Время на прочтение: 45 минут(ы)
Поэт-пародист и драматург, друг народа.
К истории литературного и общественного движения первой четверти XIX века.1
Век Екатерины и первые годы царствования Александра I в связи с великими событиями и переворотами на Западе естественно вызвали тот ускоренный рост политических и общественных, умственных и литературных влечений, интересов и запросов в нашем отечестве, которыми характеризуется вся первая четверть прошлого века. В общественной атмосфере и настроении почувствовался дух бодрости и новых животворных начал, под влиянием которого воспрянувшие духовные силы и свободолюбивые тяготения нашего наиболее интеллигентного и образованного общества устремились с каким-то неудержимым, захватывающим увлечением в наиболее тогда доступную их проявлению область, в область с одной стороны — исторического и философского самопознания и изучения, с другой — культа слова и литературной формы, поэтического творчества и сценического искусства. До какой степени были сильны и заразительны эти стихийные порывы и вкусы к литературе и к поэзии даже еще до появления Пушкина и его спутников на литературной арене, как они увлекали и притягивали к себе даже тех из тогдашней молодежи, кто по обстоятельствам судьбы своей не могли ни избрать литературу своей профессией, ни посвящать ей большую часть своих досугов, — этому имеется много свидетельств и примеров. В ком только успевало в юные годы проявиться сколько нибудь яркое дарование в том или другом литературном роде, тот, несмотря ни на что, не мог не увлечься и не заплатить своей дани умственному тяготению и духу времени и невольно приобретал нередко такую известность и популярность среди современников, что авторское имя его, хотя часто и с очень скромным литературным наследием, доходило до потомства и не пропадало бесследно в истории литературы.
Об одном из таких авторов, известном в свое время (в первые два десятилетия ХIХ в.) талантливом пародисте и драматурге, немногие произведения которого представляют собой очень характерное и, несомненно, незаурядное литературное явление, отмеченное в истории литературы2, но который ныне широким кругам неизвестен, уместно будет вспомнить в 100-летнюю годовщину его смерти.3
Осенью 1807 года был привезен отцом к родным в Петербург из Москвы получивший там прекрасное образование в знаменитом Московском Благородном Университетском пенсионе 15-летний юноша и был определен волонтером-подпрапорщиком в Л.-Гв. Измайловский полк в роту небезызвестного П. П. Мартынова, тогда капитана, впоследствии генерала и Петербургского Коменданта. Необыкновенно живой, веселый и сердечный, этот юноша своим открытым, пылким и симпатичным нравом, своею разностороннею талантливостью быстро приобрел любовь своих товарищей. Он невольно становился душою молодого общества, в которое попадал, умея привлекать и объединять людей. Обладая при этом недюжинным литературным и драматическим талантом, замечательным мимическим даром, остроумием и находчивостью, он не замедлил проявить эти способности в полковой среде. Неудивительно поэтому, что он быстро выдвинулся и приобрел довольно широкую популярность в кругу гвардейской молодежи.
Уже через год по приезде в полк в 1808 г. его можно было видеть часто в кругу своих товарищей-измайловцев, развлекающим и потешающим их образчиками своего редкого драматического, особенно комического и декламаторского искусства, и между прочим декламирующим сочиненную им на своего ротного командира, капитана Мартынова, поэтическую шутку в форме остроумной пародии на оду ‘Бог’ Державина, вызывавшую каждым куплетом неудержимый смех у слушателей. Вскоре эту забавную оду знали наизусть не одни близкие товарищи автора и не одни измайловцы: она быстро распространилась и ходила по рукам вообще в военных кругах и в Петербургском обществе.
Этим юным, но уже популярным подпрапорщиком был сын рязанского землевладельца, заслуженного участника бесчисленных походов Суворова и Румянцева, секунд-майора в отставке Н. П. Семенова Петр Николаевич (из старинного рязанского рода Семеновых), будущий отец двух известных деятелей крестьянской и других реформ эпохи Александра II, приобретших почетное имя также и в русской литературе и науке — (им принадлежат важнейшие труды по истории крестьянской реформы), именно автора нескольких работ по ботанике и известного переводчика Мицкевича — Николая Петровича Семенова4 и славного нашего натуралиста, географа и статистика Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского5, и сестры их также писательницы, между прочим, автора ‘Семейной хроники’6 — Наталии Петровны Грот (жены академика).7
Волею судьбы большим литературным дарованиям Петра Николаевича Семенова не суждено было развиться в полной мере, как вследствие выпавшей на его долю житейской карьеры (военной), тек и вследствие ранней смерти в пору расцвета сил (40 лет) . Но жизнь его прошла не бесследно и он оставил по себе не только прочную память в потомстве своею светлою и высокоблагородною личностью, своею филантропическою деятельностью на пользу народа, своими гуманно-прогрессивными стремлениями, увлекшими его уже в довольно зрелом возрасте к поступлению в число членов известного тайного общества ‘Союз благоденствия’, но и не забытое, хотя и скромное, имя в истории нашей словесности первой четверти минувшего века. П. Н. Семенов настолько сам не заботился об увековечении своего авторства, что хотя его произведения и пользовались известностью и популярностью у современников — и в обществе и на сцене — и отчасти были напечатаны (впрочем анонимно), но литературной историей и критикой они были (из-за этой анонимности) закреплены за своим автором лишь спустя несколько десятков лет, т.е. в начале 1860-х годов, и это — не смотря на то, что смерть его в 1832 г. была тогда же отмечена ‘Северной Пчелой’, поместившей известие: ’28 мая скончался в Тамбовской г., Липецк. у., в селе Елизаветине драматический писатель, гвардии капитан П. Н. Семенов на 41-м году от рождения. Кто не знает его забавной, замысловатое и оригинальной оперы ‘Жидовская корчма’? Он оставил в рукописи комедию ‘Митюха Валдайский’ (пародия на трагедию ‘Дмитрий Донской’). Сверх того он перевел еще оперы ‘Амфитрион’, ‘Исступленный’ и ‘Федра’.8
П.Н. Семенов по годам своим (родился в 1791 г.)9, был на 8 лет старше Пушкина, а умер за 5 лет до кончины поэта, т.е. в 1832 году, следовательно он был его современником в довольно точном смысле слова. Но литературный талант П. Н. развернулся еще до поступления Пушкина в лицей и все, что он успел написать, относится к эпохе от 1807 г. до 1820 г., когда он по болезни совсем оставил Петербург и, выйдя вскоре в отставку (в 1822 г., формально в 1824 г.), поселился в своей Рязанской деревне и всецело отдался местной общественной по выборам и истинно-гуманной на пользу своих и вообще местных крестьян деятельности. В эпоху же своей Петербургской жизни, он как страстный любитель литературы и поэзии, увлекавшийся всеми новыми и крупными ее явлениями, и вращавшиеся в литературных кругах, — стал, конечно, восторженным поклонником нашего гениального поэта с самых первых его юношеских произведений, которые могли легко доходить до него через его младшего брата, лицеиста Василия Николаевича, пробывшего в Царскосельском лицее, как воспитанник второго выпуска, три года вместе с Пушкиным. Вас. Никол. Семенов, впоследствии известный цензор и сам литератор10, оставался и позже, в пору окончательного водворения Пушкина в Петербурге, в товарищески-дружеских с ним отношениях. Об этом, между прочим, есть свидетельство дочери Петра Николаевича, Нат. Петр. Грот в ее воспоминаниях (‘Семейная хроника’). Она рассказывает, как еще девочкой (лет 10) в 1830 годах (вероятно в 1836 г.) присутствовала при обеде, данном Вас. Ник., ее дядей, Пушкину и некоторым знакомым литераторам. ‘Это был, пишет она, единственный раз в жизни, что я видела Пушкина. Его курчавые волосы, живая речь и веселый смех очень сильно запечатлелись в моей памяти, тем более, что вскоре после того все оплакивали его безвременную кончину. Маменька ездила поклониться его праху, но нас (детей) за теснотою не взяли.’11
О том же Вас. Ник. Семенове идет речь в известном рассказе одного из его племянников, как они, однажды гуляя, встретили Пушкина, сопровождаемого толпой, кричавшей ему: ‘браво, Пушкин’ и аплодировавшей ему, и как В. Н. при встрече перемолвился с поэтом несколькими словами, что дало возможность его молодому спутнику близко видеть Пушкина, — рассказе, сообщаемом в ‘Пушкин. Заметках’ А. И. Маркевича.12
Первым, извлекшим из забвения авторское имя П. Н. Семенова и закрепившим за ним остававшиеся анонимными, затерявшимися и лишь библиографически известными немногие плоды его литературного таланта, был муж его единственной дочери академик Я. К. Грот, естественно заинтересованный судьбою, духовным существом и произведениями своего так рано похищенного смертью тестя (он умер в год выхода Грота из Лицея 1832 г.), которого лично он не знал, женившись на его дочери лишь 18 лет спустя. Библиографические справки и сообщения, посвященные им П. Н. Семенову, а равно и его брату Вас. Ник., как товарищу Пушкина, вошли эпизодической подробностью в круг его исследований и очерков по литературной истории пушкинской эпохи.
Все это, надеюсь, может оправдать мое желание восстановить сколько-нибудь для любителей литературы, на основании печатного и рукописного материала, мемуаров и фамильных преданий образ этого скромного, но достойного помина недюжинного писателя и деятеля, современника великого поэта, внесшего свою маленькую лепту в сокровищницу русского слова на заре ее поистине феноменального обогащения могучим творчеством пушкинского гения.
I. Детство. Московский Университетский пансион,
поступление в Л.-Гв. Измайловский полк. Петербургская родня.
П. Н. Семенов родился в 1791 году (22 окт.) в патриархальной, благонравной, патриотически-настроенной и чрезвычайно дружной семье. Это была семья того нравственного типа, который нам известен по таким выдающимся образцам, как напр, семья Тургеневых (Ив. Петр.), Аксаковых (С. Т.), Раевских и т.д. Родившись в родовом поместье (с.Салыкове) в Пронском уезде Рязанской губ.,13 он провел раннее детство в близком оттуда родовом гнезде своей матери (рожд. Буниной) — Урусове, Раненбургского у., куда отец переселился после женитьбы. Первоначальное образование он получил под руководством своей умной матери Марии Петровны, старшей сестры поэтессы А.П. Буниной и очень образованной гувернантки-француженки из Эльзаса (мад. Бруннер), благотворно влиявшей на умственное развитие детей. Жизнь в деревне, наблюдения над разными сторонами тогдашнего крестьянского и помещичьего быта должны были глубоко запечатлеться в чуткой, впечатлительной и пылкой душе мальчика, подготовивши его к восприятию будущих жизненных влияний всего им виденного, пережитого и испытанного, и дав определенное направление его нравственному развитию. Что же касается ранних литературных влечений П.Н., то к общим влияниям духа времени присоединились еще благоприятные семейные и личные обстоятельства и условия. Этими обстоятельствами были учебная среда и условия, в которых С. получил свое образование, и тот литературный круг, к которому принадлежала его петербургская родня и в который он попал, прибыв в Петербург и начав там свою военную карьеру.
Лет 10-ти С. был отвезен своим отцом в Москву и помещен в знаменитый благородный пансион при Московском университете. Этой-то исключительно благотворной и превосходной в воспитательном смысле школе, значение которой как настоящего плодовитого питомника в истории нашего просвещения, литературы и вообще духовной культуры, давно признано и общеизвестно, но может быть еще вполне не дооценено14, П. Н. обязан несомненно не только своим умственным развитием и литературными влечениями, но и силою, глубиною и непоколебимостью своих нравственных устоев и истинно-просветленных, гуманных воззрений, легших в основу его будущего самоотверженного служения благу народа. Когда С. поступил в пансион (в 1801 г.), из него выходил В.А. Жуковский, товарищами которого были, как известно, Блудов, Дашков, С. С. Уваров, Воейков и братья Андрей и Александр Тургеневы, сыновья директора университета И. П. Тургенева. Незадолго перед тем (в 1799 г.) под руководством почтенного инспектора пансиона А. А. Прокоповича-Антонского было основано в пансионе литературное общество под названием: ‘Собрание воспитанников Университетского Благородного пансиона’, которого первым председателем был воспитанник В. А. Жуковский. Прокопович, как 1-й председатель Общества Любителей Российской Словесности, устраивал и заседания общества в зале пансиона, где старшие воспитанники принимали публику, как хозяева дома. В пансионском литературном обществе подвизались рядом с Жуковским его молодые друзья и товарищи, составлявшие известный в литературе молодой тургеневский кружок (преемник старшего кружка с И. П. Тургеневым в центре), Эти собрания часто посещались почетными гостями, напр. И. И. Дмитриевым, Н. М. Карамзиным, здесь именно обратившим внимание на будущего славного поэта — Жуковского. Для оценки значения этого ‘Собрания’ учащейся молодежи следует иметь в виду, что оно задавалось (по уставу) не одними целями умственного и литературного образования: его задачей было и нравственное самовоспитание: образование в себе ‘нравственного характера’, душевного дружества, братской привязанности и доброжелательства к ближнему, следовательно, и благотворительности… В стенах училища и до Жуковского, и после него, вырастали и зрели многочисленные будущие русские поэты и драматурги, среди которых достаточно назвать хотя бы Грибоедова и Лермонтова. Среди искусств, которые вообще поощрялись в пансионе, драматическое искусство являлось особо покровительствуемым и популярным. Сценические представления входили в круг внеклассных занятий воспитанников: тут проявлялись и развивались и артистические их таланты. Одним словом, условия для развития молодых дарований были самые благоприятные. Известно, что многое из училищного быта и порядков и из литературных начинаний и традиций пансиона было вскоре с переходом и двух педагогов пансиона Малиновского и Кашинского (в 1811 г.) пересажено в новооснованный Александром I Царскосельский Лицей, куда были переведены или перешли семь воспитанников пансиона, ставших товарищами Пушкина (из них несколько особенно выдающихся), это были Вальховский, Матюшкин, Яковлев, Ломоносов, Данзас, Маслов и Раевский.
В такие-то условия школьной жизни, быта и товарищества вошел и поступивший в Московский пансион в 1801 г. юный П. Н. Семенов. К сожалению, о пребывании его и занятиях в пансионе мы не знаем никаких подробностей, кроме того, что он очень успешно учился, удостоился нескольких наград, а в 1806 г. за успехи в науках произведен в студенты университета, и что с ним одновременно учился в пансионе его двоюродный брат, сын тетки его, сестры отца его (Прасковьи Петровны Милоновой), известный и даровитый поэт-сатирик — Михаил Васильевич Милонов, очень рано умерший (1821 г.) на 29 году жизни (он был всего на год моложе Семенова)15. Не трудно однако же в общем себе представить благотворную обстановку их школьных лет. В моем семейном архиве сохранились и выпускные аттестаты того и другого16. Из них видно, что оба они учились тем же предметам лишь с той разницей, что, сверх общих им обоим, у Милонова значится еще: ‘красноречие и стихотворство’ и ‘российское законоискусство’, а у Семенова ‘логика и русский слог’, ‘российское практическое законоискусство’ и ‘военная архитектура’. На выпускных экзаменах они получили разные награды и призы за успехи в науках, при чем у Милонова прибавлено: ‘особливо в беллетрах‘, Поведение их отмечено как честное, добропорядочное и благородное. Милонов — одним из первых, лучших воспитанников, — произведен ‘от университета студентом’ в 1805 г., а Семенов — в 1806 г. Первый слушал лекции 3 года до 1809 г., а второй всего год, до 1807 г. Свидетельство Милонова подписано 19 авг. 1809 г. А. Прокоповичем-Антонским, а аттестат Семенова (в янв. 1809 г.) ректором Университета Ив. Геймом. Кстати, раз зашла речь о Милонове, который, между прочим, как сказано, учился и ‘законоискусству’ (тоже практическому), я не могу не отметить, что у меня сохранилась в отцовском архиве подаренная одному из Семеновых Вас. Николаевичу на память его дядей Буниным любопытная печатная брошюра17, свидетельствующая о том, как для практического изучения судопроизводства ставились в пансионе примерные (показательные) судебные разбирательства. Здесь изложено такое ‘действие’, и в нем участвовал и М.В.Милонов. Это, как гласит заглавие на 1-й стр., ‘Судебное действие, происходившее дек. 21 дня 1807 г, в Благородном Университетском Пансионе, во время годичного испытания юношества, обучающегося в оном Российскому Практическому Законоискусству, под руководством Коллежского Сов. Захария Горюшкина’. ‘Действие отправлялось в Уездном Суде, представленном в зале Благородного Пансиона, в виде Судебного места.’ Затем (на обороте первого листка) идет перечень действующих лиц. Самим уездным судьей был Вл. Мих. Прокопович-Антонский, племянник инспектора (впоследствии сенатор), старшим заседателем Н. А. Огонь-Догановский, а младшим М. В. Милонов и т.д.18
Таким образом, и Семенов, и Милонов, при разности своих жизненных карьер, обязаны очень многим в своем духовном развитии и прежде всего влечением к поэзии и вообще литературе, — своему пансиону. Если Милонов, обладавший поэтическим талантом, мог и при службе своей до известной степени посвятить себя литературному творчеству и стать выдающимся поэтом, то П. Н. Семенов, попав на совершенно друге поприще, давшее ему орудием саблю вместо пера, все-таки и здесь не совсем забросил своих также литературных природных дарований, развившихся в Московской школе, и сумел увековечить свое имя немногими, но очень популярными в свое время произведениями. Сопоставляя этих двух двоюродных братьев и товарищей, нельзя не отметить еще одной черты. Милонов, пройдя в пансионе систематически и специально школу стихотворства, конечно, в старом ложно-классическом духе, при всем своем тяготении к новому свободолюбивому общественному настроению начала века и природном сатирическом даре, принадлежит все-таки своей поэзией всецело старой литературной школе 18 века. Напротив, Семенов, избегший этого раннего порабощающего влияния рутинной ‘стихотворной науки’, остался в своем творчестве свободен и независим от всяких традиционных условностей, тем более, что и род его драматического таланта, комический и мимико-подражательный, сблизил его с самой жизнью и бытом, их простотой и безыскусственностью. В этом отношении его нельзя не поставить в ряд передовых писателей той эпохи. Оттуда вытекли его оригинальные пародии, его комические оперы и т.д., а также его сюжеты из народного быта.
В 1807 г. отец взял из университета еще не достигшего и 16-летнего возраста студента П. Н. Семенова и, отвезя в Петербург, определил подпрапорщиком в Измайловский полк, поручив его родственному участию своих родных, именно своей свояченицы, получившей уже известность в Петербургском литературном мире едва ли не первой талантливой русской поэтессы, Анны Петровны Буниной, и ее брата бывшего военного моряка Ив. П. Бунина, следовательно родных тетки и дяди Петра Николаевича. Анна Петровна Бунина, эта выдававшаяся не только умом, образованием, душевными качествами и очень привлекательной внешностью, но и поэтическим дарованием, русская женщина, страстно увлекавшаяся стихотворством, эта ‘десятая муза’, или русская ‘Сафо’, как ее подчас шутливо величали в литературных кругах, вращалась в петербургском свете и посещала дома своих покровителей А. С. Шишкова, Г. Р. Державина, П. С. Мордвинова, ген. Н. И. Ахвердова, бывш. воспитателем В. Кн. Николая и Михаила, и других19. Через них-то, а также близкого Шишкову М. И. Кутузова (буд. князя Смоленского), Бунина стала известной и Государю Александру I и сестре его Екатерине Павловне и обеим императрицам, принявшим в ней большое участие и, в виду ее малых средств, обеспечивших ей существование, а впоследствии лечение от постигшей ее тяжелой болезни пожалованием пенсии и других пособий и подарков. Ее старший брат Иван Петрович Бунин, моряк — лейтенант и адъютант адмирала Ханыкова, учредитель морского собрания в Кронштадте, участник шведской войны 1789 г., побывавший в шведском плену (см. рассказ об этом в статье Я. К. Грота об этой войне)20, был также весьма популярной личностью в тогдашнем Петербурге, своим жизнерадостным и веселым нравом и талантом занимать общество не уступавшею своему племяннику. Близко знавший его современник в своих воспоминаниях так характеризует его: ‘Ив. Петр. Бунин был известен всему высшему кругу Петербурга, как неистощимый весельчак, холостяк, умный, хорошо образованный, очень добрый, веселонравие его не имело границ, изобретательность в разнообразии удовольствий была бесконечна, где веселье, там он необходимый режиссер’21. Таковы были покровители, тетка и дядя Петра Ник. Быть может будет кстати здесь упомянуть в скобках, что из того же самого талантливого рода Буниных, как известно, и славный наш поэт Жуковский, а также современный нам даровитый писатель и поэт, почетный академик Ив. Алексеевич Бунин.22
II. Семенов в Измайловском полку. Ода ‘Капитан Мартынов’.
Пародия на ‘Димитрия Донского’ (Озерова).
Итак П. Н. Семенов, через своих родных сразу попал не только в общественные сферы, близкие к литературе, но и в круг тогдашних литературных светил, и это уже не могло не поощрить и не подзадорить его литературно-театральных влечений и дарований. Мы уже видели, как он не замедлил проявить их в кругу своих товарищей в Измайловском полку, как он дебютировал здесь в 1808 г. своей пародией на оду ‘Бог’ Державина. Пародии тогда были в моде. Ими увлекались и воспитанники Московского университетского пансиона. Ротой, в которую попал П. Н., командовал небезызвестный анекдотический в свое время служака-фронтовик и мелочный педант в службе, капитан Павел Петрович Мартынов, которого побаивались за строгость, придирчивость и ворчливость, но и любили за его добродушие, честность и правдивость. Он однако же известен был своей ограниченностью, чтобы не сказать сильнее, и скудною образованностью, о которых ходило в обществе немало анекдотов. По службе ему везло, благодаря его служебному усердию, честности и преданности своему делу и тому, что к нему очень благоволил Николай Павлович, долголетний шеф Измайловского полка, учившийся у него в юности военной выправке. Мартынов, оставшийся с измайловцами верным в декабре 1825 г., дослужился до генерал-лейтенанта и должности С.-Петербургского коменданта (в 1833 г.). Отзывы о нем (между прочим С. Т. Аксакова, бар. Корфа, Дивова и др.) собраны Б Л. Модзалевским в примечаниях к ‘Дневнику Пушкина’, где встречается его имя23. Внешность Мартынова была очень невыгодна: он был маленького роста и невзрачен. Естественно, он был часто предметом шуток и подсмеиваний полковой молодежи. Его довольно комическая фигура и учебные фронтовые чудачества и муштровка и подали мысль затейливому и остроумному подпрапорщику Семенову, которому претила эта истинная язва нашей военщины, воспеть его в пародии на оду ‘Бог’ Державина. Вот ее начало:
О ты, пространством необширный,
Живый в движеньях деплояд24,
Источник страха роты смирной,
Без крылий дланями крылат.
Известный службою единой,
Стоящий фронта пред срединой,
Веленьем чьим колен не гнут,
Чей крик двор ротный наполняет,
Десница зубы сокрушает,
Кого Мартыновым зовут.
А вот последняя строфа:
Начальник мой и благодетель!
Виновник бед моих и зла!
Арестов и похвал содетель!
Я слаб воспеть твои дела!
Но если славословить должно,
Подпрапорщику невозможно
Ничем иным тебя почтить,
Как тем, чтобы служить стараться,
С ноги во фронте не сбиваться,
И век во фраке не ходить.25
Я уже упоминал, как распространилась (конечно в списках) эта веселая шутка, как ее знали наизусть в полку и в военных кругах (до самых высот), и в обществе. Разумеется, ее знал наизусть и сам капитан Мартынов, не видевший в ней ничего себе обидного и может быть даже довольный распространением своей ‘славы’. Строгий во фронте, но очень добродушный в житейских отношениях, Мартынов и к П. Н. Семенову относился дружелюбно и по-товарищески, как старший офицер к младшему. Только во взглядах на внешнюю дисциплину они не могли вполне сходиться. Раз как-то (это было значительно позже, когда Мартынов командовал уже батальоном) Мартынов в присутствии нескольких офицеров стал говорить о том, как должен себя вести прапорщик при встрече с батальонным командиром. П. Н. (тогда прапорщик) предложил представить эту встречу в лицах. Мартынов согласился. Оба надели шинели, головные уборы и Семенов при встрече отдал честь начальнику по своему, без особых преувеличенных манер, слегка. Мартынов, отвернувшись от него, проговорил в сторону: ‘какой прапорщик невежа’. Семенов с своей стороны — тоже в сторону: ‘А ведь полковник то глуп’. Сказано это было с таким выражением, что все присутствовавшие расхохотались. ‘Да Вы ругаетесь, Петр Николаевич’, — воскликнул растерявшийся Мартынов. ‘Разве Вы забыли, полковник, что мы играли роли для разъяснения того, что может произойти при подобной встрече?’ Дружный хохот товарищей помирил обоих. Мартынов и впоследствии оставался дружески расположенным к П. Н., как и к поступившим вскоре после него в Измайловский полк его братьям — Николаю и Михаилу.
Под влиянием Семенова, его любви к литературе, особенно к драматическому искусству и его из ряду выходящему таланту чтеца и актера, в Измайловском полку участились офицерские литературные беседы и собрания, на которых читались произведения тогдашних корифеев — Державина, Дмитриева, Озерова, Фонвизина, Крылова, Богдановича и других, а затем стали устраиваться и сценические представления, интерес к которым возбудили особенно успехи Семенова, как актера (комика) в любительских спектаклях в причастных литературе сферах Петербургского общества. Это были начальные годы борьбы нашей с Наполеоном, и как раз в год поступления Семенова в полк, в 1807 г. в момент всеобщего патриотического подъема была поставлена 14 января на Петербургской сцене знаменитая трагедия Озерова ‘Дмитрий Донской’. Вероятно, чтение ее в том же году осенью в Измайловском полку (или в светском обществе) или слушание на сцене внушило П. Н. фривольную, игривую мысль, написать на нее пародию, взяв сюжет и форму, т.е. язык, из народного быта. Быть может на автора в этом случае оказало некоторое влияние все то, что он слышал по части критики ‘Дмитрия Донского’ и осуждения Озерова в доме Шишкова — со стороны самого Ал. Сем., ожесточенно нападавшего на ‘Дмитрия Донского’, т.е. на Озерова, за искажение характера Дмитрия, искажение старинных нравов, русской истории и высокого слога, за романический эпизод с Ксенией и пр. Шишков, переплетя экземпляр трагедии с белыми листами, исписал их собственноручно полемическими и насмешливыми выходками, которые читал своим друзьям, вызывая общий смех. Это не могло не производить впечатления и на молодежь26. Впрочем литературная шутка Семенова вполне соответствовала его острому, критическому уму и пристрастию к этой литературной форме. Свою пародию, написанную в 1808 г., автор стал читать отрывками своим товарищам в полку, и по их усиленным настояниям обработал окончательно в 1810 г. под названием ‘Митюха Валдайский’. Эта талантливая ‘трагикомедия’ или ‘зрелище’, как первоначально он ее назвал, быстро распространилась в обществе, пошла по рукам в многочисленных списках, но, конечно, ни тогда, ни позже, когда были попытки со стороны самого автора ее напечатать, когда, между прочим, она (в 1825 г.) была передана М. П. Погодину для представления в цензуру, ее напечатание не было разрешено. Когда лишь в 1861 г. она наконец увидела свет, напечатанная в ‘Библиографических Записках’ (NoNo 5 и 6) и отдельно, но по ошибке приписанная другому лицу (актеру Сандунову, так как была найдена П .А. Ефремовым в его бумагах в 1859 г.)27, и притом, как это установил в том же журнале (No 15, 1861 г.) Я. К. Грот, к сожалению, очень неисправно (с пропусками). О ней так отозвались в печати, по-видимому, со слов современника ее успеха (в С.-Петербургских Ведомостях)28: ‘Нельзя не поблагодарить издателя за сбережение этой в свое время наделавшей много шуму пародии, читавшейся в рукописи с такою же жадностью, как и ‘Трумф’ И.А.Крылова, тоже недавно изданный’. В списках пьесы имеется следующее ‘Предуведомление’ самого автора: ‘Шутка была началом пародии, сказано в предисловии к известной пародии Боало на трагедию Корнеля ‘Сид’. Несколько часов шутливого расположения духа, в кругу приятельском, равно произвело и сию безделку совсем не с намерением унизить превосходного ‘Димитрия Донского’, произведение славнейшего нашего любимца Мельпомены, и она не явилась бы никогда в свет при жизни знаменитого трагика (Љ 1816 г.), к сожалению, похищенного уже от муз раннею кончиною. Самый Вергилий имеет на Энеиду свою не одну пародию. Безделка сия никогда бы не была напечатана (очевидно, это писалось при редактировании ее автором к печати в 20-х годах), если бы рассеявшиеся неверные списки с оной, обезображенные переписчиками, не подали повода предложить ее в настоящем виде всем любителям забавного чтения, ищущим одних веселых минут в минутах своего досуга. Сверх того я должен заметить, что пародия сия написана не для театра, хотя и расположена совершенно по правилам оного, но так как пародия может иногда заставить смеяться зрителей и в самой трагедии, то автор ее, вовсе не имея желания вредить блистательному успеху ‘Димитрия’, никогда бы не хотел видеть представления ‘Митюхи’… Здесь следует сделать оговорку, что только на двух сценах, сколько нам известно, она давалась не раз. Это — на солдатском театре в ротах Измайловского полка, где она ставилась под руководством самого автора, и в 20-х годах на сцене Театрального Училища его воспитанниками, о чем рассказывает П. А. Каратыгин в своих ‘Записках’29. Академик Я. К. Грот в своем сообщении об этой пьесе30, сличив имевшиеся у него от родных автора списки с искаженным и неполным печатным текстом и дав главнейшие исправления и существенные пополнения текста (между прочим почти целым явлением), выразил (в 1861 г.) пожелание, чтобы со временем явилась в печати вполне исправленная редакция драмы. Действительно, в 1878 г. Ефремов, нашедший и первоначальный список, найдя другой в одном рукописном сборнике, сверив списки, напечатал пародию на этот раз с именем автора исправно в ‘Русской Старине’ (т. 23, стр. 321), с своим примечанием.
Сюжет ‘Митюхи Валдайского’ взят автором, очевидно, откуда-то совершенно случайно (т.е. голый факт происшествия мог быть почерпнут им из современной провинциальной хроники): он прямо выхвачен из жизни, незамысловат и зауряден, и представляет исключительно бытовой, нравоописательный интерес. Это — яркая, бытовая картинка столкновения двух групп уездного населения на почве откупных порядков и злоупотреблений в деле винной торговли. Сцена действия между гор. Валдаем и близлежащим Ям-Зимогорьем, ямщичьим поселком (или слободой), отправляющим почтовую гоньбу. Валдайские целовальники, предводимые Митюхой — поверенным при откупах (Валдайских и Крестецких), собираются жестоко проучить надоевших им своими грабительскими набегами на кабаки и хищением водки и пива ямщиков соседней почтовой станции Ям-Зимогорья. Последние со своим подзадоривавшим их станционным смотрителем Архипычем во главе, с своей стороны, обвиняя Валдайских целовальников в злоупотреблениях в торговле, хотя сами доставляли и продавали им ворованное вино, затеяли, предупредив первых, расправиться с ними с помощью своих односельчан. Ни та, ни другая сторона уступить и пойти на мировую не хочет, и вот дело доходит до настоящего жестокого побоища с кровопролитием и увечьями, в котором победа достается после жаркого боя Митюхе и Валдайцам, благодаря особенно личной силе и доблести Митюхи (действовавшего Ю la Димитрий Донской в трагедии Озерова) и помощи, оказанной местным ‘Земским Судом’. Разумеется, все эпизоды, начиная с романа главного героя, все роли и подробности трагикомедии пародируют таковые же в трагедии ‘Дмитрий Донской’, применительно к простонародным типам и нравам. Все достоинство и литературное значение этого произведения заключаются в талантливой, живой, драматической обработке сюжета в тесных условных рамках, даваемых пародией, а особенно в соприкосновении его с действительностью в жизненной правде изображаемого им быта и в бойкой, выразительной и хлесткой народной речи действующих лиц, т.е. элементах, столь чуждых еще современной литературе начала прошлого века.
Как уже было упомянуто, трагикомедия ‘Митюха Валдайский’, сочиненная в период 1808—1810 гг., была впоследствии отделана автором к печати в 20-х годах, уже по оставлении им Петербурга, когда он жил в деревне, но представленная в 1823 г. и затем еще через М. П. Погодина в цензуру, она не была разрешена к напечатанию31.
III. Семенов в свете, в литературных кругах, участие в любительских спектаклях.
Современные о нем свидетельства.
П.Н.Семенов не только сочинял, но и обладал редким сценическим талантом, увлекавшим его к частому участию в любительских спектаклях как в Измайловских офицерских собраниях, так и в частных домах известных литераторов и меценатов. На литературных вечерах он блистал столь же выдающимся даром чтеца, соединенным с удивительною способностью подражания и выразительной мимики, не уступавшее лучшим профессиональным актерам. В 1807 году, но еще до прибытия П. Н. в Петербург (что было осенью), с начала февраля месяца по настоятельному почину А. С. Шишкова устроились еженедельно, по очереди у четырех лиц, частные литературные вечера, на которые приглашались для чтения своих произведений также и молодые, начинающие литераторы. Этими четырьмя лицами были Г. Р. Державин, А. С. Шишков, друг Державина А. С. Хвостов, сановник и литератор (не граф — пресловутый пиит Дм. И.) и сенатор и член Рос. Акад. Ив. Сем. Захаров (по рассказам Жихарева, а по запискам Шишкова — Муравьев). Как известно, эти частные литературные собрания впоследствии (в 1811 г.) обратились в общественные под названием знаменитых ‘Бесед любителей Русского Слова’. Об этих частных еще вечеринках в первый период их существования рассказывает довольно обстоятельно известный С. П. Жихарев в своих интереснейших ‘Записках’32 и С. Т. Аксаков в своих ‘Воспоминаниях о Шишкове’. Кроме хозяев и их домашних друзей (напр. Н. С. Мордвинова и Мих. Ил. Кутузова), в ту пору принимали в них участие А. Ф. Оленин, Гнедич, Крылов, чл. Рос. Акад. П. Ю. Львов и писатель Ф. П. Львов, сатирик В. П. Горчаков, поэт кн. Ширинский-Шихматов, П. А. Кикин, А. Ф. Лабзин, В. Ф. Тимковский, Я. А. Карабанов, поэт Писарев и др., а из молодых, кроме самого Жихарева, выступали здесь очень немногие и малозначительные. Читали между прочим и произведения Крылова, Озерова, кн. Шаховского, С. Н. Марина, А. П. Буниной, которая и сама тут бывала. К сожалению, дошедшие до нас ‘Записки’ Жихарева как раз обрываются уже в мае этого 1807 г., Семенов же приехал в Петербург и поступил в Измайловский полк лишь осенью того года. Таким образом, в недошедшем до нас, к сожалению, продолжении этих записок мы без сомнения встретились бы с именем П. Н. и нашли бы о нем, вероятно, драгоценные подробности, так как он, посещая с осени 1807 г. дома Шишкова, Державина, Н. С. Мордвинова, Всеволожских и тетки своей А. П. Буниной, был без сомнения приглашаем и на литературные вечера, ими организованные.
