Господь славы на престоле. Все миры, и новые и старые, готовы петь хвалу Ему и с умилением пред Ним преклоняются. Великий день! Когда в первый раз все творения проникнуты были лучезарным светом Вечного Зиждителя, все в стройном чине предстали пред испытующий, всевидящий взор Его, все светила, подобно исполинам предшествуя мирам, открыли хвалу Всевышнему, отдаленнейшие бездны ее вторили! К Нему горы возносили величественное чело свое, Ему радостно плескали воды, Его славу носили ветры в дуновении своем, пред Ним леса преклоняли вершины свои, к Нему звери из дебрей возносили глас свой, Его пением своим приветствовали пернатые!
Среди всеобщего торжества сего, когда все творения роскошествовали, исполненные жизнию, стократ умноженною различными отношениями, и виновнику своего блаженства приносили дань признательности,— Творец обращает взор свой на жреца вновь сотворенного мира. Сей жрец, младшее чадо премудрости божией, пораженный красотою всего, что представилось ему из созданного прежде его, в благоговейном трепете пред Всемогущим,— жрец и вместе жертва,— лежал простертый в прахе, из которого был создан.
Осиянный лучом Божества, он в прахе сделался важным позорищем для вселенной, вышние силы еще воспели хвалу премудрости, чистейшие духи приветствовали духа воплощенного и дружественно внимали тихим движениям его во взорах и в биении сердца, отдаленные миры возрадовались, что новому царю земли могли быть друзьями, путеводителями. Горы предложили ему свои сокровища, леса плоды и тень свою, все естество животных обрадовалось, став вместе естеством столь высокого творения.
Что было прежде немым чувствованием глубоко тронутого сердца, то составляло первую речь, которую он произнес к богу, создателю своему, подняв взор свой и руки к приникшему свыше, он рек:
‘Я ничтожен, Господи, Ты же беспределен. Нет числа творениям Твоим, нет меры премудрости и благости Твоей. Чувствую, на какую степень Ты поставляешь меня, и трепещу моей слабости. Я ли жрец Твой в сем мире, коего начало мне безвестно, в коем малейшее насекомое, легчайшая пылинка старше меня? Я ли Царь над сими существами, коих ни свойства, ни потребности мне неизвестны? Меня страшат сии бездны водные, кои только твоему мановению послушны, меня изумляет сия беспредельность вселенной, чувствую, что я должен учиться, и кто будет моим учителем? — Отдаленные ли миры? Но они безмолвно текут в путях, им Тобою предписанных!— воды ли сии? Но они никогда не выступят из пределов, им Тобою положенных! — ветры ли сии? Но дыхание их тихо, откуда приходят и куда стремятся, неизвестно! — горы ли?.. Сии ли невинные твари? но они ищут себе убежища… Слову твоему творить вселенную, бренный человек недостоин, чтоб Ты научал его.
Жрец умолк. Сидящий на престоле славы вопросил природу: может ли она учить человека? — Тих был вопрос Всемогущего, но его услышали концы вселенныя.— Концы вселенныя, славя премудрость Божию и воззрев на человека, рекли: научим тебя путям небесным и откроем тебе силу каждой планеты, сколь беспредельна высота небес, столь же беспредельна будет глубина познаний твоих! Потоки водные, остановив течение свое, рекли: сколько теперь ты нас чуждаешься, и сколько велик страх твой к нам, столько научим тебя владеть нами, столько знакомы тебе станут все глубины морские! Животные рекли: мы знаем тайны, которые делают нас к тебе столь близкими,— и ты их от нас познаешь и будешь подобен Всеведущему!
Сколько в свете творений, столько явилось жрецу учителей, вдруг сердце его исполнилось множеством надежд, для совершения коих потребна целая вечность. Уже он в восторге готов был пасть пред Создателем и сказать: теперь блаженство мое совершенно. Я счастлив природою.
‘Узнаешь все и не будешь счастлив, и далек будешь от блаженства,— раздался глас от престола Предвечного,— будь Моим сыном, и от Меня учись, чему Я один только могу научить тебя — учись добродетели’.
В. Оболенский.
ПРИМЕЧАНИЯ
В этом рассказе-аллегории, используя библейские образы, В. И. Оболенский говорит о связи интеллектуального начала с морально-этическим, ставя таким образом проблемы воспитания и нравственности.
ОБОЛЕНСКИЙ ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ (1790—1847) — литератор и переводчик. Учился в Московском университете, затем преподавал там классические языки и словесность. С 1821 г. был учителем и надзирателем в Университетском благородном пансионе, где оказал большое влияние на своих старших воспитанников. ‘Простой душой, скромный и чуждый всякой зависти в разговорах и на лекциях Оболенский поражал своею начитанностью и внезапно высказывал мысли оригинальные, в которых виднелись высокий ум и благородная душа’ (цит. по: Колюпанов Н. П. Указ. соч., т. I, кн. 2, с. 63). С 1822 г. член Общества друзей С. Е. Раича, куда ввел и своего бывшего ученика А. И. Кошелева (см.: Колюпанов Н. П. Указ. соч., с. 64). Близкий друг С. Е. Раича. Знаток классических языков, Оболенский переводил античных авторов. Сочувственный отзыв С. П. Шевырева на его перевод ‘Разговоров Платона о законах’ был помещен в ‘Московском вестнике’ (1828, ч. 7, No 1, с. 79) — журнале, в котором Оболенский тоже принимал участие. И в дальнейшем поддерживал связи с бывшими участниками Общества друзей. Известны, например, его письмо к Д. П. Ознобишину (июль 1835 г.— ПД, ф. 213, No 133, лл. 1—2) и письмо к нему Ознобишина от 26 февраля 1846 г. Долго не имевший никаких вестей от Оболенского, Ознобишин интересуется его литературными занятиями: ‘Ужели и немцы и греки и римляне, все это забыто? ужели обещанные некогда проповеди Златоустого не будут изданы? Наконец, ужели наша литература потеряла в Вас одного из неутомимых своих сподвижников? Откликнитесь на голос человека, который всегда искренне любил и уважал Вас, который в приятной беседе с Вами всегда почерпал так много полезного и разнообразно нового’ (ГБЛ, ф. 298/IV, оп. 1, No 28, л. 1—1об). В СЛ представлен двумя произведениями в прозе — ‘Клио’ и ‘Первая суббота творения’.