Петербургская жизнь, Панаев Иван Иванович, Год: 1859 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 39 минут(ы)

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЖИЗНЬ.

ЗАМТКИ НОВАГО ПОЭТА.

Свтскій либералъ и литературный диллетантъ. (Отрывокъ изъ моихъ петербургскихъ замтокъ и наблюденій).— Театры: Мартыновъ въ комедіи ‘Не въ деньгахъ счастье’.— Le Luxe. Roman d’un jeune homme pauvre и проч.— Г. Милославскій.— Карлики.— Г-жа Феррарисъ,— Бенефисъ Бозіо.— Гибель Театра-Цирка.— Спектакли въ дом князи Блосельскаго.— Г. Фредро и Грибодовъ.— Конверты.— Объявленіе концертнаго общества.— Балы.— Публичныя кареты въ Петербург.— Публичныя лекціи.— Рысистые бги на Нев.— Самоды.— Актъ въ университет 8-го Февраля.— Копіи съ древнихъ образовъ и выставка ихъ.— Орелъ, Ласточка и Сверный Цвтокъ.— Литературныя новости…. Замчательные автографы.— Нсколько промаховъ въ стать ‘Воейковъ и его сумасшедшій домъ’, помщенной въ 1-мъ No ‘Современника’.

Въ одно прескверное безразсвтное зимнее петербургское утро, (это было года два тому назадъ), часу во второмъ, когда я только что принялся за дло, человкъ подалъ мн карточку. На карточк былъ выгравированъ гербъ, а подъ гербомъ изображено тончайшими буквами, Валерьянъ Николаевичъ Городницкій.

— Они желаютъ васъ видть, — сказалъ человкъ.

— Проси, отвчалъ я.

Съ г. Городницкимъ я не былъ знакомъ, хотя встрчалъ его часто на Невскомъ проспект подъ руку съ разными моими знакомыми, а въ опер и во французскомъ театр въ первыхъ рядахъ креселъ. На вопросъ мой объ этомъ господин пріятели мои обыкновенно отвчали:

— Онъ славный малый, чрезвычайно образованный, начитанный и либералъ.

Г. Городницкому лтъ 35, онъ средняго роста, иметъ на голов жидкіе волосы, тщательно расчесанные съ проборомъ на середин и довольно большіе неопредленнаго цвта глаза, онъ должно быть близорукъ, потому что безпрестанно вооружаетъ носъ двойнымъ лорнетомъ, г. Городницкій одвается съ изысканностію и носитъ безукоризненныя свтлыя перчатки, плотно охватывающія его маленькія и толстыя руки. Онъ иметъ манеры немного изнженныя, видъ разсянный и безпечный, онъ числится въ какомъ-то министерств, кажется, по особымъ порученіямъ.

Какую надобность онъ иметъ во мн? подумалъ я въ ту минуту, когда г. Городницкій любезно, но нсколько обязательно протягивалъ мн руку и говорилъ, какъ-то кокетливо подергивая головою:

— Pardon…. извините, что я васъ безпокою…. Мы, кажется, имемъ много общихъ знакомыхъ и я всегда желалъ съ вами сблизиться.

Затмъ онъ живописно и небрежно расположился въ кресл противъ меня, и не снимая перчатокъ, закурилъ пахитоску.

— Какая отвратительная погода!… сказалъ онъ, поднимая голову и выпуская тонкій дымъ къ потолку.— Петербургъ этотъ ужасенъ!— Нъ немъ жить невозможны Създи гь за границу, подышать чистымъ воздухомъ, запастись здоровьемъ и потомъ возвратиться для того, чтобы снова разстроить здоровье!… Ну, что, скажите новенькаго?… Что ваша литература?

Я не отвчалъ на этотъ вопросъ и посмотрлъ на г. Городницкаго вопросительно, потому что не совсмъ понялъ, какого рода свднія онъ желаетъ имть объ литератур.

Но онъ не заботился объ отвт и не обращалъ ни малйшаго вниманія на выраженіе моего лица, потому что смотрлъ боле на стны моего кабинета (хотя они не представляли ничего особеннаго), чмъ на меня.

Онъ продолжалъ:

— Теперь вс журналы ваши читаются съ большимъ удовольствіемъ…. много дльныхъ, прекрасныхъ статей о современныхъ вопросовъ. Слава Богу, теперь все оживилось. Ну да и пора же намъ наконецъ было двинуться немножко впередъ. Мы объ этомъ толковали третьяго дня съ княземъ Павломъ Григорьичемъ, у котораго я обдалъ…. У него, вдь вы можетъ слыхали?— прекрасный, гуманный взглядъ на вещи…. Это человкъ замчательный, европейскій. ‘Я ему говорю, пора же говорю, князь, намъ освободиться отъ китайщины’…. Онъ ужасно смялся…. Я съ нимъ очень близокъ и высказываю ему все откровенно…. Старое поколніе,— его конечно не разувришь, эти старосмыслы, какъ называетъ ихъ князь Поль, не могутъ существовать безъ десяти тысячъ церемоній, — ну и Богъ съ ними! Но пріятно, знаете, видть молодое поколніе…. Я разумю молодежь высшаго круга, — я вдь ихъ почти всхъ знаю, — у большей части изъ нихъ совсмъ ужь взглядъ другой, эдакой современной, особенно, я вамъ скажу, между военной молодежью есть люди чрезвычайно замчательные…. У нихъ образовался взглядъ…. убжденіе. Ну а староыыслы эти знаете презабавны. Недавно, въ одномъ дом — это было при пн…. сынъ — un jeune homme tout-a-fait distingue началъ говорить при своемъ отц объ освобожденіи крестьянъ, о гласности, о публичномъ судопроизводств, о свобод торговли…. ну обо всхъ этихъ насущныхъ вопросахъ, — а у отца знаете и здсь и тутъ — (г. Городницкій указалъ на грудь и потомъ махнулъ черезъ плечо) все какъ слдуетъ…. онъ человкъ значительный и при этомъ закоснлый въ своихъ понятіяхъ…. Онъ ужасно какъ разгорячился…. ‘Откуда, говоритъ, вы берете эти ужасныя понятія? Замолчи, говоритъ, я не могу этого слышать. Этого только недоставало, чтобъ у меня сынъ былъ либералъ!… И куда, говоритъ, приведутъ васъ вс эти идеи? Образумься, братецъ, ты стоишь на краю гибели’. Сынъ тоже разгорячился: ‘мы, говоритъ, батюшка, другъ друга понимать не можемъ, насъ раздляетъ бездна’… Онъ говорилъ отлично, съ жаромъ, съ каедры лучше нельзя бы говорить, но изъ этого могла бы выйти непріятная сцена, я остановилъ его, шепнулъ ему на ухо: ‘calmez vous, mon cher, вдь старика не переувришь, ты самъ говоришь, что васъ раздляетъ бездна….’ Теперь везд эта борьба стараго поколнія съ новымъ такъ рзко бросается въ глаза!… Правда вдь?

Г. Городницкій прищурился, сжалъ носъ двойнымъ лорнетомъ и началъ разсянно перелистывать книжку, которая попалась ему подъ руку.

— Аа! произнесъ онъ протяжно, — Les oiseaux?.. Онъ улыбнулся.— Въ этой книжк бездна поэзіи…. mais le ton generale du livre manque d’unite. Я прочелъ ее съ удовольствіемъ, но я неохотникъ, я вамъ скажу, до Мишле, особенно до его ‘Исторіи революціи’. Онъ, знаете, впадаетъ въ утопіи, въ соціализмъ, и заносится слишкомъ далеко…. Я признаюсь вамъ, люблю Ламартина больше, ну если хотите, онъ не историкъ въ строгомъ смысл и тоже немного увлекается, поэтизируетъ, но у него стиль прелестный. Возьмите его исторію Жирондистовъ. Жаль…. что онъ разстроилъ свои дла и послднее время пишетъ для денегъ, на скорую руку. Но какъ человкъ политическій онъ все-таки замчателенъ, что ни говорите, — онъ сдлалъ много, очень много…. по моему, его промахъ заключался въ томъ, что онъ провозгласилъ республику, вступись онъ за герцогиню Орлеанскую, было бы совсмъ другое, но какъ поэтъ онъ увлекся…. Это натурально, хоть и грустно…. Не будь этой нелпой республики, Франція подъ регентствомъ герцогини Орлеанской могла бы спокойно развивать свои парламентскія формы и избгла бы этого страшнаго военнаго деспотизма, этихъ Эспинасовъ…. Да, эта республика большой промахъ со стороны Ламартина, очень большой! какъ вы полагаете?…

— Я совершенно съ вами согласенъ, отвчалъ я, восхищенный не столько умомъ, образованіемъ и политическими взглядами г. Городницкаго, сколько тою изящною Формою, въ которой онъ передавалъ все это, и граціозными движеніями, которыми сопровождались его рчи.

— Кабы побольше такихъ господъ, подумалъ я. У! съ такими можно бы уйти далеко!

— Ну-съ, а какъ вы думаете, продолжалъ г. Городницкій посл минуты молчанія,— если мы будемъ такъ идти, не возвращаясь вспять, безъ реакцій, послдовательно, не торопясь разумется, мы можемъ скоро догнать Европу?… Европа впрочемъ представляетъ въ сію минуту, надо сказать, странно, е зрлище…. правда?.. Вс мы люди образованные, съ настоящимъ взглядомъ, нсколько лтъ тому назадъ смотрли на Францію, какъ на передовую націю въ человчеств… Отличилась же эта передовая нація, нечего сказать! Я ужъ, признаюсь вамъ, ничего не жду отъ нея… Я вотъ недавно спорилъ объ этомъ съ графомъ Александромъ Славинскимъ.. Я съ нимъ очень близокъ и наши убжденія почти во всемъ сходятся, кром Франціи. Онъ еще отъ нея надется чего-то!… Для меня, я вамъ скажу, Англія — вотъ это высшій политическій идеалъ…. не правда ли?… Лучшихъ учрежденій вообразить нельзя…. Чего же еще больше хотть? Журналы, митинги, парламенты и аристократическій элементъ, который не только не мшаетъ свободному развитію, напротивъ способствуетъ ему. Если бъ я не былъ русскій, и еслибъ я не былъ увренъ въ томъ, что намъ предстоитъ великая будущность, я, признаюсь вамъ откровенно, ничмъ не желалъ бы быть, какъ англичаниномъ….

‘Странно’, подумалъ я, ‘смотря на моего нечаяннаго гостя, любуясь имъ и наслаждаясь его рчами, — ‘неужели онъ удостоилъ меня посщеніемъ только для того, чтобы высказать свои политическія воззрнія? Они конечно прекрасны, но какое же мн до никъ дло? Если бы еще у меня было много свободнаго времени, но….’

Но г. Городницкій какъ будто бы угадалъ мою мысль.

— Какой же я чудакъ! сказалъ онъ, — я болтаю вамъ о разныхъ вещахъ, а еще ничего не сказалъ о дл, которое меня привело къ вамъ.

— Чмъ я могу служить вамъ? сказалъ я, — я очень радъ….

— Вотъ въ чемъ дло….

И при этихъ словахъ г. Городницкій старался придать себ видъ еще боле беззаботный и небрежный.

— Я, знаете, иногда отъ нечего длать…. видите ли, я не могу быть совсмъ празднымъ…. въ свободное время отъ моихъ служебныхъ занятій и отъ свтскихъ обязанностей…. такъ иногда когда мн приходятъ мысли въ голову…. я ихъ вмст съ моими свтскими наблюденіями набрасываю на бумагу. Изъ этого кое-что вышло. Я написалъ эдакую небольшую…. какъ бы вамъ это сказать?— драматическую proverbe изъ жизни высшаго свта…. У меня, какъ вы увидите, есть немножко наблюдательности, притомъ большой свтъ я хорошо знаю. Но Бога ради вы только не принимайте этого слишкомъ серьзно и не будьте ко мн строги. Я не хочу записываться въ цхъ литераторовъ, Dieu me preserve! Какъ мн это нелестно, я понимаю, что для меня это слишкомъ,— trop d’honneur…. это просто такъ, шалость, и я обращаюсь къ вамъ, какъ къ человку опытному въ литературныхъ длахъ….

