Письма к А. А. Корнилову, Тыркова Ариадна Владимировна, Год: 1920 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 18 минут(ы)

МИНУВШЕЕ: Исторический альманах. 16.

М., СПб.: Atheneum, Феникс. 1994.

‘ТЕПЕРЬ НЕ НАША ПОЛОСА…’

(Из архива А.А. Корнилова)

Предисловие, публикация и комментарии М.Ю. Сорокиной

20 мая 1925 в парижских ‘Последних новостях’ появилась крохотна и заметка о кончине в России профессора русской истории, бывшего секретаря ЦК конституционно-демократической партии Александра Александровича Корнилова. ‘Это был самоотверженный работник общего дела, охотно несший невидимую, но громадную организационную работу и всего менее стремившийся выдвигаться на авансцену, всего более далекий от суетного личного честолюбия’, — писал позднее А.А. Кизеветтер {Кизеветтер А.А. А.А. Корнилов // На чужой стороне. Париж, 1926. No 4. С.236. См. также его статью о научном творчестве Корнилова (Современные записки. Париж, 1926. Т.27).}, слова которого отнюдь не дань законам некрологического жанра. Деятелей корниловского типа принято называть ‘вторым рядом’ истории. За монументальными фигурами ‘лидеров’ их присутствие обычно мало заметно современникам, а тем более потомкам, между тем именно их кропотливая, повседневная, черновая работа во многом формировала ту социальную среду и атмосферу, в которых развивалось новое общественное сознание в России на рубеже XIX-XX вв.

А.А. Корнилов родился 18 (30) ноября 1862 в Петербурге в старинной дворянской семье {В отличие от большинства коллег по общественной и научной деятельности, А.А. Корнилову ‘повезло’ в советской историографии: ему посвящена вышедшая в 1982 монография А.А. Левандовского (‘Из истории кризиса русской буржуазно-либеральной историографии. А.А. Корнилов’. М.).}. В 1880 окончил 1-ю Варшавскую гимназию, где вместе ним учились братья С.Ф. и Ф.Ф. Ольденбурги, Д.С. Старынкевич, Л.А. Обольянинов, Н.В. Харламов, С.Е. Крыжановский {Историкам еще предстоит оценить роль и значение ‘русской Варшавы’ в формировании нового поколения российской демократической интеллигенции (‘русских европейцев’, если воспользоваться определением Т.Риха, данным П.Н. Милюкову).}. С 1881 студент юридического факультета Петербургского университета, здесь происходит знакомство его и других ‘варшавян’, также занимавшихся в столичном университете, с В.И. Вернадским, Д.И. Шаховским, А.Н. Красновым, Н.Г. Ушинским и образуется Братство {Своеобразная идеология и духовно-практическая направленность этого кружка привлекает внимание многих исследователей, отметим появившиеся в самые последние годы публикации эпистолярного наследия членов Братства: Д.И. Шаховской. Письма о Братстве / Публ. Ф.Ф. Перченка, А.Б. Рогинского, М.Ю. Сорокиной // Звенья: Исторический альманах. Вып. 2. М., СПб., 1992. С. 174-318 (в предисловии к публикации см. библиографию ранее вышедших работ о Братстве), Каганович Б.С. Люди и судьбы: Д.И. Шаховской, С.Ф. Ольденбург, В.И.Вернадский, И.М. Гревс по их переписке 1920-х — 1930-х годов // Звезда. 1992. No 5-6. С. 160-170, ‘…Социализм можно понимать разно’: ‘Большое письмо’ Д.И. Шаховского А.А. Корнилову / Пред. и публ. Н.П. Соколова // Октябрь. 1992. No 11. С. 156-165 (здесь же статья-послесловие Д.Шушарина »Торжество и обличение’ одной идеи’).} — духовный союз, основанный на ‘примате морали и отрицании средств действия, противоречащих ей, уважении к человеческой личности и свободе, в разной форме религиозном искании — и сознании — при широкой нравственной атмосфере — первостепенного значения научного искания, научного творчества, ничем не ограниченного и не могущего быть ограниченным, искании нового строя личности в подъеме семьи и свободной личности, ее высоте…’ {Это определение было сделано В.И. Вернадским в большом письме-отклике на смерть А.А. Корнилова (цит. по: Звенья. Указ. изд. С.304-305).}

Один из участников Братства, выдающийся историк-медиевист И.М. Гревс так описывал Корнилова: ‘Александр Александрович Корнилов (в компании ‘Адя’) был человеком замечательной доброты и дружелюбия, принципиально и серьезно относившийся к жизни с юности, умный и дельный работник. Он вырос в ладной многодетной семье с несколькими младшими сестрами, о развитии души которых радел братски, почти отечески. Он искренно проникнут был патриархальными традициями теплых и крепких домашних привязанностей… Александр Александрович и на друзей переносил свою способность к глубоким интимным отношениям, становившимся почти кровными в его сердце. Он — сам всегда бесхитростно скромный к себе — высоко ставил членов своего дружеского союза и навсегда остался для тех, кто сами сохранили основы своего духа, верным другом в жизни и незаменимым сотрудником в делах. По занятиям своим А.А. был юрист-историк, с любовью углублявшийся в науку во время студенчества, много от нее научившийся, никогда вполне ее не покидавший во все периоды своей разнообразной, содержательной, всегда стойкой общественной и политической деятельности. В ней он умел не только трудиться не покладая рук, но и жертвовать своею безопасностью… Умственное настроение в студенческие годы клонило его к позитивизму, некоторая рационалистическая складка сохранилась в нем до сих пор. Но широта взора и удивительное беспристрастие избавляли его от доктринерства, помогали ему отзываться на многообразные духовные интересы. Справедливость в суждениях о людях, в отношении к вопросам были неизменно его отличием, не часто встречающимся, важным и для группы достоинством’ {Гревс И.М. В годы юности // Былое. 1921. No 16. С. 145-146.}.

После окончания университета Корнилов поступает вольноопределяющимся на военную службу в Царстве Польском, затем в 1886-1892 служит там комиссаром по крестьянским делам в Конском уезде, в 1891-1892 вместе с друзьями по Братству участвует в оказании помощи голодающим крестьянам Тамбовской губернии {Об этом см. первое опубликованное сочинение А.А. Корнилова: Семь месяцев среди голодающих крестьян: Отчет о помощи голодавшим некоторых местностей Моршанского и Кирсановского уездов Тамбовской губернии в 1891-92 гг. М., 1893.}. Накопленный за эти годы обширный социальный опыт существенно трансформировал политические взгляды молодого человека. От ‘братского’, абсолютно искреннего, но по-юношески максималистского ‘Так жить нельзя’, от ‘хождений в народ’ реформаторские поиски Корнилова перемещаются в совершенно иную плоскость — и в 1892 он пишет записку ‘О необходимости организации партии протеста’ {АРАН. Ф.518. Оп.5. Д.69.}, по сути один из программных документов новой генерации общественных деятелей.

Семь последующих лет Корнилов проводит в Сибири чиновником по особым поручениям при генерал-губернаторе {Сибирские главы ‘Воспоминаний’ А.А. Корнилова опубликованы: Минувшее: Исторический альманах. (Вып.II. Париж, 1991 и М., СПб., 1992).}, занимаясь проблемами переселенцев, одновременно вокруг необычного чиновника собирается круг политических ссыльных. Последнее не осталось не замеченным для Иркутского губернского жандармского управления, доносившего в Петербург по начальству, что он ‘ставил их [ссыльных. — М.С.] в известность о касающихся их сообщениях’ {ГА РФ. Ф.102. ОО. Оп.230(1902). Д. 1846. Л.1об. Среди опекаемых А.А. Корниловым ссыльных оказался и В.И. Ульянов (об этом см.: Минувшее. Указ. изд. С.110).}. С 1900 Корнилов снова в Петербурге, но ненадолго — в 1901 за участие в протестах против разгона демонстрации у Казанского собора высылается из столицы и обосновывается в Саратове, где вместе с Н.Н. Львовым, П.П. Подъяпольским и др. издает газету ‘Саратовский дневник’, ставшую рупором либерально настроенной общественности города {Об этом эпизоде жизни А.А. Корнилова см. заметку З.Е. Гусаковой ‘Историк и общественный деятель в саратовской ссылке’ (Отечественные архивы. 1992. No 5. С.30).}. Параллельно Корнилов занимается исторической работой, собирая материалы для исследования по истории крестьянской реформы 1861. Но, пожалуй, свои главные помыслы он связывает в эти годы с организацией ‘Союза Освобождения’ — предтечи кадетской партии, некоторое время работает в Париже у П.Б. Струве в журнале ‘Освобождение’. После образования конституционно-демократической партии Корнилов становится секретарем ее ЦК (до 1908 {Трудности материального характера заставили А.А. Корнилова отказаться на время от должности секретаря ЦК, ‘…признаю логичность Вашей мотивировки к отставке, — писал ему Пав.Д. Долгоруков, — с другой стороны нахожу Ваш уход из секретарей ужасным ударом для партии, т.к., разумеется, никого подобного Вам не найдем. Петрункевич и Милюков полагали, что прекращение ‘Речи’ равносильно концу партии, я с ними не совсем согласен и нахожу, что Ваш уход из секретарей гораздо больший вред для партии’ (ГА РФ. Ф.5102. Оп.1. Д.542. Л.19).}, а затем снова с 1915 по 1917). Наряду с политической деятельностью он разрабатывает и начинает читать в Политехническом институте курс истории России XIX века, публикует первые главы ‘Семейной хроники’ Бакуниных, работа над которой началась еще в конце 90-х годов после знакомства с П.А. Бакуниным и ‘премухинским архивом’, издает еще целый ряд работ исторического характера. В июле 1917 он тяжело заболевает (два апоплексических удара, первый из которых случился в ночь со 2-го на 3-е июля непосредственно на заседании ЦК кадетской партии, когда решался вопрос о выходе кадетских министров из состава Временного правительства) и вместе с семьей уезжает на лечение в Кисловодск, где оказывается заложником гражданской войны ровно на четыре года — до июля 1921 {В эти годы А.А. Корнилов написал основную часть своих обширных ‘Воспоминаний’ (около 700 машинописных страниц), оригинал которых многие годы хранился в семье В.И. Вернадского и в составе его личного фонда поступил в АР АН. Ныне подготовлены к печати.}.

Публикуемые письма как раз и адресованы историку в Кисловодск. Оторванный от друзей и родных, именно в письмах он находил необходимый заряд бодрости и энергии, поддержку и утешение, помощь и заботу и, конечно же, информацию о происходивших событиях. Особенностью приходивших к нему писем была их ‘населенность’, наполненность сведениями о знакомых, близких, разбросанных российским ‘смутным временем’ по всей стране. При подготовке публикации мы постарались еще более расширить в комментариях круг лиц, так или иначе связанных с корниловским окружением. Нам показалось важным обозначить их как бы ‘незримое присутствие’, столь реальное и действенное в начале века и столь же незаслуженно забытое последующими поколениями. Увы! — ‘Россия слишком мало известна русским’ {Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. Т.Н. М., Л., 1949. С.316.}.

Корреспонденты Корнилова — Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс, Георгий Владимирович Вернадский и Петр Дмитриевич Долгоруков — каждый по-своему особенно много помогали ему в эти самые трудные годы. Георгий Вернадский, сын старого друга и ученик Корнилова, с которым был на ‘ты’, лично перевозил ученого и его семью в Кисловодск, приехавшая вскоре в город А.В. Тыркова-Вильямс устраивала его санаторное лечение и бытовую сторону жизни, П.Д. Долгоруков помогал материально. Все трое принадлежали к ядру конституционно-демократической партии. Люди разного возраста, политического темперамента и профессиональных занятий, они оказались объединены общей судьбой — судьбой изгнанников. Трагическая логика общественного противостояния заставила их навсегда покинуть Россию. Но в тот момент, когда пишутся письма А.А. Корнилову {Скончался А.А. Корнилов 26 апреля 1925 в Ленинграде.}, они еще об этом не знают…

Некоторые биографические сведения об адресатах А.А. Корнилова: Ариадна Владимировна Тыркова (в первом браке Борман, во втором — Вильямс, 1869-1962) — известная беллетристка, член ЦК кадетской партии с 1906 {Более подробные биографические сведения о ней см. в предисловии к публикации дневника А.В. Тырковой-Вильямс за 1917 (Звенья. Указ изд. С.319-321).}. Принадлежа к правому крылу партии, она ярко выражала либерально-консервативное начало и выступала своеобразным ‘присяжным антагонистом’ лидера партии П.Н. Милюкова. В годы Первой мировой войны работала во Всероссийском Союзе городов по организации санитарных отрядов, с которыми неоднократно выезжала на фронт. После Февральской революции входила в состав Продовольственного комитета, возглавлявшегося А.И. Шингаревым, осенью 1917 была избрана во Временный Совет республики. Октябрьскую революцию встретила резко отрицательно. С марта 1918 по июль 1919 находилась с мужем (Г.Вильямсом) в Англии. После возвращения в Россию возглавила Отдел пропаганды за рубежом Осведомительного агентства (Освага) ген. А.И. Деникина. В 1919 издала в Лондоне одну из первых книг о российской революции — ‘From Liberty to Brest-Litowsk’. После эвакуации в 1920 из Новороссийска поселилась в Лондоне, много времени уделяла литературному творчеству. В 1951 переехала в США. Автор многоколейных воспоминаний. Личные архивы А.В. Тырковой-Вильямс хранятся: ГА РФ. Ф.629, The Bakhmeteff Archive (Columbia Univ.), The British Musum.

Георгий Владимирович Вернадский (1887-1973) — известный историк, сын акад. В.И. Вернадского. В 1905 окончил классическую гимназию и поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Несколько семестров занимался на философском факультете во Фрейбурге (Германия). В 1910 закончил Московский университет, а в 1913 после сдачи магистерских экзаменов стал приват-доцентом по русской истории. Кадет. С осени 1917 — профессор русской истории Пермского университета. В мае 1918, предупрежденный о возможности ареста, вынужден был скрываться, затем, побывав летом в Москве и Киеве, переехал в Крым, где стал преподавать в Таврическом университете. В сентябре 1920, по совету П.Б. Струве, был назначен заведующим отделом печати в правительстве бар. П.Н. Врангеля. В ноябре того же года уехал в Костантинополь, в течение года жил в Афинах, а с начала 1922 — в Праге, где читал лекции по истории русского права на Русском юридическом факультете. Здесь же выпустил ‘Очерки истории права русского государства XVIII-XIX в.в.’, а также ряд книг в евразийском издательстве: ‘Начертание русской истории’ (1927), ‘Опыт истории Евразии с половины VI в. до настоящего времени’ (1934) и др. Летом 1927 получил приглашение от Йельского университета (США), куда и переехал работать. С 1946 — профессор русской истории. В июле 1956 вышел в отставку по возрасту {Библиографию трудов Г.В. Вернадского см.: Essays in Russian History. A Coll. dedicated to G.Vernadsky / Ed. by A.Ferguson and A.Levin. Hamden, Conn., 1964.}.

