Письма к А. Н. Островскому, Максимов Сергей Васильевич, Год: 1871 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Памятники литературного и общественного быта

Неизданные письма к А. Н. Островскому

М.—Л., ‘ACADEMIA’, 1932

Максимов, Сергей Васильевич

В расчете на всегдашнюю готовность Вашу, многоуважаемый Александр Николаевич, сделать доброе дело там, где улучшается участь и положение честных людей, обращаюсь к Вам с моею усердною и покорнейшей просьбою. Вызвана она желанием моего московского приятеля, пятнадцатилетняя дружба с которым убедила меня в его необыкновенной честности и в том, что где бы он ни пристроил свою деятельность, везде последняя будет возбуждать сочувствие и уважение. Рекомендовать его можно не стыдясь и рекомендовавши,— в этом не раскаиваться. Теперь он служит в Комиссии построения Храма Спасителя, но наскучив и желая лучшего,— он решился переменить службу на такую, которая давала бы ему больше досуга для его издательской деятельности. К этому он видит благоприятный случай в следующем обстоятельстве: некто Посников, смотритель московских театров, вызван в Петербург и место его остается свободным. Жалованье не бог весть какое, но приятеля моего (Михаила Павловича Смирнова) соблазняет готовая казенная квартира и близость к Никольской, где он давно имеет немалые дела, требующие его ежедневных посещений. Если просьба за него у Неклюдова не затруднит Вас, обязательнейший Александр Николаевич, то этим Вы решительно осчастливите хорошего человека, который на перемену службы кладет большие надежды при Вашем веском слове у театрального начальства. Если не затруднит Вас несколько строк в ответ на наши обоюдные искания, то этим Вы меня бесконечно обяжете. Смирнов забежит узнать, куда Вы прикажете, а живет он сам на Пречистенском бульваре, в доме князя Оболенского. Нельзя ли пособить ему, и не стеснит ли это Вас? Только в последнем случае позволяют себе право надеяться на исполнение просьбы.

Ваш покорный слуга
и почитатель
С. Максимов.

19 Октября, 1865.

16 Декабря, 1865.
С.-Петербург.

Примите, бесценный и многоуважаемый Александр Николаевич, нашу общую сердечную благодарность и от меня лично и по поручению Н. И. Костомарова, который придавал большое значение сообщенному Вами сведению. Теперь он не сомневается в том, что Кузьма Захарыч не был мелким торговцем из мясного ряда, человеком ведомым только в околотке, но был гуртовым торговцем-прасолом, который, благодаря своей профессии, имел больше средств быть известным даже и в таких не близких местах, каковы Ландехские Палестины Пожарского, у которого он может быть и скотинку покупывал. С эпитетом гуртовщика Костомаров и поместил Минина в видном месте того рассказа, который написал он для народных книг, под названием ‘Истории Смутного времени’. Это — сжатое сокращение из его большого труда, назначенного им в новый журнал Стасюлевича ‘Вестник Европы’. В 4 книжках в год он намерен отпечатать все сочинение.

Теперь несколько слов о другом приятеле. Д. Е. Кожанчиков, памятуя обязательство свое начать печатанье Ваших сочинений в Генваре, приступает теперь к этому делу. Желание сделать его изящным побудило его обратиться в типографию Головина, работы которого действительно роскошны. Головин — аматер и любитель. Лучше его никто здесь не сделает. Если старик сойдется с ним, издание много выиграет, но беда в том, что занимаясь con amore Головин держит небольшое заведение, стараясь работать хорошо,— работает не скоро. Это обстоятельство может отдалить выход Ваших сочинений до конца Генваря, а может быть и до февраля.

Всегда совестливый и положительно честный Кожанчиков, из боязни навлечь на себя хотя малую тень сомнения, убедительно просил извинить его перед Вами. С особенною готовностью спешу заявить Вам это обстоятельство, весьма мне заведомое и от человека, за которого вполне могу поручиться. К ускорению выхода буду способствовать по мере сил моих, не задерживая корректур и тщательно их просматривая при помощи артиста Горбунова и в особенности в те дни, когда по многосложным и многотрудным занятиям его нет возможности отыскать его даже на случай пожара его собственной квартиры и имущества или рождения ему младенца в собственный род его и племя.

Старику сильно хочется похвастаться перед Вами изданием и перехвастать прежнее. До сих пор он был под самым строгим испытанием безденежным, ведя дела по трем магазинам среди всеобщего денежного кризиса. Теперь он с деньгами и прямо принимается за Ваше дело. Потом — думает приняться за Тараса Шевченко, чтобы после долгого молчанья, объявиться молодцом. Славный он человек!

Будьте же, (?) обязательнейший Александр Николаевич, и не забывайте душою и сердцем преданного и глубоко почитающего Вас

С. Максимова.

Р. S. Агафье Ивановне мой глубокий поклон.

Спешу ответить Вам, глубоко мною чтимый и от всего моего сердца возлюбленный Александр Николаевич, на письмо Ваше, полученное мною третьего дня. Вчера же, утренним временем, восходил я из смиренные келлии моея в синедрион обители оскудевшего благочестием балабаевского согласия нашего, и в тихих разговорах вопрошал отца казначея Димитрия о положении вверенной попечению казны его. Богомудрый и неленостный на подвиги благочестия и благотворения старец ответствовал мне, что ускудела сокровищница его до дела от бездождия и безхлебия всея земли. В воздыханиях же усмотрел я великую тугу и печаль его сердца о предлагаемом. Позван был и еще один от рачителей книжного писания, казначей малого образа и пострижения, от мирских людей, Звонарев некто, и с ним совет сотворили, но обрели токмо тугу единую о нестроении света сего и о оскудении сокровищ земных. Звонарев изрек некоторую сумму динариев, но в толико-малом числе, что я токмо по смирению сана моего не изрек хулы моея и не отдал его под запрещение. Тщетны были искания, моления и прошения моя да сбывается реченное: ‘оскудели житницы людские и сокровища земная оскудеша и Израиль на страх приидох: несть творяй благостыни, несть до единого’. Желание сердца моего ни во что же вменены бывают! Подобало и моему смирению еще на неделю Православия во святую и великую четыредесятницу приять за писания мои от отца келаря и казначея нашего Димитрия пенязей яко с два ста и умолен был от него пождать до дня Пентикостарии или Светоносные недели.

С сокрушением сердца моего известкуя Вас о сем бываемом, прошу принять мои пожелания да управятся пути Ваши на благие начинания Ваши, кои да уготовят путь Ваш на тихое и безмолвное житие в благословенных странах отечества нашего.

С таковыми пожеланиями остаюсь на всегда по мере сил моих и возможности в готовности делать Вам угодное и радеть о полезном, когда приблизится время благоприятное и благодатное. О всем прочем на сей раз помолчу.

Об обращающемся в духовном родстве со мною Иоанне Федоровиче сообщить ничего не могу: на старом пребывает, мало вижу. Михаила Николаевича на днях имел большое удовольствие видеть и с ним мало беседовать, нашел я его в добром здоровьи, какового и Вам желает от всей души

богомолец Ваш
Сергий Максимов.

Неделя о мироносицах.

Суббота, 20 Апреля, 1868.

Град Св. Петра.

12 Сентября, 1868. Спб.

Исполняя желание Ваше, многоуважаемый Александр Николаевич, желание, о котором передал мне Бурдин, я в тот же день поспешил собрать предварительные сведения, а вчера поговорил с Кожанчиковым в настоящую. Утешительного к несчастью — мало. Предварительное следствие убедило меня в том, что Коканчиков совершенно без денег: вот два месяца, как я не могу получить с него ста рублей и лишь только представилась ему возможность к тому, на него воспоследовал иск некоего Добротворского, у которого он взял, но не отдал сочинения о Божьих людях, дополненного по тому, каковое было напечатано в Православном Собеседнике в Казани. Иск в 700 рублей. И хотя в то же время, когда я подговаривался к нему,— тут же, в Балабаевке, был и сотоварищ его Звонарев, который хотя и пленился уступкою, но вместе с Кожанчиковым уверял меня, что торговля чисто-литературными произведениями сильно упала и до сих пор задерживается до того, что на сочинениях Ваших они еще не выручили всех затрат. К тому же осеклись на двух изданиях (истории Чехии и еще на чем-то) так, что сидят без денег и в боязни значительных затрат. Разговор с келарем наедине тоже не повел меня далеко, да и время-то настоящее не совсем удобное, платежи задерживаются и торговля еще не шевелится. Надо будет попытаться в начале зимы: надеюсь тогда уладить и с меньшею с Вашей стороны уступкою. Настоящая настолько соблазнительна для обоих, что только действительное безденежье может препятствовать их согласию.

Как ваше здоровье, дорогой наш Александр Николаевич? Поправил ли Вас родной воздух при таких отличных условиях нынешнего лета? От Бурдина всего узнать не успел. Михайла Николаевича видел вчера на бенефисе Ивана Федорова издалека в бельэтаже.¹²⁸ Принимали хорошо, хотя спектакль прошел как-то вяло, домой повез он букет с турецкой барабан ростом, венок с буквою Г, но из той же травы, зато серебряной поднос величины чрезвычайной и серебряный самовар, каковый только у вятских откупщиков в давние время можно было находить и видеть. Сегодня поит актеров, которые впрочем отнеслись к нему с большими капризами: Бурдин даже целой монолог из Самодуров проглотил. Постарались Самойлов и Паша Васильев, да Линская в его пьесе играла так, что редко случается видеть такую совершенную и законченную отделку. Играла она поразительно хорошо и правдиво. Театр был полон и из друзей один Кузнецов за два кресла заплатил сто руб. Это ему на новоселье у Измайловского моста, вот как кстати! Бельэтаж был занят почти сплошь благоприятелями: одна ложа Некрасова, другая рядом — Унковского, третья — мирового судьи Яковлева, дальше Тарновского, потом Михайлы Николаевича, Лапушинского, и так точно, как сидим около него. А сегодня, после ясных дней, первый дебют осени: не хуже дебютов итальянских певцев. Дождь необычайный и холод со скрежетом зубовным: подвязанных щек в театре вчера наверное на половину. Все стало быть благополучно.

От всего сердца желаю Вам душевного спокойствия и больших удач, в расчете на каковые остаюсь сердечно любящим Вас и искренно Вам преданным

С. Максимов.

Сел за работу для Некрасова: ¹²⁹ хочу выстроить первый ряд каторжных героев, начиная с бродяг невинных до злодеев: с Мишки

Никитина до Ивана Петровича Коренева: полячки есть любопытные и между ними Бениовский, который убит, будучи в звании короля на острове Мадагаскаре. Дальше стану перебирать задние ряды, чтобы дойти до отечественных, собственно российских бродяг, из отдела нищих, кубраков, булынь и прочего.

Поручение Ваше, дорогой мой Александр Николаевич, я не мог исполнить лично, прихворнув порядочно сильным желудочным расстройством, сопряженным с крупным лихорадочным состоянием. Но лишь успел выползти из постели, то и отписал в обитель ¹³⁰ и вот что получил в ответ (посылаю Вам старцово послание в подлиннике). Полагаю, что кривить словом не станет, да и не выгодно в виду того, что он уже одному (именно мне) отказал. После завтра (т. е. в четверг) я все таки лично наведаюсь за справкой с извещением, что если деньги вышлет в пятницу, то Вы их в пятницу все-таки получить не успеете, а не признает ли он удобным телеграфировать в четверг, напр. Салаеву и в тоже время Вам. Со мной он поступил отвратительно, и если не поступит с Вами так же, то я и буду утешен тем более, что еще не все надежды потерял.

В надежде на успех моих сношений, смело желаю Вам праздничных радостей и поздравляю Вас с наступлением Праздника, а также и обязательнейшую Марью Васильевну, которой приношу мою искреннюю, хотя несколько и запоздалую благодарность за московской подарок. Чаек пил, похваливал Москву, вспоминал и тосковал, что не случилось на нынешний год так, как было это в третьем году. Деточек Ваших прошу поцеловать за меня.

Со всегдашним глубоким уважением и душевною преданностию остаюсь

Готовый к услугам
С. Максимов.

23 Марта, 1871.

Спб.

P. S. Куму и Другу моему Ивану Федоровичу Горбунову, несомненно богомольствующему во Кремле — крепком городе, прошу от меня поклониться при свидании.

16 Сентября, 1871. Спб.

По вызову двух весьма существенных и серьезных обстоятельств пользуюсь случаем для приятных переговоров с Вами, дорогой мой Александр Николаевич. Руководясь самыми искренними побуждениями из глубокой и сердечной привязанности моей к Вам, я, по приглашению Звонарева, принялся за чтение корректуры Ваших переводов с желанием наиболее опрятного и порядочного издания их. На днях прочитал уже двенадцатый лист, так что к средине Октября есть надежда к окончательной подготовке переводов к выпуску. Задерживает Звонарева Ваше обещание дать ему в начале предисловие, о котором он и поручил мне напомнить Вам, прося выслать по возможности в непродолжительное время.

Второе,— и самое главное,— по наведенным справкам оказывается настоятельная надобность в новом издании всех Ваших сочинений, так как изданные весьма уже позабрались. Но так как справками этими рачительно и с замечательным усердием выяснил дело друг и кум мой Иван Федорович Горбунов, то и предоставляю ему самому разъяснить Вам эту сторону дела. На покупку¹³¹ охотится Звонарев и укреплен нашими с кумом моими усилиями в такой степени и мере, что уже стал настаивать о немедленном сообщении Вам. С своей стороны с большою уверенностью рекомендую Вам сего мужа, во всяком случае человека хорошего, а по сравнению со старцом искусившемся до дела плутовства,— человеком более легким на дела и расчеты. Если так у него теперь по малой испорченности, и по свежести впечатлений от ходовых дел и удачных книжных операций, то само собою с ним дела вести приятнее и предпочтительнее. Он и легче и проще, да и под контролем будет всегдашним. У меня с ним завелись отношения на продолжительное время при хороших условиях и под добрыми предзнаменованиями. Решаюсь рекомендовать его Вам по собственным наблюдениями и опыту. Я ему отдал две книги (Год на Севере ¹³² и Востоке) ¹³³ и вижу во 1-х, что у него дело горит, а не лежит в ожидании забеглого и охотливого покупателя, как у Кожанчикова, а во 2-х расчет ведет верно и не тянет ни минуты. В сочинениях же Ваших он спознал вкус со стороны, доступной его понимании и, вероятно, на первых порах, по науке Некрасова и личной привычке, будет прижимать, а потому я бы просил Вас передать мне к руководству в переговорах с ним две статьи: желаемую Вами сумму на случай сбавок и вторую тот крайний предел, дальше которого сбавлять нельзя. Общими силами с Горбуновым мы повели бы разговоры на подъем цены высший, а свое последнее сказали бы после переписки с Вами. Время приближается хорошее: у книжников к ноябрю деньги. Сообразите свои намерения по тем соображениям и при тех расчетах, что Звонарев, имея издание в безраздельной своей собственности, с’умеет произвести товар, лучше всех других книжников. Он будет делать большие уступки %, подвигать к новому изданию неизмеримо — скорее Кожанчикова и будет остаточные считать честнее и вернее. Это я испытал на себе, а потому охотливее решаюсь говорить Вам, под побуждением самых сердечных и искренних желаний сделать Вам лучшее и более близкое к идеалу.

Буду ждать от Вас приказаний и спешу заручить Вас моею полнейшею готовностью вести все дело Ваших переговоров по тому плану, который Вы выработаете и сообщите.

душою и сердцем
Преданному Вам
С. Максимову.

Марье Васильевне шлю мой искренний и душевный привет. Детей крепко целую. Письмо пишу в Москву,— авось Вы уже возвратились из родных наших палестин.

Не успел я отвечать Вам, многоуважаемый и дорогой мой Александр Николаевич, в скором времени о переговорах с Звонаревым по той причине, что он выпросил время на размышление и размышлял очень долго. По расчетам его в виду такой большой работы с огромными затратами на все шесть томов, выяснилась такая недостаточная сумма, что я решился прекратить с ним всякие разговоры. Я выслушал от него следующие соображения: по 800 руб. за изданные уже несколько раз томы он считал почти необходимым, две тысячи находил обязательными для нового, шестого. Присчитывал типографские и бумажные затраты и его обычные 30% уступки при продаже полусотнями и сотнями, он находит дело, дающее ему выгоды около 1 ¹/₂ тысяч с обязательством выжидания, ему непосильным. Оставив его и обратившись к Кожанчикову, я услышал то же самое с заявлением невозможности книгопродавцам не столь богатым, как московский Салаев или здешний Исаков, разом сделать это дело, не издавая по частям и притом не более 3 тысяч за четыре тома. Звонарев и бежал от того, что на старые пять томов выкладывая по 800 (за четыре) и 1000 за пятый, т. е. надеясь на 4200 руб., ожидал от меня услышать пять, но, не имея Вашего разрешения, я не выговорил цифр, а обещался написать Вам, чтобы выслушать Ваше желание. Порешили мы на том, что он доставит мне расчет, но вместо того я услышал отказ, который на этот раз вызвал с моей стороны сетование ему за то, что он, затеявши переговоры, не взвесил их данных предварительно и поставил меня в досадное положение. Если здесь кроется только боязнь его перед Кожанчиковым, который также высказывал мне желание издания Ваших сочинений,— то это лучшее. Кожанчиков впрочем более положительные намерения высказал вчера и сегодня на один шестой том и лишь выразил желание знать те пьесы, которые Вы намерены поместить туда. Сегодняшний разговор (утром) происходил именно после того уже, когда ему, сделав предложение, просил высказаться тверже. Для других прежних томов он erne не признает времени наступившим. Думаю, что за шестой он будет предлагать две тысячи — и во всяком случае эта норма может быть для Вас исходною. В свое время, когда он будет приступать с решительными разговорами об этом томе, я поспешу немедленно известить Вас. Три же тысячи за старое, плюс 2 тысячи за новый том,— это именно та цифра, которая, представляет собою столько отдаленный minimum, что и разговаривать с ними не стоит. Тут что-нибудь из двух: или не кулак, соблюдающий свои барыши до копейки, но с гарантиею выше меры, а солидный издатель, умеющий ценить покупку и способный вносить в литературу приобретение или собственное издание, собравши все силы до последних, чтобы не быть в руках эксплоататоров. Теперь уже становится крайне-обязательным издание Ваших сочинений в возможно-лучшем, даже роскошном виде, который был бы диаметрально-противоположным тем изданиям, которыми до сих пор пробавляли публику (исключая кушелевское). На такое дозволение может вынудить конечно одна нужда, но нельзя ли найти любителя литературы и ценителя ее, а не любимцев книжного счастия и ценовщиков с толкучего рынка. У Вас в Москве первых больше, т. е. по крайней мере есть они, а во всяком случае лучше подождать, потому что действительно томы Ваши вышли из соблазнов нашего книгопродавчевского дела. Большая затрата на издание и стало быть велик соблазн на сбавку авторской платы: ни чего тут не выйдет, кроме скрежета зубовного на скверное и уродливое состояние нашей книгодельной торговли. Звонарев из избалованных удачами его книг с рисунками, которые он покупает за гроши, а выручает тысячи. Кожанчиков — старый воробей, который ступает так осторожно, что боится даже и чулки отморозить. Неожиданный для меня отказ Звонарева кажется мне отчасти делом их легонькой стачки, хотя, по началу судя, Звонареву хотелось итти отдельно от него. Будем послушать — могу сказать с петербургскими немцами и перестану напоминать, чтобы не видели навязыванья. Сдается мне и то, что книжники, делая теперь годовые заказы и именно теперь, и сами без наличных до конца ноября или декабря. Оттого и разговор с ними тяжел и неподатлив. О роскошном издании, как необходимости, они и сами говорят теперь.

Переводов Ваших прочел сегодня 20-й лист, а будет 23. Теперь, получив предисловие, стал погонять.

Новостей никаких, пока не разбежались, не разыгрались, не разговорились, да и я все сижу дома над Белоруссией, придя к заключению, что надо делать книги, а издавать их самому. Часть работ сдам в журналы, полученные деньги уберегу частию на бумагу, частию на типографию с условием окончательного расчета по выходе книги. Попробую этот способ, если не проживу в здешнем омуте все то, что получил.

Марье Васильевне мой душевный дружеский привей Детей целую, а затем и навсегда остаюсь душевно-преданным и искренно почитающий Вас

С. Максимов.

3 Ноября, 1871.

Спб.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹²⁸ 11 сентября 1868 г. состоялся бенефис И. Ф. Горбунова. Шла комедия ‘Самодур’.

¹²⁹ ‘Народные преступления и несчастья’ были напечатаны в ‘Отеч. записках’, 1869 г., кн. 1—5, 8—10.

¹³⁰ Обитель — контора издательства.

¹³¹ Два тома переводов А. Н. Островского, Спб., изд. Звонарева, 1872 Г,

^132—133 С. В. Максимов — 1) ‘Год на севере’. Изд. 3-е, Спб., 1371 г.,, 2) ‘На Востоке. Поездка на Амур’. Дорожные заметки и воспоминания (1860—61 г., 2-е изд., Спб. 1871 г.).

Максимов, Сергей Васильевич

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: