Василий Немирович-Данченко
Василий Немирович-Данченко
Певцы Сокодавера
Певцы Сокодавера
———————————————————-
Певцы Сокодавера, Немирович-Данченко Василий Иванович, Год: 1892
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Яркое солнце, мрачные дома… Вверху черные дворцы и башни, внизу — далеко-далеко унылое плато бесплодной Кастилии… Синее строгое небо опрокинулось над готским городом… Мы на площади Сокодавер. Как здесь все резко, преувеличено! Лучи не светят, а горят и жгут, уж если тень ляжет, так и она точно черная ночь рядом с белым днем… Вон под старою аркой с гербом давно угасшего рода — слепые певцы. Как мало здесь изменилось с тех пор, как таких же слушал император Карл V! Пожалуй, что и лохмотья те же! А уж типы-то наверное!.. Вы помните этот удивительный день, когда триумфатору казалось, что весь мир переполнен его славою? В своем Алькасаре, обращаясь к царедворцам, он воскликнул: ‘я думаю, теперь в Испании нет сердца, которое бы не билось за одно с моим’!.. Еще бы! Гордые халифаты Африки впервые смирились перед мечом императора. Пираты были уничтожены и на все Средиземное море его черный орел бросил суровую тень своих могучих крыльев… Надо же было ему выйти на эту самую площадь Сокодавера!.. Еще ранее, проходя и проезжая по ней, он замечал толпу, неизменно собиравшуюся в тени старой башни, в одном из ее углов… На этот раз Карл V заинтересовался: что бы это могло быть такое? Оттуда доносилась печальная ритурнель гитар. Старческие голоса пели что-то… Государь обратился с вопросом к свите.
— Это не стоит внимания вашего величества.
— Однако?
Оказалось, что изо всех придворных только один и знал, в чем дело.
— Галисийские певцы… Народ мрачный… Ничего не стоящий… Их нельзя и сравнивать с нашими веселыми андалузцами.
Карл V подошел. Толпа расступилась. Она не кричала ‘vive’. В ее настроении не было того, к чему приучили императора ‘верные и благородные’ толедане.
— Что у вас здесь?
Молчание… Люди (безмолвные и сумрачные) стали мало-помалу расходиться.
— Я спрашиваю, что здесь?
У самой стены сидело трое слепцов с гитарами. Они не могли видеть, что перед ними сам Карл V, только почуяли суматоху и встревожились. Последние отзвучия их струн казалось еще дрожали в воздухе. Вдруг Карлу V пришла в голову блажная мысль. Он любил театральничать великодушием и щедростью.
— Вы откуда? — спросил он у нищих.
— Из Оренсе, сеньор-кавальеро. Из Оренсе — города гидальго и нищих.
Король улыбнулся. Галисия в то время была, еще вернейшею из провинций, за что Филипп II впоследствии залил ее слезами и кровью…
Карл V швырнул кошелек с золотом на гитару одного из певцов. Ее струны вздрогнули и загудели.
— Должно быть богатый? — шепнул тот соседу.
— Спойте мне песню, которую вы только что пели…
— Вашей милости она не понравится.
— Почему? — благосклонно улыбнулся император.
— Это песня бедных. Она родилась в дымных лачугах Леона и Астурии. Для богатых и знатных мы поем другие — андалузские и валенсианские… В Андалузии и Валенсии много солнца и смеха.
— Пойте ту, которую вы пели сейчас.
Нищим было заплачено хорошо. Они во всю свою жизнь не только не имели, но и не ощупывали такой массы золотых…
Послышалась печальная ритурнель, такая печальная, что, по словам легенды, императору даже плакать захотелось. Каждый звук ее не взвивался к синему небу, а падал наземь, как слеза. Струны верно передавали: как стонет сердце человеческое, как оно болит и исходит кровью в непосильных муках. Когда последний аккорд этой ритурнели замер под зноем и светом, один из нищих запел. Сначала Карл V не понял что это — жалоба или плач? Да и сверх того слова песни отличались от благородного кастильского наречия. Так действительно говорили в дымных хижинах Астурии.
— ‘Хуана, Хуана!.. Что ты каждое утро и каждый вечер выходишь на высокую гору? На высокую, высокую и стоишь на ее утесе и смотришь вдаль Целый день и целую ночь ты плачешь потом, запершись и сидя у холодного очага во мраке’.
— ‘Я смотрю как восходит и заходит солнце’…
— ‘По солнцу не плачут и ночь тоже не провожают слезами. Кого ты ждешь — по той дороге, что легла к нам через горы? Хуана, Хуана, кто ушел по ней от тебя’?..
— ‘Пять лет назад король взял моего сына Хосе, одел его железом, дал ему меч в руки и увел с собою по этой дороге — далеко-далеко. После того опустела моя хижина и очаг ее погас’.
‘Для кого я стану зажигать его? В нем одни пауки вьют свою сеть… Пять лет я хожу на высокую гору, пять лет утром и вечером смотрю, не покажется ли вдали мой Хосе’.
— ‘Хуана, Хуана! Разве ты не слышала как император разбил неверных в далекой Африке? В слепом страхе бежали перед ним в пустыню враги и ее жаждущие пески досыта напоила кровь неверных’?
— ‘Что мне за дело до его побед? Мне ли им радоваться, когда мой Хосе, может быть, лежит теперь на этих песках, бессильно раскинув руки, и черный ворон уже выклевал ему глаза?.. Разве эти победы вернут жизнь ему, огонь моему очагу, счастье моему сердцу, улыбку моему лицу, работника — нашему саду’?
— ‘Хуана, Хуана! Или ты не слышала проповеди нашего капеллана? Он говорил о том, что само небо благословило Карла V, сам Бог послал ему победу и христианский крест засияет теперь над последними мескитами арабов’.
— ‘Что мне за дело до мескит и других прекрасных вещей, которые существуют только для тех, кто может платить за это? Небо ведь спокойно смотрит на мои пустеющие нивы, на мою холодеющую лачугу. Капеллан ни разу не послал утешения в мое осиротевшее сердце. Я не могла ему принести петуха в воскресенье и индюка в большой праздник. Он называет меня грешницей потому, что мне нечем заплатить за его молитвы! Хосе, мой Хосе, зачем ты ушел от меня? Хосе, мой Хосе, зачем в миг разлуки ты не поразил мне сердца мечем, врученным тебе Карлом! Беда нам, беда! Слава и победы — ему, кровь, нищета и страдания — нам! Кто будет за нас говорить небу? А за него во всех храмах молятся капелланы’.
Опять послышалась длинная ритурнель гитар. Лицо Карла V было мрачно. Когда струны смолкли, второй нищий запел уже не таким страдальческим голосом. В тоне его песни слышался гнев… Она уже не падала слезами оземь, а с силою уносилась в голубую высь…
‘Мы шли мимо бедных деревень, запустелых полей, мы как сокровище собирали слезы несчастных в наши гитары, жалобы их в наши сердца. Мы ослепли от зрелища страданий. И теперь, когда мы дотрагиваемся до наших струн, с них вместо веселых песен капают слезы, когда Хотим петь — невольно жалуемся и стонем’…
Новый напев струн… Темные тени бежали по лицу Карла V. Свита потупилась, затая дыхание. Ждали вспышки гнева. Такая тишина стояла кругом, точно все замерло и приникло в ожидании грозы. Вот-вот ударит молния и прокатится гром… Только одни певцы были спокойны. Они ничего не видели своими незрячими глазами.
Третий нищий вдруг запел… И, казалось, какие-то хищные птицы сорвались с своих голых утесов и кричат от злости и муки, так резко и грозно звучал его голос.
‘Хуана, Хуана, близок час!.. Близок час!.. Ты умрешь, а когда-нибудь умрет и Карл V. Смерть равняет короля и нищего. И тем и другим в могиле надо одно и то же место. Тление уничтожает главу как покрытую венцом власти, так и струпьями проказы. Хуана, Хуана, близок час, близок! Оба вы предстанете пред судилищем Божьим. Когда тебя спросит Христос Иисус, ‘что ты можешь сказать Ему’? — призови Мадонну, кроткую, чистую Мадонну, которая тоже плакала о своем Сыне кровавыми слезами. И когда Пресвятая придет на зов твой, — спой при короле Карле свою песню. Спой, как ты ее сейчас пела перед нами! Спой эту песню, и ты увидишь, что молитвы капелланов слишком тяжелы. Они бессильно остановились на полдороге к небу. Бог их не слышит. К его престолу доносятся только слезы несчастных. Им и счет, и почесть, и слава на небесах. Хуана, Хуана, когда Господь тебя, спросит: ‘Чего же ты хочешь? Какого наказания просишь Карлу, могущественному императору, целого мира’? — прости его, Ты, слабая, помилуй того, перед кем теперь трепещет вселенная. Прости его от всей души, потому что он в счастье своем — несчастнее нас, в могуществе — слабее последней слезы твоей, в блеске и величии — слепее и темнее вашей слепоты… Прости его, Хуана! Именем твоим люди не станут пугать своих детей, а славный в великий повелитель мира на целые века и народы бросит свою зловещую тень’.
Придворные схватились за мечи.
Карл V остановил их одним движением руки.
— Оставьте беднякам песню и слезы. Если мы у них отнимем и это — от страданий их погибнет вселенная, померкнет небо и упадут звезды. Мы и они идем к одной и той же правде, но разными путями… Когда твоя Хуана, — обратился он к последнему нищему, — запоет перед престолом нищего, приятель, то я соберу всех несчастных страдальцев-христиан, мучившихся в злой неволе у неверных и освобожденных мною. Может быть Бог и их захочет услышать?..
Карл V отошел, но, пройдя несколько шагов, обернулся.
— Не трогать этих нищих, пусть свободно поют свои песни.
В ту же ночь он вдруг проснулся и встал.
Мрак его спальной весь казался наполненным какими-то темными призраками. Мимо его лица шелестели широкие рукава их траурных одежд. Глаза их горели печалью и мукой.
— Кто здесь?.. — чуть слышно спросил повелитель.
И тихо, тихо, точно стучась в его сердце, послышалась робкая жалоба:
— Где наши дети?.. Король, отдай нам детей!..
Скоро Карл уехал из Толедо. Вернулся он через неделю и, вспомнив нищих, пошел на площадь Сокодавера. Также был ярок день и мрачны дома, также горячо жгло солнце… Но певцов не было нигде. Народ веселился вокруг шутов, ломавшихся там, где еще недавно плакали и жаловались струны. Он уже гораздо громче встречал своими восторженными криками могущественного повелителя.
— Где нищие Сокодавера?
Все молчали. Свита или не хотела, или не решалась говорить.
— Где нищие, что пели здесь в углу? — спросил Карл V какого-то ротозея, оравшего ему ‘vive’!
— Нищие?.. Их повесили…
— Кто, когда?..
— Несколько дней назад, главный альгуазил. ‘Главный альгуазил’ был тут же…
— За что ты их повесил?
— Государь, в своей нечестивой песне они осмелились потешаться надо мною… И песню эту такие же оборванцы стали повторять на улицах Толедо…
Источник текста: Сборник рассказов ‘Сполохи’. 1892 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.