Письма к А. Н. Островскому, Потехин Алексей Антипович, Год: 1886 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 21 минут(ы)

Памятники литературного и общественного быта

Неизданные письма к А. Н. Островскому

М.—Л., ‘ACADEMIA’, 1932

Потехин, Алексей Антипович

Милостивый Государь
Александр Николаевич!

Ради бога, исполните Ваше обещание, выкупите меня из беды, помогите сдержать честное слово, данное во имя надежды на литературу. Я говорю о деньгах, которые Вы обещали прислать мне, ради бога, поскорее! мне нужно по крайней мере 250 р. сер., чтобы уплатить самые нужные долги. Александр Николаевич, я не решусь сказать Вам, что вознаграждение со стороны Москвитянина за литературные труды весьма ограниченно, хотя и сказал бы это Михаилу Петровичу, но я прошу Вас, ради наших приязненных отношений, во имя Вашего расположения ко мне, которым я горжусь, помогите мне в настоящем случае. Право, мне горько будет хоть одним своим произведением принадлежать не Москвитянину, но не мудрено, что я должен буду решиться на это по небходимости, если Вы не поможете мне. Хотите верьте или нет, но я скажу Вам правду: я благодарю бога, что попал в круг сотрудников Москвитянина, что начинаю понимать их интересы, их стремления и, может быть, своими слабыми трудами буду сколько-нибудь участником в достижении преследуемых Вами благих целей. Общество Ваше лучшая для меня школа: я чувствую, как взгляд мой на великое дело искусства развивается, благородится… Но я говорю все это не для того, чтобы подвинуть Вас исполнить мою просьбу, надеюсь, мне не нужно Вас уверять в этом, если Вы хоть сколько-нибудь порядочно думаете обо мне, но я не могу не высказать Вам этого, тогда как говорю всякому кто меня знает и интересуется моими литературными занятиями.

Роман свой я кончил, ³⁴¹ но теперь переписывается, пришлю его очень скоро в августе месяце с братом своим. Я желаю, чтобы он был напечатан в сентябре или октябре месяце.

До 1-го сентября я в отпуску и, если бог поможет, надеюсь написать еще кое-что уже вполовину обдуманное.

Писните мне что-нибудь, здесь я живу в совершенном неведении, что делается. Ожидаю с нетерпением Вашего приезда и, надеюсь, Вы не лишите меня удовольствия видеть Вас, если будете в наших краях. Будьте здоровы, добрый Александр Николаевич, и еще раз прошу Вас: исполните мою покорнейшую просьбу и, если можно, поскорее.

Евгению Николаевичу и Катерине Алексеевне, а также всем меня помнящим, потрудитесь передать от меня низкий поклон. Искренно Вам преданный и покорный слуга

А. Потехин.

23 Июля, 1853

Кинешма.

Милостивый Государь,
Александр Николаевич!

Несмотря на то, что письмо мое к Вам, посланное недели три назад с просьбою об исполнении Вашего обещания, осталось без всякого привета и ответа, я посылаю свой роман для Москвитянина: ³⁴² не хочу отставать от тех, кого полюбил всей душою.

Я желал бы, чтобы 1) этот роман был помещен в октябрьской или ноябрьской книжке, 2) сверх платы за него я прошу напечатать — 300 отдельных экземпляров романа в мою пользу с тем, чтобы они продавались в книжной лавке Москвитянина. Согласен, чтобы редакция, если пожелает, напечатала известное количество экземпляров в свою пользу, но чтобы следующие мне экземпляры продавались сначала. Цену за экземпляр назначаю 1 руб. сер.— Вместе с тем я повторю прежнюю свою просьбу: ради бога, выхлопочите мне и пришлите поскорее денег целковых 250, я крайне нуждаюсь. Александр Николаевич, вспомните и обо мне хоть один рад за то, что я всегда Вас помню. Для Москвитянина у меня готовится и дошел уже до половины новый труд, а какой, право, боюсь и сказать Вам, образец и страшный судья: пишу драму и… о ужас, в 5 действиях, из которых три уже написаны, а последние два почти совсем созрели в голове. ³⁴³ Как я осмелился начать эту вещь, уж и не знаю, но помню только то, что меня поощряли слова Александра Николаевича, сказанные в Москве: отчего не попробовать?.. Пробую силы, но не знаю, что выйдет. Пока скажу только, что в числе действующих лиц есть и Зосима, ваш знакомец по последнему посылаемому при сем роману—роль прекрасная для Прова Михайлыча, и что драма эта есть продолжение романа — Крестьянка. Аннушка также на сцене, но все остальные лица новые.

После последней моей поездки в Москву до настоящего времени я в отпуску и жил в Кинешме, рад бы и нужно бы теперь побывать в белокаменной, да, признаюсь Вам, решительно не на что. Пожалуйста, помогите же мне, схлопочите хоть сколько-нибудь рублевиков. Письмо это Вам доставит мой брат, поступающий в Университет. Пожалуйста, ради меня, приласкайте его, душа добрая, горячая, любовь к литературе искренняя, только еще очень юн и неразвит. Ваше внимание и общество много может сделать для него доброго во всех отношениях. Вы обещали мне схлопотать для него урок: не забудьте при случае, пожалуйста. Что еще сказать Вам, добрый друг мой? Будьте здоровы и порадуйте нас чем-нибудь новеньким, пожелайте и мне успеха. Я, слава богу, здоров. Поклонитесь за меня и поцелуйте всех ваших.

Преданный Вам искренно
А. Потехин,

21 Августа, 1853 г.

[На 1-й стр. с боку]

Корректуру романа ³⁴⁴ первую поручаю брату, а вторую прошу прислать ко мне в Кострому.

Любезный друг,
Александр Николаевич,

Тебе известно уже, что на статью Искры, оскорбляющую имя Писемского, приготовляется протест, который должен быть напечатан на первой неделе великого поста. Вот слова протеста: ‘В 5-м нумере Искры, под рубрикою: ‘Хроника прогресса’ напечатана в высшей степени грубая и неприличная статья, написанная с явною целью предать поруганию и опозорить имя Писемского, литератора, пользующегося заслуженною известностью и уважением. Само собою разумеется, что подобная статья не в силах оскорбить г. Писемского, мы уверены также, что публика поймет и оценит ее настоящее значение, но по чувству уважения к нашему общему литературному делу, унижаемому подобными выходками, мы, нижеподписавшиеся, считаем себя обязанными выразить печатно наше полное негодование на упомянутую статью Искры и наше глубокое сожаление о том, что великое дело сатиры, за которое взялась Искра, злоупотребляется ею так недобросовестно и нечестно, а следовательно и во вред общественному развитию’.— Может быть, редакция протеста несколько изменится, но основная мысль (протеста) останется та же. Среди большого числа лиц, подписавшихся под этим протестом, находятся уже имена Гончарова, Майкова, Анненкова, Дружинина и Максимова. Говорю о них потому, что сам возил к ним протест и могу засвидетельствовать с какою готовностью и полным сочувствием они его подписывали. Затем протест будет подписан всею редакциею (и сотрудниками) Русского Слова, Отечественных Записок, Библиотеки для Чтения и Русского мира, о прочих редакциях еще не знаю: подписка продолжается не только чрез одного меня. Уведомь, пожалуйста немедленно: позволишь ли ты поместить свое имя в числе подписавших протест, рядом с названными мною именами наших общих уважаемых знакомых и приятелей. Без сомнения, ты не откажешься стать на сторону людей, взявших на себя защиту правого дела и против оскорбителей чести нашего друга Алексея Филатыча, но для того, чтобы подписать твое имя, нужно от тебя полномочие, о котором и прошу тебя. Уведомь же меня поскорее.³⁴⁵

Всей душой тебя любящий и глубоко уважающий

Алексей Потехин.

Мой адрес: у Александрийского театра, в Толмачевском переулке, дом Афанасьева, квартир[а?] No 15.

12 Февраля, 1862 г.

Не сердись на меня, ради бога, не сердись, добрый и уважаемый друг Александр Николаевич, да мое продолжительное молчание. Ты сейчас увидишь, что я не так виноват пред тобой, как тебе, может быть, кажется. Тотчас, по получении твоего письма, я искал случая встретить где-либо Серова, ехать же к нему не мог, потому что он живет на другом от меня конце города, а здоровье мое было таково, что дальние поездки доктор строго воспрещал. В ртих поисках, к сожалению, напрасных, прошла целая неделя. Затем я написал к Серову письмо с объяснением твоего желания, но ответа не получил. Вчера, наконец, я отправился к нему, на квартиру, но застал только жену: из разговора с нею оказалось, что Серов с ответом на твой вопрос каждый день собирался ко мне и, может быть, был, но не застал дома. Впрочем теперь, кажется, он сам намерен писать к тебе.³⁴⁶

Из желания сообщить тебе что-либо, по другому вопросу, я нарочно ездил к директору, ³⁴⁷но он принял меня так официально и с такою вежливо холодностью, или наоборот, что я не имел даже возможности спросить его и выведать что нибудь о тебе.

Грустно тяжело мне было читать твое письмо, полное основательного и законного с твоей стороны, негодования, но, к сожалению, я ничего не могу сказать тебе утешительного о нашем русском театре: нет для него в виду никаких хороших надежд при тех порядках и взглядах, какие существуют. Скажу тебе один только факт: набирают новых красивых актрис с условием, чтобы они играли одних только барынь и французских маркиз и кокоток. Это не слух, а факт. Чего же ждать от этого народа, распоряжающегося нашим делом? Я все надеялся быть в Москве и повидаться с тобою, но может быть не удастся, и потому посылаю это письмо. Будь здоров. От всего сердца желаю тебе бодрости духа и сил на труд.

Искренно тебя уважающий
и любящий А. Потехин.

18 Генваря, 1870 г.

Любезный друг,
Александр Николаевич,

Спешу тебя уведомить, что виделся с Серовым и лично передал ему твое желание. Он просил меня передать тебе, что со своей стороны совершенно согласен на предполагаемую тобою переделку сцены для напечатания.

Полагаю, ты получил письмо мое, посланное несколько дней назад, в котором я объяснял причину моего продолжительного молчания. Здоровьем своим я до сих пор не могу похвалиться и сижу дома почти безвыездно. Сбираюсь в деревню.

Искренне преданный Твой А. Потехин.

22 Генваря, 1870 г.

СПБ.

Любезный друг
Александр Николаевич,

Комиссия, избранная Петербургским Отделом Общества Драматических Писателей, решила: в апреле месяце текущего года устроить литературный вечер, в котором, по возможности большее, число наличных членов Общества прочитало бы свои, нигде еще не напечатанные, произведения, или отрывки из них. Вследствие Этого мне поручено от лица всего Общества просить тебя принять участие в Петербургском вечере или лично, если возможно, или присылкою хоть маленькой новой сцены, которая будет прочитана мною или Горбуновым или Бурдиным,— словом тем, кому ты это поручишь. Вечер предполагается до 25 апреля, рукопись должна быть прислана сюда и представлена в цензуру до 15 апреля. Будь добр, дай поскорее мне твой ответ с обещанием или отказом, но определенным. Будь здоров. От всего сердца обнимаю тебя.

Твой А. Потехин.

20 Марта, 1875 г.

Адресс: А. А. Потехину, Большая Подъяческая, No дома 22, кв. No 1.

Любезнейший друг Александр Николаевич, завтра, в ожидании тебя, все утро буду дома, и очень рад тебя видеть.

Всей душой тебе преданный и любящий

А. Потехин.

12 Ноября, 1876 г.

10 Июля, 1882 г.

Любезнейший, дорогой друг Александр Николаевич, сию минуту получил твое письмо и так как она, к счастию, случилась свободною, что бывает для меня ныне очень редко, то, не откладывая, отвечаю тебе.

Все предположения Комиссии уважены, приняты и большая часть из них уже окончательно утверждена. К последним, сколько мне известно, относятся: авторский гонорар, преобразование Комитетов театрально-литературного и оперного, состав и бюджеты трупп, оркестров и хоров. Не знаю положительно, но, кажется, прошли уже чрез Совет и все остальные наши предположения. Когда все это войдет в силу и будет практически применяться, не знаю наверно, но, полагаю, с открытия сезона осенью. ³⁴⁸

Относительно П. М. Невежина. По его просьбе, прочитавши его комедию, ³⁴⁹ я уведомил, что по личному моему мнению, пьеса эта вряд ли может рассчитывать на постановку в Петербурге, но так как мой личный взгляд ни к чему Дирекцию не обязывает, то предлагаю П. М—чу подать официальное заявление Директору с просьбою: дать по этому вопросу категорический ответ, т. е. предлагал ему избрать тот путь для соглашений с Дирекцией, который был указан в предположениях коммисии. Следоват., о пьесе Невежина я могу сообщить тебе только мое личное мнение, которое может быть и ошибочно. Пиеса показалась мне очень слабою и по замыслу и по исполнению, сделанною при том грубо, аляповато и, главное, скучно. Может быть, если бы по ней прошлась рука такого опытного и большого художника, как ты, мертвое тело ожило бы, заговорило живым языком и сделалось способно к движению. А теперь… Впрочем, прочитай и суди сам. О Москве слухов не много. Сальяс, говорят выходит в отставку и на его место просился Аверкиев. Управляющим Конторою назначен Пчельников, Этого я знаю: человек очень хороший, безусловно честный и умный. Ермолова была здесь и только что кончила свои гастроли в Петергофском театре. Будь здоров и присылай поскорее свой новый труд для сцены. ³⁵⁰ Жду с нетерпением.

Искренно тебя любящий
А. Потехин.

Любезнейший, многоуважаемый друг
Александр Николаевич,

Сейчас получил твое письмо, которое крайне огорчило меня и, хотя ты предупреждаешь, чтобы я не трудился отвечать, тем не менее чувствую потребность и считаю долгом ответить и прошу тебя прочитать следующие строки.

Ты несправедливо обвиняешь меня, еще более несправедливо приписываешь новой дирекции желание оскорбить тебя, той дирекции, которая преисполнена особым, исключительным к тебе уважением, ты предполагаешь за мною более прав и власти по управлению театральными делами, чем я действительно имею и могу иметь, и на основании газетных и частных слухов думаешь невозможное: что я пользуюсь ими для того, чтобы оскорбить тебя, человека, которого в течение 35 лет глубоко люблю и, уважаю. Позволь же, вместо всякого объяснения и оправдания, рассказать тебе все дело, как оно было. До командировки моей в Москву я не имел никакого отношения к Московскому театру и к Московской драматической труппе, 19 июля я был временно командирован в Москву для заключения контрактов с артистами, согласно предположениям министра. Предложения же об окладах составлялись таким образом: были потребованы сведения из Конторы за несколько лет о получаемом каждым из артистов содержании жалованьем, поспектакльною платою, гардеробными и пр. В то же время всем артистам предложено было письменно заявить свои требования на будущее время. Все эти сведения и Заявления были доставлены министру директором и, как передавал мне Иван Александрович, министр их тщательно просматривал и соображал, результатом чего и был выданный мне для руководства список артистов с предполагаемыми окладами. На основании этого списка я и предлагал артистам подписать контракты, все беспрекословно согласились, кроме Садовского и Никулиной: первый потребовал 6 тыс., вторая — 8 тыс. Об этом желании их я тотчас же написал к Ивану Александровичу, а по возвращении в Петербург, дня три тому назад, подал министру особый доклад, в котором ходатайствую о разрешении заключить контракты с Садовским и Никулиною в размере заявляемого ими требования. Завтра приедет сюда директор и, надеюсь, при его содействии, ходатайство это будет уважено. Из этого ты видишь, Александр Николаевич, что еще до получения твоего последнего письма, я заботился об исполнении твоего желания, насколько позволяло мне мое положение и отношение к делу. Знаю, что и Иван Александрович также сочувственно относится к твоему желанию. За что же ты оскорбляешь дирекцию незаслуженным предположением о желании оскорбить тебя? Что касается Садовской, то она ни словом не возразила против предложенного ей оклада, а ходатайствовать о назначении ей большего, ввиду крайне незначительного, получаемого ею прежде, содержания и недавней ее службы, было положительно невозможно. Я знаю и высоко ценю талант Садовской, видал ее во многих ролях и предсказывал ее блестящее будущее еще тогда, когда на московской сцене она мало была замечена и оценена, но тебе известно, что при назначении новых окладов, кроме таланта, принималось в соображение: и продолжительность

службы и получаемое прежде содержание. Притом все контракты заключаются на год, и я вполне убежден, что через год дирекция не затруднится возвысить содержание Садовской на значительную цифру, да и в настоящем, вдвоем с мужем, они будут получать в полтора раза больше того, что получали прежде. При предложении оклада имелось ввиду и амплуа Садовской, не требующее значительных затрат на гардероб. Точно такое же содержание назначено и Стрельской в Петербурге: я не хочу сказать, что Стрельская по таланту не ниже Садовской, но нельзя забывать и: того, что, в последние 10 лет, весь репертуар в Петербурге держался Стрельской. Вообще содержание Московских артистов несравненно выше, чем получили петербургские. В Петербурге, кроме Савиной, никто из артисток не получил более 6 тыс., да и таких одна Жулева, а в Москве трое будут получать по 8 тыс. и одна 7 тыс. Исключительных окладов (свыше 7 тыс.) в Петербурге — один, а в Москве — пять. 6-ти тысячных окладов в Петербурге один, а в Москве — четыре. В общей сложности труппа московская будет стоить почти то же, что и петербургская, хотя по числу лиц, ее составляющих, первая гораздо меньше второй. Перед Правдиным Садовский не унижен окладом, так как первый будет получать 5 тыс., а вторый — 6 тыс., Яблочкина и все остальные актрисы получают меньше Садовской. В чем же, после этих объяснений, можешь видеть ты желание оскорбить тебя в лице московских артистов? Не найдешь ли ты, напротив, во всем этом особой заботливости: по возможности, исполнить твои желания и сделать для тебя приятное? Это было бы более справедливо, и в этом смысле ты должен понимать те строки из ответа Ивана Александровича, которые ты цитируешь в письме своем ко мне. Нет, московские артисты не должны и не могут жаловаться на дирекцию: она к ним отнеслась не как мачеха, а с полным уважением и сочувствием. Если ты укажешь опять на Садовскую, то поверь моему честному слову: большего в настоящем году сделать было нельзя, не забывай, что она почти только что поступила на службу, репертуар ее пока не велик, и что в прошедшем году она получала менее 1500 руб., следоват., ее содержание сразу более, чем удвоено, а за будущее свое, с ее талантом, ей нечего беспокоиться.

Не сердись же на меня понапрасну, мой дорогой друг, не навязывай новой дирекции не свойственные ей желания и намерения, верь моей неизменной любви и уважению к тебе и рассчитывай всегда на полную с. моей стороны готовность исполнять твои желания по мере сил моих.

Любящий тебя и теперь, как прежде,

А. Потехин.

3 Августа, 1882 г.

Дорогой друг, Александр Николаевич,

Очень неприятно мне было получить от тебя известие о твоей болезни и о том, что ты не надеешься в текущем году дать твое новое для русской сцены. Зачем такой упадок духа, зачем излишняя боязнь на неизлечимость болезни? Хочу верить и верю, что твое здоровье поправится, силы восстановятся, и что текущий сезон не будет несчастнее предыдущего и украсится твоим новым произведением. О пиесе Невежина, которую ты исправлял, под названием ‘Старое по новому’ ³⁵¹ я ничего еще не слыхал, должно быть она еще в Комитете, ³⁵² который впрочем предупрежден мною о ней. Буду хлопотать, чтобы ее поскорее просмотрели, и постараюсь, чтобы это совершилось в следующую субботу, но во всяком случае, думаю, что пьеса с окончательным разрешением поставить ее на московской сцене, может притти в Москву не раньше, как недели через две. От Управления Московскими театрами я отказываюсь решительно: не стает ни времени, ни сил да на беду, при массе труда, которая теперь лежит на мне, в последнее время все хвораю: простудился должно

быть в театре. По причине болезни замедлил и настоящим ответом на твое письмо. Шесть пьес твоих я уже возобновил на петербургской сцене, и все они прошли с таким успехом, что дают сборы и при повторениях. Мечтаю теперь о постановке в будущем месяце, если позволит время и дадут денег, твоего Воеводы. Силы для надлежащего исполнения, полагаю, найдутся, а обстановку хотелось бы сделать блестящую, достойную пьесы.— Прошу тебя, если позволит твое здоровье, пришли мне экземпляр Воеводы с сокращениями, которые считаешь необходимыми и возможными, а также сообщи и твои предположения о распределении ролей. Мне хотелось бы сделать эту прекрасную пьесу репертуарною на продолжительное время.

Считаю долгом предупредить тебя, что, по мнению Дирекции, авторы возобновляемых в текущем сезоне пьес, должны получать гонорар по новому положению об авторском вознаграждении. На основании этого Положения требуй и своего гонорара как с Московского, так и с Петербургского Театра, в случае же каких-либо недоразумений пиши к Директору и одновременно уведомь о том меня. В редакцию ї Положения о вознаграждении авторов возобновляемых пиес вкралась неясность, которая Дирекциею объясняется в пользу авторов.

Пожалуйста, обращайся ко мне, не стесняясь, во всех случаях, когда я могу чем-либо услужить тебе: исполню с величайшим удовольствием. Искренно любящий и уважающий тебя

А. Потехин.

1 Ноября, 82 г.

18 Ноября, 1882 г.

Любезнейший друг
Александр Николаевич,

Прости меня, что не мог тотчас же отвечать тебе: так много дела, что, как говорится, в котле киплю. Относительно Старое по новому теперь устроена и следоват. говорить об этом нечего. Скажу только, что, по заявлению Шталя, сюда прислано было не три, а два экземпл. этой пьесы. Надеюсь поставить ее в декабре, если не встретятся препятствия, теперь не предвидимые, но возможные: на сколько мало было пьес в начале сезона, на столько много новых теперь, к концу. Во всяком случае, просил бы тебя прислать предполагаемое к этой пьесе распределение ролей — поскорее. Порадовал меня Бурдин, что ты кончаешь свою пьесу, которая пойдет в его бенефис, вероятно на праздниках. ³⁵⁴ — Написал и Соловьев пьесу: предполагается в декабре или январе на 25 летний бенефис Александровой. По словам Бурдина, Иван Александрович сообщил уже тебе о том, что вскоре будет выслана форма условия с авторами относительно гонорара за возобновляемые пьесы. Советую тебе упомянуть в этом условии все твои пьесы, возобновленные в текущем сезоне Петербурге и Москве, и требовать за них поспектакльной платы по новому положению, т. е. 10 % за 4-х и 5-актные. Назови и те, за которые ты получил уже поспектакльную плату в октябре: доплатят согласно условию.— На будущее время о всех, предполагаемых к возобновлению пьесах, придется перед началом сезона входить в соглашение с авторами, или прямо уплачивать по новому Положению. Теперь, как я уже тебе писал, контроль не соглашается выдавать за старые пьесы по новому Положению, опираясь на неясность ї, говорящего об этом. Условия с авторами дают выход из этой неясности: может случиться, что некоторые авторы согласятся взять и дешевле за свои старые пьесы, но, конечно, не ты: твои пьесы все репертуарные.

Будь здоров, мой дорогой друг и присылай поскорее свой новый труд. Искренно любящий и уважающий тебя

А. Потехин.

Спешу тебя успокоить: все сделано так, что ты, надеюсь, останешься доволен тем условием о вознаграждении, которое будет тебе предложено, любезнейший друг Александр Николаевич. Ты будешь освобожден от неустойки, за тобою останется право дозволять представление твоих пьес (поставленных до 1882 г.) на всех частных и столичных сценах, а в случае возобновления их на Императорских, будешь получать гонорар в 2% валового сбора за каждый акт. Я полагаю, что ты будешь доволен таким исключительным среди авторов и вполне заслуженным положением.

Прости, пишу все это на-скоро, в театре, во время репетиций, желая поскорее успокоить тебя и освободить от тревог, причиненных тебе не ясно понятым и не так переданным первым предложением. Будь здоров. Вскоре буду писать больше, подробнее и обстоятельнее.

Искренно тебя любящий и уважающий

А. Потехин.

8 Декабря, 82 г.

P. S. Пьеса ‘Старое по новому’ не может итти раньше января.

25 Декабря, 1882 г.

Многоуважаемый друг,
Александр Николаевич,

Дело об авторском гонораре затормозилось вследствие протеста Контроля и в ожидании возвращения Министра, которому с нашей стороны приготовлен подробный доклад. Вчера Министр приехал и можно надеяться, что дело будет решено в интересах авторов при первом же докладе, который будет иметь у министра Иван Александрович, Я нахожусь в этом случае точно в таком же положении, как и ты е тем только различием, что мои пьесы в течение нынешнего сезона шли в Петербурге только 2 раза, а твои около 25 раз. Брат Николай, без моего ведома, послал уведомление в Комитет Общества о заключенном с Дирекциею условии, и думаю, что напрасно поторопился, потому что и против этого условия Контроль протестует и денег по нему не уплачивает. Ты указываешь на затруднения, которые вытекают при соглашении действий Общества др. писателей с новыми правилами об авторском гонораре, но эти затруднения одинаковы, как относительно старых, возобновляемых Дирекциею, так и новых пиес. Как бы ни был решен вопрос о вознаграждении за старые пьесы, но правило о том, что вновь поставленная Дирекциею пьеса в течение двух лет не может итти на частных сценах — останется без изменения, следоват., Обществу, во всяком случае, нужно подумать о применении этого правила. О поспектакльной плате за пиесы, данные в Петергофе летом, я говорил и надеюсь, что ты ее получишь. За спектакли в Красном Селе получить мудреннее, да почти и невозможно. Считка ‘Красавца’ уже была, роли розданы согласно твоему желанию, переданному мне Бурдиным, с завтра приступаем к репетициям, а 6 января пьеса должна пойти.

Будь здоров, мой дорогой друг. Не хандри и жди хорошего, а не дурного: последнего и без того не мало выпадало на нашу долю. Поздравляю с праздниками. Искренно тебя любящий и уважающий

А. Потехин.

Любезный друг,
Александр Николаевич,

С нетерпением ожидаю я присылки Воеводы, который, как ты мне писал, уже готов и будет доставлен тотчас, по окончании переписки. До сих пор его еще нет, а чем скорее рукопись будет доставлена, тем скорее можно бы поставить пьесу. Согласно твоему указанию, посылаю это письмо в Москву, в твою квартиру, а так как носятся слухи, что Воевода будет ставиться и в Москве, то пишу вместе с сим режиссеру Черневскому: не имеет ли он экземпляра вновь переделанной пьесы или каких-либо сведений о ней. Мне хотелось бы дать первое представление Воеводы в бенефис Давыдова, но если тебе это не нравится, то можно поставить и в простой день. Надеюсь, что ты будешь доволен обстановкою, если только буду иметь для нее достаточно времени и не придется торопиться. Мне, надеюсь, не нужно уверять тебя ни в моем уважении к тебе, ни в готовности сделать все для тебя угодное и тебя достойное. Прими теперь только одно желание: отдыхай, собирай силы, выздоравливай совершенно и не лишай сцены надежды — видеть твой новый труд даже в текущем сезоне. Я уверен, что тепло, отдых и южная природа подействуют благотворно на твое здоровье и вполне восстановят его.

Прости за торопливость письма: завален делом по горло, без отдыха. Распорядись, чтобы поскорее высылали Воеводу.

Пиши и приказывай, что нужно.

Твой искренне уважающий, любящий и преданный

А. Потехин.

10 Октября, 1883 г.

Любезный друг,
Александр Николаевич,

Пьесу твою отослал к Кейзеру и получил от него ответ, что раньше понедельника он не успеет процензуровать ее. Это, если ты пожелаешь, не помешает нам прочитать твою комедию завтра же, в Комитете. Было бы, конечно, очень приятно, если бы ты прочитал ее сам, о чем смело заявляю тебе, как от себя, так и от прочих членов комитета, интересующихся твоим трудом и желающих послушать твоего чтения. Если же здоровье тебе не позволит приехать самому, то уведомь, по крайней мере, желаешь ли, чтобы мы прочитали пьесу завтра, до просмотра цензурного. Ожидаю ответа.

Твой искренне
уважающий и преданный
А. Потехин.

16 Декабря, 1883 г.

P. S. Комитет собирается в 12 часов, в здании Александрийского театра, главный подъезд.

Многоуважаемый
Александр Николаевич,

Спешу Вас уведомить, что пьеса Ваша Комитетом единогласно одобрена. ³⁵⁵ Экземпляр, согласно Вашему желанию, при сем возвращаю с Давыдовым. Извини, в торопях пишу тебе Вы.

Твой А. Потехин.

17 Дек., 83 г.

Дорогой друг
Александр Николаевич,

В. Н. Давыдов передал мне о твоем удивлении и неудовольствии, что, в-торопях я написал к тебе записочку на Вы и ничего не сказал о впечатлении, произведенном твоею пьесою. В первом я извинился тотчас же, в том же письме, а писать подробнее не мог, потому что, по кончании чтения твоей комедии, комитет тотчас же приступил к чтению другой,— в присутствии автора.

Комедия твоя, разумеется, всем понравилась и появление ее всеми искренно приветствовалось, некоторые сцены, преисполненные настоящего комизма, вызывали неудержимый хороший смех, страдания и радость матери, в исполнении Стрепетовой, должны производить потрясающее впечатление. Думаю, что пьесу твою можно будет поставить тотчас после бенефиса Дюжиковой, который предполагается не позже 6 января. Пришли мне подписанное тобою предполагаемое распределение ролей и не забудь, что нужен еще экземпляр комедии, которого и ожидаю. Роль Незнамова нужно отдать здесь Ленскому, который останется в Петербурге до весны, в Москве ее должен играть, мне кажется, Садовский. Мы говорили с Давыдовым о распределении ролей. Как ты о нем думаешь? Будь здоров. Обнимаю тебя.

Твой А. Потехин.

18 Дек., 83 г.

Милый друг,
Александр Николаевич,

Позволь тебе рекомендовать юного музыканта, молодого профессора Московской консерватории, моего родного племянника, Антония Степаныча Аренского. Ты, может быть, слыхал о нем: он давно уже обратил на себя внимание в Петербурге, как очень талантливый композитор, а нынешнею зимою, в Москве, на одном из концертов Музыкального общества, его оркестровая симфония имела большой успех, о котором говорили все газеты. Антоний давно уже носится с мыслью сделать оперу на твоего Воеводу, он уже написал несколько нумеров, которые может и сыграть тебе, если пожелаешь. Кроме чести и счастия познакомиться с таким писателем, как ты, которого он привык уважать с детства, он хочет просить тебя, чтобы ты поруководил его в составлении либретто, а может быть, осчастливил бы его, взяв на себя труд его сочинения. Как юный, полный сил, энергии и таланта музыкант, он мог бы написать музыку, как мне кажется, очень скоро и оправдал бы твое доверие, я же прошу тебя, ради нашей старой приязни, приласкать, приголубить юношу и помочь ему советом и делом. Кстати: Бед вины виноватые, надеюсь, поставить 17 января. Мурова играет, как ты желал, Ленский, а Незнамова — Петипа. Поздравляю тебя с новым годом, обнимаю и желаю здоровья и всех благ.

Искренно тебя любящий и преданный

А. Потехин.

6 Января, 1884 г.

27 Марта [другой рукой].
[1885].

Христос воскресе!

Любезный друг,
Александр Николаевич,

Говорят, и сам замечаю, что ты на меня сердишься, а за что? — не умею и не могу понять, так как вины за собою никакой не знаю. В отношении к тебе я тог же, каким был тридцать лет назад и каким оставался в этот же краткий период нашей приязни: по прежнему я люблю тебя, как человека и почитаю, как большого писателя, творца целой школы, патриарха современных русских драматургов. В искренности моих слов нельзя сомневаться, так как я ничего не ищу и не ожидаю от тебя, кроме сохранения любви твоей и прежней приязни. В доказательство посылаю к тебе дочь мою, новую актрису Московского театра которую ты должен, во имя нашей продолжительной приязни, сердечно благословить на предстоящий ей тернистый путь. Тяжело и мучительно было бы мне думать, что Островский игнорирует дочь мою, актрису, воспитанную и выросшую в благоговейном уважении к твоему имени и творчеству. Не считай ее барышней, зараженной модною болезнью театромании: она человек очень

серьезный и с непобедимой, почти органической любовью к сцене, против которой я долго, но бесплодно боролся. Знаю, что ты никогда не бываешь в театре, не смею и надеяться, чтобы ты когда-либо захотел увидеть ее на сцене, но для меня, а тем более для нее, дорого уже одно твое доверие к ее призванию, твое внимание к сердечное к ней отношение.

Теперь, кстати, о нашем деле. Мне хотелось бы открыть осенью сезон твоим Воеводою. Пришли его поскорее, чтобы я теперь же мог приступить к монтировке. Обнимаю тебя, попрежнему и, надеюсь, что заочно жму твою дружескую руку. Будь здоров.

Твой А. Потехин.

Любезный друг,
Александр Николаевич,

Прости меня, пожалуйста, что в письме своем я дал свободу простому искреннему движению сердца. Я ожидал в ответ на него не сухого анализа моих слов и поступков, но такого же искреннего примирительного движения и дружески протянутой руки. Я привык любить людей мне симпатичных и уважать достойных уважения, и относительно тебя никогда не терял этих чувств, но мыслить и действовать я позволяю себе независимо и самостоятельно, худо ли, хорошо ли, но по собственному внутреннему убеждению, по внушениям совести и сознанного долга. То, что ты называешь совершенным падением русского драматического театра, по моему мнению, есть только временное оскудение творческих сил и невознаградимая еще утрата таких исполнителей, как Мартынов, Щепкин, Садовский, Шумский, Васильевы, Самарин, Самойлов и др. Явится новая жизнь и большая сила творческая вызовет и нужных для нее исполнителей. Но и теперь, если бы ты мог быть беспристристным, в силах был бы посещать театр и вглядеться в дело без предвзятых предубеждений, во многих случаях твое скорбное чувство успокоилось бы, рассеялся печальный скептицизм, ты увидел бы, что традиции не забыты, уважение к делу и интересам искусства и таланта не меньше прежнего, а доброй воли и искреннего любовного желания и знания еще даже более, чем было прежде. Я говорю о том, что вижу здесь, в Петербурге, у себя, перед глазами… Но не в этом дело. Обращаюсь к нашей переписке.

Без всяких практических целей и соображения просил я тебя благословить мою дочь на предстоящий ей артистический путь — и это была не фраза. Никаких практических результатов не ожидал я от тебя: ни покровительства, ни содействия, ни помощи. Под благословением твоим я разумел только ласку, сочувственное отношение к молодому человеку, ободряющее внимание большого таланта, искреннее участие и желание счастия и успеха. Когда отец благословляет свое дитя на близкое и дорогое ему дело, он естественно желает, чтобы в этом благословении участвовали уважаемые и высокочтимые ими люди, для которых это дело так же как и ему дорого и близко. Мне отрадно было думать, что Островский сочувственно отнесется к дочери Потехина, которая идет на службу искусству, для них обоих дорогому. О таком благословении моей дочери я просил бы Тургенева, если бы он был жив, просил Григоровича и Максимова, которые знают и любят мою дочь. Мне очень грустно, что ты слишком материально понял мою просьбу.

С нетерпением ожидаю твоего Воеводу, чтобы по мере сил моих доказать тебе мое глубокое уважение к твоему таланту, а также и оправдать мою уверенность в том, что русский драматический театр не упал совершенно, при моем в нем участии, на что ясно намекаешь ты в своем письме.

От всей души желаю тебе доброго здоровья.

Не только искренно желающий тебе добра, но искренно тебя любящий и преданный

А. Потехин.

3 Апреля, 1885 г.

Глубокоуважаемый, дорогой
друг Александр Николаевич,

Пишу тебе накануне Светлого праздника, в который даже настоящие враги чувствуют примирительное настроение, а случайные недоразумения между старыми друзьями не должны быть и поминаемы, пишу глубоко огорченный и потрясенный тяжкою и опасною болезнью моей жены, несмотря на то, что никогда не изменялся в отношении тебя, никогда не переставал искренно и много любить и уважать тебя, а между тем, без всякого повода и вины с моей стороны, был незаслуженно оскорблен тобою и видел явное нерасположение к себе, несмотря на это я первый протягиваю тебе руку с полной верою в твое сердце — ив этом одном уже все мои оправдания перед тобою. Надеюсь, что ты не оттолкнешь эту руку, которая в течение тридцати лет встречала твое дружеское пожатие, и, откинувши всякое сомнение и недоверие, забывши все, что было причиною основательного или неосновательного неудовольствия против меня, ответит[ь] мне так же искренне и сердечко, как я пишу к тебе.

Дочь моя, Раиса, пользуясь отпуском, целый месяц ухаживала за больною матерью, ни день, ни ночь не отходя от нея, присутствовала даже при двух очень серьезных и опасных операциях, которые должна была перенести жена, никакая в мире сиделка, никакая сестра милосердия не могла бы заменить при больной матери заботливость и уход любящей дочери: ты это вполне поймешь и оценишь. Присутствие дочери при больной сделалось для последней совершенно необходимо, так же, если не более, как доктора и лекарства. Жена еще очень слаба и до сих пор в постели. И вот моя просьба к тебе: не позволишь ли Раисе остаться здесь до окончания сезона с тем разумеется, что это ни в каком отношении не повредит ее службе. До закрытия спектаклей весною, в виду отъезда Вашей труппы в Варшаву, остается, вероятно, не более двух-трех недель, и отсутствие дочери, конечно, не будет заметно для театра, не было бы только вредно для нее самой, но последнее зависит от твоего усмотрения. Если ты найдешь возможным исполнить эту мою просьбу, то, будь добр, разреши твоим словом, без всяких формальностей. А если разрешишь, и дочь может пробыть здесь до окончания весеннего сезона, без необходимости приезжать в Москву в апреле месяце, то кстати позволь спросить тебя и о другом, очень важном для нее и для меня вопросе: может ли она надеяться на возвышение получаемого ею жалованья. В настоящее время она получает 1500 р. в год с казенным гардеробом. Годовая практика показала, что право на казенный гардероб не освобождало дочь от необходимости делать значительные затраты для костюмов на сцене, так что на жизнь ей оставалось очень немного 13 получаемого жалованья. Не могла ли бы она рассчитывать в будущем году на получение 2400 руб. в год с тем, чтобы все костюмы, разумеется, кроме характерных, были на ее счет. Разумеется, она согласится беспрекословно и с тем жалованьем которое получает теперь, но, повторяю, его оказалось вполне недостаточно для сколько-нибудь сносной жизни и, без моей помощи, дочь не могла бы существовать.

Буду ожидать твоего ответа и надеюсь, что ты не обидишь меня безмолвием или холодными, безучастными словами.

В заключение позволь мне дружески, по-русски, по-христиански, похристосоваться с тобою, с тою любовью и неизменным уважением, с каким всегда был и остаюсь твой

А. Потехин.

12 Апреля, 1886 г.

Глубокоуважаемый, дорогой
друг Александр Николаевич,

Искренно, сердечно благодарю тебя за ответ и за дозволение дочери остаться в Петербурге. Пользуясь твоим разрешением, она оставалась здесь до Пасхи и по окончании своего формального отпуска, а свидетельство об отпуске, согласно указанию, данному ей еще в Москве, в день срока было представлено в Контору Московских театров.

Письмо твое застало меня больным: страшная невралгия в голове не дает покоя и лишает возможности чем-либо заняться. Едва в силах написать и эти немногие строки, чтобы поскорее высказать тебе мою благодарность, которую вновь повторяю. Ожидаю с нетерпением обещанного подробного ответа и надеюсь, что он окончательно утешит меня и навсегда устранит все тягостные недоразумения, а если ты считаешь меня и до сих пор в чем-либо виноватым перед [т]собою, то прошу тебя только об одном: верь, что никогда, ни на одно мгновение, я не переставал глубоко уважать и любить тебя. Верь мне в этом. Прости, не могу больше писать. Обнимаю тебя и крепко жму твою руку. Будь здоров.

Всей душой тебя уважающий и преданный

А. Потехин.

18 Апреля, 86 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

³⁴¹ Роман А. А. Потехина ‘Крестьянка’, в 3 частях, печатался в ‘Москвитянине’ за 1853 г., вышел отдельным изданием в 1854 г.

³⁴² Роман (см. выше).

³⁴³ ‘Шуба овечья — душа человечья’. Драма в 4 д.

³⁴⁴ Роман ‘Крестьянка’ (см. выше).

³⁴⁵ Известная полемика ‘Искры’ с Писемским (Никита Безрылов), (см. у А. С. Венгерова, Собрание сочинений, т. V, Спб. 1911, и у Скабичевского, А. Ф. Писемский, Спб. 1894 г., стр. 69—82).

³⁴⁶ Переписка по поводу либретто оперы ‘Вражья сила’.

³⁴⁷ Речь идет о директоре императорских театров С. А. Гедеонове.

³⁴⁸ См. первое примечание.

³⁴⁹ Пьеса П. М. Невежина ‘Старое по новому’.

³⁵⁹ Видимо, ‘Красавец-мужчина’, представленная в Александрийском театре в 1-й раз 6 января 1883 г.

³⁵¹ ‘Старое по новому’ (см. выше).

³⁵² Литературно-театральный комитет при Александрийском театре.

³⁵² Литературно-театральный комитет при Александрийском театре пьесы Островского ‘На всякого мудреца’ и ‘Воспитанница’ и др.

³⁵⁴ ‘Красавец-мужчина’.

³⁵⁵ Пьеса ‘Без вины виноватые’ одобрена театрально-литературным комитетом 17 декабря 1883 г.

³⁵⁶ Грибоедовская премия Об-ва драматических писателей и музыкальных композиторов. Судьями по присуждению премии за 1882—83 г. были Д. В. Григорович, А. Н. Пыпин и И. А. Гончаров. Премирована была комедия А. Н. Островского ‘Красавец-мужчина’.

Потехин, Алексей Антипович

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: