Петербургская жизнь, Панаев Иван Иванович, Год: 1859

Заметки Нового поэта
Время на прочтение: 40 минут(ы)
Скачать в PDF

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЖИЗНЬ.

ЗАМТКИ НОВАГО ПОЭТА.

Разсказъ, изъ котораго можно ясно усмотрть, что въ Петербург есть много пожилыхъ энтузіастовъ и увлекающихся людей и что провинціальные жители совершенно неосновательно считаютъ петербургскихъ обитателей людьми безсердечными и холодными.— Масляница.— Балаганы на Адмиралтейской площади.— Г-жа Пастрана, понизившаяся до 25 к. и проч.— Пикники.— Ресторанъ Огюста близь Сергіевскаго монастыря.— Концерты съ картинами и безъ картинъ.— Г. Лаубе, скрипачъ.— Генрихъ Гердъ. Рубинштейнъ и проч.— Чароди — гг. Шово и Макалузо.— Популярныя чтенія о геологіи магистра и приватъ-доцента петербургскаго университета г. Пузыревскаго и вообще нсколько словъ о предпріятіи Торговаго дома гг. Пахитонова, Водова и Струговщикова.— Манежъ и публичныя чтенія о верховой зд.— О г. Севастьянов и его трудахъ, по поводу выставки въ святйшемъ снод его копій и снимковъ.— Два слова о г. Сояр.— ‘Московскій Встникъ’.— О труд г. Т. Готье.— Автографы, о которыхъ было упомянуто въ прошлой книжк ‘Современника’, пріобртенные Императорскою Публичною Библіотекою.— Новое изданіе Я. А. Иванова сочиненій Пушкина.— Третья тетрадь Портретной галлереи Мюнстера.— Обдъ, данный петербургскими литераторами въ честь Мартынова.

I.
Картина Петербурга.— Размышленія по поводу ныншней петербургской зимы.

Тоска невыносимая! Въ окно глядть противно, не только что выйти на улицу…. Мутно-срая, сплошная, безъ просвтовъ мгла на верьху, грязь, ямы, лужи внизу, и между небомъ, покрытымъ мглой, и грязными улицами, гд ни пройти, ни прохать — мокрыя лепешки снга, являющія съ какимъ-то ожесточеніемъ и мгновенно расплывающіяся въ грязь…. Нижніе этажи домовъ, экипажи, люди, лошади, собаки, забрызганные грязью кучи наколотыхъ грязныхъ осколковъ у тротуаровъ, тротуары, залитые грязною водою, несчастные дворники съ метлами и съ лопатами, наводящій уныніе звукъ воды, бгущей изъ трубъ, и визгъ санныхъ полозьевъ, безпрестанно задвающихъ о камни…. Къ вечеру понемногу стягиваетъ эти грязныя лужи, грязь начинаетъ хрустть подъ ногами, води. повисшая на окраинахъ крышъ и выходившая изъ желобовъ, превращается въ ледяныя сосульки. Утромъ морозъ — все подсохло, нее приняло боле приличный видъ… Слава Богу, наконецъ можно выйти изъ дому и подышать чистымъ воздухомъ! Но по тротуарамъ млъ возможности безопасно пройти нсколько шаговъ…. нога скользитъ на каждомъ шагу, и гулянье превращается въ пытку, въ эквилибристическое искусство, въ род хожденія по канату…. Не безпокойтесь, это не продолжится: въ полдень начинаетъ уже валить снгъ, къ вечеру этотъ снгъ превращается почти въ дождь, снова вода льетъ изъ трубъ, разливаясь но тротуарамъ, и на слдующее утро опять — грязь, лужи, ямы и проч… И посл завтра тоже итакъ дале…. Морозъ съ оттепелью почти смняются черезъ день…. Такая неопредленность, такая измнчивость петербургскаго климата, непринимающаго въ соображеніе никакихъ временъ года,— невыносимы. Ртуть въ недоумвающихъ термометрахъ и барометрахъ то и дло что поднимается и опускается: вдругъ возвысится до beau fixe и мы вс, пожилые дти, начинаемъ радоваться, рукоплескать, воодушевляться надеждами на продолженіе такой благорастворенной погоды (въ самомъ дл, не дтство ли полагаться на самый безалаберный изъ всхъ климатовъ въ мір — петербургскій?), — глядь черезъ три-четыре часа ртуть упала до велиакго дождя — и наши надежды рухнули. Такова была въ особенности вся ныншняя петербургская зима. Можно ко всему на свт привыкнуть, даже къ постоянному трескучему морозу, но ничего нтъ досадне неожиданныхъ, быстрыхъ, безпрестанныхъ, ничмъ необъяснимыхъ переходовъ отъ мороза въ оттепели и обратно. Такія перемны дйствуютъ раздражительно на человка и порождаютъ сплинъ, жолчное состояніе и другія болзни.
На меня по крайней мр это климатическое непостоянство дйствуетъ самымъ зловреднымъ образомъ. Я длаюсь раздражителенъ, жолченъ, придирчивъ и несправедливъ даже къ самымъ лучшимъ друзьямъ моимъ. Вс предметы, одушевленные и неодушевленные, принимаютъ въ глазахъ моихъ печальный, грязный и мрачный колоритъ, совершенно соотвтствующій петербургской погод. Я во всемъ и вижу одну только заднюю сторону медали, и перестаю врить въ различныя людскія добродтели, докапываясь де источниковъ самыхъ похвальныхъ стремленій и поползновеній, я нахожу — эгоизмъ, тщеславіе, суетность и т. подобное, ложь и лицемріе бросаются мн ни каждомъ шагу, я начинаю сомнваться въ убжденіяхъ самыхъ близкихъ мн людей и въ возможности, которыя одушевляетъ ихъ идти по новому свтлому прямому пути усовершенствованій и улучшеній, эта стереотипная фраза сдлалась мн противна, меня приводятъ въ бшенство всякое увлеченіе, всякая надежда, всякій радостный порывъ, всякая самая искренняя слеза благородной я умиленной, но слабой души, всякій изъ души вырвавшійся возгласъ или восклицаніе при какомъ нибудь дйствіи, чуть- чуть выходящемъ изъ ряду обыкновеннаго…. И все это отчасти можетъ быть потому, что я самъ увы! одинъ изъ самыхъ неисправимо впечатлительныхъ и непростительно увлекающихся людей, а увлекаться за сорокъ лтъ, какъ увлекаются 18-лтнія юноши — не къ лицу. Увлеченіе — идетъ только къ густымъ, вьющимся кудрямъ, къ розовымъ и пушистымъ щекамъ, а не къ сдымъ волосамъ, не къ лысымъ лбамъ и истасканной кож, которая начинаетъ складываться въ морщины. Увлеченіе прекрасно,— сохрани меня Боже возставать противъ увлеченій! я ненавижу самодовольныхъ, умныхъ мертвецовъ, неспособныхъ къ увлеченіямъ, но всему же есть пора и мра…. Въ лещи зрлыя и почтенныя лта надобно побольше хладнокровія я осмотрительности.
Въ сію минуту я особенно золъ ни всхъ петербургскихъ 40 и 50-лтнихъ энтузіастовъ — моихъ друзей и пріятелей, повторяющихъ избитыя фразы о прогресс и прочее и прочее. Впрочемъ не они одни — все и вс на свт раздражаетъ меня въ сію минуту. Это болзненное дйствіе петербургскаго климата, и преимущественно ныншней зимы — ужаснйшей и непостояннйшая изъ петербургскихъ зимъ….
Ну что, напримръ, можетъ быть безвредне и пошле этого маленькаго господина, которого я ежедневно встрчаю на улицахъ и въ театрахъ?
Взгляните на него:
Что это такое? Какой-то полу-человкъ, что-то въ род карлика, не угадаешь сколько ему лтъ — 40 или 15? Старикъ ли онъ или дитя? Сморщенный, безъ бровей, курносой, но всегда съ самодовольнымъ видомъ, съ наглыми манерами, одтый франтомъ, съ шляпою на бокъ съ растопыренными руками, то скачущій на ухорскихъ санахъ за какою нибудь Камеліей, то бгающій по тротуару Невскаго проспекта, то въ первомъ ряду креселъ ломающійся и хвастающій своими побдами и волочащійся за какой-то актрисой, которая, разумется, подсмивается, надъ нимъ, потому что, глядя на такую фигурку, нельзя не разсмяться…. но во мн даже и эта безсмысленная фигурка…. возбуждаетъ желчь.
Или въ сію минусу вотъ еще этотъ — давно знакомый мн, тоненькій, но съ пухлыми и румяными щеками, какъ у вербнаго херувима, вылитаго изъ сахара, заливающійся тоненькимъ голосомъ какъ малиновка, и улыбающійся съ милымъ самодовольствіемъ, какъ будто упиваясь гармоніей собственныхъ рчей, дремлющій, когда говорятъ другіе, мняющій ежемгновенво свои убжденія сообразно съ лицами, съ которыми онъ встрчается: либералъ съ однимъ, благонамренный съ другимъ — и всегда благоговйно взирающій на старшихъ, ораторъ a l’eau de rose,— можетъ ли этотъ приводитъ кого ни- будь въ раздраженіе?… А между тмъ я не могу на него смотрть и закипаетъ жолчь, при его сахарной и лицемрной улыбк и равнодушно…. такъ умильно фальшивомъ взгляд.
Меня приводятъ въ раздраженіе самые обыкновенные, вседневные, на каждомъ шагу встрчающіеся случаи и лица: — извощикъ, стегающій кнутомъ измученную клячу, баринъ, кричащій на извощика просящаго о прибавк: ‘молчи, дуракъ, я теб покажу, съ кмъ ты имешь дло!’ разрумяненная Камелія, полулежащая въ высокой плетеной коляск и прокатывающаяся взадъ и впередъ по Невскому проспекту, офицеръ, на рысак летящій какъ вихрь и рискующій задавить скромныхъ и бдныхъ пшеходовъ, барыня, гуляющая съ жирной и маленькой собаченкой на шнурк, молодой, смазливой господинъ, появившійся недавно на Невскомъ проспект въ какой-то поддвк и въ бархатной шапк уланской формы съ кисточкой и показывающій себя въ одно утро то въ саняхъ на лихой пар съ завивающеюся пристяжною, то пшкомъ, то въ коляск, на рысакахъ украшенныхъ какою-то необыкновенною сбруею и прочее и прочее. Всего не перечислишь…. Но для того, чтобы не приводить себя въ раздраженіе, стоитъ только не выходить на Невскій проспектъ?… Для здоровья можно прохаживаться въ отдаленныхъ улицахъ… тамъ попадается мене раздражающихъ предметовъ.
А куда же я скроюсь отъ моихъ друзей-энтузиастовъ,— отъ этихъ малыхъ, благородныхъ, увлекающихся людей, въ эти минуты, когда всякій энтузіазмъ мн противенъ… когда съ безрасзвтнаго неба падаютъ мокрыя лепешки, когда все мрачно и грязно кругомъ, когда сердце ноетъ отъ тоски и все кажется безвыходнымъ и безнадежнымъ?…

II.
Мой увлекающійся другъ.

Люди, живущіе въ отдаленности отъ Петербурга и мало знакомые съ его общественною жизнію, вообще полагаютъ, что въ Петербург все люди суровые, холодные, практическіе, люди безъ сердца, мало-радушные, эгоисты, неспособные ни къ какимъ увлеченіямъ… Какое заблужденіе!
Мы вс петербургскіе жители, люди страшно увлекающіеся…. Я не буду ничего говорить о честолюбивыхъ, тщеславныхъ, эгоистическихъ и корыстолюбивыхъ увлеченіяхъ… Я докажу вамъ только примромъ, что въ Петербург есть люди, дожившіе до сдинъ, милые, умные, образованные люди, съ безкорыстными и честными убжденіями, умвшіе сохранить младенческую чистоту, юношескій энтузіазмъ и доврчивость, восторгающіеся на каждомъ шагу, увлекающіеся и умиляющіеся при малйшемъ повод.
Вотъ вамъ очеркъ одного изъ такихъ господъ — моего искренняго друга, котораго ничмъ не исправить отъ увлеченій.
Онъ родился въ Петербург и почти безвыходно жилъ въ немъ. Въ двадцать пять лтъ онъ увлекался тмъ, чмъ вс увлекаются въ эти годы — любовію…. да еще какъ увлекался!… Предметъ его любви была женщина очень обыкновенна#: она была ни хороша и ни дурна, ни умна и ни глупа, танцовала, какъ танцуютъ вс дамы и барышни, поигрывала на фортепіано какъ вс и пла нсколько фальшиво, какъ по большой части поютъ дамы и барышни, извстные романсы: ‘Я видлъ дву на скал’, ‘Сто красавицъ черноокихъ предсдали на турнир’, ‘Цвтокъ’ ‘Талисманъ’, и такъ дале.
Но мой другъ видлъ въ ней какое-то неземное, высшее существо, онъ полагалъ, что она надлена замчательнйшими музыкальными способностями и что ей недостаетъ только музыкальнаго развитія, чтобы сдлаться геніальной музыкантшей. Когда она бывало затягивала:
‘Цвтокъ засохшій, безуханный
Забытый въ книг вижу я….’
Онъ схватывалъ меня за руку и говорилъ:
— Какой голосъ! не правда ли, какой чудный голосъ! Ахъ, еслибы ей създить въ Италію да поучиться… Изъ нея бы вышла великая артистка, я убжденъ въ этомъ! И какая у ней душа! Какое сердце!
Если я или кто нибудь другой ршались ему замтить самымъ деликатнымъ образомъ, что въ ней нтъ ничего необыкновеннаго, что поетъ она мило, во въ Италію ей хать незачмъ, — онъ вспыхивалъ отъ досады и говорилъ:
— Ваше равнодушіе ко всему, меня бситъ… и потомъ начиналъ клясться, что она во всхъ отношеніяхъ необыкновенная женщина.
Черезъ нсколько лтъ, когда его идеалъ превратился въ обрюзгшую, толстую и вялую барыню, курившую съ утра до вечера папиросы и даже Жуковъ табакъ, въ страшную сплетницу я домашнюю тиранку, я говорилъ ему:
— Вотъ твоя великая артистка! Полюбуйся-ка на нее….
— Ну, чтожь такое, возражалъ онъ, — это ничего не доказываетъ. Если бы она была при другой обстановк — изъ нее врю вышло бы что нибудь замчательное…
Но мой другъ при этомъ останавливался и самъ добродушно начиналъ смяться надъ самимъ собою.
Подъ тридцать лтъ онъ сошелся съ какимъ-то аферистомъ, на котораго сама природа положила печать отверженія, какъ бы желай предостерегать другихъ. Аферистъ уговорилъ его пожертвовать тысячъ сорокъ на бумаго-прядильную фабрику, которую онъ намренъ былъ завести, по его словамъ, на манеръ англійскихъ филатуръ, которыя онъ будто бы изучалъ нсколько лтъ въ Манчестер. Аферистъ общалъ ему черезъ десять лтъ милліоны — и мой другъ, увлеченный его разсказами, поврилъ имъ добродушно, и не посовтовавшись ни съ кмъ, отдалъ ему свои деньги въ полное распоряженіе…
Когда мы его пріятели узнали объ этомъ — мы ахнули.
— Помилуй, закричали мы ему въ одинъ голосъ, — какъ можно было довриться такому человку? У него на рож написано, что онъ разбойникъ…
— Вотъ то-то, господа, — возразилъ онъ намъ съ ироніей, — вы вс проповдуете о гуманности, о человческихъ воззрніяхъ, а осуждаете человка, котораго вовсе не знаете, по одной только наружности. Конечно онъ не красавецъ, не иметъ хорошихъ манеръ, свтскости, но это человкъ умный, дльный и честный, съ глубокими и обширными торговыми взглядами, онъ политическую экономію знаетъ, какъ профессоръ. Если бы вы взяли на себя по крайней мр трудъ послушать его, какъ онъ говоритъ, не думайте, чтобы онъ былъ фразеръ, — нтъ! у него все взвшено, все на математическихъ разсчетахъ и на фактахъ. Онъ другъ съ Кобденомъ и въ переписк съ нимъ, а Кобденъ, надюсь, не сталъ бы переписываться съ какимъ нибудь аферистомъ и мошенникомъ!…
— А ты читалъ эту переписку?
— Нтъ… Я не читалъ, ко неужели же нельзя никому врить на слово? Неужели по вашему весь міръ состоитъ изъ мошенниковъ? Хороши у васъ понятія о человчеств!
— Да тутъ, любезнйшій другъ, возразили мы,— дло идетъ не о человчеств, а объ одномъ аферист, который надуваетъ тебя…
— Господа! произнесъ нашъ другъ съ глубокимъ огорченіемъ,— неужели жь вы полагаете, что я такъ легко вдамся въ обманъ? Я, кажется, во такъ глупъ… А я вамъ скажу, что я считаю себя счастливымъ, что онъ взялъ меня въ компанію къ себ. Ему не для чего было надувать меня: нсколько извстныхъ негоціантовъ, которые въ этомъ дл смыслятъ поболе, чмъ мы съ вами, предлагали ему свои капиталы.— Вотъ что!.. Помилуйте, это предпріятіе великолпное, тутъ нтъ ни малйшаго риску… Въ десять лтъ можно утроить, или даже учетверить капиталъ….
— Ну дай Богъ! дай Богъ… посмотримъ… отвчали мы со вздохомъ.
Другъ нашъ посл этого накупилъ разныхъ политико-экономическихъ книгъ и весь обложился ими, прочелъ ли онъ что нибудь изъ нихъ,— за это я не ручаюсь, но промышленное направленіе на нкоторое время совсмъ овладло имъ: тысячи удивительныхъ проектовъ бродили у него въ голов, онъ улыбался, значительно потиралъ руки и говорилъ намъ:
— Вы будете смяться надо мною, — пожалуй, смйтесь,, а все таки я скажу вамъ, что черезъ десять лтъ я сдлаюсь милліонеромъ. Вотъ вы увидите. Хотите пари?
Лицо его такъ сіяло, глаза такъ горли, онъ весь былъ такъ проникнутъ этимъ убжденіемъ, что было бы жестоко его разочаровывать — и мы не противорчьи ему.
Аферистъ, съ печатью отверженія на лиц, былъ у него почти безвыходно. Онъ лъ и пилъ на его счетъ. Это продолжалось года три. Въ теченіе этого времени другъ мой нсколько разъ говорилъ мн о немъ съ умиленіемъ и со слезами на глазахъ….
— Отличнйшій, честнйшій человкъ! прибавлялъ онъ обыкновенно въ заключеніе, нсколько пвучимъ голосомъ.
На четвертый годъ филатура остановилась за неуплатою долга рабочимъ, машины проданы съ аукціоннаго торта, капиталъ моего друга погибъ, а честнйшій человкъ тайно скрылся куда-то изъ Петербурга.
— Ну что? не предупреждали ли мы тебя, не говорили ли мы теб, что ты связываешься съ мошенникомъ? замтилъ я однажды моему другу какъ-то кстати, спустя мсяца два посл этого несчастнаго событія, — можно ли до такой степени увлекаться?
— Ну чтожь длать?— сказалъ онъ съ досадой и нсколько сконфуженный…. Это урокъ….
— Но за который заплачено дорого.
— Что за важность! возразилъ мой другъ, — у меня осталось довольно, чтобы прожить вкъ безбдно одному, требованія мои очень умренны….
— Но фантазіи неумренны, перебилъ я….
— Жениться я не намренъ, продолжалъ онъ, — да теперь ужъ и поздно. Пора этихъ увлеченій давно прошла…
— Не говори этого. Увлечешься и женишься….
— Никогда! никогда!
Онъ не шутя разсердился на меня и началъ мн прекрасно доказывать, что онъ неспособенъ уже ни къ какимъ увлеченіемъ, что- теперь онъ иметъ самый положительный взглядъ на вещи.
Черезъ дв недли посл этого онъ ухалъ въ Москву, а черезъ два мсяца женился на двушк среднихъ лтъ, которую онъ въ первый разъ увидлъ съ эстетикой Гегеля въ рук.
На эту эстетику вдругъ разгорлись его Фантазіи.
Двушка, читающая Гегеля — какое удивительное явленіе! Каковъ долженъ быть умъ!
Каждое ея слово самое обыкновенное казалось ему посл этой эстетитки исполненнымъ глубины необычайной, удивительнаго значенія.
— Ахъ, какое дивное, существо! повторялъ онъ въ умиленіи качая головою. Какое счастіе встртиться съ такою двушкою! Вотъ эдакая двушка можетъ составить счастіе человка! И какое въ ней тонкое эстетическое чувство….
Эстетика такъ и вертлась у него въ голов. Онъ былъ влюбленъ, влюбленъ страстно, но еще не ршался сдлать предложеніе.
Однажды онъ заговорилъ о ней съ однимъ московскимъ авторитетомъ.
Авторитетъ отозвался о ней съ большимъ уваженіемъ….
— Ужь если онъ отзывается о ней такъ, подумалъ мой другъ, такъ посл этого и думать нечего!…
И онъ въ тотъ же день сдлалъ предложеніе….
Посл свадьбы онъ тотчасъ пріхалъ въ Петербургъ. Первое свиданіе наше было глубоко-трогательно.
— Что, братъ, мое пророчество сбылось? сказалъ я, обнимая его.
Онъ крпко прижалъ меня къ своей груди, держалъ такъ около пяти минутъ и задыхаясь отъ волненія повторялъ:
— Ну да, да! ты правъ. Я теперь счастливйшій человкъ въ мір! Еслибъ ты зналъ, какая у меня жена!
Не много прійдя въ себя, онъ началъ мн описывать ея качества и кончилъ такъ:
— Я чувствую, что я не стою ея, что она во сто разъ умне меня, образованне, глубже смотритъ на жизнь…. Самъ NN (онъ назвалъ по имени московскій авторитетъ) уважаетъ ее, спроси-ка у него объ ней, а ужь посл этого кажется прибавлять ничего не остается….
Я съ любопытствомъ и не безъ страха представился ей.
Но не смотря на уваженіе къ ней авторитетовъ и прочаго, она произвела на меня не совсмъ пріятное впечатлніе. Высокая, сухощавая, лтъ за 30, съ педантскимъ выраженіемъ въ лиц, съ сухими, угловатыми и рзкими манерами, она скоре могла оттолкнуть отъ себя, нежели привлечь къ себ. Обозрвъ ее, я невольно прошепталъ: ‘О, бдный другъ мой’!…
И чмъ боле я узнавалъ ее впослдствіи и наблюдалъ за нею, тмъ грустне и чаще повторялъ: ‘О, бдный другъ мой’!
Я это повторяю и до сихъ поръ.
Одинъ изъ нашихъ общихъ пріятелей, толкуя объ ней, замтилъ, что она торжественностію манеръ своихъ напоминаетъ театральныхъ царицъ на Александринскомъ театр.
— Нтъ, возразилъ другой нашъ пріятель,— она боле походить на бглаго солдата въ юбк….
Я боле согласенъ съ послднимъ.
Я не завидую супружескому счастію моего пріятеля, но онъ находитъ себя счастливымъ (а женатъ онъ 15 лтъ), онъ до сихъ поръ считаетъ свою супругу очень умной женщиной, но объ ея граціи, эстетическомъ такт ея и о эстетик Гегеля вообще онъ умалчиваетъ. Даже къ Гегелю онъ питаетъ, какъ я замнилъ, нкоторое отвращеніе.
Не смотря на свое счастіе, онъ однако такъ и наровитъ всякій разъ выбжать изъ дому подъ какимъ нибудь предлогомъ.
Дтей у нихъ нтъ.
И это слава Богу!…

III.
Продолженіе исторіи объ увлеченіяхъ моего друга.— Слезы по поводу литературнаго фонда, и прочее.

Неужели и посл такихъ сильныхъ жизненныхъ испытаній мой другъ не пересталъ еще увлекаться?
Нтъ, онъ все увлекается..’.
Вотъ какихъ господъ производить Петербургъ!
Можно ли посл этого упрекать его въ холодности?
Лтъ пять назадъ тому одинъ изъ нашихъ старыхъ знакомыхъ, котораго мой другъ почему-то считаетъ героемъ честности и котораго вс мы знаемъ за человка весьма обыкновеннаго и притомъ не весьма акуратнаго въ денежныхъ длахъ, адресовался къ нему съ просьбой достать три тысячи на полгода. Господинъ этотъ сказалъ, что отъ трехъ тысячъ зависитъ его честь и что если онъ не будетъ имть ихъ посл завтра, то ему боле ничего не остается, какъ застрлиться.
Что длать въ такомъ случа?
Самое простое и легкое отвчать:
— Денегъ у меня нтъ. Застрлитесь, если хотите.
Но мой другъ, у котораго никогда не бываетъ въ наличности много денегъ: — ему жена выдаетъ ежедневно только на мелочныя расходы, — рыскаетъ по всему городу, чтобы достать эти деньги подъ свое поручительство.
— Да, Бога ради, изъ чего ты такъ хлопочешь? говорятъ ему пріятели,— еслибы это было для друга, для человка близкаго теб и въ которомъ ты увренъ, мы не сказали бы теб ни полслова, а то вдь этотъ господинъ-то еще сомнительный….
— Я увренъ въ немъ боле, нежели въ самомъ себ, нежели во всхъ васъ] восклицаетъ мой другъ.
— Это кажется увлеченіе? замчаютъ ему.
— Ахъ, Бога ради] Опять ваши шуточки] кричитъ мой другъ, затыкая уши.
Странный человкъ!… Какія же шуточки?…
Онъ достаетъ деньги у ростовщика и подписывается подъ заемнымъ письмомъ, какъ поручитель.
Проходитъ полгода.
Занявшій господинъ оказывается, разумется, несостоятельнымъ и за него платятъ мой другъ, перенося за эти деньги страшную сцену съ супругой, вооруженной Гегелемъ….
И деньги эти до сихъ поръ не возвращены ему!…
Онъ впрочемъ это скрываетъ отъ насъ и увряетъ, что онъ получилъ ихъ.
Состояніе моего друга теперь очень разстроено потому, что супруга его, несмотря на свой философскій взглядъ, отличается суетностію и тщеславіемъ необыкновеннымъ, издерживаетъ пр опасть на разныя тряпки, въ которыя она наряжается, потому что до сихъ поръ иметъ претензію нравиться и подрумяниваетъ свои сухощавыя и пожелтвшія щоки, по четвергамъ она открываетъ свой салонъ, въ которой пріятели ея супруга не допускаются, держитъ экипажъ я человка въ ливрейномъ фрак, съ гербами на пуговицахъ и въ гороховыхъ щиблетахъ и полулежитъ на туровскомъ пате, подъ огромнымъ листомъ сзади стоящаго банана. Гости ея находятъ ее почти всегда въ этомъ положеніи и на этомъ мст съ Шиллеромъ, или съ Гте въ рук, особенно съ послднимъ, который написалъ ей въ альбомъ нсколько строчекъ, когда она въ молодости подъ именемъ русской геніальной двушки здила въ Германію.
Этотъ альбомъ постоянно лежитъ на стол въ ея салон, въ великолпномъ футляр, отдльно отъ всхъ кипсековъ и обыкновенно по четвергамъ переходитъ изъ рукъ въ руки.
И несмотря на то, что подъ глазами у моего друга образовались морщины въ вид лапокъ, что волосы его совсмъ посдли и лобъ сдлался необыкновенной величины съ тремя глубокими чертами, а уши обросли волосами,— несмотря на все перенесенное имъ и переносимое въ жизни, онъ все еще не потерялъ юношескаго энтузіазма и все еще продолжаетъ увлекаться и фантазировать, даже чувствительне прежняго.
Все современное и общественное интересуетъ его въ высшей степени…. Пароходы, желзныя дороги, откупа, политико-экономическіе споры, крестьянскій вопросъ, политическія событія, литература и журналистика,— все повергаетъ въ восторгъ его любознательную фантазію…. Читаетъ онъ, говоря правду, не много, но за то съ жадностію перебираетъ вс газеты и журналы особенно отечественныя. Онъ съ какимъ-то лихорадочнымъ нетерпніемъ ждетъ выхода каждой новой книжки журнала, перелистываетъ нкоторыя, особенно замчательныя статьи, приходитъ обыкновенно въ умиленіе отъ которой нибудь изъ нихъ и восклицаетъ со слезами:
— Ахъ какая глубина! какая сила! какое мастерство!.. Это чудо! Ну — это статья капитальная! Меня даже лихорадка била, когда читалъ ее…. У! какого человка пріобртаетъ русская литератора!… И какой жизнью кипятъ теперь вс наши журналы, — прибавляетъ онъ,— сердце радуется…. благодарю Бога, что я дожилъ до такого времени!…
И слезы при этомъ такъ и капаютъ по щекамъ его….
Не такъ давно я встртилъ его на Невскомъ проспект.
Онъ бросился ко мн на шею и обнялъ меня, лицо его сіяло такимъ счастіемъ, какъ будто онъ получилъ неожиданное наслдство.
— Ты слышалъ? вскрикнулъ онъ.
— Что такое?…
— Вдь ужь Т* получилъ 200 руб. для литературнаго фонда!
И онъ при этомъ чуть не подпрыгнулъ на тротуар.
— Въ самомъ дл? я очень радъ.
— Да что же ты братецъ, принимаешь это такъ равнодушно? Вдь это отличное предпріятіе!… Общества для вспомоществованія литераторовъ существовали давно везд,— только у насъ до сихъ поръ не было. Честь и слава тому кто первый поднялъ вопросъ объ этомъ дл, и честь и слава тому, кто первый внесъ на это предпріятіе деньги…. А для тебя это какъ будто все равно!…
— Какой же ты чудакъ! отвчалъ я.— Я совершенно согласенъ съ тобой, что это прекрасное и благородное предпріятіе, объ этомъ и спору быть не можетъ. Я отъ души желаю, чтобы оно осуществилось скоре, — но неужели ты хочешь, чтобы я изъявлялъ свой восторгъ криками, слезами и прыганьемъ? Милый другъ, такое вншнее выраженіе восторга намъ не къ лицу и не по лтамъ.
‘Что за душа!’ подумалъ я однако и крпко пожалъ руку моего друга….— Вотъ, продолжалъ я,— во внутреннихъ губерніяхъ говорятъ, что весь Петербургъ помшанъ на одномъ личномъ интерес, что вс мы зачерствлые эгоисты… Боже мой! Боже мой! Посмотрли бы эти господа на тебя… Вдь ты только живешь для другихъ и другими… Ну, казалось бы, какое теб дло до литературнаго Фонда: ты не литераторъ, и никогда ничего не получишь изъ этого Фонда, а у тебя и отъ него льются слезы….
Мой другъ былъ очевидно тронутъ моими словами вполн искренними, но въ то же время онъ какъ будто замтилъ въ нихъ маленькую иронію и потому на физіономіи его выразилось умиленіе, смшанное съ замшательствомъ….
— Клянусь теб Богомъ, сказалъ онъ въ волненіи и съ жаромъ ударяя себя въ грудь:— всякій общественный успхъ, всякій шагъ впередъ на пути просвщенія меня такъ радуетъ и такъ дйствуетъ на меня, какъ будто я вдругъ и неожиданно получилъ, ну… чтобъ напримръ? милліонъ или какъ будто меня произвели въ большой чинъ. Я ужь таковъ…. Что длать?… Господи! да какъ же не радоваться напримръ, что скоро вся Россія покроется стью желзныхъ дорогъ?…
И на глазахъ моего друга снова показались слезы.
— Вы меня упрекаете въ увлеченіи, продолжалъ онъ: — можетъ быть я и увлекаюсь, но я счастливъ, когда могу оказать услугу какому нибудь хорошему человку, ейбогу….
— Я не сомнваюсь въ этомъ, мой милый другъ, перебилъ я, — но бда въ томъ, что ты иногда дурнаго человка принимаешь за очень хорошаго и въ ущербъ собственныхъ интересовъ, тратишь свои силы и свое время для такого господина, который не стоитъ твоихъ хлопотъ….
— Ну чтожь длать? Я таковъ! произнесъ онъ печально, разводя руками.
Дйствительно самоотверженіе моего друга не иметъ мры. Онъ вчно бгаетъ, разъзжаетъ и хлопочетъ по чужимъ дламъ, самъ напрашивается у всхъ на какое нибудь порученіе, вчно кажется озабоченнымъ и занятымъ, хотя въ сущности серьзно ничего не длаетъ. Къ серьзному длу онъ вовсе неспособенъ и самъ немножко понимаетъ это, но страшно любитъ, чтобы его принимали за длова- то человка и передъ незнакомыми всегда прикидывается дловымъ.
Въ сущности онъ только способенъ сочувствовать всему прекрасно и благородному, умиляться и восторгаться….
Онъ умиляется отъ самыхъ малыхъ причинъ. Поводомъ къ его пиленію служитъ хорошій обдъ, и.ш ужинъ, освщеніе и нсколько добрыхъ пріятелей…. Въ~ такія минуты онъ доходитъ до опьяненія, не выпивъ еще рюмки вина, глаза его обыкновенно наполняются слезами, и онъ не будучи въ состояніи удерживать себя, восклицаетъ: — Ахъ, Господи, какъ я теперь счастливъ, еслибъ вы знали, какъ я люблю всхъ васъ! какъ мн хорошо!…
Наливаетъ себ полный стаканъ вина и выпиваетъ его залпомъ, а иногда бросается къ кому нибудь изъ пріятелей и начинаетъ его обнимать и цаловать.
Въ провинціи полагаютъ также, что петербургскіе люди неспособны къ родственнымъ чувствамъ, но такого нжнаго, горячаго, любящаго роднаго, каковъ мой другъ, не найдти отъ
‘Финскихъ хладныхъ скалъ до пламенной Колхиды,
‘Отъ потрясеннаго Кремля
‘До стнъ недвижнаго Китая….’
Достаточно попасть къ нему какимъ нибудь образомъ въ родство, чтобы сдлаться мгновенно въ глазахъ его благороднымъ, честнйшимъ, умнйшимъ, просвщеннйшимъ и даже геніальнйшимъ изъ людей. Для каждаго изъ родныхъ собственно своихъ или съ жениной стороны — все равно до седьмаго колна — онъ во всякую данную минуту готовъ пожертвовать жизнію въ случа необходимости. Онъ распинается за каждаго изъ нихъ.
Если у него въ числ родственниковъ оказывается самодовольный и наглый невжа, партизанъ всякаго притсненія и насилія, и если кто нибудь изъ пріятелей выскажетъ моему другу свое откровенное мнніе касательно этого родственника и представитъ на то очевидные Факты, — другъ мой приходитъ, правда, въ крайнее смущеніе, но все-таки начинаетъ обыкновенно уврять пріятеля, что тотъ ошибается, что можетъ быть Факты и противъ его родственника, во въ сущности онъ все-таки человкъ прелестный, свободно мыслящій, другъ всякаго разумнаго прогресса и прочее и прочее.
И родственникъ искренно кажется ему таковымъ, несмотря ни на какія обличительные противъ него факты, потому что въ родственник онъ положительно не можетъ видть дурныхъ сторонъ…
Въ послднее время другъ мой постоянно находится въ состоянія экстаза. Каждая журнальная статья, въ которой говорится о польз гласности или о польз публичнаго судопроизводства, о какой-нибудь новой желзной дорог у насъ, или за границей, или новой компаніи на акціяхъ, объ улучшеніи участи крестьянъ, или объ улучшеніи петербургскихъ мостовыхъ, повергаетъ его въ несказанное умиленіе….
Онъ въ такихъ случаяхъ ко всмъ пріятелямъ бросается на шею и говоритъ:
— Ну, слава Богу, вотъ до какихъ временъ мы дожили!… Слава Богу!
Онъ до того увлекается, что смшиваетъ порыванія, стремленія и предположенія съ осуществленіемъ. Ему кажется уже, что въ Петербург отличная и гладкая какъ паркетъ мостовая, потому только что напечатана гд-то статейка объ улучшеніи мостовыхъ….
Восторгъ его не останавливается на однихъ отечественныхъ вопросахъ, предпріятіяхъ и событіяхъ…. Онъ также горячо сочувствуетъ всемірнымъ предпріятіямъ и вопросамъ.
Учрежденіе компаніи для прорытія Сузскаго перешейка такъ поразило его, что онъ три недли сряду разъзжалъ по своимъ пріятелямъ и знакомымъ и только объ этомъ и говорилъ, горячо пожимая ихъ руки.
— Это великое событіе, великое! И какія неисчислимыя выгоды представляются теперь для европейской торговли!
Онъ досталъ себ одну акцію этой компаніи, выпросивъ не безъ труда у жены денегъ на это, и получивъ акцію радовался ей, какъ ребенокъ, долго любовался ею одинъ и потомъ похалъ показывать ее всмъ своимъ пріятелямъ.
— Вотъ и я, повторялъ онъ дрожащимъ отъ внутреннихъ ощущеній голосомъ и со слезой на рсниц,— могу теперь сказать, что буду способствовать этому великому предпріятію!..
Въ сію минуту онъ занятъ итальянскимъ вопросомъ и такъ радуется за Италію, какъ будто она уже получила свободу и независимость….
У меня другъ мой бываетъ всякій день и въ постоянно восторженномъ состояніи… Онъ обнимаетъ меня, прижимаетъ къ груди’ проливаетъ слезы умиленія, жметъ мн очень больно руку въ порывахъ своего увлеченія и сердится на меня, если я не вполн сочувствую его преувеличеннымъ надеждамъ, и не раздляю его преувеличенныя фантазіи.
— Нтъ, ты устарлъ, братъ, говоритъ онъ мн съ упрекомъ, качая головою….
— Чтожь длать? отвчаю я,— но посмотри въ окно, неужели этотъ видъ не охлаждаетъ твой энтузіазмъ и не наводитъ на тебя унынія? Грязь, слякоть, мокрыя лепешки снга, ямы…
Барометръ ужь поднимается, перебиваетъ онъ меня, — ужь поднялся…. Завтра непремнно будетъ отличная погода, солнце… Ужь весною запахло…
— Да это завтра!… а посмотри, что сегодня… Весенній запахъ!— Я покуда слышу только запахъ сырости и гнили….
Я искренно и отъ всей души люблю моего друга, я вполн цню его прекрасное, горячо сочувствующее всмъ великимъ и маленькимъ современнымъ вопросамъ сердце, но его вчный энтузіазмъ, его постоянно восторженное состояніе переносить не всегда можно, особенно въ дурномъ расположеніи духа и при такой мрачной, измнчивой погод, какая была ныншнюю зиму въ Петербург. При такихъ обстоятельствахъ мой другъ раздражаетъ мою жолчь, что я выхожу изъ терпнія, говорю ему непріятности, впадаю въ противоположную ему крайность и длаюсь несправедливъ.
Когда онъ на дняхъ бросился ко мн на шею и заговорилъ о блестящей будущности Италіи, о ее независимости и прочее…
(Въ этотъ день надобно замнить была прескверная погода).
У меня невольно вырвалось:
— Ахъ, оставь меня пожалуйста въ поко съ своей Италіей: она еще не освобождена, Суэзскій перешеекъ еще не прорытъ… Отложи свой восторгъ до времени… это скучно!…
Очеркъ моего друга нисколько не преувеличенъ. Если вы прочтете его, мой провинціальный читатель, то врно откажетесь отъ своего устарлаго мннія, что Петербургъ населенъ только одними холодными людьми. Какое! я повторяю, мы вс ужасные энтузіасты и увлекающіеся люди, не исключая и меня, нападающаго на энтузіазмъ… только въ дурную погоду….
Оправдавъ петербургцевъ отъ предубжденій, которое питаютъ относительно ихъ жители провинцій, я перехожу къ петербургскимъ новостямъ и начинаю съ петербургской масляницы.

——

Петербургскіе фельетонисты описываютъ обыкновенно масляницу съ большимъ чувствомъ и очень поэтически отзываются о блинахъ, пикникахъ, катаньи съ горъ, балаганахъ и различныхъ увеселеніяхъ. У меня на это никакъ недостаетъ краснорчія…. Пьяные толпы на улицахъ и какіе-то неистовые возгласы и крики одурвшаго отъ сивухи народа, могутъ услаждать взоръ и приводить въ восторгъ… разв гг. откупщиковъ, до блиновъ я не охотникъ — они разстроиваютъ желудокъ, съ горъ я отъ роду не скатывался, а въ балаганныхъ представленіяхъ, не нахожу ничего забавнаго. Неизбжныя Пьерро, Коломбины, арлекины, добрые и злые волшебники, прыгающіе и пляшущіе и несмотря на это все-таки посинвшіе отъ мороза — возбуждаютъ боле состраданія, чмъ удовольствія. Юлія Пастрана, эта полуобезьяна и полуженщина, понизившаяся до 25 копекъ и показывавшаяся на Адмиралтейской площади на масляниц ныншняго года, — также принести большаго удовольствія не можетъ, несмотря на то, что она танцуетъ передъ вами, поетъ русскую псню, протягиваетъ руку зрителямъ и кричитъ: ‘здравствуйте! поскорй, поскорй!’ потому вроятно, что при 8 мороза (на, масляниц были морозы и довольно сильные въ первые дни) въ трико — ей не совсмъ ловко. Шерсть, покрывающая эту несчастную, видно, не защищаетъ ее отъ нашихъ морозовъ и она спшить за кулисы въ свою коморку погрться хоть минуту у желзной печки… А потомъ опять начинается таже псня, таже пляска, тоже пожиманіе рукъ съ приговоромъ, ‘здравствуйте, поскорй, поскорй!’… Веселаго тутъ нтъ ничего…. Балаганный циркъ?… Но мы видли вс эти скаканья, прыганья черезъ бумагу и проч. въ гораздо боле привлекательномъ вид. Грязныя трико, скверныя лошади, затасканные костюмы… не имютъ въ себ ничего привлекательнаго… Зври Крейцберга и восемьнадцати-лтняя двица ихъ укрощающая — намъ уже извстны. Въ звринц довольно побывать разъ, особенно тмъ, кто иметъ тонкое обоняніе… Извстный мандарину, зврски напавшій въ столиц Китая, при посщеніи тамошняго звринца, на низшаго чиновника за то, что тотъ осмлился курить папироску въ присутствіи его превосходительства, вроятно лишенъ былъ обонянія… Онъ разгорячился и кричалъ съ пною у рта: ‘Да я сударь… да я васъ…. да я васъ научу уважать старшихъ!’ Но остроумная китайская публика, возмущенная наглостію мандарина, говорятъ, закричала: ‘г. укротитель зврей! укротите этого высокопочтеннаго господина съ тремя шариками на шапк!’ и заставила его потихоньку убраться изъ звринца.— Avis au mandarin!
Упоминая о балаганныхъ представленіяхъ, нельзя не замтить, что они въ теченіе послднихъ 15 лтъ не только не сдлали никакого прогресса, но даже отстали отъ прежнихъ. Пантомима Легата была несравненно лучше пантомимы г. Берга. На подмосткахъ Легата танцовали нкогда двицы Ширь… это было самое цвтущее время балагановъ!…
Пикники и загородныя поздки на тройкахъ обыкновенію къ большомъ ходу въ Петербург, особенно начиная съ масляницы до окончанія зимняго пути. Въ этихъ поздкахъ есть дйствительно что-то привлекательное для русскаго человка. Когда мчишься на птиц-тройк, по выраженію Гоголя, то какъ бы ни было грустно и тяжело, тоска непремнно замретъ на минуту въ такомъ полет… Поэзія троекъ всегда сохранится для насъ, несмотря на желзныя дороги… Пикники въ Петербург бываютъ различнаго рода: свтскіе, блестящіе, приличные пикники, оканчивающіеся танцами, и пикники не совсмъ скромные. О послднихъ я имю понятія только по картинкамъ.
Глядя на такія картинки, я думаю: ‘какими исполинскими шагами ждетъ Петербургъ по пути улучшеній и усовершенствованій… касательно роскоши дамскихъ туалетовъ и обуви. Нтъ сомннія, что въ этомъ отношеніи мы скоро догонимъ Парижъ и наши Аспазіи и Фрины ни въ чемъ не будетъ уступать парижскимъ… ни въ туалетахъ, ни въ канкан, ни въ другихъ утонченностяхъ. Да ужъ и теперь они едва ли уступаютъ парижскимъ. Посмотрите на нихъ въ театрахъ, когда он торжественно сидятъ въ бенуарахъ и ложахъ, въ великолпныхъ бальныхъ туалетахъ, играя своими верами, или прокатаются по Невскому проспекту въ коляскахъ, развалясь съ изнженною граціею, утонувъ въ волнахъ шелку и бархата. Какая восхитительная картина!… 15 лтъ тому назадъ ничего подобнаго не было въ Петербург, дамы эти изрдка и робко показывались въ несравненно скромнйшемъ вид…. Да! въ этомъ случа мы совершили несомннный прогрессъ — и смло идемъ по пути этого прогресса.
Заговоривъ о пикникахъ и загородныхъ катаньяхъ на тройкахъ, мы должны замтить, что вс эти тройки отправляются большею частію на дачу Стобеуса, по Петергофской дорог, не дозжая Сергіевскаго монастыря. На этой дач г. Огюстъ, бывшій содержатель Hotel des princes устроилъ превосходный ресторанъ, съ большой залой для танцевъ, съ отдльными кабинетами, отлично удобными и меблированными съ большимъ вкусомъ и съ зимнимъ садомъ. Сервировка, самый столъ (у г. Огюста можно найти вс гастрономическія тонкости), прислуга — все превосходно и, что всего замчательне — цны обдовъ и ужиновъ очень умренныя, сравнительно съ лучшими петербургскими ресторанами, которымъ г. Огюсть не только не уступаетъ ни въ чемъ, но даже превосходитъ во многомъ… Такихъ загородныхъ ресторановъ до сихъ поръ еще не было въ Петербург… Удобства, вкусъ, и даже роскошь, притомъ изящная и не бросающаяся въ глаза,— все соединено въ этомъ загородномъ ресторан. Лучшаго мста для пикниковъ избрать не возможно. Нтъ сомннія, что Петербургская публика поддержитъ заведеніе г. Огюста…
Концертный сезонъ открылся. Театральные концерты въ пользу гг. Роллера, отти, Жоссъ, Кажинскаго и Леоновой, по обыкновенію были съ живыми картинами, картины въ бенефисъ г. Родлера были особенно-удачны…. Изъ замчательныхъ артистовъ, пріхавшихъ въ ныншнемъ году въ Петербургъ, первое мсто занимаютъ: г. Фердинандъ Лаубъ (скрипачъ, воспитанникъ прагской консерваторіи и чехъ родомъ) и Герцъ (піанистъ). Эти два артиста вмст съ нашимъ талантливымъ соотечественникомъ Рубинштейномъ (на котораго сказать мимоходомъ у насъ вс посматриваютъ теперь невольно съ большимъ уваженіемъ посл его блистательныхъ успховъ въ Европ) составляютъ украшеніе настоящаго музыкальнаго сезона.
То, что Рубинштейнъ принадлежитъ къ первымъ европейскимъ современнымъ піанистамъ, что онъ обладаетъ почти геніальнымъ талантомъ, какъ исполнитель, — въ этомъ теперь уже никто не сомнвается. Съ его удивительнымъ талантомъ мы вс давно знакомы. Кто изъ русскихъ не слыхалъ его?… и потому мы обратимся къ нашимъ гостямъ.
Имя Лаубе, по словамъ музыкальныхъ знатоковъ, гремитъ по всей Германіи. Настоящій виртуозъ, онъ вполн, говорятъ, овладлъ своимъ инструментомъ и покорилъ себ вс техническія трудности… Онъ разъигрываетъ между прочимъ самыя серьзныя вещи Баха и Бетговена, но не останавливается на нихъ: его репертуаръ чрезвычайно обширенъ. Лаубе долго жилъ в’ Вн, потомъ въ Веймар и въ семъ послднемъ город сошелся съ Францомъ Листомъ и пользуется его дружбою. Въ сію минуту — онъ первый солистъ при двор короля прусскаго. Имя Лаубе встрчается между прочимъ въ сочиненіи о Бетговен профессора Маркса — сочиненіи чрезвычайно замчательномъ, по признанію лучшихъ музыкальныхъ критиковъ….
Первый концертъ г. Лаубе въ Петербург былъ на Большомъ театр и имлъ успхъ блистательный’… Онъ исполнилъ между прочимъ съ совершенствомъ блестящій концертъ Мендельсона и Фантазію Эрнста на темы изъ Отелло. Въ концерт его пла г-жа Бокъ — диллетантка, имющая очень пріятный mezzo-soprano.
Г. Лаубе, говорятъ, хочетъ устроить квартетные вечера для публики и исполнять квартеты Гайдна и Бетховена.
Герцъ — не только піанистъ, но и композиторъ и сверхъ того фабрикантъ фортепьянъ и владтель извстной концертной залы въ Париж.
Онъ много путешествовалъ и описалъ свое пребываніе въ Америк, слдовательно ко всмъ другимъ талантамъ онъ присоединяетъ еще и талантъ писателя….
Кром поименованныхъ артистовъ дано было множество концертовъ, и между прочимъ декламаціонныхъ и музыкальныхъ вечеровъ, о которыхъ упоминать здсь мы не считаемъ нужнымъ,— замтимъ только о концерт трехъ сестеръ, Терезы, Жанны и Клеры, Понто-Ла-Розе (піанистка и пвицы).
Въ одно время съ артистами къ великому посту съзжаются въ Петербургъ, какъ извстно, чароди, магики и фокусники. Въ сію минуту находятся у насъ два таковыхъ: гг. Шово и Макалузо. Первый не имлъ большаго успха, но, говорятъ, что снаряды, посредствомъ которыхъ онъ производитъ свои Фокусы, весьма любопытны.
Г. Макалузо еще не появлялся въ публики, но про него уже пишутъ и разсказываютъ чудеса, потому что онъ далъ нсколько представленій въ частныхъ домахъ.— Г. Макалузо Соединяетъ, по признанію тхъ, которые его видли, утонченность джентльмена съ ловкостію фокусника.
Вотъ, что мы прочли объ немъ въ ‘Journal de St.-Petersbourg’, который, сказать мимоходомъ, очень удачно редижируется въ ныншнемъ году однимъ изъ бывшихъ редакторовъ ‘Норда’ — г. Капельманомъ.
‘Г. Макалузо, говоритъ Journal de St.-Petersbourg,— давалъ представленіе на вечер у графа Кушелева-Безбородко, которое имло успхъ необыкновенный. Г. Маколузо могъ бы приводить въ ужасъ зрителей, если бы онъ не выполнялъ своихъ чудесъ съ необыкновеннымъ добродушіемъ, простотою и граціею.— Онъ иметъ наружность и манеры совершенно благовоспитаннаго человка. Это чародй хорошаго общества,— вжливый съ мужчинами и удивительно любезный съ дамами. На этомъ вечер, о которомъ упомянули мы, подъ его рукою разцвтали букеты камелій и въ заключеніе онъ заставилъ разцвсть на своемъ стебельк чудную и благоуханную розу…. Нсколько дней передъ этимъ мы видли его у г-жи Бозіо, наканун ея отъзда изъ Петербурга, — онъ разорвалъ вышитый платокъ артистки и въ туже секунду возстановилъ его какимъ-то чудомъ своими руками… и все это совершилось передъ нашими глазами….
‘Когда мы писали эти строки въ нашемъ затворенномъ кабинет, передъ окнами съ двойными рамами, вдругъ передъ нами, у самаго кончика нашего пера, очутилось письмо…. Въ комнат никого не было. Человкъ нашъ спалъ въ передней. Мы распечатали это письмо и прочли слдующее:

‘Господинъ редакторъ,

‘Вамъ угодно выдавать меня за колдуна, за чародя, а я не боле, какъ человкъ, пріобртшій ловкость, которую и вы легко можете пріобрсть въ два, въ три года, если вы постоянно будете практиковаться въ томъ, что вамъ угодно, но снисходительности ко мн, называть моимъ талантомъ.
‘Вы позволили мн объявить о моихъ представленіяхъ, и я беру смлость сообщить вамъ, что я дамъ семь представленій на Большомъ театр.
1 въ Воскресенье 22 марта.
2 — Вторникъ 24 —
3 — Пятницу 27 —
4 — Вторникъ 31 —
5 — Среду 1 апрля.
6 — Четвергъ 2 —
и 7 — Пятницу 3 —
‘Эти семь представленій для всхъ, до тхъ поръ я не буду, конечно, сидть со сложенными руками въ частныхъ собраніяхъ, ни которыя меня удостоятъ приглашеніемъ.
‘И теперь, г. редакторъ, поблагодаривъ васъ за ту любезность, съ которою вы мн позволили съиграть съ вами неожиданный Фокусъ, я говорю объ этомъ объявленіи и объ этой реклам, я прошу васъ принять увреніе въ моемъ совершенномъ почтеніи.

Макалузо.

Петербургъ, 6 марта 1859 г.
Большая Морская, домъ Руадзе,
No кв. 6.
‘Мы очень рады, прибавляетъ редакторъ газеты, — напечатать это письмо, тмъ боле, что оно написано въ очень приличныхъ формахъ.
‘P. S. Въ ту минуту, когда мы, списавъ его, беремъ для того, чтобы присоединить къ нашей коллекціи автографовъ,— мы вдругъ, къ крайнему изумленію нашему, видимъ, что слова исчезли и что мы держимъ въ рукахъ листъ блой бумаги’….
Каковъ г. Макалуло, если только все это не тонкая реклама со стороны остроумнаго редактора ‘Journal de St.-Petersbourg’!…
Въ дом князя Блосельскаго былъ еще спектакль любителей, въ пользу патріотическихъ школъ, въ которомъ между прочимъ г-жа Мичурина (В. Самойлова) исполнила сцену Татьяны съ няней изъ Евгенія Онгина. Сцена эта продекламирована была г-жею Мичуриною удивительно, въ этомъ нтъ сомннія, но мы должны откровенно признаться, что въ г-ж Мичуриной мы замтили и тни того идеала, который всми нами составленъ о Татьян Пушкина…. Татьяна — деревенская барышня, ужь во всякомъ случа должна бы имть боле простоты, добродушія и натуральности. Она наврно не держала себя такъ искусственно и не говорила такъ изящно кокетливо, какъ говоритъ г-жа Мичурина…. но мы совершенно забылись, что длать замчанія любительницамъ-артисткамъ — неприлично и безтактно, поэтому мы беремъ назадъ это нечаянно вырвавшееся у насъ замчаніе, просимъ за него извиненія, рукоплещемъ талантливой любительниц, будто бы изображавшей передъ нами Татьяну, и въ восторг повторяемъ вслдъ за всми: ‘Charmant! Charmant’!…
Кстати о Дамскомъ патріотическомъ обществ, которое заботится боле чмъ о 500-хъ неимущихъ двочкахъ… Въ дом предсдательницы этого общества графини Клейнмихель устроена для продажи выставка работъ этихъ двочекъ. Нтъ ни малйшаго сомннія, что результатъ этого прекраснаго предпріятія обнаружитъ полное къ нему сочувствіе петербургской публики.
Въ прошломъ мсяц мы упомянули о выставк въ зал святйшаго снода фотографическихъ снимковъ привезенныхъ г. Севастьяновымъ съ Аонской горы.
Теперь мы обязаны поговорить подробне о трудахъ г. Севастьянова, обратившихъ на себя вниманіе европейскихъ ученыхъ обществъ, и о результатахъ этого труда, который теперь передъ нами. Свднія, сообщаемыя здсь, мы заимствуемъ изъ статьи ‘Journal des Debats’, и Русскаго Художественнаго Листка г. Тимма, который приложилъ рисунки со многихъ снимковъ, выставленныхъ нын для публики г. Севастьяновымъ.
‘Одно изъ первыхъ приложеній свтописи къ снятію древнихъ надписей сдлано было въ Петербург, въ Императорскомъ Археологическомъ Обществ, въ 1851 г., и Фотографическимъ способомъ снята съ знаменитой монгольской надписи, объясненной Базаровымъ и приложенной къ III тому Записокъ Общества. Это были однако ни боле, ни мене какъ только опыты. До самыхъ же блестящихъ результатовъ примненія Фотографіи къ воспроизведенію памятниковъ древности первый достигъ г. Севастьяновъ.
‘Петръ Ивановичъ Севастьяновъ получилъ образованіе въ императорскомъ московскомъ университет. Онъ оставилъ гражданскую службу, чтобы всего себя посвятить наукамъ и искусству въ той области, въ которой надялся наиболе сдлаться полезнымъ своими трудами и открытіями. Сначала онъ совершилъ путешествіе въ ерусалимъ и глубоко и подробно изучилъ священный городъ со стороны исторіи, древностей и мстности. Плодомъ этого изученія былъ составленный имъ рельэфъ ерусалима, гд нагляднйшимъ образомъ, изъ разныхъ веществъ были вырзаны и размщены горы, долины, зданія, проходы, улицы, ворота и т. п., при этомъ г. Севастьяновъ трудился надъ сочиненіемъ, въ которомъ бы русскіе читатели получили въ сжатомъ вывод все то, что извстно объ ерусалим въ Европ, съ дополненіями изъ писателей восточной церкви, изъ сочиненій русскихъ и вообще славянскихъ, наконецъ изъ живыхъ преданій и поврій, собранныхъ путешественникомъ на мст. Вскор однако непреклонная воля самаго ревнителя отклонила его въ другую сторону и устремила къ другой цли. Посщая неоднократно Аонскую гору, путешественникъ убдился, что здсь-то именно лежитъ богатйшій, обильнйшій и доступнйшій рудникъ для такого изученія, съ тою притомъ выгодою, что здсь все византійское тсно соединяется съ общегреческимъ и славянскимъ и даже русскимъ. Первою задачею г. Севастьянова было сблизиться съ тамошними обитателями, т. е. монахами, преимущественно изъ Грековъ — задача, какъ извстно, не легкая, но которую онъ выполнилъ счастливо, съ помощію денегъ, которыхъ не щадилъ. Жажда знанія г. Севастьянова побждала всякое упорное укрывательство и слишкомъ была нова для Мноковъ, пріученныхъ къ подозрительности. Вторая, слдовавшая затмъ, задача истекала изъ того убжденія, что узнанное и собранное не должно оставаться достояніемъ частнаго лица, но перейти во всеобщее пользованіе. Съ этой мыслію г. Севастьяновъ въ т мсяцы, когда нельзя или неудобно было работать на Аон, занялся прилежно въ чужихъ краяхъ изученіемъ археологіи, палеографіи искусства, особенно современныхъ его техническихъ средствъ и между ними преимущественно Фотографіи, при помощи которой и перевелъ на бумагу, съ изумительною точностью, церковныя изображенія, утвари, грамоты, рукописи и т. п. Въ послднемъ случа онъ достигъ того, что снималъ рукописи пергаменныя и бумажныя, цликомъ, отъ начала до конца, листъ за листомъ, со всми вставленными рисунками, со всею порчею, произшедшею отъ времени. Теперь въ этихъ снимкахъ читаете вы вс древнйшія рукописи по листамъ, точно также, какъ въ подлинник, потому что снимокъ до того живъ, что вы невольно хватаетесь за бумагу, думая не пергаменъ ли это, не загнулся ли уголъ, неналеплена ли печать? Мало того, сохраняя у себя негативу снимковъ, г. Севастьяновъ иметъ возможность передать какой угодно снимокъ, въ какомъ угодно числ экземпляровъ, ‘Изъ записки, читанной г. Севастьяновымъ, 5-го февраля 1855 г., въ собраніи Парижской Академіи Надписей и Словесности, между прочимъ, видно, что по предначертанному имъ плану, который онъ началъ уже приводить въ исполненіе, онъ полагаетъ сдлать собраніе фотографическихъ снимковъ на Аонской гор, куда войдутъ:
‘1. Рукописи греческія, грузинскія, церковно-славянскія, сербскій и булгарскіи, он на пергамен, съ украшеніями цвтными я золотомъ, различнаго письма и величины, иногда съ нотами пнія, длина рукописей измняется отъ 8 центиметровъ (около 3 дюймовъ) до одного метра (около 3 футовъ). Древнйшія изъ нихъ, можетъ быть, VII столтія.
‘2. Гранаты и акты: хрисовулы византійскихъ императоровъ и князей, начиная отъ Константина и Романа (X-го столтія), и царей, королей, деспотовъ, князей и жупановъ Сербіи и царей Булгаріи, съ XII вка, воеводъ угро-влахійскихъ XV вка и гранаты русскихъ царей, начиная съ XVI вка, свинцовыя печати (сигиліоны) византійскихъ императоровъ и патріарховъ, начина я съ Василія Македонянина (IX столтія) и патріарха Николая, печати изъ зеленаго воска (Ахридскія), записи, духовныя завщанія и т. п., съ IX столтія. Эти рукописи также на пергамен и различной величины, на нкоторыхъ находятся изображенія святыхъ, портреты императоровъ и членовъ ихъ Фамилій.
‘3. Кресты, сосуды, ковчежцы, кадила, люстры, канделябры, переплеты, ризы на образахъ, посохи, шитыя вещи, замчательныя по древности и искусству. Многія изъ этихъ вещей пожертвованы были царственными особами, о чемъ имются подлинныя гранаты. Кром Фотографіи, г. Севастьяновъ полагаетъ употребить гальванопластику и отливаніе въ Форму, для воспроизведенія большей части этихъ вещей,
‘4. Иконы, писанныя al fresco на стнахъ и масляными красками на дерев, холст и даже на сушеной рыб, разныя иконы изъ дерева и изъ мрамора. Между этими иконами одн приписываются Евангелисту Луц, другія относятся къ IV столтію, нсколько изъ нихъ привезено сюда изъ св. Софіи, по взятіи Константинополя. Нкоторыя изображаютъ Богоматерь, кормящую младенца исуса, другія самаго исуса съ крыльями. Одна икона носитъ странное названіе Игрушки Императрицы еодоры. Превосходныя фрески Панселина, сохранились во внутренности нкоторыхъ церквей Аеова. Недостаточный свтъ въ этихъ зданіяхъ воспрепятствовалъ г. Севастьянову снять съ нихъ свтописные снимки и о въ принужденъ былъ удовольствоваться простыми (чрезъ прозрачную бумагу) снимками, но къ предстоящей поздк онъ приготовилъ аппаратъ для электрическаго освщенія, чтобъ имть возможность воспроизвести эти фрески. Этимъ же способомъ онъ полагалъ снять внутренность нкоторыхъ церквей первобытно-византійскаго стиля архитектуры.
‘и 5. Надписи и изваянія на надгробныхъ камняхъ, сохранившихся на Аон, которыя могутъ служить матеріаломъ для исторія древнихъ жителей полуострова.
‘Г. Севастьяновъ еще въ 1851 году, былъ на Святой гор, для общаго обозрнія Аонскихъ монастырей и хранящихся въ нить древностей, но возникшій вслдъ затмъ восточный вопросъ, окончившійся войною, пріостановилъ на нсколько лтъ труды г. Севастьянова, такъ что вторично отправиться на Аонскую гору онъ могъ не ране какъ, уже въ ма мсяц 1857 года. Передъ этимъ, онъ предварительно създилъ въ Парижъ, чтобы ознакомиться съ техническими пріемами фотографіи и запастись всми необходимыми для свтописи матеріалами. Прибывъ въ 1857 году на А вонъ, нашъ соотечественникъ немедленно приступилъ къ снятію копій съ иконъ, изображеній старинной церковной утвари и снимковъ съ древнихъ рукописей, въ этихъ занятіяхъ онъ провелъ пять мсяцевъ въ шатр, т. е. почти подъ открытымъ небомъ, работая неутомимо, съ утра до вечера несмотря на нестерпимую жару. При этомъ необходимо замтить, что при всей своей дятельности, г. Севастьяновъ, въ слдствіе строгихъ уставовъ Аонскихъ монастырей, былъ лишенъ даже самаго необходимаго для поддержанія своего существованія. Во все время пребыванія своего на Святой гор онъ ни разу не лъ, напримръ, говядины, даже рыба составляетъ тамъ рдкость, а чтобы имть овощи необходимо самому заниматься огородничествомъ. Въ октябр 1857 года, г. Севастьяновъ возвратился, для новыхъ запасовъ въ Парижъ, гд представилъ тамошней Академія Надписей и Словесности образцы снятыхъ имъ копій и снимковъ, которые обратили на себя вниманіе ученыхъ и знатоковъ древностей и возбудили за границей къ трудамъ нашего соотечественника самое живое сочувствіе, незамедлившее проявиться въ иностранныхъ журналахъ и газетахъ. Въ апрл мсяц слдующаго года, г. Севастьяновъ снова отправился на Аонскую гору, гд между тмъ, оставленный имъ художникъ, въ теченіе всей зимы, работалъ по его указаніямъ и наставленію. Въ 1858 г. неутомимый путешественникъ занимался на Святой гор также ревностно, но занятія его шли гораздо быстре, потому что онъ привезъ съ собою изъ-за границы еще одного художника. Въ сентябр г. Севастьяновъ оставилъ Аонъ, и нужно было видть, съ какою заботою везъ онъ добытыя имъ сокровища въ Россію, чтобы подлиться ими съ своими соотечественниками.
‘Во время перезда въ Смирну, пароходъ слъ на мель, въ недалекомъ впрочемъ разстояніи отъ порта, такъ что можно было послать туда лодку къ другому русскому пароходу, стоявшему тамъ. Въ ожиданіи помощи, вс пожитки пассажировъ были вынесены на палубу. Пришелъ другой пароходъ, завезъ канаты и перетащилъ къ себ пассажировъ, но безъ багажа, считая безполезнымъ возиться съ нимъ. Одинъ г. Севастьяновъ не ршался разстаться съ своимъ драгоцннымъ грузомъ и, собственноручно уложивъ его въ турецкую лодку, бережно перевезъ. И хорошо онъ сдлалъ, потому что когда начали тянуть обмелвшій пароходъ канатами, то его такъ наклонило на бокъ, что весь багажъ полетлъ съ палубы въ воду и былъ вынутъ изъ нея, разумется, подмоченный.
— Что было бы съ моими фотографическими и другими коллекціями, еслибъ я послушался! говорилъ г. Севастьяновъ.— Что было бы съ ними, еслибъ захватила насъ на мели буря!
‘А о себ онъ и не думалъ, трудъ и его послдствія сдлались для него дороже жизни. Онъ няньчился съ своимъ тюкомъ, какъ съ ребенкомъ, почти на рукахъ довезъ его до Петербурга. И замтьте при этомъ, что всю Россію прохалъ онъ съ нимъ на перекладныхъ.
‘По прибытіи г. Севастьянова въ Москву, тамошній университетъ, желая доставить жителямъ первопрестольной столицы случай видть драгоцнное собраніе снимковъ съ древнйшихъ иконъ и рукописей святой Аонской горы, убдилъ своего бывшаго воспитанника выставить ихъ въ залахъ университета.
‘Выставка продолжалась только недлю (съ 11 по 17-е января), потому что г. Севастьяновъ спшилъ въ Петербургъ, чтобы, подлясь и съ нимъ своими сокровищами, снова отправиться къ весн на Аонъ, для продолженія начатаго имъ труда. За входъ на выставку была назначена палата, въ пользу бднйшихъ Аонскихъ монастырей, скитовъ и келій.
‘Императорское Русское Археологическое Общество, обративъ вниманіе на труды г. Севастьянова, по части археологіи и палеографіи, ознаменованные такими блистательными послдствіями, которыя вносятъ въ науку новыя открытія, въ общемъ собраніи своемъ 11 января сего года, положило избрать его въ свои члены.
‘Наконецъ 8-го минувшаго февраля и въ Петербург, на тхъ же основаніяхъ, какъ въ Москв, въ зданіи святйшаго правительствующаго снода, открылись залы для обозрнія Севастьяновскаго Сборника снимковъ и копій съ священныхъ предметовъ и рукописей Аонскихъ монастырей въ которыхъ, по прежнему, продолжаютъ работать оставленные тамъ г. Севастьяновымъ художники.
‘Хотя путешественникъ вывезъ съ собой въ Россію слишкомъ тысячу пятьсотъ различныхъ снимковъ и копій, но все это, по словамъ его, только самая малая часть того, что еще можетъ быть сдлано.
‘Чтобы дать понятіе, чего могутъ ожидать отъ трудовъ г. Севастьянова исторія, филологія и художества, представляемъ бглый обзоръ важнйшихъ изъ вывезенныхъ имъ съ Аона драгоцнностей.
‘I. Копіи съ рукописей.
‘1) Глаголическое Евангеліе, вполн — 612 страницъ. Нкоторыя полагаютъ, что эти письмена употреблялись для славянскаго языка до введенія греческой азбуки св. Кирилломъ и Мееодіемъ. Рукопись эта принадлежитъ Заграсскому монастырю. Долгое время листы были не сшиты, а продты на одинъ сну рокъ, и рукопись пострадала, покуда не была переплетена, такъ что теперь у ней нтъ ни начала, ни конца. При переплет попортили нсколько виньетокъ и приписокъ кирилловскими буквами. На нкоторыхъ страницахъ рисунки вроятно нове рукописи, но замчательны своею простотою. Они изображаютъ: главу оанна Крестителя, благословляющія десницы, св. апостоловъ Петра и Павла, св. Захарія и Елизавету, птицъ и проч. Фотографическіе снимки съ нихъ раскрашены согласно съ оригиналомъ, съ наивозможною точностью. Съ этого Евангелія г. Севастьяновъ началъ свой трудъ на Аон. Вс снятыя съ листовъ этой книги копіи онъ соединялъ по порядку, въ одну книгу, для которой переплетъ сдланъ по образцу переплетовъ древнихъ рукописей.
‘2) Сто десять страницъ Житія Святыхъ Отцевъ, со всми рисунками, находящимися въ подлинник, раскрашенными согласно оригиналу, относимому къ X вку.
‘3) Двадцать шесть страницъ греческой рукописи, свято сохраняемой между древностями монастыря Пантократора, во ошибочно приписываемой оанну Кущнику (V-го столтія). Она заключаетъ въ себ 500 страницъ, писана красивыми и тонкими буквами, съ золотомъ и цвтными украшеніями, виньеты разрисованы на золотомъ пол. Хотя рукопись и озаглавлена Евангеліемъ, но заключаетъ въ себ различные предметы: Новый Завтъ, рчи Григорія Богослова, оанна Дамаскина, Діонисія Ареопагита и другихъ, и сверхъ того 152 врачебныя статьи. Помщенныя здсь творенія Дамаскина, жившаго уже въ VIII вк, свидтельствуютъ, что рукопись эта моложе, чмъ предполагаютъ аонскіе иноки. Переплетъ рукописи изъ дуба съ массивнымъ серебромъ. Одна изъ сторонъ представляетъ Распятіе Христа со св. Маріею и св. оанномъ, но сторонамъ. Надпись славянская. На другой сторон изображеніе Благовщенія, также съ славянскою подписью, отчасти уже сгладившеюся. Снимокъ съ этого переплета находятся ни верхней сторон переплета глаголическаго Евангелія г. Севастьянова.
‘4) Десять страницъ изъ пергаменнаго Евангелія XVI вка, на болгарскомъ язык, прекрасно сохранившагося въ монастыр Эссигнена, красиваго и правильнаго письма. Фотографическіе снимки уменьшены вполовину противъ подлинника. Кром того изъ этого Евангелія сняты четыре евангелиста, лики которыхъ иллюминованы согласно подлиннику.
‘5) Восемнадцать страницъ изъ другаго болгарскаго Евангелія, столь же замчательнаго, какъ и предъидущее. Это послднее Евангеліе находится въ столиц Аона-Каре, въ келліи, носящей названіе типикарницы отъ хранящагося въ ней типика (устава) св. Саввы архіепископа сербскаго. Сверхъ того изъ этого Евангелія скопировано и раскрашено 310 буквъ, изумительныхъ по неистощимому разнообразію рисунковъ.
‘6) Двнадцать страницъ изъ болгарскаго Евангелія, находящагося въ скиту Богородицы, оттуда же сняты (прорисью) заглавныя буквы и превосходные арабески.
‘7) Шестнадцать страницъ изъ Житія Святыхъ Отецъ Варлаама и осафата, съ раскрашенными рисунками.
‘8) Восемь страницъ изъ Дяній Апостольскихъ, на славянскомъ язык, XII столтія.
‘9) Полный снимокъ съ Литургіи оанна Златоуста, для діакона, на славянскомъ язык, подлинникъ есть пергаменный свитокъ XIV столтія.
’10) Восемь страницъ Слова оанна Златоуста, на греческомъ язык, съ этой рукописи кром того скопировано арабесковъ и буквъ, числомъ до 40.
’11) Восемнадцать страницъ изъ Сборника на греческомъ язык.
’12) Пятьдесятъ страницъ изъ четырехъ греческихъ Евангелій неодинаковаго формата и различнаго времени, кром того съ одного изъ нихъ скопировано до 40 буквъ и арабесковъ.
’13) Пять экземпляровъ типика св. Саввы Сербскаго. Подлинникъ — свитокъ XII вка.
’14) Снимки съ рукописи, въ листъ, на 295 страницахъ, заключающихъ въ себ: а) географію Птоломея съ 42 раскрашенными географическими картами, б) географію Страбона и в) Периплъ Арріана. Оригиналъ принадлежитъ Ватопедскому монастырю и по времени относится къ XII вку, слдовательно заключающіяся въ немъ географическія карты Птоломея гораздо древне находящихся въ парижской императорской библіотек, которыя принадлежатъ къ XV столтію. Изъ этой рукописи географія Птоломея снята вполн (110 страницъ), притомъ карты раскрашены согласно съ оригиналомъ, а изъ географіи Страбона скопировано покуда еще только 44 страницы.
’15) Хрисовулъ (царскія и княжескія граматы съ золотыми печатями), сигиллій (граматы съ свинцовыми печатями, содержащія въ себ приказы царей и разныхъ владтелей) и другихъ актовъ на греческомъ и славянскомъ языкахъ, изъ монастырей Зографскаго — 15, Эсфигменскаго — 36, Хиландарскаго — 26 и Иверскаго — 4. Кром того граматъ русскихъ царей изъ Хиландарскаго монастыря — 12.
‘II. Снимки съ иконъ.
‘Византійская живопись иметъ также своихъ представителей въ Сборник г. Севастьянова, именно до и яти десяти большихъ, скалькированныхъ копій съ иконъ и фресокъ. Снятіе этихъ копіи представляло очень много затрудненій. Въ большей части аонскихъ церквей господствуетъ такой сумракъ, что не только не представляется возможности употребить фотографическій аппаратъ, но едва можно различить покрывающія стны этихъ церквей изображенія, и потому, для снятія съ нихъ копій, г. Севастьяновъ употреблялъ особеннаго рода, такъ называемую, стеклянную бумагу прозрачную какъ слюда, на этой бумаг контуры длались кистью, а потомъ уже переводились на тонкую восковую бумагу, особеннаго свойства, дозволяющую класть краски на сторон противоположной карандашу, т. е. наоборотъ. Снятыя, такимъ образомъ, на этой бумаг, копіи съ фресокъ и иконъ и называются кальками или прорисью. Вс надписи на иконахъ греческія, только на одной изъ нихъ (Богоматери млекопитательницы) есть и славянскія, но если справедлива древность этого образа, относимаго къ VI столтію, то конечно находящіяся на немъ славянскія буквы написаны поздне. Большая часть образовъ писана на холст наклеенномъ на дерев или на деревянныхъ доскахъ красками, разведенными на желтк (a tempera). Скалькированная стнная живопись въ церкви Иротата относится, по предположенію, къ XVI или XVII столтію, хотя нкоторые и приписываютъ ее Панселину, жившему въ XII вк, къ сожалнію, во многихъ мстахъ, штукатурка на стнахъ отстала и обвалилась.
‘III. Изображеніе церковной утвари.
‘Въ этомъ отдл Аонскаго Сборника г. Севастьянова мы находимъ фотографическія изображенія крестовъ, лампадъ, кадильницъ, понагій, окованныхъ переплетовъ, жезловъ св. отецъ и проч., рельэфно сдланные снимки съ образовъ металлическихъ и разныхъ деревянныхъ и т. п.
‘и IV. Виды Св. Горы Аонской, съ нкоторыми изъ нихъ мы уже познакомили нашихъ читателей въ шестомъ нумер ‘Русскаго Художественнаго Листка’.
‘Въ заключеніе приведемъ зъ записки, читанной г. Севастьяновымъ, въ собраніи Парижской Академіи Надписей и Словесности, нсколько предположеній нашего соотечественника, относительно примненія Фотографіи къ снятію копій съ рукописей:
‘Въ различныхъ библіотекахъ, говоритъ онъ, существуемъ значительное число рукописей драгоцнныхъ и иногда единственныхъ. Эти сокровища науки часто невдомыя публик и даже археологамъ и библіофиламъ, много бы выиграли, еслибъ были боле извстны и окончательно пріобртены для науки и застрахованы отъ гибели. Поэтому не полезно ли было бы каждой европейской библіотек устроить фотографическое отдленіе, для воспроизведенія всего, что въ ней есть драгоцннйшаго, и посл трехъ или четырехъ лтъ работы длать взаимный обмнъ снимковъ!— Тогда каждая библіотека имла бы у себя все, что есть замчательнйшаго въ мір, была бы обезпечена на случай непредвиднной утраты рукописи и сверхъ того могла бы излишніе снимки обращать въ продажу. Еще выгодне было бы, еслибъ снимки эти были воспроизводимы лито-фотографіей, которая обходится вдесятеро дешевле фотографіи, что дало бы возможность и самымъ скромнымъ, по состоянію, ученымъ пріобрсти для ихъ кабинетовъ и имть всегда подъ руками точныя воспроизведенія библіографическихъ рдкостей. Это былъ бы для археологіи столь же важный переворотъ, какой произвело книгопечатаніе для литературы и наукъ.
‘Можно надяться, что сами правительства, имя въ виду пользу науки и искусства, окажутъ содйствіе этому длу, тмъ боле, что фотографъ воспроизводитъ снимки издали, не касаясь оригинала и слдовательно не подвергая его никакой порч.
‘Что касается до монастырскихъ библіотекъ въ Европ и Азіи, то воспроизведеніе ихъ рдкостей тмъ боле превышаетъ средства одного человка. Для предпріятія въ столь обширномъ размр необходимо соединеніе ученыхъ и Фотографовъ, надлежитъ также имть значительныя суммы для пріобртенія необходимыхъ матеріаловъ и перевозки ихъ. Если предпріятіе признано будетъ полезнымъ, почему бы правительству или ученымъ обществамъ не снаряжать учено-художественныхъ экспедицій, результаты которыхъ могутъ быть столь важны для науки?…..’
Нельзя не пожелать полнаго успха г. Севастьянову въ его будущихъ трудахъ.
Публичныя лекціи ныншнюю зиму въ величайшемъ ходу въ Петербург. Кром популярныхъ чтеній въ зал Пасажа по механик, ботаник, физіологіи, химіи и Физик, — Торговый домъ гг. Струговщикова, Пахитонова и Водова, все боле и боле расширяя свое полезное и заслуживающее полнаго сочувствія предпріятіе, открылъ съ первой недли поста еще новыя лекціи: 1) о геогнозіи и 2) приспособленныя собственно къ дтскимъ понятіямъ, элементарныя чтенія объ устройств міра вообще и въ особенности о живыхъ существахъ, населяющихъ землю, о животныхъ и растеніяхъ.
Геогнозію читаетъ магистръ и приватъ-доцентъ с.-петербургскаго университета г. Пузыревскій. Элементарныя чтенія для дтей магистръ петербургскаго университета г. Михайловъ. Дв прочитанныя лекціи г. Пузыревскаго отличались совершенно популярнымъ и яснымъ изложеніемъ этой занимательной науки. Въ первой лекціи онъ представилъ краткій очеркъ геологіи и ея исторіи. На второй лекціи онъ говорилъ: о вод, суш, очертаніи материка, о высотахъ, о низменностяхъ, о распредленіи горъ, о состав морской воды, о происхожденіи ркъ и источниковъ.
Дтскихъ лекцій мы еще не имли случай слышать, но взрослые отзываются объ нихъ съ большою похвалою.
Вообще нельзя не порадоваться полезному предпріятію гг. Струговщика, Пахитонова и Водова и нельзя не пожелать искренно, чтобы это предпріятіе было поддержано петербургскою публикою.
Скоро должны открыться лекціи… для кавалеристовъ и вообще любителей верховой зды въ манеж князя Меншикова. Лекціи эти будетъ читать подполковникъ А. А. Панаевъ…. Вотъ что говорить онъ въ разосланномъ имъ объявленіи:
‘Постоянныя, исключительныя занятія мои изученіемъ природы лошади и изысканіемъ раціональнаго пути развитія, ея естественныхъ способностей привели меня къ убжденію, что распространеніе въ публик результатовъ моихъ трудовъ и наблюденій можетъ принести существенную пользу какъ самому длу, такъ и всмъ интересующимся этимъ предметомъ, и наконецъ всмъ потребителямъ лошадей.
‘Съ этою цлью я испросилъ у его свтлости, князя Александра Сергевича Меншикова, разршеніе открыть въ принадлежащемъ ему манеж публичныя чтенія объ искусств образованія и употребленія лошади, въ обширномъ смысл.
‘По возможности простое, для всхъ удобопонятное изложеніе ихъ будетъ сопровождаться практическими объясненіями процесса работы на самой лошади и необходимыми доказательствами при каждомъ, даже мелочномъ, обстоятельств.
‘По содержанію своему чтенія эти раздлятся на два рода: первыя будутъ заключать въ себ систематическое изложеніе предмета, вторыя — исключительно будутъ посвящены на разршеніе и объясненіе, предлагаемыхъ мн постителями, различныхъ вопросовъ на данные случаи, въ предлахъ моей спеціальности’.
Первая лекція г. Панаева была 16 марта, при многочисленномъ стеченіи любителей зды….
Г. Сюзоръ началъ въ ныншнемъ году свои чтенія о Французской литератур, въ зал 2-й гимназіи 15 марта.— Всего онъ предполагаетъ четыре чтенія.
Въ Петербург находится съ нкотораго времени доминиканецъ Сойяръ, который въ католической церкви си, Екатерины каждое воскресенье произноситъ то, что у насъ называютъ проповдями, или врне краснорчивыя рчи, въ которыхъ между прочимъ, разумется, съ католической точки зрнія, затрогиваются нкоторые изъ вашихъ современныхъ общественныхъ вопросовъ. Токъ напримръ г. Сойяръ посвятилъ одну изъ своихъ рчей вопросу о труд (Le Travaille). Прізжій ораторъ иметъ нкоторый успхъ, его стекаются слушать, о немъ говорятъ въ обществахъ, многія даны отъ него въ восторг, даже нкоторые кавалеры завели объ немъ полемику въ журналахъ…. Какой-то ветеранъ и патріотъ (изъ тхъ, которые бьютъ себя въ грудь и кричатъ на всхъ перекресткахъ о своемъ патріотизм) испугался, говорятъ, за своихъ соотечественниковъ и соотечественницъ и страшно отдлалъ…. перомъ своимъ католическаго оратора, боясь, что онъ всхъ насъ совратитъ съ пути истины, что вс мы покоримся его удивительному краснорчію…. Но хотя г. Сойяръ обладаетъ звучнымъ и громкимъ голосомъ, которымъ онъ пользуется съ нкоторою кокетливостію, искусно возвышая и понижая его, хотя онъ для большаго эфекта сопровождаетъ свои цвтистыя, риторическія фразы живописными тлодвиженіями, и тому подобное… его католическая логика не поколеблетъ насъ русскихъ, которые изъ любопытства забжимъ посмотрть на него…. Такого рода краснорчіе можетъ разв подйствовать и то не надолго на двухъ или трехъ нервическихъ женщинъ, и мы упомянули о г. Сойяр только потому, что нкоторые изъ добродушныхъ людей приняли его краснорчіе боле серьзно, чмъ оно того заслуживаетъ….
Мы уже не разъ говорили о ежедневно размножающихся и въ Петербург и въ Москв новыхъ періодическихъ изданіяхъ. Въ числ ихъ надо отличить появившуюся въ Москв еженедльную литературную и политическую газету, подъ названіемъ ‘Московскій Встникъ’, всмъ доступную по цн. (Цна ея въ Москв 4 р., съ пересылкою въ другіе города имперіи 5 р.).
Полученные нами до сел пять нумеровъ представляютъ чтеніе чрезвычайно разнообразное, занимательное и дльное. Видно, что редакція, проникнутая благородными и честными убжденіями, вполн и серьзно понимаетъ свое дло. Статья, служащая введеніемъ, къ политическому отдлу, подъ заглавіемъ: ‘Нсколько словъ о прошедшемъ десятилтіи’ замчательна по своему свтлому взгляду на политическія событія… Не мене замчательна другая политическая статья: ‘Нсколько замчаній по поводу реформы парламента въ Англіи’.
Литературный отдлъ представилъ уже нсколько небольшихъ, но замчательныхъ произведеній: въ 1-мъ No помщенъ превосходный отрывокъ изъ неизданнаго романа И. С. Тургенева: ‘Собственная господская контора’, во 2-мъ No — мастерской очеркъ г. Оптухина, подъ названіемъ: ‘Клехатуха’, въ 3-мъ No — очень живой, остроумный разсказъ о нкоемъ генерал Зубатов изъ книги объ умирающихъ г. Щедрина, а въ 4-въ и 5-мъ NoNo — два стихотворенія, прекрасно переведенныя съ малороссійскаго языка г. Плещеевымъ….
Нельзя не порадоваться появленію этой газеты, которую мы привтствуемъ отъ всей души и которой желаемъ полнаго и прочнаго успха, считая долгомъ обратить на нее особенное вниманіе публики.
На дняхъ появились въ Петербург три тома новаго изданія Сочиненій А. С. Пушкина (томы 2, 3 и 4). Во второмъ том помщены поэмы, сказки и псни Западныхъ Славянъ, въ третьемъ — Евгеній Онгинъ и Драматическія произведенія, въ четвертомъ — записки, замтки, романы и повсти. Все изданіе будетъ заключаться въ шести томахъ,— остальные три выйдутъ въ непродолжигельномъ времени.— Форматъ — большой in-8, изданіе очень красиво и удобно. Издатель г. Исаковъ (Я. А.) добросовстно выполняетъ свое дло — и это неудивительно, потому что Я. А. Исаковъ — одинъ изъ просвщеннйшихъ и честнйшихъ нашихъ книгопродавцевъ.
Вышла третья тетрадь портретной галлереи, издаваемой г. Мюнстеромъ. Въ ней помщены четыре портрета: И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, А. Ф.Писемскаго и г., Костомарова,— Изданіе г. Мюнстера улучшается съ каждымъ выпускомъ и мы можемъ смло рекомендоватъ его нашимъ читателямъ,
Г. Теофиль Готье ухалъ въ Парижъ до іюня мсяца, въ іюн онъ снова вернется въ Петербургъ, чтобы заняться окончаніемъ большаго труда, предпринятаго имъ, который долженъ выйти въ свтъ, подъ названіемъ: ‘Сокровища искусства въ Россіи’ (Lee tresors d’art de la Russie) съ фотографическими снимками съ замчательныхъ картинъ императорскаго эрмитажа. Для этого уже пріхалъ въ Петербургъ знаменитый французскій фотографъ г. Ришебургъ (Richebourg).
Въ прошломъ мсяц мы извщали нашихъ читателей о продающемся любопытномъ собраніи автографовъ.
Намъ пріятно извстить, что это собраніе пріобртено уже просвщеннымъ начальствомъ Императорской Публичной Библіотеки, которое просило насъ извстить, что т изъ автографовъ помянутаго собранія, которыхъ въ библіотек еще не было, будутъ присоединены къ ея выставк автографовъ, открытой для обозрнія публики по воскресеньямъ и вторникамъ, въ часъ пополудни….
Въ заключеніе мы разскажемъ объ обд, который данъ былъ въ честь г. Мартынова, 10 марта.
Около 5 часовъ въ большой зал ресторана Мартена (Люссо) добрались до 40 человкъ литераторовъ и почитателей Мартынова, на дняхъ отправляющагося за границу, чтобы выразить ежу, какъ горячо и искренно цнятъ они его великій талантъ, его честное служеніе искусству, его независимый и безукоризненный характеръ и пожелать ему добраго пути и воднаго возстановленія его разстроеннаго здоровья…. Мартыновъ пріхалъ къ 5 часамъ и былъ встрченъ единодушнымъ восторгомъ.— Обдъ очень былъ оживленъ. Въ конц его г. Дружининъ обратился къ Мартынову съ слдующимъ словомъ отъ лица всхъ присутствовавшихъ:

‘Александръ Евстасьевичъ!

‘Уже много лтъ, какъ мы вс, здсь собравшіеся чтители высокаго дарованія вашего, слдимъ съ живйшимъ сочувствіемъ за вашею артистическою дятельностью. Мы чтимъ въ васъ не только артиста, одареннаго высокимъ талантомъ, но и мужественнаго бойца за честь русскаго искусства, такъ часто увлекаемаго на ложную дорогу. Мы видимъ въ васъ художника съ здравымъ и возвышеннымъ направленіемъ, художника русскаго по твердости, русскаго по неуклонному своему постоянству. Въ другихъ странахъ Европы великіе артисты имютъ за себя богатую драматическую литературу, сотни ролей, исключительно для нихъ написанныхъ лучшими писателями,— наконецъ публику, воспитанную на строгихъ идеяхъ изящнаго. Вамъ судьба назначила дйствовать въ другой сфер. Наша сценическая литература не богата, немногіе изъ лучшихъ писателей нашихъ трудятся для театра. Наперекоръ всмъ невыгоднымъ и подчасъ невыносимымъ условіямъ, — вы честно длали свое дло и ни шагу не отступили передъ трудностями, васъ окружавшими. Можетъ быть, самый этотъ гнетъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ былъ плодотворенъ для вашего генія, для того )внутренняго огня, который вы навсегда сохранили въ своемъ сердц. Русскому дарованію необходимы борьба и могучій трудъ — вся исторія нашего искусства служитъ подтвержденіемъ этой истин.
‘Примите же, нашъ высокоталантливый другъ, выраженіе искренняго поздравленія по поводу послднихъ заслугъ вашихъ. Настоящій годъ будетъ памятенъ въ лтописяхъ русскаго театра, благодаря ролямъ, истинно созданнымъ вами на удивленіе всмъ поклонникамъ вашимъ. Мы здсь въ своей семь, и потому не нуждаемся ни въ какихъ льстивыхъ выраженіяхъ. Искренности привта нашего вы заподозрить не можете. А потому вы смло поврите голосу людей, изъ которыхъ вс душой цнятъ сценическое искусство, а многіе видали блистательнйшихъ его представителей на всхъ театрахъ Европы. По нашему искреннему и нелицемрному мннію, — въ ряду современныхъ артистовъ, вы стоите первымъ между первыми. И въ Англіи, и въ Германіи, и во Франціи вы можете встртить достойнаго соперника, — но не найдете ни одного побдителя.
‘Берегите же себя для славы вашего роднаго театра. Храните свое здоровье и свой талантъ, вагъ нашу общую драгоцнность,— и пусть судьба пошлетъ вамъ сладкіе мсяцы отдыха подъ чужимъ небомъ, посл честнаго и славнаго труда, за который, въ лиц вашемъ, благодарятъ васъ вс чтители изящнаго въ нашемъ отечеств!‘
Привтъ этотъ встрченъ было и прерываемъ въ нсколькимъ мстахъ жаркими рукоплесканіями и посл него провозглашенъ былъ тостъ Мартынова.
Вслдъ затмъ представитель нашей драматической литературы въ сію минуту, писатель, поддерживающій посл Гоголя честь русскаго репертуара, обратился къ Мартынову и произнесъ голосомъ, исполненнымъ глубокаго чувства:
‘Александръ Евстасьевичъ! Публика васъ цнитъ и любитъ, каждая новая роль ваша для публики новое наслажденіе, а для васъ новая слава, вы постоянно слышите громкія выраженія восторгай вызваннаго вашимъ дарованіемъ и тридцатилтнимъ честнымъ служеніемъ искусству, вы наконецъ накопили столько пріятныхъ ощущеній въ зрителяхъ, что они сочли долгомъ выразить вамъ лично и торжественно свою благодарность, за т минуты наслажденія, которыхъ вы были виновникомъ: но въ огромномъ числ почитателей вашего таланта есть нкоторые,— ихъ у насъ очень не иного, — которымъ ваши успхи ближе къ сердцу, которымъ ваша слава дороже, чмъ кому нибудь, это — драматическіе писатели, отъ лица которыхъ я беру на себя пріятную обязанность принести вамъ искреннюю благодарность.
‘Можно угодить публик, угождать ей постоянно, не удовлетворяй нисколько автору, примры этому мы видимъ часто. Но ни одинъ изъ русскихъ драматическихъ писателей не можетъ упрекнуть васъ въ этомъ отношеніи. Этого мало, каждый изъ насъ, я думаю, долженъ признаться, что игра ваша всегда была одною изъ главныхъ причинъ успха нашихъ пьесъ на здшней сцен Вы не старались выиграть въ публик на счетъ пьесы, напротивъ — успхъ паять и успхъ пьесы были всегда неразрывны. Вы не оскорбляли автора, вырывая изъ ролей серьзное содержаніе и вставляя, какъ въ рамку, свое, большею частію характера шутливаго, чтобъ не сказать рзче. Ваша художественная душа всегда искала въ роли правды и находила ее часто въ однихъ только намекахъ, вы помогали автору, вы угадывали его намренія, иногда неясно и неполно выраженныя, изъ нсколькихъ чертъ, набросанныхъ неопытной рукой, вы создавали оконченные типы, полные художественной правды. Вотъ чмъ вы и дороги авторамъ, вотъ отчего и немыслима постановка ни одной сколько нибудь серьзной пьесы на петербургской сцен безъ вашего участія, вотъ отчего, даже при самомъ замысл сценическаго произведенія, каждый писатель непремнно помнитъ о васъ я заране готовитъ для вашего таланта мсто въ своемъ произведеніи, какъ врное ручательство за будущій успхъ. Поблагодаримъ васъ я за то, что вы избжали искушенія, которому часто поддаются комики, искушенія тмъ боле опаснаго, что оно льститъ скорымъ, безъ труда достающимся успхамъ:— вы никогда не прибгали къ фарсу, чтобы вызывать у зрителей пустой и безплодный смхъ, отъ котораго ни тепло, ни холодно. Вы знаете, что кром минутной веселости, Фарсъ ничего не оставляетъ въ душ, а продолжительный или часто повторяемый — доставляетъ актеру въ лучшей публик вмсто уваженія — чувство противоположное.
‘Наконецъ, самую большую благодарность должны принести вамъ мы, авторы новаго направленія въ нашей литератур, за то, что вы помогали намъ отстаивать самостоятельность русской сцены’. Наша сценическая литература еще бдна и молода — это правда, но съ Гоголя она стала на твердой почв дйствительности и идетъ по прямой дорог. Если еще и мало у насъ полныхъ, художественно законченныхъ произведеній, за то уже довольно живыхъ, цликомъ взятыхъ изъ жизни типовъ и положеній, чисто русскихъ, только намъ однимъ принадлежащихъ, мы уже имемъ вс задатки нашей самостоятельности. Отстаивая эту самостоятельность, работая вмст съ нами для оригинальной комедіи и драмы, вы заслуживаете отъ насъ самаго горячаго сочувствія, самой искренней благодарности. Если бы новое направленіе, встртившее на сцен огромный переводный репертуаръ, не нашло сочувствія въ артистамъ, дло бы было сдлано только въ половину. Ваше художественное чувство указало вамъ, что въ этомъ направленіи правда я вы горячо взялись за него. Пріобртя извстность репертуаромъ переводнымъ, вы не смотрите съ неудовольствіемъ на новыя произведенія, — вы знаете, что переводы эфемерныхъ французскихъ произведеній не обогатятъ нашей сцены, что они только удаляютъ артистовъ отъ дйствительной жизни и правды, что успхъ ихъ въ неразборчивой публик только вводитъ нашихъ артистовъ въ заблужденіе на счетъ ихъ способностей, и рано или поздно имъ придется разочароваться въ этомъ заблужденіи. Несмотря на вс старанія, на всю добросовстность исполненія переводныхъ пьесъ, нашимъ артистамъ никогда не избжать смси французскаго съ нижегородскимъ. Переводный пьесы намъ нужны, безъ нихъ нельзя обойтись, но не надо забывать также, что они для насъ дло второстепенное, что они для насъ роскошь, а насущная потребность наша въ родномъ репертуар. Честь и слава вамъ, Александръ Евстасьевичъ! Вы поняли отношеніе переводнаго репертуара къ родному и пользуетесь тмъ и другимъ съ одинаковымъ успхомъ.
‘Вы дете запасаться здоровьемъ. Счастливаго вамъ пути! Запасайтесь имъ какъ можно боле! Для насъ, драматическихъ писателей оно дороже, чмъ для кого нибудь. Врьте, что между искренними желаніями вамъ долгихъ дней, желанія наши самыя искреннія.
‘Гг! Я предлагаю выпить еще разъ за здоровье Александра Евстасьевича’.
Эта рчь Островскаго произвела сильное впечатлніе на всхъ и глубоко разстрогала артиста, который со слезами на глазахъ, произнесъ нсколько словъ, въ которыхъ онъ изъявилъ свою благодарность всмъ присутствовавшимъ за ихъ дружеское, радушное расположеніе къ нему.
Въ заключеніе обда Некрасовъ произнесъ Мартынову слдующіе стихи:
Со славою прошелъ ты полдороги,
Полпоприща ты доблестно свершилъ,
Мы молимъ одного: чтобъ даровали боги
Теб на долго крпость силъ!
Чтобъ въ старости, былое вспоминая,
Могли мы повторять, смясь:
‘А помнишь ли, гурьба какая
‘На этотъ праздникъ собралась?
‘Тутъ не было ни почестей народныхъ,
‘Ни громкихъ хвалъ, — однимъ онъ дорогъ былъ:
‘Свободную семью людей свободныхъ
‘Мартыновъ вкругъ себя въ тотъ день соединилъ!
‘И чмъ же, чмъ? Ни подкупа, ни лести
‘Тутъ и слда никто не могъ бы отыскать!…’
Мы знаемъ вс: ты стоишь большей чести,
Но мы даемъ, что можемъ дать!
Стихи эти, при громкихъ рукоплесканіяхъ, были повторены по желанію Мартынова и по общему востребованію.
Посл обда поднесенъ былъ Мартынову альбомъ фотографическихъ портретовъ всхъ присутствовавшихъ литераторовъ, превосходно выполненныхъ лучшимъ петербургскимъ фотографомъ г. Деньеромъ. Г. Деньеръ, также присутствовавшій на этомъ обд, поднесъ съ своей стороны Мартынову — мастерски снятый портретъ съ Ольриджа въ рол ‘Лира’.
Этотъ артистическій праздникъ надолго сохранится въ памяти артиста, въ честь котораго онъ былъ устроенъ, и въ памяти всхъ насъ — почитателей его великаго таланта….

‘Современникъ’, No 3, 1859

Панаев Иван Иванович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Петербургская жизнь, Панаев Иван Иванович, Год: 1857
  2. Петербургская жизнь, Панаев Иван Иванович, Год: 1858
  3. Петербургская жизнь, Панаев Иван Иванович, Год: 1858
  4. Петербургская жизнь, Панаев Иван Иванович, Год: 1858
  5. Петербургская жизнь, Панаев Иван Иванович, Год: 1859
  6. Петербургская жизнь, Панаев Иван Иванович, Год: 1857
  7. Петербургская жизнь, Панаев Иван Иванович, Год: 1859
  8. На рубеже старого и нового года., Панаев Иван Иванович, Год: 1859
Электронная библиотека