Автор многочисленных воспоминаний, опубликованных в ‘Новом журнале’: ‘Братство ‘Приютино» (1968. Кн.93, 1969. Кн.95-97), ‘Из воспоминаний’ (1970. Кн. 100), ‘Константинополь’ (1972. Кн. 108), ‘Крым’ (1971. Кн. 105), ‘Пермь—Москва—Киев’ (1971. Кн. 104) и др.

Личные архивы Г.В. Вернадского хранятся: ГА РФ. Ф.1137, The Bakhmeteff Archive (Columbia Univ.), Hoover Institution of War, Revolution and Peace (Stanford Univ.).

Князь Петр Дмитриевич Долгоруков (1866-1945?) — общественный деятель, брат-близнец Павла Дм. Долгорукова. Родился в Царском Селе, учился в 1-й Московской классической гимназии, затем на историко-филологическом факультете Московского университета, после окончания которого в 1889 поступил вольноопределяющимся в Нижегородский драгунский полк. В 1891 возглавлял продовольственно-санитарный отряд на голоде в Самарской губ. Затем поселился в своем имении в Курской губ. и занялся земской деятельностью: в течение многих лет председатель Суджанской уездной земской управы (в 1904 уволен от должности по высочайшему повелению). Член ‘Беседы’ — земско-либерального нелегального кружка, существовавшего в Москве в 1899-1905. Член ЦК кадетской партии. Депутат 1-й Государственной думы и товарищ ее председателя. В.А. Оболенский вспоминал: ‘Был в нашей фракции [1-й думы. — М. С.] еще один Рюрикович-аристократ — князь Петр Дмитриевич Долгоруков /…/, демократ по натуре /…/ был очень богат, а по своим связям и привычкам оставался барином-аристократом. Долгоруков /…/ выделялся аристократическим лицом, говором и осанкой. /…/ он специализировался в школьном деле и принимал деятельное участие во всех съездах по народному образованию, где всегда избирался в председатели. Вероятно, на этих съездах он сблизился с Шаховским, который привлек его и брата к нелегальной работе в Союзе Освобождения. Для них, вращавшихся до тех пор преимущественно в аристократической среде и соприкасавшихся с левой интеллигенцией только на земской работе, положение ‘заговорщиков’ было ново, и Петр Дмитриевич со всем пылом неофита включился в конспиративную деятельность. В Союзе он был один из самых активных его членов, организуя местные его отделы и привлекая к ним земцев. Будучи дельным земцем с большой инициативой, Долгоруков, однако, не обладал качествами, необходимыми для крупного политического деятеля. Слишком много в нем было какой-то детской наивности. В Думе он был избран товарищем председателя. Во всем подражая председателю Муромцеву, старался казаться ‘важным’ и властным, и это плохо ему удавалось. Но обаяние личности этого простого душой и добрейшего человека было большое. Свою ясную, чистую душу Петр Дмитриевич сохранил до старости. И теперь [в 1937. — М.С.] лишившись своего огромного состояния и живя в Праге в крайней материальной нужде, он переносит ее с большим достоинством, всегда занятый хлопотами за других своих товарищей по эмигрантскому несчастью’ {Оболенский В.А. Мои друзья. Мои современники. Париж, 1988. С.370-371.}.

Все публикуемые письма хранятся в ГА РФ в личном фонде А. А. Корнилова (Ф.5102. Оп.1), письма А.В. Тырковой-Вильямс — дело 902 (1-е — Л.12-13об., 2-е — Л. 14-17), письма Г.В. Вернадского — дело 467 (номера листов в хронологической последовательности писем — 26-27об., 28-29об., 31-31об., ЗО-ЗОоб., 32-35об., 24-25), письмо П.Д. Долгорукова — дело 991 (Л.261-265). Все письма представлены автографами, датировки авторские (унифицированы только названия месяцев). Добавления публикатора отмечены квадратными скобками.

А.В. Тыркова-Вильямс

[Петроград] 3 декабря [19]17

Дорогой Александр Александрович,

только вчера получила письмо Ваше от 23/XI. И то спасибо, что дошло. Попробовала навести справки о сенаторском жаловании¹, но, по-видимому, теперь его не получить. Гонорар за брошюру²выслан Вам уже несколько дней тому назад. Николай Ник. Кут-лер³ обещал написать Вам, сколько выслано.

Вы из газет уже знаете, какие у нас тут дела. Большевики перещеголяли всех остальных социалистов и от слов перешли к действиям. Запугали они все социалистическое болото. С[оциал]-р[еволюционеры] растеряны, мечутся, с Учред[ительным] Собранием провалились⁴ и совсем не знают, как себя вести дальше. Чернов⁵ надеялся сговориться с большевиками, но он им совсем не нужен.

Мы здесь ждем Schutzman’a⁶. Одни говорят, что приедет через две недели, другие ждут позже. Немецкая рука так и тянется к Петрограду. Не сладкое это сознание.

