Письма Ф. Ф. Кокошкина, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863

Переписка
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Скачать в PDF
‘День’ И. С. Аксакова: История славянофильской газеты: Исследования. Материалы. Постатейная роспись
СПб.: ООО ‘Издательство ‘Росток», 2017. — Ч. 1. (Славянофильский архив, Кн. 5).

ПИСЬМО Ф. Ф. КОКОШКИНА ОТ 23 МАЯ — 29 ИЮЛЯ 1863 г.

Публикация А. П. Дмитриева

Федор Федорович Кокошкин (?—1869) — надворный советник, комиссар по крестьянским делам в городе Холме Люблинской губернии, чиновник особых поручений при Министерстве народного просвещения по греко-униатским делам, историк и публицист. Его отец — Федор Федорович Кокошкин (1773—1838) — драматург и переводчик пьес, первый директор московской труппы Императорских театров (1823—1831), сын — тоже Федор Федорович Кокошкин (1871—1918) — правовед и политик, один из основателей Конституционно-демократической партии.
В редакторство Аксакова в ‘Русской Беседе’ Кокошкин опубликовал в этом славянофильском журнале рецензию: К. <Кокошкин Ф. Ф.>. Семейная община южных славян. Соч. г. Утешеновича: (Die Hauscommunionen der Sdslaven, eine Denkschrift zur Beleuchtung der volkstmlichen Acker — und Familienverfassung des Serbischen und des Croatischen Volkes, von Og. M. Utiesenovic. Wien, 1859 r.) // PB. 1859. Кн. IV (XVI). Отд. III: Критика. С. 1—32, а также статью: Переселенец <Кокошкин Ф. Ф.>. О землевладении в Сибири: (Письмо из Иркутска) // Там же. 1860. Кн. I (XIX). Отд. IV. С. 119-132.
Под тем же псевдонимом Кокошкин дебютировал и в ‘Дне’: Переселенец <Кокошкин Ф. Ф.>. Письма о Сибири // День. 1862. 10 марта. No 22. С. 12-14, 17 марта. No 23. С. 13-14, 21 апр. No 28. С. 8-9, 26 мая. No 33. С. 9-10. Затем, после того как Кокошкин был переведен из Сибири на службу в Польшу, он с декабря 1863 г. по март 1864 г. опубликовал в газете Аксакова цикл из пяти статей ‘Три месяца на Волыни (Письма к редактору)’ (вых. дан. см. в коммент. к письмам), а также обстоятельное ‘Примечание <к корреспонденции М. К. Чалого 'Из Заднепровской Украйны'>‘ (День. 1863. 30 дек. No 52. С. 13—15, подпись: Сотрудник Дня Ф. К.). В 1864 г. Аксаков поместил две корреспонденции Кокошкина ‘Из Холма’ (вых. дан. см. в коммент. к письмам). Публикуемые письма (см. ниже письма от 12 сентября и 15 ноября 1864 г.) свидетельствуют и о другой, ‘закулисной’, деятельности Кокошкина как замечательного деятеля славянского движения и русского патриота: он осуществлял живую связь между редакцией ‘Дня’ и русскими в Галиции, на Волыни и в Полесье, способствовал поступлению книг и периодических изданий из России в славянские библиотеки, содействовал выяснению и решению малороссийского вопроса и др.

Ф. Ф. КОКОШКИН — И. С. АКСАКОВУ
Житомир, 23 мая — Старо-Капетантонов, 29 июля 1863 г.

Житомир.
23 мая.

В письме Вашем, Почтеннейший Иван Сергеевич, Вы между прочим требуете, чтоб я писал Вам почаще. Не взыщите, если я в этом отношении и ныне оказываюсь, и впредь окажусь неблагонадежным. С приездом в новую местность, в новый город приходится вдруг столько смотреть, слушать, изучать и соображать, задается сразу столько работы всем пяти чувствам, что едва успеваешь оглядываться… А я к тому же еще и тяжел маленько на подъем. В Житомир я приехал 17-го числа и сегодня думаю отправиться в путь. Простите же, что пишу Вам наскоро и кратко. Житомир производит тяжелое впечатление, особенно после Киева. Там поляки составляют ничтожное меньшинство, хотя они и усиливаются всеми средствами заявить свое существование, русский элемент силен там уже одною численностью православного люда, уже самый внешний характер города, золотые главы церквей и монастырей, так сказать, внешнее богатство Православия и богатство и старина исторических воспоминаний, которые {Далее зачеркнуто: борются.} подымаются на каждом шагу, — все это само собою борет и обличает поляков, стоит само за себя. Там, наконец, кроме русского народа и русская ‘интеллигенция’ (по терминологии польской) — несмотря на разъединение общественных сил. Что же в Житомире? Три православные церкви, в том числе и собор, бедный и убогий, и убожество его выдается еще больше в виду двух больших и богатых костелов. Есть и другой собор — это стены, разрушившиеся, прежде чем они были доведены до конца,1 — и стоят эти стены несколько лет {Слова: несколько лет — вписаны над строкой.} каким-то позором среди площади, ожидая решения своей участи, между тем как бюрократия плодит бесплодную переписку… До сих пор еще не дошло до разрешения — разобрать эти старые стены, когда же дойдет до возведения новых?.. На улицах — ‘ни звука русского, ни русского лица’,2 везде снуют и толкутся евреи, у каждых почти ворот белые столики менял-жидовок, черные платья женщин в законном и незаконном3 трауре, польская упряжь, польские галантерейные магазины, польская книжная лавка, польский театр… Проводят из острога в Судную Комиссию арестованных повстанцев. Несколько черных дам провожают их. Надо было, говорят, послушать, какие вопли и проклятия наполнили воздух, когда крестьяне провели в 1-й раз в город взятых ими инсургентов, и главный мотив, который слышался в этих проклятиях, — было отчаянное негодование, как смели нечистые руки хлопов коснуться благородного панского тела! — Наступает наконец 10 часов вечера, раздается барабан и звуки военной музыки, играющей зорю. После зори никто не имеет права оставаться на улице: город, как Вам известно, на военном положении — и надо признаться, что при здешних обстоятельствах звуки военной зори действуют приятно на русский слух. Но и здесь не без утешительных явлений, и здесь есть русские люди, сознательно русские. Правда, и здесь русские общественные силы разъединены, но я нашел здесь небольшой, но дружный кружок людей, действующих по мере сил и средств. Все они тянут к ‘Дню’, и я с радостью спешу передать Вам глубокую благодарность от их имени. Вообще, значение ‘Дня’ велико в этом краю. Не судите по числу выписываемых экземпляров. Многие не выписывают по недостатку средств, другие, как ни странно это может показаться, из опасения, из осторожности: польский элемент силен здесь в администрации. Вообще, знамя ‘Дня’, которое я ношу, оказалось мне во многих случаях истинно полезным. Расскажу Вам один довольно забавный случай. По приезде в Житомир я отправился к здешнему архиепископу Антонию.4 На вопрос его, что мне угодно? — я объяснил ему цель моего приезда, не упомянув о поручении редакции ‘Дня’, и просил его благословения и содействия для ознакомления со школами. — Старик посмотрел на меня подозрительно.
— Какой же Вам угодно помощи?
Я объяснил, что я желал бы получить от него необходимые сведения о школах, по которым я мог бы поехать и ознакомиться с ними на месте.
— Я Вам дам указания, а Вы поедете ревизовать… Знаем мы {В автографе описка: бы. Исправлено по смыслу.}, батюшка, этих ревизоров…
Я возразил, что я не ревизор, что в поручении моем нет ничего официального… — (Дело в том, что нелепые действия представителей М<инистерства> Нар<одного> Просв<ещения> в Киеве сделали их подозрительными.)
— Да Вы от правительства, что ли?
— Нет, я от редакции частной газеты.
— Уж, пожалуй, не от ‘Петербургских ли Ведомостей’?
— Нет, В<аше> П<реосвященство>, я от редакции ‘Дня’.
— А… ну, это другое дело, — и старик расхохотался. — Ну, это можно…..
Но сочувствие ‘Дню’ держится не на вершинах, оно сильнее в низменностях — в сельском духовенстве и русских чиновниках {Далее две строки тщательно замараны.}. — Вы, вероятно, скоро получите несколько корреспонденции из Волыни. Напечатанное в 26 No письмо из Житомира5 произвело здесь большое впечатление. — Предоставленные Вами в мое распоряжение экземпляры ‘Дня’ необходимо раздать преимущественно {Это слово вписано над строкой.} между сельскими священниками.
Здешний Губернатор, Кн. Друцкой-Сокольницкий <так!>,6 принял меня весьма любезно (я имел к нему письмо от Юзефовича7) и изъявил готовность сделать для меня все, что может, дал открытый лист8 и т. д. Человек он русский, но действия его парализируются польским элементом и в администрации, и в суде, и особенно в земской полиции и мировых учреждениях. Мера, введенная в Литве относительно крестьянских отношений с паном, замена польских посредников русскими, поверочные комиссии — здесь безусловно необходимы и не терпят отлагательства… Польская пропаганда не дремлет по деревням. — Обо всем этом буду говорить подробно в свое время.
Сегодня постарался выехать из Житомира. Сначала поеду к югу, в Старо-Капетантоновский уезд, потом в Кременецкий, в Владимирский и в Ковельский. Оттуда проеду серединой на Житомир и из Житомира в Овручский уезд и в северную часть Ровенского. Указаниями и разного рода пособиями на дорогу я запасся. Затем отправлюсь в Подолию или прямо, или через Киев — еще не решил. Для всего этого нужно много времени. Конец дела еще не близко. В Москву рассчитываю вернуться разве-разве в конце сентября, хотя меня подчас и сильно тянет в Белокаменную, несмотря на весь интерес дела. Так как времени в моем распоряжении все-таки немного, то я думаю распорядиться им так: большую его часть употребить на Волынь, чтобы ознакомиться с ней по возможности основательно и подробно. Это необходимо уже вследствие самой разноместности Волынской губернии: иное дело ее северная часть или Полесье и иное дело южные, чисто земледельческие уезды, одни условия к востоку, другие к западу, к границе Польши и Галиции. — Знакомство с Южной Волынью уже значительно облегчит мне знакомство с Подолией, где мне придется встретиться с однородными и уже знакомыми условиями. Следовательно, достаточно будет избрать только известные центры {Это слово вписано над зачеркнутым: пункты.}. Затем возвращусь в Киев и оттуда предприму несколько экскурсий в некоторые пункты, которые у меня уже отчасти намечены. — Сегодня выехать из Житомира мне не удалось, еду завтра. Мне еще придется еще раз вернуться в Житомир, да это и кстати: надо познакомиться с здешним русским мещанством. Есть еще здесь до 200 душ раскольников, или, как их здесь называют, пилипонов (филиповцы). С некоторыми из них я столкнулся на базаре, мы разговорились и сочлись московским свойством, которого они не забыли.
Считаю нужным на всякий случай {Слова: на всякий случай — вписаны над строкой.} сказать два слова о местных {Это слово вписано над строкой.} корреспонденциях из здешнего края. Мне кажется, что им надо предоставить побольше (насколько можно) простору в ‘Дне’, приняв в расчет не столько интерес их содержания для великорусских читателей {Слова: для великорусских читателей — вписаны над строкой.}, сколько то обстоятельство, что каждое печатное заявление отсюда {Это слово вписано над строкой.} придает духу и силы местным деятелям, как ни скромна их деятельность, и ободряет недеятельных. Говорю это на всякий случай, чтобы вперед замолвить словцо за тех корреспондентов, которых мне, может быть, удастся Вам доставить.
Прощайте, Почтеннейший Иван Сергеевич, крепко жму Вашу руку. Если будете писать мне, адресуйте письмо в Житомир — до востребования.

Ваш Ф. Кокошкин.

P. S. Положение здесь дел довольно неуспокоительно. Поляки хоть и присмирели по-видимому, но польская пропаганда продолжает действовать посредством разных происков и т. п., кумовства помещичьих дочерей с крестьянами, ложных слухов и т. д. Пользуясь учреждениями вооруженной крестьянской стражи, стараются уверить крестьян, что им раздали пики потому, что Царь жалеет солдат и хочет послать мужиков под первые пули англичан и французов, в случае войны. На днях Губернатор получил депешу о появлении и поражении шайки мятежников (до 200 ч<еловек>) в 35 верстах от Луцка. Депеша эта прочитана была солдатам и всем присутствовавшим — 22 июля после обедни в Соборе.

Старо-Капетантонов.
29 июля.

Письмо это написано было мною накануне отъезда из Житомира. Я намеревался на другой день завезти его на почту — и позабыл. Нечего было делать, пришлось отложить отправку его до Старо-Капетантонова. При помощи открытого листа я разными проселочными путями добрался до Старо-Капетантонова — частью на обывательских, разумеется, с платою прогонов, частью сельские священники перевозили меня друг к другу от села до села. Вообще, я успел познакомиться со многими из них и везде был ими принят более чем радушно. Только в некоторых встретил подозрительность, весьма, впрочем, понятную при настоящих обстоятельствах. Я стараюсь по возможности сближаться с сельским духовенством: во-1-х, потому, что это — единственный представитель русской интеллигенции в крае, во-2-х, по близости отношений их к народу — лучший источник для знакомства с краем. Одно не совсем ладно: время для путешествия теперь во многих отношениях неудобное: во-1-х, школы на лето закрываются, а во-2-х, весь народ с раннего утра до позднего вечера в поле. Но это не беда. Некоторые священники по моей просьбе призывали мальчиков, каких можно было собрать, и таким образом давали мне возможность хоть отчасти ознакомиться на деле с успехами грамотности. Что касается до крестьян, то до сих пор почти единственным средством познакомиться с их настроением, нуждами и желаниями из первого источника — служили для меня — беседы с ямщиками — обывательскими, столкновения с волостными и сельскими старостами и т. д. Вообще, пользуюсь для этого всевозможными случаями. — Проехав всего только 120—130 верст по Волыни, я успел убедиться, как верно Ваше слово {Это слово вписано над зачеркнутым: замечание.}, что Волынь для нас — terra incognita. — Прощайте, Почтеннейший Иван Сергеевич, спешу окончить письмо, уж поздно, а завтра отходит почта.

Ваш Ф. Кокошкин.

Печатается впервые по автографу: ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 277. Л. 5—9. Год установлен по упоминанию ‘напечатанного в 26 No письма из Житомира’, увидевшего свет в ‘Дне’ 29 июня 1863 г.
1 Речь идет о будущем Спасо-Преображенском кафедральном соборе в Житомире, который возводился на месте разрушенной в 1771 г. Василианской греко-католической церкви на площади Торговица (нынешняя площадь Победы), где находились загородные торговые ряды и лавки. Первоначальный проект собора был утвержден в 1844 г. с включением в его стены остатков Василианской церкви. Началось строительство в 1851 г., а в 1853 г. уже почти законченное здание рухнуло: из-за ошибок в расчетах на него в одну из ночей упала колокольня. Пришлось строить храм заново — эти работы проходили в период с 1866 по 1874 г., храм был выдержан в русско-византийском стиле.
2 Выражение из комедии А. С. Грибоедова ‘Горе от ума’ (д. III, явл. XXII).
3 Речь идет о демонстративном трауре, надеваемом в знак скорби по поводу подавления Польского мятежа, что запрещалось администрацией.
4 Архиепископ Антоний (в миру Александр Иванович Павлинский, 1801—1878) возглавлял Волынскую и Житомирскую епархию с августа 1860 г. по июнь 1866 г. (до апреля 1862 г. епископ).
5 Добротворский X. Из Житомира // День. 1863. 29 июня. No 26. С. 15-16. (Областной отдел).
6 Князь Михаил Васильевич Друцкой-Соколинский (1804? — не ранее 1864) — военный инженер, полковник Свиты Его Императорского Величества (до 1837 г.), действительный статский советник, в 1856—1864 гг. волынский губернатор.
7 О М. В. Юзефовиче см. преамбулу к его письму на с. 152—153.
8 Открытый лист (Laissez passer) — пропуск, разрешение на беспрепятственный проезд (Волынская губерния в это время находилась на военном положении).

ПИСЬМО Ф. Ф. КОКОШКИНА ОТ 12 СЕНТЯБРЯ 1864 г.

Публикация А. П. Дмитриева

О Ф. Ф. Кокошкине см. преамбулу к публикации его письма от 15 августа 1863 г. (наст. изд., с. 283—284). См. также его письмо от 15 ноября 1864 г.

Ф. Ф. КОКОШКИН — И. С. АКСАКОВУ
Г. Холм Люблинской губ., 12 сентября 1864 г.

Повинную главу и меч не сечет! Принимаясь за перо, чтобы писать Вам, Почтеннейший Иван Сергеевич, чувствую прежде всего необходимость оправдаться, насколько это возможно, против тех упреков и обвинений, к которым мое почти четырехмесячное немое молчание, сознаюсь, подало Вам вполне законный повод и полное право. Сказать по правде, меня, во-первых, удерживало Ваше звание редактора, в котором всякому Вашему корреспонденту невольно слышится требование, которому он не всегда может удовлетворить. Чувствуешь на себе известного рода ответственность, строже относишься к своему слову, с большею осторожностью, с большим недоверием к своим личным, часто случайным впечатлениям — недоверием, которое Вы, я уверен, оправдаете, хотя оно и переходит, может быть, в простую мнительность. — Ничего не может быть труднее в этом отношении, как говорить о деле, в котором участвуешь лично: правда требует объективности, а здесь этого-то условия и недостает. — Новое дело, новые впечатления, новая обстановка — все это поглощает на первое время и мысли, и руки, и досуг. — С приездом моим в Варшаву судьба на первых же порах распорядилась мною вопреки моим собственным предположениям, так как я наперед решился ни в чем ей не противоречить. Я думал остаться в самой Варшаве, а между тем в первый же день моего приезда я очутился членом Красностовской1 Комиссии, состоящей под председательством П. Ф. Самарина,2 а через три недели попал на участок прямо в Холм — в самое средоточие униатчины. Таким оборотом дела я очень доволен. Этот маленький и, по правде сказать, крайне мутный униатский мирок представляет много любопытного и заслуживает внимательного изучения. С здешними святоюрцами3 я в самых приятельских отношениях, и это дает мне возможность не оставаться между ними посторонним зрителем. — Статья, перепечатанная Вами из львовского ‘Слова’,4 написана одним из моих приятелей и передана была мне для напечатания в ‘Дне’, но я замедлил отправкой ее к Вам, считая необходимым предпослать ей некоторые объяснения и примечания от себя. Но пока я собирался, она появилась в ‘Слове’. В примечании Редакции Вы сделали маленький промах, указав на язык статьи как на язык, которым пишут холмские униаты.5 Статья эта писана просто {Это слово вписано над строкой.} по-русски (только плохим языком). Редактор ‘Слова’,6 чтобы придать ей южнорусский характер, переделал все что на що, а Вы обратной поправкой возвратили язык статьи в его первоначальный вид. Статья эта писана человеком, знающим по-русски. Вообще же говоря, холмские униаты (т. е. духовенство) говорят и пишут по-польски. Многие не знают даже и местной народной речи. — Собственно же по-русски знают немногие, и то плоховато, несмотря на то что вплоть до повстания7 русский язык постоянно преподав<а>лся в Семинарии со времени преобразования ее в 40-х годах. В настоящее время Семинария требует новых преобразований и в составе преподавателей, и в программе преподавания, требует исправления и в главе, и в членах. Кстати. Черкасский8 поручил мне просить Вас взять на себя труд выбрать и приобрести для здешней Семинарии книги по русской словесности и русской истории. Если Вы не откажетесь взяться за это, то будьте так добры, вышлите список и счет, по которому и будут высланы деньги. Ассигнуется на это примерно 200—300 рублей. — Впрочем, Черкасский, кажется, уже писал Вам об этом.
Во искупление моего долгого молчания посылаю Вам первое письмо из Холма.9 В нем Вы найдете мало подробностей, мне хотелось на первый раз только установить точку зрения на здешние дела, охарактеризовать почву. Если оно покажется Вам слишком длинным, то предоставляю Вам полное право — делать пропуски, какие Вы найдете нужным, лишь бы же они не повредили общему впечатлению. — Прилагаемую записку, поданную униатами Наместнику,10 я думаю, лучше напечатать в конце статьи, т. е. после статьи, а впрочем, можно поместить ее и в середине статьи — там, где о ней упоминается.11 — То, что я в этой записке в 1 означил скобками, — мне кажется, следовало бы пропустить.
За этим первым письмом, может быть, последуют и другие, хотя положительно и не обещаю, и особенно в скором времени. Я вообще мало способен к летучим корреспонденциям. Зимою, когда будет больше досуга, думаю заняться городским бытом. В Холмском магистратском архиве находится по этой части много любопытных документов.
Написал бы Вам и еще кое-что, но о многом писать неудобно, потому что тайна писем не совсем обеспечена. — Прошу Вас, Иван Сергеевич, распорядиться о высылке мне ‘Дня’ с 19-го No. Я до сих пор не получаю ‘Дня’, хотя и читал его у Сухотина.12 Не худо бы высылать еще один экземпляр для униатов, читающих по-русски. Да еще я просил бы Вас выслать, если возможно, несколько отдельных оттисков моих писем с Волыни13 (если таковые существуют) — и — надоедать так надоедать — новую книгу Беляева, историю Новгорода.14
Что делается хорошего? Газеты приносят мало утешительного. — Крепко жму Вашу руку и прошу Вас передать мое почтение Ольге Семеновне,15 а всем добрым знакомым — низкий поклон.

Ф. Кокошк<ин>.

12 сентября
1864 года.
P. S. Адрес мой: в Люблинскую губ., в г. Холм. Члену Красностовской Комиссии по крестьянским делам.
Печатается впервые по автографу: ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 277. Л. 1—4. На л. 4 Аксаков сделал помету красным карандашом: ‘Отвечал 12 октября’.
1 Красностовский (Красноставский) уезд, как и г. Холм (ныне Хелм), входил в состав Люблинской губернии, в 1912 г. некоторые его земли были включены в новообразованную Холмскую губернию.
2 Петр Федорович Самарин (1829—1892) — писатель и общественный деятель славянофильского направления. Младший брат Ю. Ф. Самарина. Выпускник юридического факультета Московского университета, служил мировым посредником Богородского уезда Московской губернии.
3 Святоюрцы — ставшее нарицательным (обычно в ироническом ключе) наименование православных в Галиции, а также всех поборников русской культуры в целом, от названия клириков и прихожан кафедрального Собора Св. Юра, т. е. Георгия Победоносца, во Львове (с 1816 г. при нем находилась архиепископская резиденция), отстаивавших свой галицкий униатский обряд от латинских нововведений.
4 <Без подписи>. Из Холма: (Деятельность пробудившейся России) // День. 1864. 1 авг. No 31. С. 13—15. (Областной отдел.).
5 В подстрочном примечании Аксаков писал: ‘Перепечатываем эту корреспонденцию из издающейся во Львове галицко-русской газеты ‘Слово’, No 5, 15 июля. — Перепечатываем без перемен, кроме только орфографических поправок и замены як на как и т. п. Вот природный язык жителей Холмской (Хелмской) еп., Люблинск. губ., Царства Польского. Ред.’ (Там же. С. 13).
6 О галицко-русской газете ‘Слово’ и ее редакторе Б. А. Дедицком см. коммент. 9 на с. 179 и коммент. 6 на с. 200.
7 Упомянуто Польское восстание 1863 г.
8 Князь Владимир Александрович Черкасский (1824—1878), историк, публицист-славянофил, в 1864—1866 гг. был председательствующим в Комиссии внутренних и духовных дел Царства Польского.
9 Кокошкин Ф. Из Холма // День. 1864.10 окт. No 41. С. 8-12.
10 С июля 1863 г. по январь 1874 г. наместником Царства Польского был граф Федор Федорович Берг (1794—1874), генерал от инфантерии (затем генерал-фельдмаршал).
11 Так и была напечатана записка (День. 1864.10 окт. No 41. С. 10—11) — в середине статьи, после слов: ‘Чтобы дать вам возможность судить о характере стремлений здешних так называемых святоюрцев, прилагаю записку, представленную в прошлом году местному правительству в Варшаве’ (Там же. С. 10).
12 Сергей Михайлович Сухотин (1818—1886) — камергер, внук президента Академии наук С. Г. Домашнева, знакомый Аксакова, автор Дневника.
13 Кокошкин Ф. Три месяца на Волыни: (Письма к редактору) // День. 1863. 30 дек. No 52. С. 5-11, 1864. 11 янв. No 2. С. 9-11, 25 янв. No 4. С. 10-14, 8 февр. No 6. С. 14-17, 5 марта. No 9. С. 18-23.
14 Беляев К. Д. История Новгорода Великого от древнейших времен до падения. М.: Тип. Л. И. Степановой, 1864. Иван Дмитриевич Беляев (1810—1873), историк, профессор Московского университета (с 1860 г.).
15 Ольга Семеновна Аксакова (ур. Заплатина, 1793—1878) — жена С. Т. Аксакова (с 1816 г.), мать И. С. Аксакова.

ПИСЬМО Ф. Ф. КОКОШКИНА ОТ 15 НОЯБРЯ 1864 г.

Публикация А. П. Дмитриева

О Ф. Ф. Кокошкине см. преамбулу к публикации его письма от 15 августа 1863 г. (наст. изд., с. 283—284). См. также его письмо от 12 сентября 1864 г.

Ф. Ф. КОКОШКИН — И. С. АКСАКОВУ
Красностов Люблинской губ., 15 ноября 1864 г.

Красностов.
15 ноября.

Пишу Вам два слова, Почтеннейший Иван Сергеевич, — по возвращении из Львова, куда я ездил по поручению Черкасского для закупки книг для Холмскои Эпархии и по некоторым другим делам, касающимся холмских униатов. Во Львове прожил я более месяца и потому успел близко ознакомиться там и с людьми, и с делами. Обо всем буду писать Вам подробно их Холма, где надеюсь найти письмо и от Вас. А теперь пока посылаю Вам статью ‘Русины и Галицкая Дума 1861 г.’, переданную мне Головацким для напечатания в ‘Дне’.1 Статья эта служит выражением взгляда, общего всем русским депутатам на Галицийском сейме (т. е. интеллигенции депутатов) и как в этом, так и в других отношениях представляет, по-моему, много интересу. Самый факт протеста галичан в русской газете говорит сам за себя. Но, с другой стороны, и по своему содержанию статья эта чрезвычайно любопытна и не пройдет бесследно для нашей читающей публики. Я предполагаю, что она (в цензурном отношении) может быть напечатана без пропусков, но если бы это оказалось невозможным, то нечего делать — придется кое-чем пожертвовать. Примечание, сделанное мною в конце,2 — даст возможность выпустить или изменить то, что Вы сочтете нужным, так как автор в этом отношении заранее выгорожен. — Если статья будет напечатана, то прошу Вас, Иван Сергеевич, прислать на мое имя отдельных оттисков для пересылки в Галиции, о чем меня там очень просили. Имя автора должно быть сохранено в строгой тайне, а вместе с тем при напечатании необходимо воздержаться от таких примечаний, которые бы могли компрометировать эту статью в политическом отношении. — Кроме этой статьи прилагаю и еще маленькую статейку о предполагаемой канонизации Иосафа Кунцевича.3 Я написал ее тоже по просьбе некоторых галичан, так как в галицийских газетах факт этот не мог быть изобличен в его настоящем смысле, т. е. как финансовая операция Римского Двора.
Но не заключайте из всего этого, что Галиция к нам очень расположена. Этого нет. Напротив, с каждым годом сочувствие галичан к нам более и более остывает, по мере того как одно поколение сменяется другим, и даже превращается в отношение враждебное. Замечательный факт, что, чем далее в пространстве и чем далее во времени, — тем сочувствие к нам сильнее и тем менее, так сказать, Малороссийского вопроса (в его политическом смысле). Чем ближе, — тем вопрос этот становится резче, тем более крайности в его постановке. Так, н<а>п<ример>, наша Украина является представительницею самого крайнего направления, Галиция держится середины, самая же отдаленная от нас Венгерская Русь стоит за полное единство с нами. Точно также, взявши одну Галицию, мы увидим, что старшее поколение крепко держится за единство литературное, среднее поколение стоит уже гораздо дальше от нас, а молодое почти переходит на сторону наших врагов. — Если так пойдет далее, и если дела в Украине пойдут и вперед так, как они идут теперь, и если литература будет относиться к делу, как ‘Московские Ведомости’, то не в далеком будущем Малороссийский вопрос станет нам неизбежно поперек дороги. Надо взяться за него так или иначе: как, в каком смысле и в каких пределах он должен быть поставлен, — об этом буду писать Вам подробно (как я думаю) — в следующем письме. — В настоящее время очевидно одно — это неизбежность борьбы, исхода которой мы не знаем и, следовательно, не имеем причин за него тревожиться. А борьба не должна нас пугать, и мы не должны от нее уклоняться. Где жизнь — там и борьба—и наоборот. Мы не должны делать уступки украинцам из слабости, из желания ценою этих уступок купить перемирие, но мы должны отдать им всю справедливость, какая только есть за ними. Исход всякой борьбы в конце концов зависит от того, на чьей стороне правда, а до сих пор нельзя сказать, чтобы правда была вполне на нашей стороне. — В Варшаве я виделся с Влад. Ив. Ла-манским4 при проезде его в Петербург из-за границы, — и говорил с ним об этом предмете. Он хорошо ознакомлен с этим вопросом и во многом соглашается со мной. При свидании с Вами в Москве он передаст и объяснит Вам многое. Не знаю только, когда он поедет в Москву.
Я думаю, что вопрос этот должен быть поднят в ‘Дне’ сообща с украинцами. До сих пор об нем писалось как-то врознь: малороссы про себя, а великороссы про себя. В настоящее время некоторые из малороссов, я знаю, согласились бы принять участие в этом деле сообща и прислали бы свои статьи. Я говорил об этом между прочим с Белозерским (бывшим издателем ‘Основы’,5 он теперь служит в Варшаве при Учредительн<ом> Комитете6), которого я считаю человеком прямым и искренним (в противоположность Кулишу, который тоже прибыл в Варшаву7), — и с Дедицким (редактором льв<овского> ‘Слова’), который гораздо более нам сочувствует, чем можно судить по его газете. Оба они охотно приняли бы участие в решении вопроса — на почве ‘Дня’. В таком случае я бы тоже обещал с своей стороны статью, для которой я запасся кое-какими матерьялами в Галиции. Нашлись бы и другие. Но прежде всего для этого необходимо, разумеется, обеспечить известный простор со стороны цензуры. Вопрос этот — чисто русский, органически связанный с нашей почвой, и потому разрешение его или хотя бы только уяснение в сознании — необходимо повело бы к разрешению или уяснению и других наших внутренних вопросов, на первый взгляд не имеющих с ним ничего общего.
Но обращаюсь к Галиции. Что галичане нас не очень жалуют — это еще ничего. Хуже то, что они нас не знают. А как им нас и знать, когда, благодаря почтовой конвенции с Пруссией,8 ни одна почти русская газета и ни одна книга не проникает в Галицию, а если и проникает, то какими-то косвенными путями. В Казино, или Клубе, устроенном в Львовском Народном Доме,9 — получается только две санкт-петербургские газеты: это — ‘Северная Почта’ и ‘Весть’!!.. Извольте видеть, при возобновлении конвенции г. Валуев10 умел позаботиться о себе. — По-моему, — выхлопотать разрешение на обмен русских журналов и газет с Редакциями газет и журналов галицийских и славянских вообще — необходимо во что бы то ни стало. А пока этого разрешения еще нет, то хорошо бы было, если бы Вы присылали один-другой экземпляр ‘Дня’ ко мне в Холм, а я бы нашел средство через жидов пересылать во Львов. О том же просил меня Головацкий. Прилагаю Вам его собственноручную записку. Он желал бы дополнить имеющийся у него экземпляр вышедших NoNo, а вместе с тем получать и наперед.
Кстати. В Народном Доме при Казино устраивается русская библиотека и читальня. Следовало бы по возможности помочь этому делу бесплатным пожертвованием книг. Можно бы даже открыть на этот предмет подписку, но для этого нужно воззвание из самой Галиции — от кого-нибудь из учредителей, что я и постараюсь устроить. Хорошо бы было также надоумить Министерство Народн<ого> Просвещения и другие Ведомства о высылке теперь и на будущее время для вновь устраивающейся библиотеки — книг и трудов {Слова: и трудов — вписаны над строкой.}, издающихся иждивением Правительства, — изданий разных ученых обществ и учреждений. До сих пор эти издания и присылались во Львов, но в польскую Библиотеку Оссолинских.11
Познакомился я во Львове с двумя чехами, Хохолушками по имени. Один из них учителем во Львовском Институте Глухонемых, а другой приезжий из Праги, где он участвует в одном из чешских журналов. Я упоминаю Вам об них, потому что просьба, с которою они ко мне обратились, может быть удовлетворена лучше всего Вами. Они жалуются на то, что у них ничего неизвестно о том, как разрешился у нас крестьянский вопрос, как устроено у нас управление сельских общин, что такое наша поземельная община?.. и т. п. — все такие вопросы, которые могут быть удовлетворены отчасти Положением 19 февраля, а потом ‘Русской Беседой’ и ‘Сельским Благоустройством’. Если Вы найдете возможность выслать им кое-что по этой части, то вот адрес: Tomasz ChocholouSek, nauczyciel w Galicyjskiem zakiadzie gluchoniemych we Lwowie, для Emanuela ChocholouSka. А впрочем, вернее, если Вы и это пошлете через меня.
Вот пока все, что я хотел сообщить Вам наскоро. Спешу кончить мое письмо. Простите за его беспорядочность. Крепко жму Вашу руку и прошу Вас передать мой поклон тем, кто меня помнит и не поминает лихом. Надеюсь, Иван Сергеевич, что Вы напишите мне иногда, что у нас деется доброго и худого. К нам мало сюда заходит известий.
В заключение Вам львовскую диковинку — памфлет, изданный львовскими нигилистами под названием ‘Дуля’. Дуля эта появилась в свет в то время, как я был во Львове, потому и я в нее попал.
Прощайте — до следующего письма.

Ваш Ф. Кокошкин.

Печатается впервые по автографу: ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 277. Л. 10—14 об. Год установлен по связи с предыдущим письмом Кокошкина (от 12 сентября 1864 г.).
1 Русин <Головацкий Я. Ф.>. Русины и Галицийская дума 1861 года // День. 1864.5 дек. No 49. С. 18—21. (Славянский отдел). Яков Федорович Головацкий (1814—1888) — священник, поэт, публицист, фольклорист, ректор Львовского университета (1863—1864), председатель Виленской археографической комиссии (1867—1888). Аксаков сопроводил статью следующим примечанием: ‘Обращаем особенное внимание наших читателей на эту замечательную статью, доставленную нам из Галиции. Хотя ее задача касается, по-видимому, только вопроса о положении представителей русского галицийского населения на Галицийском сейме, следовательно, интересов местных, но, во-1-х, самые эти местные интересы наших братьев, 2 300 000 кровных русских, находящихся под Австрийскою державой, нам вполне близки, а во-2-х, все, что касается до польского дворянства в Галиции и до отношений его к русскому населению, в высшей степени для нас важно и поучительно. Везде она одна и та же, польская шляхта! Автор не прибегает ни к каким возгласам, ни к каким риторическим фигурам, а доказывает свое мнение положительными фактами и числовыми данными, не оставляя ни на минуту своего спокойного тона. Читая его статью, невольно благословишь судьбу, вырвавшую из рук польского панства в Царстве Польском устройство польских крестьян и передавшую его в руки Русского правительства. Ред.’ (Там же. С. 18).
2 Это примечание Кокошкина не напечатано в ‘Дне’, но, вероятно, было учтено Аксаковым.
3 Кокошкин Ф. Из Холма: канонизация Иосафата Кунцевича // Там же. С. 15—16. (Областной отдел). К статье Аксаков сделал примечание: ‘Кто этот Иосафат Кунцевич — об этом постоянные читатели ‘Дня’ уже знают достаточно из лекций по истории Западной России М. О. Кояловича (лекц. II-я). Вот что сказано было в прошении, поданном в 1623 г. на Польский сейм от имени русских православных: ‘В Белоруссии, в Орше и Могилеве владыка Полоцкий (отступник православия, униат) запечатал церкви и уже 5 лет держит их так… Не дозволено иметь священника ни в городе, ни вблизи города… Детей возят для крещения почти за 100 верст… Но что всего хуже, что составляет варварство и зверство выше вероятия — в том же Полоцке тот же униатский владыка Кунцевич приказал вырыть недавно похороненные подле церкви тела умерших православных и бросить на съедение собакам как какую падаль…’ <...> Наконец выведенные из терпения жители Витебска, с помощью казаков, убили фанатика Кунцевича и тем дали повод иезуитам тогда же пустить об нем молву как о святом. Теперь же Рим считает благовременным окончательно и торжественно канонизировать Кунцевича для всего католического мира! Ред.’ (Там же. С. 15). Архиепископ Иосафат (в миру Иван Гаврилович Кунцевич, 1580—1623) — фанатичный пропагандист унии, отличавшийся бесчеловечной жестокостью, с 1618 г. возглавлял Полоцкую епархию, был убит жителями Витебска. В 1867 г. Католическая церковь причислил его к святым, провозгласив его патроном для Руси и Польши.
4 Владимир Иванович Ламанский (1833—1914) — славист-историк, филолог, этнограф, издатель и общественный деятель, профессор С.-Петербургского университета (1871—1888) и С.-Петербургской духовной академии (1872—1897), многолетний корреспондент Аксакова и автор его изданий.
5 Василий Михайлович Белозерский (1825—1899) — малороссийский общественный деятель, один из организаторов Кирилло-Мефодиевского общества (1845), за что был сослан в Петрозаводск (1847), журнал ‘Основа’, использовавший в качестве алфавита ‘кулишовку’, выходил в Петербурге под его редакцией в 1861—1862 гг.
6 Учредительный комитет (1864—1871) был создан в Царстве Польском для разработки и проведения в жизнь целого комплекса преобразований во внутренней жизни края (земельная политика, кредитование предприятий, отчисления из городских бюджетов в пользу больниц и школ и др.).
7 В Варшаве в 1864—1868 гг. П. А. Кулиш занимал должность директора по духовным делам и члена комиссии по переводу польского законодательства.
8 Имеется в виду почтовая конвенция с Пруссией, заключенная в Петербурге 21 мая 1843 г.
9 О Народном доме во Львове см. коммент. 16 на с. 201.
10 П. А. Валуев (см. о нем коммент. 7 на с. 158), министр внутренних дел (1861—1868), был заинтересован в направлении в Галицию своего ведомственного официоза — газеты ‘Северная Почта’ (1862—1868) и находившейся под его покровительством реакционной газеты ‘Весть’ (1863—1870), ратовавшей за пересмотр крестьянской реформы.
11 Речь идет о польском научно-исследовательском обществе ‘Оссолинеум’, или ‘Институт Оссолинских’, основанном в 1827 г. на базе частной библиотеки, учрежденной в 1817 г. во Львове, в здании бывшего монастыря сестер ордена кармелиток графом Юзефом Максимилианом Оссолинским и включившей частные собрания ряда знаменитых шляхетских родов. Это общество стало центром польской научной жизни.
Аксаков Иван Сергеевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Письмо редактора ‘Руси’ к Его Высочеству Князю Болгарскому, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1882
  2. Письма 1839-1848 годов, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1848
  3. Письмо Д. А. Кропотова, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
  4. Письма 1848-1851 годов, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1851
  5. Письмо И. С. Кравцова, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
  6. Письмо А. Б. Иваницкого, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
  7. Письмо И. Г. Кулжинского, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
  8. Письма С. А. Танеева, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1864
Электронная библиотека