Однако же до нас все же дошли кое-какие сообщения об его выступлениях в обществе, как талантливого чтеца и комического актера-любителя. Такое сообщение имеется в ‘Воспоминаниях’ С.Т.Аксакова33, переехавшего с семьей в Петербург на службу как раз в 1808 году. Он, как известно, сам страстный любитель театра и актер-любитель, встретился на этой арене в доме Шишкова и с П. Н. Семеновым. Вот как он об этом рассказывает. ‘Комедия в стихах Ефимьева ‘Театральное предприятие’ состояла из двух лиц: одного пожилого господина, затевающего устроить театр, и другого молодого человека, который, чтобы отвратить первого — своего хорошего приятеля — от этого предприятия, является для определения в актеры в разных видах и костюмах, дразнит и дурачит бедного антрепренера и наконец поселяет в нем отвращение к театру. Я играл любителя театра, а роль переодевающегося семь раз приятеля играл П. Н. Семенов, бывший тогда подпрапорщиком в Измайловском полку… Он был большой мастер передразнивать всякие карикатурные личности, и вся наша публика много смеялась от его игры. Моя роль была самая бесцветная, однообразная, нужная только для того, чтобы мог выказаться талант моего товарища…’ К этому Аксаков прибавляет, что в этом спектакле случайно и на его долю достались громкие одобрения публики за его находчивость и присутствие духа: ‘в одной сцене, где Семенов представлял толстяка, нижние пуговицы камзола у него расстегнулись, и угол подушки, из которой состояло брюхо, высунулся. Семенов смутился, но я взял его за руку, повернул к зрителям боком, закрыл собою, импровизировал какой-то вздор стихами, застегнул камзол Семенову, даже подсказал ему следующую реплику, — и пьеса сошла благополучно.’ Ив семейных преданий известен другой анекдотический случай, характеризующий мимико-продражательное мастерство П. Н. Семенова. В доме известного в свое время мецената, любителя музыки и театрала (его прочили одно время в директора театра в Москве) Всеволода Андреевича Всеволожского34 (отца приятеля Пушкина, Никиты Всеволодовича), с П. Н. Семеновым встретился драматический писатель Ник. Ив. Хмельницкий35. Знакомя с ним Семенова, хозяин шепнул последнему, чтобы он представился перед ним образованным, но пьяненьким молодым человеком. Семенов, подсев к карточному столу, за которым играл Хмельницкий, так удачно выполнил эту роль, что встревоженный Ник. Ив., отведя хозяина в сторону, сказал ему: ‘Пожалуйста, избавьте меня от этакого гостя. Мне больно смотреть на него. Вижу, что это прекрасный, но несчастный молодой человек.’ Узнав истину, Хмельницкий много смеялся с присутствующими, которым талант П. Н. был уже известен.
В 1811 г. после лагеря Семенов был произведен в прапорщики. В то время он, как неутомимый и умелый организатор и постоянный участник оживленных литературных бесед, чтений и сценических представлений в Измайловском полку, стал душою и любимцем в собраниях Измайловских офицеров. Уже тогда он завязал также дружеские связи с театральными деятелями (актерами и авторами) петербургской сцены и, конечно, был усердным посетителем театра, а несколько позже стал не только переводчиком драм (особенно комических опер), но и автором оригинальных пьес. В Петербург тогда наезжали из Москвы московские знаменитости, напр. чета Сандуновых, с которыми П. Н. был и по Москве очень дружен. Отчасти может быть и через них он приобрел известность в театральных сферах Петербурга.
Но эта литературно-драматическая деятельность его относится, главным образом, ко времени после Отечественной войны (с 1816 г.), а с 12-го года народная война с Наполеоном и отправка Измайловского полка в действующую армию увлекла храброго и мужественного П. Н. на доблестное поприще защиты родины, которой он отдался со свойственным ему пылом и самопожертвованием.
IV. Семенов в Отечественную войну. Плен. Возвращение. Поход в Вильно.
П.Н. Семенов проделал кампании 1812-1813 гг., но по несчастной случайности попал осенью 1813 г. после Кульма в плен к французам и прибыл в Россию лишь по взятии Парижа в 1814 году, вернувшись в ряды нашей армии, вторично бежав из плена. О его военных подвигах и всем пережитом им за эти годы мы имеем, кроме данных в документах и послужном списке, лишь несколько отрывочных сообщений в дошедших семейных преданиях, да еще в некоторых мемуарных рассказах. Но и эти немногие свидетельства очень рельефно рисуют энергичную, благородную и симпатичную личность П. Н. Семенова. Боевое свое крещение он получил в славном Бородинском бою, где он впервые выказал свою беззаветную храбрость и верность долгу. Вот известия об этом эпизоде из семейной хроники дочери и мемуаров его сына. В Бородинской битве, на знаменитой батарее, где покрыли себя бессмертной славой измайловцы, отстояв центр позиции, на которую устремлялись все усилия Наполеона, П. Н. Семенов, едва достигший тогда совершеннолетия, со свойственной ему пылкостью и храбростью сражался в передовой цепи охотников-застрельщиков. Неприятельская пуля ударила его прямо в грудь, но его спас (сохранившийся потом в семействе) толстый серебряный складень (из 3-х образов) — благословение его матери, оказавшийся согнутым. Полученная контузия при этом, а затем легкие контузии в ногу не остановили его. Вскоре, за выбытием из строя многих офицеров-товарищей, он в своем прапорщичьем чине принял командование ротою и геройски удержал свою позицию до конца сражения, когда французы, отброшенные в последний раз с защищаемой возвышенности, отступили. Кивер и сюртук его были прострелены в нескольких местах (о чем он упоминал сам в хранившемся у его дочери письме его из Бородина к дяде И. П. Бунину). За это дело Семенов был награжден золотою шпагою с надписью ‘За храбрость’, что было незаурядным при его малом чине. В моем семейном архиве сохранилась и грамота на эту награду, пожалованную 19 декабря 1812 г. Тут П. Н. сразу получил в среде товарищей репутацию одного из самых отважных и находчивых офицеров геройского полка. Заметим, что при Бородине был вторично (1-й раз под Смоленском) и опасно ранен его (по возрасту следовавший за ним) брат Александр, офицер Кексгольмского гренадерского полка, вскоре после того умерший от ран. (О нем есть воспоминания в записках Эр. Стогова).
О последующей кампании и участии С. во всех делах при Тарутине, Березине, при преследовании неприятеля как в пределах отечества, так и в Германии, при Люцине, Будишине и пр. получались от него известия родителями в деревне в частых интересных его письмах, которые читались в кругу родных и соседей. (К великому сожалению, письма эти не сохранились) . Так продолжалось до Кульмского сражения, когда известия прекратились, что вызвало, конечно, большую тревогу у родных. Под Кульмом 6 августа 1813 г., как известно, Измайловский полк покрыл себя новой славой, и П. Н. Семенов проявил и здесь не меньшую отвагу и доблесть, чем при Бородине. Но после этого сражения с ним произошел тот фатальный эпизод, который кончился его пленом. Дело было так. Перед Кульмом при отступлении союзных войск из Саксонии в Чехию, под напором французского корпуса генер. Вандама, русский обоз отстал, и о нем не было известий. После разбития на голову французов при Кульме и пленения самого ген. Вандама, командир Измайловского полка генер. Храповицкий, жена которого находилась при пропавшем обозе, командировал Семенова с небольшим разъездом для отыскания обоза, П. Н. отважно исполнил поручение: пробрался между частями отступавшего неприятеля, отыскал обоз, уже бывший в безопасности, но был затем отрезан французами от своего корпуса, должен был присоединиться к корпусу союзных войск (прусск. генер. Клейста), часть провианта передал корпусу, ненужную часть истребил и примкнул к нему волонтером со своими солдатами. Возвращаясь затем к своей части и заметив по пути возможность отбить у беспорядочно отступавшего неприятеля несколько пушек, он бросился на них во главе своих волонтеров и действительно отбил их, но наткнувшись затем на более сильный кавалерийский отряд, он был окружен и после геройского сопротивления и потери нескольких человек, взят в плен. На отказ Семенова отдать свою шпагу начальник французского отряда великодушно дозволил ему сохранить ее в знак уважения к его храбрости…
Родители П. Н., не получая долго никаких известий от сына, обратились письменно в полковой штаб и получили очень нескоро роковую справку, что ‘Семенов пропал без вести при преследовании неприятеля после Кульмского сражения’. Пленных гнали пешком очень быстро через всю Германию сперва в Суассон, а затем через Париж в южную Францию. Голодные и измученные, они нуждались в самом необходимом. Автор современной некрологической (оставшейся в рукописи) заметки о С. рассказывает, что Семенов в плену своим веселым нравом и лояльностью приобрел любовь и уважение как жителей, так и местных властей, и благодаря ему, по свидетельству его товарищей по плену, последние оказывали внимание всем русским преимущественно перед другими пленными. ‘О сем, прибавляет он, мне лично сказывал Слободско-Украинской губернии в гор. Старобельске внутренней стражи начальник штаб-офицер Лукин, бывший тогда обер-офицером и находившийся в одно время с С. в плену в Суассоне.’ Веселый нрав, изобретательность и драматический талант Семенова послужили ему и в плену. Владея отлично французским языком (как и большинство гвардейских офицеров), он с товарищами разыгрывал для обывателей импровизированные им комические сценки, фарсы и пьески, собирая и потешая любопытную публику, из которой многие, заинтересованные невиданными дотоле русскими, особенно дамы, угадывали в них образованных людей, знакомились, приглашали их к себе, угощали и трогательно снабжали их всем необходимым. Дочь П. Н. рассказывает в своих воспоминаниях, что у его матери, т.е. ее бабушки, хранились долго 6 тонких батистовых рубашек, которые ему подарили французские дамы, узнав, что русские пленные всего больше нуждаются в белье.
В плену С. встретился и близко сошелся с Вас. Алексеев. Перовским (впоследствии графом и Оренбургским генерал-губернатором), попавшим в плен после Бородина, который в своих ‘Записках’36 описывает подробно сделанную им в компании с П. Н. Семеновым попытку в феврале 1814 г., когда их с другими пленными уводили из Орлеана, бежать и пробраться в нашу армию, уже приближавшуюся с разных сторон к Парижу. К сожалению, этот побег не удался. Измученные пленники попали в руки французского пикета и лишь случайно избежали расстрела и смогли догнать своих товарищей. Когда в бытность дочери П. Н. в 40-х годах в Екатерининском Институте, В. А. Перовский посетил там однажды свою родственницу, он, вызвав и Н. П. Семенову, обласкал ее, сказав: ‘Ведь это дочь моего дорогого друга и товарища по полку П. Н. Семенова.’ Мы не знаем в точности, каким образом Семенов успел все-таки присоединиться к русским войскам, подступавшим к Парижу. Но очевидно ему с Перовским или со всей их партией удалось вторичным побегом достигнуть аванпостов союзной армии, так как в марте 1814 г. он вошел в Париж одновременно с нею. Сын П. Н. П. П. Семенов-Тян-Шанский в своих ‘Мемуарах’ передает еще эпизод, о котором, очевидно, сохранился рассказ в семье, — о том, как П. Н. в Париже в театре на спектакле, устроенном для союзной армии, среди публики узнал облаченного во фрак своего слугу (из крепостных, бывшего с ним с начала похода). Этот верный человек, ко всеобщему изумлению, увидав его, со словами радости бросился к нему в ноги37.
В Париже Семенов получил продолжительный отпуск, которым и воспользовался, чтобы на обратном пути в Россию посетить Англию, и затем, вернувшись морским путем на родину, поехать к родителям в Рязанскую деревню. Морское путешествие и все заграничные впечатления были для любознательного П. Н. большим наслаждением и обогащением умственным и духовным. Упомянутый выше современник его (в биогр. оч.) сообщает, что лично слышал от служившего на том корабле старшего лейтенанта Абазинского о том, как полюбили и уважали Семенова все флотские офицеры, и с каким интересом он изучал все стороны и подробности морского плавания.
В 1815 г. Семенов вернулся в Петербург в свой полк. Но измайловцы тогда еще не были водворены окончательно в столице. В том же году летом по случаю новых замешательств во Франции, при возвращении Наполеона с о. Эльбы, Измайловский полк был отправлен в западный край, но дошел только до г. Вильно, где временно и стоял до октября месяца. Здесь-то, среди польско-еврейского населения и его бытовой обстановки Семенов сочинил свою забавную и остроумную, имевшую большой успех на петербургской сцене в течение долгих лет, оригинальную оперу-водевиль, известную под заглавием ‘Удача от неудачи или приключение в жидовской корчме’, взяв сюжет из житейских отношений и столкновений русских солдат и местного населения, особенно еврейского, в лице факторов и корчмаря, на почве военного быта и местных нравов. В этой пьесе П.Н. всего ярче проявил свой литературный и драматический талант, а равно и отмеченное уже нами тяготение к реализму и к художественному воспроизведению подлинной жизни38.
V. Семенов в театральных кругах. Работа для сцены.
Опера-водевиль ‘Удача от неудачи’. Остальные произведения П. Н.
Вернувшись в Петербург со своим полком еще в 1815 году, он после четырехлетнего отсутствия вновь стал популярным деятелем артистических и литературных кружков и в военной среде, и в обществе. Особенно же его стал привлекать театр и его сферы. К этому времени (т.е. к 1816-17 гг.) относятся и постановка нескольких его переводных драматических пьес, и отделка для сцены названной оригинальной оперы-водевиля. Я уже упоминал об его давних дружеских связях с артистической четой Сандуновых. Эта дружба расширила круг его театральных знакомств и связей, в которых конечно очень ценился его собственный из ряда выходящий талант чтеца и комического актера. Кроме вышеприведенного отзыва С. Т. Аксакова, мы имеем еще два современных авторитетных о том свидетельства. Известный драматический писатель того времени, страстный любитель театра и первый у нас летописец Пав. Ник. Арапов, знавший лично П. Н. Семенова, так отзывается о нем в своей ‘Летописи Русского Театра’ (стр. 215): ‘Капитан Л .-Гв. Измайловского полка Семенов был литератор, отличный чтец и актер: когда он читал драматическую пьесу, то казалось, что разговаривает несколько разных лиц, он необыкновенно умел придавать характеры голосам.’ Другое свидетельство исходит из не менее авторитетного источника. Когда старший сын П. Н. Николай Петрович Семенов (будущий сенатор, летописец крестьянской реформы и переводчик Мицкевича) был воспитанником Царскосельского лицея (в конце 30-х годов), и там давались театральные представления, которыми руководил знаменитый актер И. Н. Сосницкий, этот последний, услышав имя Семенова и увидев курчавую голову этого воспитанника, спросил, не сын ли он Петра Николаевича, и на утвердительный ответ так отозвался о хорошо и близко известном ему П. Н.: ‘Хотя между нами актерами первым чтецом считался трагик Каратыгин, но его уменье читать бледнело перед талантом П. Н. Семенова’…
Еще в мае 1812 г. (т.е. до Отечественной войны) в бенефис четы Самойловых представлена была переделанная с французского П. Ник., опера в одном действии ‘Исступленный’ (иначе ‘Сумасшедший’), в которой отличились бенефицианты39. Опера эта была переведена автором специально для жены его друга, знаменитой Елизаветы Семеновны Сандуновой, которая избирала часто его пьесы для своих бенефисов. Так в 1818 г., в бенефис ее давалась лирическая опера в 3-х действиях в стихах ‘Федра’ (из театра Расина, муз. Штайбулата, в переводе П. Н. Семенова)40. Опера ‘Исступленный’ несколько лет держалась на петербургской сцене. Точно также и при переводе комической оперы ‘Амфитрион’ (из комед. Мольера) он имел в виду ту же артистку, как о том свидетельствует посвящение и его же на черновой рукописи автограф. Наконец той же Е. С. Сандуновой П. Н. посвятил и свою вышеупомянутую оригинальную шуточную оперу-водевиль ‘Удача от неудачи или Приключение в жидовской корчме’. В моем семейном архиве сохранилась оригинальная рукопись ее с надписью на обертке: ‘Усерднейшее приношение Елиз. Сем. Сандуновой’. Поставленная на сцену в 1817 г. эта опера-шутка держалась на ней несколько десятков лет41. Она давалась очень часто и с необыкновенным успехом как в Петербурге, так и в Малороссии. Действие происходит в местечке в Западном Крае и на сцену выведены в еврейской корчме уланы, причем в разговоре и в ариях употребляются беспрестанно местная польская и еврейская речь, что особенно и придает живость, веселость и комизм пьесе. Непринужденная ее веселость до того забавляла публику, что куплеты ее были долго в моде. В 1818 г. эта пьеса была напечатана, но без имени автора, с пометкой на заглавном листе, когда она была в 1-й раз представлена придворными актерами в Малом театре (напечатана в типографии императорских театров). В Смирдинской Росписи (No 1772) означено начальными буквами и имя автора. Разумеется, теперь это библиографическая редкость. Эта забавная пьеса с хорами и танцами (с перемешанным текстом — русским, малороссийским, польским и еврейским жаргоном), с музыкой, аранжированной из польских песен Ленгардом, была поставлена впервые в бенефис Е. С .Сандуновой, 4 января 1817 г. По словам свидетеля, П. Н. Арапова, Сандунова превосходно играла старую еврейку Рахиль, для доведения этой роли до совершенства гениальная актриса отыскала пожилую еврейку и долго брала у нее уроки42.
Имеется еще очень живой рассказ об этом первом представлении ‘Жидовской корчмы’ в очерках, рассказах и воспоминаниях Эр. Стогова. ‘Оперетка ‘Удача от неудачи и т.д.’ была написана должно быть около 1816 г., а на сцену поставлена в 1818 г. (ошибка: в 1817 г.), если не ошибаюсь, на святках. Эту оперетку я видел в рукописи у А. П. Буниной (тетки П. Н. и самого Стогова) еще гардемарином, а в театре, в ложе с теткой, смотрел 1-ое представление уже офицером. Помню, весь театр хохотал, когда корчмарь, одетый по-домашнему в чулках и башмаках, на авансцене, со всеми характерными ужимками хитрого еврея, перепрыгивал с одной стороны стоявшего спокойно господина на другую и пел (тут приводятся два-три стишка еврейского припева). Не объясню, как могла оживить память слова, совершенно для меня непонятные. Минуло 60 лет: я, вероятно, ни разу не слышал эту оперетку — должно быть теперь трудно, если и можно, найти эту шутку — но мне припомнилось без моей воли. П. Н. Семенов, продолжает автор, много писал, часто читал тетке, а у дяди (Ив. П. Бунина) нередко призывали певчих, разучивали и пели кантаты, торжественные гимны, песни шутливые, застольные — несколько раз случалось, мне слушать… Помню, тетка (Бунина) часто хвалила, но раз сказала: ‘Петруша, брось, это неприлично.’ Петр Никол. казался мне очень солидным по сравнению с братьями (это были: Николай и Михаил — тоже измайловцы, и Василий — лицеист Царскосельского лицея)43.
У того же свидетеля (и отдаленного родственника П. Н.) выпукло обрисован и внешний портрет П. Н. в ту пору, в 1816 г., когда он был произведен в штабс-капитаны: ‘П. Н. всегда был щегольски одет в форму обер-офицера, был очень красивый мужчина, роста вершков 10-ти, черные, очень густые курчавые волосы, довольно широкое, с тонкими чертами, энергичное, подвижное лицо с острым носом, замечательно широкая грудь, мускулистый, правильно сложенный — наружность богатыря-красавца, приятный голос, говорил очень скоро, будто торопился.’ К этим чертам следует его прибавить невольно привлекавшие к себе большие, черные, необыкновенно живые глаза.
К тому же времени (кажется, к 1816 г.) относится еще маленькая литературная безделка Семенова — его подражание или пародия на басню Крылова ‘Демьянова уха’. И эта безделка метила в уродливую сторону современности. Она имела в виду все ту же отсталую и лишь традицией державшуюся фатальную сторону нашего военного воспитания и дисциплины, опиравшихся исключительно на внешнюю педантичную и мелочную до смешного муштровку и формалистику, на неумолимую, беспощадную требовательность в этом отношении начальства как к солдатам, так и к офицерам, — сторону, наделавшую так много бед и так остроумно осмеянную Семеновым в его пародии ‘Капитан Мартынов’. Нескончаемые и строжайшие, для получения надлежащих внешних эффектов учения, смотры и пример-парады изводили не только низший персонал военного сословия, но и верхи его. В сочиненном П. Н. подражании Крылову, кроме названного в нем Карла Бистрома, бригадного командира Измайловского и Егерского полков, выведены два военачальника: под Матвеюшкой разумеется генерал Матвей Евграфович Храповицкий — полковой командир Измайловского полка, а под Михайлушкой — генерал Михаил Андреевич Милорадович (впоследствии граф), тогдашний командир Гвардейского Корпуса.
Подражание ‘Демьяновой Ухе’.
‘Михайлушка, мой свет!
Пожалуй, позабавься.’ —
‘Матвеюшка, я видел.’ — ‘Нужды нет,
Признайся:
Бригада, ей же ей, на славу сведена!
Что за колонна! как подтянута она,
Как будто бы на смотр подбелена.
Пожалуй, позабавься! Смотреть возьмет охота!
Вот первый батальон, а вот и третья рота.
Прекрасно! погляди, вот ниточкой идут,
Карл Бистром, да проси, — еще хоть раз пройдут.’
И так был потчеван Михайло от Матвея,
Матвей надоедал, Михайлы не жалея.
А уж того давно пронял цыганский пот.
Однако же еще терпенье он берет:
Сбирается с последней силой
И вот объехал всех. ‘Вот друга я люблю!’ —
Вскричал Матвей: ‘За то уж чванных не терплю.
Ну посмотри ж еще разок, мой милый!’
Но тут Михайло бедный мой,
Как службу ни любил, но от беды такой,
Дав шпоры, поскакал без памяти домой,
И с той поры в Гарновский ни ногой.
Служивый, счастлив ты, если учить умеешь,
Но если перестать во время не умеешь
И в жар или в мороз о ближнем не жалеешь,
То ведай, что ученья и марши
Для всех покажутся весьма нехороши.44
Конечно тем, что дошло до потомства, не исчерпывалось литературное творчество П. Н. Многое, без сомнения, затерялось и погибло. Но в фамильных бумагах нашлось еще одно любопытное рукописное его произведение, тщательно написанное рукой его брата, цензора Вас. Никол., и им собственноручно подписанное, совершенно в ином, особом роде, доказывающее, как разнообразен был талант автора, и очень характерное для его нравственных идеалов, направления мыслей и миросозерцания. Эта пьеса под заглавием ‘Свет’ — плод поэтической фантазии автора, идея которой навеяна известной фантастической пьесой Байрона ‘Тьма’ (Darkness). Подобно тому, как Байрон в этом своем стихотворении нарисовал своей пылкой фантазией мрачную, ужасающую картину воображаемых последствий угасания солнца и других светил небесных и постепенного наступления на земле полной тьмы и царства смерти, так живому воображению нашего русского поэта, видевшего главнейший источник зла на земле, бедствий и горя людских в человеческой алчности, корысти и, следовательно, в деньгах, представилась, напротив, светлая фантастическая картина той жизни и тех отношений, которые наступили бы с безусловным исчезновением на земле главного источника зла и корысти, т.е. денег, с невозможностью их добывания и существования. Автор воображает себе, как вначале, очутившись без денег, люди оказались бы совершенно беспомощными, приходили бы в отчаяние и все бы в жизни их пришло в расстройство, но затем в конце концов как все изменилось бы и образовалось к общему благу и благоденствию человечества, как исчезли бы все соблазны и пороки, расцвели бы между людьми и любовь и правда, и засиял бы на земле истинный свет… Вот начало пьесы:
Я видел сон, но не во сне,
А въяве он казался мне:
Дух, демон современный свету,
Соблазн и идол богачей,
Дух научающий людей
Металлы превращать в монеты,
Корысть,
Преогорченная алчбою человека,
Явилась и рекла: отныне и до века
Не будет денег — и не быстъ!
Нет денег, нет монеты из металла,
Их нет из кож зверей,
Бумага ценность потеряла,
Нет представителей вещей!
Нет денег, но есть жизнь, есть теплота, есть свет,
Но дни и месяца и годы
Разносят все дары природы,
А денег нет… и т.д.
А вот заключительная строфа о том, к чему человечество пришло без денег:
Садами обратились грады,
Весельем люди расцвели,
К только для одной отрады
Все дышит на лице земли!
И все, что в мире — совершенство!
Изь чаши общия любви
Пьет человек свое блаженство.
А слава Богу … — денег нет!
И истинный сияет свет…
Не стану здесь входить в критическую оценку формы и внешней стороны этого произведения. Но всяком случае, идея и содержание этого оригинального стихотворения, внушенного идеей байроновской ‘Тьмы’, ярко характеризует свойственные Семенову высоко-гуманные и филантропические настроения и стремления, запечатленные и всеми делами и подвигами его жизни. Эти душевные настроения и пылкое желание своей личной жизнью и деятельностью быть полезным своему отечеству и народу в духе своих идеалов особенно развились и одушевляли Семенова уже в этот последний период его военной службы и жизни в Петербурге, с 1815 г. по 1820 г., когда он серьезно заболел и оставил Петербург. Сохранившийся список этого стихотворения относится к концу 1820 года.
VI. Семенов — член тайного общества ‘Союз Благоденствия’.
Его настроения. Выход в отставку и женитьба.
Мы уже выше отметили, как рано зародилось в П. Н. такое настроение и желание жить, работать и, если нужно, даже жертвовать собой для блага общего, на пользу низшей братии, задатки такого настроения пробудились в душе его с детских лет и затем развились под воспитательным нравственным влиянием Московского Университетского пансиона. Испытания и впечатления Отечественной войны, европейских походов и плена только еще сильнее утвердили Семенова в этих руководящих чувствах и стремлениях, в этом его умонастроении. Нельзя, кроме того, не принять в соображение и того, что по поселении в Петербурге он в тех кругах, в которых вращался, встречал и находил людей единомышленных и сочувствующих его мировоззрению, общение с которыми могло оказывать на него влияние и притом не только среди молодежи, и не только в последние годы его пребывания в Петербурге (1816-1820 гг.). Я имею тут в виду несомненное влияние на него, напр. такой крупной выдающейся личности, какою был адмирал (будущий граф) Ник. Сем. Мордвинов, в доме которого он был, через тетку свою А. П. Бунину, дружески принят вскоре по поступлении в Измайловский полк (в 1809 г.) и с которым был и позже довольно близок. Значение и роль этого передового государственного деятеля и просвещеннейшего человека, сотрудника Сперанского, высоко-гуманного и либерального, по словам его биографа, по своим проектам, планам и желаниям смело может быть назван провозвестником благих реформ царствования Александра II в широком смысле этого слова45, достаточно известны, как известно и его близкое симпатичное отношение к ученым и литераторам, между прочим к братьям Тургеневым и к некоторым из будущих декабристов (напр., Рылееву). Также участливо и сочувственно он относился и к П. Н. Семенову46, и на впечатлительного, вдумчивого и чуткого молодого измайловца его нравственный характер, его взгляды и мнения не могли не оказывать влияния.
Несомненно, как уже сказано, важным фактором в сосредоточении мыслей и чувств П. Н. Семенова в определенном нравственном и народолюбивом патриотическом направлении — было его участие в наших походах в Зап. Европу, пребывание в плену и все пережитые им впечатления. Результатом такого настроения было сближение С. по возвращении на родину с разделявшими одинаковые воззрения и стремления передовыми представителями военной, главным образом, гвардейской молодежи того времени, уже начинавшей группироваться и организовываться с 1816 г. в кружки и тайные общества. В своих рукописных воспоминаниях об отце Наталья Петровна Грот так рассказывает об этом в основе культурно-нравственном движении: ‘Во время заграничных походов наши офицеры, много видевшие нового и многое наблюдавшие, возвратились в отечество с патриотическим желанием способствовать и у себя дома успехам гражданственности, народному благосостоянию и возрождению страны после тяжелой и изнурительной Отечественной войны. По образцу известного немецкого союза ‘Тугендбунда’, основанного с аналогичными задачами, наши образованные офицеры соединились в мысли дать обет, чтобы каждый в пределах своего призвания и сферы действий служил правде, противодействовал злоупотреблениям, работал для улучшения народной жизни, благотворил бедным, помогал вдовам и сиротам, не щадя для этого никаких трудов и не думая о личном покое, удобствах и выгоде. Эти благородные стремления нашли себе живой отклик в горячей душе Семенова.’
Исходив Зап. Европу, пробыв долго во Франции, побывав в Англии, П. Н. успел достаточно ознакомиться с европейской жизнью, с бытом и государственным строем европейских народов, со всеми благами их культурности и гражданского правопорядка, а потому, вернувшись на родину, он не мог не поражаться больше прежнего всею отсталостью, косностью нашего быта, господствующим невежеством и дикостью нравов не только в народе, но и в обществе, всеми темными сторонами нашего деспотического строя, нашего чиновничества и военщины, одним словом не мог не переживать особенно живо, при своей впечатлительности, тех чувств унижения, разочарования и беспомощности, которые переживали наиболее культурные и передовые элементы тогдашней молодежи, о чем мы теперь можем верно судить по многим современным свидетельствам, из которых особенно ярким, несомненно, являются недавно изданные дневники и письма этой эпохи замечательного русского деятеля, писателя-декабриста (спасшегося за границу) Н. И. Тургенева. П. Н., в таком же настроении, всей душой примкнул к образовавшемуся в 1816 г. тайному обществу, так наз. ‘Союзу спасения’, основанному известным кружком молодых людей, частью гвардейских офицеров — будущих декабристов, которое в 1818 г. приняло имя ‘Союза Благоденствия’. Скрытой целью общества было содействие введению в России представительного правления. Не знаем, был ли Семенов посвящен в эту политическую цель, трудно сказать, не имея прямых данных, но можно предполагать, что при его пылком и решительном характере, при склонности к самопожертвованию, он, конечно, легко мог бы быть увлечен своими товарищами после 1821 г. в их тайные совещания и скомпрометирован в дни декабрьских событий в 1825 г., если бы был тогда еще в Петербурге и на службе. Но судьба удалила его с этой арены, как это было и с великим поэтом Пушкиным, задолго до трагической развязки, именно еще в 1820 г., когда он уехал из Петербурга. Однако же принадлежность С. к ‘Союзу Благоденствия’ была документально удостоверена при следствии над декабристами и его имя вошло в известный, недавно (в 1919 г.) изданный ‘Алфавит декабристов’ со следующей биографической справкой: ‘СЕМЕНОВ. Служивший в л.гв. Измайловском полку, известный по сочинению оперы ‘Жидовская корчма’. Был членом Союза Благоденствия, но уклонился и не участвовал в тайных обществах, возникших в 1821 г. Высочайше повелено оставить бее внимания.’
Эту справку можно бы исправить лишь в том смысле, что Петру Николаевичу не было и случая ‘уклоняться’, ибо он, по выезде из Петербурге в начале 1820 г. в отпуск по болезни на Кавказ, в Петербург возвращался не надолго, только для получения бессрочного отпуска, а уже в 1822 г. был по прошению за болезнью совсем уволен от службы. Происшедшее же затем в эти годы в Петербурге в среде гвардейских офицеров и декабрьские события 1825 г. были для него, тогда безвыездно жившего в деревне, полною неожиданностью. Однако же в конце концов его причастность к тайному обществу до 1820 г. все же не прошла ему даром. При выходе в отставку он, как капитан, был представлен начальством к увольнению с награждением его по отличной службе полковничьим чином с мундиром, чего достойным он был признан своим начальством и самим генерал-инспектором Михаилом Павловичем, но этому однако же помешало, по всей вероятности, не что другое, как дошедшее до начальства сведение или слух о его принадлежности до 1820 г. к обществу ‘Союз Благоденствия’.
Но с удалением со службы и с арены общественной жизни шумной столицы в частную жизнь, Семенов не изменился в своем душевном настроении, в своих убеждениях и заветных стремлениях он остался верен своему обету и поставленным себе жизненным задачам, как член ‘Союза Благоденствия’, но, разочаровавшись в возможности принести пользу на государственной службе, он перенес осуществление этих задач в самую жизненную и ему сподручную сферу непосредственного служения народу, его пользе и нуждам в условиях и обстановке деревенского, крестьянского быта, где перед ним открывалось широкое поле действий.
В 1820 г., схватив во время лагерной жизни жестокий острый ревматизм47, П. Н., уволенный в отпуск на лечение кавказскими минеральными водами, в тяжелом, болезненном, угрожающем жизни состоянии был увезен из Петербурга одним из друзей своих в Пятигорск48, где немедленно начал лечение. Он был так слаб, что сам мало надеялся на поправление. Но лечение минеральными водами оказало чудодейственный результат. П. Н. стал быстро поправляться, и после 3-х месяцев пребывания на Кавказе совершенно окрепший и здоровый, он мог уехать к родителям в свою рязанскую деревню49. Уже до болезни своей, горячо полюбив встреченную им в кругу тамбовской Бунинской родни, в семье местных (липецких) помещиков Бланков, молодую особу, он увлекся матримониальными планами, которые теперь решил осуществить и, получив затем в полку бессрочный отпуск и разрешение жениться, сделал предложение избраннице своего сердца, приехавшей с матерью гостить к родным в Рязанскую губ. (близь села Урусова, принадл. Семеновым) осенью 1821 г., и женился уже в конце этого года. Это была Александра Петровна Бланк50 приходившаяся племянницей его двоюродной сестры рожд. Усовой, бывшей замужем за Б. К. Бланком, мать будущих государственных и ученых деятелей.
Получив от старика-отца в управление имение (в котором жила семья), П. Н. Семенов занялся энергично хозяйством, но прежде всего, со свойственной ему душевной теплотой, искал применить к новой своей жизни гуманные правила и начала русского ‘Тугендбунда’.
VП. Семенов в своем поместье. Филантропическая деятельность. Кончина.
Деревенская деятельность Семенова обрисована в следующих выпуклых чертах в воспоминаниях его дочери: ‘Можно сказать, что десятилетнее пребывание отца моего в имении своем от женитьбы до смерти (1821-1832) было наполнено делами христианской любви и благотворения. Он прежде всего обратил внимание на улучшение жизни своих крепостных крестьян и дворовых. Вместо плохих курных изб с маленькими отверстиями для света и дыма П. Н. построил крестьянам на свое иждивение просторные избы с трубами и хорошими окнами. Тщательно следил за тем, чтобы не было безлошадных дворов, а обедневшим помогал стать на ноги и вести самостоятельное хозяйство… Он заботился и об участи всего ближайшего сельского люда: входил в их нужды, разбирал их тяжбы, давал им советы, ездил в город хлопотать за них в уездных присутственных местах, защищал их от взяточничества и притеснений мелких чиновников. По разным делам он постоянно был выбираем соседними помещиками депутатом, никогда не отказывался и всегда оправдывал оказанное ему доверие. Особенно горячо относился П. Н. ко всяким народным бедствиям. Не говоря уже о прокормлении своих собственных крестьян во время неурожаев, он помогал и на стороне тем крестьянам, которым голод и нужда надевали суму на плечи. Столь же горячо относился он и к другим общественным невзгодам. Не было пожара в окрестностях, на который бы он не являлся своею умною и самоотверженною помощью, подвергая нередко и жизнь свою опасности. Однажды рухнула пылавшая крыша избы, которую он отстаивал. Замечательно, что он был при этом спасен крестьянином, только что вышедшим из острога, где сидел за воровство, обнаруженное Петром Николаевичем. Вообще крестьянское население его не могло не любить и не чтить. Высокие гуманные чувства П. Н., представились в полном свете во время холеры 1830 г., когда он добровольно заменил местного предводителя дворянства и своими разумными и энергичными мерами остановил развитие болезни в двух уездах Рязанской губернии. В этот несчастный год семейство почти не видало его дома. Он неустанно разъезжал по селам и деревням, устанавливая карантины, сам оттирал больных и заслужил благословение всего местного населения. Всячески старался он содействовать и народной грамотности и образованию, и был штатным смотрителем училищ в своем уезде и почетным в соседних. Доброта и благотворительность отца, свидетельствует его дочь, распространялась равно и на всех нуждавшихся в его помощи соседей и помещиков. Дом наш был истинным прибежищем вдов и сирот, огорченных и страждущих: жены, лишившиеся мужей, дети — отца и матери, переезжали к нам и жили у нас недели и месяцы, пока отец мой хлопотал, распутывая и приводя в порядок их дела и устраивая их будущность.’ (Тут Н. П. Г. приводит целый ряд таких примеров)51.
Но среди этой неутомимой деятельности и озабоченности П. Н. сохранил свой живой, общительный, жизнерадостный нрав, а также свои прежние литературные влечения и пристрастие к поэзии, драматическому искусству и остроумной шутке. ‘Я живо сохранила, пишет его дочь, воспоминания о литературном настроении нашего дома. Отец и в деревне продолжал следить за литературой, выписывал газеты и журналы, и как только появлялось что-нибудь новое, замечательное, оно сейчас читалось вслух в комнатах дедушки и бабушки, где собиралась вся семья в долгие зимние вечера… Усадьба П. Н. была светлой точкой, разливавшею свой свет и тепло по всей окрестной местности. Как охотно собирались многочисленные гости, не только из нашей округи, но и издалека около гостеприимного хозяина, когда он читал им с неподражаемым искусством литературные новинки того времени: ‘Горе от ума’, Бахчисарайский фонтан’, Евгения Онегина’, ‘Бориса Годунова’, Полтаву’ и пр.
Между образованными соседями, к которым принадлежали семьи Загряжских, Кропоткиных, Хрущевых, Толстых, Лихачевых, Кикиных и др., затевалось иногда веселье: любительские спектакли под руководством и при участии моего отца. Смутно помню один домашний спектакль в доме Кропоткиных, где отец играл ‘Скупого’ Мольера, а дядя Михаил Николаевич в каком-то водевиле явился старушкой-няней, вязавшей чулок. Помню, что, когда в роли своей, предполагая пропажу денег, отец схватил себя за волосы, я расплакалась, и меня должны были увести.’
П. Н. был прекрасный семьянин.’К нам, детям, пишет его дочь, отец был исполнен самой горячей нежности и во время наших детских болезней в опасных случаях был вне себя от беспокойства и душевных страданий… Как будто предчувствуя, как рано он нас покинет, он особенно был нежен к нам. Зимою, когда бывал дома, ежедневно вечером бегал и резвился с нами, играл с нами в разные игры и все оживлял своею веселостью. На святках наряжался с нами, играл, лил воск, устраивал пение подблюдных песен, на масленице катался с устроенной им горы и пр.’
Но семейному счастью Семеновых не суждено было продолжаться долго. Дни П. Н. были сочтены. Он скончался в 1832 г. во время одной из своих поездок в Тамбовской губернии в Липецком имении своей жены. Судьба хотела, чтобы он и умер жертвою своего человеколюбия и любви к ближнему. В этом году после холеры 1830 г. свирепствовала повальная горячка (т.е. тиф). П. Н. ехал в закрытом экипаже в очень дурную погоду. Заметив, что слуга его, ехавший на козлах, не совсем здоров и жалуется на сильную головную боль, он уложил его в свой экипаж и всю дорогу ухаживал за больным, у которого оказался настоящий тиф. По приезде в имение слуга вскоре поправился, а П. Н. слег, заболев тою же жестокою болезнью, был перевезен в соседнее имение родных своей жены Бланков, село Елизаветино, и там скончался 28 мая, горько оплакиваемый не только безутешными родителями и всей семьей, всеми родными и друзьями, но и всей округой, всем населением, начиная с собственных крестьян своих.
П. Н. Семенов погребен рядом с прахом своих родителей и других семейных в склепе под построенной им самим каменною церковью в родном селе Урусове, живописно красующемся на горе, перед взорами проезжающих через этот уголок Рязанской губ. по Московско-Павелецкой-Богоявленской железной дороге.
Такова была недолгая, но оставившая благую о себе память жизнь П. Н. Семенова. Как ни скромна была его роль в тогдашней общественной жизни и в развитии русской литературы, но образ его, несомненно, представляет собой типичное и характерное явление своей эпохи.
Как писатель, он в немногих дошедших до нас произведениях своих обнаружил явное стремление приблизиться к действительности, к реальной жизни и быту, т.е. стать на новый путь самостоятельного оригинального развития нашей словесности.
Как храбрый воин и горячий патриот, он с беззаветным героизмом отдался высокому долгу борьбы за родину и за честь ее в бедственную годину Наполеонова нашествия.
Наконец, как общественный деятель, он является типическим представителем той европейски-образованной, передовой и идеально-настроенной военной группы русского молодого поколения 10-х и 20-х годов прошлого века, которая задалась высокой и благородной целью — самоотверженно, жертвуя своими личными интересами, карьерой и даже жизнью, послужить истинному благу своего народа и тем или иным путем стараться вывести его на путь самобытного и свободного развития духовной культуры и государственности.
1. Доклад, читанный в Пушкинском Доме: ‘П. Н. Семенов — отец нашего знаменитого деятеля и географа П. П. Семенова-Тян-Шанского’, почетного члена Академии Наук [в ноябре 1924 г.]. В ‘Северн. Пчеле’, 1832 г., No 146 помещена некрологическая заметка о кончине 28 мая в Тамбовской губернии, Липецкого уезда в с. Елизаветине драматического писателя гвардии капитана Петра Николаевича Семенова на 41 году от рождения. При этом перечисляются все его тогда известные сочинения. [Публикация очерка предполагалась в выпуске сборника ‘Пушкин и его современники’ в 1932 г., но, как известно, вскоре после смерти в 1928 г. Б. Л. Модзалевского публикация этого сборника прекратилась, и очерк остался ненапечатанным. Е.Ф.]
2. Статья Я. К. Грота ‘Об авторе ‘Митюхи Валдайского’ (П. Н. Семенове) Ода ‘Капитан Мартынов’, Подражание Демьяновой ухе. Библиографич. Записки, 1861 г., No 15 и ‘Труды Я. К. Грота’, т. III, стр. 25-35.
3. Кроме названной статьи Я. К. Грота, автор этого очерка пользовался не только печатными материалами и мемуарной литературой, но и рукописными источниками — фамильными бумагами и семейной перепиской того времени.
4. Род. 22 апр. 1823 г. в с. Урусове, Ряз. губ., Сконч. 11 окт. 1904 г. там же.
5. Род. 2 янв. 1827 г. там же. Сконч. 26 фев. 1914 г. в Петербурге.
6. Из Семейной хроники. Воспоминания для детей и внуков. Наталии Грот, издание семьи, СПБ. 1900 г.
7. Род. 2 ноября 1824 г. там же (Урусово). Сконч. 2 авг. 1899 г. в Царском Селе.
8. ‘Северная Пчела’, 1832 г., No 146.
9. 22 окт. Сконч. 28 мая 1832 г.
10. Вас. Ник., младший брат Петра Ник., род. в 1800 г. и скончался в 1862 г., воспитывался в Лицее, откуда вышел в 1820, он поступил сначала в Павловский полк, но вскоре оставил военную службу, после Петра Ник. из братьев он был самый талантливый, образованный, живой, общительный и веселый. См. очерк его жизни и деятельности: ‘Василий Николаевич Семенов, литератор и цензор (1801-1863). К литературной истории 30-х годов XIX в.’ в изд. ‘Пушкин и его современники’, вып. XXXVII. с. 155-191
11. Более подробный рассказ об этом обеде см. в Мемуарах П. П. Семенова, т.1, стр. 117
12. ‘Пушкин и его современники’, вып. III, стр. 105. Этим племянником был П.П. Семенов (тогда 10-летн.), о чем он упоминает в своих ‘Мемуарах’, 1, стр. 111.
13. Отец его отставной секунд-майор, участник Суворовских походов (в отставке с 1788 г., ум. 1838 г.), был женат на Бехтеевой (из Тамбовских дворян)
14. О нем особый, специальный исторический очерк Н. В. Сушкова: ‘Московский Университетский Благородный Пансион.’ Авг. М. 1858 г.
15. М. В. Милонов род. в 1792 г. и скончался в 1821 г., с лишком на 10 лет раньше своего двоюродного брата, всего 29 лет. Сведения о Милонове разбросаны в мемуарах, воспоминаниях, записках, переписке и сочинениях писателей-современников, в их биографиях, словарях, библиографических трудах и истории литературы (напр. Пыпина ). См. Венгеров, ‘Источники словаря русских писателей, т. IV ( 1917), стр. 311-312’. О сочинениях его библиограф, статья М. Н. Лонгинова ‘Русск. Арх.’ 1864, стр. 334-343 [Неразборчивая рукописная приписка в перечнем дополнительных источников по М. В. Милонову, в т.ч. статья Я. К. Грота. Е.Ф.]
16. Аттестат М. В. Милонова был напечатан в заметке Я. К. Грота в ‘Русской Старине’, 1887, т. 56, No 11.
17. Книжка в четвертушку, в переплете, обделанном зеленым сафьяном, потертом и облезлом, бумага плотная, отличная, с золотым обрезом. На 3-й стр. сверху надпись: ‘Дарю другу моему Васеньке в память его дяди’.