Очень тяжело, что А.Ив. Шингарев и Ф.Ф. Кокошкин замурованы⁷. У обоих ведь здоровье не крепкое. Но все они, конечно, бодры и философски переносят события. К ним пускают на свидание, пропускают им газеты, еду и вообще — с этой стороны все более или менее прилично. Декреты против нашей партии⁸ ставят нас в довольно глупое положение щедринского зайца под кустом. Думается, что надо это время претерпеть, как терпят жители крепости вражескую осаду. Но, конечно, проявляться будет довольно трудно. Даже члены Учр[едительного] Собр[ания] не видят нужды быть в Питере. Кроме тех, кого засадили на казенные квартиры⁹. Такого тяжелого и гнусного времени не было даже после I Думы¹⁰. Прямо скажу, что тогдашний наш враг был благороднее, чем теперешний. Общий прогноз в нашей среде такой. Это все скоро провалится и даст место или генералу или, что гораздо вернее, самодержцу¹¹.

Часть наших общих друзей в отъезде. Это самое умное, что можно сделать. Я лично все еще не могу решиться, что лучше Кисловодск, Крым, Япония или уж прямо на Сандвичевы острова?

Мой привет Вашей жене и дочке¹². Хотя Вы и томитесь курортной ссылкой, но я рада, что Вы там. Теперь не наша полоса.

Сердечно преданная Вам

А.Тыркова

¹ После Февральской революции А.А. Корнилов был назначен сенатором 2-го (крестьянского) департамента Сената. Жалование сенатора (650-700 руб.) составляло единственный постоянный источник его доходов в это время. Уезжая в сентябре 1917 на несколько месяцев, семья Корниловых вынужденно оставалась в Кисловодске до лета 1921. ‘…Мы ведем такую жизнь, какую никогда не вели, — записывала 11 января 1919 дочь историка Талочка в тетради, названной ею ‘Дневник русской девочки’. — /…/ живем в одной комнате, правда, порядочной и теплой, но сырой. Все углы заплесневели’ (ГА РФ. Ф.5102. Оп.1. Д. 1209. Л.7об.).

² Речь идет об изданном в 1917 в Одессе историческом очерке А.А. Корнилова ‘Партия народной свободы’.

³ Николай Николаевич Кутлер (1859-1924) — общественный и политический деятель. Занимался адвокатурой, затем служил в Министерстве финансов. Автор проекта принудительного отчуждения земель (1905). Член ЦК кадетской партии, депутат 2-й и 3-й Государственных дум. В годы Первой мировой войны один из руководителей Центрального военно-промышленного комитета, председатель Совета съездов представителей промышленности и торговли. В 1921 член Всероссийского комитета помощи голодающим, с 1922 член правления Госбанка ССС. Р.

⁴ Открытие Учредительного Собрания намечалось Временным правительством на 28 ноября 1917. В условиях захвата власти большевиками и угрозы непроведения Учредительного Собрания, на выборах в которое эсеры получили 40% голосов, 22 ноября возник эсеро-кадетский Союз защиты Учредительного Собрания, а 26-го находившиеся под арестом в Петропавловской крепости кадетские министры Временного правительства во главе с А.И. Коноваловым переправили своим однопартийцам ‘государственный акт’, согласно которому формально передавали власть Учредительному Собранию. В это же время почти параллельно прошли два съезда расколовшейся партии социалистов-революционеров: 26 ноября начал работу IV (и последний) съезд партии, собравший правых эсеров, а 19-28-го — I съезд вновь образовавшейся партии левых эсеров. IV съезд принял открыто антибольшевистские резолюции по всем вопросам, в то время как левые эсеры поддержали начинания новой власти. 28 ноября под предлогом, что в лице Учредительного Собрания кадеты хотят ‘создать якобы ‘законное’ прикрытие для кадетско-калединского контрреволюционного восстания’ (Декреты Советской власти. Т.1. М., 1957. С. 166), СНК утвердил предложенный В.И. Лениным проект декрета об аресте ‘вождей гражданской войны’ против революции, объявлявший кадетскую партию ‘партией врагов народа’ (Там же. С. 161). Утром 28 ноября на квартире гр. СВ. Паниной были арестованы приехавшие из Москвы на открытие Учредительного Собрания видные кадетские деятели Павел Дм. Долгоруков, Ф.Ф. Кокошкин, А.И. Шингарев, сама СВ. Панина. После допроса, проведенного в Смольном П.А. Красиковым, она была отправлена в ‘Кресты’, а остальные члены ЦК кадетской партии — в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Учредительное Собрание открылось только 5 января 1918, но было разогнано большевиками, что, по оценке многих исследователей, знаменовало начало гражданской войны в России.

⁵ Виктор Михайлович Чернов (1873-1952) — политический деятель. Эсер, член ЦК партии с 1906. Автор теории ‘конституционного социализма’. В мае-августе 1917 министр земледелия Временного правительства. Председатель Учредительного Собрания. Летом 1918 возглавил Комитет членов Учредительного Собрания в Уфе. С 1920 в эмиграции (Франция, Чехословакия). Автор мемуарных книг ‘Записки социалиста-революционера’. (Т.1. Берлин, М., П., 1922) и ‘Перед бурей’ (Нью-Йорк, 1953).

⁶ Идет ли речь о конкретном лице, установить не удалось. Возможна игра слов: Schutzman (нем.) — полицейский, охранник, защитник.

⁷ Андрей Иванович Шингарев (1869-1918) — общественный деятель, врач, публицист. После окончания физико-математического и медицинского факультетов Московского университета работал сельским врачом, свои наблюдения изложил в изданной в 1901 книге ‘Вымирающая деревня’. Член Союза освобождения и ЦК кадетской партии. Депутат 2-4-й Государственных дум. В первом составе Временного правительства (март-апрель) — министр земледелия, во втором (май-июль) — министр финансов и зав. продовольствием. После ухода кадетов из правительства (2 июля) — лидер кадетской фракции в Петроградской городской думе, член Предпарламента. Депутат Учредительного Собрания.

Федор Федорович Кокошкин (1871-1918) — общественный деятель, профессор права Московского университета, один из основателей и руководителей кадетской партии, член ее ЦК. Близкий друг и сподвижник П.Н. Милюкова (о нем см. ниже). С мая 1917 председатель Особого совещания по подготовке закона о выборах в Учредительное Собрание.

6 января 1918 Кокошкина и Шингарева перевели из Петропавловской крепости в Мариинскую больницу, где они были убиты в тот же день ворвавшимися в здание матросами и солдатами. Размышляя о причинах этого политического убийства, кн. Павл.Дм. Долгоруков, в течение месяца находившийся вместе с Кокошкиным и Шингаревым в крепости, писал: ‘[Кокошкин] — кабинетный ученый, член губернской земской управы, член первой Думы, выдающийся публицист-передовик серьезной газеты, — откуда он мог быть известен и страшен этим матросам и красноармейцам, сидящим на скамье подсудимых? Им указал на него декрет 28 ноября.

Враг народа Шингарев, которому предлагали остаться при университете, отказался от науки, отказался даже от звания земского врача, чтобы вольным сельским врачом пойти в народ. И тысячи воронежских крестьян повалили к нему лечиться за назначенный им пятикопеечный гонорар. Они ли, воронежские крестьяне, подбили обвиняемых убить своего врага? Кто указал на него? И какого народа он был врагом?

Оба — бессеребрянники, все здоровье, всю душу свою они отдали русскому народу и на обеспечение осиротелых семей после убийства их пришлось собирать деньги по подписке. /…/

Какой ужас! Какое озверение! От этого убийства содрогнулись не только в России, но и в Европе, несмотря на ужасы войны’. (Долгоруков П.Д. Великая разруха. Мадрид, 1964. С.84-85).

⁸ По-видимому, Тыркова имеет в виду целый ряд актов новой власти, как прямо направленных против конституционно-демократической партии (упомянутый выше Декрет от 28 ноября), так и затрагивавших судьбы отдельных ее членов, а также государственных и общественных организаций. 16 ноября 1917 был принят декрет о роспуске Петроградской городской думы. Находившийся в городе товарищ министра народного просвещения акад. В.И. Вернадский, старый друг А.А. Корнилова, записал 19-го в дневнике: ‘Вчера был ряд довольно непонятных обысков. Плавным] обр[азом] в связи с гор[одской] думой, но, кажется, и в связи с к.-д. Арестован Шрейдер (когда он указывал, что он чл[ен] Учредительного] собр[ания], ему заявили, что это буржуазные] предрассудки — им все равно), Протопопов и местные городские кадеты — Дубоссарский, Кауфман и др.’ (АРАН. Ф.518. Оп.2. Д.4. Л.247об.). 16 (и 17) ноября во многих либерально-демократических и социалистических газетах появилось обращение ‘От Временного правительства’, в котором утверждалось, что ‘и не в полном составе /…/ Временное правительство является единственной в стране законной верховной властью’, а события 25 октября прямо именовались ‘мятежом’. Реакция большевиков последовала незамедлительно. Петроградский военно-революционный комитет (ВРК) приостановил выпуск всех газет, поместивших обращение (аналогичное распоряжение день спустя принял СНК), 18 ноября появилось новое постановление ВРК — ‘о переводе в Кронштадт бывших министров Временного правительства под надзор Кронштадтского Совета рабочих и солдатских депутатов’ (Петроградский ВРК: Документы и материалы. Т.3. М., 1967. С. 175). Отметим, что в большевистской лексике ‘перевод’ и ‘надзор’ означали просто-напросто арест, их политические оппоненты к концу ноября 1917 это хорошо понимали и почти все подписавшие обращение (а среди них был и В.И. Вернадский) поспешили уехать из Петрограда (подробнее см.: Мочалов И. И. ‘…Ко всем гражданам Российской республики’ // Огонек. 1991. No21. С. 10-13).

⁹ Кроме упомянутых выше арестованных членов ЦК кадетской партии (см. прим.4), в заключении находились Н.М. Кишкин, В.А. Степанов, М.В. Бернацкий и многие другие кадеты. В последующие годы даже дореволюционная принадлежность к конституционно-демократической партии в глазах власти являлась самодостаточным аргументом для преследований и репрессий, так, например, многочисленные аресты в сентябре 1919 среди петроградских ученых прямо мотивировались их кадетским прошлым.

¹⁰ После царского манифеста 8 июля 1906 о роспуске 1-й Государственной думы, в которой кадеты являлись ведущей фракцией, в знак протеста было составлено воззвание-обращение членов Думы (в основном кадетов и трудовиков) ‘Народу от народных представителей’ с призывом к пассивному сопротивлению властям — отказу от уплаты налогов, отбывания воинской повинности и т.д. (принято в Выборге 9-10 июля 1906). 12-18 декабря 1907 прошел так называемый ‘Выборгский процесс’ против 177 депутатов, подписавших воззвание. Они были подвергнуты кратковременному тюремному заключению и лишены права вновь избираться в Государственную думу, что имело серьезные политические последствия для партии.

О происходивших осенью 1917 — весной 1918 по всей стране событиях А.А. Корнилов регулярно получал информацию от своих друзей. Каждый из них по-своему реагировал на изменение политического климата. Остававшийся в Москве Д.И. Шаховской писал 10 ноября 1917: ‘…развал ужасный и большевики при самом решительном несочувствии всех сколько-нибудь осмысленных элементов все-таки господа положения — по крайней мере на поверхности. Взять в свои руки власть по-настоящему им пока не удается, но их ничем не стесняющиеся действия нарушают всякую нормальную жизнь и с ужасом думаешь, до чего это докатится. /…/ Тебе надо смотреть на все оком историка! Ведь и интересного и поучительного много’ (ГА РФ. Ф.5102. Оп.1. Д.947. Л.60). Ситуацию в Полтаве рисовал в письме от 31 декабря 1917 В.И. Вернадский: ‘Положение… неопределенное, идет глухая борьба между украинцами и большевиками. Одно время победили украинцы, но не смогли удержать порядка. На Рождество здесь произошли погромы складов вина (из Бессарабии для фронтов), перепились, начались разгромы магазинов. Укр[аинские] войска, здесь бывшие (полк, который все время переходит на ту и на другую сторону), участвовали активно в погроме. В конце концов он был прекращен вооруж[енными] обывателями и милицией, тогда вновь выступил Совет с[олдатских] и р[абочих] д[епутатов], который post factum издал всякие строгие приказания и создает иллюзию, что все от него. Он упорно ведет борьбу лживыми воззваниями и стал теперь все писать по-украински, действуя против Рады. Сюда приходят украинские войска и в то же время все время малыми партиями из Харькова прибывает всякая большевистская челядь — матросы, красноармейцы и т.д. Неясно, кто победит’ (Там же. Д.466. Л. 18). Совсем иное настроение было в марте 1918 у остававшегося в Петрограде И.М. Гревса: ‘Живется так тяжело, как никогда даже не чаялось, что может быть так! Выхода не видно. Позор и ужас. Унижение и рабство’ (Там же. Д.528. Л.9).

¹¹ Далеко не все кадеты разделяли такой ‘прогноз’. Так, старый друг и соратник Корнилова по партии, один из крупнейших русских статистиков А.А. Кауфман, описывая лишь месяц спустя петроградские события в письме от 13 января 1918, намечал возможную перспективу по-иному: ‘…вчера похоронили Шингарева и Кокошкина, ровно неделю тому назад похоронили — какое ни есть — учредительное собрание, а теперь — увы — вступаем в полосу, когда — поневоле — приходится устанавливать какие-то модусы вивенди с существующей как-никак ‘властью’, которую при этом — конечно — ненавидишь и презираешь больше, чем когда-либо: жизнь идет — и не только жизнь личная, но и общая, и надо как-то ее приспособлять к сложившимся условиям. Как раз вчера у нас было учредительное собрание союза ученых и высших учебных заведений (где я — от сельскохозяйственного ученого комитета), на первой очереди, конечно, вопрос о защите их существования и их автономности — но опять-таки, на почве уже не отрицания ‘власти’, а известных с нею сношений — значит, признания факта ее существования, и как ни тяжело было — и, напр[имер], Сергею [Ольденбургу] и мне, приходилось отстаивать эту точку зрения, и те немногие, кто ее отвергал, ничего не могли ей противопоставить, кроме жалких обходов и игры в страуса, прячущего свою голову. Ах, как тяжело…’ (ГА РФ. Ф.5102. Оп.1. Д.589. Л.35об.-36).

¹² А.А. Корнилов был женат дважды — на сестрах Наталье (1867-1906) и Екатерине (18677-1942) Федоровых. Наталья Антиповна — уроженка с. Ульбинского Томской губ., из семьи коллежского советника. После окончания в 1885 Иркутской женской гимназии учительствовала в Иркутском городском начальном ремесленно-слободском училище. В 1890-1894 — слушательница историко-филологического отделения Высших (Бестужевских) женских курсов. В 1891-1892 работала по оказанию помощи голодающим Самарской губ., в 1893-1895 — учительница воскресной школы для рабочих за Нарвской заставой. Занималась переводами с французского (публиковались в журналах ‘Мир Божий’, ‘Образование’ и др.). Скончалась от туберкулеза в Швейцарии, где и похоронена. Екатерина Антиповна — домохозяйка, подрабатывала переводами, скончалась в Ленинграде. Дочь Корнилова — Наталья Александровна (1908-1990). В 1930 окончила Ленинградский художественно-промышленный техникум, работала художником-оформителем (в т.ч. подготовила ряд выставок в Пушкинском Доме), в течение многих лет на общественных началах секретарь Общества охраны животных, жила в Ленинграде.

А.В. Тыркова-Вильямс

Новороссийск. Голицынская, 17. д.Лира
7 февраля 1920 г.

Дорогой Александр Александрович, так давно не виделись мы с Вами, что следовало бы написать не письмо, а исторический очерк всего, что я видела, слышала, да и пережила¹. Но как всегда некогда собрать мысли. Выходит так, что наблюдателем событий некогда их осмыслить, а толкователями являются уже следующие поколения.

Мы с мужем² за эти два года успели пожить и в большевистском Петрограде, потом в Англии полтора года, потом здесь, на юге России. Муж еще в мае приехал в Екатеринодар, видел расцвет надежды, а затем с горечью наблюдал развал и упадок. На днях, т.е. недели через две, мы с ним должны опять ехать в Англию. Газета не хочет больше держать корреспондента, считая, что интерес уже потерян.

Наш здешний небольшой кружок с болью переживает эту тяжелую переходную полосу. Павел Ив. Новгородцев еще бодрее других, а Ник. Ив. Астров и Софья Вл. Панина совсем придавлены, главное — сознанием того, что вся работа Особого Совещания, с кот[орым] они были так органически связаны, шла по ложному пути. Но у меня и у Новг[ородцева] более сложное отношение, кот[орое] он определяет так: есть большевизм демонический (Троцкого) и есть народный. Отсюда и трудность борьбы, но и необходимость известного синтеза. Но это все умствование, а писать я должна о деле. Приезжал Бурцев³. Привез денег от русского общества журналистов в Париже для выдачи здесь кому-нибудь из нуждающихся писателей. Он передал нам для Вас 250 frs. Я разменяла из них 150 frs. (получила 15 000 р.), а остальные 100 frs. посылаю как есть. Курс очень прыгает и может еще подняться. Кроме того, кто знает, какие деньги будут ходить здесь через месяца два? Надеюсь, что на некоторое] время Вас эти деньги выручат.

Знаете ли, что в Англии вышло два тома Вашей истории⁴? К сожалению, я не знаю, кто издатель. Напишите по-русски, обращаясь просто к издателю (без имени) короткое письмо с просьбой выдать Вам небольшой гонорар, кот[орый] Вы доверяете получить Mrs. Harold Williams. Я постараюсь с таким письмом что-нибудь из них выцарапать. Только перешлите его поскорее и с верной оказией.

Ну, всего хорошего. Привет жене Вашей и дочери, если они меня помнят. Мой муж крепко жмет Вашу руку.

Ваша Ар. Тыркова-Вильямс

¹ Ср. дневниковую запись А.В. Тырковой-Вильямс за январь-февраль 1920: ‘Как описать Новороссийск? Кадеты /…/ беженцы, вши, больницы… Евгений Трубецкой (умер от тифа). Дон Кихот Львов. Норд-ост. Люди перестали мыться. Нет белья. Спят на столах. Болтаются подошвы. А на улице все гробы. Иногда с музыкой, редко с помпой. Чаще бегом, рысью, на тех же дорогах люди. За Трубецким шло двадцать человек. На путях умирают. Столкнуло всех на край бездны… Власть развалилась. Никто даже не знает, кто теперь начальство, где оно и как его зовут’. И далее: ‘Полтора месяца бродили верхи российской интеллигенции по грязным, холодным, бессмысленным улицам Новороссийска. Одинокие, разрозненные, ошеломленные, многие испуганные и все охваченные огнем тоски, они про себя переживали катастрофу. Порой собирались по два, по три и в нетопленных, угрюмых, безнадежно чужих комнатах нервно перебрасывались опытом последней горечи. И только недавно поняли, что надо вслух хотя бы среди избранных, обдумать, осмотреться. Все порвалось, перемешалось, спуталось. /…/ То, что мы считали ядром нарождающейся русской государственности, оказалось если не мыльным пузырем, то каким-то комком глины, который распался от первого толчка’ (Цит. по: Борман А. А.В. Тыркова-Вильямс по ее письмам и воспоминаниям сына. Лувэн-Вашингтон, 1964. С. 184, 186-188).

² Муж А.В. Тырковой — Гарольд Вильямс (Harold Williams, 1876-1928) — английский журналист, этнограф и филолог. Корреспондент ряда английских газет в России.

³ Владимир Львович Бурцев (1862-1942) — публицист, историк. Принимал активное участие в разоблачении ряда провокаторов и агентов русской политической полиции, в т.ч. Азефа. После Февральской революции издавал газету ‘Общее дело’, которую продолжал издавать и на юге России, и в Париже, куда эмигрировал. Автор ‘Моих воспоминаний’ (Париж, 1923).

⁴ А.А. Корнилов стал первым русским историком, подготовившим систематический обзор истории России XIX века. Он вышел под названием ‘Курс истории России XIX века’ (4.1-3. М., 1912-1914, 2-е изд., доп. и перераб. — М., 1918). Английское издание ‘Курса…’ появилось в 1917 и носило название ‘Modem Russian History. Being an authoritative and detailed history of Russia from the age of Catherine the Great to the present’. В США ‘Курс…’ А.А. Корнилова переиздавался на протяжении 1917-1952 пять раз.

‘ТЕПЕРЬ НЕ НАША ПОЛОСА…’

(Из архива А.А. Корнилова)

А.В. Тыркова-Вильямс

А.В. Тыркова-Вильямс

Читайте также: