Письма к А. Я. Булгакову, Жуковский Василий Андреевич, Год: 1852 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Афанасьев А. К. [Вступительная статья] // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2008. — [Т. XVII]. — С. 487—490.

http://feb-web.ru/feb/rosarc/rah/rah-4872.htm

В настоящем выпуске альманаха ‘Российский архив’ публикуется 86 писем Василия Андреевича Жуковского своему другу, московскому почт-директору Александру Яковлевичу Булгакову (1781—1863), в течение последних 17 лет своей жизни, с 1836 по 1852 г. Из трех других писем, входящих в эту публикацию: одно адресовано Жуковским брату автора ‘Дома сумасшедших’ И. Ф. Воейкову (No 53), в другом (И. Давыдова А. Я. Булгакову) устанавливается точная дата первого появления в печати стихотворения Жуковского (No 27), третье было написано Н. В. Гоголем А. Я. Булгакову (No 77) по поводу одного из писем Жуковского. Основная часть писем относится к периоду жизни поэта за границей, последнее письмо Жуковский послал Булгакову за 6 недель до своей смерти, 21 февраля/10 марта 1852 г.

Александр Яковлевич Булгаков, сын известного дипломата екатерининской эпохи Я. И. Булгакова, начинал свою карьеру при русских дипломатических миссиях в Неаполе и Вене. В 1832 г. действительный статский советник и камергер А. Я. Булгаков был назначен на важную должность Московского почт-директора, которую занимал до 1856 г. Человек чрезвычайно общительный и доброжелательный, Булгаков и сам вел активную переписку, сохранилось 883 его письма к одному только П. А. Вяземскому {Н. В. Снытко. Литературные корреспонденты П. А. Вяземского. // Встречи с прошлым. Вып. 3. М. 1986. С. 318.}. Будучи близким приятелем В. А. Жуковского, П. А. Вяземского и А. И. Тургенева, А. Я. Булгаков не только сам состоял с ними в переписке, но и активно поддерживал их переписку между собой. Вяземский называл его ‘членом-корреспондентом нашего кружка’. И хотя Булгаков не имел шуточного звания ‘Арзамасского Гуся’, т. е. не входил в литературное общество ‘Арзамас’, Жуковский писал ему (5 июля 1846 г.): ‘…ты рожден Гусем, то есть все твое существо утыкано гусиными перьями, из которых каждое готово без устали писать с утра до вечера очень любезныя письма’. О приверженности самого Булгакова к литературно-мемуарному творчеству свидетельствует полтора десятка наименований его статей в журналах того времени. После отставки он был назначен сенатором в одном из московских департаментов Сената. Умер Булгаков на руках у жившего в Дрездене своего младшего сына Павла.

Прекрасно сознавая историческую ценность имевшихся у него писем Жуковского, Булгаков намеревался издать их в полном объеме. Для начала, в 1858 г., он опубликовал одно письмо (от 11/13 апреля 1843 г.) в популярном среди московской интеллигенции журнале ‘Библиографические Записки’. В предисловии к этой публикации Булгаков писал: ‘Я был в постоянной переписке с Жуковским со дня его отъезда в чужие краи (1836) по день его кончины, последовавшей в Бадене в 1852 году. Таким образом накопилось у меня до ста писем от него. Жуковский принадлежал к немногочисленному разряду людей, могущих думать вслух, потому что у них всегда правда на душе, и что не бывает у них никогда мысли, которой могли бы они иметь причину устыдиться. Вот почему я, не колеблясь, решаюсь предать тиснению все его письма ко мне, исключая касающиеся до его денежных дел или разных даваемых мне им поручений, что не может представлять особенного интереса для публики. Живя теперь (хотя и кратковременно) в деревне и имея довольно свободного времени, я занимаюсь приведением в хронологический порядок корреспонденции Жуковского, что довольно трудно, ибо он очень нерадиво выставлял в своих письмах числа, местопребывание свое редко, а год почти никогда. На первый раз высылаю издателям Библиографических Записок одно из этих писем, а по приведении прочих в возможный порядок, не премину поделиться с публикою и всею корреспонденциею. Ал. Булгаков. Село Шереметево. 10 августа 1858’ {‘Библиографические Записки’. М. 1858. No 18. С. 547—548.}.

Однако опубликовать все письма Булгакову не удалось. Это намерение пытался осуществить его сын, Павел Александрович Булгаков, который передал П. И. Бартеневу сделанные им копии писем Жуковского к его отцу для публикации в ‘Русском архиве’. Надо заметить, что копии десяти из них были написаны рукой А. Я. Булгакова, снабдившего письма своими комментариями. Бартенев напечатал в 1868 г. всего треть из общего числа этих писем (29 из 89) {‘Русский архив’. 1868 г. No 9. С. 1446—1483.}. Эта публикация охватывала всего 8 лет переписки, с 1843 по 1850 г., тогда как она длилась вдвое дольше, из текста писем нередко изымались части, казавшиеся тогда лишними: начальные и конечные фразы, просьбы переслать письма другим лицам, постскриптумы и др. С учетом этих изъятий в ‘Русском архиве’ была помещена лишь четверть всего объема писем, имевшихся в редакции журнала. П. А. Вяземский, который активно участвовал в издании ‘Русского архива’, предварил публикацию писем Жуковского А. Я. Булгакову своей статьей ‘Воспоминание о Булгаковых’ {Там же С. 1436—1445.}. Об участии Вяземского в этой публикации говорят и сделанные его рукой пометы на полях подготовленной к печати рукописи.

Следует отметить, что большое место в последних письмах Жуковского Булгакову занимает тема о возможности П. И. Бартеневым занять место домашнего учителя детей Жуковского. Из этих писем видно, что поэт был весьма в этом заинтересован. Бартенев в 1852 г. жил в Петербурге, где обучал внуков Д. Н. Блудова. В письмах своему другу П. А. Бессонову он упоминал о возможной перспективе работы у Жуковского {См. ‘Российский Архив’. 2005. С. 268—270, 274).}. Однако смерть помешала осуществлению их взаимных надежд. Последние письма Жуковского позволяют внести некоторые коррективы в сообщения биографов Жуковского и Бартенева о том, что предполагалось назначение Бартенева на должность секретаря Жуковского и что инициатором этого был А. Я. Булгаков. Из писем явствует, что речь шла не о секретарской, а об учительской должности Бартенева, и что инициатива этого исходила от его приятеля, К. А. Коссовича.

Как уже отмечалось, сын А. Я. Булгакова передал П. И. Бартеневу для публикации не автографы писем В. А. Жуковского, а сделанные им и его отцом списки с них. О точности этих списков можно судить по двум сохранившимся в ОПИ ГИМ подлинникам писем Жуковского Булгакова (NoNo 88, 89), а также по имеющейся полной публикации автографа одного из них (No 76). При сопоставлении их с текстами рукописи, сохранившейся в редакционном портфеле журнала ‘Русский архив’ выявилась их полная идентичность.

Рукопись с текстами писем Жуковского Булгакову занимает все страницы листов плотной белой и желтоватой писчей бумаги со штемпелями: ‘Фабрики Аристархова’ и ‘Фабрики Аристархова 3’. Нумерация листов рукописи крайне сложная: кроме основной архивной (проставленной чернильным нумератором, в Историческом музее) имеются три зачеркнутые — чернильная постраничная (первоначальная), а также проставленные красным и синим карандашами. Копии самих писем имеют также тройную нумерацию: чернилами, простым карандашом и коричневым карандашом.

Настоящая публикация охватывает все без исключения сохранившиеся в редакции журнала ‘Русский архив’ письма В. А. Жуковского А. Я. Булгакову, без каких-либо изъятий из их текста. Таким образом, количество писем, по сравнению с публикацией Бартенева 1868 г., увеличилось втрое, а объем их текста — вчетверо. Значительную сложность при подготовке писем к публикации представило то обстоятельство, что каким-то образом письма были распределены между двумя толстыми конволютами, на кожаных корешках которых золотом выдавлены надписи: ‘Рукописи Русского Архива. 1865—1869’ и ‘Рукописи Русского Архива. 1869’, составляя их части {ОПИ ГИМ. Ф. 445. Ед. 93. Л. 136—194 об., Ед. 99. Л. 257—273 об.}. При этом листы рукописи были перепутаны так, что фрагменты некоторых писем оказались вшитыми в один конволют, а их недостающие части — в другой.

В ходе подготовки настоящей публикации пришлось дополнительно определять отсутствующие во многих письмах полные даты или их элементы (число, месяц, год), и места их отсылки. Даты и города, указанные в ломаных скобках, установлены на основе данных, имеющихся в наше время в литературе о жизни и творчестве В. А. Жуковского. В публикации сохранены все орфографические, синтаксические и стилистические особенности текста писем Жуковского.

No 1

1836. <Июль. Дерпт>

Податель этого письма мой приятель Александр Дмитриевич Хрипков¹, едет из Дерпта отыскивать нашего Мойера², по просьбе его родственников, которые чрезвычайно об нем беспокоятся. Похлопочи об нем и дай ему все нужное для скорого отправления на станциях. Нельзя ли дать подорожной по казенной надобности.

Между тем жду и от тебя уведомления. Надеюсь на дружбу твою, ты верно не оставил просьбы моей без внимания.

Жуковский

No 2

7 Октября 1836. <Царское Село>

Вот тебе, душа моя, письма, кои прошу передать два, а третье отправить с почтою. За то что ты не содрал с меня денег за эстафет¹ получишь от меня скоро прекрасную поэму, мною состряпанную, теперь ее печатают², а скоро и отпечатают, тогда будет и у тебя.

Обнимаю. Присылай к нам Тургенева³.

Жуковский.

В письме моем к Тургеневу есть просьба до тебя. Прошу тебя, убедительно прошу исполнить ее поскорее. Это будет мне благодеяние. Если паче чаяния Тургенева нет в Москве, то распечатай письмо и прочти.

No 3

29 октября 1836. <Царское Село>

Мой милый Александр, благодарю за хлопоты обо мне и надеюсь, что ты по дружбе своей, окончишь начатое. Жду с нетерпением известий, собранных по трактам¹. Блудов² отправил через тебя эстафету к Орловскому Губернатору³, надеюсь, что она скоро доставит желаемыя вести. Как скоро получишь из Орла отзыв, доставь прошу тебя наискорейшим образом. Приложенное письмо прошу передать Тургеневу.

Обнимаю тебя дружески.

Жуковский.

No 4

12 Ноября 1836. <С. Петербург>

Благодарю, милый Александр, за твои хлопоты и за уведомление о Мойере. Но оно нимало не удовлетворило меня, это одно боковое известие о том что Мойер живет в Орловском уезде и что он не Статский, а Действительный Статский Советник. Письма же прямо от него в ответ на мое все еще нет. И я остался бы в том же жестоком беспокойстве о нем, когда бы не получил письма от Елагина¹, который прислал мне его записку, писанную к нему Елагину 28 Октября. Вот все верное, что об нем имею, но для меня довольно, ибо теперь знаю, что с ним никакой беды не случилось. Непонятный человек Кочубей. Как можно было так оставить без внимания такое пребывание.

Обнимаю теперь. Доставь приложенное письмо Тургеневу.

Жуковский.

No 5

<15>

Вот тебе мой милый Александр письмо, которое передай от меня Сергею Львовичу¹. Можешь его после вытребовать и прочитать. В нем подробное описание последних минут Пушкина². Обнимаю тебя.

Жуковский.

No 6

26 Марта. 1837. <С. Петербург>

На сих днях отправится к тебе с транспортом целый воз моих сочинений, с поручением взять принадлежащий тебе экземпляр, а остальные раздать в Москве и разослать за Москву по адресам. Способен ли ты на такую пакость?

Вот самая убедительная просьба. Вчера, 25 Марта в 11 часов утра мои родные отправились отсюда с дилижансом, коего хозяин Салатников и с ними проводник Ротов. Дай приказание в конторе сего дилижанса, чтобы тотчас тебе дали знать об их приезде, и сделай мне братское одолжение уведомить немедленно живы ли все и здоровы. Спросишь кто едет. Действительный Статский Советник Иван Филиппович Мойер, которого мы так с тобою отыскивали с тещею Протасовою¹. Меня страх берет, поехали они в тяжелом дилижансе. Дорога должна быть дурна. Боюсь да и только. Побалуй меня и тотчас об них уведомь. За то тебе отслужит моя Ундина². Делай с нею что хочешь. Передай письмо Тургеневу.

Жуковский.

No 7

7 Апреля. <1837. С. Петербург>

Благодарствуй милый за дружеския хлопоты¹. Вы оба очень любезные люди, ты и Тургенев. Теперь надобно сделать так, чтобы мои могли по добру по здорову дотащиться до места. Боюсь этой половины путешествия. Здесь дилижансов нет, шоссе не бывало, реки теперь дурачатся. Что бы не нажить хлопот.

Уведомь об них. Книги скоро к тебе отправятся. Обнимаю. О чем поручил я Тургеневу просить тебя, о том прошу и лично. При свидании поцелую.

Жуковский.

No 8

19 Апреля. <1837. С. Петербург>

На сих днях отправлены к тебе экземпляры Ундины, а с дилижансом отправятся или уже отправлены экземпляры полных сочинений¹.

Вот пакет, который поручаю твоему материнскому попечению. Тут важные документы, душа моя отправь в Орел к Губернскому почтмейстеру, дабы немедленно, с нарочным переслал к Мойеру. Одолжи этим Жуковского да он тебе за это Христос воскресе! Да еще и до свидания в Москве.

No 9

4 Октября 1837. <Лубны>

Вот тебе, Сашинька, письмецо. Доставь. Да что же ты хотел содрать с меня деньги за эстафету и ни слова об них. Уведомь, что я тебе должен. Впрочем не знаю еще дошло ли посланное письмо.

У нас слава Богу все хорошо. Наш Царь Государь поправляется¹. Осталась только слабость. Все прочее в порядке. Обнимаю тебя.

Жуковский.

No 10

1-го Сентября. <1839. Москва>

Письмо твое и процессию¹ твою получил, и по желанию твоему исполнил. Государь взял эту штучку и подарил ее Великому Князю в день Его имянин². Надобно теперь знать кто автор этой штучки? В письме твоем стоит что то похожее на Линдрота или Ландрота³. Что ему дать, перстень ли? Денег ли? Прошу объясниться, да и назвать его по отчеству, фамилии и званию. Не знаю, можно ли однако будет выхлопотать перстень, напиши чем он будет доволен? Или не будет ли недоволен естьли получит часы. Часы по настоящему лучше перстня, ибо они напоминают о жизни, смерти и безсмертии, тут и физика и мораль. Всего лучше в этой процессии ты, в шитом кафтане и во славе. Я не мог смотреть на твою вызолоченнную фигуру⁴ без нежности и симпатическаго колыхания.

Обнимаю тебя. Помню и люблю по старому.

Жуковский.

No 11

5/17 Марта. Дюссельдорф. <1842>

Любезнейший друг прошу тебя переслать приложенное письмо немедленно. Пишу в Одессу через Москву оттого, что полагаю, что письмо дойдет если медленнее то вернее. Прошу тебя об нем позаботиться ибо оно весьма нужное.

Что у вас делается? А у нас весна, ревматизмы, зубная боль и нервныя горячки. Последняя пока миновала меня. А с первыми велел Бог встретиться.

Пишу к тебе с опухолью на щеке, но от этого письмо мое не будет пухлее, ибо писать нельзя, спешу отправлять на почту и еще много писать осталось.

Но любить тебя всегда есть время. Аминь.

Жуковский.

No 12

26 Марта/7 Апреля. 1842. Дюссельдорф.

Я получил твое письмо душа моя и как следует не разобрал двух третей (это случается и с моими письмами).

Причина этому 1-я в твоем лицемерном почерке, который с виду хорош, а как начнешь читать ничего не разберешь¹, 2-я в моих глазах, которые худо начинают видеть. Но все таки благодарю тебя за письмо, но прочитал его, и прошу не лениться, иногда написать из Москвы. Я же теперь пишу к тебе только для того чтобы поручить пересылку вложенного письма. Не знаю как отсюда прямо послать в Одессу и для того решаюсь прибегнуть к твоей милости, а к тебе буду еще писать скоро и тогда поговорим поболее.

Обнимаю Жуковский.

No 13

4/16 Генваря <1843>. Дюссельдорф.

Поздравляю тебя с Новым Годом, любезнейший друг и желаю всего добраго тебе и твоим, как желал в старом году.

Всем сердцем благодарю за доставление мне писем и за разныя новости. Если не поленишься, то доставь дополнение к последней статье. Скажи Тургеневу, что как скоро соберусь, буду ему отвечать на его не многия строки, наскоро написанныя между завтраком, проповедью, Филаретом и обедом. Теперь ему не до меня, он в чаду московских общественных радостей. Я же ни тебе ни ему никаких новостей сообщить не могу. Ты мои теперешния новости все знаешь давно наизусть, вытвердив их в детской горнице, которая у тебя была довольно многолюдна. В моей пока одна колыбелка и в этой колыбелке колышется милая девочка¹, которая в два месяца успела сделаться прелестным ребенком с умными быстрыми глазками, с курчавыми густыми волосами на голове с (пропущено слово) рученками и ноженками, и с большим пузом, в которое много входит белаго и из которого много исходит желтаго, что иногда совершается в такия минуты в моем кабинете, когда со мной беседует Гомер и надо мною летает муза, которая впрочем весьма снисходительна, даже не морщится и всегда сравнивает (чтобы вывести меня из замешательства) это желтое с златыми кудрями Феба. Благодарю Бога, жена² выдержала свой родильный карантин благополучно, она давно на ногах, уже и дама наша не раз выходила дышать свежим зимним воздухом, который здесь похож на весенний: у нас до сих пор не было 6-ти градусов мороза и снег выпал только два дни тому назад, вероятно надолго. Вот тебе главные пассажи из моей теперешней биографии. О новостях здешнего большого света мне тебе нечего разсказывать, он для тебя не интересен, а я его не знаю. О политике читай в Северной пчеле и Московских газетах.

Получил милое письмо от Вяземскаго³. Наконец и Прянишников⁴ откликнулся, не только написал ко мне, но и прислал целый пуд залежавшихся у него моих писем. Я очень рад его письму, ибо начинал уже думать, что меня кто нибудь с ним поссорил.

Прости милый, приложенныя письма отошли по адресам.

Твой Жуковский.

No 14

20 Генваря 1843.
Дюссельдорф.

По толстоте прилагаемого здесь пакета можешь судить, что у меня пальцы устали держать перо и что я могу только сказать тебе несколько слов, прося тебя передать мое письмо по адресу. Благодарю за твое последнее и за сообщенныя известия. От Вьельгорскаго¹ я имел письмо, но он в нем еще не уведомлял меня о помолвке Аполины². Дай Бог ей счастия! Она стоит самого отборнаго счастия. Думаю, что Веневитинов³ будет уметь ценить ее: он имеет характер благородный и нравственность чистую.

От Вяземскаго наконец имею два письма, он наградил меня вполне за долгое молчание: письма его большое лакомство. Смотри и ты продолжай меня баловать и лакомить. Прошу не замедлить уведомить меня о здоровье твоей милой княгини⁴: надеюсь, что твои тревоги теперь совершенно кончились. Тургеневу скажи, что я к нему напишу как скоро соберусь, но советую ему написать ко мне не дожидаясь письма моего, и уведомить меня о своих планах. Теперь по обыкновенному порядку вещей, он уже верно охает о Париже и верно скоро пустится в путь. В таком случае надеюсь, что он не проедет инкогнито мимо Дюссельдорфа.

О себе сказать новаго нечего. У меня благодаря Бога все здоровы дома и жена и дочка и я сам. Зима у нас похожа на теплую весну, и иногда на мокрую так же теплую осень. Морозов нет в помине. Бывают только сильныя бури так же при теплом ветре. Зима отправилась в Италию и у вас кажется она не очень сердита.

Сидя между женою и дочерью я мало занимаюсь произшествиями света. Уведомь пожалуйста из Москвы о том что делается в Европе.

Прости твой

Жуковский.

No 15

10/22 февраля 1843. <Дюссельдорф>.

Благодарю моя душа, коротеньким письмом за твое милое длинное. Воля твоя пишешь хорошим почерком, а иногда очень не разборчиво и как нарочно в самых любопытных местах письма твоего являются самые шершавые каракульку. Благодаря этим каракулькам судьба Радзивила покрыта для меня непроницаемою завесою: утонул ли он или выплыл на берег не знаю. Жаль, если утонул. Уведомь что узнаешь о нем. А Демьянова уха меня очень позабавила: этот длинный минарет опростался смешным каламбуром. Я рад за Полетику¹ — ему теперь на старости лет покойно с хорошим пенсионом, котораго конечно будет ему достаточно.

Присылай свою статью. А мне тебе прислать нечего. У меня на руках старуха Одиссея², она идет хорошим но еще весьма медленным шагом, не разкачалась еще. До сих пор моя муза в пеленках моей дочки и я только что любуюсь теми виньетками, которыя эта крошка рисует сепиею для будущих моих стихотворений. Чудный талант! К прежнему могу прибавить здесь то, что она имеет искусство необыкновенное брать серебром а платить золотом. Если же иногда случается ей замедлить уплатою, то стоит только прибегнуть к мыльцу, и капитал возвращается с процентами. Что если бы такая метода употреблена была на Руа для всех неоплатных должников, ее населяющих, как бы вздорожало мыло! И ты бы конечно первый построил мыльный завод.

Довольно ли с тебя этой галиматьи?

Отошли приложенныя письма. Обними Тургенева Иваныча³. Скоро буду писать к нему.

Ж.

No 16

11/23 Апреля 1843. Дюссельдорф.

Христос воскресе, любезнейший Александр.

Похристосуйся за меня с Тургеневым, если удастся его где нибудь встретить. Чтобы это веренее сделать можешь на мой счет нанять извощика и съездить на Воробьевы горы. Благодарю за доставление писем. Не знаю благодарил ли я тебя за твой приятный литтературный подарок, кажется нет¹. Я получил его в двух видах: в обрезанном прямо из Москвы от тебя самого, давно, и в необрезанном из Вены, весьма недавно. Прочитал с большим удовольствием: этот отрывок напомнил живо о великом для России времени. Особенно в нем запечатлен Карамзин², который с такою верностию, накануне падения Москвы, предсказывает падение Наполеона и с таким вдохновением верит славному спасению Отечества тогда как все вокруг него кажется погибающим. Ты прилежно записывал все что видел и слышал в течение своей жизни, верно у тебя запас порядочный записок. Хорошо бы ты сделал, когда бы сам сделал из них выбор и выдал в свет то, что годится для выдачи. Тогда бы я шепнул и Тургеневу, у него богатый архива записок и выписок. Что он праздно шатается по Москве! Какое бы славное занятие для него, усевшись и угревшись на гнезде нашей молодости одушевить себя воспоминанием прошлого давнишнего и недавнего. Или я бы на его месте отправился к Князю Александру Николаевичу Голицыну³ в Крым, прожил бы с ним полгода и записал бы все его разсказы о веке Екатерины Александра и прочее. Умрет он, от кого что нибудь услышишь? Отправь его в Крым. Он же еще не видал Крыма. Грех будет дать умереть Князю Голицыну, не застраховав его преданий. Сколько уже людей мы таким образом потеряли! Иван Владимирович Лопухин⁴ разсказывал удивительно хорошо и был богат преданиями старины, но он описывал необыкновенно дурно то, что умел хорошо передать на словах: его богатство с ним исчезло.

Пушкин начал было по моему совету записывать росказни Загряжской⁵ — и она умерла, и сам он пропал. Князь Голицын последний представитель старины. Эй, Тургенев, поезжай в Крым! Твое присутствие порадует старика, а ты с него сберешь дань, за которую мы все тебе будем благодарны. Выпроводи его туда хоть насильно. На южном берегу найдет он за кем и поволочиться. Для этого может заглянуть и в Одессу. Но я говорю об этом не на шутку.

Прости милый. Передай и перешли приложенныя письма.

Пометы А. Я. Булгакова на полях рукописи: Слова сии требуют маленькое объяснение. Воробьева гора была сборным местом всех преступников приговоренных к ссылке на каторжные работы. Их привозила туда Полиция всякое воскресенье для отправления в Сибирь иных пешком а других в тележках. Между особами всякое воскресенье приходившими на Воробьевы горы встречались неминуемо Ал. Ив. Тургенев и прославившийся в Москве благотворительностью своею Доктор Гааз⁶. Оба они привозили всегда с собою щедрые денежные подаяния и разные необходимые в дороге вещи, для раздачи оных между колодниками. Сколько было осушаемых Гаазом и Тургеневым слез! Сколько доставляемо было ими вспомоществования и утешения несчастным ссыльным! Я говорю об этом с полным убеждением потому что несколько раз ездил с Тургеневым на Воробьевы горы и был там свидетелем сцен весьма трогательных и назидательных.

Это относится к отрывку из воспоминаний моих о 1812 годе, напечатанному в Москвитянине 1843 года, с которого послал я тотчас копию к Жуковскому в Дюссельдорф.

0x01 graphic

Александр Николаевич Голицын

И без намеков Жуковского я столько раз уговаривал Тургенева ехать разделить уединение князя Ал. Ник Голицына которого любил он и уважал как благодетеля и второго отца, но Тургенев был нрава нерешительнаго (почти ветренаго) и Воробьевы горы были гораздо ближе к нему нежели Крым. В письмах Князя А. Н. и сестры его Е. М. Кологривовой ко мне часто говорено о Тургеневе, и когда перечитывал я ему письмы сии, то он всегда говаривал сам: ‘ах, мне бы надобно съездить в Крым и пожить с Князем!’ …Но все оказывалось одними предположениями и словами. Он был душевно предан Князю Голицыну, но к сердцу его еще ближе лежал изгнанный из Отечества и проживавший в Париже брат его Николай⁷.

Наталья Кирилловна Загряжская, урожденная Графиня Разумовская известная умом своим, любезностию и оригинальностью!.

No 17

10/22 Октября 1843. <С припиской от 9/21 ноября>
Дюссельдорф.

Я так давно к тебе не писал моя рожица, что уж и не знаю как писать, а мне надобно бы было еще и поблагодарить тебя за присылку твоей панегирической диссертации о Гуслисте Листе¹. Слово Гуслист весьма ему прилично, ибо всякий, слушая его, должен говорить экой Гусь! А ты это восклицание весьма хорошо перефразировал в своей статье, которую я прочитал с большим удовольствием, за которую тебя благодарю, хоть и должен признаться, что еще не слыхал Листа, а это тем не постижимее, что я мог его слышать, ибо он проездом через Дюссельдорф, давал здесь концерт, а я варвар не полез из кожи, чтобы услышать его. Я только раз имел счастие встретиться на пароходе с его собакою из знаменитой фамилии Шпицов, которую подарила ему Великая княжна Ольга Николаевна² по словам молодого француза, ехавшего на пароходе с этим Шпицом к Листу, который тогда находился в Кобленце и который этому французу поручил воспитание своей собаки. И подлинно я имел случай полюбоваться нежности этого воспитателя к своему четвероногому питомцу, он безпрестанно кликал его, перед ним коверкался, пощелкивал пальцами, посвистывал и уже и пренебрегал остальным миром пароходным. А когда я спросил у него: что за собака, то он гордо поднял голову и ответил мне с героическою декламациею: ce est le chien de List (это собака Листа — фр.). Но это эпизод давнишняго путешествия — а в нынешнем году я был в безпрестанных разъездах и только 26 Сентября н<ового> с<тиля> уселся на месте. Возил жену в Эмс, где мы пробыли 5 недель, потом в Швальбах, где прожили 3 недели. Проводив жену в Дюссельдорф, я должен был съездить в Штутгард, где говел и на проезде через Баден, возвращаясь к себе, узнал о прибытии в Берлин Государя от Великаго Князя Михаила Павловича³, это заставило меня по приезде в Дюссельдорф отправиться в Берлин, где я остался до Государева отъезда, наконец я кончил свою Одиссею и остаюсь на месте и принялся за Одиссею Гомерову, с которым мне так же трудно ладить как самому Одиссею с сердитым Нептуном, но надеюсь на Минерву⁴ — поможет и мне как своему греческому герою. Других вестей у меня про тебя нет. О рождении Царскаго внука⁵ я узнал скоро и самым приятным образом, от Великаго Князя Михаила Павловича, к которому дошло из Берлина телеграфическое известие в Майнц, где он сел на пароход для переезда в Англию. Он остановился в Дюссельдорфе и прислал за мною Фельдъегеря, чтобы сказать мне радостную новость. Жду его теперь на возвратном пути из Англии.