18. Остальные действующие лица: стряпчий — Е. А. Альбедильский, секретарь — г. Геевский, протоколист — г. Карнович, регистратор — г. Иванов, повытчик гражданских дел — г. Раевский, проситель — г. Мураитов, придверник. Тут же ниже читаем:
‘Предложена для решения задача: Если кто, заложа благоприобретенное, недвижимое имение, и не выкупя его по истечении шести месяцев от явки закладной, умрет, не имея на себе долгов, то по силе Банкротского Устава должно ли оно продано быть с публичного торгу в удовлетворение заимодавца, или отдано наследнику его на выкуп, или должно быть утверждено за заимодавцем навсегда по закладной?’ В результате судоговорения, обставленного обычными формальностями, в котором судья и оба заседателя высказывают свои точки зрения на решение дела, мнение и предложение младшего заседателя М. В. Милонова) восторжествовало над другими и было принято к решению: ‘Приказали: просителю Смекалову в выкупе того недвижимого имения отказать и оставить оное во всегдашнем владении заимодавца Смыслова.’
19. Об А. П. Буниной (р. 1774 и ум. 1829) см. статьи пишущего эти строки ‘Альбом А. П. Буниной’, Русск. Арх. 1902 г. и ‘Из писем А. П. Буниной к племяннику ее М.Н. Семенову’, Русск. Арх.1908 г., кн. IV, где отмечена и литература о ней. В этих письмах ее, к сожалению, о П. П. Семенове сведений не находим, так как одно из них относится к 1812 г., когда П.Н. уже ушел в действующую армию, а другие к 1821 и 1823 годам, когда он уже окончательно оставил Петербург и переселился в деревню. Но письма эти очень любопытны, обрисовывая как личность и характер Буниной, так и обстановку ее жизни, ее отношения и круг, в котором она вращалась, и участие в ней высоких ее покровителей.
20. ‘Труды Я. К. Грота’, т. IV, стр. 460-61. Бунин родился в 1772 г., умер в 1858 г., 86-и лет.
21. Очерки, рассказы и воспоминания Эразма Стогова ‘Русская Старина’, 1879 г., т. 24, стр. 53 и след., где автор распространяется о нем довольно подробно: ‘Необыкновенно сердечный и родственный И. П. Бунин относился с редкой заботливостью и любовью ко всем своим племянникам — Семеновым в годы их воспитания и затем службы в Петербурге. Когда Петр Николаевич выходил, по болезни, в отставку в 1822 г., И. П. усердно хлопотал об его производстве. По выдающимся воинским заслугам Семенова высшее начальство хотело выпустить его с чином полковника, и И.П.Бунин, посылая ему копию с отношения об этом Начальника Главного Штаба к генерал-инспектору (В. Кн. Мих. Ник.), писал ему, что почти может его поздравить с этим чином и мундиром’. Однако, как увидим ниже, Государь, вероятно, осведомленный о том, что П. Н. состоял в 1820 г. членом общества ‘Союз благоденствия’, согласился дать ему чин только шт.-капитана.
22. [Родство рязанских Буниных с тульскими, к которым принадлежит В. А. Жуковский, и с предками И. А. Бунина не доказано. Е.Ф.]
23. ‘Дневник Пушкина’, 1823 г. См. указатель. Там ссылки на биографические источники. Любопытные сведения о Мартынове разбросаны и в ‘Дневнике’ измайловского офицера Мих. Ник. Семенова (брата П. Н.).
24. Деплояда — старинный военный термин, означающий развертывание фронта, колонн и т.д. (от французского dИployer).
25. Пародия эта напечатана была несколько раз, между прочим в Русской Старине 1880 г., т. 29, стр.181. а также в ‘Трудах Я. К. Грота’, т. III и в IX томе (Приложения) ‘Сочинений Державина’.
26. См. Воспоминания С. Т. Аксакова (о Шишкове) в III т, его ‘Сочинений’ (изд. Ефремова).
27. Сандунов был в дружеских отношениях с П. Н. Семеновым.
28. 1861 г. No 187 (Фельетон). Подробнее о судьбе этого произведения см. в статье Я. К. Грота ‘Труды’, т. III, стр. 427-43.
29. П.А.Каратыгин. Записки, СПБ., 1880 г.
30. ‘Труды’, т. III, стр. 427-430.
31. Об этом, именно о попытке напечатать пьесу, сделанной братом Вас. Никол-м в 1823 г., рассказывает в своем вышеупомянутом Дневнике Мих. Ник. Семенов, который, по просьбе брата, переписал рукопись ‘Митюха Валдайский’ именно с этой целью. Под 6 мая, 1823 г. М. Н. записал, что Вас. Ник. наведался, что цензор Красовский будто готов пропустить эту вещь через цензуру, но уже под 12 июня М. Н. сообщает, что был у Красовского, который совершенно отказал процензуровать ‘Митюху’ и возвратил ему рукопись. как в сущности и следовало ожидать. В 1826 г. и затем в 1830 г. Петр Ник. вновь исправлял свое произведение (о чемВ.Н. сообщал впоследствии отцу), но попытки Вас. Ник. напечатать его не имели успеха.
32. С. П. Жихарев. ‘Записки Современника’. М. 1891 (из Русск. Арх.).
33. Его ‘Воспоминания о А. С. Шишкове», Сочинения, т. III.
34. Всев. Андр. (1769-1836), действ. камергер, женат на Бекетовой. В доме Всеволожских П. Н. мог встречаться и с Пушкиным в годы 1817-1820, вращавшимся в том же театральном кругу. Живя позже в изгнании (в Кишиневе), Пушкин с удовольствием вспоминал этот кружок, и с 1822 г. в письме от 26 августе к Я. К. Толстому он, поручая приветствовать своих друзей, наведывался о целом ряде своих театральных знакомых, среди которых находятся имена Всеволожских, Сосницких, Хмельницкого, гр. Мусина-Пушкина, сестер Семеновых и т.д., с которыми был близок и П. Н. Семенов.
35. Н. И. Хмельницкий (1782-1845), сын писателя Ив. Парф. Х., происходившего по прямой линии от гетмана Богдана Хмельницкого, был участником похода 1812 г., а затем служил по гражданской службе. С 1817 г. был известен переделками комедий (и водевилей) из французского репертуара. Важнее его переводы из Мольера (‘Школа женщин’ и ‘Тартюф’), а затем его исторические комедии (тоже в водевильном роде).
36. В Русском Архиве, 1865, март, стр. 280-286.
37. Мемуары П. П. Семенова-Тян-Шанского, т.1, стр. 13.
38. Не даром оно как оригинальное, заслуживающее внимания произведение, вошло в обозрение драматической литературы в известный труд ‘Историю русской литературы XIX в.’ Ник. Энгельгардта, т. I (1800-1850}, СПБ. 1913 г., стр. 230.
39. Т.Арапов. Летопись русского театра (СПБ. 1861). стр.214.
40. Там же, стр. 272. С этим переводом ‘Федры’ П. Н. Семеновым связан один маленький эпизод, характеризующий близость автора к театру и о котором свидетельствует одно случайно сохранившееся письмецо в семеновском семейном архиве. Это записочка, по-видимому 1819 г., подписанная именем Пушкина, каким подписался известный театрал и меценат гр. Вас. Вас. Мусин-Пушкин Брюс, обращенная к члену Росс. Акад., писателю М. Е. Лобанову, работавшему тогда над своим переводом ‘Федры’, с просьбой разрешить воспользоваться его стихами Е. С. Семеновой в ком. ‘Влюбленный Шекспир’ на бенефисе ее сестры Нимф. Сем.(с которой, как известно, жил Мусин-Пушкин). Из того, что эта записочка сохранилась в бумагах Семеновых (именно П. Н.), можно заключить только одно: Лобанов отклонил просьбу, не желая преждевременно, для ничтожной пьесы, выпускать на сцену свои стихи, и Ек. С. Семенова обратилась тогда к своему однофамильцу, добрейшему П. Н. Семенову, которого стихотворный перевод ‘Федры’для лирической оперы давался в бенефис Сандуновой также в это время, в декабре 1818 г.
41. Она значится в изданном в 1872 г. (СПБ.) полном алфавитном списке драматическ. сочин. на русском языке, дозволенным к представлению.
42. П. Арапов. ‘Летопись русского театра’, стр. 251.
43. Воспоминания Эр. Стогова, Русская Старина, 1879 г., т. 24, стр. 50-51. Что касается упомянутых братьев Петра Никол., то старший служил в Измайловском полку до 1825 г., а затеи перешел в штатскую службу: был директором гимназии в Рязани, затем губернатором в Минске и в Вятке — во время ссылки туда Салтыкова-Щедрина, нашедшего в его доме самый радушный прием. Он был женат на Л. А. Минх, дочери известного Харьковского профессора медика. Михаил Николаевич (род. в 1798 г., ум. в 1866 г.), автор Дневника за 1823 г., оставил военную службу в конце 20-х годов и, выйдя в отставку, поселился в деревне, в своем имении и посвятил себя сельскохозяйственной деятельности, много предпринимал, но успеха и удачи не имел. М. Н. был человеком умным, живым, отзывчивым, мягким и добрым, он был женат на княжне А. А. Волконской. О Вас. Ник. (цензоре и литераторе) выше не раз уже упоминалось.
44. Эта басня напечатана в упомянутой статье Я. К. Грота, посвященной литературн. наследию П. Н. Семенова (‘Труды’ Я. К. Грота, т. III).
45. В. С. Иконников. ‘Граф Н. С. Мордвинов’, СПБ., 1875. Предисловие, стр. V.
46. Иконников, говоря о любви Мордвинова к ученым и литераторам и о новых лицах (сравнительно с прошлым старым поколением), встречавшихся в его кружке, рядом с братьями Тургеневыми Воейковым и т.д. называет и П. Н. Семенова . ‘Граф Н .С. Мордвинов’, СПБ., 1875, стр. 431
47. Сохранилось медицинское свидетельство от 22 января 1820 г. об его болевни (изнуряющей ломоты), для излечения от которой врач считает необходимым иметь ему отпуск на шесть месяцев и пользоваться кавказскими минеральными водами. Оно удостоверено и.д. старш. доктора по Кавалерии Гвардейского Корпуса надв. сов. Арендтом.
48. Этим товарищем был Ступишин. Об этом перевозе больного на Кавказ и засим обстоятельствах, сопровождавших решение его брачных планов, подробно рассказывает сын его П. П. Семенов-Тян-Шанский в своих ‘Мемуарах’, т. I, стр. 40-42.
49. Эпизодом его пребывания на Кавказе было близкое знакомство с известным героем Кавказского завоевания ген. П. С. Котляревским. Неизвестный автор, собиравший биографические заметки о П. Н., рассказывает:
‘Здесь (уже не Кавказе) его пригласил на свою квартиру пользующийся от ран генерал от инфантерии Петр Степанович Котляревский. Во время пребывания на Кавказе Семенов своим приятным нравом и благородным поведением столь много сыскал расположения сего знаменитого генерала, что он полюбил Семенова, как ближнего родственника и удостоил его всегдашней с ним перепиской, а узнав о внезапной его кончине, скорбел и скорбит, как о собственном своем семьянине.’
Любопытно, что одновременно был на Кавказских водах, в 1820 г., и А.С. Пушкин с семьей Раевских. Очень вероятно, что С. мог с ним встретиться там.
50. Дочь Петра Карловича Бланка (старшего сына известного при Екатерине II в Москве архитектора Карла Ивановича Бланка, строителя Московского Воспитательного Дома и многих церквей, Љ 1793 г., отец которого был известным архитектором в Петербурге. См. Грабарь: Ист. русск.искусства, стр. 162) и жены его Наталии Яковлевны, рожд. Евреиновой. См. Родословие Бланков. Губастов. Изв. Тамб. Арх. Ком. 1916.
51. В таком же свете и еще с большею подробностью рисуется деятельность П. Н. и в ‘Мемуарах’ П. П. Семенова-Тян-Шанского, т. 1.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
