Первая охота.
Первая охота.
Разсказъ Шарля Фолей.
М.
‘Русская Мысль’, кн. XI, 1893
Первая охота, Фолей Шарль, Год: 1893
Время на прочтение: 9 минут(ы)
— Мы на охоту демъ за утками ныншнюю ночью въ большіе затоны. Не желаешь ли отправиться съ нами, мой красавецъ племянникъ?
Въ первый разъ дядя Герве,— тридцати трехъ лтній дядя, гусарскій капитанъ,— звалъ меня на охоту въ компаніи съ своими товарищами. Герве былъ въ отпуску въ своемъ помстьи по сосдству съ нами. Моя матушка никогда его не посщала, я бывалъ рдко. Въ теченіе нсколькихъ недль цлая толпа молодежи шумно веселилась у него, къ великому ужасу мирныхъ провинціаловъ. Какъ я ни рвался туда, меня находили слишкомъ юнымъ для такого общества. Мн едва минуло пятнадцать лтъ, я кое-какъ обучался латыни, не долюбливалъ греческаго языка, боялся табачнаго дыма и ни волосочка не могъ захватить на своей верхней губ. По части любви я считалъ себя боле свдущимъ, такъ какъ восторженно упивался романами. Я уже покончилъ съ Донной Соль и перешелъ къ Индіан. Но интимное знакомство съ этими прелестными особами становилось мн въ тягость и я открыто увлекался мрачною Коломбой. По такимъ чисто-литературнымъ измышленіямъ, я вообразилъ, будто хорошо знаю женщинъ, и съ апломбомъ говорилъ объ ихъ непостоянств и вроломств.
Въ т вечера, когда дядя Герве обдалъ у насъ, мы съ нимъ прохаживались по аллеямъ парка посл кофе, и тутъ-то я выкладывалъ передъ нимъ вс мои знанія, стараясь внушить ему высокое мнніе о моей опытности въ длахъ любви и добиваясь, чтобы онъ допустилъ меня въ свой веселый холостой кружокъ. Съ сигарой во рту и засунувши руки въ карманы, онъ слушалъ меня терпливо, не высказывая ни одобренія, ни противорчія. Но въ тотъ вечеръ, когда онъ прервалъ мои разсужденія столь желаннымъ приглашеніемъ, я уже не сомнвался въ моемъ полномъ успх. Онъ, стало быть, понялъ, что я мужчина, отнесся ко мн какъ къ мужчин: я буду участвовать въ ночной охот! При всемъ желаніи поддержать собственное достоинство, я едва могъ скрыть свой восторгъ.
Не много ране полночи мы были на берегу.
Насъ было восемь человкъ и ни одной женщины,— маленькое разочарованіе для меня. Пятерыхъ изъ пріятелей дяди я зналъ: они бывали у моей матушки. Въ первый разъ я видлъ шестого, самаго младшаго, съ изящнымъ, нжнымъ профилемъ. Насъ не познакомили, рукопожатіями обмнивались безъ церемоній. Потомъ мы молча пошли къ лодкамъ другъ за другомъ, по сверкающей росистой трав.
Изъ-за горизонта выплывала красная луна, на неб — ни облачка. Надъ водою бловатою дымкой стлался туманъ, въ его просвтахъ темнымъ зеркаломъ блестла вода, отражая густую синеву неба и яркія звзды. Красиво это было, чудесно.
Я не забывалъ, однако, незнакомаго молодого человка, шедшаго впереди меня. Онъ возбуждалъ мое любопытство. По команд дяди, вс остановились. Я хотлъ заглянуть въ лицо юноши, онъ отвернулся. Посл короткаго совщанія условились о подробностяхъ предстоящей охоты, разложили по лодкамъ одяла и припасы, раздлились на трупы. Трое изъ охотниковъ и сторожъ заняли самую большую лодку, трое другихъ помстились во второй. Я и молодой человкъ очутились вдвоемъ въ довольно легкомъ челнок. Лодки двинулись передомъ, какъ было условлено. Чтобы не очутиться подъ выстрлами, которые случайно могли быть выпущены на зар вдоль рки, мы должны были направиться къ противуположному берегу и тихо держаться въ тни окаймляющихъ его большихъ деревьевъ.
Первыя лодки исчезли, отправились и мы.
Я слъ въ весла и началъ грести безъ шума, безъ брызгъ, опуская весла прямо ребромъ и едва вынимая ихъ изъ воды плашмя,— что называется — щегольски. Мн хотлось вызвать похвалу моего спутника, но онъ молчалъ, не обращая вниманія на мое мастерство.
Лодка неслась стрлою. Мы перескали полосу тумана. За нами въ его разорванныхъ клочкахъ подъ луннымъ свтомъ разбгались блестящими зигзагами дв серебристыхъ струи, на веслахъ, точно расплавленное олово, искрились капли воды. Сидли мы лицами другъ къ другу. Глаза молодого человка были открыты, но онъ, казалось, ничего не видалъ ими. Подъ ихъ темными рсницами былъ загадочный мракъ, боле непроницаемый, чмъ ночная синева неба. Можно было подумать, что ни кровинки нтъ подъ матовою кожей этого мраморнаго лица, необыкновенно страннаго, но поразительно красиваго. Молодой человкъ, повидимому, не сознавалъ даже, что плыветъ въ лодк, ночью, вдвоемъ съ незнакомымъ ему юношей. Онъ полулежалъ въ небрежной и лнивой поз и въ своемъ бархатномъ костюм казался стройнымъ и полнымъ, но настолько измученнымъ, что мн становилось жаль его. Тирольская шляпа съ торчащимъ перомъ прикрывала его лобъ, виски и затылокъ. Его душа какъ бы отлетла прочь, витала гд-то далеко, покинувши на время прелестную оболочку, удрученную невдомою преждевременною скорбью. Въ рукахъ онъ держалъ шнурки руля, но имъ не правилъ. Нужно было мое умнье грести, чтобы прогнать лодку поперекъ теченія. Другихъ лодокъ не было видно, кругомъ — ни звука, какая-то волшебная тишина. Поднявшаяся лупа сіяла перламутровымъ блескомъ, вода не подергивалась ни малйшею рябью, по середин рки туманъ сгущался, охватывалъ насъ со всхъ сторонъ. Мн чудилось, будто я плыву одинъ въ невдомомъ очарованномъ пространств съ глазу на глазъ съ этимъ фантастическимъ юношей. Мн длалось необъяснимо жутко. Легкимъ ударомъ весла я измнилъ направленіе лодки и погналъ ее вдоль берега, между островками, зарослями и склонившимися къ вод втвями. Поворотъ лодки и внезапно наступившая темнота подъ густою листвой, непроницаемой для луннаго свта, вывели моего товарища изъ его страннаго оцпненія. Онъ осмотрлся кругомъ съ видомъ только что проснувшагося человка, медленно потянулся и провелъ рукою по лбу.
— Гд же остальные?— проговорилъ онъ, не считая даже нужнымъ извиниться.
— Тамъ, далеко, въ островкахъ…
— Тмъ лучше!
— Мы ихъ скоро догонимъ.
— Вы очень этого хотите?… Вамъ весело съ ними?
— Надо же, однако, ихъ догнать,— уклонился я отъ прямого отвта.
— Зачмъ?
— Да чтобы утокъ стрлять!… Потомъ вернемся всею компаніей къ дяд, будемъ завтракать… Завтракъ грандіозный! Выпивка до полудня, спать никто не ляжетъ.
— А вамъ хочется утокъ стрлять, выпивать до полудня и совсмъ не спать?
Это небрежное равнодушіе съ оттнкомъ насмшки произвело на меня впечатлніе. Такое презрніе къ удовольствіямъ и отношеніе свысока къ товарищамъ я находилъ своеобразно смлымъ, утонченнымъ, почти романическимъ. Чтобы не показаться боле наивнымъ или мене разочарованнымъ, я напустилъ на себя такое же равнодушіе и проговорилъ:
— Не все ли равно, такъ провести время или иначе?
— Въ такомъ случа, ужь лучше иначе.
Шелохнулся втеръ и разорвалъ туманъ. Видне стало небо, ярче отражались звзды въ вод. Мы перескали тихій затонъ, окруженный старыми разрозненными ветлами, между ихъ темными силуэтами насъ такъ и обдало цлыми потоками луннаго свта. Молодой человкъ вздрогнулъ отъ удовольствія.
— Какъ хорошо!— проговорилъ онъ и, какъ бы поддаваясь очарованію, выпустилъ изъ рукъ шнуры руля, переложилъ подушку съ лавочки и привалился къ ней головой.
Онъ глазъ не спускалъ съ луны, точно упивался ея свтомъ.
— Вы не устали грести?
Это замчаніе слегка затронуло меня, я заработалъ веслами еще усердне.
— Вы хорошо гребете,— продолжалъ онъ мягко и черезъ бортъ лодки сталъ проводить рукой по вод, чуть замтно вздрагивая отъ ея свжести.
И онъ опять смолкъ. Туманъ пордлъ, едва серебрился вдали надъ камышами. Вспорхнула какая-то птичка, запла и унеслась въ кусты, испуганная нашимъ приближеніемъ. Мы продолжали плыть. Куда? Я самъ не зналъ, не думалъ объ этомъ. И ни о чемъ я не думалъ, ничего не помнилъ. Душа точно замерла въ необъятномъ простор, въ чудной тишин. Сколько времени это длилось, я никогда потомъ не могъ сообразить. Гд-то очень близко отъ насъ раздался всплескъ воды между прибрежныхъ кочекъ. Мой спутникъ выпрямился.
— Что это такое?
— Водяная крыса.
— Крыса?… Фу, какой ужасъ!
Въ охватившемъ его внезапно страх онъ подвинулся ко мн и дотронулся до моей руки своими вздрагивающими пальцами. На нихъ я увидалъ нсколько колецъ. И это удивило меня мене, чмъ его испугъ. Я успокоилъ его и улыбнулся, довольный случаемъ, давшимъ мн возможность выказать мое превосходство надъ нимъ.. Ничуть не смутившись, онъ слъ опять на свое мсто и принялъпрежнюю небрежную и мечтательную позу. Слышенъ былъ только рокотъ воды подъ килемъ. Вдругъ молодой человкъ проговорилъ:
— Знаете, вы очень милы, говорите не много.
Я не нашелся, что отвтить. Онъ продолжалъ:
— Васъ должны были удивить сейчасъ мои странности. Припоминалось такое все грустное, такое тяжелое, пережитое мной…
Я собралъ всю свою смлость и твердымъ голосомъ сказалъ:
— Вспомнилась любовь?
— Любовь!— повторилъ онъ съ такимъ горькимъ и злымъ смхомъ, что я вздрогнулъ.— Это называютъ любовью!
Опять я былъ застигнутъ врасплохъ и не зналъ, что сказать. А, между тмъ, мн очень хотлось говорить, мн необыкновенно нравился его ласкающій голосъ. Но онъ опять погрузился въ свои невеселыя грёзы, и я не ршался прервать ихъ до разсвта. Мы все еще были въ какихъ-то невдомыхъ мстахъ.
Небо блднло съ минуты на минуту, когда усталость сразу сковала мн руки: я безъ остановки гналъ лодку все время противъ теченія. Я повернулъ ее, сложилъ весла, и мы тихо двинулись внизъ по рк. Мой спутникъ улыбнулся, не спросивши, зачмъ я этосдлалъ.
— Мн тоже даетъ себя знать усталость,— прошепталъ онъ.— Давайте спать, положимъ подушку, укроемся одяломъ.
— А лодкой кто будетъ править?
Онъ только махнулъ рукою, точно хотлъ сказать: ‘Не пропадемъ!’
Съ секунды на секунду меня охватывало такое оцпенніе, такое непреодолимое желаніе уснуть, что я уже ни о чемъ не думалъ.
Онъ раскинулъ одяло, положилъ подушку на дно лодки, и мы улеглись рядомъ, подсунувши ноги подъ лавочку. Щеками мы почти касались другъ друга. Онъ прикрылъ насъ одяломъ и, чтобы плотне завернуться въ него обоимъ, придвинулся ко мн, я подвинулся къ нему и пропустилъ руку подъ его талію, онъ обнялъ меня. Окружавшее насъ безмолвіе пустыни, свжесть утра сблизили насъ, точно мы много-много лтъ были добрыми товарищами. Мн хорошо было. Оба мы пригрлись и заснули.
Когда я проснулся, солнце поднялось уже высоко и ярко свтило. Лодку прибило къ берегу въ глубокой заводи. Надъ нами въ гущин ветелъ щебетала стая птичекъ.
Мой товарищъ спалъ еще, и я не шевелился, чтобы не разбудить его. Онъ былъ мене блденъ, чмъ наканун, и улыбался безъ малйшей горечи,— должно быть, видлъ хорошіе сны,— дышалъ тихо, ровно, полуоткрывши красивый ротъ. Спалъ онъ точно дитя, скрестивши на груди руки, съ блествшими на нихъ кольцами. Я спокойно имъ любовался. Какая-то птичка близехонько присла на втку, потомъ улетла, едва слышный шелестъ ея крыльевъ разбудилъ заспавшагося молодого человка.
Увидавши себя рядомъ со мною, подъ низко склонившимися втвями, въ глухомъ затон, онъ такъ забавно удивился, что я громко расхохотался. Онъ все припомнилъ и тоже засмялся молодымъ, веселымъ смхомъ, заставившимъ смолкнуть шумливое щебетаніе птичекъ.
Я откинулъ одяло, быстро поднялся и взялъ весла. Черезъ дв-три минуты мы выбрались на рку и скоро я узналъ мстность.
Онъ продолжалъ лежать подъ одяломъ, разрумянившійся, веселый, боле разговорчивый, чмъ ночью.
— Хорошо такъ выспаться!— повторялъ онъ радостно.— Три года не удавалось мн уснуть такъ сладко!
И онъ вспомнилъ вс наши приключенія: испугавшую его водяную крысу, туманъ, лунный свтъ, наше возвращеніе по теченію, ночлегъ подъ открытымъ небомъ. Во всемъ этомъ ничего забавнаго не было, но намъ было весело и мы смялись безъ конца. Я уже не чувствовалъ ни малйшаго стсненія, и порою мы говорили другъ другу ‘ты’, ни чуть тому не удивляясь оба и не зная, кто началъ первый.
Внезапно пронесшееся надъ ркою громкое ‘ура’ заставило насъ вздрогнуть. Изъ-за островка выплывали дв лодки. Насъ разыскивали и теперь спшили намъ на встрчу.
Никогда я не забуду тоскливаго выраженія, затуманившаго вдругъ глаза молодого человка при этихъ веселыхъ крикахъ. Румянецъ продолжалъ играть на его щекахъ, поза осталась такою же спокойной, но въ улыбк его отразился прежній горькій сарказмъ.
Прежде чмъ могли насъ видть остальные охотники, онъ протянулъ мн руку.
— Не забудешь ты меня?… Будешь моимъ другомъ?
— Всю жизнь!
— Несмотря ни на что?
— Несмотря ни на что и всегда!
Общалъ я это отъ всего моего сердца, не понимая, однако, значенія моихъ словъ, поддаваясь волненію, звучавшему въ его голос.
Онъ крпко пожалъ мою руку и прибавилъ тише и торопливе:
— Хорошо! А до остального мн дла нтъ… Если надъ тобою станутъ смяться, посмотри мн въ глаза: ты увидишь, какъ я сильно люблю тебя!
Этотъ внезапный порывъ, — вызовъ обмняться мыслями въ послдній разъ, прежде чмъ мы очутимся въ обществ нашихъ пріятелей,— настолько согласовался съ моими затаенными желаніями, что ни мало не удивилъ меня. Но меня крайне поразила Очень серьезно сказанная фраза о томъ, что надо мною могутъ посмяться. Въ чемъ тутъ поводъ къ смху?
Вскор наши лодки сошлись. Одна изъ нихъ стала рядомъ съ нами, и дядя Герве перескочилъ въ нашъ челнокъ. Начались укоры и объясненія. Отвчать я предоставилъ моему спутнику, а самъ работалъ усиленно веслами, спша добраться скоре до берега. Молодой человкъ разсказалъ просто, какъ было дло: мы воспользовались чудесною ночью, чтобы прокатиться подальше, потомъ заблудились, потомъ уснули…
Вышли на берегъ. Остальные уже ожидали насъ. Пришлось разсказывать всю исторію съ начала.
— Проспали до поздняго утра, подозрительно что-то!— сказалъ одинъ скептикъ нашей компанія.
— И во всю жизнь не довелось мн провести ночь такъ сладко!— заявилъ мой добрый товарищъ.
Кругомъ раздался необъяснимый для меня взрывъ хохота. Мн пожимали руки, расточали какія-то безсмысленно-насмшливыя похвалы, съ чмъ-то поздравляли. Я окончательно уже ничего не понималъ.
Молодой человкъ смотрлъ на нихъ утомленнымъ и презрительнымъ взглядомъ. Щеки его поблднли, пальцы вздрагивали.
Шутки не прекращались, я обводилъ всхъ широко открытыми отъ изумленія глазами.
Тогда, чтобы разомъ покончить это, мой спутникъ быстрымъ движеніемъ снялъ съ головы шляпу и изъ-подъ нея вырвались длинные золотистые волосы, волнами разсыпались по плечамъ и по спин. У меня въ глазахъ помутилось.
— Женщина!… Такъ это женщина?…
При этомъ наивномъ возглас, ихъ веселость перешла въ какой-то пароксизмъ безумія. Съ дядей колики сдлались, остальные чуть не по земл катались. Она же спокойно и неторопливо собирала свои волосы, скручивала ихъ и зашпиливала на затылк. Я не хотлъ боле видть ее и отвернулся. Смхъ и шутки продолжались до воротъ парка.
Я шелъ одинъ, позади всхъ, опустивши голову, настолько растерянный и униженный, что былъ я въ силахъ только одно сдлать — не расплакаться. Въ моихъ ушахъ все еще раздавался ихъ обидный, оскорбительный хохотъ, не слыхалъ я только ея смха, женскаго смха. Я выждалъ, пока вс прошли въ аллею, ведущую къ замку, и двинулся въ ворота послднимъ. Тонкіе пальцы дотронулись до моей руки. Я поднялъ голову. Передо мною стояла она. Въ первый мигъ я было сдлалъ рзкое движеніе, чтобъ отстранить ее съ моей дороги. Не она ли первая насмялась надо мной? И тотчасъ же я вспомнилъ послднее пожатіе ея руки, ея послднія слова:
— Если надъ тобою станутъ смяться, посмотри мн въ глаза.
Я взглянулъ ей въ глаза. Они были такъ же ясно-сини, какъ при ея пробужденіи, немного боле грустны, быть можетъ, но нжны и ласковы. Она слегка пожала плечами и тихо проговорила:
— Не понимаютъ они!
Не сказала она ни слова боле, но я ободрился.
Тутъ же я узналъ имя этой женщины: ея фамилія Самбрина. Она поетъ въ Вн, въ Лондон, въ Петербург. Иногда я встрчаю ее, и гд бы это ни было, она покидаетъ провожающаго ее, подходитъ ко мн, радостно, улыбаясь, протягиваетъ руку. Мы бесдуемъ дружески спокойно, по-товарищески. Въ глазахъ ея я вижу, что данное слово остается не нарушеннымъ — всегда и несмотря ни на что. Когда мы заговоримся слишкомъ долго, ее отзываютъ, длаютъ ей даже сцены ревности. И я вижу издали ея грустный взглядъ, ея пожатіе плечами, до меня какъ бы доносится ея разбитый печалью голосъ:
— Не понимаютъ они!
Да, они не понимаютъ. А, между тмъ, всегда она была только моимъ другомъ…
Такова была моя первая охота. Возможна ли мене удачная?