‘Русская Мысль’, кн.XII, 1887
Первое сражение. Ивана Щеглова. Спб., 1887 г, Леонтьев-Щеглов Иван Леонтьевич, Год: 1887
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Первое сраженіе. Ивана Щеглова. Спб., 1887 г. Цна 1 р. 50 к. Такъ озаглавленъ первый разсказъ изъ пяти, напечатанныхъ въ лежащей передъ нами книжк. Вотъ заглавія остальныхъ четырехъ: Неудачный, герой, Поручикъ Поспловъ, Жареный гвоздь и Идиллія. Сюжеты всхъ разсказовъ взяты изъ военнаго быта и въ самомъ военномъ быту — исключительно изъ жизни артиллеристовъ. Очевидно, что авторъ служилъ въ артиллеріи, участвовалъ въ прошедшей турецкой войн, находясь при кавказской арміи, и передаетъ въ своихъ повствованіяхъ только виднное и испытанное. Главное достоинство разсказовъ г. Щеглова составляетъ ихъ правдивость и искренность, тотъ трудно уловимый тонъ задушевности, который не часто дается писателямъ. Вымыслу совсмъ нтъ мста въ этихъ разсказахъ, все въ нихъ передаваемое было въ дйствительности. Но, вмст съ тмъ, это не дневникъ, не воспоминанія, не отрывки изъ автобіографіи. Авторъ, несомннно, участвовалъ въ Первомъ, но мы не имемъ никакихъ основаній отождествить его съ прапорщикомъ Алешинымъ, который впервые близко видлъ страшную бойню подъ фортомъ КизилъТапа, близъ Карса. Прапорщикъ Алешинъ — не герой, вступая подъ непріятельскіе выстрлы, онъ, конечно, трусилъ. ‘Такъ вотъ она, война! ‘— думаетъ молодой офицерикъ, оглядывая съ жгучею болью развернувшуюся передъ нимъ картину ‘человкоистребленія’: это совсмъ не то, что имъ читалъ въ своихъ лекціяхъ преподаватель тактики, рисуя на доск квадратики… ‘Надушенный полковникъ только забывалъ прибавлять, что эти квадратики изображаютъ человческія жизни и что при этихъ чрезвычайно интересныхъ сраженіяхъ проливались рка человческой крови’… 2 передъ Алешинымъ ползли на высоты Кизилъ-Тапы ‘квадратики’, только живые,— ползли, таяли и исчезали подъ убійственнымъ огнемъ непріятеля. И батарея, въ которой служилъ Алешинъ, ‘молодецки выхала на позицію’, какъ красиво говорилъ учитель… Пронеслась граната, другая… еще и еще… ‘и на батарею посыпался цлый огненный дождь, и безчеловчно-жестоко, и невроятно скоро случилось то, что должно было случиться въ борьб съ втрое сильнйшимъ противникомъ: батарея съ своими маленькими четирехфунтовками была смята, уничтожена, стерта въ прахъ’… ‘Блдный, трепещущій, но сохраняя необходимое самообладаніе, дятельно распоряжался Алешинъ около орудія’ подъ градомъ турецкихъ пуль и артиллерійскихъ снарядовъ. ‘Между тмъ, непріятель продолжалъ свое жестокое избіеніе: три орудія были подбиты, люди, лошади падали, какъ мухи, и батарея, потерявшая половину своихъ людей, разстрлявшая почти вс снаряды, догорала, какъ свча’… Описаніе этого боя такъ типично и такъ ужасно, что мы очень бы рекомендовали его вниманію нкоторыхъ воинствующихъ публицистовъ, такъ спокойно пишущихъ въ своихъ кабинетахъ о необходимости пустить въ ходъ боевые ‘квадратики’. Батарея Алешина сдлала, все-таки, геройское дло,— держалась на своемъ мст до тхъ поръ, пока начальство, распоряжающееся сраженіемъ, не приказало отступать. Алешинъ уцллъ отъ этой бойни и вышелъ изъ нея съ сознаніемъ честно исполненнаго долга. А вотъ другой такой же молодой, только что выпущенный офицерикъ, артиллерійскій подпоручикъ Кунаевъ, такъ и погибъ неудачнымъ героемъ, сраженій онъ не видалъ, а испыталъ только все безобразіе и вс мерзости, творившіяся въ тылу арміи, гд формируются ея боевыя силы. Тутъ картинки выходятъ тоже весьма поучительныя для любителей разстрливать изъ пушекъ ‘Гордіевы узлы политики’. Капитану Букину и Канаеву приказано формировать летучій паркъ. И вотъ: ’12 іюля прибыло въ паркъ сто человкъ, правда, слегка обмундированныхъ, но безъ всякихъ документовъ о личности, а такъ просто, по наслышк, что, дескать, въ такой-то паркъ ждутъ людей’… Изъ склада отпускаютъ ‘изрдка разные негодные матеріалы для формируемаго парка’, управленіе ‘немилосердно задерживаетъ ассигновки, предоставляя Букину кормить людей на собственныя средства’, ‘инженерное вдомство не выдаетъ предписанія о занятіи казармъ, вслдствіе чего люди спятъ на двор, на дожд и втр, и болютъ, какъ мухи’. Разнемогается и подпоручикъ Канаевъ. Наконецъ, его мечта сбылась: его отправляютъ-въ дйствующую армію, куда онъ и узжаетъ совсмъ больной, но попадаетъ въ ‘бездйствующа отрядъ. Командиры бригады и батареи оказываются настоящими ‘кондитерами’: батарейный ‘беретъ съ подрядчиковъ, лакомится солдатскими и лошадиными деньгами и придерживается зубодробительной тактики’… Осень, слякоть, холодъ, Кунаевъ расхварывается все сильне. ‘Лкарствъ,— пишетъ онъ въ своемъ дневник,— нтъ почти никакихъ, несмотря на то, что лагерь отстоитъ всего въ 30 верстахъ отъ А.’… есть только ‘магнезія, которою начальство разршило пользоваться на правахъ хинина’. Кунаевъ изнемогъ совсмъ, хотлъ проситься въ госпиталь,— его отправляютъ на родину ‘за негодностью’, а, главнымъ образомъ, потому,— объяснилъ наивно докторъ,— что если онъ умретъ у него въ лазарет, то ‘будетъ много переписки’… И неудачный герой отправляется чуть живой въ далекій путь. До ‘родины’ онъ не дохалъ и умеръ въ Таганрог.
Въ разсказ Поручикъ Поспловъ выведенъ добрый, хорошій человкъ, проникнутый честными и гуманными идеями и тоже безвременно погибшій жертвой тифа, свирпствовавшаго въ Александропол. Въ слдующемъ разсказ, Жареный гвоздь, авторъ передаетъ о томъ, какъ онъ устраивалъ солдатскій спектакль. Тутъ уже нтъ тяжелыхъ сценъ военнаго времени, это хорошенькая жанровая картинка гарнизоннаго быта въ мирное время. Вообще у г. Щеглова вс лица выходятъ очень живыми, иногда почти типичными, какъ офицеры, такъ и солдаты, къ которымъ авторъ относится всегда съ самымъ теплымъ сочувствіемъ. Вс разсказы читаются легко и оставляютъ очень хорошее впечатлніе и, притомъ, именно такое, какое могъ желать авторъ. Въ нихъ все въ мру, и это свидтельствуетъ о несомннномъ талант г. Щеглова, а его правдивость и гуманность привлекаютъ къ нему вс наши симпатіи.