Г. Городницкій вынулъ изъ задняго кармана своего удивительно скроеннаго пиджака небольшую рукопись.

При этомъ движеніи у меня выступилъ холодный потъ на спин и обнаружилась боль подъ ложечкой, которой я подверженъ въ критическія минуты.

— Я врю вашему литературному вкусу, вашей опытности, и потому мн хотлось бы вамъ прочесть это… это не много… это но больше получаса… pardon, что я васъ на полчаса отвлеку отъ вашихъ занятій.

— Но… пошевелилось у меня на язык, но я не усплъ произнести этого но, потому что г. Городницкій приступилъ уже къ чтенію, вооружившись лорнетомъ, съ полною беззастнчивостію свтскаго человка. Чтеніе продолжалось ровно въ трое противъ общаннаго, то есть полтора часа, и прерывалось собственными замчаніями автора въ форм вопросовъ: ‘Не правда ли это съ натуры?… На правда ли это довольно тонко подмчено? Это для многихъ ускользнетъ, потому что эти мысли ne sont pas a la portee de tout le monde… n’est-ce pas?..’

Г. Городницкій былъ правъ. Его драматическая поговорка была прелестна, но состоитъ вся изъ такихъ великосвтскихъ тонкостеq, которыя для непосвященныхъ были ршительно непонятны. Я покрайней мр не понялъ, въ чемъ дло и что хотлъ сказать авторъ. Когда онъ кончилъ, онъ поднялъ голову и, поправивъ свой лорнетъ, пристально посмотрлъ на меня.

— Ну что?.. ну какъ? сказалъ онъ,— какъ вы находите эту бездлушку?.. Пожалуйста откровенно, прямо скажите… Я вдь авторскаго самолюбія не имю. Я предпочитаю правду всмъ этимъ комплиментамъ, les gracieuses flatteries…

— Очень тонко, — отвчалъ я, — но я впрочемъ не могу быть судьею, потому что мало знакомъ съ великосвтскою жизнію…

— Отчего же? возразилъ г. Городницкій, улыбнувшись и подернувъ головою, — вы знакомы со всми, вы знаете всхъ нашихъ…. Такъ въ самомъ дл вы находите, что это не глугіо? ну а какъ на счетъ языка, il y a du style? Мн русскій языкъ еще не совсмъ дается, я могу легче писать по-французски, это, если хотите, глупо, — потому что я русскій, но вдь знаете, намъ всмъ даютъ такое воспитаніе…

— Нтъ, вы владете русскимъ языкомъ, сказалъ я…

— Въ самомъ дл? прибавилъ онъ… ну-съ такъ вотъ у меня до васъ просьба… Я желалъ бы напечатать эту вещицу именно въ журнал, въ которомъ вы участвуете, потому что я вполн симпатизирую съ его направленіемъ… jene connais pas ces messieurs — этихъ господъ редакторовъ и журналистовъ, хотя я ихъ очень уважаю, и обращаюсь къ вамъ, чтобъ вы оказали мн протекцію… Будьте такъ добры.

Я общалъ исполнить его желаніе, то есть передать рукопись редакторамъ.

— Очень вамъ благодаренъ, — сказалъ г. Городницкій, — но вотъ еще одно…. je n’ai plus qu’un mot a dire…. говорятъ, вдь за статьи въ журналахъ платятъ деньги?… Я этого ни чего не знаю, я такъ слышалъ… мн собственно деньги, вы понимаете, не нужны, это какая нибудь бездлица… но видите ли, если эта вещь будетъ помщена, мн хотлось бы получить за нее что нибудь. Я пожертвовалъ бы эти деньги на бдныхъ. Меня бы, знаете, утшила мысль, что трудъ мой не совсмъ безполезенъ, что я имъ доставилъ хоть что-нибудь нуждающимся…. Я совершенно впрочемъ полагаюсь на васъ въ этомъ.

— Хорошо-съ, отвчалъ я, — я передамъ все это редакторамъ я лотомъ увдомлю васъ…

— Будьте такъ добры…

Г. Городницкій потолковалъ еще нсколько о современныхъ вопросахъ, о необходимости различныхъ преобразованій и очень дружески простился со мною, замтивъ, что вамъ людямъ просвщеннымъ, съ европейскимъ образомъ мыслей, надо сближаться, извинялся, что онъ воспользовался моей добротою outre mesure, слишкомъ засидлся у меня и просилъ меня о продолженіи знакомства.

Когда онъ ушелъ, я подумалъ:

Боже! сколько утонченности и прелести въ свтскихъ людяхъ! Но какъ этотъ господинъ при самой изящной вжливости и любезности умлъ мн въ тоже время датъ тонко почувствовать, какая неизмримая разница между имъ — литературнымъ дилетантомъ, существомъ высшимъ, принятымъ въ большомъ свт, вертящимся въ блестящихъ сферахъ, такъ ловко соединяющимъ величайшую comme-il-faut-ность съ удивительнымъ либерализмомъ и нами — записными литераторами, берущими деньги за свои труды… не для вспомоществованія бднымъ, а для собственнаго пропитанія!..

Петербургъ идетъ исполинскими шагами по пути прогресса,— въ этомъ нтъ сомннія. Доказательствомъ этого можетъ служить между прочимъ г. Городницкій. Такихъ свтскихъ либераловъ у насъ развелось очень много въ послднее время…

II.

Черезъ три дня посл посщенія г. Городницкаго я отправился къ нему съ визитомъ, около трехъ часовъ, въ надежд не застать его дома, потому что въ это время онъ обыкновенно гуляетъ по Невскому проспекту. Надежда моя не осуществилась: онъ былъ дома, потому что страдалъ маленькой простудою и гастритомъ, какъ онъ мн объявилъ потомъ, потирая рукой по своей батистовой рубашк у желудка.

Кабинетъ г. Городницкаго представлялъ изящный безпорядокъ: столы были завалены англійскими кипсеками, французскими журналами и различными иллюстрированными изданіями. На полу, обтянутомъ сукномъ, около того мста, гд онъ сидлъ,— лежали послднія сочиненія Монталамбера и Токвиля. Кабинетъ этотъ не отличавшійся свжестію, потому что мебель, драпри занавски, сукно на полу — все это было уже значительно потерто, имлъ однако что-то особенное. къ намъ все было разсчитано на эффектъ… Одна стна была завшана литграфированными и фотографическими портретами разныхъ великосвтскихъ людей, съ наиболе блестящими Фамиліями, на другой — висли портреты извстныхъ дипломатовъ и публицистовъ: Гизо, Тьера, Вильменя, Сэра Роберта Пиля, гуляющаго съ Велингтономъ, лорда Пальмерстона и другихъ. Въ мраморной ваз была навалена груда визитныхъ билетовъ и записочекъ съ красивыми бордюрами. Свтскость и либерализмъ бросались въ глаза въ этой комнат съ перваго раза.

Хозяинъ въ пестренькомъ галстучк и въ какой-то кофт со шнурками произнесъ длинное ‘А-а-а!’ при моемъ появленіи и любезно вскочилъ съ низенькаго дивана, на которомъ онъ лежалъ съ листомъ Journal des Debats, бросивъ этотъ листъ и протягивая мн руку

— Очень, очень радъ васъ видть. Пожалуйста садитесь. Я немножко простуженъ и ктому же я подверженъ гастриту… Вчера мы ужинали… вотъ у него….

Г. Городницкій указалъ пальцемъ на портретъ одного изъ самыхъ великосвтскихъ петербургскихъ господъ и прибавилъ:

— Я немного разстроилъ желудокъ и воротился домой очень поздно…. Эта проклятая петербургская жизнь! Я ужъ хочу перемнить образъ жизни — это несносно!… А мы вчера выдумали очень забавную штуку… Я предложилъ, чтобы каждый изъ насъ произнесъ бы…. такъ…. маленькую рчь по-русски, развилъ бы въ ней какую нибудь современную тему… Сначала это напугало многихъ, но однако это было принято большинствомъ голосовъ и удалось такъ, какъ я не ожидалъ…. право… Мы ужасно какъ не привыкли говорить публично, особенно на своемъ родномъ язык, — un bon parlour — вдь это рдкость между нами, чтобы логически, послдовательно развить мысль на это какъ-то насъ не стаетъ. Я выбралъ ужь самую эдакую современную тему: ‘О томъ, что такое гласность и на сколько у насъ она можетъ быть допущена’…. я самъ удивился своей смлости,-оно вышло у меня довольно кругло я не дурно, пеня осыпали рукоплесканіями, но всхъ лучше говоривъ Serge Наклашевскій: у него положительный даръ слова. По поводу Юма, вертящихся столовъ и другихъ чудесъ онъ ввелъ насъ въ мистическій міръ и доказывалъ, что въ природ есть какія-то таинственныя силы. Это были конечно парадоксы, но парадоксы блестящіе, выраженные съ жаромъ, съ увлеченіемъ…’ Очень было мило!… Согласитесь, что все это лучше по крайней мр, чмъ играть въ карты, или болтать о какихъ нибудь пустыхъ, свтскихъ’ вседневныхъ происшествіяхъ?… Нтъ-съ, что ни говорите, а мы ждемъ впередъ и очень.

— О! да ктоже въ этомъ сомнвается? произнесъ я.

— Ахъ, вы знаете эту книжку?

Онъ взялъ се столика какой-то романъ Октава Фльета и подалъ мн.

— Нтъ, я не читалъ, сказалъ я, посмотрвъ не книжку.

— Вы прочтите, это стоитъ…. Онъ поэтъ, или по правдой мр въ домъ иного поэзіи…. Онъ иметъ что-то общее съ нашимъ Тургеневымъ…. N’est ce pas?… Il est abondant en riches images, en couleurs йclatantes, il a beaucoup de sentimens…. Ну-съ, а что моя бдная піеска — еще не удостоилась принятія?…

Я отвчалъ, что отдалъ ее редакторамъ журнала, въ который онъ желаетъ ее помстить, но что посл того еще не видлъ ихъ и не имю отъ нихъ отвта, и что тотчасъ по полученіи отвта я его увдомлю…

— Не безпокойтесь, возразилъ г. Городницкій:— это я такъ сказалъ… когда нибудь посл… мн все равно… этой піеской очень интересуется почему-то княгиня Красносельская, разумется ее въ сущности печатать не стоитъ, это пустяки, но если гг. редакторы напечатаютъ ее у себя, — она можетъ имъ доставить много подписчиковъ въ высшемъ кругу, очень много!… А это недурно, знаете, сближать нашъ высшій кругъ съ русской литературой, пріучать ихъ читать по-русски. Я увренъ, что со временемъ наша литература сдлается потребностью и этого кружка, что вс мы будемъ со временемъ и говорить и мыслить по-русски… Тогда въ свою очередь избранное общество будетъ дйствовать на литературу и придастъ ей этотъ вншній блескъ, эту утонченность, которой, il faut dire franchement, не множко недостаетъ ей теперь. Правда вдь?

— Совершенно, отвчалъ я, прощаясь съ моимъ новымъ другомъ.

— Такъ вы меня потомъ объ моей піеск увдомите? произнесъ онъ сладко улыбаясь и крпко пожимая мн руку.— Au plaisir de vous revoir…. Я очень, очень радъ, что мы съ вами сошлись….

Съ этого дня г. Городницкій черезъ день зазжалъ, ко мн справляться объ участи своей піески и писалъ кром того записочки на Французскомъ язык.

До какой степени ни лестно было мн знакомство съ нимъ, но его нетерпніе и докучливость стали надодать мн. Онъ съ своей піеской не давалъ мн покоя…. даже на улиц. ‘Ну что?… когда? принята ли моя піеска? неужели вы еще не получили отвта?’

Онъ засыпалъ меня такими вопросами… и уже начиналъ обнаруживать нкоторое неудовольствіе.

— Если піеска моя негодится, сказалъ онъ однажды, останавливая меня на улиц,— вы мн скажите откровенно и попросите, чтобы мн возвратили ее… Я отдамъ въ другой журналъ. Меня даже просили объ этомъ. Еслибъ не мои пріятели и нкоторыя свтскія дамы, которыя ршительно требуютъ, чтобъ я напечаталъ ее, — я бы и не безпокоилъ васъ, потому что я знаю, что это вздоръ…. я ужь вамъ говорилъ, что это я такъ набросалъ.

