшій еще съ Суворовымъ — и первая колонна идетъ впередъ, чуть ли не на второй день праздника. Счастливый и завидный путь!
27 Дек. Четыре колонны наши пойдутъ отсюда эшелонами, съ тмъ, чтобы 1-я колонна приняла въ одномъ или двухъ переходахъ отъ Акъ-Булака высланныхъ оттуда, подъ прикрытіемъ Чижева, больныхъ, передала ихъ за переходъ во 2-ю, тамъ въ 3-ю, 4-ю, и такимъ образомъ будутъ они доставлены благополучно сюда, и мы не лишимся конвоя своего, который въ иномъ случа долженъ бы проводить больныхъ и съ ними остаться. Чихачевъ еще открылъ, что термометръ его вралъ на 1 1/4®, а именно показывалъ меньше, потому что вислъ на кибитк В. А., въ которой бывало до 20® и боле тепла. Стало быть 6-го Дек. у насъ было до 34® морозу, что и согласно съ наблюденіемъ въ другихъ колоннахъ. Странная болзнь появляется здсь изрдка, скажите мн, что это такое: начинается прямо безпамятствомъ и сумашествіемъ, между тмъ какъ по всему нельзя предполагать тутъ воспаленія мозгу, человкъ до пяти заболвали, и двое умерли.
Отъ Оренбурга шли мы все въ гору, вверхъ по Илеку, перешли Сыртъ, т. е. раздленіе водъ, возвышеніе Буссага, которое на картахъ изображаютъ огромными, небывалыми горами, тамъ спустились внизъ по Эмб и теперь пойдемъ низменною степью до самаго Чинта. До Эмбы земля довольно плодоносна, растетъ ковыль, а гд ковыль, тамъ можетъ расти и хлбъ, отсел дале почва илистая, песчаная, солонцеватая, глинистая, словомъ, дно морское: растутъ одни тонкія солянки и мелкотравчатая полынь, да мстами бурьянъ и помочка, словомъ земля голодная, лтомъ почти непроходимая. По Илеку сидли аулы Ташинцевъ, здсь Чиклинцы, и именно Назаровцы, это народъ довольно дикій, многіе изъ нихъ не видали отъ роду Русскихъ,— между тмъ аулы ихъ сидятъ спокойно кругомъ, не уходятъ, потому что зимою имъ бжать нельзя, и приводятъ даже скотъ на продажу, имъ велно поставить намъ сколько можно верблюдовъ и лошадей. Нсколько ауловъ вденія Кулъ-Джани не дали вовсе верблюдовъ, когда собирали ихъ для экспедиціи и платили найму по 10 руб. серебр. за каждый. Этимъ молодцамъ задана теперь задача — поставить дв сотни горбуновъ. По случаю ссоры Назаровцевъ съ Хивинцами никакихъ встей о войск ихъ нтъ: не знаемъ что и какъ будетъ, а надемся встртить ихъ.
28 Дек. Кто скажетъ намъ, какіе это Хивинцы съ нами дрались? Передовой ли отрядъ, или просто команда Менембая (Джангиза), которая вышла встрчать караванъ и сорвать съ него что можетъ, и вздумала прислужиться хану нападеніемъ на Акъ-Булакъ? Статься можетъ, что мы ихъ и не удивимъ больше, и зваменитою вылазкою двнадцати солдатъ и 4-хъ Грозненскихъ казаковъ кровопролитіе кончится! По человчеству — прекрасно, но, соображая цль многотрудной и дорогой экспедиціи нашей, дурно. Если все обойдется и христіански, чинно, смирно, тихо — тогда не узнаютъ страху, и нельзя поручится, чтобы черезъ нсколько лтъ Хива не сдлалась опять тмъ же вертепомъ. Если напротивъ придется побить ихъ путемъ, разбить какой нибудь глиняный валъ или стну ядрами или подорвать его миной, поднять на штыкъ ихнее ополченіе, размести, какъ говорится, пепелъ хвостомъ конскимъ: тогда бы помнили Русскихъ долго. Первая угроза имъ легла бы смерчемъ на безпутное ханство, и каждое требованіе было бы свято исполняемо.
— Вчера В. А. въ первый разъ прикзалъ сдлать нсколько ночныхъ сигналовъ, колонны въ сбор, и потому вс могли наблюдать ихъ хорошо. Впрочемъ, никогда употребленіе этого средства на сухомъ пути не можетъ сдлаться до такой степени общимъ, какъ на мор {Передъ назначеніемъ въ Оренбургъ гр. Перовскій служилъ нкоторое время въ морскомъ вдомств. П. Б.}: тамъ ничего не мшаетъ наблюдать огни, тамъ часовой закричитъ: сигналы — и вахтенный, не сходя съ мста направляетъ глаза или трубу и ту сторону, гд флагманъ, здсь иному придется бжать съ версту, покуда найдетъ того, кому надо наблюдать, и этому опять искать чистаго мста, откуда сигналы видны.
Мы обстрливаемъ коней своихъ: мой, мухортый и карій, ничего не боятся, словно знали, что подъ такого богатыря пойдугь. Для охоты это очень пріятно. Леманъ вчера здилъ верстъ за десять, видлъ горы морскихъ ракушекъ и животныхъ, далъ нсколько промаховъ изъ ружья и щедро наградилъ казаковъ, которые убили ему пятокъ куропатокъ и два жаворонка. Онъ тшился ими. Чихачевъ, выбривши и вымывши всю прислугу нашу, сжегъ рукавъ совика, обрзалъ огромные бахилы и работалъ, потомъ съ астрономомъ Васильевымъ. Онъ, Чихачевъ, постоянный метеорологъ нашъ, беретъ высоты, наблюдаетъ барометръ, термометръ и даже баротермометръ: машинка, по которой черезъ кипяченіе перегонной воды узнается возвышеніе мста отъ поверхности моря, потому что вода, какъ извстно, кипитъ при различной температур, смотря по возвышенію мста или тяжести воздушнаго надъ нею столба. Мн поручено строить койки, о которыхъ я говорилъ, и это занятіе право больше идетъ ко мн, чмъ быть очень неисправнымъ буфетчикомъ. Но, что всего лучше, у насъ теперь прекрасныхъ, сухихъ, березовыхъ щепъ вдоволь: въ юллам пылаетъ неугасимый огонь, и Весталка наша, знаменитый Байсенъ Чихачева, не можетъ нахвалиться щедротами Аллаха. У Байсена этого рожа право самая неблагопристойная, разсудка нтъ, кажется, ни на волосъ, а между тмъ онъ пасетъ прекрасно верблюдовъ, день и ночь караулитъ лошадей и стоитъ намъ теперь дороже трехъ исправныхъ деньщиковъ. Мы позвали вчера вечеромъ моего Саната въ юлламу, сли вокругъ огня, затопили чайникъ, произвели Муллу Нура въ чайбаши и заставили Саната разсказывать сказку, услышавъ случайно, что онъ большой мастеръ этого дла. Что-же вы думаете? Право мы изумились, ждали какого нибудь вздору, а Санатъ мой высыпалъ намъ цлую поэму о Чуръ-батыр, Ногайц, въ презамысловатыхъ стихахъ, съ безконечнымъ ожерельемъ прибаутокъ, съ римами, съ пснями, съ припвами, складно, ладно и причудливо. Это большая рдкость между Кайсаками, у нихъ обыкновенно не найдете, въ народной поэзіи, воспоминаній былевыхъ, а пснопвцы слагаютъ стишки свои, по четыре въ строф, на обумъ, помня немногіе изъ нихъ на изусть. Чуръ-батырь непремнно будетъ переписанъ, отъ слова до слова, и переведенъ на Русскій языкъ. Я далеко не все понималъ, но удивился необыкновенному сходству духа этой сказки и самаго разсказа съ Русскими богатырскими сказками. Что такое народная поэзія? Откуда берется это безотчетное стремленіе нсколькихъ поколній къ одному призраку, и какимъ образомъ наконецъ то, что думали и чувствовали впродолженіи десятковъ или сотенъ лтъ цлые народы, племена и поколнія, оживаетъ въ слов, воплощается въ слов одного, и снова развивается въ толп и длается общимъ достояніемъ народа? Это загадка. Стоустъ глаголятъ одними устами — это хоръ древнихъ Грековъ, и значеніе хора ихъ можетъ понять только тотъ, кто способенъ постигнуть душою, что такое народная, созданная народомъ поэма: это дума вслухъ цлаго народа, цлыхъ поколній народа. Для меня, это первый залогъ нашего безсмертія. Говорятъ: гласъ народа, гласъ Божій, что же сказать о глас цлаго поколнія? Этотъ залогъ — долженъ найти свой отголосокъ, онъ не замретъ въ простот и сил своей, а отголоска ему въ этомъ мір нтъ. Такъ-то мы читаемъ въ каждой книг не то что написано, а то, что можемъ понять и постигнуть, что тронетъ и займетъ насъ, такъ-то народныя преданія для иныхъ — бабьи сплетни, для инаго совсмъ иное
Такъ коловратно все на свт! Не боле трехъ часовъ прошло съ тхъ поръ, какъ я кончилъ эту страницу письма, и погода измнилась, сдлалось гораздо тепле, втеръ затихъ, а у насъ въ отряд двухъ Кайсаковъ разстрляли. Ночью бжало шесть человкъ съ 18-ю верблюдами, а потомъ вс верблюдчики въ колонн Толмачева объявили, что дале идти не намрены, а хотятъ воротиться. Причины раздумья ихъ были очень просты: верблюды-де у насъ плохи, устанутъ, не дойдутъ, непріятель впереди, время опасное — такъ зачмъ мы туда пойдемъ? В. А. выхалъ къ нимъ тотчасъ самъ, веллъ ихъ собрать и окружить карауломъ, человкъ до 200. За тмъ Ивановъ растолковалъ имъ, что мы вс идемъ не по своей вол, а по вол Государевой, что всякій, кто теперь сметъ сказать: ‘я не иду дале’, ослушникъ и преступникъ и долженъ быть строго наказанъ, что Кайсаковъ у насъ кормятъ хорошо, даютъ имъ мяса и крупъ боле чмъ солдату, что непріятеля имъ бояться не для чего, какъ могутъ заключить изъ первой стычки нашей съ нимъ: тамъ Кайсаки лежали, по распоряженію офицера, за пулями, а солдаты и казаки отстрливались, солдаты же и казаки ранены и убиты, а Киргизы вс цлы и пр. За тмъ спросили всю толпу, кто понялъ рчь эту, образумился и хочетъ идти, и кто нтъ. Нкоторые увидали, что мимо ихъ прошли рабочіе солдаты съ лопатами и кирками, а другіе съ ружьями за ними, и спшили бгомъ перебраться на правую сторону, другіе послдовали ихъ примру, а семь человкъ, и въ томъ числ знаменитый ораторъ, который кричалъ за всхъ, что мы де не пойдемъ, перешли на лвую сторону. Послднихъ тотчасъ же окружили казаки съ пиками. и В. А. указалъ на одного изъ нихъ (кажется, на перваго встрчнаго, на кого упала рука). Его вывели, раздли, и завязали глаза, и залпъ раздался. Вслдъ за тмъ та же судьба постигла другаго, остальные пять взывали о милосердіи и отдавали души свои въ поруки, что готовы идти на край свта. В. А. сказалъ имъ, что прощаетъ ихъ во уваженіе просьбы султана-правителя Бай-Мохамеда, который присутствовалъ тутъ-же, и образумвшіеся глупыши, бгомъ, кувыркомъ и прыжкомъ, пробрались между лошадьми и паками на правую сторону, къ праведнымъ. Примръ этотъ необходимъ. Подкрпи только Господь здоровье В. А. {Сравни Р. Ахр. 1865, Записки гр. Перовскаго.} и душевную силу его! Онъ иногда бываетъ очень разстроенъ отъ безпрестанныхъ непріятностей и трудовъ, отъ заботъ, которыя нельзя устранить и не всегда можно увнчать успхомъ.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
