Письма Е. Б. Фукса о последней войне французов с пруссаками
Письма Е. Б. Фукса о последней войне французов с пруссаками
І.
II.
III.
ІV.
V.
VI.
VII.
——
Письма Е. Б. Фукса о последней войне французов с пруссаками, Фукс Егор Борисович, Год: 1810
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Вы желаете, любезнейший друг, иметь от меня подробные сведения о прошедшей войне Пруссии с Франциею. К крайнему прискорбию моему не могу я в полной мере удовлетворить сему желанию вашему. Я прибыл в армию почти уже к концу войны: ибо через три недели моего в Тильзите пребывания начались мирные переговоры. Но для любопытства вашего могу сообщить вам некоторые замечания мои о прошедших действиях отрывками. Не могу об них говорить как самовидец, но буду пересказывать слышанное. Находясь в Мемеле, где пребывание свое имеет теперь и прусский королевский двор, имел я случай познакомиться как со многими прусскими офицерами, которые на театре войны были действующими лицами, так и с некоторыми ко двору принадлежавшими особами, и вы увидите в письмах сих сведения, от них заимствованные. А так как я пишу к другу, которого отлично почитаю, то и не имею нужды скрывать истину, напротив того намерен обнажить все чувства и мысли свои с должным чистосердечием. От вас же ожидаю снисхождения, если в письмах моих не будет сохранен порядок: я пишу не историю, а что мне в голову придет. Вы мне простите, итак, к делу.
Падение, столь скоро свершившееся, Прусской монархии, есть конечно происшествие, которое должно привести в изумление вселенную. Кто бы за несколько месяцев перед сим мог поверить, что государство сие — вознесенное гением Фридриха Великого на чреду первостепенных европейских держав, прославившееся героическими деяниями в семилетнюю войну, стяжавшее государственными доходами столь знатную казну — что сие огромное здание разрушится, так сказать, мгновенно? — Кто бы мог поверить, что неприятель так быстро нанесет повсюду столь смертельные удары? 10-го октября прошлого 1806 года передовые войска из 6000 человек под начальством принца Людовика разбиты и он сам убит. 14-го обе армии между Иеною и Ауэрштетом погребли свою славу, 20,000 пруссаков погибли. 24-го октября Наполеон уже в Берлине, 1-го ноября полковник Ингерслебен сдает маршалу Даву крепость Кистрин, 4000 отдаются в плен, 90 пушек достаются в добычу неприятелю. Колонна 4000 под начальством генерала Била после сражения 31-го октября отдает свое оружие генералу Бекеру, 27-го октября принц Гогенлоге с корпусом 60,000 заключает капитуляцию у Пренцлау, последствием которой была сдача Штетина. Такая же капитуляция была в Эрфурте, где генерал-фельдмаршал Меллендорф, 14,000 войска и 120 пушек достались французам. Герцог Виртембергский разбит при Галле. В таком жалостном положении находилась уже Пруссия, когда российское воинство вступило в ее пределы. Тогда уже в прусской армии распространился всюду страх, воинство было без начальников, и те, которые оставались, посрамили себя постыдными поступками. Глас народа изрек им уже свой приговор, и в позор им придут имена их до позднейшего потомства. Но не все были таковы. Были и достойные мужи, которые в опаснейшем положении показали величие духа, и тем заслужили признательность отечества.
События толь непостижимые останавливают ум каждого наблюдателя, и рождают в нем весьма естественное желание узнать, как все сие могло произойти? Исследование сих причин будет предметом моих писем. Я постараюсь, сколько могу, свесить их беспристрастно, и руководствоваться мнениями людей, общественного уважении и доверия достойных.
Начну в следующем письме, теперь прощайте на время.
Прежде нежели по обещанию своему возьмусь я за сию столь длинную цепь различных, отдаленных, ближайших и случайных причин, приключивших разрушение Прусской монархии, нужно нам непременно переселиться мысленно в век Фридриха, Что он был велик, сие нам известно. Деяния его, как философа, полководца и тонкого политика, прославляемы потомством. Каждый пруссак с благоговением произносит имя его. Итак, послушаем, что говорят здешние патриоты о политике сего ими боготворимого государя. Ось, на которой она тогда вертелась, была равновесие Европы. Ничто не могло отвлечь его от сей системы. Отсюда произошел Германский его союз, оплот, противопоставленный Австрии, непрерывно стремившейся к распространению своих пределов и своего над Германским корпусом владычества. Недремлющий страж сих весов никогда не преклонял он слуха своего ни к каким обольстительным внушениям о совершенном уничтожении королевства Польского. Он довольствовался токмо первым приобретением доставшегося ему удела, которое дало границам его некоторую прочную круглость, Польша же сама сделалась для силезских его фабрик колониею, из которой чрез Вислу получал он дешевыми ценами все ее произведения и съестные припасы для своих армейских магазинов. Едва наследник его на престоле, как вдруг уклонился он от правил сей политики — но какие же выгоды получил он от сего приращения? Силезия лишилась дотоле обильно получаемых из Польских провинций своих продуктов, Пруссия сделалась непосредственно соседственной державою России, и получила подданных, на верность которых положиться никогда не могла, да и в нужном случае едва ли была бы она в состоянии защищать новые сии столь обширные пределы. Но всего хуже то, что 1800 году, как по статистическим таблицам известно, были от тех провинций доходы 2,682,541 талеров, а расходы на содержание войск 2,903,553 талеров.
С самой эпохи раздела Польши ход прусской политики сделался совершенно превратным. Министр граф Герцберг, воспитанный в правилах Фридриха, отважился представить покойному королю с твердостью, достойною патриота, все опасности, которые Пруссию от перемены системы неминуемо постигнут и которые все последовали. Но представление было отвергнуто. С удовольствием читал я его три письма к королю, но с сожалением ответ короля. Итак, можно сказать, что с Фридрихом великим исчезло и благо Пруссии. Каждый пруссак сие чувствует, и в беседах всех здешних состояний повторяются беспрерывно со вздохами слова сии: Ja, menn der alte Friz noch lebte! Ах! когда бы старый Франц был жив!
Недавно разговаривал я с одним почтенным, сединами украшенным прусским полковником, имевшим счастье служить под знаменами сего прусского героя. Со слезами и с восторгом говорил он об нем. Одного однако не мог он ему простить, и именно, его неверия, и того, что он Вольтеру позволял писать ругательные насчет религии сочинения, и даже сам в том участвовал. По мнению его, сие имело вредное влияние на образ мыслей и на разврат нынешних офицеров. Грустно мне стало слышать, что и великие люди платили дань человечеству.
Нет ничего совершенного в подсолнечной.
И солнце и луна темнеют.
Прощайте.
Доколе воинство сохраняет приобретенное мнение о своей непобедимости, оживляется и подвизается великим духом полководца, дотоле победа конечно всегда бывает на стороне оного несомненною. Но когда общее сие мнение начинает упадать, тогда и дух войска начинает колебаться недоверчивостью к своим силам, а со временем и все ослабевает. — Для обнятия сей истины нужно пробежать хотя поверхностно историю прусского войска с начала существования оного по наше время, и мы увидим, сколь многим изменениям оно подвергалось, а это одна из главнейших причин тех гибельных неудач, которые недавно последовали.
В первый раз появились четыре тысячи прусских войск в тридцатилетнюю войну под начальствам государя их, курфюрста Георга Вильгельма, который умел вдохнуть в них героический дух, сражал ее с успехом с славными в тогдашнее время шведскими войсками и даже отважился противустать Тюреню. При Фридрихе I восшедшая сия заря померкла. Восхищенный приобретением королевского титла, занимался он блистательною пышностью двора своего и смотрел равнодушно на исполинские шаги Карла XII. Тогда должен был генерал-фельдмаршал уступать первенство камергеру. Наследник его, Фридрих Вильгельм, принял систему, совсем противную. Исчезли все придворные пиршества, их место заступили так называемые табачные коллегии (Tabats Kollegium), беседы и сходбища военных, где курились трубки, тогда уже всякий фендрик {Прапорщик.} смотрел презрительно с плеча на жалкого камергера, и Боже упаси обидеть потсдамского гренадера в 12 вершков! Это почиталось наравне с оскорблением величества. Но к счастью сего войска, вождем его был Леопольд Дессауский. Что король ценил токмо в одной форме, то сей направлял к лучшим намерениям, и сам герой начавшегося тогда столетия, Карл XII, должен был в Стральзунде уступить храбрости прусского войска.
Наконец сия, наилучшим образом составленная машина досталась в руки Фридриху единственному. Не форма ее ему была нужна, нет! он лучше своих предшественников умел ее завести и дать ей движение гораздо полезнейшее. Какое перерождение явилось в армии! какие блистательнее подвиги вознесли ее на верх славы! в каком совершенстве передал он сию армию своему наследнику! Здесь повторения о прошедшем не нужны. Со времени окончания Семилетней войны известно, какое ощущение собственного достоинства оживляло каждого прусского офицера, он поставлял себя выше всех состояний, и Фридрих умел поддерживать сие возвышенное чувство, так что всякий богатейший дворянин, и самый принц крови за честь себе вменял служить в его армии. Везде офицер брал преимущество над первейшим статским чиновником: вообще гражданское чиноначалие было в некотором уничижении и упадке. Система воинского правительства то предписывала. Воинское состояние было единою подпорою прусского престола, токмо в сем состоянии дворянство сохраняло дух древнего рыцарства. Без сего все бы исчезло. В продолжение мирного времени таковое предпочтение одного состояния пред другим порождало беспрерывные несогласия и раздоры между воинскими и гражданскими состояниями. Наконец революция Французская, истребившая дворянство, и одержанные тогда национальною гвардиею над регулярными войсками победы произвели на здешнее среднее состояние впечатление, которое сильно потрясло всю воинскую машину. Война на Рейне несколько поддержала ее, но беспрерывные неудачи в Польше, позорное оставление блокады Варшавской и таковые же бегства начали уже в полной наготе открывать бессилие прусского оружия. Fuimus Troes! — Офицеры, несмотря на то, не преставили и силились играть с дерзкою самонадежностью прежнюю блистательную свою роль, и тем подвергали себя токмо общему посмеянию. Но, Ауэрштет!.. Там гроб славы вашей, несчастные пруссаки, там погребает и вас и себя герцог Брауншвейгский.
В будущем письме получите вы краткую биографию сего замечательного человека.
Нет состояния, которое бы подвергалось столь многим, иногда справедливым, иногда кривым толкам общества, как состояние начальника армии. Мы видели примеры в древней и новейшей истории, что и самые победы полководцев не избегали нелепых суждений, кольми же паче без всякой пощады делается предметом всех поношений и ругательств потерявший всю армию, лишившийся и последнего горестного права сказать: все потеряно, кроме чести! В таком отчаянном и для смертного злополучнейшем состоянии находился герцог Брауншвейгский. Он на сражении лишился своего зрения, как будто бы для того, чтобы не видеть своего позора. Тотчас после сего несчастного дела явились ругательные сочинения. Во всех журналах напечатано письмо одного берлинского гражданина, в котором сей упрекает его или в измене, или в невежестве. Тут приведен был на память и прежний его манифест, в котором угрожал он и камень на камне в Париже не оставить. Правда, что таковое тогдашнее обнародование было весьма необдуманно и с тогдашним умовоспалением французов несообразно. Оно в одно мгновение поставило в ружье двадцать миллионов людей, пресекло все их междоусобия, соединило все умы и влияло в душу народа, за вольность ополчавшегося, новую силу, новую отвагу. Да и последний его манифест касался самой нежной струны — честолюбия победами возвеличившихся французов. Такие пятна пера производят поношение неизгладимое, которое переживает многие веки. — Жаль, что сей семидесятидвухлетний старец не положил предела своему честолюбию и не отрекся от титла военачальника заблаговременно. Вот история его жизни:
Карл Вильгельм Фердинанд, герцог Брауншвейг-Волфенбиттельский, родился 9 октября 1735 года, был сын владетельного герцога Брауншвейгского и сестры Фридриха II, короля прусского. В 1764 году сочетался он браком с сестрою ныне владеющего короля английского, Августой. Старший наследный его принц скончался в прошедшем году, а дочь в замужестве за принцем Валлийским.
Тщательно старался дядя его, принц Фердинанд Прусский, дать ему воспитание, нужное для военного поприща. Под предводительством его командовал он в Семилетнюю войну при союзной армии брауншвейгскими войсками, с похвалою отличился при Гастенбеке и Берзене, где союзники французами были разбиты, и при Крефельде и Миндене, где они опять одержали победу. В 1760 году командовал он передовыми войсками союзной армии, и вступив слишком отважно с французами в дело, был ими разбит, но отступление его доставило ему великую честь. Он при сем случае, и два месяца спустя, при Клостернампфе был дважды ранен. В 1761 находился он в сражениях при Виллиенгаузене и Варбурге, где французы, и при Иоганнисберге, где союзные были разбиты. При последнем деле получил он тяжелую рану в живот.
По окончании сей войны возвратился он в Брауншвейг, и в 1780 году по смерти отца сделался владетельным герцогом, но оставался в прусской службе. Царствование его было кроткое и всеми подданными прославляемое. Когда в 1787 году Фридрих Вильгельм II вознамерился напасть на Голландию, то вверил ему начальство над назначенною туда армиею. Он славился в Европе деятельностью и храбростью, которые показал в Семилетнюю войну, а более всего ознаменовал он себя в 1778 году в войне с Бавариею, где на трудном посту при Тропау в Австрийской Силезии умел удержаться против всей большой армии императора без малейшей потери.
Быв назначен в 1792 году главноначальствующим всех соединенных войск против Франции, издал он известный манифест, которому Дюмурье в письме к другу своему, генералу Бирону, приписывает единственно тогдашние успехи французского оружия. Как позорно кончилась та кампания, всем известно. Теперь винят его здесь за Ауэрштетское дело в том, что он не имел даже резервной армии, что не знал на Сале мест, чрез которые неприятель переправлялся, не умел его весьма удобно удержать, и назначил сражению неприличные и невыходные пункты, якобы умышленно, в отдаленности от своих владений. — Время обнаружит все и более.
Прощайте.
Ничто так не раздирает душу каждого пруссака, как то, что непростительная оплошность в Берлине доставила в руки победителей шпагу Фридриха Великого. Этот меч был некий священный памятник, к которому каждый подходил с благоговением, и сие безмолвное орудие, сильнее всякого пера истории, напоминало Пруссии о прежних ее победах и славе. — Сей меч ныне в Париже. — Поистине не можно не сочувствовать великости сей скорби, но смертным остается в утешение токмо то, что все на земном шаре подлежит превратностям и разрушению, что осталось нам от Афин, Спарты, Карфагена и Рима? Одни печальные развалины. Что получил Фемистокл в награду за спасение своего отечества? Изгнание. Какую пользу стяжал Александр от завоевания древнего мира? Смерть его все разрушила. Счастливо и блистательно началось военное поприще Помпея: как злодей, преследуемый законами, должен он был после Фарсальского сражения скитаться по пустыням, пока меч врага не пресек его мучений. Кесарь поработил гордый сенат и вольных римлян, вознесенный на вышнюю степень своего величия, приемлет он насильственную смерть от руки первого своего друга. Марий побеждает опаснейших врагов Римской империи тевтонцев с успехом, каковому еще и примера не бывало, он погибает от честолюбия соперника своего Силлы, а сей делается жертвою поносного и порочного жития своего. И ты, бессмертный Суворов! благодетель мой! и тебя уязвило жало зависти! Простите, я забываюсь.
Пора мне теперь приступить к важнейшему предмету, и сообщить вам некоторые примечания о различии между войсками прусским и французским. Я должен буду несколько распространиться, потому что сия столь великая разница между ими была главнейшею причиною победы последнего над первым.
Ныне уже не существует более общей идеи, которая бы народы друг против друга ополчала. Победы выигрываются теперь ни из рвения к религии, ни для защиты вольности, ниже духом древнего рыцарства, мысль о поддержании равновесия между государствами уничтожена последними войнами, вольность, столь сильно Франциею обуявшая, не может явиться в Пруссии. Чем же выигрывается ныне победа? Искусством в предводительствовании войск, национальною силою долго выдерживать войну, географическим положением сражающихся держав, их естественными или искусственными укреплениями и сосредоточиванием начальнической власти. Личная храбрость войск, их охота к сражениям, их неутомимость в походах суть причины случайные, но означенные выше остаются всегда главными как выигрыша, так и проигрыша в сражениях. Умственное мужество должно более быть в предводителях, нежели физическое в солдатах, ибо нет сомнения, что на кулаках француз не устоит против померанца или пруссака. Но к чему годна телесная сия сила при огне артиллерии?
Вести войну есть искусство, которому учиться надобно на войне. Посмотрим, сколько успели в том пруссаки со времени сражения при Торгау.
Шестьдесят шесть лет назад при Молвице выиграла прусская армия у храбрых, к войне привыкших австрийцев сражение потому токмо, что употребила железные шомполы и сравнила свой шаг. Это известно из истории. Наверно потеряла бы она то сражение, если бы австрийская армия употребила с помощью кавалерий артиллерию и прорвала сии тесно сомкнутые тонкие прусские линии. Но тогда сие было еще неизвестно. Фридрих II возвел на вышнюю степень то искусство, чтобы армию, яко машину из многочисленных частей составленную, двигать, развертывать, соединять, подавать вперед и назад, и доколе соперники его занимались сими его действиями и почитали оные величайшим мастерством, дотоле победа была нераздельною спутницею прусских войск, но когда в буре Французской революции вся нация слилась так сказать воедино, и сия масса толпами, не по правилам расположенными, но рассеянными сперва разбила и истребила регулярно ранжированные армии, а потом, подобно стаду пчел, беспрерывно умножаясь, нигде не могла быть остановлена: тогда из сего нового образа войны родилась и новая система, которую в совершенстве обнял еще и прежде дух генералиссимуса, князя Италийского, и он следовал ей в Италии. Вот что, он называл натиском (impulsion).
С 1795-го года, по заключении мира, непростительную сделала Пруссия ошибку, что осталась при старинной военной своей системе. Закоренелые предрассудки стариков генералов не позволяли вводить ни малейшей отмены в теорию и практику сей науки.
Новая сия французами принятая военная система требует непременно от солдат познаний и неослабной деятельности в мирное и военное время. Во французских армиях, где нет никаких изъятий и привилегий, где солдат, знающий сию науку, повышается чинами, там уже она пятнадцати лет процветает.
В прусских армиях имеют силу наследственного преимущества: простой солдат почитается токмо частицею машины, нравственнее образование и познания его ни к чему не полезны и не ведут его также ни к чему. Как машина стоит он в ружье, как с машиною с ним и поступают. Он не иное что, как неодушевленное орудие, он не может иметь никаких видов к поправлению своего состояния повышением, в нищете провождает он жизнь свою, и за малейшее упущение наказывается жестоко. Одна корысть, или чаяние скорого мира, или палка, принуждают его вдаваться в опасность. Сверх того климат, воспитание, пища, образ жизни и тому подобные делают многих прусских солдат угрюмыми, нерасторопными и ленивыми.
Напротив того во французских солдатах какие сильные поощрения к победам! Там все препятствия к восхождению на вышнюю степень устранены, и пред глазами есть примеры, что иной из низкого состояния быстро взлетел на высоту полководца. Таким образом славе каждого солдата, его повышению и временному благосостоянию какое открывается обширное поле! Одними моральными средствами подстрекает его генерал к выполнению обязанности. Физические, как-то палка, шпиц-рутен и проч., ему совсем не нужны.
Если он делается инвалидом, то государство печется о его содержании, если он умирает на поле сражения, то наследники его не предаются произволу судьбы.
По старинной прусской системе состояние офицерское составляло междуточие в машине, а так как он употреблялся токмо орудием, то для цели мало нужды было в его познаниях и нравственном образовании. Если он знал регламент и механическую службу, то был в своем совершенстве. Дабы тверже привязать его к сему посту, умел дух Фридриха породить общественную идею воинского point d’honneur. Но все сие с течением времени начало упадать. Были люди, которые чувствовали всю нелепость такового образования, но никто не смел восстать против общего господствующего мнения. С такими-то предрассудками вступает прусская армия в Ауэрштетское дело. В порядке баталии выступает она в марш, быв составлена из инфантерии и кавалерии, и полагаясь по-старинному на сомкнутые ряды длинно и точно протянутой своей инфантерии, подкрепляемой по сторонам кавалериею, смешанною с артиллериею. Наполеон Фолардским конусом легкой артиллерии, маскированной кавалериею, идет прямо в центр, колеблет и прорывает линию — и пруссаки разбиты. — Инфантерия их, изуродованная тактическими движениями, не приучена в изнурениям поспешных походов, бросает оружие, бежит, и тут начинается такой беспорядок, о котором мне самовидцы пересказать не умели, и которого я описать не в состоянии, да едва ли какое перо и способно изобразить сей хаос. Заключу еще свои примечания тем, что нигде столь не нужно единство власти, как на войне. Во французской армии начальствует Наполеон один, а в прусской целый ареопаг: Брауншвейгский герцог, Мелендорф, Рихель и многие другие. На что мне занимать вас способами, как бы и сию неудачу можно было поправить, они все были отвергнуты. Нам остается токмо сожалеть, если видим, что ум полководцев по закоренелости предрассудков не хочет идти наряду с новыми открытиями времени. Последствия всегда соответствуют сим безрассудным предубеждениям. Прощайте.
Из последнего письма моего видели вы, каким пагубным последствиям подверглось прусское войско от того, что начальники оного не хотели согласиться на нужные отмены в тактических своих правилах. Теперь можем мы заключить с достоверностью, что для одержания победы нужны: 1-е. всеобъемлющий ум главного начальника, 2-е. искусные генералы, и 3-е. общий военный дух солдат.
История всех веков прошедших и нынешних показала нам, что везде военные предприятия были увенчаны успехами, где полководец знал, в чем состояла истинная сила его неприятеля и недостаток в собственных его войсках. Таким образом фивский Пелопид делал чудеса в войне против гордых спартанцев. Сперва старался он вдохнуть в необвыкшее еще к сражениям войско свой дух и мужество. На сей конец избегал он тщательно генеральных сражений, дабы в вылазках и внезапных нападениях с большею достоверностью одерживать победу. По истреблении мало-помалу в фивянах мысли о непобедимости спартанцев, одержана была товарищем его, Епаминондом, при Левктре победа, где 6000 фивян разбили 11 000 спартанцев, но и тут новый маневр — веденный в косвенном направлении фаланг — решил успех оружия. Достоинство мудрого полководца должно также стоять и в том, чтобы, руководствуясь примерами истории, переменять образ военных своих движений. Не был ли Фридрих Великий при Дейтене Епаминондом, при Праге Александром, а в Моргаузском сражении кесарем при Факсале? Мог ли бы он, при всем обилии своего гения и счастье оружия, выдерживать без сего столь долговременную борьбу?
В новейших военных происшествиях Франции видели мы столь многие подражания примерам древности, видели усовершенствования их армии по всем частям. Правила вольности и равенства умножили число выходцев между французскими офицерами. От этого армия лишилась большей части изнеженных людей, которых места заступали здоровые, знающие дело свое унтер-офицеры. Счастливое и столь скорое изгнание из пределов Франции неприятеля, одержанная победа при Емаппе воспалила дух новых французов. Благоразумное и осторожное уклонение от генерального сражения после несчастного для них дела при Нейервиндене, вступление в малые сражения с форпостами, в которых они почти всегда имели поверхность, новая тактика тиральеров, изобретение великого воинского ума Карно, дабы дать большую поворотливость неопытным национальным гвардейцам, столь полезное разделение войск на новые бригады и дивизии, которое он же основал, большая легкость и оборотливость, данные им войску чрез уничтожение излишних обозов, так чтобы офицеры, начиная с капитана, наряду с солдатами шли в походах пешком — все сии перемены во французской армии были не токмо с обстоятельствами времени сообразны, но и проложили путь к великим намерениям, и после такового постепенного преобразования при великом своем многолюдстве начали они жадничать генеральных сражений. С того времени счастье и случай начали также возводить из низкого состояния на степень генералов людей, которые возросли в отважных идеях. Генерал стремился на подвиги, дающие бессмертие, солдат порывался быть генералом. Пешком, с сумою на спине, проходил французский офицер с своими солдатами от десяти до двенадцати миль в сутки, а в прусской армии, по переходе шести миль, силы были уже истощены, да на несколько миль останавливали поход множества повозок. Перенося всегда театр войны на неприятельскую землю, не имели французы нужды в магазинах и довольствовались токмо малым числом лошадей для тяжелых своих орудий, прусская же армия поглощала миллионы из государственной казны для учреждения к великому отягощению поселянина магазинов, которые, нередко обнаруживая перед неприятелем их намерения, или доставались ему в добычу, или же пожираемы были корыстолюбием прусских провиантских чиновников. Все сии чиновники, без разбору определяемые, зная что по окончании воины останутся без пропитания, почитали обязанностью грабить казну без пощады. При таковых и многих других преимуществах французов пред пруссаками можно ли удивляться, что на стороне первых был выигрыш? Сим оканчиваю я переписку свою о сем предмете. Весьма бы хотел я вас занять подробностями Ауэрштетского сражения, но так как я получил доныне сведения разнообразные, одни другим противоречащие, то, для избегания в суждениях своих пристрастия, прилагаю здесь план той баталии. Взяв в руки известный бюллетень французской армии и реляцию прусской, не без пользы увидите вы все движения обоюдных войск, Теперь занимаюсь я операционною картою, которая пояснит сей план, и тогда можно мне будет с большим удостовереньем в истине сказать что-либо общеполезное, а сим приобрести и продолжение вашего дружества. Прощайте.
Фукс Е.Б. Письма Е.Б.Фукса о последней войне французов с прусаками // Вестн. Европы. — 1810. — Ч.51, N 9. — С.3-28.