Карл Брюллов. Портрет генерал-адъютанта графа Василия Алексеевича Перовского (1837)
Перовский, граф Василий Алексеевич, Тагеев Борис Леонидович, Год: 1902
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Перовский, граф Василий Алексеевич — генерал-адъютант, генерал от кавалерии, член Государственного Совета и Адмиралтейств-Совета, один из выдающихся деятелей царствования императора Николая I. Третий из сыновей графа А. К. Разумовского, Василий Алексеевич Перовский родился 9-го февраля 1795 года в Почепе Черниг. губ., воспитывался он в Москве и по окончании курса в Московском университете со степенью кандидата поступил в Муравьевскую школу колонновожатых, откуда был выпущен прапорщиком в 1811 году. В 1812 году Василий Алексеевич был назначен квартирмейстерским офицером при казачьих полках в арьергарде 2-й, Багратионовской, армии и состоял все время при генерале Винценгероде. Восемнадцатилетним юношей Василий Алексеевич участвовал в Бородинском сражении, во время которого ему неприятельской пулей оторвало указательный палец на левой руке, вследствие чего он всегда потом носил на нем длинный серебряный наконечник. 1-го сентября 1812 года при отступлении русских войск Перовский с двумя казаками отправился в Москву и 2-го сентября ездил по городу, исполняя поручения. Возвращаясь в 5-м часу через Лефортовскую заставу, Перовский увидел два небольшие конные отряда и двух генералов: русского и французского, последний был генерал Себастиани. Разговор между ними происходил о пропуске русских войск, отрезанных французами. Генерал Себастиани заключил перемирие и разрешил пропуск войскам, позволив и Перовскому ехать в свой лагерь. Однако видя, что Перовский замешкался, отыскивая своих казаков и отстал от своих, вернул его обратно и направил в Москву к королю Неаполитанскому Мюрату, остановившемуся в доме Баташевых за Яузским мостом. Мюрат принял Перовского в кабинете и был очень удивлен, узнав, что перед ним не пленный русский офицер, однако, на возвращение в русский отряд разрешения не дал, а направил его к Бертье. По пути Перовский видел, как вели на казнь русских пленных, обвинявшихся в поджигательствах, и это зрелище сильно взволновало его. Бертье также отказал в просьбе Перовского о пропуске через французскую линию и объявил ему, что доложит о нем императору. В ожидании результатов П. был посажен в церковь, в которой просидел, совершенно забытый, целые сутки в самом ужасном нравственном состоянии. На утро 5-го сентября несколько французов с офицером во главе, сломав замок, вошли в церковь и начали ее грабить. Увидя русского офицера, солдаты донесли о нем начальнику, который приказал им отвести пленника в подвал, в котором были заперты осужденные на смерть ‘поджигатели’. Услышав роковой приговор, Перовский вырвался от солдат, догнал уходящего офицера и объяснил ему, каким образом попал в церковь. Французский капитан в весьма вежливой форме извинился за свою ошибку, которая, впрочем, чуть не стоила жизни Перовскому и приказал отвести его к принцу Экмюльскому — маршалу Даву. Даву грубо обошелся с Перовским и вдруг будто узнал в нем офицера, взятого в плен под Смоленском и бежавшего от французов. Маршал, несомненно, ошибался: Перовский никогда в плену не был, но очевидно, он очень походил на бежавшего пленника, так как Даву настаивал на своем и в конце концов приказал Перовского расстрелять, что и было бы исполнено, если бы вдруг суровому Даву не пришло в голову проверить личность Перовского через адъютанта, бывшего под Смоленском при взятии в плен бежавшего затем офицера. Позванный адъютант пристально посмотрел на Перовского. ‘Нет, это не тот!’ — сказал он, — и судьба Перовского была решена, он был спасен, но все же остался военнопленным, так как трехдневное пребывание его в лагере французов не давало маршалу возможности отпустить его. Тяжелая жизнь с целым рядом испытаний началась для Перовского. Он был помещен в ужасном подвале, исполнял разные работы, ходил с прочими резать быков для французской кухни и в течение 12-ти дней занимался исключительно мясницким ремеслом. Наконец, партия пленных вместе с отступавшими французами двинулась к Смоленску. На первом же переходе конвойный француз отобрал сапоги от Перовского, предоставив ему идти босиком по замерзшей грязи. Ноги болели у П., силы ему изменяли, а отдыхать было невозможно, так как французы расстреливали отстававших. Перовский в своих записках с ужасом вспоминает, как однажды на его глазах француз, приставя дуло своего ружья к голове изнеможенного русского пленника, три раза спускал курок, — и трижды ружье его давало осечку.
В течение полугода длилось мучительное движение, и вот, будучи уже в Орлеане и узнав, что около города показались казаки, Перовский вместе с другим пленником П. Н. Семеновым решился бежать. 9-го февраля они покинули бивуак и, преодолев множество опасностей, наконец нашли проводника. У Перовского было 300 франков, за которые один крестьянин и согласился вывести беглецов к русской линии. ‘Надо быть в плену, — пишет Перовский в своих записках, — и вытерпеть то, что я вытерпел, чтобы понять чувство надежды через несколько минут быть среди соотечественников и на свободе’. Однако проводник ошибся и вывел пленников не туда: они прямо наткнулись на французский пикет и были взяты им снова в плен, в котором Перовский и находился до взятия Парижа. Вернулся Василий Алексеевич в Россию, перенеся тяжелые испытания, пройдя тяжелый путь, который, однако, на всю жизнь закалил в нем силу воли, уменье переносить все невзгоды и выработав твердый решительный характер и то достоинство полководца и солдата, которыми он особенно отличался. По окончании войны Перовский был зачислен в Гвардейский Генеральний Штаб (в 1814 г.) и состоял некоторое время адъютантом генерала П. В. Голенищева-Кутузова. В 1816 г. он был определен в л.-гв. Егерский полк. До назначения в 1818 г. адъютантом к великому князю Николаю Павловичу Перовский сопровождал великого князя в 1816 и 1817 годах в его образовательном путешествии по России и чужим краям. В начале 1818 года П. окончательно сблизился с великим князем и сделался любимцем будущего государя. В этом же году он состоял на службе в Измайловском полку (с 12-го февраля 1818 г.) и 28-го апреля того же года был произведен в капитаны, а 10-го ноября 1819 г. — в полковники.
В 1818 году (17-го апреля), когда в Кремле, в Чудовом монастыре, у великой княгини Александры Феодоровны и великого князя Николая Павловича родился августейший первенец — сын Александр, Перовский был послан в Петербург для извещения императора Александра I об этом радостном событии, что и упомянуто в Высочайшем рескрипте на имя Перовского от 26-го августа 1856 года. В 1818 году при дворе великого князя Николая Павловича появился Жуковский. Знакомый с братом Перовского Алексеем Алексеевичем, известным в литературе под псевдонимом Погорельского, Жуковский быстро сошелся с В. А., и между ними завязались самые дружеские отношения, которые не прерывались до конца их жизни. Письма великого писателя к Перовскому дышат любовью и искренностью. Стихотворение его, написанное Перовскому после 1818 года, ‘Товарищ, вот тебе рука’ красноречиво говорит об отношениях Жуковского к Василию Алексеевичу, рисуя при этом и личность самого Перовского. Вообще Василий Алексеевич умел выбирать друзей. Его обширный ум искал их среди образованных, выдающихся людей той эпохи. Карамзин, Пушкин, кн. Вяземский и другие известные лица были в числе их. Сам Перовский, человек, как про него говорили, ‘по-европейски образованный’, был желательным собеседником в кружке ученых людей, а его жизненный опыт при молодых летах придавал еще более веса его суждениям — голос Перовского тогда уже имел свое значение.
В 1822 году Перовский сильно заболел и принужден был уехать в Италию, где и пролечился почти два года. В 1824 году он вернулся в Петербург. После кончины императора Александра Павловича, состоя адъютантом при Николае Павловиче, Перовский исполнял его приказания во время междуцарствия, при вступлении же на престол императора Николая I Перовский в чине полковника был назначен флигель-адъютантом и, находясь при императоре во время возмущения 14-го декабря 1825 года, получил удар в спину поленом, когда толпа мятежников, собравшихся на Исаакиевской площади, грозила нападением на государя. В 1827 году император Николай I послал Перовского исследовать беспорядки в Черномории. Среди зимы Василий Алексеевич прибыл в Керчь, затем в Екатеринодар, где и исследовал поступки атамана черноморских казаков Власова, обвинявшегося в злоупотреблениях, а оттуда выехал в Тамань в начале апреля 1828 г. Теперь Перовскому пришлось действовать против крепости Анапы. Собрав небольшой отряд, порученный его начальству, Василий Алексеевич засел в камышах Кубани и ожидал появления флота, чтобы перейти реку и одновременно с флотом атаковать крепость. Между тем, флот, задержанный встречным ветром, не приходил, но когда, наконец, 2-го мая показались на горизонте корабли, крепость была взята, и в этом славном деле П. выказал свою обычную храбрость и распорядительность, за это он получил орд. Георгия 4-й ст. В том же году Перовский принимал деятельное участие во взятии Варны, но во время штурма он был ранен в левую сторону груди. Пулю пришлось вырезать, и операция эта, вместе с прежней контузией в спину, весьма неблагоприятно отозвалась на его богатырском до того здоровье, в особенности пострадали его легкие, вследствие чего Василий Алексеевич всегда носил на левом боку фонтонель. По выздоровлении от раны и после окончания Турецкой войны В. А. был произведен в генерал-майоры (28-го июня 1828 г.) с назначением в Свиту Его Величества и получил орден св. Анны 1-й степени, а затем отправился в Италию к умиравшему другу своему, племяннице Жуковского А. А. Воейковой, к которой, как и к дяде ее, питал самую теплую дружбу. П. по возвращении из отпуска в 1829 году был назначен директором Канцелярии Морского штаба и зачислен в корпус флотских штурманов. Теперь уже совершенно подготовленный к самостоятельной деятельности, испытанной и жизнью, и рядом военных дел, с выработанными взглядами и характером, умственно и научно развитой, любимый императором, Перовский, несмотря на свой небольшой чин, вдруг получил важный и ответственный пост. В 1833 г. на 38-м году, в чине генерал-майора, Василий Алексеевич был назначен на место скоропостижно умершего 20-го марта того же года генерал-адъютанта графа Павла Петровича Сухтелена, — Оренбургским военным губернатором и командующим отдельным Оренбургским корпусом. Оренбург впервые со дня своего существования встречал такого молодого губернатора: до того времени пост начальника обширного Оренбургского края, пограничного в те времена, когда орды диких кочевников постоянно производили на него набеги, занимали люди старые, заслуженные, испытанные временем и имевшие административный опыт: Ив. Ив. Неплюев, князь A. A. Путятин, И. В. Якоби, барон О. A. Игельстром, князь Г. С. Волконский и другие. Молодой Перовский прибыл в край, будучи снабжен огромными полномочиями, каких еще не имели его предшественники и когда по приезде его в Оренбург начальник 26-й пехотной дивизии, генерал-лейтенант Жемчужников не захотел явиться к нему, считая себя старшим, то был тотчас уволен в отставку, а Перовский вслед за этим случаем был произведен в генерал-лейтенанты (6-го декабря 1833) с назначением генерал-адъютантом. Первой заботой П. по приезде в Оренбург было ознакомление с новым краем, особенно с пограничной полосой его, где подданные наши киргизы, кочевавшие по степям, начинающимся за Уралом, делали набеги на русские поселки и даже на пригороды, увозили русское население далеко в степи и продавали их там в рабство хивинцам и в Бухару. Преследование хищников являлось невозможным, степи были совершенно неизвестны русским, и углублявшиеся далеко в них казаки зачастую гибли сами, попадаясь в руки кочевников. Во избежание этого бывший губернатор князь Волконский строго запретил преследовать киргизов и далеко углубляться в степи. Таким образом, киргизы свободно грабили имущество русских крестьян, угоняли табуны, стада и часто безнаказанно увозили людей. Одиночному жителю нельзя было выйти за город. Адаевцы, эти самые смелые и беспокойные киргизы, особенно отличались дерзкими нападениями, они занимали ю.-в. полосу Каспийского побережья и, вследствие отдаленности и недоступности, упорно отстаивали свою независимость, служа единоверной Хиве и презирая законы и власть над ними России. Вот в это-то тяжелое время и прибыл в край Перовский. Он обратил особенное внимание на дерзких кочевников и старался оградить русское население от их хищнических набегов. Для этой цели Перовский сделал распоряжение о постройке на пути их движения, на берегу залива Мертвого Култука (Койдак, или залив Цесаревича), укрепления, которое и было окончено уже к осени 1834 года и названо Ново-Александровским. (В 1846 году это укрепление было перенесено на Мангышлакский полуостров к Тюк-Карагайскому заливу с переименованием в ‘Ново-Петровское’, ныне форт Александровский). Для поддержания же сообщения этого укрепления с Гурьевым городком, конечным пунктом Оренбургского края, Перовским была выработана особая система промежуточного сообщения посредством пикетов. Военные занятия не мешали Василию Алексеевичу заниматься и прочими нуждами своей губернии: он интересовался сельским хозяйством, открыл в Троицке, где вовсе не имелось школ, в том же году уездное училище и заложил сразу несколько зданий в Оренбурге. В 1835 году по представлению Перовского о необходимости проложения новой укрепленной линии от крепости Орской по прямому направлению степью к северо-востоку на реку Уй до редута Березовского, ходатайство его было утверждено в том же году (5-го марта), и под личным наблюдением П. были воздвигнуты на этом пространстве укрепления: Наследницкое, Константиновское, Николаевское и Михайловское с редутами, между которыми были еще устроены пикеты с наблюдательными маяками. Как бы на зло Перовскому со времени постановки им укреплений кочевники стали с еще большей смелостью производить нападения. Весной 1836 года ими был увезен смотритель Эмбенских вод, летом у реки Иргиза был ограблен караван и т. д. Наконец, когда осенью на Каспийском море был взят в плен русский четырех-пушечный бот с командиром, орудиями и всей командой, Перовский, возмущенный подобной дерзостью киргизов, послал под начальством генерал-майора Дренякина отряд, состоявший из 1000 человек башкиров при 2-х орудиях и 30 стрелках, посаженных на коней. Отряд этот 4-го июля 1836 года выступил из Орска, в течение 20-ти дней настиг хищников в 500 верстах от Оренбурга и вернул все взятое ими, захватив множество скота и пленных. Затем П. командировал войскового старшину Осипова с тремя сотнями казаков наказать Адаевцев, дерзнувших напасть на Ново-Александровское укрепление. Осипов, благодаря прекрасной инструкции Перовского, предусматривавшей все случайности, а также благодаря мужеству казаков и личной храбрости, разбил скопища в песках Туйсуйчана, близ крепости Кулашной. Для того, чтобы окончательно отучить адаевцев нападать на русские укрепления, Перовский начертал новый план для предстоящего урока. Для этого он предпринял в 1836 году набег 550 уральских казаков под командой полковника Мансурова к полуострову Бузачи. Выступив 20-го декабря, уральцы в Усть-Уртской пустыне настигли киргизов, многих перебили и взяли в плен, освободили русских, захваченных кочевниками и угнали столько скота, что продажей его были возмещены все расходы по набегу. 24-го января 1837 г. уральцы вернулись в укрепление, сделав по степи в 21 день, зимой при 25® холода, более 1000 верст. Эти уроки, успешно преподанные киргизам только благодаря умелой распорядительности Перовского, и водворили полный порядок. Весь 1837 год прошел спокойно, и Василий Алексеевич посвятил его мирным занятиям. Желая поднять торговлю в крае, он исходатайствовал еще на 6 лет продолжение беспошлинной торговли, предоставив русским купцам всевозможные льготы. Для увеличения же дохода казны и в виде некоторой меры наказания для кочевого населения он установил особый сбор за пропуск киргизского скота на внутреннюю сторону Оренбургской линии. Кроме того, им был учрежден также кибиточный сбор с киргизов, прилежащих к Оренбургской губернии орд. В крае водворилось спокойствие, и только в средине 1838 года киргизы средней орды начали открыто действовать против России. Три главных возмутителя: Серезан Каип Галиев, батырь Джуламан и Исетай собрали большие скопища чужеземцев и произвели ряд смелых нападений на русские укрепления. Положение становилось серьезным, Перовский видел, что здесь не киргизы играли главную роль: он сразу устремил свой взор на настоящий источник всех зол — на Хиву. Разбив наголову шайку Исетая, потом на Эмбе (полковник Геке) Джуламана и др., Перовский заставил мятежников принести повинную, а главарей их бежать в Хиву и продолжал бороться с самым опасным и настойчивым врагом — султаном Кениссарой Кассимовым. Но не это беспокоило Перовского — он знал прекрасно, что в конце концов дерзкие барантачи (разбойники) покорятся русскому оружию, это обстоятельство меньше беспокоило его, нежели мысль, что у хивинского хана томилось до 2000 человек русских пленников, которыми хивинцы торговали, скупая их у киргизов за высокую плату. Гибель одного из таких пленников, Щукина, живьем зарытого в землю, заставила Василия Алексеевича действовать энергичнее, тем более, что не один только Щукин нашел себе в Хиве мученическую смерть. Когда в 1836 году на пограничную линию нашу вышло из Хивы до 500 купеческих караванов с азиатскими товарами на сумму свыше 1Ґ миллиона рублей, Василий Алексеевич тотчас же приказал задержать их и до тех пор не выпускать из границ России, пока хивинский хан не освободит русских пленных. Мера эта помогла, и в следующем 1837 году в первый раз 25 русских пленников были освобождены из неволи. 18-го ноября прибыли несчастные в Оренбург и были встречены Перовским со всем городом, в числе пленных был старик, который пробыл в плену 55 лет. Увидя, что хивинцы выслали людей, которые им были уже не пригодны к работе, Перовский сразу понял уловку хана и не поддался на нее. За присланных пленных он освободил только пятерых хивинских купцов, а остальные по-прежнему остались на линии. Видя, что Перовский шутить не любит, хивинцы в следующем году прислали еще 5 пленников, а в 1839 году разом 80 человек. Последние прибыли в город 16-го августа, в день коронации, и сам начальник края угощал их обедом: он, бывший в плену у французов, ближе всех понимал, что должны были испытывать вернувшиеся. Прибывшим послам хивинского хана Перовский еще раз объявил свое требование и одного отпустил в Хиву, а другого задержал до возвращения из плена всех без исключения русских невольников. Новые набеги, очевидно, с целью пополнения возвращенных невольников, сильно повлияли на П. и он теперь настойчивее начал хлопотать о походе в Хиву. Еще с 1833 г., перед назначением своим в Оренбург, Перовский думал о хивинском походе, но его представление по этому вопросу не увенчалось тогда успехом: в военных и придворных сферах не сочувствовали стремлениям П., указывая на трудность движения по безводным степям и вспоминая при этом трагическую смерть князя Бековича-Черкасского, а также вследствие рискованности огромных затрат, которые, по мнению военного министра А. И. Чернышева, не могли ничем окупиться.
В мае месяце 1838 г. П. готовился к приему великого князя цесаревича Александра Николаевича, совершавшего вместе со своим наставником Жуковским образовательное путешествие по России. Много хлопот Перовскому стоили эти приготовления, но 28-го июня он, наконец, встретил августейшего гостя. Возвращаясь из Илецкой защиты, куда наследник ездил 14-го июня осматривать соляные копи, его императорское высочество был остановлен уральцами, которые подали ему коллективную жалобу на Перовского и на различные новые порядки, введенные им. Наследник был очень взволнован неожиданностью остановки, но Перовский вскоре привел все в порядок, а потом разделался с казаками, когда получил царское повеление ‘выбить дурь из уральцев’.
Между тем, мечты П. начинали осуществляться, поведете хивинского хана уже начинало выводить из себя и терпеливое правительство. Теперь составленный Перовским проект походов в Хиву был принят и принципиально уже решен, ожидали лишь окончания военных дел Англии в Афганистане для того, чтобы влияние наше было выше в Средней Азии. Предполагалось сместить беспокойного хана Хивы и посадить вместо него султана Кайсадского. 12-го марта 1839 г. состоялось, наконец, утверждение журнала особой Комиссии, состоявшей из вице-канцлера графа Несельроде, военного министра Чернышева и Оренбургского военного губернатора Перовского, в журнале этом, между прочим, было постановлено сохранять в тайне цель движения отряда вглубь азиатских степей, назвав официально это движение войск экспедицией с научной целью для исследования оазисов среднеазиатских пустынь. Успех предприятия против Хивы, по мнению Перовского, заключался в хорошем снаряжении отряда, в обеспечении продовольствия и в правильном выборе времени выступления. Рассмотрев все известные пути, Перовский остановился на линии от Илецкой защиты на Усть-Юрт и, предполагая до Хивы 1250 верст, рассчитывал пройти туда в 50 переходов, не делая их длиннее 25 верст.
В состав экспедиционного отряда Перовским были назначены 3Ґ батальона из отборных людей 22-й дивизии, два батарейных, 4 конных казачьих орудия, 8 горных единорогов и 3 казачьих полка: Уральский, Башкирский и Оренбургский. Кроме обыкновенной артиллерии, отряд был еще снабжен мортирами, ракетами генерала Шильдера, ракетами для сигналов и фальшфейерами. При отряде находились также две разборных лодки и шесть будар (челнов) для могущих встретиться переправ. Для поднятия всего транспорта было назначено к закупке 12000 верблюдов. Предполагая, что экспедиция затянется за полгода, Перовский решил двух-месячное продовольствие поднять на верблюдах, а также сложить его на пути следования отряда. Независимо от складов, Перовский признавал необходимым обеспечить продовольствие отряда во время его пребывания в Хиве, куда бы оно могло быть привезено из ближайших морских пунктов, этим пунктом он избрал Ново-Александровское укрепление, куда должно было быть доставлено 2500 четвертей сухарей и 250 четвертей круп. Солдатам в пути предполагалось отпускать мясную и винную порцию. Отряд должен был поднять собой полный комплект боевых зарядов и патронов. Кроме того, полкомплекта зарядов и миллион патронов находились: одна половина в запасном артиллерийском парке, следовавшем при отряде, а другая — на становищах. Понимая, что киргизы могли принести большую пользу отряду, Перовский, опытный в обращении с туземцами, достиг их расположения щедрыми подарками, розданными старшинам и простым киргизам.
Временем выступления в поход Перовский избрал весну 1840 года, но, вследствие оказавшихся потом не заслуживавшими уважения советов генерала С. Т. Циолковского, умевшего снискать доверие Перовского, изменил свое решение. Ловкий поляк, замешанный в восстании 1831 года, сумел сделаться необходимым человеком и советником Перовского, он отговорил его иметь в отряде начальника штаба, отсоветовал назначать провиантмейстера и вагенмейстера, уверяя, что те непременно будуть воровать, он взял на себя самого обязанность заготовить фураж для кавалерии, начальником которой он был и назначен, Циолковскому поэтому не выгодно было выступление ранней весной, он гораздо больше бы нажил, если бы отряд выступил зимой, с этою целью Циолковский сумел убедить Перовского, что движение летом по безводной степи будет гибельно для отряда, который не будет в состоянии удовлетворить себя водой, между тем, как зимой отряд не будет терпеть от недостатка ее. Ввиду решения не иметь вагенмейстера, верблюды не были куплены в собственность экспедиции, а наняты с киргизами лаучами (возчиками). Перовский поддался уверениям ловкого поляка и послал государю донесение о выступлении своем в ноябре месяце 1839 г.
Выработав тип теплой одежды (которая, однако, оказалась на практике никуда не годной), Перовский выслал 21-го октября из Оренбурга первый транспорт, а затем в 4 дня четырьмя колоннами двинулся и весь отряд. С первого дня выступления ударил мороз в 30®, но люди шли бодро, и у Джанчи-Карабулак, в 150 верстах от Оренбурга, оказалось только 34 больных, 5-го декабря отряд прибыл в Биш-Тамак, в 270 верстах от Оренбурга. Между тем, Перовский начинал тревожиться донесениями, получаемыми со становищ, там люди болели цингой и горячкой вследствие перемены климата и воды. 19-го декабря в 500 верстах от Оренбурга, на 32-й день выступления, отряд был на реке Эмбе, здесь число больных росло с каждым днем, 34 человека уже умерло, а в безнадежном состоянии находилось 202. Во время пребывания в укреплении Аты-Якши Перовский получил донесение от начальника Акбулакского укрепления о первом натиске хивинцев, отбитом 18-го декабря с потерей с нашей стороны 5 убитых и 13 раненых.
13-го января 1840 г. Перовский прибыл в Ак-Булак. Снег покрывал глубоким слоем весь путь, морозы и вьюги были постоянными спутниками отряда. Верблюды дохли, люди умирали, провиант не приходил ввиду того, что пароходы были затерты льдами. Штаб Перовского, состоявший из людей, жаждавших легкого отличия, роптал, изнеженные офицеры, не привыкшие к подобной обстановке, рвались домой. Из 10000 верблюдов осталось всего 5200, а в строю осталось только 1900 человек — остальные умерли по пути. Тут Перовский понял свою ошибку и проклинал Циолковского, кавалерия которого также сидела без фуража. Ввиду такого тяжелого положения Перовский решил отступить, подкрепляя свои заключения той мыслью, что лучше быть побежденным стихиями, нежели потерять отряд, не нанеся никакого вреда неприятелю.
К 18-му февраля стянулся отряд на реку Эмбу, потеряв еще 1800 верблюдов. Только 8-го июня войска вступили обратно в Оренбург, привезя с собой 680 больных цингой и оставив в степях похороненными 1000 человек, да побросав в дороге множество различных запасов.
Во время похода П. вел деятельную переписку с военным министром графом Чернышевым и московским почт-директором А. Я. Булгаковым, письма к которому были напечатаны в ‘Русском Архиве’ 1878 г. (т. II, стр. 34 и след.). В них В. А. в самых ярких красках описывал все невзгоды и лишения, которые выпали на долю его отряда. Однако Перовский даже и в походе сумел окружить себя такими людьми, как известный ‘Казак Луганской’ В. И. Даль, В. В. Григорьев, Ильминский, В. В. Вельяминов-Зернов и Як. Влад. Ханыков, к сожалению (за исключением В. И. Даля), не оставившие своих воспоминаний об этой экспедиции. Близость же к Перовскому Циолковского была для всех загадочна и не соответствовала тому обществу, которое окружало Василия Алексеевича даже и в хивинских степях. Строгий, но справедливый Перовский по отношению к этому человеку держал себя очень странно. Зверства, которые дозволял себе Циолковский в обращении с измученными солдатами, возмущали весь отряд, но Перовский на все это смотрел сквозь пальцы, близость этого человека была одной из темных страниц деятельности П. Даже государь, узнав о том, что доверенным лицом у его любимца был Циолковский, писал Василию Алексеевичу, прося его держаться подальше от ‘ссыльного поляка’, но Перовский и здесь не изменил себе.
Возвратился П. из похода в ночь на 14-е апреля 1840 г., измученный нравственно и физически, под тяжким давлением сознания своей неудачи. Он решил ехать в Петербург, чтобы лично объяснить все государю. Однако, до отъезда своего он занялся окончанием разграничения степей Сибирских и Оренбургских ведомств, исходатайствовал для охранения спокойствия в крае право судить киргизов военным судом и, считая их полезными для России лишь как кочевое население, не допускал киргизов до оседлости. Между тем, благодаря его же хлопотам русские купцы, торговавшие в степных укреплениях и считавшиеся купцами 2-ой гильдии, пользовались правами первогильдейства. Сверх того, Перовский открыл приходские школы в Троицке и Челябинске и учредил в г. Оренбурге библиотеку, в которую выписывались не только русские, но и иностранные издания. В настоящее время эта библиотека принадлежит Оренбургскому отделу Императорского Русского Географического Общества.
В мае месяце 1840 г. П. оставил Оренбург, а в июне докладывал государю о своей неудачной экспедиции, выхлопотав награды чинам отряда за те лишения, которые перенесли они во время суровой зимы в азиатских степях.
Чувствуя себя не в силах снова обратиться к административным работам, Перовский просил государя отпустить его лечиться за границу, так как турецкая рана его открылась и вообще весь организм сильно расшатался вследствие невыгодных климатических условий во время Хивинского похода. В 1842 г., согласно прошению, Василий Алексеевич был уволен от занимаемых должностей с оставлением в звании генерал-адъютанта, а в 1843 г. произведен был в генералы от кавалерии. За этот промежуток времени Перовский лечился за границей, и, ‘залечив свою тяжелую турецкую рану’, вернулся в Петербург. В 1845 г. он был сделан членом Государственного Совета и награжден орденом св. Владимира 1-ой степени, а в 1847 г. назначен членом Адмиралтейств-Совета.
Кабинетная деятельность и заседания в Государственном Совете были не по сердцу Перовскому, привыкшему к самостоятельной деятельности, он уже успел вполне отдохнуть душой и телом и снова его тянуло в степи, в которых он пережил столько лишений и невзгод, но которые не переставали быть целью его стремлений. Идея о продожении путей в Азию не переставала его занимать, и он снова начал хлопотать о назначении его в Оренбург.
Хлопоты эти на первых порах оказались неудачными, но, наконец, государь уступил просьбам своего любимца, и в марте месяце 1851 года состоялся приказ о назначении генерала от кавалерии, генерал-адъютанта Перовского генерал-губереатором Оренбургской и Самарской губерний. Соединение этих губерний было специально сделано для того, чтобы создать пост, на который было бы прилично назначить заслуженного Перовского. 29-го мая 1851 г. он прибыл уже в Оренбург, принял управление от генерала В. А. Обручева и со всей энергией, присущей ему, занялся обозрением того, что было сделано за его девятилетнее отсутствие. Теперь уже не Хива, а кокандцы не давали покоя России, они под прикрытием своих крепостей производили нападения на наших подданных киргизов, брали с них подати, угоняли скот, словом, поступали так же, как хивинцы до 1839 г. Это обстоятельство заставило Перовского выступить в 1853 г. из Оренбурга с отрядом в 2170 человек при 12 орудиях для занятия Кокандской крепости Ак-Мечеть, 7-го июня отряд прибыл в Аральское укрепление, откуда, по соединении с гарнизоном этого укрепления, выступил далее. Во время движения отряда к Ак-Мечети, Перовский приказал заложить укрепления: одно при истоке рукава Казалы и Сыра, другое — при впадении в Сыр-Дарью Караузляка, первое названо было ‘Форт No l’, а второе ‘Форт No 2’, а затем еще была занята крепостца Кумыш-Курган, названная ‘Форт No 3’.
2-го июля Ак-Мечеть была обложена нашими войсками под личным руководством генерал-адъютанта Перовского. Желая избежать кровопролития, начальник отряда поехал к стенам крепости для мирных переговоров с кокандцами, но по нем был открыт огонь, так что какие бы то ни было переговоры были невозможны. Узнав о том, что в Ак-Мечеть спешит подкрепление из г. Коканда, Перовский послал генерала Падурова с 2 сотнями оренбургских казаков и 50 башкирцами при 3-фунтовом единороге для занятия крепости Джулек, лежащей по пути из Коканда. 23-го крепость эта сдалась, а 27-го отряд возвратился обратно. Между тем, осадные работы приходили к концу, и в ночь на 28-е июля Перовский, собрав военноначальников, объяснил каждому его задачу. В 3Ґ часа пополуночи Перовским был дан сигнал для взрыва. Были пущены 3 ракеты, через несколько минут земля вздрогнула и при бледном свете зари поднялись над миной и рухнули обратно 2 тяжелые глыбы земли, густое облако пыли заволокло крепость и страшный вопль раздался внутри нее. Действие взрыва было произведено очень удачно. Часть северной стены открыла пролом в 10 сажен ширины. Из крепости открыт был сильный ружейный огонь. По приближении к бреши первой роты капитана Шкуна с командой охотников лейтенанта Эрдели во главе, огонь с наших батарей был прекращен. Два раза атаковали брешь солдаты и матросы, и оба раза с большим уроном отступали ко рву. Наконец, третья атака увенчалась успехом, подошедшая вторая рота и 50 казаков вместе с остальными бросились на башни, находившиеся справа и слева от бреши, и овладели ими. Весь штурм длился 20 минут, а в 4Ќ часа к