— Мн очень совстно’ но я еще не подучилъ отвта отъ редакторовъ. Впрочемъ будьте покойны’ я на дняхъ вамъ непремнно дамъ отвтъ ршительный.

‘О несчастная слабость характера’ — думалъ я, ‘о ты — причина всхъ непріятностей моей жизни! Ну кто меня просилъ вмшиваться въ это дло? Отчего я прямо не отказалъ этому господину?.. Къ тому же я увренъ’ что гг. редакторы (я вдь коротко знаю ихъ) продержутъ рукопись нсколько мсяцевъ’ не принимая въ соображеніе нетерпніе свтскихъ литературныхъ дилетантовъ. Они — народъ грубый и не отдаютъ первенства дворянскимъ и свтскимъ сочиненіямъ передъ сочиненіями какихъ нибудь семинаристовъ…. Я почти не сомнваюсь, что они не напечатаютъ прелестной драматической Поговорки этого милаго свтскаго либерала, потому что не съумютъ оцнить того благоуханія, того тончайшаго букета свтскости, который и я, къ сожалнію, не умю вполн цнить. О, для чего, же я взялся быть посредникомъ’?…

Я былъ взбшенъ на самого себя, отправился тотчасъ же къ редакторамъ и потребовалъ отъ нихъ ршительнаго отвта. Они возвратили мн рукопись и на отрзъ объявили, что это чему ха!

— Чепуха?! возразилъ я съ досадою, — но позвольте, господа, можно ли такъ варварски и грубо отзываться о сочиненіи господина, который принадлежитъ къ избранному, къ высшему обществу, который признанъ этимъ обществомъ за человка замчательнаго ума и образованія, въ которомъ признаютъ талантъ вс великосвтскіе господа и даже сама княгиня Красносельская, который, наконецъ, извстенъ своимъ смлымъ образомъ мыслей, который считаетъ себя другомъ прогресса, котораго вс старовры считаютъ опаснйшимъ человкомъ, у котораго, по сознанію всхъ великосвтскихъ господъ, языкъ какъ бритва…. Вамъ, господа,— продолжалъ я, все боле и боле одушевляясь, — слдовало бы непремнно напечатать эту поговорку, если бы она и была въ самомъ дл слаба,— потому что это хорошо зарекомендовало-бы ваше изданіе въ высшемъ обществ, доставило бы вамъ въ этомъ обществ множество подписчиковъ…. и прочее и прочее.

Я говорилъ горячо и энергически, но варвары-журналисты не хотли ничего слышать и еще въ добавокъ начали подсмиваться надъ моею слабостью къ свтскимъ людямъ.

Длать было нечего. Я возвратился домой съ рукописью г. Городницкаго и въ тотъ же день отослалъ ее къ нему при самой вжливой записк, въ которой я старался какъ можно боле смягчить отказъ.

‘Редакція С…..а’, писалъ я, ‘нашла вашу пьесу прекрасною (я не хотть обнаружить грубый вкусъ редакторовъ и компрометировать ихъ передъ высотамъ свтомъ, я потому позволилъ себ прибгнуть ко лжи) но, къ сожалнію, пьеса ваша не можетъ быть напечатана въ журнал прежде восьми мсяцевъ, по множеству матеріаловъ, которыхъ редакція отлагать не можетъ…. Полагая, что вы не согласитесь на такой отдаленный срокъ,— я долгомъ счелъ возвратить вамъ ее’.

III.

Посл этого нсколько времени я не встрчалъ г. Городницкаго и не видалъ никого изъ нашихъ общихъ знакомыхъ.

Первая моя встрча съ нимъ была въ Петергоф на дебаркадер желзной дороги. Онъ вертлся около какихъ-то весьма пышныхъ и важныхъ дамъ съ лорнетомъ на носу и наткнулся прямо на меня.

Я съ пріятнйшею улыбкою поклонился ему и хотлъ было даже простодушно протянуть ему руку, но онъ измрилъ меня съ ногъ до головы, какъ бы припоминая: что это за человкъ, который безпокоитъ меня своимъ поклономъ? потомъ язвительно пошевелилъ губами, холодно кивнулъ мн головою и обратившись къ одной изъ дамъ, закричалъ: ‘Princesse, par ici!’

Къ подъзду дебаркадера подкатилась линейка, красный придворный лакей произнесъ, обращаясь къ пышнымъ дамамъ и г. Городницкому: ‘линейка подана’, пышныя дамы съ помощію г. Городницкаго сли въ линейку и онъ самъ помстился возл одной изъ нихъ, бросивъ на меня взглядъ, который говорилъ чрезвычайно много:

‘Видишь ли ты, говорилъ этотъ взглядъ, къ какому обществу принадлежу я?… Видишь ли ты, въ какихъ линейкахъ я разъзжаю и какіе лакеи стоятъ за мною? Убдился ли ты теперь своими глазами, какая бездна между мною — и вами несчастными литераторами, не умвшими оцнить моего превосходнаго произведенія? Я удостаивалъ снисходить до васъ, а вы вмсто того, чтобы принять меня и мое произведеніе съ распростертыми объятіями и восторгомъ, вы…. и прочее.

Этотъ нмой языкъ былъ краснорчиве всякихъ словъ.

Я печально повсилъ голову и побрелъ вслдъ за линейкой, поднявшей облако пыли, залпившей мн глаза и бросившейся въ носъ.

Я остановился, чихая и протирая глаза. Каждая пылинка, поднятая аристократическою линейкою и упавшая на меня, говорила мн, казалось, устами г. Городницкаго о моемъ ничтожеств….

Въ другой разъ я встртилъ г. Городницкаго, у одного изъ нашихъ общихъ знакомыхъ. Онъ обошелся со мною холодно-вжливо и въ разговор почти не относился ко мн…. Онъ говорилъ — объ европейской политик и въ особенности о взглядахъ Англіи на континентъ и о ея планахъ. Онъ развивалъ эти планы въ такихъ мелочныхъ подробностяхъ, какъ будто былъ другомъ перваго министра Англіи, который по дружб передалъ ему вс тайны своего кабинета. Я слушалъ его съ восторгомъ и не зналъ, чему боле удивляться — его либеральнымъ убжденіемъ, или его неслыханной памяти, потому что онъ цлыя страницы наизусть и почти слово въ слово передавалъ изъ сочиненій Токвиля и брошюрокъ Монталамбера, самъ не замчая, что это не его мысли и слова. Потомъ онъ перешолъ къ отечеству и съ ядовитйшей ироніей отзывался объ разныхъ извстныхъ лицахъ, разсказывалъ, какъ онъ отдлалъ’ одного значительнаго ретрограда за обдомъ у другаго значительнаго лица, намекалъ о томъ, какъ вообще вс боятся его въ свт, какъ онъ умлъ поставить себя относительно такого-то и такого-то лица и проч. И въ заключеніе обвелъ торжественно комнату и бросилъ на меня едва замтный косвенный взглядъ, но столь же многозначительный, какъ и тотъ, который былъ имъ брошенъ на меня съ придворной линейки.

Когда онъ ухалъ, пріятель мой, также человкъ свтскій, воскликнулъ, обратившись ко мн:

— Какой чудный человкъ!… Не правда ли?… Отчего это вы не напечатали его пословицы? Конечно, она не Богъ знаетъ какое произведеніе…. но все-таки эта вещь очень остроумная и милая и гораздо лучше этихъ всхъ грубыхъ и грязныхъ обличительныхъ разсказовъ, которые печатаются въ вашихъ журналахъ. Къ тому же Городницкій съ просвщеннымъ образомъ мыслей, а такихъ людей вамъ, господа, не слдовало бы отталкивать отъ себя…. Такіе люди, какъ онъ, именно созданы для того, чтобы сближать высшее общество съ литературою.

— Боже мой! Да я-то чмъ виноватъ? вскрикнувъ — разв помщеніе его статьи зависло отъ меня?… Я только взялся по безконечной и непростительной слабости моего характера быть посредникомъ между нимъ и редакторами журнала. Разв я долженъ отвчать за то, что они по безвкусію своему не умли оцнить его поговорки и не поняли той выгоды, которую бы доставило имъ напечатаніе ея и сближеніе съ такимъ человкомъ, какъ ея авторъ?

— Мн, признаюсь, это очень досадно, перебилъ меня мой пріятель:— досадно въ особенности за тебя…. Воля ваша, это промахъ….

— Что жь длать? Теперь ужь не поправишь его, произнесъ я со вздохомъ.

— Онъ тебя именно обвиняетъ въ этомъ, продолжалъ мой пріятель,— онъ говоритъ, что ты принялъ его піесу холодно, что ты могъ бы, еслибы захотлъ, способствовать къ напечатанію ея, потому что имешь вліяніе на редакцію.

‘Губительная слабость характера! простоналъ я внутренно,— до чего ты доводишь?.. Я желаю пріобрсти расположеніе и дружбу всхъ и потому не могу ни въ чемъ отказать никому и берусь даже за то, чего не могу исполнить…. и вотъ вмсто друзей я пріобртаю враговъ, да еще какихъ враговъ! Впрочемъ г. Городницкому я ничего не общалъ, кром передачи его рукописи, но какъ бы то ни было, теперь онъ врагъ мой. въ этомъ нтъ сомннія, и врагъ опасный, и непримиримый, потому что самое раздражительное самолюбіе изъ всхъ самолюбій въ мір — это самолюбіе свтскаго литературнаго дилетанта….’

Не прошло трехъ мсяцевъ посл всей этой исторіи, какъ въ город начали носиться странные слухи обо мн и объ редакторахъ журнала, въ которомъ я имю честь участвовать. Слухи эти все длались громче, увеличиваясь и усиливаясь, они наконецъ дошли и до меня…. Мн передавали съ разныхъ сторонъ, что въ свт называютъ насъ ужаснйшими людьми, не имющими ни foi, ни loi, проникнутыми самыми вреднйшими для общества идеями, распространеніе которыхъ надобно мгновенно остановить, потому что они угрожаютъ общественной нравственности и порядку, что въ моихъ скромныхъ замткахъ скрываются какія-то заднія мысли, что въ нихъ будто бы надо читать что-то между строкъ…. и проч. и проч.

Если бы четверть этихъ милыхъ слуховъ имла какое нибудь правдоподобіе, то насъ справедливо слдовало бы изгнать изъ общества и отправить въ какіе нибудь безлюдныя степи.

‘Но все это вздоръ’, подумалъ я:— неужели-жь найдется какой нибудь человкъ съ здравымъ смысломъ, который повритъ такимъ нелпымъ слухамъ’?

Однако я сталъ замчать, что т, которые прежде очень благосклонно обращались со мною, начали посматривать на меня какъ-то подозрительно и холодно, а нкоторые изъявлявшіе мн боле, нежели милостивое и лестное расположеніе, даже пожимавшіе мн дружески руки съ самыми наипріятнйщими улыбками, при встрч со мною произносили уже съ многозначительной ироніей и затаенной злобой: ‘здравствуйте-съ’, какъ будто этимъ привтствіемъ хотли сказать мн, ‘ну погоди-же, голубчикъ, мы съ тобой справимся’!

Что же это такое? и откуда все это?— Я не понималъ ничего.

— Послушай, любезный другъ, сказалъ мн однажды одинъ изъ редакторовъ журнала, въ которомъ я участвую: — знаешь ли какіе слухи ходятъ объ насъ, да и объ теб тоже? Ты вредишь и себ и намъ!

— Я? Какимъ это образомъ? Что это значитъ? Часъ отъ часу не легче!

— Да, это все по твоей милости, продолжалъ редакторъ: потому что ты Богъ знаетъ зачмъ связываешься съ свтскими литературными дилетантами! Кто тебя просилъ напримръ брать у г. Городницкаго его сочиненіе?

— Но какая связь, возразилъ я съ горячностію,— между этими слухами и драматическою поговоркой г. Городницкаго?

— Очень близкая: г. Городницкій оскорбился тмъ, что его сочиненія мы не напечатали, — и теперь мститъ намъ, распространяя эти слухи.

— Какой вздоръ! перебилъ я: — этого быть не можетъ. Городницкій человкъ порядочный и притомъ имющій такія убжденія….

— И ты вришь, что эти господа могутъ имть какія нибудь убжденія,— это забавно!… Но какъ бы то ни было, а слухи эти пустилъ въ ходъ Городницкій, я это знаю изъ врныхъ источниковъ. Вотъ теб и урокъ, любезный: не связывайся впередъ съ свтскими либералами и литературными дилетантами!…

‘Неужели’? подумалъ я,— но нтъ, этого быть не можетъ…. это ужь слишкомъ! Никто въ свт не увритъ меня, чтобы человкъ съ такимъ образованіемъ, съ такими взглядами съ такимъ возвышеннымъ образомъ мыслей, могъ бы такъ нелпо и низко мстить!… Нтъ, тысячу разъ нтъ, я этому не поврю!

‘Откуда же однако эти слухи’?

Я до сихъ поръ ломаю себ голову и не могу ничего придумать…. Откуда же они?…

Но пора перейти къ петербургскимъ новостямъ, боле интереснымъ.

——

Начнемъ съ театровъ и прежде всего съ новой комедія: ‘Не въ деньгахъ счастье’, сочиненіе г. Чернышева, автора комедій: ‘Женихъ изъ долговаго отдленія’ и ‘Новъ деньгахъ счастье’. Новая комедія г. Чернышева дана была въ первый разъ въ бенефисъ г. Мартынова.

Вотъ ея содержаніе:

Купецъ Боярышниковъ (35 лтъ) женился на купчих, за которой взялъ въ приданое 50,000 р., а передъ женидьбой занялъ у простяка пріятеля своего Щукина деньги безъ росписки и на эти деньги завелъ лавку. Боярышниковъ налой продувной и мтитъ прямо въ милліонеры. Тесть передъ свадьбой имлъ было поползновеніе надуть зятя, но не на такого напалъ. Боярышниковъ отпирается отъ своего долга и повергаетъ своего пріятеля въ нищету. Онъ имлъ связь съ какой-то Анхенъ, которая умерла и отъ которой ему осталась 4-хъ лтняя дочь Маша, дочь эту призрваетъ добрая подруга Анхенъ, Бородина Ивановна, почти насильно вытягивающая у Боярышникова 100 р. на прокормленіе и воспитаніе сироты.— Это прологъ піесы.

Проходитъ 15 лтъ…. Боярышниковъ, овдоввшій и постарвшій, сдлался милліонеромъ. Совсть, не совсмъ еще убитая, начинаетъ безпокойно пробуждаться въ немъ. Ни о своей дочери, ни о своемъ доврчивомъ пріятел онъ не иметъ никакихъ слуховъ и потому полагаетъ, что и дочь и пріятель умерли. Кому же достанутся его милліоны? Для чего же и для кого онъ скопилъ ихъ различными неправдами? Страшно подумать о смертномъ час, а смертный часъ не за горами. Боярышниковъ взялъ къ себ пріемыша, онъ держитъ его строго, заставляетъ его читать ему благочестивыя книги, требуетъ, чтобы онъ ходилъ къ заутрени и къ обдни и носилъ не иначе, какъ русское платье, но совсть, не смотря на благодяніе, длаемое имъ пріемышу, не даетъ ему покою ни днемъ, ни ночью: онъ томится среди своихъ милліоновъ въ безвыходной тоск и со стономъ повторяетъ: ‘Господи! многогршенъ, — Господи! Господи’! Ни постъ, ни молитва не помогаютъ ему…. тяжело старику съ нечистою совстью. И если бы онъ зналъ еще, что его пріемышъ и наслдникъ его милліоновъ только и думаетъ о томъ, какъ бы поскорй старикъ окочурился, чтобы милліончики-то пустить въ ходъ, чтобы показать себя и что называется размахнуться, т. е. гуляй душа!… Онъ и начинаетъ по немногу размахиваться, тайкомъ по ночамъ: надваетъ что ни-на-есть модное платье, задаетъ выпивку, на лихачахъ прокатывается съ двицами и проч.

А между тмъ Маша, дочь Боярышникова, вскормленная доброй Каролиной Ивановной, жива. Она, разумется, превратилась въ красавицу, поумнла и отличается не только Физическими, но и нравственными совершенствами…. Она невста, ей 17 лтъ…. Среди нищеты, петербургскихъ соблазновъ, въ самомъ центр разврата,— въ модномъ магазин, гд она училась шить, она сохранила свою невинность и чистоту…. Милая, рдкая двушка!… Она снискиваетъ себ пропитаніе однимъ честнымъ трудомъ, на который и обуться-то порядочно нельзя, а ужь о кринолин и думать нечего! Но Маша знать не хочетъ кринолиновъ, Маша героиня… хотя олицетворяющая Машу актриса явилась кажется въ кринолин…. Нельзя же безъ этого!… Маша впрочемъ влюблена, но она таитъ въ себ эту любовь, она самой себ боится сознаться въ ней…. и она взаимно любима…. И какое счастье бдной сиротк!… Каролина Ивановна любитъ ее, какъ самая нжная мать, а конторщикъ безъ мста, Петръ Сергевъ, какъ самый пламенный, но въ тоже время скромный любовникъ, ибо

‘…..Любовь сердецъ невинныхъ

Молчалива и робка….

Та украдкой страсть питала,

Тотъ вздыхалъ изъ-подъ тишка….’

Этотъ конторщикъ безъ мста — настоящій Коридонъ или Титиръ изъ самой чувствительной идилліи, по мягкости, тонкости, нжности чувствъ и по скромности и трезвости поведенія.

Этотъ новый Коридонъ безъ мста получаетъ какую-то должность, въ задатокъ ея 50 р. и конечно немедленно предлагаетъ свою руку и сердц Марь Васильевн…. Вообразите себ восторгъ добрйшей Каролины Ивановны!… Къ тому же Каролина Ивановна случайно узнаетъ, что Боярышниковъ, отецъ Маши, живъ…. и вотъ какимъ образомъ: пьяный питомецъ Боярышникова, одтый въ наимоднйшее платье, встртилъ Машу рано утромъ на улиц и не только преслдовалъ ее до дому, но ворвался къ ней въ квартиру…. Маша чуть не падаетъ въ обморокъ. Каролина Ивановна прячетъ ее отъ неистоваго купчика, а купчикъ кричитъ: ‘Ну, старушенція, обработай ты мн эту статейку и я, то есть ничего не пожалю. Я, говоритъ, пріемышъ Боярышникова’!

Каролина Ивановна въ восторг, она узнаетъ адресъ старика я бжитъ къ нему объявить о томъ, что его дочь жива и что она помолвлена. При этой всти у старика пошевельнулось что-то въ род отцовскаго чувства, но онъ тотчасъ заглушаетъ его мыслію: вздоръ, это надувательство, она хочетъ только содрать съ меня деньги…. моя дочь давно умерла, не можетъ быть, чтобы она была жива… ‘Ну а если?’ говоритъ онъ самому себ, по уход Каролины Ивановны. Это если не даетъ ему покоя. Онъ ршается хать къ Каролин Ивановн.— Каролины Ивановны нтъ дома, она вмст съ своимъ жильцомъ Щукинымъ, тмъ самымъ, котораго Боярышниковъ обманулъ, отправилась длать какія-то закупки для Маши. И Щукинъ (нчто въ род смягченнаго Любима Торцова) также любитъ Машу… да и какъ не любить эту умную и скромную двушку, неимющую впрочемъ никакого цвта, кром прелестнйшаго цвта лица?.. Дома никого не осталось кром ея, — и отецъ сходится съ дочерью лицомъ къ лицу… Сцена свиданія Боярышникова съ Машей очень удачна. Милліонеръ смягчается, обнимаетъ ее, но вдругъ вбгаетъ добрая Каролина Ивановна. При такомъ зрлищ она приходитъ въ восторгъ и начинаетъ болтать: ‘Ну, слава Богу, давно бы такъ. Вотъ теперь мы и порастрясемъ папенькины-то карманы!’ Но эти добродушныя слова страшно дйствуютъ на милліонера, который везд и во всемъ видитъ обманъ, надувательство и посягательство на его карманы. Онъ отталкиваетъ отъ себя дочь… ‘Нтъ это не моя дочь!.. Они хотятъ отъ меня только денегъ, я не позволю надуть себя… Ну, чортъ съ вами! вотъ вамъ деньги, это я даю вамъ добровольно, — онъ бросаетъ на полъ 300 руб. и выбгаетъ Изъ комнаты.

Но ни Маша, ни женихъ ея, какъ люди честные не хотятъ брать этихъ денегъ, они хотятъ возратить ихъ…. Щукинъ, узнавшій.обо всемъ, берется за это. Онъ идетъ къ своему бывшему пріятелю, обокравшему его.

Передъ этимъ Боярышниковъ узнаетъ, что питомецъ его — негодяй и притомъ воръ: онъ вытащилъ у него изъ сундука два мшечка съ лобанчиками. Боярышниковъ выгоняетъ его изъ дому и отдаетъ ему эти мшки…

Когда передъ нимъ является Щукинъ, старикъ милліонеръ не вритъ глазамъ своимъ. Сначала онъ приходитъ въ ужасъ, думая, что Щукинъ явился къ нему съ того свта, чтобы требовать отъ него отчета въ своихъ деньгахъ, но потомъ, приходитъ въ себя, и радуется, что можетъ снять грхъ съ своей совсти…. ‘Возьми свой деньги, говоритъ онъ ему, возьми ихъ скорй!’ на что Щукинъ отвчаетъ ему: ‘Не нужно мн теперь этихъ денегъ, да возьми вотъ ужь въ прибавку и гъ, которыя бросилъ ты своей дочери. Ни она, ни женихъ ея не хотятъ этихъ денегъ, они меня просили возвратить теб ихъ’. Старикъ милліонеръ пораженъ этимъ… Какъ! бдные, почти нищіе отказываются отъ денегъ! Стало быть не въ деньгахъ счастье? Да! Разв счастливъ онъ съ своими милліонами?.. Онъ признаетъ свою дочь, беретъ ее къ себ съ зятемъ и на этихъ условіяхъ примиряется съ Щукинымъ.

Піеса г. Чернышева, какъ видно изъ этого изложенія,(не безъ мысли. Правда, эта мысль развита не совсмъ ловко, не совсмъ правдоподобно, мстами даже неудачна, языкъ дйствующихъ ея (лицъ не иметъ характерности, но несмотря на все это, мы должны быть очень благодарны за нее автору… Во-первыхъ — комедія г. Чернышева со всми ея недостатками все-таки несравненно предпочтительне всхъ комедій и водевилей, переводимыхъ съ Французскаго и совершенно чуждыхъ нашимъ нравамъ, а во-вторыхъ — комедія эта дала возможность нашему великому драматическому артисту — Мартынову создать типъ изъ роди купца Боярышникова…

Пусть же г. Чернышевъ не останавливается въ своихъ драматическихъ попыткахъ. Мы уврены, что при боле серьзномъ проникновеніи въ жизнь, при труд и чтеніи, которыя будутъ способствовать къ развитію его дарованія, онъ можетъ современенъ написать очень хорошее драматическое произведеніе.— Будемъ надяться, во всякомъ случа, при бдности нашего репертуара, критика недодана слишкомъ строго судить молодаго автора….

Но обратимся къ Мартынову.

Мы не одинъ разъ имли случай говорить о геніальности его таланта. Два года тому назадъ отдавая отчетъ о представленіи драмы г. Потхина: ‘Чужое добро въ прокъ нейдетъ’, мы уже показали, что въ талант Мартынова не одинъ комическій элементъ, а драматизмъ въ широкомъ значеніи этихъ словъ, что онъ не только превосходный комикъ, но и глубокій трагикъ, — и теперь посл представленія комедіи г. Чернышева, посл роли созданной имъ въ этоі комедіи, намъ остается только повторить еще утвердительне то, что было сказано нами нкогда…

Мартыновъ безспорно принадлежитъ къ числу геніальныхъ драматическихъ артистовъ. Какъ многіе изъ парижскихъ знаменитостей послдняго времени, которыхъ намъ удалось видть и имена которыхъ знаетъ наизусть вся Европа — односторонни и блдны сравнительно съ Мартыновымъ, о, которомъ понятія не иметъ Европа и котораго даже въ отечеств многіе считать не боле, какъ очень хорошимъ комическимъ актеромъ,— только!

Изо всхъ парижскихъ театральныхъ знаменитостей послдняго времени разв одинъ только Фредерикъ Лемстръ могъ быть поставленъ по таланту рядомъ съ Мартыновымъ. У насъ онъ иметъ въ сію минуту только одного соперника — Садовскаго.

Критики наши при разбор піесъ безпрестанно ставитъ на одну доску Мартынова съ другими тоже конечно даровитыми нашими актерами… и никому не кажется это сближеніе странно, никто не протестуетъ противъ этого, хотя между Мартыновымъ и тми, съ которыми ставятъ его на ряду — неизмримая разница, хотя одинъ творецъ, художникъ, великій талантъ, а другіе не боле, какъ умные, ловкіе и довольно тонкіе актеры, схватывающіе врно вншнія черты различныхъ лицъ, встрчаемыхъ имъ въ жизни и переносящіе ихъ на сцену. Для большинства публики — и особенно публики Александрынскаго театра такія различія конечно слишкомъ тонки. Это большинство заботится только о собственномъ развлеченіи и рукоплещетъ тому, кто боле забавляетъ его, кто смшне передразниваетъ дйствительность… Театръ для большинства — средство какъ нибудь поразвлчься и убить время, многіе ли изъ зрителей ищутъ художествевнаго наслажденія и понимаютъ что такое художественное наслажденіе? Этого отъ нихъ и требовать невозможно… Ужь если критики смшиваютъ Мартынова съ другими даровитыми актерами, то о большинств публики и говорить нечего.

Передать игру Мартынова въ роли Боярышникова во всхъ ея оттнкахъ и подробностяхъ невозможно. Никакой искусный разсказъ не въ силахъ этого сдлать,— довольно сказать, что въ этой роли онъ создалъ удивительный типъ и возвелъ ее до высокаго драматизма, до ужасающей правды, которая впрочемъ во многихъ зрителяхъ возбуждала только добродушный смхъ.

Въ пролог мы его видли еще молодымъ, бойкимъ, неумолимымъ, безжалостномъ, безчувственнымъ, мелкимъ торгашомъ, который съ молокомъ всосалъ въ себя плутовство и обманъ, который съ дтства — еще мальчишкой въ лавк у своего хозяина обучился обсчитывать, обмривать, красть и лгать, который не понимаетъ и не видитъ другой цли въ жизни, кром наживанья денегъ какимъ бы то ни было образомъ. ‘Кто нажилъ тотъ и правъ’ — вс нравственныя правила его заключаются въ этомъ. Вс человческія ощущенія и чувства окаменли въ этомъ существ, вышедшемъ изъ такой школы. Глядя на этого, покуда еще мднаго, торгаша, наблюдая за его ужимками, за выраженіемъ лица его, слушая его, вы предугадываете, что онъ будетъ современенъ человкъ сильный, почетный, милліонеръ. Это — характеръ и еще какой… способный для достиженія своей цли возвыситься до злодйства. Онъ страшенъ этотъ млкій торгашъ, а простодушная публика надъ нимъ подсмивается, не подозрвая, что заключается подъ его вншнимъ комизмомъ! Добрая Каролина Ивановна насилу вытягиваетъ у него сто рублей на воспитаніе его дочери и, отдавая ей эти деньги, съ внутреннимъ скрежетомъ, онъ кажется наровитъ обсчитать и родную дочь, для которой вырываютъ у него милостыню… Съ какимъ безстыдствомъ и злодйствомъ отказывается онъ отъ занятыхъ имъ у пріятеля денегъ въ присутствіи своего тестя! И когда тесть, тронутый положеніемъ человка, котораго зять его пускаетъ по міру, говоритъ ему: ‘Не хорошо, братецъ, если ты занялъ, такъ отдай.’ — ‘Охота же вамъ, тятенька, возражаетъ онъ хладнокровно, какъ ни въ чемъ не бывало, — ‘слушать его… Разв не видите что онъ пьянъ?’ — Морозъ подираетъ отъ этихъ словъ, произносимыхъ Мартыновымъ, а зрители — все смются… Неужели это смшно? Во 2 акт Мартыновъ является уже согбеннымъ старикомъ, трепещущимъ передъ мыслію о смертномъ час и только помышляющимъ о томъ, чтобы замолить свои тяжкіе грхи строгими постами, хожденіями въ церковь и тщательнымъ исполненіемъ всхъ вншнихъ церковныхъ обрядовъ, въ которыхъ для него заключается вся сущность религіи. Не легко, видно, достаются милліоны! Онъ еще пожалуй не прочь при случа надуть, но ужъ обманъ не легокъ ему, онъ тревожитъ его, и обманувъ онъ тотчасъ наложитъ на себя тотчасъ эпитемью для успокоенія совсти. Онъ моритъ себя голодомъ, молится, читаетъ благочестивыя книги, но ни что не заглушаетъ въ немъ внутреннихъ упрековъ… Взгляните на лицо старика Мартынова въ ту минуту, когда Каролина Ивановна прибгаетъ къ нему съ извстіемъ, что дочь его жива, что она невста… Какая страшная борьба совершается въ немъ…. И чувство отцовской нжности и боязнь обмана…. Онъ не знаетъ благословлять или проклинать эту встницу, онъ то ршается хать къ дочери убдиться, что она жива, что она дйствительно его дочь, и прижать ее къ изнывшей отъ мученій совсти груди своей,— то говоритъ: ‘вздоръ, вздоръ, не поду, это обмнъ, они хотятъ моихъ денегъ’.

И надобно видть, какъ выражаетъ борьбу эту великій артистъ!

Въ этой сцен и въ послдующихъ затмъ при свиданіи съ дочерью и своимъ бывшимъ пріятелемъ, у котораго онъ укралъ деньги — Мартыновъ удивителенъ. Искусство дале идти не можетъ. Переходы отъ нжности, отъ пробудившагося въ немъ человческаго и отцовскаго чувства къ торгашевской недоврчивости и къ озлобленію, возбуждаемому въ немъ подозрніемъ, что его обманываютъ, передаются имъ съ высокою художественною правдою…. Его ужасъ при вид Щукина, потомъ его радость, что онъ можетъ снять съ себя тяжкій грхъ, отдавъ ему деньги, его изумленіе, когда тотъ отказывается отъ нихъ,— все это такъ глубоко и истинно, такъ выше всхъ похвалъ!… Такія минуты наслажденія, какія доставляетъ Мартыновъ зрителю, сколько нибудь понимающему истинное значеніе драматическаго искусства, не часто удается испытывать и такія минуты даются только великими артистами.

Русская сцена должна гордиться Мартыновымъ.Мартыновъ, повторяемъ мы, столько же великій комикъ, сколько великій трагикъ и въ современномъ смысл этихъ словъ, а не въ томъ, какъ понимали ихъ поклонники старой драматической школы, сценическія рутинры и риторы…

Къ сожалнію, онъ еще невполн оцненъ ни публикою, ни критикою…

Переходить отъ Мартынова къ другимъ актерамъ, какъ-то неловко, мы чувствуемъ это, но обязаны передавать различныя новости я потому должны упомянуть и о г. Милославскомъ, провинціальномъ трагик, дебютировавшемъ въ рол Гамлета. Г. Милославскій — подражатель покойнаго Каратыгина… Онъ, какъ кажется, придерживается всхъ старинныхъ ухватокъ, жестовъ, криковъ, вскрикиваній и другихъ сценическихъ эффектовъ, которые у него при этомъ еще вс подернуты легкимъ оттнкомъ провинціализма… И что за мысль пришла г. Милославскому дебютировать въ роли Гамлета?… Надобно имть большую довренность къ своимъ силамъ и смлость, чтобы выступить въ первый разъ въ этой роли, но одной смлости для выполненія ея недостаточно. Лучше бы начать съ чего нибудь полегче, а Гамлетовъ бы ужь оставить въ поко.— Эта роль очень трудна и глубока. Для удовлетворительнаго исполненія ея, кром таланта, требуется еще значительное развитіе и много другихъ условій, о которыхъ здсь говорить безполезно.

Французскій петербургскій театръ обнаруживаетъ большую дятельность и очень скоро передаетъ намъ парижскія новости. Вс піесы, имвшія боле или мене значительный успхъ въ Париж, какъ то: Le Luxe, Le Roman d’un jeune homme pauvre, Cendrillon, Le pamflet и другія были разъиграны въ послднее время на Михайловскомъ театр. Смотря на эти піесы, исполненныя боле или мене удачно, мы пришли къ тому убжденію, что сценическій успхъ въ Париж въ настоящую минуту не такъ труденъ, что соотечественники Мольера очень снисходительны къ своимъ современнымъ авторамъ, а современны сихъ авторы очень смлы. Мы одного только не совсмъ понимаемъ, почему нкоторыя изъ поименованныхъ піесъ называются комедіями?.. Неужели мелодрама не совсмъ удачно выкроенная изъ повсти (я говорю о піес г. Октава Фельета) похожа на комедію?.. Впрочемъ все это до насъ не касается, нельзя только здсь не замтить кстати, что современная французская драматическая и не драматическая литература представляютъ весьма печальное зрлище… Между петербургской французской труппой первое мсто занимаютъ — г. Лемениль и г-жи Майеръ и Вольнисъ… Въ длинной и довольно скучной піес Cendrillon г-жа Майеръ въ роли избалованной дочки прелестна, а г-жа Вольнисъ — очень хороша въ рол балующей маменьки… Что же касается до Сандрильоны… то признаемся вообще игра г-жи Напталь-Арну не производитъ на насъ большаго впечатлнія, особенно посл такихъ артистокъ, какъ г-жи Алланъ, Маделенъ Броганъ, и даже Плесси, которыхъ амплуа занимаетъ она.—

На нмецкой сцен съ успхомъ играютъ прізжіе карлики: — Жанъ-Никколо, Жанъ-Пети и Киссъ-оши. Первый изъ нихъ, (по мрк одной изъ нашихъ газетъ) ростомъ въ 34 дюйма, второй въ 29, а третій въ 25.— Мы не считаемъ нужнымъ представлять біографіи этихъ маленькихъ господъ и скажемъ только, что они смшатъ и забавляютъ публику… Чего-же больше и требовать отъ нихъ?… Они бгаютъ по сцен довольно ловко, пищать и даже хорошо поютъ куплеты…

Г-жа Феррарисъ продолжаетъ нравиться публик и произвела большой эффектъ въ балет Фауст.

Въ бенефисъ г-жи Бозіо даны были ‘Шотландскіе Пуритане’. Бенефиціантка пропла свою роль удивительно и была засыпана букетами и подарками….

Что еще сказать о театрахъ?… Ахъ, да!— вотъ два печальны! извстія:

Прекрасный Театръ-Циркъ сгорлъ и новая комедія знаменитаго драматическаго обличителя, автора ‘Свтъ не безъ добрыхъ людей’ и ‘Предубжденія’ и редактора павшей остроумной газеты ‘Весельчакъ’, непонятой публикою — г. Львова, подъ заглавіемъ: ‘Компанія на акціяхъ’ — также пала. Она дана была одинъ разъ и боле увы!— не повторяется. О редактор непонятаго ‘Весельчака’ и объ автор непонятной комедіи даже и прежніе хвалители его отзываются нын насмшливо. Намъ не мудрено было не понять новой комедія г. Львова, потому что мы не понимали и прежнихъ его произведеній, которыя производили такой Фуроръ и даже печатались въ одномъ изъ лучшихъ нашихъ журналовъ….

‘Слава, — насъ учили, — дымъ’!

Да!— какъ дымъ разлетлась въ минуту громадная слава г. Львова…. Надежды, возлагавшіяся на него публикою Александрынскаго театра обмануты… и мы вроятно не скоро будемъ имть удовольствіе видть остроумнаго и разстроганнаго автора, ловко раскланявающагося передъ рукоплещущею ему публикою…. Литературное поприще очень скользко: надо чрезвычайно ловко держаться на немъ, чтобы поддерживать эквилибръ и не упасть, а посл паденія, да еще двойнаго, какъ драматурга и редактора, приподниматься уже не такъ легко. Иногда такъ больно ушибешься, что и совсмъ не встанешь!

Литературная слава — самая ненадежная изъ всхъ славъ! Въ обществ легко пріобртается, напримръ, слава благонамренаго человка: для этого стоитъ только имть, хоть положимъ, пріятнйшую наружность и ловкія манеры Павла Ивановича Чичикова, но въ литератур даже и Павелъ Ивановичъ Чичиковъ (еслибы былъ возможенъ литературный Чичиковъ) съ его пріятнйшею наружностію и ловкостію, не могъ бы долго пользоваться славой благонамреннаго писателя… Можно пожалуй легко пріобрсти славу въ род г. Мерикура, но кто же захочетъ пользоваться такою постыдною славою? Но ‘о падшихъ или хорошо или ничего’ говоритъ латинская пословица. Вслдствіе этого мы не продолжаемъ… и переходимъ къ спектаклямъ любителей.

Мы уже извщали о томъ, что въ великолпномъ дом князя Блосельскаго, въ пользу патріотическихъ школъ, дана была любителями — въ первый разъ піеса графа Фредро, подъ названіемъ ‘На бал’. Во второй разъ въ пользу тхъ же школъ разъиграна была, не теряющая до сихъ поръ значенія, комедія Грибодова ‘Горе отъ Ума’… Мы предпочитаемъ произведеніе Грибодова произведенію графа Фредро, какъ послднее ни остроумно… О комедіи Грибодова говорить кажется нечего, она извстна всей Россіи, но Россія еще не знаетъ свтской комедіи графа Фредро и потому мы постараемся, по мр нашихъ силъ и способностей, передать ея содержаніе.

Дйствіе піесы графа Фредро въ Рим, на бал у Торлоніа (извстный банкиръ, князь и жидъ). Русская дама (безъ Фамиліи) красивая, молодая… и вдова, выбгаетъ на сцену изъ танцовальной залы, усталая, запыхавшаяся отъ танцевъ. Она говоритъ, что ей нтъ мочи, что ее затанцовали, а что впрочемъ все это невыносимо скучно и что вс мужчины ей надоли. На эти слова входитъ курляндскій баронъ (тоже безъ фамиліи) человкъ лтъ 50, свтско-ученый господинъ, путешественникъ, побывавшій на Чимборазо и чуть ли не въ Австраліи.— ‘Неужели вс? спрашиваетъ онъ даму.’ — ‘Вс и даже…. нтъ, для васъ я длаю исключеніе, отвчаетъ она’.— ‘А для него?’ — ‘Не говорите мн о немъ!’ Изъ разговора оказывается, что какой-то молодой человкъ пламенно влюбленъ въ даму, но что она съ крайнею жестокостью отказываетъ ему во взаимности. Баронъ увряетъ, что отъ того-то именно ей все и надоло, что у нея нтъ цли въ жизни и что Богъ знаетъ, куда она запрятала свое сердце, а оно есть у нея, и онъ недаромъ повторялъ ей это и въ Париж и въ Лондон и въ Баден, везд, гд они не встрчались. Милая дама сердится, говоритъ, что сердца-то именно нея нтъ, что оно было у нея, да сплыло въ Петербург — въ этомъ тщеславномъ город, гд каждая женщина не то, чмъ ее Богъ создалъ, а то, чмъ хочется, чтобы была она большому свту (фраза графа Соллогуба — знатока великосвтскости). За симъ слдуетъ печальная повсть ея прошедшаго: она вышла рано замужъ, безъ любви, за человка не богатаго, штабсъ-капитана, да еще и армейскаго (фи!) въ отставк, жила въ Петербург, въ Коломн, въ 3 этаж, здила въ Оперу во 2 ярусъ — это ужасно!— Но въ то время она знавала молодаго человка, о которомъ говоритъ баронъ, она ему даже очень нравилась, но онъ принадлежалъ къ свту — и скоре бы умеръ, чмъ ршился прійти къ ней въ ложу во 2 ярусъ! (милый молодой человкъ!) ‘А этого она ему никогда не проститъ!’ (еще бы!) Затмъ муж ея умеръ. Она ухала заграницу. Тамъ она сдлалась снова — чмъ Богъ ее создалъ, а Богъ создалъ ее свтскою дамой…. Она нашла себ мсто. Положеніе ея перемнилось, перемнились и отношенія къ ней молодаго человка. Онъ явно, торжественно сталъ ея поклонникомъ. Она’ затаивъ свою злобу, отъявленно стала съ нимъ кокетничать, свела его совершенно съ ума и когда онъ наконецъ предложилъ ей руку, съ благороднымъ негодованіемъ отвергла его. Баронъ находитъ поступокъ ея непохвальнымъ и все-таки стоитъ на своемъ: ‘поврьте, говоритъ онъ,— женщина безъ любви все равно, что мужчина безъ отечества! (прекрасная и новая мысль!), васъ ждутъ разныя невзгоды, пока вы не выберете себ спутника и цли въ ‘жизни.’ На мудрыя наставленія стараго фразра она отвчаетъ вопросомъ: ‘кого же мн выбрать, кого полюбить? не васъ ли?’ — ‘Боже меня сохрани! восклицаетъ баронъ,— нтъ, я слишкомъ опытенъ, слишкомъ хорошо знаю жизнь вообще и женщинъ въ особенности, чтобы поддаться атому милому соблазну….’ или что-то въ этомъ род. Барыня перемняетъ тонъ и начинаетъ тонкимъ образомъ заигрывать съ знаменитымъ путешественникомъ. Дло доводитъ она до того, что старикъ таетъ и длаетъ ей объясненіе на старый ладъ. Онъ склоняетъ уже колни, но она разражается громкимъ хохотомъ и говоритъ ему, что наставленія давать легко, но съ женщинами мудрымъ быть трудно — даже тому, кто побивалъ и на Чимборазо! Затмъ объявляетъ ему, что она гораздо врне самой себ, чмъ онъ своему опыту и нравственнымъ теоріямъ, и что она но прежнему безе всякаго сердца отправляется танцовать. Баронъ остается одинъ, нсколько сконфуженный, и ршается ей отомстить. Онъ слышитъ ея шаги, вынимаетъ какое-то письмо изъ кармана и погружается въ глубокое размышленіе. Дама возвращается и проситъ его простить ей ея шалость. Онъ будто не слышитъ. Она начинаетъ допрашивать его о причин его разсянности. Онъ отвчаетъ несвязно, полу-словами, какими-то натеками на письмо, которое держитъ въ рукахъ. Любопытство ея задто.— ‘Баронъ, говоритъ она,— у васъ есть какая-то тайна, которую ‘домъ смерть хочется поврить мн, но вамъ хочется, чтобы я васъ ‘просила объ этомъ, насильно вырвала у васъ эту тайну. Извольте! ‘Миленькій, добренькій баронъ, сдлайте мн милость, скажите мн ‘Секретъ, который вамъ такъ хочется сказать мн’. Баронъ словно нехотя говоритъ, что у него никакого секрета нтъ, но что онъ цлый уже день не можетъ освободиться отъ впечатлнія, произведеннаго на него посщеніемъ утромъ одного дома, въ которомъ ему живо и горестно вспомнилось одно плачевное обстоятельство, послдствія одной несчастной любви…. ‘Этотъ домъ хорошо извстенъ русскимъ’ прибавляетъ онъ.— ‘Опять любовь!’ восклицаетъ дама насмшливо, ‘и любимая женщина стоила этой любви?’ — ‘О! да!’ отвчаетъ баронъ, пристально глядя на нее.— ‘Хотите, говоритъ дама, я опишу вамъ ее въ нсколькихъ словахъ?’ — ‘Сдлайте милость….’ — ‘Она была…. недурна…. не безъ ума…. честолюбива…. горда…. и наконецъ провинціалка….’ На все это баронъ отвчаетъ утвердительно. Дама вполн убждена, что она отгадала тайну, что рчь идетъ о ней и что баронъ ведетъ все это къ тому, чтобы снова заговорить о своемъ protg.— ‘Въ чемъ же состоятъ ‘несчастныя послдствія этой любви?’ спрашиваетъ она также на* смшливо.— ‘Будто вы не знаете? помилуйте, это тысячу лтъ ‘извстно всему міру.’ — ‘Однако все-таки скажите!’ — ‘Извольте. ‘Видя, что длать нечего, что все пропало для него, и будущее, и ‘счастіе и любовь, онъ заперся съ своимъ рабомъ, и….’ — ‘И?’ спрашиваетъ дама, начиная волноваться…. ‘И…. зарзался….’ — ‘Зарзался?… О Боже! зачмъ не подождалъ онъ?…’ И бдная львица, блдня, падаетъ въ кресло.— ‘Когда же это случилось? говорите, ‘ради Бога’, вопрошаетъ она, простирая къ нему руки.— ‘Да…. ‘позвольте…. 1888 лтъ тому назадъ!’ отвчаетъ онъ съ разстановкой.— ‘Баронъ, въ, съ ума сходите или ршились меня уморить! Что ‘это вы говорите, о комъ?’ — ‘Я говорю о Марк-Антоніи, любовник Клеопатры, я сегодня посщалъ за Монте-Пинчіо домъ, ему принадлежавшій, по преданію. Тамъ у меня такъ живо воскресла въ памяти судьба этого историческаго любовника, тмъ боле, что ‘между Клеопатрой и вами я нашелъ большое сходство: она была умна и прекрасна, какъ вы, какъ вы — честолюбива и горда, и наконецъ провинціалка, какъ вы, извстно, что Египетъ былъ римская провинція!’ — Баронъ отмстилъ, дама не находитъ отвта на эту выходку, она ее не на шутку напугала.— ‘Вотъ видите, что у васъ есть сердце! говоритъ онъ,— и это доказательство извиняетъ мою неумстную шутку. Простите меня, забудьте ваши мстительные замыслы, отдайтесь влеченію души и будьте счастливы единственнымъ счастіемъ возможнымъ для женщины — любовью’.— ‘Баронъ! вы вчно хотите быть наставникомъ всхъ и каждаго, даже тогда, когда васъ объ этомъ не просятъ. Кто вамъ сказалъ, что я сама давно не придумала всего этого?’ — ‘А я вамъ помогу исполнить придуманное тотчасъ же. Онъ здсь, въ Рим, на бал, вы его увидите сейчасъ. Это письмо, которое у меня въ рук, отъ него. Пожалуйте!’ говоритъ баронъ, поднимая портьеру двери, ведущей въ танцовальную залу. Занавсъ опускается.

Эта свтская шутка, которую можетъ быть авторъ и не считаетъ шуткою (мы просимъ у него извиненія за такое названіе) была очень мило разъиграна. Роль барона игралъ самъ авторъ…

Но обратимся къ серьезному… т. е. къ ‘Горю отъ Ума’.

‘Горе овъ Ума’ было разъиграно и обстановлено не только серьзно, но превосходно. Подобной обстановки, такого ensemble, мы никогда не видали ни на московской, ни на петербургской сценахъ… Наши записные актеры, какъ люди малознакомые съ свтомъ, не смотря на таланты нкоторыхъ изъ нихъ, никогда не умли придать свою игрою комедіи той свтской тонкости и дкости, которою она вся пропитана. Чацкій являлся съ манерами, криками и величественностію Агамемнона, или Ляпунова, Фамусовъ не совсмъ походилъ на московскаго барина, я не говорю уже объ остальныхъ лицахъ, только одинъ Репстиловъ (Сосницкій) былъ безукоризненно-хорошъ…

Повторяемъ, мы увидли, къ изумленію нашему, въ зал князя Блосельскаго, въ первый разъ въ жизни, остроумное и ядовитое произведеніе Грибодова, разъигранное свтскими любителями, такъ, какъ слдуетъ….

Г. Ушаковъ, въ рол Фамусова, — г. Маркевичъ, въ рол Чацкаго, г-жа Мичурина въ рол Софьи,— были превосходны, гг. Ушаковъ и Маркевичъ явились настоящими артистами. Оба они поняли чрезвычайно врно свои роли и съ замчательнымъ мастерствомъ и тонкостію олицетворили ихъ… Остальныя лица: Загорцкій, Репетиловъ, Лиза, Молчаливъ, — словомъ вс были почти безукоризненно хороши.

Зрители были въ восторг.

Такого пріятнаго и полнаго сценическаго впечатлнія мы давно не испытывали.

Мы совтовали бы посмотрть на этихъ свтскихъ любителей настоящимъ артистамъ, особенно участвующимъ въ ‘Горе отъ Ума’. Это было бы для нихъ весьма полезно…

Предвстіе великаго поста — начинались концерты.

Однимъ изъ замчательныхъ былъ утренній концертъ въ зал Дворянскаго Собранія г. Мортье-де- Фонтеня. Зала была полна, не смотря на те, что въ это утро была репетиція ‘Горе отъ Ума* въ дом князя Блосельскаго, гд было также многочисленное стеченіе публики.

Въ университетской зал, въ пользу бдныхъ студентовъ, былъ также прекрасный концертъ, въ которомъ участвовали вс итальянскіе пвцы и пвицы.

Концерты концертнаго общества посщаются знатоками и любителями. Концертное общество разослало при афишахъ объявленіе о томъ, что на второй, четвертой и шестой недляхъ предстоящаго поста по пятницамъ отъ 8 ¹/₂ до 10 ч. вечера возобновятся, по примру минувшихъ годовъ, въ зал Придворной пвческой Капеллы музыкальные вечера…

Вотъ еще новость: въ Петербургъ пріхали Самоды изъ Архангельска съ оленями показывать себя и прокатывать на оленяхъ петербургскихъ жителей. Они устроили на Нев юрту и покрыли ее оленьими шкурами. Олени запряжены по четверк въ маленькіе банки. Охотниковъ кататься множество. Катанье это стоитъ 20 к. Самодъ, правящій оленями, въ балахон до колнъ изъ какой-то шерстяной, пестрой матеріи… На Нев въ первый дебютъ самодовъ были тучи народа, потому что въ это время происходилъ неподалеку на Нев рысистый и троичный бгъ. Одинъ изъ призовъ, говорятъ, получила вятская крестьянская тройка. Бги эти привлекаютъ на Неву каждое воскресенье несмтное число зрителей.

Между очень пріятными новостями для Петербурга, безъ сомннія, новость — объ учреждающейся компаніи публичныхъ каретъ. Петербургъ сильно нуждается въ приличныхъ наемныхъ экипажахъ. Въ этомъ случа, какъ и во многихъ, касающихся удобства, онъ очень отсталъ отъ европейскихъ городовъ. Статутъ новой компаніи утвержденъ 2 января. Компанія учреждена графомъ Шуваловымъ гг. Фелейзенымъ и Преномъ. Капиталъ компаніи въ 400,000 р., раздленныхъ на акціи въ 100 р.— Число акцій неограничено. Дирекція компаніи будетъ состоятъ изъ пяти директоровъ, избранныхъ общимъ собраніемъ акціонеровъ, 10 акцій даютъ право голоса, 50 акцій право на два голоса, 100 на три.

Публичныя кареты компаніи назначаются преимущественно для того, чтобъ развозить прізжающихъ по желзнымъ дорогамъ и на пароходахъ… Цны опредлятся таксою. Компанія должна первоначально учредить 150 четверомстныхъ каретъ. Впослдствіи введены будутъ компаніею экипажи всхъ родовъ — закрытые, двухъ-колесные и четверо-колесные…

На послднемъ изъ баловъ, по подписк, Дворянскаго Собранія находился между прочимъ Эмиръ Бухары, находящійся теперь въ Петербург… Множество блестящихъ баловъ дано было въ Петербург въ теченіи прошедшаго и начала этого мсяца, изъ которыхъ, говорятъ, отличался великолпіемъ и изящнымъ устройствомъ балъ Э. Д. Н/

Маскера ды продолжаются въ Дворянскомъ Собраніи и въ разныхъ клубахъ. Маскерады Благороднаго Танцовальнаго Собранія неуступаютъ маскерадамъ Дворянскаго Собранія. Помщеніе танцовальнаго собранія у Полицейскаго моста въ дом Елисеева — прекрасно: превосходный входъ, большая зала и множество комнатъ, отдланныхъ со вкусомъ… По пятницамъ здсь веселится и танцуетъ среднее петербургское общество.

Публичныя лекціи въ Пассаж, имющія, какъ мы уже говорили, большой успхъ,— возбудили недавно журнальную полемику. Г. Ходневъ, читающій химію, на одной изъ своякъ лекцій упомянулъ между прочимъ объ результатахъ нкоторыхъ химическихъ опытовъ гг. Бунзена и Шишкова, и замтилъ, что эти результаты не новы… Г. Шишковъ напечаталъ очень горячую статейку противъ г. Ходнева, г. Ходневъ отвчалъ ему, за г. Шишкова противъ г. Ходнева вступился г. Ф. П.— и ученая полемика вдругъ вспыхнула въ газетахъ съ громкими взрывами, какъ порохъ, изъ за котораго началась она… Кто правъ? Кто виноватъ? это должны ршить спеціалисты, но намъ невждамъ въ этомъ дл, кажется со стороны, что г. Шишковъ могъ бы принять замчаніе г. Ходнева нсколько по хладнокровне.

Гг. Стасюлевичъ и Никитенко окончили свои публичныя лекціи… Теперь очередь за г. Благовщенскимъ…

Въ одной изъ газетъ мы прочли довольно оригинальную характеристику этихъ лекцій, отрывокъ изъ которой сообщаемъ здсь:

‘Лекція г. Стасюлевича (читанная 19-го января) ‘О провинціальномъ быт временъ Людовика XIV’, съ лекціею профессора Никитенко представляетъ совершенный контрастъ, ршительно во всхъ отношеніяхъ, начиная съ вншней обстановки до самаго содержанія лекціи.

‘На лекціи у Никитенко, какъ мы уже замтили, публики было довольно много, но у Стасюлевича несравненно боле, Никитенко читалъ лекцію на подмосткахъ, на которыхъ прежде помщался оркестръ Шуберта, и довольствовался свтомъ лампы, надъ нимъ висвшей, къ лекціи Стасюлевича подмостки были сняты, каедра стояла уже на полу и на каедр два подсвчника — по три свчи въ каждомъ, Никитенко читалъ тихо, не давая каждому слову смыслъ, съ прекрасною интонаціею, Стасюлевичъ читалъ громко, но монотонно, Никитенко о себ и своей лекціи ничего не говорилъ, но тонъ и способъ изложенія длали ее боле похожею на разсужденіе человка’ излагающаго свои мысли ex-prompto, въ какой нибудь частной зал, гд каждый изъ слушателей будетъ говорить въ свою очередь, Стасюлевичъ говорилъ, что онъ недостоинъ той чести, которую сдлалъ ему Университетъ, избравъ его для чтенія лекцій, я назвалъ свою лекцію бесдою, но она все-таки была лекціею и тонъ его тономъ профессора. Никитенко многіе не слышали, но вс слышавшіе понимали, — Стасюлевича вс слышали, но многіе не понимали, лекція Никитенко продолжалася часъ, и съ самаго начала до конца ея большая часть публики разговаривала, лекція Стасюлевича продолжалась 1 ч. и 29 минутъ, и въ продолженіе всего этого времени тишина не была нарушена ни малйшимъ шорохомъ, но когда профессоръ прекращалъ чтеніе, для того чтобы развести въ вод сахаръ и выпить, публика начинала откашливаться, оправляться, смяться, разговаривать — поднимался страшный шумъ. Но при первомъ слов его опять все умолкало. Никитенко читалъ первый, но безъ всякаго вступленія, Стасюлевичъ читалъ вторымъ, но сдлалъ общее предисловіе ко всмъ лекціямъ и т. д.’

8 февраля въ часъ пополудни происходилъ годичный актъ С. П.-б. Университета въ большой университетской зал, въ присутствіи гг. министра народнаго просвщенія, попечителя С.-Петербургскаго округа и другихъ значительныхъ лицъ. Объ отчет, прочитанномъ г. ректоромъ Университета, и о другихъ подробностяхъ акта мы общимъ въ слдующемъ мсяц…

Въ зал Святйшаго Синода устроена выставка для публики копій и фотографій съ древнихъ образовъ, вазъ и Факсимиле съ греческихъ рукописей, снятые г. Севастьяновымъ въ монастыр на Аонской гор. Объ этихъ замчательныхъ фотографіяхъ и снимкахъ мы подробне будемъ говорить въ одной изъ слдующихъ книжекъ нашего журнала.

Упомянемъ о нкоторыхъ литературныхъ новостяхъ.

Самою замчательнйшею и пріятнйшею изъ нихъ это выходъ I тома Сочиненіи г. Островскаго. Томъ этотъ заключаетъ въ себ пять піесъ: Семейная картина, Свои люди — сочтемся, Утро молодаго человка, Бдная Невста и Не въ свои сани не садись. Изданіе г. Островскаго принадлежитъ графу Кушелеву Безбородко — и отличается не только изяществомъ, но и роскошью.

Мы убждены, что оно разойдется быстро. Публика давно нуждалась въ собраніи сочиненій одного изъ первыхъ представителей современной русской литературы — автора ‘Свои люди — сочтемся’.

Мы должны быть чрезвычайно благодарны графу Кушелеву за удовлетвореніе этой потребности публики.

Въ непродолжительномъ времени отпечатаются и выйдутъ въ свтъ пятая, шестая и седьмая части ‘Шиллера въ переводахъ русскихъ писателей,’ издаваемыхъ подъ редакціею г. Гербеля. Вотъ содержаніе этихъ трехъ книжекъ: Часть пятая: ‘Заговоръ Фіеско въ Гену, въ новомъ перевод H. В. Гербеля, и ‘Марія Стюартъ’, въ старомъ перевод покойнаго Шишкова 2-го. Часть шестая: весь ‘Валленштейнъ’, именно: ‘Прологъ’, въ новомъ перевод Л. А.Мея, ‘Лагерь Валленштейна’, въ новомъ же перевод Л. А. Мея, ‘Пикколомини’, драматическая поэма, также въ новомъ перевод В. А. Лялина, и ‘Смерть Валленштейна’, въ старомъ перевод покойнаго Шишкова 2-го. Часть седьліая: ‘Коварство и Любовь’, въ новомъ перевод М. М. Достоевскаго, и ‘Орлеанская Два’, драматическая поэма въ старомъ перевод В. А. Жуковскаго. Часть осьмая также приготовляется къ печати. Въ составъ ея войдутъ: ‘Димитрій Самозванецъ’, не оконченная трагедія, въ новомъ перевод Л. А. Мея, ‘Духовидецъ’, романъ, также въ новомъ перевод А. А. Григорьева, ‘Мизантропъ’, драматическій отрывокъ, въ новомъ же перевод Н. В. Гербеля, и нкоторыя мелкія стихотворенія, не вошедшія въ первыя дв части ‘Шиллера’, въ переводахъ: В. Г. Бенедиктова, H. В. Берга, H. В. Гербеля, М. М. Достоевскаго, Л. А. Мея, . Б. Миллера, М. Л. Михайлова и другихъ. Части девятая и десятая, куда войдутъ два большихъ историческихъ сочиненія Шиллера: ‘Исторія тридцатилтней войны’ и ‘Исторія освобожденія Нидерландовъ изъ-подъ испанскаго владычества’, оба въ новыхъ переводахъ, первое — М. Л. Михайлова, а второе — Л. А. Мея, также начаты. Остальныя десятая и одинадцатая части будутъ заключать въ себ историческія, философическія и критическія статьи Шиллера. Многія изъ нихъ уже переведены, остальныя — переводятся.

Съ іюля настоящаго года будетъ издаваться журналъ при министерств юстиціи.

Мы получили слдующее извщеніе объ немъ:

‘Съ Высочайшаго Его Императорскаго Величества соизволенія, при министерств юстиціи, въ наступившемъ 1859 году, будетъ издаваться Журналъ Юридическій.

‘Вотъ программа его:

‘Въ составъ Журнала Министерства Юстиціи войдутъ свднія служебныя и ученыя по теоріи и исторіи законовднія, а потому онъ раздлится на дв части: оффиціальную и неоффиціальную, служащія взаимнымъ одна другой дополненіемъ.

‘Часть первую, Оффиціальную, составятъ слдующіе отдлы: Отдлъ 4-й Высочайшія повелнія. 1) Высочайшіе именные указы и Высочайшія повелнія, объявленныя министерствомъ юстиція по предметамъ, относящимся собственно къ судебному вдомству и управленію. 2) Высочайшее утвержденныя мннія государственнаго совта и положенія комитетовъ гг. министровъ, кавказскаго и сибирскаго, по дламъ судебнымъ.— Отдлъ Правительственныя распоряженія: А) По сенату. 1) Указы сената, коими длается какое-либо разъясненіе встрчающихся на практик недоумній въ примненіи законовъ, манифестовъ и проч. 2) Указы сената, содержащіе въ себ предписанія о соблюденіи какихъ либо правилъ по дламъ судебнымъ и административнымъ. Б) По министерству юстиціи. 1) распоряженія министерства юстиціи по части правительственной. 2) извлеченія изъ всеподданнйшихъ годовыхъ отчетовъ. 3) Статистическія свднія о длахъ въ разныхъ судебныхъ мстахъ. 4) Замчанія по отчетности подвдомственныхъ мстъ и лицъ и по ревизіямъ.— Отдлъ III. Личный составъ по министерству юстиціи: 1) Перемны, послдовавшія въ личномъ состав должностныхъ лицъ по правительствующему сенату, департаменту министерства юстиціи и губернскимъ судебнымъ мстамъ. 2) Награды и взысканія, отпуски и исключенія изъ списковъ по случаю смерти.

‘Часть вторая, неоффиціальная, будетъ заключать въ себ также три отдла. Отдлъ I. 1) Обозрніе отечественнаго законодательства но разнымъ частямъ нашихъ уставовъ. 2) Изложеніе ршеній, которыми поясняется примненіе какихъ либо законовъ или объясняется самый законъ. 3) Обозрніе современнаго развитія иностранныхъ законодательствъ.— Отдлъ II. Судебная практика. 1) изложеніе ршеній, вошедшихъ въ окончательную законную силу по дламъ гражданскимъ лицъ, къ которымъ они относятся. 2) Изложеніе замчательныхъ ршеній по дламъ тяжебнымъ и уголовнымъ въ иностранныхъ государствахъ. Отдлъ III. 1) Разсужденія по разнымъ частямъ законодательства. 2) Библіографія. Обозрнія книгъ и журналовъ, выходящихъ какъ въ Россіи, такъ и за границею, по юриспруденціи.

‘Журналъ Министерства Юстиціи’ будетъ выходить ежемсячно, книжками отъ 10 до 12 печатныхъ листовъ. Подписка принимается въ Санктпетербург, у коммиссіонера Министерства Юстиціи, А. И. Давыдова, на Невскомъ Проспект, въ дом Завтнова. Къ тому же коммиссіонеру министерства благоволятъ относиться и иногородные подписчики. Имена подписчиковъ будутъ припечатаны при нумерахъ журнала. Цна за годовое изданіе съ 1 іюля 1859 по іюль 1860 года 6 руб. сер., съ пересылкою же или доставкою 7 р. 50 коп. сер.’

Будетъ издаваться съ апрля этого года еще новый журналъ, подъ громкимъ названіемъ: Орелъ. Журналъ этотъ будетъ ученый, литературный… и какъ бы вы думали еще что?.. иллюстрированный… Не дурно бы уже прибавить чернокнижный и кабалистическій, ибо намъ подписчикамъ (я буду непремнно въ числ подписчиковъ этого журнала, какъ охотникъ до всякаго чернокнижія) редакція ‘Орла’ общаетъ между прочимъ очерки астрологіи, кабалистики, магіи и алхиміи, тайны ордена іезуитскаго и массонскія тайны. Какъ не подписаться на такой журналъ? Все таинственное и сверхестественное такъ намъ нравится… и притомъ еще картинки!.. Редакція ‘Орла’ говоритъ, что она сознаетъ обширность своего труда и пользу предпринятаго ею изданія…. Прекрасно!.. но изъ кого же состоитъ редакція?.. Это также тайна… подъ объявленіемъ новаго журнала одно только имя Александра Федоровича Балашевича… Онъ редакторъ и издатель… Имя это, вроятно, оставалось до сихъ поръ тайною въ литератур, по крайней мр мы имемъ честь первый разъ встртить его… Желаемъ успха таинственному журналу!..

Великія борьбы, о которыхъ нельзя умолчать, происходили въ прошедшемъ мсяц въ литератур. Всмъ, я полагаю, извстно что издается прекрасный модный журналъ — ‘Сверный Цвтокъ’ (вамъ по крайней мр онъ очень нравится, мы всегда были на сторон ‘Свернаго Цвтка’, съ его взглядами на моды, на кулинарное искусство и литературу… (онъ занимается также и литературой) нельзя не симпатизировать…. ‘Сверный цвтокъ’ совершенствовался съ каждымъ нумеромъ, являлся съ грудами приложеній и угрожалъ своимъ соперникамъ. Вдругъ (въ конц прошлаго года) является объявленіе о новомъ модномъ журнал, подъ названіемъ ‘Ласточка’. Въ тоже время неблагонамренные слухи распускаются въ город, что ‘Сверный Цвтокъ’ прекращается (замтьте въ то время, какъ онъ усиливаетъ свою модную, кулинарную и литературную дятельность, и вмсто одного раза въ мсяцъ начинаетъ выходить еженедльно)… слухи эти разноситъ Ласточка, по увренію ‘Цвтка’, ‘Цвтокъ’, проникнутый справедливымъ негодованіемъ, протестуетъ противъ этихъ злонамренныхъ слуховъ въ ‘С. Петербургскихъ Вдомостяхъ’ и даже въ ‘Русскомъ Встник’. ‘Ласточка’ въ свою очередь протестуетъ противъ ‘Цвтка’ и уличаетъ ‘Цвтокъ’ въ томъ, что онъ передлываетъ повсть князя Одоевскаго и печатаетъ ее подъ именемъ г. Григорьева. ‘Иллюстрація’ принимаетъ сторону ‘Ласточки’ и говорить, что ‘Цвтокъ’ поставилъ себя въ смшное положеніе, увряетъ, что ‘Цвтокъ’ поступилъ неблагонамренно и что ‘Ласточка’ съ перваго нумера засвидтельствовала предъ публикою, что она совершенно самостоятельный и притомъ дльный журналъ…. ‘Сверный Цвтокъ’ снова приходитъ въ совершенно справедливое негодованіе и пускаетъ при афишахъ необходимое объясненіе такого содержанія:

‘Прося напечатать ‘Извщеніе‘ помщенное въ 281 No С. Петербургскихъ Вдомостей и другихъ газетахъ и журналахъ, я (Цвтокъ) имлъ и имю доказательства, что неблагонамренные слухи были распускаемы въ город, но я не упомянулъ ни о комъ, вроятно, — по пословиц ‘на вор и шапка горитъ’ — отозвались и жалуются т — кто виноватъ.

‘Статья ‘Литературное объясненіе по не литературному длу’, помщенная въ 6-мъ No С. Петербургскихъ Вдомостей, и подписанная Ласточкою (люди съ спокойною и чистою совстью не прячутся ни подъ какими названіями животныхъ) слишкомъ напоминаетъ банкрота ‘Пантеонъ’ и его продлки (Вотъ оно что!) хорошо извстныя читающей публик.

‘Нкто (нын одинъ изъ главныхъ распорядителей Ласточки по рекомендаціи Пантеона былъ сотрудникомъ по редакціи ‘Свернаго Цвтка’, и такъ какъ на его обязанности было просматриваніе исправленіе и одобреніе литературныхъ статей къ печати, то возводимое обвиненіе по поводу статьи г-на Григорьева ‘Участь Рыбака’ падаетъ прямо на обвинителей. Какъ редакторъ, я сознаю свою ошибку въ томъ, какъ могъ я довриться рекомендаціи Пантеона?!

‘Затмъ печатію объявляю, что ни въ своемъ, ни въ другихъ изданіяхъ, ни на какія выходки Ласточки и ея клевретовъ,— я отвчать не буду, проникнутый сознаніемъ, что общественное мнніе будетъ на сторон правды и открытаго имени — а не на сторон безъимянныхъ литературныхъ объявителей не по литературному длу, напоминающихъ Пантеонъ и его достойныхъ сподвижниковъ.’

Въ этомъ нтъ сомннія…. Вс просвщенные люди должны вступиться за ‘Цвтокъ’. Я предлагаю имъ протестовать противъ ‘Иллюстраціи’ и ‘Ласточки’, такъ какъ нын протесты въ такомъ ходу….

Изъ всего этого любопытне, всего то, что вдругъ исчезнувшій изъ литературы тяжелый Пантеонъ, судя но этимъ намекамъ, превратился въ легкую ‘Ласточку….’Такое неожиданное и милое превращеніе, извстію о которомъ мы обязаны возникшей гласности, замчательне превращеній, длаемыхъ Боско и другими извстными Фокусниками. Въ качеств чародя, ‘Пантеонъ’, нын превратившійся въ ‘Ласточку’, долженъ бы былъ принять участіе и въ новомъ чернокнижномъ журнал ‘Орелъ’….

Въ сію минуту находится въ Петербург владтель замчательнйшаго собранія автографовъ, которые были собраны съ величайшимъ трудомъ и за которыя плачены были очень большія деньги. Рдкость этихъ автографовъ, изъ которыхъ многихъ нтъ и въ Императорской публичной библіотек, засвидтельствовало начальство библіотеки…. Въ этомъ собраніи есть между прочими автографы слдующихъ лицъ: Боссюэта, Мартина Лютера, Макіавеля, герцога Альбы, Бенвенуто-Челлини, Станислава-Августа короля польскаго, Руссо, Вольтера, Байрона, Вальтеръ-Скотта, Фенимора Купера, Паганини, Гердера, Лафатера, Фихте, Кановы. Мирабо, Вазари, Мазепы, Маркизы де-Креки, Императрицы Екатерины II, Бернардена де С. Пьера, Маріи Медичи и такъ дале.

Владтель этихъ автографовъ желаетъ продать это любопытное собраніе.

Вышелъ второй выпускъ ‘Портретной галлереи’ г. Мюнстера. Въ немъ заключаются четыре портрета: графа Амурскаго и Бенедиктова, и графа . П. Толстова и Блинскаго. Первые три очень хороши, послдній не совсмъ удаченъ. Онъ, правда, святъ съ очень схожаго портрета Блинскаго, сдланнаго г. Горбуновымъ, но неизвстно для чего къ нему прибавлены усы и придана какая-то щеголеватость, которой Блинскій не имлъ.

Въ заключеніе мы должны указать на нкоторые промахи, вкравшіеся въ статью г. Колбасина: ‘Воейковъ и его сумасшедшій домъ’, напечатанную въ 1 No нашего журнала:

На стр. 285.

Вотъ въ передней разъ писатель

Карамзинъ (?) хамелеонъ…. и т. д.

У Воейкова не Карамзинъ, а Каразинъ Николай Назарьевичъ, бывшій вицепрезидентъ общества соревнователей, способствовавшій къ открытію харьковскаго университета и извстный различными проэктами, особенно по части земледлія. Воейковъ глубоко ува’ жалъ Карамзина и въ своей сатир представляя Кутузова, грызущаго бюстъ Карамзина, восклицаетъ, но….

Онъ вредить ему не можетъ

Ни зубами, ни перомъ!…

На стр. 284 напечатано:

Вотъ онъ съ харей фарисейской

Петръ Иванычъ Осударь

Академіи Россійской

вмсто Академіи Рассейской.

Г. Руничь въ одномъ мст статьи названъ ректоромъ петербургскаго университета. Онъ ректоромъ никогда не былъ, а былъ попечителемъ округа.

‘Современникъ’, No 2, 1859

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЖИЗНЬ.

ЗАМТКИ НОВАГО ПОЭТА.

Читайте также: