Н. Ляшко.
Песни у каторжной гуты.
Н. Ляшко.
Песни у каторжной гуты.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
—————————————————————
Песни у каторжной гуты, Ляшко Николай Николаевич, Год: 1921
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Говорить о поэте Е. Е. Нечаеве трудно даже прошедшим суровую фабрично-заводско-тюремную муштру. Говорить о нем — значит, говорить о первых проблесках рабочей поэзии, о первых искрах рабочего сознания в пору нарождения в России промышленности и формирования первых рядов пролетариата.
Речь идет о времени, примыкающем к акту освобождения крестьян. Расцветали мужицкие золотые сны, в их ароматах, словно в насмешку, рождались Колупаевы, строились фабрики и заводы.
Из рядов мечтателей о полевом рае необходимость выхватывала неудачников, погорельцев, голытьбу, пасынков и толкала в фабричный котел.
Мы имеем в виду рабочих стеклянной промышленности центральной полосы. Стеклянщиков не порвавшие с землею крестьяне называли ‘адскими поджигателями’, ‘копчеными жареными чертями’ и т. д. Отдавать за стеклянщика дочь — позор.
Самый завод — насмешка и пытка. Центр его — гута. Это помещение для варки и выработки стекла. Деревянные стены от жары рассыхаются, стекла выпадают. По гуте гуляет ветер, вбрасывая снег и дождь. Стеклоплавильные печи зноят. Печи для закалки и ожига посуды, сушилки для дров чадят, дымят. Лаборатория — за деревянной щелястой перегородкой во время мешки и сборки составов выбрасывает в гуту тучи пыли и испарений соды, извести, арсеника и т. д.
Рабочий день длится от 15 до 20 ч. Квартиры тут же — флигеля, разбитые досчатыми перегородками на номера. Одинокие сколачиваются в артели. Семейным отводится ‘номер’, т.-е. комната с нарами. Дети непосредственно или через щели в перегородках наблюдают подробности брачной жизни, нередко отправляемой в пьяном виде.
Деньги на руки рабочим не выдаются — расчет натурой, т.-е. продовольствием, по ценам вдвадорога и отвратительного качества.
Возможность протеста подрезана черной книгой. Смельчаки, потеряв место, ни в один стеклянный завод не поступят.
Вот в такой завод в 1868 году, в 11 часов ночи, 9-ти лет от роду принесли на работу сонного Е. Е. Нечаева. Это своеобразное жуткое крещение запечатлелось на всю жизнь в его сознании.
С полуночи в гуту меня принесли,
Форму держать посадили,
Сонного хлебом кормили…
В ту же ночь и стеклом обожгли…
Я долго рыдал…
Поддали в зубы, — я смолк’, говорит он в одном из стихотворений. 9 лет без просвета тянулась эта трудовая пытка.
Случайно попавшиеся книги о разбойниках возбуждают в Нечаеве жажду отомстить за перенесенные муки. А неожиданное знакомство с биографическими сведениями о Сурикове и некоторыми его стихами открывает перед Нечаевым новый мир. И неграмотный простой человек может писать стихи. На Нечаева это произвело потрясающее впечатление и толкнуло его на полную блужданий поэтическую деятельность после многочасовой работы у гуты. Книга его стихов так и называется ‘Вечерние песни’, т.-е. песни после работы.
Быт и настроение рабочих отразились в стихах Е. Нечаева разительно. Из общего числа его оригинальных стихов — а их в книге 70 — на долю воспевания природы, сельского труда, сиротства, незаслуженных страданий, примирения с судьбою, нужды, печальной любви, силы песни, противопоставления заводу природы падает 40 стихотворений, смутных элементов протеста против жизненного уклада, неосознанных добра и зла — 16, осознания мира, коллектива и свободы — 6, завода и условий труда — 8 стихотворений.
40 стихотворений продиктованы переживаниями, близкими бедняку крестьянину. Иначе не могло и быть в пору пролетаризации обездоленных крестьян. В этих стихотворениях Нечаев выделяется из числа так называемых самородков непосредственностью.
Его стихи о природе характерны умилением, восхвалением связи людей с Богом и судьбою. Песню ‘Весна’ он начинает словами:
Слава Богу, смолкла вьюга,
Миновали холода,
а заканчивает —
Скоро колокол полночный
Возвестит ‘Христос воскрес’.
В песнях ‘Дождь’, ‘На рассвете’, ‘Рыбак’, ‘Из осенних мотивов’ его волнует красота, мир и тишина природы, слияние с нею человека, грусть о том, что лето проходит. Природа намекает на золотые полевые сны, тянет к ним:
Картину утра созерцая,
……………
Лечу мечтою в край родной,
……………
Где не пугал воображенья
Тяжелый гнет суровых дней’.
Сельский труд, быт умиляют его прежде всего простотою и кажущейся гармоничностью, соединением производства и потребления.
Режется плугом глубоко земля,
Катится с пахаря пот’.
А дальше все ясно: будет урожай, будет жатва и т. д. Пахота, покос, жатва, странник, осень — все овеяно пением птиц — оживающих, прилетающих, отлетающих. И все, все ясно, ибо:
А с лазурной выси солнце золотое,
Добрыми очами смотрит на людей’.
Страдание, примирение с судьбою, сиротство, печальная любовь вызывают в Нечаеве горькие, лишенные литературщины, ущербно народнические настроения:
…’Только в небе, где звездочек свет,
…………… страданья нет’.
В ‘Ангеле сна’ он идет дальше: люди не страдают только во сне. Бросающиеся в глаза на каждом шагу противоречия — кто трудится, тот нищий — заставляют его искать защиты от охватывающего душу ужаса, и он находит его в добродетели:
Покуда сила есть в душе живого Бога
И сила — мощь в руках — я счастлив и богат’.
Детство Нечаев воспевает молитвенно.
Тьма, ужас заводского быта, скученность, беспризорность детей расцвечивают далекий полевой рай, и поэт советует:
Детства милого старайся
Талисманы сохранить’.
Смеха жизни над талисманами детства он еще не слышит.
Наиболее остро Нечаев осознал силу песни. У него песня не только утешает, но и врачует.
Удручен ли кто печалью,
Безысходною нуждой,
Исцелить умел он душу
Песней вольной и живой’.
Песня и казнит, и мстит. В ‘Гусляре’, например, бродячий певец поет купцу о нужде, о том, что он сын обманутой каким-то купцом женщины, и купец изменяется, и
Все бродит с тоской по подвалам сырым,
Словно ищет кого’.
Вера в силу песни у Нечаева не случайна. Ею он говорил давившему мраку приблизительно то же, что сказочный мудрец сказал самодуру царю:
Дурак: мысль бессмертна’.
В том, что в нищете, у каторжной гуты Нечаев чувствовал себя богачом, счастливцем, что его бодрили добродетель да мечта о поле, сохе и сивке, в этом можно сомневаться. Его несомненно крепило только сознание того, что он не только раб гуты, но и певец, но и поэт. Силу своей песни он испытал на окружающих. Во всех песнях, где заводу противопоставляется природа и т. д., звенят нотки безысходности, горького укора и удивления.
Дети неволи, труда и забот
Вечно должны покоряться
Боже избавь защищаться —
С паспортом волчьим покинешь завод.
……………
…………… за жизнь и за труд
Где же награды рабочего ждут?’
Нет этих ноток только в песнях о песнях. Сознание силы песни и быт пробуждают в Нечаеве протест, смутные образы идей, отрицательное отношение к злу. Он сравнивает сердце поэта с бурлящим морем:
Рвется скорбное сердце поэта
Против зла и неправды людской’.
В стихотворении ‘К сыну’ он говорит:
Тяжела, легка ли выпадет дорога —
Будь для всех несчастных близкий и родной.
В ‘Язычнице’ его отношение к добру и злу еще определеннее:
Я не могу склоняться
В мольбе пред тем, кто близок богачам,
А бедным чужд’.
В ‘Тарасе’ ставится вопрос:
И за что обижают нас так?..’
В песне ‘Ночь’ поэт обращается к богачам с вопросом:
— Дойдет ли слух до вас, что у вашего окна
сироты просили вас помочь?
Это характерно для сознания, не порвавшего с верой в злую и добрую судьбу, в случайность. Нечаева волнуют счастливые случайности. Вот крестьянин везет на продажу продукты, попадает на пути в голодающую семью, отдает ей все, что вез, и доволен. В Нечаеве пенится вера в то, что угнетенных спасут те, кто:
Из тьмы неведенья на свет
Тяжелой жизненной тропой
Ведет нас смело за собой’.
Перечисленные мотивы творчества Нечаева по ряду причин не могли выявиться во всей яркости. Не надо забывать, в каких условиях он рос и развивался, а вернее — не мог развиваться и мог сколько угодно тупеть.
Подлинно рабочие мотивы звучат в его песнях ‘С тех пор как начал сознавать суровый доли назначенье’, ‘Лейся, песня моя’. Особенно цельны его песни о заводе, о песнях и работе.
Многие упрекают рабочих поэтов в том, будто они чуть ли не по заказу воспевают завод, машины и проч. Надо отметить, что стихи о заводе Нечаева, Поступаева и др. написаны в пору, когда о рабочем в литературе знали передовые рабочие да небольшая группа интеллигентов. Е. Нечаев начал печататься 30 лет тому назад, его книга ‘Вечерние песни’ вышла в 1914 г., а противники рабочей литературы могут подумать, что вот эти строки написаны в угоду моде, в последние годы:
Под звон железа и стекла
Под крышей шумного завода
Моя жизнь горькая текла,’
Или вот:
Мой стан согбен и волос сед,
Чело изрезали морщины…
Но чую — солнца ясный луч
Развеет мглу угрюмых туч’.
Попутно необходимо отметить, что рабочий писатель силен тогда, когда отображает пережитое, свою рабочую стихию. Технически он может оказаться слабым, отсталым, но содержание его произведений будет ново, — оно взято из неисчерпанных литературой рудников. В этом смысле стихи Нечаева о стеклянщиках, о гуте новы, их не смешаешь ни с чьими. Таковы ‘На работе’, ‘Гута’, ‘Старик’, ‘В безсонницу’, ‘Свирель’, ‘Больной’.
Болен — терпи, не показывай слез.
Голоден — в грусть не вдавайся,
Бьют, как щенка — улыбайся’…
Зажатое в тиски гнета, нищеты, темноты, бесправного положения личности, творчество Е. Нечаева идеологически росло крайне медленно, а формально до последних лет было творчеством, орудующим понятиями, лозунгами: ‘О, дайте света, больше света рабам неволи и труда’. Или: ‘Ведь, люди мы, не звери, не скоты’ и т. д.
Иной формой творчества при каторжных условиях труда Е. Нечаев овладеть не мог. Его позывы к творчеству не могли питаться знаниями — питались болью, муками, отчаяньем и гневом.
До последних лет Е. Нечаев находился в полном неведении о завоеваниях поэзии в области метра, ритма, образа. Сдвиги последних лет дали ему возможность приблизиться к этим завоеваниям. О вызванных этим взрывах в его душе и в душах подобных ему можно лишь догадываться. Головокружительный простор открылся перед ними на склоне лет. Ослепляющее богатство увидели они, избитые, исполосованные вкривь и вкось. И какой огромной должна быть радость их, старых рабочих поэтов, певших песни труда под свист кнутов, в чаду, в дыму, у каторжной гуты?.. Сбывается снившееся, смутно светившее им. Вместе с Е. Нечаевым они, зачинатели рабочей литературы, могут гордо заявить:
В адском пекле, в тучах пыли,
Под напев стекла и стали,
За работой на заводе
Песен звонких о свободе
Мы начало положили’.
1921 г.
Источник текста: журнал ‘Кузница’. 1922. Nо 9. С.33-37..