Евг. Венский
Евг. Венский
Первый блин
Первый блин
I
II
III
Рабкор Пол — в’.
Рабкор Пол — в’.
Рабкор Пол — в’.
IV
Первый блин, Венский Евгений, Год: 1926
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Библиотека сатиры и юмора
Евг. Венский. Опиум
М.-Л., ‘ЗЕМЛЯ и ФАБРИКА’, 1926
Член драмкружка Полдевятов лежал в помещении команды, лежал с вдохновенным лицом и упивался своим могуществом. Более смелые или совсем отпетые деловито, по-журавлиному, подходили к герою дня и искусственно-равнодушно, но трепещущим фальцетом задавали вопрос:
— А что, товарищ Полдевятов, можно, примерно, ежели, будучи, вроде как пригладить захвоста, как вон, даве говорили, будто, насчет крупы недовес?..
— Я подумаю… — отвечал деловито Полдевятов: — вы думаете, мне что завхоз! Тоже!.. Тьфу! У меня инструкция. Главное быт. А на завхоза я с полным презрением, безо всякой видимости.
— Болтают, будто вам, тов. Полдевятов, мандат собственноручный выдан, али занапрасну ляскают?
Полдевятов небрежно цедил сквозь зубы, еле сдерживая распиравшие его чувства.
— Нам без мандата нельзя. Примерно — шеф. Проистекает, скажем, парад. На параде — народный губисполком, командующий военным округом и я. Почему я?.. А вот извольте — мандат. И больше ничего. Нам без мандата нельзя ни одной минутки.
Он комиссарственно-величаво доставал запкнижку и выбрасывал из нее мандат, выданный газетой ‘Краснопропадинская Правда’ рабкору т. Полдевятову за солидной печатью редакции и тремя подписями, из коих одна была начертана красными чернилами,
В этот момент самые отпетые храбрецы начинали позаячьи трепетать, отчего мандат в их руках ходил ходуном, молча отдавали его обратно и, преисполненные благоговения, отходили, давая доступ к рабкору другим паломникам.
Ужинать Полдевятов не пошел. Его распирали самые фантастические грезы, наполеоновские волшебные замыслы и практические грезы. Было совсем не до супа, в коем неуверенно плавало 2—3 таракана, и совсем не до каши, которая бесспорно была много хуже той, что подавалась при посещении их шефом и исполкомами.
Полдевятов отметил в сердце своем и суп и кашу и сверкнул во тьму каюты глазами.
— Будьте покойны, товарищ завхоз. И за кашу и за суп. Не прежнее время, чтобы тараканами шамать. Будя!..
Тем не менее, новый рабкор презрительно улыбкулся своим думам.
— Я доберусь! Суп — дело маленькое. Мне на суп плевать с высокого, но зеленого тополя. Я, брат, все насквозь вижу. От меня, брат, не скроешься. Буржуазная закваска, идеология царизма и марксистское непонимание задач современного быта, направленное против. Я брат, все инструкцией прежучу. У меня — мандат.
По случаю воскресенья Полдевятов весь день писал в уголке клуба корреспонденции, а вечером пошел в околоток и сообщил по секрету своему закадычному другу, фельдшеру, о написанном.
Эскулап проникся важностью момента и надел шапку, хотя сидел в жарко топленной каморке.
— Читай, кого протащил. Я, брат, в этом деле — во. Не утаю. Правду-матку на стол и скальпелем. Жарь!
— Ну, вот. Первая — ‘Наследие старого режима. На прошлой неделе наш руквод литературным кружком т. Труженников сидел на диване в клубе, закрытом расписанием занятий, с дочерью служителя опиума — псалмодера Лизочкой, которая регистраторша в Коммунхозе. Она хихикала, а он говорил, совершенно бессознательно прижимая руку к сердцу: — ‘клянусь богом’. Тот же тов. Труженников издавна происходит из нетрудового элемента, кончивши два городских училища, а наши пожарники ходили и слушали, как он просвещал их относительно аннулированного бога. Подтянитесь, тов. Труженников. будьте сознательным.
— Здорово! Заммечательно!.. — взвизгнул фельдшер и от ража ударил об пол шапкой. — Читай дальше. То-есть, ты прямо Вересаев: ‘Записки врача!’
— Вот вторая. Гм. К-ха. ‘Остатки крепостничества. В то время, как трудящиеся всех стран с замерзшим сердцем взирают на реакцию в Берлине, Мексике. Болгарии и Испании, не говоря уж про Ирландию и Индию, наша библиотекарша гр. Сикорская тянет в сторону. Некоторые товарищи просят у ней что-нибудь почитать, а не прокурить, революционного из полного собрания Неверова, а она совершенно бессознательно с подвохом выдает сочинения Островского для пропаганды капитализма. Пора вспомнить, гражданка Сикорская, что это недопустимо.
— Ну?.. Как эта?
— Замммечательно!— задохнулся от восторга фельдшер,— Теперь она завертится. Так ей и надо. Ну дальше шпарь. Эх, и талантище же ты, брррат!
— Еще одна. Вот: ‘Подкоп под рабочую власть. В воскресенье наш брандмейстер гр. Сутковой октябрил своего урожденного ребенка и назвал его в честь якобы тов: Ярославского — Емельяном, чтобы подыграться к новому строю. На самделе дедушка урожденного был тоже Емельян, и он назвал в память дедушки, а вовсе не тов. Ярославского. Так как настояла его совершенно несознательная жена. Красные пожарники, не поддавайтесь напору фашистских сотен и высоко держите знамя ликбезграмотности.
— Ну? Как? А?..
— Э! — сказал фельдшер. — Тут, брат, завинчено. Высшая политика. Это, брат, и до центра дойдет. За это, брат, по головке его не погладят. Сумятица начнется’. И как это ты пронюхал. Голллова!
— Рабкор, брат, должен все знать,— скромно опустил веки к носу Полдевятов: — нам, брат, надо все знать… Мы всегда на посту. Пост такой…
Умиленный, растроганный, осчастливленный высоким гостем фельдшер занялся приготовлением чая для дорогого приятеля, а рабкор гордо смотрел на двор на играющую с фокстерьером брандмейстера дворнягу сторожа и о чем-то серьезном и высоком думал.
В четверг пришла газета. Все бросились к номеру и впились в него сотней глаз. Заметок Полдевятова не было, но в ‘Почтовом ящике’ находился ответ:
‘Тов. Полдевятову. Глупости пишете, товарищ. Читайте внимательно газету и учитесь, смотрите, что пишут другие. Не тратьте даром времени и бумаги на ваши пустяки’.
Весь клуб покатился от хохоту. А самый отпетый, тов. Чапанкин, запел, как настоящий протодьякон, ‘вечную память’ товарищу Полдевятову и помахал над ним ремнем, яко кадилом…
Рабкор почувствовал озноб, головокружение и сердцебиение. Перед глазами пошли зеленые, синие и серо-буро-малиновые с крапинками круги.
Он пошел в околоток. Фельдшер иронически осмотрел больного приятеля, ткнул пальцем в живот и поставил суровый диагноз:
— Глупостями занимаетесь, товарищ. А потом шляетесь лечиться. Учиться надо, внимательно читать газету… Да-с! А то глупости пишете, а потом лечиться. Примите вот касторки и ступайте спать. Пи-са-те-ли!
Полдевятов подавился касторкой и совершенно бессознательно выругался на четыре этажа.