Алексей Будищев
Алексей Будищев
Персона
Персона
—————————————————-
Персона, Будищев Алексей Николаевич, Год: 1897
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Становой пристав Фунтиков, совсем молодой человек, с прыщавым лбом и едва заметными русыми усиками, ходит по своему кабинету и хандрит. Его руки беспомощно болтаются около бедер, выражение лица пристава такое, точно он выпил рюмку полыновой и до сих пор ничем не закусил. Лампа горит тускло. Около стола на полу лежит легавая собака, она спит, похрапывает и порою колотит по полу хвостом. Фунтиков ходит по комнате, иногда он останавливается около окошка и глядит в сад. Но в саду тоже безнадежно грустно и тоскливо. Ветер шумит между деревьями, стонет, точно у него простужены все кости, и хнычет. Деревья машут ветками, как руками, они как будто толкают друг друга, чтобы согреться и развлечься хоть чем-нибудь, как извозчики за обозом.
‘Если бы Трезор умел служить, — думает с тоской Фунтиков, — но это дуролобина, кажется, ни на что на способна. Я его пристрелю, непременно пристрелю!’
— Завтра же застрелю! — решает он твердо.
Пристав вздыхает.
Ему положительно нечего делать. Он холост и служит в этом медвежьем углу недавно.
‘Кажется, придется от скуки учиться вязать чулки’, думает Фунтиков и внезапно морщит нос и фыркает. Он устремляется к собаке, топает ногами и кричит:
— Вон, невежа! Ты только это и умеешь, дуролобина! Вон, сию же минуту!
Однако собака относится к этой вспышке своего владыки достаточно равнодушно. Она лениво поднимается, зевает, загибая кончик красного языка кверху, и, сконфуженно виляя хвостом, удаляется.
‘С этой собакой всю квартиру выстудишь: только и знай открывай форточку’, думает Фунтиков, падает в изнеможении в кресло и вздыхает:
— Тоска!
И вдруг его осеняет счастливая мысль: он вспоминает, что в холодной при волостном правлении содержится беспаспортный бродяга. Нужно позвать его сюда и допросить. Все-таки это может развлечь. Фунтиков зовет сотского в мундире, насквозь пропахнувшем казармами, и отдает ему приказание привести бродягу. Бродяга вскоре является, и пристав приглашает его в кабинет. Тот переступает порог. На станового глядит опухшее лицо с воспаленными веками и толстым красным носом. Бродяге, вероятно, лет сорок. Он одет в женскую кацавейку, его горло обмотано лиловым гарусным шарфом, на ногах валенки. Пристав приглашает его сесть около стола на стул, возле которого лежала собака. Бродяга опускается довольно непринужденно, затем он нюхает воздух и вопросительно смотрит па станового. Тот конфузится.
— Я держу у себя собаку, — говорит он, — Трезора. Скажите ваше звание? Почему при вас нет бумаг?
Бродяга смотрит на Фунтикова надменно.
— Потому, что я уничтожил свои бумаги, как неприличные и пасквильные, — отвечает он и глядит на станового, как начальник департамента на своего сторожа.
Становой конфузится под его упорным взором.
— По бумагам, — продолжает бродяга, — я выходил мещанином, смердом, а на самом деле, то есть по происхождению, я — персона. И я уничтожил все бумаги. Пусть меня таскают по этапам, как непомпящего родства и беспаспортного!
Бродяга скрещивает на груди руки. По его отекшему лицу с красными пятнами под глазами медленно, как черепаха, ползет чувство самоуважения и почти надменного презрения ко всему окружающему.
— Экуте, — говорит он, — я — граф Пугач-Выкрутасов! Слыхали вы о таком? Я его сын! Вы понимаете: его сын! Не правда ли, это не то, что вы!
Бродяга вытягивает ноги с таким достоинством, точно на них обуты не пожелкнувшие избитые валенки, а щегольские ботинки. Становой присаживается на кончик стула и во все глаза глядит на бродягу.
— Это того самого, у которого пятьдесят тысяч десятин? — спрашивает он, застенчиво хлопает глазами и прячет свои ноги под стул.
Бродяга шевелится на стуле.
— Того самого. Моя маменька служили у них в экономках и согрешили. Впрочем, я по гроб жизни благодарен им за этот их грех. Хорошо сделали маменька! Да! Царство им небесное за это!
Бродяга косится в правый угол и кладет крест между двух пуговиц кацавейки.
— Я рос у папеньки в загоне, на заднем дворе, но я сам занялся своим образованием. Я знал, что я — граф. Я прочел много романов в детстве. Манеры я изучал, подсматривая в окошко за графами и князьями, бывавшими в гостях у папеньки. Когда папенька давал бал, я простаивал целые часы у окошка, следя за танцующими парами. А потом я старался подражать им на дорожках сада, расхаживая в кадрили или вертясь в вальсе.
Бродяга кашляет, отплевывается и продолжает:
— Я благодарен моей маменьке. Я не желал бы происходить от смерда. Лучше влачить самую жалкую жизнь и быть графом. Наш род известен с Ивана Третьего. Пусть меня заморят в острогах, но я ничем не хочу быть иначе. — Я Пугач-Выкрутасов и никто больше. Я достаточно хорошо изучил нашу родословную. Один из Выкрутасовых, Пахом, по прозванию Крутой, был повешен в Орде. Другой задушен в опочивальне при Годунове. Что же, может быть, и меня ждет такая же трагическая участь! Я готов на все. Я полжизни провел в острогах. Я — Пугач-Выкрутасов! Пугач-Выкрутасов и никто больше!
Воспаленные глаза бродяги горят почти вдохновением. Его жёлтые с жесткой кожею руки трясутся .
Проходит минута молчания. Бродяга сопит носом.
— Почему вы зовете свою собаку Трезором? — внезапно обращается он к становому. — Я знаю одного кузнеца, у которого собаку тоже звали Трезором. Свою вы назвали бы лучше Нитуш, мамзель Нитуш. Не правда ли, это звучит красивей?
Становой конфузится.
— Но моя собака кобель.
Бродяга слегка шаркает валенками.
— Ах, в таком случае, пардон!.. А как ваша фамилия? — добавляет он через минуту.
Совсем сконфуженный пристав долго ежится и наконец говорит:
— Моя фамилия самая простая — Фунтиков, — шепчет становой, почтительно шевеля губами. — Я из канцелярских служителей и назначен становым всего месяц тому назад-с.
Это ‘слово-ер’, внезапно и помимо его воли добавленное им, как бы слегка пугает его своим неожиданным появлением. Он глядит на бродягу уже с рыбьим выражением на всем своем лице, а бродяга на него с сожалением.
— Вот то-то и есть, что Фунтиков, а моя — Пугач-Выкрутасов. Пугач-Выкрутасов, не правда ли, у вас от одного этого звука начинает кружиться голова? — говорит он, но уже как ласковое начальство.
Становой что-то хочет сказать, но чувствует, что его язык слегка парализован. Его ноги обдает холодом. Он моргает глазами.
— Моя фамилия — мой крест, — говорит, между тем, бродяга, — я несу его терпеливо и с гордостью. Предки не будут конфузиться за меня в их гробницах. Мой отец ел устрицы, и я ел их. Воровал, но ел. Графа нельзя представить без устрицы в желудке. Это все равно, что собака без хвоста, не правда ли? Мой дед ударил капитана-исправника, а я хлопнул в Тотьме тюремного смотрителя, когда тот позволил сказать мне маленькую дерзость. Деду сошло это с рук, а меня жестоко били. Что же, я не ропщу! Да, я с гордостью несу свой крест. Я — Пугач-Выкрутасов, и не хочу быть никем больше. Напрасно вы хотите подкупить меня разными житейскими удобствами. Я не возьму от вас бумаг, позорящих мое имя. Я не хочу быть мещанином!
Бродяга глядит на станового теперь, уже сверкая глазами, его губы надменно выпячиваются, обнаруживая желтые и гнилые зубы.
— Я — граф Пугач-Выкрутасов, потомок страстотерпца, казненного в Орде! Вы бьете меня палками, и я терплю. Знаете ли вы, что значит ночевать на мокрой земле осенью, под дождем, в женской кацавейке? Это тяжело. Это без сравнения тяжело. Мое тело простужено, все кости болят, ноют и стонут, и все-таки я не возьму ваших бумаг. Я презираю вас всех, смердов! Я умру в луже, как собака, и все-таки останусь графом. Пусть меня таскают по этапам и морят в тюрьмах, все же я несравненно благороднее многих из вас. И я не продам своего титула за похлебку. Впрочем, мне недолго мыкаться по белу свету. Я постоянно хвораю. В Уржуме в прошлом году меня долго били пьяные мужики. Я взял потихоньку трехкопеечный калач. Вы понимаете, я был голоден, как собака! Они поймали меня, отбили мне все внутренности, и я целый месяц пролежал после этого в тюремном лазарете. Да, я протяну недолго. По утрам на меня нападают припадки кашля, и каждый раз после припадка я отхаркиваю частицы своих внутренностей. Что же, я умру без ропота! Вы преследовали меня всю жизнь, но я простил бы вам все, понимаете ли, все, если бы… если бы… вы… когда я умру, поставили на моей могиле крест, простой деревянный крест, и сделали бы на нем надпись: здесь… здесь похоронен граф… граф Михайло Пугач… Пугач-Выкру… Выкрутасов!..
Все лицо бродяги морщится. Он внезапно рыдает, глотая слезы и припадая головой к письменному столу станового.
Источник текста: Сборник ‘Степные волки: Двадцать рассказов’ 2-е издание. 1908 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.