Вот уже Бог знает сколько времени как я не получаю писем ни от кого из своих. Я знаю что ко мне должны быть письма, а писем нет. Это проказы почты. Жалуюсь тебе, как Почт-Директору. У нас, это известно, письма распечатываются и много незваных читателей заглядывают в страницы, писанные не для них, от чего конечно великой пользы нет никому — но пусть читают, да вот что худо: прочитанные письма бросают и не доходят к тем, кому они адресованы. А часто бывает в них большая нужда.

A propos. Читал ли ты Собаку Кюстина⁶? Верно читал. Я не хочу знать, что ты думаешь о его похвальном слове Русскому народу в 4-х томах в 8^о. Но вот что желаю знать, видел ли ты его самого, когда он был в Москве. Я сам был в Москве в его время, ибо это было в эпоху Бородинской годовщины, но я об нем не слыхал. Кого описывает он под именем Lovelace du Kreml?

Я видел Князя Дмитрия Владимировича Голицына⁷. Нарочно для меня приезжали они из Кельна в Дюссельдорф. Я был ему Cicerone в здешних Ateliers, потом он пил у меня чай и ужинал и на другой день на пароходе отправился обратно в Кельн, чтобы по железной дороге промчаться чрез Альпы и Бельгию и потом на несколько месяцев в Париж. Я очень был рад его видеть и очень тронут его лестным обо мне воспоминанием. Он, кажется, довольно здоров.

Прощай, моя душа. Приложенные письма прошу разослать по адресам. Да напиши мне поболее вестей русских. В Algemeine Zeitung стоит о поездке Императорской Фамилии в Москву. Я не имею никаких известий об этом. Правда ли, и что еще у вас делается?

Еще вопрос: я давно, давно уже слышал, что Боде⁸ выиграл свой процесс в Англии и что им следует получить большие суммы. Правда ли это? и в чем состоит выигрыш?

9/21 Ноября.

Видишь ли какая я собака. Письмо написал, да и отложил послать, и надобно было к нему прибавить другия письма. А как на это решиться? Не свинья ли этакой человек? Право, свинья. Перешли приложенное письмо. А от своих все еще не имею ни строки.

Помета рукой П. А. Вяземского: Покойнаго Великаго Князя Николая Александровича.

No 18

7 Марта из Дюссельдорфа. <1844>.

Мой милый Александр, я не отвечал на последнее длинное и по обыкновению милое письмо твое. Благодарю за него теперь, а писать к тебе много пока не могу, ибо мне множество надобно написать писем и повод к этим письмам печальный, от чего и нет охоты с тобою много разговаривать — для этого надобно иметь более свободы духа. Меня было напугали здесь известием о Тургеневе, о его смертельной болезни, я написал к его брату и получил ответ, что он болен, но только мучительно а не опасно. И что ему надобно будет вероятно поехать летом в Карлсбат. И сам Александр пишет, между прочим вот что: ‘Князь Дмитрий Владимирович Голицын страдает и опасно, вероятно уже в Москву не возвратится. Очень, очень жаль’.

Перешли приложенное письмо к Елагиной¹. Она кажется переменила квартиру. Я не знаю ее адреса. Обнимаю тебя. Завтра еще получишь письмо.

Жуковский.

No 19

8 Марта — из Дюссельдорфа. <1844>.

Вчера послал тебе одно письмо, нынче посылаю другое поручая его твоей заботливости. Оно для меня очень важное, надобно. Чтобы дошло по адресу верно и скоро.

Напиши о себе и Москве. Я скоро еду в Дармштат к Великому Князю¹, который туда прибудет в конце шестой недели поста. Оттуда напишу.

Ж.

No 20

11/23 Июля 1844.
Франкфурт на Майне.

С последнего письма моего, милый Александр, много воды утекло в реке Рейн и во всех реках сего мира. А с рейнской водою и я утек из Дюссельдорфа в во Франкфурт на Майн

Читайте также: