Перикл, принц Тирский, Шекспир Вильям, Год: 1608 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 64 минут(ы)

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ.

1) Много шуму изъ ничего. 2) Усмиреніе строптивой. 3) Комедія ошибокъ. 4) Периклъ, принцъ Тирскій. 5) Страстный пилигримъ.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.

1893.

OCR Бычков М.Н.

http://az.lib.ru

ПЕРИКЛЪ, ПРИНЦЪ ТИРСКІЙ.

ДЙСТВУІОЩІЯ ЛИЦА:

Антіохъ, царь антіохскій.

Периклъ, принцъ тирскій.

Геликанъ, Эсканъ — тирскіе вельможи.

Симонидъ, царь Пентаполиса.

Клеонъ, правитель Тарса.

Лизимахъ, правитель Митиленъ.

Церимонъ, эфесскій вельможа.

Тальярдъ, антіохійскій вельможа.

Фидемонъ, слуга Церимона.

Леонинъ, слуга Діонисы.

Маршалъ.

Хозяинъ дома разврата и его жена.

Засовъ, ихъ слуга.

Гоуэръ, какъ хоръ.

Дочь Антіоха.

Діониса, жена Клеона.

Таиса, дочь Симонида.

Магина, дочь Перикла и Таисы.

Лихорида, кормилица Марины.

Діана.

Вельможи, рыцари, матросы, пираты, рыбаки, гонцы и пр.

Мсто — въ разныхъ странахъ.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Входитъ Гоуэръ.

Передъ дворцомъ Антіоха.

Пропть псню, птую въ старыя времена, изъ праха снова возсталъ Гоуэръ, снова возлагая на себя человческія немощи, чтобы потшить ваше ухо и понравиться вашимъ глазамъ. Она плась на пирахъ, во время ночныхъ бдній, въ праздничные вечера, а вамъ и кавалеры въ былыя времена читали ее для развлеченія. Ея цль заключается въ томъ, чтобы сдлать людей доблестными, et bonum quo antiquius eo melius. Если вы, родившіеся въ эти позднйшія времена, когда умы стали боле зрлыми, не погнушаетесь моими римами, и если пнье стараго человка можетъ доставить вамъ удовольствіе, то я бы пожелалъ жить еще, чтобы ради вашего удовольствія сгорть, какъ свча. Вы видите передъ собою Антіохію, великій Антіохъ построилъ ее, чтобы сдлать ее своею столицей, — самый прекрасный городъ во всей Сиріи, а я только повторяю вамъ то, что говорили писатели. Этотъ царь взялъ себ подругу, которая скончалась, оставивъ ему дочь, такую рзвую, такую пріятную, такую красивую, что, казалось, сами небо одарило ее всми этими прелестями. Къ ней-то и воспылалъ ея отецъ страстью и вовлекъ ее въ грхъ. Скверна дочь, скверне еще отецъ! Завлекать свое собственное дитя ко злу, — этого не долженъ былъ длать никто. Но благодаря привычк къ тому, до чего они дошли, они и забыли, что это грхъ. Красота этой гршной дамы привлекала сюда многихъ принцевъ, желавшихъ добыть себ ее въ сопостельницы и какъ подругу брачныхъ наслажденій. Но желая предотвратить это, онъ издалъ законъ, чтобы сохранить дочь себ и держать жениховъ въ отдаленіи. Онъ повеллъ, что всякій, желающій получить ее въ жены, долженъ будетъ лишиться жизни, если не разгадаетъ нкоторую загадку. Такимъ образомъ многіе умерли ради нея, какъ свидтельствуютъ объ этомъ свирпыя головы. А то, что слдуетъ, я отдаю на сужденіе вашихъ глазъ, могущихъ оправдать мое твореніе.

СЦЕНА I.

Антіохія. Комната во дворц.

Входятъ: Антіохъ, Периклъ и свита.

Антіохъ. Молодой принцъ тирскій, ты теперь вполн знакомъ съ опасностями того, что ты предпринимаешь.

Периклъ. Да Антіохъ, и съ душой, ободренной величіемъ награды, я не страшусь смерти въ этомъ предпріятіи.

Антіохъ. Такъ введите-же мою дочь, одтую, какъ должна быть одта невста для объятій самого Юпитера. Съ самаго ея зачатія (тогда царствовала еще Луцина) природа даровала ей въ приданое красоту, вс планеты держали совтъ, чтобы надлить ее своими самыми лучшими совершенствами.

Музыка. Входитъ дочь Антіоха.

Периклъ. Посмотрите, какъ она идетъ, убранная точно весна, граціи являются ея подданными, а ея помыслы — царь всхъ добродтелей, составляющихъ славу людей! Ея лицо — книга восхваленій, въ которой нельзя прочитать ничего, кром самыхъ изысканныхъ наслажденій, какъ еслибы печаль была навсегда вычеркнутая суровый гнвъ не долженъ никогда сопровождать ея кротости. Вы, боги, создавшіе меня человкомъ и повелвающіе любовью, воспламенившіе въ моей груди желаніе отвдать плодъ этого божественнаго дерева или умереть отъ этой попытки, — придите мн на помощь, если я дйствительно вашъ сынъ и рабъ вашей воли, чтобы достигнуть столь великаго счастія.

Антіохъ. Принцъ Периклъ…

Периклъ. Который желаетъ быть сыномъ великаго Антіоха.

Антіохъ. Передъ тобой возстаетъ этотъ прекраснйшій садъ Гесперидъ, съ золотыми плодами, но къ которымъ опасно прикасаться, потому что смертоносные драконы оберегаютъ ее, чтобы устрашить тебя. Ея лицо, подобное небу, влечетъ тебя къ созерцанію ея безчисленныхъ прелестей, добыть которыя можно лишь заслугой, безъ этой заслуги ты долженъ будешь умереть, чтобы искупить смлую нескромность твоихъ очей. Славные когда-то принцы, подобно теб, которыхъ ты видишь тамъ, привлеченные молвой, осмленные желаніемъ, говорятъ теб своими нмыми языками и блдными ликами, что они стоятъ здсь безъ всякаго покрова кром звзднаго неба, какъ мученики, умерщвленные въ войн Купидона, и своими мертвыми щеками совтуютъ теб отступиться и не бросаться въ сти неизбжной смерти.

Периклъ. Антіохъ, благодарю тебя, ты научилъ мою бренную смертность уразумть себя и зрлищемъ этихъ ужасныхъ предметовъ приготовить мое тло къ тому, чмъ и я можетъ быть, буду. Мысль о смерти должна, подобно зеркалу, говоритъ намъ, что жизнь наша — не боле какъ вздохъ и что полагаться на нее — большое заблужденіе. Поэтому я сдлаю завщаніе, подобно больному, извдавшему свтъ, который видитъ небо и, чувствуя приближеніе смерти, перестаетъ хвататься, какъ прежде, за радости земныя. И вотъ, я завщаю теб благодатный міръ, какъ и всмъ добрымъ людямъ, какъ долженъ длать и всякій истинный принцъ, мои богатства я завщаю земл, даровавшей ихъ мн. А теб (обращаясь къ дочери Антіоха) — чистйшій и благороднйшій пламень моей любви. Приготовленный такимъ образомъ отправиться въ путь жизни или смерти, я жду рокового удара.

Антіохъ. Такъ какъ ты пренебрегъ совтомъ, то читай загадку, а если, прочитавъ ее, ты не въ состояніи будешь ее объяснить, то знай, что ты погибнешь, какъ и вс твои предшественники.

Дочь Антіоха. Во всемъ за исключеніемъ только этого, я желаю теб удачи. Во всемъ, за исключеніемъ только этого, желаю теб счастія.

Периклъ. Какъ смлый боецъ, я вступаю въ бой и не совтуюсь ни съ кмъ, кром моей любви и моего мужества (Читаетъ загадку): ‘Я не ехидна, но все-таки я питаюсь тломъ моей матери, родившей меня. Я искала мужа и, ища его, встртила любовь въ отц. Онъ — отецъ, сынъ и нжный мужъ, я — мать, жена и тмъ не мене его дочь. Какъ все это можетъ существовать въ двоихъ — отгадай, если хочешь жать’. Это послднее — горькой лекарство. О, великія силы, даровавшія небу безчисленныя очи, чтобы созерцать дянія людей, — отчего они не заволакиваются навсегда, если правда, что я поблднлъ, когда прочелъ это?.. Прекрасное зеркало свта, я любилъ тебя, и любилъ бы и въ будущемъ еслибъ зло не наполняло эту великолпную шкатулку. Но я долженъ сказать теб… мои мысли теперь возмущены, ибо не можетъ бытъ добродтеленъ тотъ, который, зная, что онъ стоитъ у входа къ пороку, все-таки стучится, чтобы войти. Ты — прекрасный альтъ, а твои чувства — струны, еслибы на нихъ играли такъ, чтобы он издавали законную гармонію, то этотъ альтъ заставилъ бы и небо склониться къ теб, и всхъ боговъ заслушаться, но, взятый раньше времени, онъ своими раздирающими звуками заставитъ плясать только адъ. Будь уврена, что я не ищу тебя.

Антіохъ. Принцъ Периклъ, не прикасайся къ ней, — ты рискнешь жизнью, это — одно изъ требованій нашего закона столъ же опасное, какъ и другія. Дарованный теб срокъ истекъ: или сейчасъ же разгадай загадку, или ступай на казнь.

Периклъ. Великій царь, немногіе любятъ слушать о грхахъ, которые они любятъ совершать. Я бы жестоко оскорбилъ тебя, если бы сталъ говорить. Тотъ, у кого была бы книга, въ которой было бы записано все, что монархи совершаютъ, поступилъ лучше для своей безопасности, еслибы держалъ ее закрытой. Ибо закрытый порокъ, точно бшеный втеръ, который, поднимаясь, засыпаетъ глаза другихъ пылью, но въ конц-концовъ, этотъ втеръ утихаетъ и пострадавшіе глаза снова проясняются, попытка же удержать его только погубила бы ихъ. Слпой кротъ приподнимаетъ къ небу свои закругленные бугорки, точно желая сказать ему, что земля страдаетъ подъ гнетомъ человка, и что за это умираетъ бдный червь. Цари — боги земли, въ порокахъ ихъ воля становится ихъ закономъ и если заблуждается Юпитеръ, то кто осмлится сказать, что Юпитеръ длаетъ дурно? Довольно и того, что вы это знаете, и благоразумно, когда зло увеличивается при огласк, нсколько притупить его. Вс любятъ тло, даровавшее имъ жизнь, позвольте же и моему языку любить мою голову.

Антіохъ (всторону). О, небо, если бы я ужь имлъ его голову! Онъ нашелъ настоящій смыслъ… Постараюсь похитрить съ нимъ (Громко). Молодой принцъ Тирскій, хотя по смыслу нашего строгаго закона, мы бы и могли пресчь твои дни, потому что ваше объясненіе совершенно ошибочно, однако надежда, возникшая изъ столь прекраснаго дерева, какъ ты, настраиваетъ насъ иначе. Мы даруемъ теб отсрочку въ сорокъ дней, если въ теченіе этого времени ты откроешь нашу тайну, то эта милость докажетъ, какъ мы счастливы имть такого сына. До тхъ же поръ съ тобою будутъ обращаться, соотвтственно нашему достоинству и твоимъ заслугамъ (Антіохъ уходитъ съ дочерью и свитой).

Периклъ. Какъ любезность старается скрыть преступленіе! Все это очень похоже на лицемріе, въ которомъ хорошо только то, что находится на виду. Если справедливо, что мое объясненіе ошибочно, то, конечно, ты не такъ пороченъ чтобы обезчестить твою душу такимъ гнуснымъ кровосмшеніемъ, но ты въ одно и тоже время и отецъ, и сынъ вслдствіе неестественнаго союза съ твоею дочерью (наслажденія, принадлежащаго мужу, а не отцу), а она питается тломъ матери, оскверняя ея ложе, оба-же вы подобны ехиднамъ, которыя, питаясь прекраснйшими цвтами, порождаютъ только ядъ. Антіохъ, прощай! Благоразуміе говоритъ мн что люди, не краснющіе отъ дяній столь же черныхъ, какъ ночь, не пренебрегутъ ничмъ, чтобы ихъ скрыть отъ свта. Я вдь знаю, что одно преступленіе всегда влечетъ за собой другое, убійство такъ же близко къ сладострастію, какъ дымъ къ пламени. Ядъ и предательство, это — дв руки грха, да, — и щиты, защищающіе его отъ позора. А потому, боясь, чтобы вы не прескли моей жизни, ради собственнаго спасенія, я бгствомъ спасусь отъ ожидаемой мною опасности (Уходитъ).

Входитъ Антіохъ.

Антіохъ. Онъ нашелъ разгадку, а потому мы ршили, что за это онъ поплатится головой. Онъ не долженъ жить для того лишь, чтобы разгласить мой позоръ и чтобы объявить міру, что Антіохъ гршитъ такимъ гнуснымъ образомъ. Этотъ принцъ долженъ умереть немедленно, потому что его смерть охранитъ мою честь. Эй, кто-нибудь!

Входитъ Тальярдъ.

Тальярдъ. Ваша свтлость меня звали?

Антіохъ. Тальярдъ, ты близокъ къ нашему двору и наше расположеніе повряетъ наши самыя сокровенныя дла твоей преданности, за твою врность мы вознаградили тебя. Вотъ, Тальярдъ, посмотри этотъ ядъ, а вотъ — золото, мы ненавидимъ принца Тирскаго, и ты долженъ умертвить его. Нтъ повода спрашивать: за что? — вдь мы повелваемъ. Итакъ, это исполнено?

Тальярдъ. Государь, исполнено.

Антіохъ. Довольно.—

(Входитъ Гонецъ).

Переведи духъ, разсказавъ то, что тебя приводитъ къ намъ.

Гонецъ. Государь, принцъ Тирскій бжалъ (Уходитъ).

Антіохъ. Если ты хочешь жить, бги за нимъ и, подобно стрл, пущенной искуснымъ стрлкомъ, попадающей въ цль, намченную его глазами, — не смй возвращаться безъ словъ: принцъ Тирскій мертвъ.

Тальярдъ. Государь, если я въ состояніи подойти къ нему на пистолетный выстрлъ, то дло сдлано. А затмъ кланяюсь вашей свтлости (Уходитъ).

Антіохъ. Прощай, Тальярдъ! До тхъ поръ, пока не умретъ Периклъ, мое сердце не можетъ придти на помощь моей голов (Уходить).

СЦЕНА II.

Тиръ. Комната во дворц.

Входитъ Периклъ.

Периклъ (людямъ за сценой). Не допускайте, чтобы кто-либо потревожилъ насъ… Зачмъ преслдуютъ меня эти мысли? Эта печальная собесдница, мрачная меланхолія — такая привычная у меня гостья, что нтъ и часа дня въ радужномъ своемъ теченіи, ни мирной ночи (этой личины, въ которой должно бы покоиться страданіе), который могъ бы меня успокоить. Здсь удовольствія ухаживаютъ за моими взорами, а мои взоры избгаютъ ихъ. Опасность, которой я страшился, находится теперь въ Антіох, а ея рука, какъ кажется, слишкомъ коротка, чтобы достать до меня здсь, и, однако, ни искусство удовольствій не увеселясть меня, ни отдаленность врага не успокоиваетъ меня. Да, это такъ: волненія духа, рожденныя возбужденною боязнью, питаются и живутъ безпокойствомъ, и то, что сначала было не боле, какъ боязнь того, что можетъ случиться, — старясь становится заботой избжать этого. Такъ и со мной: великій Антіохъ въ сравненіи съ которымъ я слишкомъ ничтоженъ, чтобы бороться, потому что онъ такъ могущъ, что всякое свое желаніе онъ превращаетъ въ дло, — подумаетъ что я проговорюсь, хотя бы я и поклялся молчать, никакія мои увренія, что я уважаю его, не помогутъ мн, если онъ подозрваетъ, что я могу его обезчестить и, что боясь, что я могу вогнать его въ краску, сдлавъ извстными его поступки, — онъ постарается уничтожить то, что можетъ сдлать это извстнымъ. Онъ наводнитъ всю страну враждебными силами и сдлается такъ страшенъ ужасами войны, что удивленіе изгонитъ храбрость изъ всей страны. Наши воины будутъ побждены прежде, чмъ примутся сопротивляться, и наши подданные будутъ наказаны за оскорбленіе, въ которомъ совсмъ не виноваты. Забота о нихъ, а не боязнь за себя (я только верхушка дерева, охраняющая и защищающая корни, которыми оно питается), пригнетаетъ мое тло и заставляетъ страдать мою душу и заране мучитъ того, кто хотлъ бы мучить Антіоха.

Входятъ: Геликанъ и другіе вельможи.

1-й вельможа. Да наполнятъ вашу доблестную грудь радость и покой.

2-й вельможа. И до самаго твоего возврата къ намъ да пребудутъ съ тобой покой и счастіе!

Геликанъ. Перестаньте, перестаньте, дайте слово опытности. Тотъ оскорбляетъ царя, кто льститъ ему, ибо лесть — грхъ, вздувающій пороки, тотъ, кому льстятъ, — не боле, какъ искра, которая прекращается въ пылающее пламя отъ раздуванія, между тмъ, какъ почтительное и умренное осужденіе приноситъ царямъ пользу, потому что они люди и могутъ ошибаться. Когда синьоръ Угодникъ говорить теб о мир, то знай, что онъ льститъ теб, ведя войну противъ твоей жизни. Принцъ, прости меня или, если хочешь, накажи, я не могу быть ниже моихъ колнъ.

Периклъ. Оставьте насъ однихъ, но позаботьтесь узнать какіе корабли и какіе грузы, готовые къ отплытію, находятся въ нашей гавани, а затмъ возвратитесь къ намъ (Вельможи уходятъ). Геликанъ, ты взволновалъ насъ: что видишь ты въ вашихъ взорахъ?

Гкликанъ. Хмурыя брови, грозный повелитель.

Периклъ. Если такая стрла свтится въ хмурыхъ бровяхъ властителя, то какже осмлился твой языкъ вызвать гнвъ на моемъ лиц?

Геликанъ. Какъ растенія осмливаются созерцать небо, питающее ихъ?

Периклъ. Ты знаешь, что я властенъ отнять у тебя жизнь.

Геликанъ. Я самъ наточилъ топоръ, теб остается только нанести ударъ.

Периклъ. Встань, прошу тебя, встань. Сядь, сядь, ты — не льстецъ, и я благодарю тебя за это. Да предохранить всемогущее небо царей, отъ того, чтобы они выслушивали перечисленіе ихъ недостатковъ, заткнувъ уши! Достойный совтникъ, достойный слуга принца, который своею мудростью заставляетъ принца быть твоимъ слугой, что ты хочешь, чтобы я сдлалъ?

Геликанъ. Чтобы ты терпливо переносилъ скорби, которыя ты-же самъ и создаешь себ.

Периклъ. Ты, Геликанъ, говоришь какъ врагъ, ты прописываешь мн лекарство, которое ты бы самъ опасался принять. Выслушай меня: я отправился въ Антіохію, гд, какъ ты знаешь, съ опасностью жизни я добивался славной красавицы, чтобы имть потомство, которое-бы было поддержкой властителей и радостью подданныхъ. Ея лицо было, на мои глаза, выше всякаго чуда, остальное (говорю теб на ухо) оказалось столь-же черно, какъ кровосмшеніе. Благодаря моимъ знаніямъ я угадалъ смыслъ загадки, и преступный отецъ, вмсто того, чтобъ поразить меня, принялся любезничать со мною, но ты вдь знаешь: бойся тирана тогда, когда онъ цлуетъ. Эта боязнь приняла во мн такіе размры, что я бжалъ подъ покровительствомъ благодатной ночи. Посл моего прибытія сюда, я много думалъ о томъ, что произошло, и о томъ, что еще можетъ послдовать. Я зналъ, что онъ тиранъ, а подозрнія тирановъ не только не уменьшаются, но даже быстро увеличиваются съ годами. Если онъ подозрваетъ, — а въ этомъ едва-ли можетъ быть сомнніе, — что я оповщу любопытный воздухъ, сколь многихъ доблестныхъ принцевъ онъ пролилъ кровь, чтобы сохранить тайну своего преступнаго ложа, — то, ради уничтоженія этой опасности, онъ наводнитъ всю страну войсками, подъ предлогомъ оскорбленія, которое будто-бы я ему нанесъ, и такимъ образомъ, по моей вин, если только это можно назвать виной, вс мои подданные будутъ подвергнуты ужасамъ войны, которая не щадитъ даже и невинныхъ. Моя заботливость о всхъ (со включеніемъ и тебя, который укоряетъ меня въ эту минуту)…

Геликанъ. Увы, государь!

Периклъ. Отогнала сонъ отъ глазъ моихъ, кровь отъ щекъ моихъ, погружая меня въ раздумье, и порождаетъ тысячи сомнній относительно того, какими средствами я могу остановить эту бурю, прежде чмъ она разразится, но, найдя лишь ничтожныя средства спасенія, я счелъ своимъ царственнымъ долгомъ сокрушаться объ этомъ.

Геликанъ. Ужь если ты, государь, далъ мн позволеніе говорить, то я буду говорить откровенно. Ты страшишься Антіоха и, по моему мннію, ты справедливо страшишься этого тирана, который или открытой войной, или какой-нибудь скрытой измной хочетъ лишить тебя жизни. А потому государь, путешествуй нкоторое время, пока его ярость и гнвъ не остынутъ, или пока судьба не перержетъ нить его жизни. Передай правленіе кому нибудь, а если передашь его мн, то знай, день врне не служитъ свту, какъ я буду служилъ теб.

Периклъ. Я не сомнваюсь въ твоей преданности, но если во время моего отсутствія онъ накинется на мои владнія?

Геликанъ. Тогда наша кровь покроетъ землю, которая, вмст съ нашимъ рожденіемъ, дала намъ и жизнь.

Перкилъ. Итакъ, Тиръ, я оставляю тебя и отправляюсь въ Тарсъ, гд буду ждать извстій отъ тебя, я буду располагать собой согласно твоимъ письмамъ. Заботу о благ моихъ подданныхъ, которая никогда не покидала меня, да и теперь не покидаетъ, — я довряю теб, котораго мудрость достаточно велика для такого труднаго дла. Полагаюсь на твое слово и не требую отъ тебя клятвы: кто не боится не сдержать слова, тотъ наврно измнитъ обоимъ. Будемъ жить каждый въ нашихъ сферахъ, правдиво и честно, такъ, чтобы время никогда не заставило насъ признать несправедливой эту двойную истину: что ты — образецъ подданнаго, а я — истинный принцъ (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Тиръ. Передняя во дворц.

Входитъ Тальярдъ.

Тальярдъ. Итакъ, вотъ и Тиръ, и вотъ дворецъ. Здсь-то я и долженъ умертвить царя Перикла, въ противномъ случа, я увренъ, что буду повшенъ, — плохое дло. Я теперь понимаю, что уменъ и разсчетливъ былъ тотъ малый, который, когда его спросили, какой милости онъ хочетъ отъ царя, отвчалъ, что хочетъ только одной милости: не знать никакихъ его тайнъ. Теперь я вижу, что у него тутъ быль свой резонъ, потому что, какъ только царь прикажетъ кому-нибудь сдлаться негодяемъ, онъ обязанъ, уже вслдствіе своей клятвы, быть негодяемъ.— Тс! Вотъ и тирскіе вельможи!

Входятъ, Геликанъ, Эсканъ и другіе.

Геликанъ. Вамъ излишне, мои товарищи, пэры Тира, разсуждать больше относительно отъзда нашего царя. Полномочъе, данное мн, и скрпленное его печатью, достаточно ясно отвчаетъ вамъ: онъ отправился путешествовать.

Тальярдъ (всторону). Какъ? Царь ухалъ?

Геликанъ. Если, однако, вы хотите знать, почему онъ отправился путешествовать, не попрощавшись съ вами, то на этотъ счетъ я дамъ вамъ кое-какія разъясненія. Когда онъ былъ въ Антіохіи…

Тальярдъ (всторону). Что скажетъ онъ объ Антіохіи?

Геликанъ. Царь Антіохъ (не знаю, но какой причин), почему-то былъ имъ недоволенъ, по крайней мр, такъ ему показалось, боясь, что онъ въ чемъ-либо согршилъ или провинился, чтобы показать, какъ это ему прискорбно, онъ захотлъ наказать самого себя и обрекъ себя на вс опасности моряка, которому ежеминутно грозитъ смерть.

Тальярдъ (всторону). Ну, и прекрасно, полагаю, что на этотъ разъ не буду повшенъ, даже если бы я и захотлъ, этого, но такъ какъ онъ ухалъ, то царю, конечно, будетъ пріятно, что, избгая опасностей суши, онъ погибаетъ въ мор. Я представляюсь имъ… Привтъ вельможамъ тирскимъ!

Геликанъ. Благородный Тальярдъ — желательный гость — какъ посолъ Антіоха.

Тальярдъ. Я являюсь отъ него съ порученіемъ къ царственному Периклу, но такъ какъ я узналъ, посл моего прибытія сюда, что вашъ царь отправился путешествовать неизвстно въ какія страны, то и порученіе мое должно возвратиться туда, откуда явилось.

Гелеканъ. Мы не имемъ никакой причины требовать его сообщенія, такъ какъ оно — не къ намъ, а къ нашему повелителю. Однако, прежде чмъ ты удешь, позволь намъ какъ друзьямъ Антіоха, угостить тебя въ Тир (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Тарсъ. Комната въ дон Правителя.

Входятъ: Клеонъ, Діониса и свита.

Клеонъ. Моя Діониса, отдохнемъ здсь и попробуемъ не забудемъ-ли мы своихъ страданій, разсказывая повсть страданій другихъ.

Діониса. Это было бы раздуваніемъ огня въ надежд потушить его, тотъ, кто срываетъ холмы потому только, что они слишкомъ высоки, уничтожая одинъ, воздвигаетъ другой, еще выше. О, мой несчастный другъ! Таковы и наши печали: теперь мы ихъ только чувствуемъ и видимъ опечаленными глазами, но, подобно обстриженному дереву, они разростаются все больше и больше.

Клеонъ. О, Діониса! Кто, нуждаясь въ пищ, не захочетъ сказать, что нуждается въ ней, или будетъ скрывать свой голосъ, пока не умретъ? Пусть наши языки и наше горе заставятъ воздухъ громко звучать про наши страданія, пусть ваши глаза оплакиваютъ его, пока наша грудъ не наберетъ достаточно воздуха, чтобы провозгласить ихъ еще громче, чтобы, если небо будетъ спать въ то время, когда его созданія страдаютъ, — разбудить его на помощь. Поэтому я стану разсказывать печали, испытанныя нами въ теченіи столь многихъ лтъ, а ты, если мн не достанетъ силъ говорить, — поддержи меня слезами.

Діониса. Я сдлаю, что могу.

Клеонъ. Въ этомъ Тарс, управленіе котораго находится въ моихъ рукахъ, еще такъ недавно царствовало полнйшее изобиліе, потому что богатства были разсяны даже и по его улицамъ, башни его поднимали свои головы, чтобы лобызать облака, а чужеземцы не могли осматривать ихъ безъ удивленія, его мужчины и женщины были такъ украшены всякими драгоцнностями, что могли быть зеркалами другъ для друга, его столы украшались съ такою поразительною роскошью, хотя не столько для ды, сколько для того, чтобы услаждать взоръ: всякая нищета въ немъ презиралась, а тщеславіе его возрасло до того, что даже и самое слово помощь, вызывало ненависть.

Діониса. О, да, это правда.

Клеонъ. Но посмотри, что можетъ сдлать небо! Вслдствіе внезапной перемны эти уста, которыя еще такъ недавно на земл, на неб, на воздух были безсильны удовлетворить и наполнить, хотя они обильно приносили имъ дань свою, подобно домамъ, — приходящимъ въ запустніе отъ недостатка жильцовъ, погибаютъ теперь отъ недостатка въ управленіи, эти неба, которыя, — не прошло еще и двухъ лтъ, — должны были придумывать, чмъ бы потшить вкусъ, теперь были бы рады и простому куску хлба, и вымаливаютъ его. Эти матери, которыя, чтобы насытить своихъ дтей, не считали ничего слишкомъ дорогимъ, теперь готовы сами пожирать малютокъ, столь любимыхъ ими. Зубы голода такъ заострены, что мужья и жены бросаютъ жребій, кому изъ нихъ первому умереть, чтобы продлить жизнь другого. Здсь плачетъ мужчина, тамъ — женщина, многіе умираютъ, а у тхъ, которые видятъ, какъ они погибаютъ, едва-ли хватаетъ силъ, чтобы хоронить ихъ. Не правда-ли все это?

Діониса. Наши ввалившіяся щеки и глаза свидтельствуютъ объ этомъ.

Клеонъ. О, еслибы города, упивающіеся до пресыщенія изъ чаши Изобилія, услышали наши рыданія въ оргіяхъ ихъ избытка! Вдь бдствіе Тарса можетъ достигнуть и ихъ!

Входитъ Вельможа.

Вельможа. Гд правитель?

Клеонъ. Онъ здсь. Говори, о какихъ еще несчастіяхъ ты приходишь сообщить такъ поспшно, ибо помощь слишкомъ далека отъ насъ, чтобы мы могли дождаться ея.

Вельможа. Мы замтили по сосдству съ нашими берегами нсколько большихъ кораблей, направляющихся къ нашему городу.

Клеонъ. Я такъ и думалъ. Несчастіе никогда не проходитъ безъ наслдника, который бы могъ унаслдовать ему. Такъ и у насъ. Какой-нибудь сосдній народъ, желая воспользоваться нашимъ бдствіемъ, нагрузилъ свои корабли многочисленными войсками, чтобы побить и безъ того уже побитыхъ и одержать побду надъ несчастными, какъ я, котораго такъ не трудно побдить.

Вельможа. Этого нечего бояться, потому что, если судить по разввающемуся блому флагу, они несутъ съ собою миръ и являются къ намъ какъ друзья, а не какъ враги.

Клеонъ. Ты говоришь такъ, какъ тотъ, кто не знаетъ, что самая красивая видимость скрываетъ самыя гнусныя намренія. Но пусть они являются къ намъ съ чмъ хотятъ и съ чмъ могутъ, — чего вамъ бояться? Могила — самая глубокая пропасть, и мы уже на полдорог къ ней. Ступай, скажи ихъ военачальнику, что мы ожидаемъ его здсь, чтобы узнать, зачмъ онъ является и откуда, и чего требуетъ.

Вельможа. Иду, мой повелитель (Уходитъ).

Клеонъ. Привтъ миру, если только онъ съ миромъ пришелъ, а если это война, то мы не въ силахъ сопротивляться.

Входитъ Периклъ со свитой.

Периклъ. Почтенный правитель, ибо намъ сказали, что, ты правитель, пусть наши корабли и наши многочисленные воины не будутъ для васъ огнемъ, зажженнымъ, чтобы устрашить васъ. Въ самомъ Тир еще мы узнали о вашихъ несчастіяхъ и видли бдствія на улицахъ вашего города. Мы являемся не ради того, чтобы прибавить новыя страданія къ вашимъ слезамъ, но, напротивъ того, чтобы облегчить ихъ бремя. Вы, можетъ быть, думаете, что наши корабли, подобно Троянскому коню, нагружены войной, кровавымъ походомъ, который угрожаетъ вамъ разореніемъ. Они нагружены хлбомъ для всхъ нуждающихся въ этомъ город и дарованіемъ жизни, уже полумертвымъ отъ голода.

Вс. Да покровительствуютъ вамъ боги Греціи! Мы будемъ молиться за васъ!

Периклъ. Встаньте, прошу васъ, встаньте. Мы требуемъ отъ васъ не почета, а любви и убжища для насъ, нашихъ кораблей и нашихъ людей.

Клеонъ. Если найдется здсь такой, который откажетъ вамъ въ этомъ требованіи, или мысленно отплатитъ вамъ неблагодарностью, — будь то наши жены, наши дти или мы сами,— пусть проклятіе неба и людей покараетъ ихъ гнусность! А до тхъ поръ (а этого никогда не случится, надюсь) — привтъ вашему высочеству въ нашемъ город и среди насъ.

Периклъ. Принимаемъ этотъ привтъ. Мы здсь погостимъ нкоторое время, пока наши звзды, до сихъ поръ еще угрожающія, не улыбнутся намъ (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА II.

Входитъ Гоуэръ.

Гоуэръ. Здсь вы видли могучаго царя, его дочь, вовлеченную имъ въ кровосмшеніе, и добродтельнаго принца, добродушнаго властителя, который окажется добродтельнымъ, какъ на словахъ, такъ и на дл. Поэтому будьте спокойны, какъ подобаетъ мужамъ, пока несчастія не минуютъ. Я покажу вамъ тхъ, которые въ горькія минуты ихъ царствованія, теряя кроху, пріобртаютъ цлыя горы. Добродтельный принцъ, о которомъ идетъ рчь (я ему даю мое благословеніе), все еще находится въ Тарс, гд всякій считаетъ священнымъ то, что онъ скажетъ, и гд въ воспоминаніе о томъ, что онъ сдлалъ, ему воздвигаютъ статую. Но теперь всти другого рода появляются передъ вашими глазами, а потому мн и не нужно больше говорить.

Нмая сцена.

Въ одну дверь входитъ Периклъ, разговаривая съ Клеономъ за ними слдуетъ свита. Въ другую дверь входитъ Гонецъ съ письмомъ Периклу, Периклъ показываетъ письмо Клеону, потомъ даетъ гонцу награду и посвящаетъ его въ рыцари. Периклъ, Клеонъ и прочіе расходятся въ разныя стороны.

Гоуэръ входитъ.

Гоуэръ. Добрый Геликанъ остался дома, но не такъ, какъ трутень, чтобы подать медъ, собранный другими, онъ всми силами старается уничтожать зло и поддерживать хорошее. исполняя волю своего принца, онъ извщаетъ его обо всемъ что случается въ Тир: что туда прізжалъ Тальярдъ съ преступными замыслами и съ тайнымъ намреніемъ умертвить его, и что въ Тарс ему не безопасно дольше оставаться. Исполняя этотъ совтъ, онъ снова пускается въ море, гд человку рдко бываетъ привольно. Такъ вотъ и теперь, втеръ принимается бушевать, громъ гремитъ вверху, внизу водная пропасть такъ разбушевалась, что корабль, который долженъ былъ его оберегать, разбивается и идетъ ко дну. А его, добраго принца, все потерявшаго, волны принимаются бросать изъ стороны въ сторону. Все погибло, люди и имущество, только онъ одинъ и спасся. Наконецъ, Фортуна, уставши длать зло, выбросила его на берегъ, чтобы облегчить ему его положеніе. И вотъ онъ идетъ, но не спрашивайте стараго Гоуэра, котораго разсказъ и безъ того уже слишкомъ длиненъ, — что затмъ послдовало (Уходитъ).

СЦЕНА І.

Пептаполисъ. Морской берегъ.

Входитъ вся мокрый Периклъ.

Периклъ. Укротите вашу злобу, разгнванныя звзды неба! Втеръ, дождь, громъ, помните, что земной человкъ есть существо, которое должно уступать вамъ, и я, какъ требуетъ того моя природа, повинуюсь вамъ. Увы! Mope бросило меня на скалы, носило меня отъ одного берега къ другому и оставило мн дыханіе лишь для того, чтобы размышлять о неминуемой смерти. Пусть же величіе вашего могущества, лишивъ принца всего его достоянія, выброшеннаго изъ вашей водной могилы, удовольствуется тмъ, что позволить ему покойно умереть, вотъ все, что онъ отъ васъ требуетъ.

Входятъ три рыбака.

1-й рыбакъ. Эй, колпакъ!

2-й рыбакъ. Эй, иди сюда и вытаскивай сть.

1-й рыбакъ. Ну, подвигайся, дырявые штаны, говорятъ теб!

3-й рыбакъ. Что ты говоришь, хозяинъ?

1-й рыбакъ. Посмотри только, какъ ты подвигаешься! Иди, иди я потащу тебя багромъ.

3-й рыбакъ. Да вотъ, хозяинъ, я все думалъ о тхъ бдныхъ людяхъ, которые сейчасъ погибли на нашихъ глазахъ.

1-й рыбакъ. Увы! бдныя души! У меня сердце надрывалось, когда я слышалъ ихъ отчаянные крики, съ которыми они обращались къ намъ, чтобы мы ихъ спасли, тогда какъ мы и сами-то едва спаслись.

3-й рыбакъ. Вотъ то-то и есть, разв я не предсказывалъ теб бурю, когда увидлъ кричавшихъ и рзвившихся дельфиновъ? Говорятъ, что они на половину мясо, на половину рыба. Чортъ бы ихъ побралъ! Какъ только они показываются, такъ я и ожидаю, что придется выкупаться. Хозяинъ, я все себя спрашиваю, какъ это рыбки живутъ въ мор?

1-й рыбакъ. Да такъ же, какъ и люди на земл: большія пожираютъ малыхъ. Ни съ чмъ другимъ не могу я сравнить вашихъ богатыхъ скаредовъ, какъ съ китомъ, который, играя, гонитъ передъ собой всякую мелюзгу и кончаетъ тмъ, что проглатываетъ ихъ однимъ глоткомъ. Мн приходилось слыхать, что и на земл бываютъ такіе киты, которые не перестаютъ открывать глотку до тхъ поръ, пока не проглотятъ и приходъ, и церковь, и башню, и колокола, и все.

Периклъ. Хорошая мораль!

3-й рыбакъ. Ну, хозяинъ, еслибъ я былъ звонаремъ, я-бы пожелалъ непремнно быть на колокольн въ тотъ день.

2-й рыбакъ. Зачмъ, парень?

3-й рыбакъ. Потому что тогда китъ и меня-бы проглотилъ, и когда-бы я очутился въ его живот, я бы принялся звонить изъ всхъ силъ и звонилъ-бы до тхъ поръ, пока китъ не отбросилъ-бы назадъ и колоколъ, и башню, и церковь, и приходъ. Но если-бы добрый царь Симонидъ былъ согласенъ со мною…

Периклъ. Симонидъ?

3-й рыбакъ. Мы бы очистили землю отъ этихъ трутней, которые таскаютъ медъ у пчелъ.

Периклъ. Какъ мтко, однако, эти рыбаки угадываютъ, по этимъ жильцамъ моря, снабженнымъ плавательными перьями. человческіе пороки. Какъ они умють извлекать изъ ихъ воднаго царства все, что люди могутъ одобрять или порицать! — да поможетъ вамъ Богъ, честные рыбаки!

2-й рыбакъ. Честные? А кто этой такой, парень? Если ты такимъ святымъ называешь ныншній день, то егобы слдовало совсмъ вычеркнуть изъ календаря и никто не сталъ-бы его праздновать.

Периклъ. Вотъ, видите, море выбросило меня на вашъ берегъ.

2-й рыбакъ. Однако, какимъ мерзкимъ пьяницей было море, когда выбросило тебя на нашу дорогу.

Периклъ. Человкъ, которымъ втры и волны играли точно мячикомъ, въ этой огромной игр, умоляетъ васъ сжалиться надъ нимъ, умоляетъ васъ тотъ, который прежде никогда не просилъ милостыни.

1-й рыбакъ. Не умешь, дружище, просить милостыню? Въ нашей греческой стран добываютъ гораздо боле нищенствомъ, чмъ мы работой.

2-й рыбакъ. А ловить рыбу умешь?

Периклъ. Я никогда этимъ не занимался.

2-й рыбакъ. Ну, такъ ты можешь быть увренъ, что умрешь съ голоду, потому что но ныншнему времени ничего не добудешь, если не будешь ловить.

Периклъ. Я уже забылъ о томъ, чмъ я былъ, а что я теперь, о томъ научаетъ меня нужда: я человкъ, окоченвшій отъ холода, кровь въ моихъ жилахъ застыла и во мн осталось не боле жизни, какъ сколько нужно, чтобы языкомъ попросить вашей помощи. Если вы мн откажете въ ней, то, когда я умру, позаботьтесь похоронить меня, такъ какъ я человкъ.

1-й рыбакъ. Когда умрешь? Да сохранятъ тебя отъ этого боги! Тутъ у меня есть накидка, бери ее и согрйся. Да ты, я вижу, ловкій малый. Ну, пойдемъ къ намъ, по праздникамъ у насъ будетъ мясо, въ постъ — рыба, да кром того, пудинги да блины. Очень будемъ теб рады.

Периклъ. Благодарю тебя.

2-й рыбакъ. Послушай-ка, другъ, вдь ты сказалъ, что не умешь просить милостыню?

Периклъ. Я только умолялъ васъ.

2-й рыбакъ. Умолялъ! Ну, въ такомъ случа и я стану умолять, можетъ такимъ образомъ улизну отъ порки.

Периклъ. А разв у васъ нищихъ порятъ?

2-й рыбакъ. Ну, не всхъ, не всхъ, потому что еслибы всхъ нищихъ пороли, то я бы не хотлъ никакой другой должности, кром должности порщика. Ну, я пойду, хозяинъ, вытащить сти (Уходятъ два рыбака).

Периклъ. Какъ идетъ эта честная веселость ихъ трудовой жизни!

1-й рыбакъ. А знаешь ты, пріятель, гд находишься?

Периклъ. Не совсмъ.

1-й рыбакъ. Ну, такъ я скажу теб: эту страну зовутъ Пентаполисомъ, а нашего царя — добрымъ Симонидомъ.

1-й рыбакъ. Да, и онъ заслужилъ такое названіе за его мирное царствованіе и хорошее правленіе.

Периклъ. Да, онъ счастливый царь, если оть своихъ подданныхъ получилъ названіе добраго за свое правленіе. А далеко его дворецъ отъ этого берега?

1-й рыбакъ. Да полдня дороги будетъ, и скажу теб, что у него еще красивая дочь, а завтра — день ея рожденія. По этому случаю многіе принцы и рыцари, которые съхались со всхъ концовъ свта, будутъ ломать копья въ ея честь на турнир.

Периклъ. Еслибы мое счастье ровнялось моимъ желаніямъ, то я бы хотлъ быть однимъ изъ нихъ.

1-й рыбакъ. Э, парень, все должно быть такъ, какъ-можетъ быть, и чего человкъ пріобрсти не можетъ, онъ все-таки можетъ домогаться, напримръ, женской любви.

Два рыбака возвращаются, таща сти.

2-й рыбакъ. Помоги, хозяинъ, помоги! Въ сти застряла рыба, какъ право бднаго человка въ суд. Трудно будетъ вытащить. А! вылзла таки и превратилась въ заржавленные латы!

Периклъ. Въ латы, пріятели? Позвольте мн посмотрть на нихъ. Благодарю тебя, судьба, что посл всхъ несчастій ты даешь мн возможность немного поправиться. Эти латы моя собственность, они — часть моего наслдства. Ихъ мн завщалъ отецъ, передъ самою смертью, съ такими словами: ‘Береги ихъ, Периклъ, они были щитомъ между мною и смертью’. Потомъ. указывая мн на поручни, онъ прибавилъ: ‘Они спасли мн жизнь, сохрани ихъ, пусть сохранятъ тебя боги въ подобной-же крайности, они могутъ защитить тебя’. Гд бы я ни былъ, тамъ были и эти латы: такъ дорожилъ я ими! И такъ было до тхъ поръ, пока жестокое море, никого не щадящее, не отняло ихъ отъ меня въ своемъ неистовств. Но успокоившись, оно, мн возвращаетъ ихъ.— Благодарю тебя. Мое крушеніе уже не такъ ужасно, потому что наслдство моего отца отыскалось.

1-й рыбакъ. Что ты хочешь этимъ сказать, пріятель?

Периклъ. Я прошу васъ, друзья, уступите мн это латы, которые нкогда принадлежали царю. Я узнаю ихъ по этому знаку. Царь этотъ любилъ меня нжно, и я хочу ихъ имть изъ любви къ нему. Затмъ, я попрошу васъ отвести меня ко двору вашего повелителя, гд, въ этихъ латахъ, я могу явиться дворяниномъ, и если когда-нибудь моя несчастная судьба поправится, я заплачу вамъ за вашу доброту, а до тхъ поръ буду вашимъ должникомъ.

1-й рыбакъ. Какъ? Разв ты хочешь сражаться на турнир за принцессу?

Периклъ. Я покажу, каковъ я вооруженный.

1-й рыбакъ. Ну, бери латы, и да помогутъ теб боги!

2-й рыбакъ. Это такъ, но только вотъ что, пріятель, это вооруженіе вдь мы соорудили теб. изъ грубой матеріи волнъ. За это мы имемъ цраво на нкоторое вознагражденіе. Надюсь, пріятель, что если повезетъ теб, ты вспомнишь, кому ты этимъ обязанъ.

Периклъ. Врь мн, я никогда этого не забуду.— А теперь, благодаря вамъ, я облекся въ сталь. Несмотря на все разбойничество моря, этотъ брилліантъ солидно прикрпленъ къ моей рук. Его цной я добуду коня, красота котораго восхититъ зрителей. Одного только не достаетъ, пріятель, — пары чепраковъ.

2-й рыбакъ. Мы теб добудемъ, я теб дамъ мой лучшій плащь и провожу тебя ко двору.

Периклъ. Теперь пусть честь будетъ единственнею цлью всхъ моихъ усилій. Или въ этотъ день я возстану снова, или-же прибавлю еще одно несчастіе къ несчастію (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Тамъ-же. Терраса передъ ареной. Съ одной стороны палатки для царя, принцессы, вельможъ, дамъ и пр.

Входятъ Симонидъ, Таиса, вельможи и свита.

Симонидъ. Рыцари, готовы-ли вы приступить къ битв?

1-й вельможа. Готовы, мой повелитель. Они ждутъ только твоего появленія, чтобы представиться теб.

Симонидъ. Скажи имъ, что мы готовы и что наша дочь, въ честь которой устроено это торжество, уже сидитъ здсь, какъ дитя красоты, созданное природой, чтобы люди любовались и восторгались имъ (Вельможи уходятъ).

Таиса. Твои похвалы, мой царственный отецъ, значительно выше моего ничтожнаго достоинства.

Симонидъ. Такъ оно должно быть, ибо принцы созданы небомъ по его образцу, подобно тому, какъ драгоцнныя каменья теряютъ свой блескъ, когда они находятся въ пренебреженіи, такъ и принцы утрачиваютъ свое значеніе, если къ нимъ не питаютъ уваженія. А теперь, моя дочь, теб предстоитъ честно объяснить достоинство каждаго рыцаря, посредствомъ его девиза.

Таиса. Желая поддержать мою честь, я постараюсь это сдлать.

Входитъ рыцарь съ оруженосцемъ, вдвоемъ они проходятъ черезъ всю сцену. Оруженосецъ преклоняетъ передъ принцессой щитъ рыцаря.

Симонидъ. Кто первый являющійся?

Таиса. Рыцарь изъ Спарты, доблестный отецъ, въ девиз его щита — черный эіопъ, указывающій на солнце, съ надписью: Zux tua vita mlhi.

Симонидъ. Истинно любитъ тебя тотъ, кто получаетъ свою жизнь отъ тебя.

Проходитъ второй рыцарь.

А кто второй?

Таиса. Принцъ изъ Македоніи, мой царственный отецъ, съ девиз его щита — вооруженный рыцарь, побжденный дамой, испанская надпись гласитъ: Fiu por dulzura que por fuerza.

Проходитъ третій рыцарь.

Симонидъ. Кто третій?

Таиса. Третій — рыцарь изъ Антіохіи, въ его девиз лавровый рыцарскій внокъ, съ надписью: Me pompoe prevexit apex.

Проходитъ четвертый рыцарь.

Симонидъ. А четвертый кто?

Таиса. Горящій факелъ, обращенный внизъ, надпись гласитъ: Quod me alit, me extinguit

Симонидъ. Этимъ онъ хочетъ сказать, что красота иметъ всяческую власть надъ нимъ, она можетъ и воспламенить, и убить его.

Проходитъ пятый рыцарь.

Таиса. У пятаго рука окружена тучами, держащая кусокъ золота, испытываемаго на оселк, съ надписью: Sic spectanda fides.

Проходитъ шестой рыцарь.

Симонидъ. А кто шестой и послдній, самъ представляющій свой щитъ съ такою ловкостію?

Таиса Онъ, кажется, чужестранецъ, въ девиз его — засохшая втка, только на верхушк зеленая, надпись гласятъ. In hac spe vivo.

Симонидъ. Славное вооруженіе. Изъ жалкаго положенія, въ которомъ онъ, повидимому, находится, можно заключить, что онъ надется, что его счастье можетъ снова зацвсти, благодаря теб.

1-й вельможа. Ему бы слдовало быть чмъ либо получше того, на что указываетъ его вншность, судя по ржавымъ его доспхамъ, онъ больше привыкъ къ палк, чмъ къ копью.

2-й вельможа. Конечно, онъ можетъ быть иностранцемъ, потому что является на этотъ благородный турниръ въ странномъ вооруженіи.

3-й вельможа. Онъ нарочно далъ заржавть своимъ доспхамъ съ тмъ, чтобы сегодня вычистить ихъ пескомъ.

Симонидъ. Безумно осуждать человка по одной лишь его наружности. Но постойте, рыцари выступаютъ. Отправимся въ галлерею.

(Уходятъ. За сценой шумъ и крики: ‘Жалкій рыцарь’).

СЦЕНА III.

Тамъ-же. Зала во дворц. Накрытые столы для пира.

Входятъ: Симонидъ, Таиса, вельможи, дамы, рыцари, свита.

Симонидъ. Рыцари, говорить вамъ, что мы привтствуемъ васъ съ удовольствіемъ, было бы излишне. Перечислять въ начал книги вс ваши доблестные подвиги, какъ на заглавномъ лист, ваши воинскія доблести, — всего этого, конечно, вы не ожидаете отъ меня, можетъ быть даже это было бы неприлично, потому что доблесть говоритъ сама за себя. Приготовьтесь-же повеселиться, ибо пиршеству подобаетъ веселье. Вы мои гости.

Таиса. Но ты, мой гость и рыцарь, вручаю теб этотъ побдный лавровый внокъ и внчаю тебя царемъ этого счастливаго дня.

Периклъ. Я обязанъ, принцесса, больше случайности, чмъ моему достоинству.

Синонидъ. Называй это какъ хочешь, но день все-таки остается за тобой, и здсь, надюсь, нтъ никого, кто бы теб завидовалъ. Образуя художниковъ, искусство пожелало, чтобы были хорошіе, но также и превосходные художники, а ты — любимйшій изъ его учениковъ… Ну, царица этого празднества (потому что ты, дочь моя, дйствительно царица) займи свое мсто. А ты, маршалъ, разсади другихъ, каждаго по его сану.

Рыцарь. Великую честь длаетъ намъ добрый Симонидъ.

Симонидъ. Ваше присутствіе радуетъ наши дни, мы любимъ доблесть, потому что кто ненавидитъ доблесть, ненавидитъ и боговъ.

Маршалъ. Рыцарь, вотъ твое мсто.

Периклъ. Другой былъ бы достойне его.

1-й рыцарь. Не противься, рыцарь: мы дворяне и не способны ни въ сердц своемъ, ни глазами завидовать высшимъ и пренебрегать низшими.

Периклъ. Ты правъ, любезный рыцарь.

Синонидъ. Садись, садись, рыцарь, садись… (всторону). Клянусь Юпитеромъ, царемъ помышленій, удивляюсь, что, думая о немъ, я не могу проглотить ни куска.

Таиса. Клянусь Юноной, этой царицей браковъ, вс блюда, къ которымъ я прикасаюсь, кажутся мн безвкусными, потому что я желаю, чтобы онъ былъ моей пищей. Нтъ сомннія, это прекраснйшій дворянинъ.

Симонидъ. Онъ только провинціальный дворянинъ, онъ совершилъ не больше другихъ рыцарей, переломилъ одно или два копья. Объ этомъ и говорить не стоитъ.

Таиса. Онъ мн кажется алмазомъ передъ стекломъ.

Периклъ. Этотъ царь для меня точь въ точь какъ портретъ моего отца, онъ говоритъ мн, что въ своей слав и онъ былъ также окруженъ. Возсдали принцы, подобно звздамъ, у его трона, а онъ былъ солнцемъ, которому вс они поклонялись. Вс, видвшія его, меньшія свтила склоняли свои короны передъ его превосходствомъ, а сынъ его — не боле, какъ свтящійся черпакъ среди ночи, свтящій во мрак, но не при свт. Я вижу, что время — царь людей, ибо оно ихъ творецъ и могила ихъ, оно даруетъ имъ только то, что само хочетъ, а не то, чего они просятъ.

Симонндъ. Ну, что, рыцарь, весело теб?

1-й рыцарь. Кто можетъ не веселиться въ твоемъ царственномъ присутствіи?

Симонидъ. Вотъ кубокъ, наполненный до самаго края (какимъ вы любите пить за здоровье вашихъ дамъ)! Пью за ваше здоровье!

Рыцари. Благодаримъ васъ, государь.

Симонидъ. Погодите. Вотъ этотъ рыцарь уже слишкомъ иметъ грустный видъ, точно празднество нашего двора совсмъ не соотвтствуютъ его достоинствамъ. Не правда-ли, Таиса?

Таиса. Да какое мн до него дло, отецъ?

Симонидъ. О, послушай, дочь: принцы на земл должны уподобляться богамъ на неб, воздающимъ щедро всякому, являющемуся чествовать ихъ, а принцы, не длающіе этого, подобны комарамъ, которые длаютъ много шуму, а когда ихъ убьютъ, поражаютъ своимъ ничтожествомъ. А поэтому, чтобы усладить его грезы, скажи ему, что изъ этого кубка мы пьемъ за его здоровье.

Тааиса. Увы! отецъ, мн неприлично быть такой смлой съ иноземнымъ рыцаремъ, онъ мое предложеніе можетъ почесть себ оскорбленіемъ, потому что мужчины принимаютъ на нескромность любезности женщины.

Симонидъ. Это что еще? Длай то, что я теб приказываю, или ты разсердишь меня.

Таиса (всторону). Клянусь богами, онъ не могъ мн сдлать большаго удовольствія.

Симонидъ. А также скажи ему, что мы желаемъ знать, изъ какой онъ страны, какъ его имя и какое происхожденіе.

Таиса. Царь, мой отецъ, пьетъ, рыцарь, за твое здоровье.

Периклъ. Благодарю его.

Таиса. И желаетъ теб столько же крови для жизни.

Периклъ. Благодарю и его, и тебя я съ удовольствіемъ отвчаю ему тмъ-же.

Таиса. Кром того, онъ желаетъ знать отъ тебя, изъ какой ты страны, какого происхожденія и какъ твое имя.

Периклъ. Я — дворянинъ изъ Тира, мое имя — Периклъ. Я изучалъ искусства и военное дло, отправившись искать за моремъ счастія, я лишился, благодаря бурному морю, моихъ кораблей и моихъ людей и, посл крушенія, меня выбросило на этотъ берегъ.

Таиса. Государь, онъ благодаритъ тебя, его зовутъ Периклъ, онъ — дворянинъ изъ Тира. Вслдствіе несчастія въ мор, онъ лишился своихъ кораблей и своихъ людей и былъ выброшенъ на этотъ берегъ.

Симонидъ. Клянусь богами, я жалю о его несчастіяхъ и постараюсь развлечь его въ его грустныхъ думахъ. Мы, господа, слишкомъ засидлись и теряемъ драгоцнное время, требующее другихъ развлеченій. Ваши доспхи вполн соотвтствуютъ солдатскому танцу, я не допускаю отговорки, что ихъ столь шумная музыка слишкомъ груба для дамскаго слуха, потому что он любятъ мужчинъ какъ въ доспхахъ, такъ и въ постели.

Рыцари пляшутъ.

Отлично! Отлично! Просьба прекрасно исполнена! Подойди, рыцарь, вотъ дама, которая желала бы попрыгать съ вами, а въ Тир, я слыхалъ, вы, рыцари, отличные мастера заставлять прыгать дамъ и славитесь умніемъ плясать.

Перикдъ. Дйствительно такъ, государь, т, которые упражняются въ этомъ искусств.

Симонидъ. О, ужь не означаетъ-ли это, что вы хотите вжливо отказаться? (Рыцари и дамы пляшутъ). Ну, довольно, довольно. Рыцари, благодаримъ васъ всхъ, вс вы отличились (къ Периклу). А ты лучше всхъ. Эй, пажи! Огня! Проводитъ рыцарей въ ихъ комнаты! (Съ Периклу). А теб я веллъ приготовить комнату подл нашей.

Периклъ. Я къ твоимъ услугамъ, государь.

Симонидъ. Принцы! теперь ужь слишкомъ поздно, чтобы бесдовать о любви, я вдь знаю, что вы разсчитывали на это. А потому пусть каждый отправляется на покой, а завтра вс, какъ кто можетъ, будетъ хлопотать объ успх (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Тиръ. Комната въ дом правителя.

Входятъ: Геликанъ и Эсканъ.

Геликанъ. Нтъ, Эсканъ, узнай отъ меня, что Антіохъ былъ виновенъ въ кровосмшеніи, а потому всемогущіе боги не захотли дольше откладывать наказаніе, которое ему ужъ уготовили, и которое онъ заслужилъ за свое гнусное преступленіе. Будучи на самой верхушк и въ полномъ блеск своей славы, когда онъ сидлъ съ своей дочерью въ самой драгоцнной колесниц, съ неба сошелъ огонь и скорчилъ ихъ тла до ужаса, ибо ихъ тла издавали такой смрадъ, что даже т, которые восхищались ими, глядя на нихъ, не хотли теперь похоронить ихъ своими руками.

Эсканъ. Какъ все это странно!

Геликанъ. Однако, это было только справедливо, потому что хотя этотъ царь и былъ великъ, его величье не могло его уберечь отъ небесной стрлы и его грхъ получилъ должное возмездье.

Эсканъ. Да, это правда.

Входятъ трое вельможъ.

1-й вельможа. Вотъ видите, никто другой, ни въ совт, ни въ частной бесд не пользуется такимъ довріемъ.

2-й вельможа. Этого нельзя переносить дольше безъ порицанія.

3-й вельможа. И да проклятъ будетъ тотъ, кто не поможетъ намъ въ этомъ.

1-й вельможа. Слдуйте за мною. Доблестный Геликанъ, на пару словъ.

Геликанъ. Вы ко мн обращаетесь? Очень радъ. Здравствуйте господа.

1-й вельможа. Знай, что наше недовольство дошло до крайности и должно обнаружиться.

Геликанъ. Ваше недовольство? Чмъ? Не оскорбляйте принца, котораго вы любите.

1-й вельможа. Не оскорбляй самъ себя, благородный Геликанъ. Если принцъ живъ, устрой такъ, чтобы мы могли привтствовать его или узнать, въ какой счастливой стран онъ живетъ. Если онъ обитаетъ еще въ этомъ мір, мы отправимся искать его, если онъ упокоился въ могил, мы его тамъ найдемъ. Мы должны знать это положительно, если онъ живъ, онъ долженъ нами управлять, если онъ мертвъ, мы должны оплакивать его и прибгнуть къ свободному новому избранію.

2-й вельможа. Вроятне всего, по нашему мннію, что онъ умеръ и, зная, что государство, оставшееся безъ головы, точно красивое зданіе безъ крыши, скоро разваливается, мы будемъ повиноваться, какъ новому монарху, теб, благородный дворянинъ, теб, который лучше всхъ уметъ и управлять, и царствовать.

Вс. Да здравствуетъ, благородный Геликанъ.

Геликанъ. Ради дла чести повремените съ вашимъ избраніемъ, если вы любите принца Перикла, повремените. Еслибы я уступилъ вашему желанію, я бы кинулся въ море, гд на одну минуту спокойствія приходятся цлыя часы тревоги. Позвольте-же мн просить васъ примириться съ отсутствіемъ вашего царя еще въ теченіе двнадцати мсяцевъ. Если по истеченіи этого срока онъ не возвратится, то я съ терпніемъ понесу старческое ярмо, которое вы мн навязываете. По крайней мр, если я не въ состояніи буду получить отъ васъ это доказательство вашей любви ко мн, — идите, какъ подобаетъ благороднымъ людямъ и врнымъ подданнымъ на поиски принца. Если найдете его и убдите его возвратиться, вы будете точно алмазы въ его корон.

1-й вельможа. Безуменъ тотъ, кто не покоряется мудрости. Этотъ совтъ даетъ намъ благородный Геликанъ, и мы отправимся на поиски.

Геликанъ. И такъ, вы насъ любите, мы васъ любимъ и пожимаемъ другъ другу руки. Когда сановники живутъ въ такомъ согласіи, государству нечего бояться (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Пентаполисъ. Комната во дворц.

Входятъ: съ одной стороны, Симонидъ, читая письмо съ другой Рыцари.

1-й рыцарь. Доброе утро, доброму Симониду.

Симонидъ. Рыцари, отъ имени моей дочери я долженъ вамъ заявить, что раньше двнадцати мсяцевъ она не хочетъ ршиться на брачную жизнь. Причина такого ршенія извстна ей одной, я не могъ ее узнать.

2-й рыцарь. А не можемъ-ли мы повидаться съ нею?

Симонидъ. Ни въ какомъ случа, это совершенно невозможно, такъ какъ она заперлась въ своей комнат и никого не пускаетъ. Она въ теченіе двнадцати мсяцевъ хочетъ еще сохранить ливрею Діаны. Она въ этомъ дала обтъ очамъ Цинтіи и поклялась своею двственною честью не нарушать его.

3-й рыцарь. Какъ бы тяжело ни было намъ прощаться, мы принуждены проститься съ вами (Уходятъ).

Симонидъ. Итакъ, мы ихъ отправили. А теперь, посмотримъ письмо дочери. Въ немъ она мн говоритъ, что выйдетъ за незнакомаго рыцаря или же не увидитъ больше ни дня, ни свта. Сударыня, это очень хорошо: твой выборъ согласуется съ моимъ, я очень радъ этому, но какъ она начинаетъ здсь распоряжаться! Она даже и не спрашиваетъ, будетъ-ли это мн пріятно или нтъ. Но все равно: ея выборъ я одобряю и препятствій не стану длать. А! вотъ и онъ… Будемъ притворствовать.

Входитъ Периклъ.

Периклъ. Всяческаго счастія доброму Симониду.

Синонндъ. И теб также, благородный рыцарь, очень теб обязанъ за твою прекрасную музыку прошлою ночью, мой слухъ, увряю тебя, никогда еще не наслаждался столь сладостной гармоніей.

Периклъ. Только по расположенію ко мн, а не по достоинству ты меня такъ восхваляешь.

Симонидъ. Ты, рыцарь, — настоящій учитель музыки.

Периклъ. Напротивъ, я худшій изъ учениковъ, мой добрый повелитель.

Симонидъ. Я хочу спросить тебя объ одномъ: что думаешь ты, рыцарь, о моей дочери?

Периклъ. Я думаю, что она достойнйшая изъ всхъ принцессъ.

Симонидъ. И къ тому же она красива, не правда-ли?

Периклъ. Какъ прекрасный лтній день удивительно красива.

Симонидъ. Моя дочь, рыцарь, очень хорошаго о теб мннія, да, именно такъ, рыцарь, до того хорошаго, что непремнно хочетъ, чтобы ты былъ ея учителемъ, а она — твоей ученицей. А потому обрати на это вниманіе.

Периклъ. Я недостоинъ быть ея учителемъ.

Симонидъ. Она не такъ думаетъ, вотъ прочитай лучше ея письмо.

Периклъ (всторону). Что это такое? Письмо, что она любитъ тирскаго принца? Ну, это хитрая ловушка царя на мою жизнь (къ нему). О, великодушный повелитель, не старайся запутать несчастнаго чужеземнаго рыцаря, который никогда не осмливался даже и подумать о томъ, чтобы любить твою дочь, и только довольствовался тмъ, что старался оказывать ей всяческое уваженіе.

Симонидъ. Ты околдовалъ мою дочь, ты негодяй.

Периклъ. Клянусь всми богами, ничего этого не было. Никогда мысль моя не стремилась къ такой гнусности, никогда мои поступки не обнаруживали ничего такого, что могло бы возбудить или ея любовь ко мн, или твое негодованіе.

Симонидъ. Измнникъ, ты лжешь.

Периклъ. Измнникъ?

Симонидъ. Да, измнникъ.

Периклъ. Я бы возвратилъ эту ложь въ самую глотку всякаго, кто бы меня назвалъ такъ, еслибы только онъ не былъ царемъ.

Симонидъ. Клянусь богами, я одобряю его неустрашимость.

Периклъ. Мои поступки такъ же благородны, какъ и мои мысли, въ нихъ никогда не было ничего низкаго. Я прибылъ ко двору твоему ради чести, не для того, чтобы возмутиться противъ ея требованій, а потому всякому, кто иначе обо мн думаетъ, этотъ мечъ докажетъ, что онъ вратъ чести.

Симонидъ. Не правда. Но вотъ и дочь моя, — она сама можетъ засвидтельствовать.

Входитъ Таиса.

Периклъ. О, если ты дйствительно такъ-же добродтельна какъ прекрасна, — объясни твоему разгнванному отцу: умолялъ-ли когда-нибудь мой языкъ, писала-ли когда-нибудь моя рука, хоть одно слово о любви къ теб.

Таиса. Ахъ, рыцарь, еслибы ты и сдлалъ это, то кто-бы могъ оскорбиться тмъ, что мн пріятно?

Симонидъ. Э, сударыня, неужели ты такъ ршительна? (всторону). Я очень этому доволенъ, въ глубин моего сердца (къ ней). Ну, я тебя смирю, я заставлю тебя повиноваться. Ты осмливаешься, безъ моего согласія, отдавать свою любовь какому то иностранцу! (всторону). Который, изъ всего того, что я о немъ знаю, можетъ быть ровной крови со мной (къ ней). Ну, такъ слушай-же меня, ты должна подчинять свою волю моей… И ты, рыцарь, слушай, ты долженъ подчиниться мн, или же я сдлаю изъ васъ… мужа и жену… Ну, хорошо, ваши руки и ваши уста должны скрпить этотъ договоръ… А теперь, когда они соединились, я расторгъ вс ваши надежды.. И къ еще большему ужасу… да благословитъ васъ Богъ!.. Ну, что? довольны вы?

Таиса. Да, если только ты меня любишь, рыцарь.

Периклъ. Какъ мою жизнь или какъ кровь, которая ее питаетъ.

Симонндъ. Какъ! Вы согласны?

Оба. Да, если будетъ угодно вашему величеству.

Симонидъ. Это мн до такой степени угодно, что я сейчасъ-же и обвнчаю васъ, а затмъ немедленно отправляйтесь въ постель.

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

Входитъ Гоуэръ.

Гоуэръ. Теперь сонъ наступилъ вмсто раута, въ дворц слышно только одно храпніе, которое еще громче отъ пресыщенія роскошнйшей свадебной трапезой. Кошка, съ глазами горящими какъ уголь, усаживается передъ мышиной дыркой, и сверчки распваютъ у самой печки, радуясь сухости. Гименей отвелъ невсту на ложе, гд, потерявъ свою двственность, она зачала ребенка. Будьте внимательны, и пусть время, столъ быстро протекшее, будетъ немедленно заполнено вашимъ богатымъ воображеніемъ. Нмое представленіе я объясню словами.

Нмая сцена.

Изъ одной двери входятъ Периклъ и Симонидъ со свитой, Гонецъ встрчается съ ними, преклоняетъ колна и даетъ Периклу письмо. Периклъ показываетъ письмо Симониду. Вельможи преклоняются передъ Перикломъ. Тогда входятъ: Таиса, беременная, и Лихорида, Симонидъ показываетъ письмо своей дочери, она выражаетъ радость: она и Периклъ прощаются съ царемъ и затмъ вс уходятъ.

Входитъ Гоуэръ.

Гоуэръ. По всмъ пустыннымъ и дикимъ странамъ старательно ищутъ Перикла, по четыремъ противоположнымъ угламъ, соединяющимъ свтъ, со всевозможной быстротой: и лошади, и корабли, и большія издержки помогаютъ поискамъ. Наконецъ, изъ Тира ко двору Симонида (такъ какъ молва помогла этимъ дятельнымъ розыскамъ) пришло письмо слдующаго содержанія: ‘Антіохъ и его дочь умерли, граждане Тира хотли возложить корону Тира на голову Геликана, но онъ не захотлъ этого, онъ поспшилъ успокоить возмутившихся, говоря имъ, что если царь Периклъ не возвратится въ теченіе двнадцати мсяцевъ, то онъ покорится ихъ ршенію и приметъ корону’. Эти всти, прибывъ въ Пентаполисъ породили радость въ сосднихъ странахъ, и вс восклицали, ликуя: ‘Нашъ предполагаемый наслдникъ есть царь. Кто-бы могъ мечтать объ этомъ? Кто-бы могъ подумать объ этомъ? ‘Короче говоря, Периклъ долженъ возвратиться въ Тиръ. Его царица, беременная, заявляетъ желаніе (кто могъ бы его не исполнить?) сопровождать его. Мы пропустимъ слезы и печали разставанія! Она беретъ съ собою Лихориду, свою кормилицу, и вотъ они въ мор. Ихъ корабль несется по волнамъ Нептуна. Киль прорзалъ уже полпути, но расположеніе Фортуны снова мняется: сдой Сверъ разразился такой бурей, что, подобно ныряющей утк, желающей спастись, несчастный корабль то подымается, то опускается. Принцесса кричитъ и отъ испуга мучится родами. Что затмъ слдуетъ въ этой ужасной бури, объясняется само собой. Я ничего не разсказываю — представленіе можетъ отлично объяснить остальное, но не могло бы объяснить, что я сказалъ. Въ вашемъ воображеніи представьте себ, что эта сцена изображаетъ корабль, на палуб котораго Периклъ, кидаемый моремъ, появляется и говоритъ (Уходитъ).

СЦЕНА I.

Палуба корабля.

Входитъ Периклъ.

Периклъ. О, богъ этой громадной пустыни, укроти эти волны, ополаскивающія сразу и небо, и адъ, ты, повелвающій втрамъ, заключи ихъ въ бронзу, вызвавъ ихъ изъ этой пучины! О, заставь замолчать эти оглушающіе и ужасные громы, погаси потихоньку эти внезапныя срныя молніи!.. О, Лихорида, что длается съ моею царицей? О, буря, уже не хочешь ли ты выхлестать себя всю ядовито? Свистокъ матроса, подобно шепоту на ухо смерти, — не слышенъ!.. Лихорида! Луцина! О, божественная покровительница и повитуха, — къ тмъ, которыя взываютъ къ теб ночью, опусти свою божественность — на нашъ ныряющій корабль и сократи мученія моей царицы!.. Ну, что, Лихорида?..

Входитъ Лихорида съ рубежомъ на рукахъ.

Лихорида. Вотъ существо слишкомъ юное для такого мста, если бы у него было пониманіе, оно бы умерло со страха, какъ, вроятно я умру. Возьми на руки эту частицу твоей умершей жены.

Периклъ. Какъ! Какъ!.. Лихорида?

Лихорида. Терпніе, добрый государь, не вторь бур. Вотъ все, что остается отъ твоей царицы, — маленькая дочка, изъ любви къ ней, будь мужемъ и не отчаявайся.

Периклъ. О, боги! Зачмъ заставляете вы насъ любить ваши роскошные дары и сейчасъ-же отнимаете ихъ? Мы, живущіе здсь, не отнимаемъ то, что даемъ, и въ этомъ мы поступаемъ лучше васъ.

Лихорида. Терпніе, добрый государь, во имя этого бремени.

Периклъ. Еслибы только теперь твоя жизнь была безмятежна! Потому что никогда еще у ребенка не было боле бурнаго рожденія. Еслибы природа твоя была добрая и кроткая! потому что никогда еще въ свт дочь принца не привтствовалась такъ грубо. Еслибы твое будущее было счастливо! У тебя было такое бурное рожденіе, какое только могло теб сдлать огонь, воздухъ, вода, земля и небо, соединенные вмст, чтобы возвстить міру твой выходъ изъ материнскаго чрева, потеря, которую ты понесла съ самаго начала, не можетъ быть вознаграждена ничмъ, что ты можешь найти въ этой жизни… Да бросятъ на нее свой благосклонный взоръ добрые боги!

Входятъ два матроса.

1-й матросъ. Ну, какъ твое мужество, государь? Да сохранитъ тебя, Господь!

Периклъ. Мужества у меня достаточно. Я не боюсь бури, самое худшее зло она уже совершила мн. Однако, изъ любви къ этому бдному ребенку, столь неопытному мореплавателю, я бы желалъ, чтобы она стихла.

1-й матросъ. Эй, ты, ослабь канаты! Не слышишь, что ли?.. Дуй, буря, разрывай себя!

2-й матросъ. Еслибы только мы могли попасть въ открытое море, а тамъ мирныя, соленыя волны могутъ цловаться хотя бы и съ луной, это меня нисколько не безпокоитъ.

1-й матросъ. Государь, вашу царицу надо выбросить на бортъ, море расходилось, втеръ бушуетъ, — они не успокоятся до тхъ поръ, пока корабль не освободится отъ мертвеца.

Периклъ. Это только предразсудокъ.

1-й матросъ. Извини, государь, мы это всегда наблюдаемъ въ мор и крпко придерживаемся этого обычая. Поэтому, уступи намъ, ее непремнно сейчасъ же надо бросить за бортъ.

Периклъ. Ну, длайте, какъ хотите… Несчастная царица!

Лихорида. Вотъ она лежитъ мертвая, государь.

Периклъ. Ужасная родильная постель была у тебя, моя дорогая, ни свта, ни огня, непріязненныя стихіи тебя совсмъ забили, у меня нтъ даже времени схоронить тебя въ освященной могил, тебя необходимо сейчасъ же бросить въ илъ морей, какъ только ты будешь положена въ гробъ тамъ, вмсто надгробнаго памятника и неугасаемыхъ лампадъ, бьющій фонтанами китъ и ревущія волны будутъ давить твое тло, лежащее среди простыхъ раковинъ. Лихорида, скажи Нестору, чтобы онъ принесъ мн ароматы, чернилъ и бумаги, мою шкатулку и мои драгоцнности, и скажи также Никандру, чтобы онъ принесъ мн плетеный сундукъ, положи ребенка на подушку и бги, пока я буду благочестиво прощаться съ нею. Ну, скоре, женщина! (Лихорида уходитъ).

2-й матросъ. Государь, подъ палубой у насъ уже имется совсмъ готовый, осмоленный ящикъ.

Периклъ. Благодарю тебя. Матросъ, скажи мн, какой это берегъ?

2-й матросъ. Мы находимся близъ Тарса.

Периклъ. Направимся туда, матросъ, вмсто того, чтобы хать по направленію къ Тиру. Когда мы можемъ добраться до этого берега?

2-й матросъ. Къ разсвту, если втеръ стихнетъ.

Периклъ. Ну, такъ направляйся въ Тарсъ. Тамъ я увижусь съ Клеономъ, потому что ребенокъ не въ состояніи выдержать путешествія до Тира, тамъ я оставлю дитя заботливой кормилиц. Отправляйся, добрый матросъ, я сейчасъ вынесу тло (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Эфесъ. Комната въ дом Церимона.

Входитъ: Церимонъ, слуга и нсколько человкъ, претерпвшихъ крушеніе.

Церимонъ. Эй, Филемонъ!

Входитъ Филемонъ

Филемонъ. Ты меня звалъ, господинъ?

Церимонъ. Разведи огонь и дай пость этимъ бднымъ людямъ, ночь была бурная и свирпая.

Слуга. Подобныхъ ночей я видлъ много, но никогда еще мн не приходилось пережить такой ужасной ночи.

Церимонъ. Твой господинъ умретъ до твоего возвращенія, ничего въ мір не можетъ его спасти. Отдай это аптекарю и скажи, какъ оно будетъ дйствовать (Филемонъ, слуга и потерпвшіе крушеніе уходятъ).

Входятъ два господина.

1-й господинъ. Добраго утра.

2-й господинъ. Добраго утра твоей милости.

Церимонъ. Господа, что васъ подняло такъ рано?

1-й господинъ. Наши дома, расположенные въ одиночку на берегу моря, были поколеблены, точно землетрясеніемъ, казалось, что самыя толстыя балки ломались и что все сейчасъ же рухнетъ. Ужасъ и удивленіе заставили меня убжать изъ дому.

2-й господинъ. Вотъ причина, которая заставила насъ потревожить тебя такъ рано, а вовсе не изъ желанія рано встать.

Церимонъ. О, да, ты правъ.

1-й господинъ. Но я сильно удивляюсь, что твоя милость, имющая вокругъ себя столь роскошныя удобства, такъ рано стряхнули золотой сонъ отдохновенія. Странно, что человкъ ищетъ безпокойства безъ малйшаго вынужденія.

Церимонъ. Я всегда думалъ, что добродтель и знаніе — боле драгоцнные дары, чмъ знатность и богатство, беззаботные наслдники могутъ опозорить и разстроить послднія два, но первыхъ ожидаетъ безсмертіе, длающее человка богомъ. Вы знаете, что я всегда изучалъ медицину, проникнувъ въ тайны этого искусства, справляясь съ авторитетами, а также благодаря постоянной практик, я освоился съ цлебными свойствами, находящимися въ растеніяхъ, металлахъ и камняхъ, и я могу говорить о разстройствахъ, которымъ подвергается природа, и о средствахъ, излечивающихъ ихъ. Это доставляетъ мн гораздо большее удовлетвореніе и боле истинное наслажденіе, чмъ жажда колеблющихся почестей и упрятываніе богатствъ въ шелковые мшки на радость глупцовъ и смерти.

2-й господинъ. Ты распространилъ на весь Эфесъ свою благотворительность и сотни людей, исцленныхъ тобою, называютъ себя твоими созданіями, и не только твое знаніе и труды, но также и твой кошелекъ, всегда открытій, стяжалъ доброму Церимону такую славу, что никогда время…

Входятъ двое слугъ съ ящикомъ.

1-й слуга. Такъ. Поставь его сюда.

Церимонъ. Что это такое?

2-й слуга. Господинъ, этотъ ящикъ только что былъ выброшенъ моремъ на нашъ берегъ. Онъ наврно принадлежитъ какому-нибудь разбитому кораблю.

Церимонъ. Поставьте на полъ, мы его сейчасъ осмотримъ.

2-й господинъ. Этотъ ящикъ похожъ на гробъ.

Церимонъ. Во всякомъ случа, онъ очень тяжелъ. Мы его сейчасъ вскроемъ. Если желудокъ моря переполнился золотомъ, то вслдствіе счастливаго требованій случая оно изрыгнуло его на насъ.

2-й господинъ. Это такъ.

Церимонъ. Какъ тщательно онъ законопаченъ и засмоленъ! И его выбросило море?

Слуга. Никогда еще не видалъ я такой громадной волны, какъ та, которая бросила его на берегъ.

Церимонъ. Ну, вскрывайте… Тише! тише! Какъ прелестно онъ пахнетъ!

2-й господинъ. Удивительное благоуханіе!

Церимонъ. Самое удивительное, касавшееся когда-либо моихъ ноздрей… Боже праведный! Что это? трупъ?

1-й господинъ. Какъ странно!

Церимонъ. Завернутый въ роскошную ткань, облитый бальзамами и обложенный мшками, полными благовонныхъ травъ!.! А, записка!.. Аполлонъ! Научи меня разобрать эти письмена (Читаетъ).

Здсь я заявляю,

(Если когда-либо этотъ гробъ будетъ выброшенъ на землю),

Что я, царь Периклъ, лишился

Этой царицы, боле драгоцнной, чмъ вс сокровища міра.

Кто найдетъ ее, пусть похоронитъ.

Она была царскою дочерью.

Кром этихъ сокровищъ, которыя вознаградятъ его за трудъ,

Боги да наградятъ его за его состраданіе!

Если ты еще живъ, Периклъ, то твое сердце должно быть растерзано отъ печали… Это случилось ныншней ночью.

2-й господинъ. Очень вроятно.

Церимонъ. Да, наврное этой ночью. Посмотри, какой свжій видъ у нея… Какъ безжалостны были т, которые бросили ее въ море! Разведите по близости огонь, принесите мн изъ моего кабинета вс мои коробки. Смерть можетъ насиловать природу въ теченіе многихъ часовъ, и однако, огонь жизни еще можетъ возстановить угнетенныя чувства. Я слыхалъ объ одномъ египтянин, который цлыхъ семь часовъ былъ безъ жизни и, однако, былъ приведенъ къ жизни старательнымъ уходомъ.

Входитъ слуга съ коробками, бльемъ и огнемъ.

Хорошо, хорошо! Огонь и блье!.. Хотя музыка, которую мы имемъ, плоха и груба, — пусть играютъ, прошу тебя… Дай еще склянку!.. Ну, чурбанъ, поворачивайся… Эй, музыка!.. Прошу васъ, дайте ей больше воздуха… Господа, эта царица будетъ жива, дыханіе уже возобновляется, въ этомъ безчувственномъ состояніи она была не боле пяти часовъ. Смотрите, какъ въ ней разцвтаетъ снова цвтокъ жизни!

1-й господинъ. Небо умножаетъ черезъ тебя свои чудеса и прославляетъ тебя на вчныя времена.

Церимонъ. Она жива! Посмотрите, ея вки, эти ларцы этихъ божественныхъ брилліантовъ, утраченныхъ Перикломъ, начинаютъ раздвигать бахрому блестящаго золота. Брилліанты чистйшей воды снова появляются, чтобы удвоить драгоцнности этого міра. О, живи и заставь насъ плакать при разсказ о твоей судьб, столь же дивной, какъ и ты!

Таиса. О, дорогая Діана, гд я? Гд супругъ мой? Какіе это люди?

2-й господинъ. Не странно-ли все это?

1-й господинъ. Чрезвычайно странно.

Церимонъ. Потише, дорогой сосдъ! Помогите мн перенести ее въ сосднюю комнату… Блье! Теперь нужна самая большая осторожность, потому что возвратъ въ прежнее состояніе будетъ ея смертью… Идите, идите, и да поможетъ намъ Эскулапъ (Уходятъ, унося Таису).

СЦЕНА III.

Тарсъ. Комната въ дом Клеова.

Входятъ: Периклъ, Елеонъ, Діониса и Лихорида съ Мариной на рукахъ.

Периклъ. Благороднйшій Клеонъ, мн необходимо хать. Двнадцать мсяцевъ прошло, и теперь въ Тир миръ очень ненадеженъ. Ты и твоя прекрасная жена, примите отъ меня благодарность моего сердца. Боги даруютъ вамъ остальное!

Клеонъ. Стрлы твоей судьбы, поранившія тебя смертельно, сильно задли и насъ.

Діониса. О, прекраснйшая царица! Отчего безжалостная судьба не захотла, чтобы ты привезъ ее сюда! Она бы осчастливила мои взоры!

Периклъ. Мы должны покоряться вол боговъ. Еслибы даже я и могъ ревть и бсноваться также, какъ море, все-таки конецъ былъ бы тотъ же. Мою милую малютку Марину (которую я назвалъ такъ потому, что она родилась въ мор), я поручаю вашему состраданію и оставляю ее, какъ дочь вашей заботливости, прося васъ дать ей царственное воспитаніе, соотвтственно ея рожденію.

Елеонъ. Не бойся ничего, государь, но будь увренъ, что, снабдивъ великодушно всю нашу страну хлбомъ (за что народъ благословляетъ тебя и теперь), тебя будутъ помнить въ твоей дочери. Если пренебреженіе ею унизитъ меня, то народъ, спасенный тобою, заставитъ меня вспомнить о долг. Но если моей природ понадобится понужденіе, то боги вымстятъ это на мн и на близкихъ мн, и на всемъ моемъ потомств.

Периклъ. Врю теб, твоя честь и доброта ручаются мн въ этомъ и безъ всякихъ клятвъ. До ея замужества, прекрасная Діониса, клянусь свтлой Діаной, которой вс мы поклоняемся, ножницы не коснутся моихъ волосъ, хотя бы люди видли въ этомъ одно лишь упрямство съ моей стороны. Итакъ, оставляю васъ. Добрая Діониса, осчастливьте меня заботливостью о моемъ дитяти.

Діониса. У меня самой есть дочь, но она не будетъ мн дороже твоей, мой государь.

Периклъ. Благодарю тебя. Мои мысли и молитвы съ тобой.

Клеонъ. Мы проводимъ тебя до морского берега и тамъ отдадимъ тебя во власть улыбающемуся Нептуну и доброжелательнымъ втрамъ неба.

Периклъ. Принимаю твое предложеніе. Идемъ, прекрасная дама. О, не проливай слезъ, Лихорида, не проливай! Присматривай за твоей маленькой госпожей, отъ которой зависитъ вся твоя будущность! Идемъ, друзья (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Эфесъ. Комната въ дом Церимона.

Входятъ: Церимонъ и Таиса.

Церимонъ. Госпожа, этотъ свитокъ и эти драгоцнности находились вмст съ тобой въ гробу. Они принадлежатъ теб. Извстенъ-ли теб этотъ почеркъ?

Таиса. Да, это почеркъ моего супруга. На корабль я вошла, — это я хорошо помню, — въ самомъ конц моей беременности, но разршилась-ли я тамъ, клянусь всми богами, — не могу сказать. Но до тхъ поръ, пока Перикла, моего законнаго супруга, я не увижу, я облекусь въ одежды весталки и откажусь отъ всхъ радостей.

Церимонъ. Госпожа, если такова твоя цль, какъ ты говоришь, то храмъ Діаны не очень далекъ отсюда, тамъ ты можешь жить до конца твоей жизни. Если хочешь, то моя племянница будетъ тамъ прислуживать теб.

Таиса. Только моя благодарность и будетъ наградой всмъ вамъ. Хотя мои добрыя желанія велики, но даръ ничтоженъ (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Входитъ Гоуэръ.

Представьте себ, что Периклъ въ Тир, гд былъ встрченъ съ восторгомъ, какъ онъ этого желалъ. Его скорбную царицу мы оставимъ въ Эфес, посвятившую себя служенію Діан. А теперь перенесемся мысленно къ Марин, которую наша быстро-мняющаяся сцена должна найти въ Тарс, изучающей, подъ руководствомъ Клеона, музыку и искусства, она пріобрла, благодаря прекрасному образованію, вс прелести, что сдлало ее предметомъ самаго восторженнаго поклоненія. Но увы! Чудовище зависти, слишкомъ часто подкапывающееся подъ заслуженную славу, старается лишить жизни Марину можемъ измны. Въ этомъ-то именно род и есть у нашего Клеона дочь, вполн уже созрвшая для замужества. Эта двица называется Филотена, въ нашей исторіи за врное выдается, что она всегда желала быть вмст съ Мариной, — плела-ли она своими длинными тонкими, красивыми, точно снгъ блыми пальчиками размотанный шелкъ, ранила-ли она острой иголкой полотно, которое отъ каждой такой раны длалось еще крпче, пла ли она въ сопровожденіи лютни и заставляла своимъ пніемъ умолкать ночную птицу, всегда стонущую жалобно, восхваляла-ли она своимъ богатымъ и краснорчивымъ перомъ Діану, свою богиню, — Филотена во всемъ старается соперничать съ совершеннйшей Мариной, какъ еслибы ворона могла соперничать съ паосской голубицей близной перьевъ. Марина получаетъ вс хвалы, какъ долгъ должный ей, а не какъ даръ. Это до такой степени погружаетъ въ мракъ вс прелести Филотены, что жена Клеона, побуждаемая необыкновенной завистью, замышляетъ на жизнь Марины. Это убійство оставитъ ея дочь безъ соперницы. Этому гнусному замыслу благопріятствуетъ смерть Лихориды и проклятія Діониса уже иметъ подъ руками жестокое орудіе, готовое нанести ударъ. Рекомендую вашему вниманію событіе еще нерожденное. Крылатое время я могу только подгонять къ хромающему ходу моей римы, но и въ этомъ я бы никогда не усплъ, еслибы ваша мысль не сопровождала меня. Діониса появляется съ Леониномъ, убійцею (Уходятъ).

СЦЕНА I.

Тарсь. Открытое мсто близь морского берега.

Входятъ: Діониса и Леонинъ.

Діониса. Не забывай своей клятвы, ты поклялся сдлать это. Всего одинъ ударъ, — и о немъ никто никогда не узнаетъ. Такъ скоро ты ничего не можешь сдлать, что принесло-бы теб такъ много выгодъ. Не допусти, чтобъ холодная совсть, воспламеняя въ груди твоей любовь, воспламенила ее до нжности, не позволяй состраданія, отъ котораго отказываются даже женщины разжалобить себя, но будь воиномъ твоего ршенія.

Леонинъ. Я исполню дло, однако, она все-таки прелестное созданіе.

Діониса. Тмъ боле она достойна того, чтобы боги приняли ее въ свои селенія. Она идетъ сюда, оплакивая смерть своей старой кормилицы. Ты ршился?

Леонинъ. Я ршился.

Входитъ Марина съ корзиной цвтовъ.

Марина. Нтъ, я сорву съ земли ея покровы и усыплю твою могилу цвтами, желтые, голубые и красные, фіалки и ноготки, какъ ковромъ, покроютътвою могилу до послднихъ дней лта. О, горе мн, бдной двушк, рожденной въ бур, во время которой умерла моя мать! этотъ міръ для меня точно постоянная буря, уносящая меня далеко отъ моихъ друзей.

Діониса. Какъ, Марина? Ты одна? Какъ могло случиться, что моя дочь не съ тобой? Не изсушай свою кровъ печалью, разв нтъ у тебя кормилицы во мн! О, Господи! Какъ измнилось твое лицо отъ печали! Ну, полно-же полно! Дай мн эти цвты, пока море не испортило ихъ. Погуляй съ Леониномъ. Воздухъ здсь свжъ и рзокъ, онъ возбуждаетъ аппетитъ. Ну, Леонинъ, подай ей руку и погуляй съ нею.

Марина. Нтъ, прошу тебя, я не хочу лишить тебя твоего прислужника.

Діониса. Полно, полно! Я люблю царя, твоего друга и тебя больше, чмъ можетъ любить чужое сердце. Каждый день мы ждемъ его сюда, когда онъ прійдетъ и найдетъ такимъ исхудалымъ наше сокровище, достойное всяческихъ похвалъ, онъ раскается, что совершилъ такое длинное путешествіе, и станетъ упрекать насъ, меня и моего супруга, въ томъ, что мы недостаточно заботились о теб. Ну, прошу тебя, погуляй и будь по-прежнему весела, сохрани эту красоту, которая восхищаетъ взоръ молодыхъ и старыхъ… Не безпокойся обо мн, я могу и одна возвратиться домой.

Марина. Ну, хорошо, я пойду, только безъ всякой охоты.

Діониса. Ступай, ступай! Я знаю, что это теб полезно. Погуляй, Леонинъ, съ ней, по крайней мр, съ полчаса. Не забудь, что я теб говорила.

Леонинъ. Будь покойна.

Діониса. Оставляю тебя не надолго, моя дорогая, прошу тебя, гуляй потихоньку, не разгорячай себ кровь. Я вдь должна о теб заботиться.

Марина. Благодарю тебя (Діониса уходитъ). Это западный втеръ дуетъ?

Леонинъ. Юго-западный.

Марина. Когда я родилась, дулъ сверный втеръ.

Леонинъ. Да?

Марина. Мой отецъ, говорила моя кормилица, совсмъ не боялся, онъ кричалъ матросамъ: ‘Дружнй, ребята!’ и натягивая канаты, обдиралъ свои царственныя руки. Обхвативъ руками мачту, онъ устоялъ противъ моря, которое почти разломало палубу.

Леонинъ. Когда это было?

Марина. Когда я родилась. Никогда еще волны и втеръ не свирпствовали такъ. Одного матроса, закрплявшаго паруса, сбросило въ море. ‘А! ты уходишь отъ насъ^!‘ закричалъ кто-то, и вс быстро и ловко соскочили съ снастей и бросились къ корм, боцманъ свиститъ, капитанъ зоветъ и этимъ только увеличиваетъ суматоху.

Леонинъ. Ну, хорошо. Довольно. Читай молитву.

Марина. Что ты хочешь сказать?

Леонинъ. Если теб нужно немного времени на молитву, то я теб даю его. Молись, но недолго, потому что у боговъ — тонкій слухъ и я поклялся, что кончу дло быстро.

Марина. Какъ? Ты хочешь меня убить?

Леонинъ. Да, чтобы угодить моей госпож.

Марина. Зачмъ она желаетъ, чтобы меня убили? Клянусь, на сколько могу припомнить, я никогда не сдлала ей никакого зла, никогда я не сказала дурного слова, не сдлала никакого зла ни одному живому существу, поврь, я никогда не убила мыши, не тронула мухи, когда случайно я наступала ногой на червяка, я объ этомъ плакала. Чмъ-же я ее оскорбила? Зачмъ ей нужна моя смерть? Чмъ моя жизнь можетъ быть ей опасна?

Леонинъ. Я обязанъ исполнить порученіе, а не разсуждать о немъ.

Марина. Ты ни за что въ мір не исполнишь его, я въ этомъ уврена. У тебя такое славное лицо, и глаза твои говорятъ, что у тебя доброе сердце. Еще недавно, я видала какъ ты получилъ рану, разнимая двухъ дравшихся, это длало теб честь, будь-же и теперь такимъ. Твоя госпожа хочетъ моей смерти, а ты стань между нами и спаси меня, несчастную, спаси боле слабую.

Леонинъ. Я поклялся и исполню.

Пока Марина отбивается отъ него, входятъ два пирата.

1-й пиратъ. Стой, негодяй! (Леонинъ убгаетъ).

2-й пиратъ. Добыча, добыча!

3-й пиратъ. Пополамъ, пріятели, пополамъ! Уведемъ ее поскоре на корабль (Пираты уходятъ съ Мариной).

СЦЕНА II.

Близь того-же мста.

Входитъ Леонинъ.

Леонинъ. Эти разбойники находятся въ услуженіи знаменитаго пирата Вальдеса, они захватили Марину. Ну, чтожь? Пусть себ узжаетъ! На возвратъ нтъ ни малйшей надежды. Я поклянусь, что она убита и что ее бросилъ въ море… Однако, подожду, можетъ быть, они удовольствуются тмъ, что потшатся ею, не увозя ее съ собою. Если она останется, то, обезчещенная ими, будетъ убита мною (Уосодитъ).

СЦЕНА III.

Митилены. Комната въ дом разврата.

Входятъ Хозяинъ, его жена и Засовъ.

Хозяинъ. Засовъ!

Засовъ. Хозяинъ?

Хозяинъ. Хорошенько обыщи рынокъ, Митилены полны гуляками. Много денегъ потеряли мы за это время, по недостатку двокъ.

Хозяинъ. Никогда еще намъ такъ недоставало этихъ тварей. Всего только три жалкихъ и есть у насъ, да и он не могутъ больше того, что могутъ, вслдствіе безпрестанной работы, он почти совсмъ сгнили.

Хозяинъ. Намъ нужны свженькія, хотя бы и дорогонько пришлось заплатить за нихъ. Если нтъ въ дл добросовстности, то никакое дло не будетъ процвтать.

Жена. Правда твоя, изъ выращиваемыхъ бдныхъ незаконныхъ, многого не сдлаешь, я и то, кажется, штукъ одиннадцать такихъ выходила…

Засовъ. Ну, да, цлыхъ одиннадцать, а потомъ уходила ихъ! Такъ значитъ обыскать рынокъ?

Жена. А то какъ же? Товаръ, который мы имемъ, будетъ разнесенъ въ клочки даже при малйшемъ втр, такъ он износились.

Хозяинъ. Правда твоя, говоря по совсти, он совсмъ ненадежны. Бдный трансильванецъ, который былъ съ толстою двченкой, такъ-таки и умеръ.

Засовъ. Да, она проворно его уходила, она сдлала изъ него жаркое для червей, ну, я пойду на рынокъ (Уходить).

Хозяинъ. Три или четыре тысячи секиновъ — хорошій капиталецъ, чтобы жить припваючи, бросивъ нашъ промыселъ.

Жена. А зачмъ бросать промыселъ? Разв въ старости зазорно промышлять?

Хозяинъ. Э, да вдь добрая-то слава приходить не такъ какъ прибыль, да и прибылъ не перевшиваетъ опасности, а потому, если въ молодости мы можемъ сколотить порядочное состояньице, то лучше запереть двери на ключъ. Кром того наши плохія отношенія къ богамъ, — еще причина, чтобы мы поскоре отказались отъ нашего промысла.

Жена. Ну, другіе-то гршатъ не меньше нашего.

Хозяинъ. Не меньше нашего! Еще бы! Пожалуй, и больше нашего, но нашъ промыселъ хуже. Да онъ и не ремесло, не торговля… Но вотъ и Засовъ.

Входятъ: Засовъ, пираты и Марина.

Засовъ. Подвигайся. Почтеннйшіе, вы говорите, что она двушка?

1-й пиратъ. Не сомнвайтесь въ этомъ.

Засовъ. Хозяинъ, мн пришлось порядкомъ-таки дать за эту штучку, которую вы видите, если она годится вамъ — отлично, а если не годится — пропалъ мой задатокъ.

Хозяинъ. А иметъ-ли она, Засовъ, особенныя качества?

Засовъ. Лицо у ней пріятно, говоритъ она складно и носитъ прекрасныя платья, чего больше вамъ еще нужно? принять ее можно.

Хозяинъ. А цна ей какая, Засовъ?

Засовъ. Изъ тысячи золотыхъ, я не могъ выторговать ни одного.

Хозяинъ. Ну, хорошо, ступайте за мной, любезнйшіе, вы сейчасъ-же и получите ваши деньги. Жена, уведи ее и разскажи ей, что она должна длать, чтобы какъ-нибудь не сглупила въ обращеніи (Хозяинъ и пираты уходятъ).

Жена. Засовъ, запиши ея примты: цвтъ волосъ, сложеніе, ростъ, возрастъ, ея двственность, за которую мы ручаемся, и кричи: ‘кто больше дастъ за нее, тому она и достанется’. Такая двственность обошлась бы дорого, если бы ныншніе мужчины походили на прежнихъ. Длай, что теб велятъ.

Засовъ. Сейчасъ будетъ сдлано (Уходитъ).

Марина. Увы! Отчего Леонинъ такъ медлилъ, такъ колебался? Онъ долженъ былъ убить меня безъ всякихъ словъ! Или отчего эти пираты слишкомъ добрые, не выбросиля меня за бортъ отыскивать мою мать?

Жена. О чемъ ты горюешь, красавица?

Марина. О томъ, что я красавица.

Жена. Ну, вотъ еще! Вдь красотой-то наградили тебя боги.

Марина. Я не виню ихъ за это.

Жена. Хорошо еще, что ты попала въ мои руки, у меня ты будешь жить припваючи.

Марина. Тмъ хуже для меня, если я выскользнула изъ рукъ, въ которыхъ я была уврена, что умру.

Жена. И у меня ты заживешь весело.

Марина. Нтъ.

Жена. Наврное, и познакомишься со всякаго сорта мужчинами. Весело теб будетъ жить, у тебя будутъ мужчины всякихъ сложеній. Какъ? ты затыкаешь себ уши?

Марина. Вдь ты — женщина?

Жена. А что-же ты хочешь, чтобы я была? Не женщина?

Марина. Честной женщиной или совсмъ не женщиной.

Жена. Ужь не хочешь-ли отвдать плетки, дура? Вижу, что придется мн съ тобой повозиться. Ну, полно, теб, молодая жердушка, ты должна длать то, что я теб прикажу.

Марина. О, сжальтесь надо мною, боги.

Жена. Если богамъ угодно, чтобы надъ тобой сжалились мужчины, то найдутся мужчины, чтобы тебя утшать, питать, веселить… Засовъ, кажется, вернулся.

Входитъ Засовъ.

Ну, что, оповстилъ ты на рынк?

Засовъ. Перечислилъ даже вс волосы у ней, и голосомъ изобразилъ ея портретъ.

Жена. Ну, а скажи-ка, прошу тебя, въ какомъ расположеніи нашелъ ты народъ, въ особенности молодой?

Засовъ. Да, что! Они слушали меня, какъ бы слушали завщаніе своего отца. У одного испанца сейчасъ же потекли слюнки при этомъ описаніи, и онъ, не долго думая, сейчасъ же и отправился въ постель.

Жена. Онъ непремнно придетъ завтра, въ самыхъ лучшихъ своихъ манжетахъ.

Засовъ. Сегодня же вечеромъ, сегодня вечеромъ придетъ. А знаешь, хозяйка, того француза, у котораго подкашиваются колнки?

Жена. Какого? Мосье Вероля?

Засовъ. Его самаго, какъ только онъ услышалъ мое оповщеніе, ему захотлось подпрыгнуть, но онъ заохалъ отъ боли, и поклялся, что придетъ посмотрть на нее.

Жена. Ну, и отлично, отлично. Онъ занесъ сюда свою болзнь, здсь и возобновляетъ ее. Ужь я знаю, что онъ придетъ подъ нашу снь, чтобы выставить свои кровь на солнце.

Засовъ. Что же, если бы здсь были путешественники всхъ народовъ, мы всхъ бы ихъ залучили такой вывской.

Жена. Подойди-ка ко мн, милочка, прошу тебя. Счастье идетъ къ теб на встрчу. Послушай меня хорошенько: ты должна длать какъ бы съ неудовольствіемъ то, что будешь длать охотно, и какъ бы пренебрегая барышомъ, когда барышъ будетъ большой. Оплакивай жизнь, которую ведешь, этимъ ты возбудишь жалость твоихъ любовниковъ, эта жалость рдко не породитъ хорошаго о теб мннія, а хорошее ихъ мнніе наврное принесетъ теб прибыль.

Марина. Я тебя не понимаю.

Засовъ. Ну, веди ее, хозяйка, веди, нужно прогнать у ней эту стыдливость знакомствомъ съ дломъ.

Хозяйка. Да, твоя правда, надо прогнать, и невсты вдь со стыдомъ приступаютъ къ тому, на что законное имютъ право.

Засовъ. Да, одн со стыдомъ, а другіе такъ и совсмъ безъ стыда. Но знаешь, хозяйка, ужь если я добылъ теб этотъ кусочекъ…

Хозяйка. Значитъ, можешь себ отрзать малую толику съ вертела…

Засовъ. Значитъ, могу?

Хозяйка. Никто и не отрицаетъ этого. Ну, милая, твой нарядъ мн нравится.

Засовъ. Нарядъ хорошій и перемнять его не надо.

Хозяйка. Засовъ, оповстивъ город новость, оповсти, какая у насъ есть теперь жиличка, отъ этого ты ничего не потеряешь. Когда природа создавала эту штучку, она хотла теб добра. Расписывай, какое у насъ есть совершенство, и ты получишь жатву отъ своихъ словъ.

Засовъ. Увряю тебя, хозяйка, и громъ не расшевелитъ такъ быстро угрей, какъ моя похвала объ этой красавиц расшевелитъ развратниковъ. Я приведу нсколько человкъ на ночь.

Хозяйка. Ну, иди за мной.

Марина. Если огонь жжетъ, если ножи ржутъ, если воды глубоки, я сохраню мой двственный поясъ. Діана, помоги мн въ этомъ.

Хозяйка. Какое намъ дло до Діаны. Ну, что, идешь, что-ли (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Тарсъ. Комната въ дом Клеона.

Входятъ: Діониса и Клеонъ.

Діониса. Да ты съ ума сошелъ! Разв можно раздлать то, что сдлано?

Клеонъ. О, Діониса! Никогда еще ни солнце, ни луна не созерцали такого убійства.

Діониса. Ты скоро, должно-быть, превратишься въ бшеннаго.

Клеонъ. Еслибы я былъ властелиномъ всей безграничной вселенной, я бы отдалъ ее, чтобы раздлать то, что было сдлано. О, два, не столь благородная по происхожденію, сколь благородная своими добродтелями, принцесса, достойная, въ глазахъ безпристрастной справедливости, самой прекрасной короны на земл! О, гнусный Леонинъ, котораго ты отравила! Если бы ты вмст съ нимъ выпила ядъ — ты бы сдлала справедливое дло! Что скажешь ты благородному Периклу, когда онъ спроситъ у тебя свою дочь?

Діониса. Я скажу, что она умерла. Нянька — не Парки при всхъ заботахъ она наврное не можетъ сохранить ребенка. Я скажу, что она умерла ночью, такъ и скажу. Кто станетъ опровергать меня, если только ты не вздумаешь взять на себя роль благочестиваго дурня и не закричишь и припадк честности: она умерла отъ злодйства!

Клеонъ, О, продолжай! Изъ всхъ злодйствъ, совершенныхъ подъ небесами, это — самое ненавистное богамъ.

Діониса. Ну, да, будь однимъ изъ тхъ, которые думаютъ, что воробьи Тарса полетятъ все открыть Периклу. Мн стыдно думать, какого ты благороднаго происхожденія и какъ ты слабодушенъ.

Клеонъ. Тотъ, кто бы далъ на такое дло не одобреніе свое, а только согласіе — не благороднаго происхожденія.

Діониса. Ну, пусть будетъ но твоему. Но никто, кром тебя, не знаетъ, какъ она умерла и Леонинъ исчезъ. Никто этого знать не можетъ. Она унижала мою дочь и стояла между нею и ея счастіемъ. Никто не хотлъ смотрть даже взглянуть на нее, вс только на Марину смотрли, нашей дочерью гнушались, считали ея чучелой, не достойной даже и простаго привтствія. Это терзало меня, ты можешь считать мой поступокъ противоестественнымъ, — ты, который не любишь свое дитя, но я считаю это дломъ любви, услугой, оказанной моей единственной дочери.

Клеонъ. Да простятъ теб это боги!

Діониса. А что касается Перикла, то что онъ можетъ сказать? Мы плакали на ея похоронахъ и теперь еще носимъ по ней трауръ, ея надгробный памятникъ почти готовъ и эпитафія золотыми буквами выражаетъ ей возвышенную похвалу и нашу заботливость, воздвигшихъ этотъ памятникъ на нашъ счетъ.

Клеонъ. Ты подобна Гарпіи, которая обманываетъ своимъ ангельскимъ лицомъ и хватаетъ добычу орлиными когтями.

Діониса. А ты подобенъ тмъ, которые глупо негодуютъ на боговъ за то, что зима убиваетъ мухъ. Но я все-таки знаю, что ты послдуешь моему совту (Уходятъ).

У надгробнаго памятника Марины появляется Гоуэръ.

Гоуэръ.

Такъ издерживаемъ мы время и укорачиваемъ самыя большія разстоянія, переплываемъ моря въ орховой скорлуп, пріобртаемъ, какъ только пожелаемъ, путешествуемъ (чтобы занять ваше воображеніе) съ одной мстности въ другую, съ одного конца на другой. Благодаря вашей снисходительности, мы, безъ всякаго преступленія, говоримъ однимъ языкомъ въ различныхъ странахъ, куда переносится наша сцена. Позвольте мн, пополняющему проблы, повдать вамъ дальнйшій ходъ нашей исторіи. Периклъ, въ сопровожденіи многихъ вельможъ и рыцарей, снова перескаеть ворчливыя моря, чтобы увидаться съ дочерью, единственной радостью его жизни. Старый Эсканъ, которому недавно Геликанъ далъ высокую и почетную должность, остался править. Помните, что Геликанъ сопутствуетъ Периклу. Быстрые корабли и благопріятные втры привели этого царя въ Тарсъ (дайте его кормчимъ вашу мысль и ваши мысли будутъ ему сопутствовать), чтобы взять свою дочь, которая пропала раньше. Посмотрите теперь, какъ они двигаются, точно тни и призраки. Уши ваши я соглашу съ вашими глазамт.

Нмая сцена.

Въ одну дверь входитъ Периклъ со свитой, въ другую — Клеонъ и Діониса. Клеонъ показываетъ Периклу гробницу Марины. Периклъ терзается, надваетъ на себя одежды печали и уходитъ въ ужасномъ отчаяніи.

Гоуэръ входитъ.

Гоуэръ. Посмотрите, какъ доврчивость можетъ страдать отъ преступнаго обмана. Эта наружная печаль считается истиннымъ продолжительнымъ горемъ! А Периклъ, пожираемый печалью, рыдая, съ глазами, наполненными слезами, покидаетъ Тарсъ и садится на корабль. Онъ клянется, что никогда не будетъ мыть своего лица, никогда не будетъ стричь свои волосы, онъ надваетъ на себя одежды печали и пускается въ море. Онъ испытываетъ бурю, которая разбиваетъ его бренный корабль, но самъ онъ спасается. А теперь, выслушайте эпитафію, Марины, сочиненную злою Діонисой: ‘Здсь покоится самая прекрасная, самая добрая, самая кроткая изъ всхъ созданій, увядшая въ весн своихъ дней. Она была изъ Тарса и дочь царя, — та, которая была умерщвлена преступною смертію. Ея имя было Марина. при ея рожденіи, етида, возгордясь, заняла часть земли, въ то время, какъ земля, боясь, что вся будетъ ею залита, отдала небу это дитя етиды, которая осаждаетъ и поклялась осаждать всегда скалы береговъ’. Никакая маска не идетъ такъ черному вроломству, какъ кроткая и нжная лесть. Пусть Периклъ вритъ, что его дочь умерла и странствуетъ по вол лэди Фортуны, а наша суша изобразитъ вамъ несчастіе и страданіе его дочери въ ея позорной невол. Итакъ, имйте терпніе и вообразите себ, что вы въ Митиленахъ (Уходитъ).

СЦЕНА V.

Мителены. Улица передъ домомъ разврата.

Выходятъ изъ дома разврата два господина.

1-й господинъ. Слыхалъ та что-нибудь подобное когда-либо?

2-й господинъ. Нтъ, и не услышу никогда ничего подобнаго въ такомъ мст, когда ее тамъ не будетъ.

1-й господинъ. И прослушать тутъ такую благочестивую проповдь! Вдь ничего подобнаго теб и не снилось?

2-й господинъ. Нтъ, нтъ. Никогда больше я не войду въ домъ разврата. Не отправиться-ли намъ послушать пнье весталокъ?

1-й господинъ. Съ ныншняго дня я стану добродтельнымъ. Я навсегда свернулъ съ дороги разврата (Уходятъ).

СЦЕНА VI.

Тамъ-же. Комната въ дом разврата.

Входятъ: хозяинъ, его жена и Засовъ.

Хозяинъ. Да, я готовъ-бы отдать вдвое того, что она мн стоила, лишь бы только она и не поступала ко мн.

Жена. Безобраpниwа! Она способна заморозить бога Пріапа и загубить цлое поколеніе. Ее надо или изнасиловать или же совсмъ избавиться отъ нея. Вмсто того, чтобы угождать гостямъ и работать въ дл моего ремесла, она пускается въ увертки, отговорки, уговариванія, мольбы на колняхъ, она и черта превратитъ въ пуританина, если бы онъ вздумалъ поцловать ее.

Засовъ. По правд сказать, я долженъ ее изнасиловать, въ противномъ случа, она отгонитъ отъ насъ всхъ нашихъ постителей и всхъ насъ сдлаетъ монахами.

Хозяинъ. Пусть чума унесетъ ея блдную немочь!

Жена. Ну да, мы можемъ съ нею справиться только съ помощью чумы. А вотъ и знатный Лизимахъ, переодтый.

Засовъ. Были бы у насъ и знатные, и незнатные, если бы только эта шельма была податлива съ постителями.

Входитъ Лизимахъ.

Лизимахъ. Ну, почемъ дюжина двственностей?

Жена. Да благословятъ боги вашу милость!

Засовъ. Я радъ, что вижу вашу милость въ добромъ здоровьи.

Лизимахъ. Конечно, долженъ радоваться, для тебя же лучше если постители стоятъ твердо на ногахъ… Ну, угодливое нечестье, имется-ли у тебя что-нибудь такое, съ чмъ порядочный человкъ могъ бы имть дло, не прибгая ко врачу?

Жена. Есть у насъ одна, ваша милость… Еслибы только захотла… Никогда еще въ Митиленахъ не было видно ничего подобнаго.

Лизимахъ. То-есть, ты хочешь сказать, еслибы она захотла заняться длами мрака?

Жена. Ваша милость знаетъ, въ чемъ дло.

Лизимахъ. Ну, хорошо, зови ее, зови.

Засовъ. Ваша милость увидитъ настоящую розу, такъ она бла и румяна относительно тла и крови, и дйствительно была-бы розой, еслибы только…

Лизимахъ. Еслибы что?..

Засовъ. О, ваша милость, я могу быть скромнымъ.

Лизимахъ. Скромность увеличиваетъ славу сводчика и даетъ славу цломудрія многимъ потаскухамъ.

Входитъ Марина.

Хозяйка. Вотъ она, точно цвтокъ на стебельк, еще не сорванный, могу тебя въ этомъ уврить. Не правда-ли какое красивое созданіе?

Лизимахъ. Посл долгаго морского путешествія ею можно удовольствоваться. Вотъ теб: оставь насъ.

Жена. Прошу вашу милость сказать мн ей одно словечко, только одно.

Лизимахъ. Говори.

Жена (Тихо къ Марин). Во-первыхъ, я должна теб замтить, что это — весьма почтенной человкъ.

Марина. Я желала-бы найти его такимъ, чтобы я могла достойно замтить его.

Жена. Затмъ, онъ — правитель страны и человкъ, которому я многимъ обязана.

Марина. Если онъ управляетъ страной, ты, конечно, ему многимъ обязана, но на сколько онъ почтененъ въ этой своей должности, этого я не знаю.

Жена. Прошу быть съ нимъ безъ твоихъ двственныхъ гримасъ, будь съ нимъ полюбезне, и тогда онъ наполнить золотомъ твой передникъ.

Марина. Все, что онъ сдлаетъ для меня честнаго я приму съ благодарностью.

Лизимахъ. Ну, что, кончила?

Жена. Она, ваша милость, еще не объзжена, вамъ съ нею придется немного повозиться, чтобы приспособить, какъ слдуетъ. Ну, оставимъ ихъ вмст, его милость и ее (Хозяинъ, его жена и Засовъ уходятъ).

Лизимахъ. Отправляйтесь… Ну, красотка, скажи мн: долго-ли ты занимаешься этимъ ремесломъ?

Марина. Какимъ ремесломъ?

Лизимахъ. Безъ обиды этого ремесла и назвать нельзя.

Марина. Мое ремесло не можетъ меня обидть. Назовите его.

Лизимахъ. Сколько времени ты находишься въ этомъ положеніи.

Марина. Съ тхъ поръ, какъ помню себя.

Лизимахъ. Ты такъ рано начала? По пятому или седьмому году ты сдлалась распутной?

Марина. Еще раньше, если только теперь я распутна.

Лизимахъ. Но домъ, въ которомъ ты живешь, указываетъ на то, что ты продажное созданіе.

Марина. Вы знаете, что въ этомъ дом живутъ такіе люди и посщаете его? Я слыхала, что вы — человкъ почтенный и правитель этой страны.

Лизимахъ. Какъ? Твоя хозяйка сказала теб, кто я?

Марина. Какая моя хозяйка?

Лизимахъ. Да ваша огородница, которая сетъ смена и сажаетъ корни позора и гнусности. А, ты кое-что услыхала о моемъ могуществ и скромничаешь въ ожиданіи боле серьезнаго ухаживанія. Но увряю тебя, моя милая, что моя власть не увидитъ тебя, а если и увидитъ, то взглянетъ на тебя ласково. А потому, веди меня въ уединенное мсто. Пойдемъ, пойдемъ.

Марина. Если вы — благороднаго рода, то докажите теперь свое благородство. Если вамъ достался почетъ, то оправдайте мнніе, что вы достойны его.

Лизимахъ. Это еще что такое? Это еще что такое? Продолжай: притворяйся скромницей.

Марина. Что касается меня, то я невинная двушка, хотя безжалостная судьба и кинула меня въ этотъ хлвъ, гд, съ тхъ поръ какъ я поселилась въ немъ, я видла, что болзни продаются дороже, чмъ здоровье… О, еслибы боги захотли освободить меня изъ этого нечестиваго мста, хотя бы для этого они принуждены были бы превратить меня въ самую ничтожную птичку, летающую въ чистомъ воздух.

Лизимахъ. Я-бы никогда не подумалъ, что ты можешь такъ хорошо говорить, никогда бы этого я не вообразилъ. Я принесъ сюда преступную мысль, но твои слова ее измнили. Вотъ теб золото, возьми его, оставайся по прежнему на этомъ чистомъ пути, по которому ты идешь и пусть боги укрпятъ тебя.

Марина. Да сохранятъ васъ боги!

Лизимахъ. Что-же касается меня, врь, что я сюда пришелъ безъ дурнаго намренія, для меня даже окна и двери этого дома отвратительны. Прощай. Ты — образецъ добродтели и я не сомнваюсь, что ты получила благородное воспитаніе. Вотъ возьми еще это золото. Пусть будетъ проклятъ, пусть умретъ, какъ воръ, тотъ, это лишитъ тебя невинности. Если услышишь обо мн, то знай, что это — для твоего-же добра.

Входитъ Засовъ.

Засовъ. Позвольте, ваша милость, и мн одну монетку, прошу васъ.

Лизямахъ. Прочь, проклятый привратникъ. Весь вашъ домъ, безъ этой двы, которая его охраняетъ, еслибы ее здсь не было, рухнулъ бы и раздавилъ-бы васъ всхъ. Убирайся! (Уходитъ).

Засовъ. Это еще что такое? Видно, съ тобой надо приняться иначе. Если твое дурацкое цломудріе, которое не стоитъ даже и завтрака въ самой дешевой стран, существующей подъ покровомъ неба, должно погубить цлый домъ, то пусть меня оскопятъ, какъ испанскую гончую. Ступай за мной.

Марина. Что теб надо отъ меня?

Засовъ. Мн нужна твоя невинность, а то, она, пожалуй, достанется палачу. Ступай. Намъ вовсе не нужно, чтобъ постителей отгоняли. Ступай, говорятъ теб.

Входитъ жена хозяина.

Жена. Ну, что у васъ тутъ такое? Въ чемъ дло?

Засовъ. Изъ огня да въ полымя, хозяйка, она наговорила благочестивыхъ словъ Лизимаху.

Жена. О, ужасъ!

Засовъ. Она, такъ сказать, заражаетъ наше ремесло передъ лицомъ боговъ!

Жена. Повсить ее!

Засовъ. Этотъ вельможа поступилъ-бы съ нею, какъ слдуетъ вельмож, а она отправила его такимъ-же холоднымъ, какъ комъ снга, да еще бормочущимъ молитвы!

Жена. Засовъ, тащи ее, распоряжайся ею, какъ теб угодно, разбей хрусталь ея двственности и сдлай ее ручной.

Засовъ. Еслибы она была и еще боле тернистымъ полемъ, я ее вспашу, будь уврена.

Марина. О, услышьте, услышьте меня, боги!

Жена. Она заклинаетъ! Вонъ отсюда, проклятая колдунья! Ахъ, какъ я-бы хотла, чтобы она не переступала даже порога моихъ дверей. Повсь ее! Она родилась на нашу погибель. А, такъ ты не хочешь пойти по пути, по которому идутъ вс женщины? Ну такъ постой, блюдо цломудрія, приправленное розмариномъ и лавровымъ листомъ (Уходитъ).

Засовъ. Ну, прекрасная дама, или со мной.

Марина. Чего теб отъ меня надо?

Засовъ. Мн надо отнять у тебя сокровище, которымъ ты такъ дорожишь.

Марина. Прошу тебя, скажи мн одно слово.

Засовъ. Посмотримъ, что теб надо.

Марина. Чтобы ты пожелалъ своему врагу?

Засовъ. Я бы ему пожелалъ, чтобы онъ былъ моимъ хозяиномъ или, врне моей хозяйкой.

Марина. Какъ тотъ, такъ и та не такъ подлы какъ ты, потому что они распоряжаются тобой. Ты занимаешь такое мсто, котораго не промнялъ бы безъ униженія даже и самый забитый дьяволъ въ аду, ты — проклятый привратникъ для каждаго мерзавца, который ищетъ здсь своей мерзавки, твое ухо подвергается грозному кулаку каждаго плута, даже твоя пища не лучше того, что изрыгается гніющими легкими.

Засовъ. Да что же мн длать? Чтобы я пошелъ на войну гд человкъ посл семилтней службы можетъ очутиться безъ ноги и даже не имть столько денегъ, чтобы замнить ее деревянной?

Марина. Длай, что хочешь, но только не то, что длаешь. Вычищай старые стоки, помойныя ямы, поступи на службу къ палачу, — все это будетъ лучше того, что ты теперь длаешь. Даже обезьяны съ презрніемъ отвернулись бы отъ такого ремесла, какъ твое. О, если бы боги могли освободить меня отъ этого мста! Вотъ теб золото. Если твой хозяинъ хочетъ получать за меня деньги, скажи ему, что я умю пть, плести, шить, плясать и еще многое другое, чмъ не стану хвастать. Я съ охотой буду учить всему этому, и уврена, что этотъ населенный городъ доставитъ мн много учениковъ.

Засовъ. Да неужели ты можешь всему этому учить?

Марина. Если мн докажутъ, что ничего этого я не умю длать, то проведи меня сюда и отдай послднему конюху, который ходитъ въ этотъ домъ.

Засовъ. Ну, я посмотрю, что можно сдлать для тебя, если можно тебя пристроить, то пристрою.

Марина. Но къ честнымъ женщинамъ!

Засовъ. Ну, съ такими я мало знакомъ. Но уже если хозяинъ и хозяйка купили тебя, то значитъ уйти теб отсюда безъ ихъ согласія никакъ нельзя, а потому, я сообщу имъ о твоихъ намреніяхъ и не сомнваюсь, что найду ихъ покладистыми. Постараюсь сдлать для тебя, что могу (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

Входитъ Гоуэръ.

Гоуэръ.

Такимъ-то манеромъ, какъ говоритъ наша исторія, Марина освобождается отъ дома разврата, и поступаетъ въ честный домъ. Она поетъ, какъ безсмертная, и пляшетъ, точно богиня, подъ звуки псенъ, которыя всхъ восторгаютъ. Она приводитъ въ изумленіе глубокихъ ученыхъ, и ея иголка воспроизводятъ формы природы, почки, птицъ, втки и плоды. Ея искусство создаетъ сестеръ естественнымъ розамъ, ея шерсть и ея шелкъ становятся близнецами красныхъ вишенекъ. Нтъ у ней недостатка въ ученикахъ знатнаго рода, которые платятъ ей щедро, весь свой заработокъ она отдаетъ гнусной сводн. Оставимъ ее здсь и обратимъ наши мысли къ ея отцу, котораго мы оставили на мор. Мы его потеряли изъ виду. Гонимый втрами, онъ присталъ къ мсту, гд живетъ его дочь. Предположите, что онъ стоитъ на якор у этого берега. Весь городъ празднуетъ ежегодный праздникъ Нептуна, Лизимахъ видитъ нашъ тирскій корабль съ его черными флагами съ богатыми украшеніями, онъ спшитъ къ нему на встрчу въ своей ладь. Вложите снова ваше зрніе въ ваше воображеніе и представьте себ, что эта сцена есть печальный корабль Перикла. Тутъ и произойдетъ представленіе. Все, что можно показать, — будетъ вамъ показано. Будьте добры, сядьте и слушайте (Уходмтъ).

СЦЕНА I.

На палуб корабля Перикла, передъ Митиленами. На ней палатка съ спущеннымъ занавсомъ. Тамъ Периклъ лежитъ на лож. Возл корабля — лодка.

Входятъ два матроса, одинъ служащій на тирскомъ корабл, другой — съ лодки. Затмъ Геликанъ.

Тирскій матросъ. Гд Геликанъ? Онъ можетъ разршить теб это. А вотъ и онъ! Господинъ, изъ Митиленъ пристала лодка, въ которой находится правитель Лизимахъ, онъ хочетъ войти на корабль. Какова ваша водя?

Геликанъ. Пусть исполнится его воля. Позови нсколько вельможъ.

Тирскій матросъ. Эй, господа! Васъ зоветъ правитель!

Входятъ двое или трое велъможъ.

1-й вельможа. Ты насъ звалъ?

Геликанъ. Господа, важная особа желаетъ войти на корабль, прошу васъ принять эту особу любезно.

Вельможи съ матросомъ спускаются и вступаютъ въ лодку. Затмъ возвращаются на палубу корабля съ Лизимахомъ, со свитой и матросами.

Тирскій матросъ. Вотъ, господинъ, человкъ, который можетъ отвчать на вс ваши вопросы.

Лизимахъ. Здравствуй, пожилой господинъ. Да охраняютъ тебя боги!

Геликанъ. И тебя также, господинъ, Желалъ-бы я, чтобы твоя жизнь была длинне моей и чтобы ты умеръ такъ, какъ я хочу умереть.

Лизимахъ. Вы мн прекрасно пожелали. Будучи на берегу по поводу празднества Нептуна, я увидалъ этотъ прекрасный корабль и явился на его палубу, чтобы узнать, откуда онъ.

Геликанъ. Позволь узнать прежде, какой твой санъ?

Лизимахъ. Я правитель страны, которую ты видишь передъ собою.

Геликанъ. Нашъ корабль — изъ Тира. На немъ находится царь, который въ теченіе трехъ мсяцевъ ни съ кмъ не проронилъ ни одного слова и питается только для того, чтобы продолжить свое горе.

Лизимахъ. Какая причина такой печали?

Геликанъ. Было-бы слишкомъ долго разсказывать все это, но главная причина его отчаянія — потеря любимой дочери и любимой супруги.

Лизимахъ. А можно его видть?

Геликанъ. Можно, но ваше посщеніе безполезно, потому, что онъ не хочетъ ни съ кмъ говорить.

Лизимахъ. Однако, я бы все-таки желалъ его видть.

Геликанъ. Посмотрите, вотъ онъ передъ вами (приподнимаетъ завсу). Онъ былъ мужчина необыкновенной красоты до той ужасной ночи, которая привела его къ этому состоянію.

Лизимахъ. Государь, привтствую тебя! Да хранятъ тебя боги!

Геликанъ. Все это безполезно! Онъ не заговоритъ съ тобой.

1-й вельможа. У насъ въ Митиленахъ есть двушка, которая, я готовъ побиться объ закладъ, добьется, что онъ скажетъ хоть нсколько словъ.

Лизимахъ. Прекрасная мысль. Она, я не сомнваюсь, нжной гармоніей своего голоса и другими обоятельными свойствами, обворожитъ его и проникнетъ въ его оглохшее ухо, теперь на половину закрытое. Теперь, счастливйшая и прекраснйшая изъ всхъ, она находится въ кругу своихъ двственныхъ подругъ въ лсномъ убжищ, съ этой стороны острова.

Говоритъ на ухо одному изъ своей свиты. Тотъ уходитъ.

Геликанъ. Будь увренъ, что все безполезно, мы не хотимъ ничмъ пренебречь, что носитъ названіе лекарства. Но если мы ужь такъ много пользуемся твоей любезностію, позволь намъ на наше золото запастись състными припасами, — не по недостатку ихъ, а потому, что наши испортились и стали намъ противны.

Лизимахъ. О, если мы вамъ откажемъ въ этомъ доказательств нашей любезности, то пусть справедливые боги ниспошлютъ на каждый нашъ колосъ по червю въ наказаніе нашей страны. Однако, еще разъ, позволь просить тебя сообщить мн боле подробно причину отчаянья царя.

Геликанъ. О, да, я вамъ разскажу все…Но, смотри, намъ мшаютъ.

Входятъ: Вельможа, Марина и молодая двица.

Лизимахъ. А, вотъ и та двица, за которой я посылалъ. Привтствіе теб, красавица! Не правда-ли, какая она красавица?

Геликанъ. О, да, настоящая красавица!

Лизимахъ. Она такая красавица, что если бы только я былъ увренъ, что она — хорошаго рода и благороднаго происхожденія, то не пожелалъ бы лучшаго выбора, и почиталъ бы такой бракъ самымъ счастливымъ. Моя красавица, вс сокровища, которыми располагаетъ щедрость, ожидай отъ этого царственнаго больного. Если, благодаря благодатному дйствію твоего искусства, ты въ состояніи добиться отъ него хоть какого-нибудь отвта, то твое благодатное лекарство получитъ награду, какую только можно пожелать.

Марина. Я прибгну къ моему искусству, чтобы вылечить его, но съ тмъ условіемъ. что, кром меня и моей подруги, никто другой къ нему не будетъ приближаться.

Лизимахъ. Отойдемъ, оставимъ ее на един съ нимъ и да помогутъ ей боги! (Марина поетъ). Ну, что, обратилъ онъ вниманіе на твое пніе?

Марина. Нтъ, даже не взглянулъ на насъ.

Лизимахъ. Посмотрите, она сейчасъ заговоритъ съ нимъ.

Марина. Привтствіе теб, государь! Послушай меня, мой повелитель.

Периклъ. А!..

Марина. Я — молодая двушка, государь, нестаравшаяся никогда обращать на себя вниманіе, но на меня всегда смотрли, какъ на комету. Та, которая говоритъ съ вами, государь, претерпла такое горе, которое сравнялось бы съ вашимъ, если бы ихъ можно было взвсить на однихъ всахъ. Хотя злая судьба и преслдовала меня, я, однако, происхожу отъ предковъ, равныхъ самымъ могущественнымъ монархамъ, но время искоренило моихъ родныхъ, и подъ ударами несчастій этого міра привело меня къ рабству.— Я отказываюсь, но есть что-то, что воспламеняетъ мои щеки и шепчетъ мн на ухо: ‘Не уходи, пока онъ не заговоритъ.’

Периклъ. Судьба… родные… благородное происхожденіе, равное моему!.. Не такъ-ли?.. Что ты сказала?..

Марина. Я говорю, государь, что если бы вы знали мое происхожденіе, то не отталкивали бы меня такъ.

Периклъ. Можетъ быть. Прошу тебя, взгляни на меняеще разъ. Ты похожа на кого-то, кто… Изъ какой ты страны? Ты здшняя?

Марина. Нтъ. У меня нтъ родной страны. Однако, я родилась какъ и вс смертные, а въ дйствительности я такая, какою кажусь.

Периклъ. Я уязвленъ горемъ, я долженъ разршиться слезами. Моя дорогая жена походила на эту двушку, такою была-бы теперь моя дочь… Такое квадратное чело, какъ у моей царицы! Ея ростъ! И стройность тростинки! Ея серебристый голосъ! Ея глаза, точно блестящіе алмазы въ ихъ богатой оправ! По походк — точно другая Юнона, которая насыщая уши заставляетъ ихъ голодать съ каждымъ словомъ, которое она произносила. Гд ты живешь?

Марина. Здсь, но я совсмъ чужая здсь. Съ палубы вы можете отличить мсто.

Периклъ. Гд ты воспитана? Какимъ образомъ пріобрла ты вс т таланты, которыми ты такъ прекрасно пользуешься?

Марина. Еслибы я разсказала вамъ свою исторію, то она показалась ложью и выдумкой.

Периклъ. Прошу тебя, разскажи. Никакая ложь не можетъ исходить отъ тебя, потому, что ты смотришь такъ скромно, какъ правда, и кажешься дворцомъ, гд царствуетъ внчанная истина. Я буду теб врить, я заставлю мои чувства врить даже и тому, что въ твоемъ разсказ будетъ самымъ невроятнымъ, потому, что ты похожа на ту, которую я истинно любилъ. Кто были твои родители? Ты, кажется, сказала, когда я оттолкнулъ тебя (когда я замтилъ тебя), что ты — благороднаго происхожденія?

Марина. Да, я дйствительно, сказала это.

Периклъ. Такъ разскажи, кто твои родные. Кажется, ты говорила, что ты испытала несчастіе, причиненное людскою злобой и что твои несчастія, какъ ты думала, могли бы оказаться столь же великими, какъ и мои, если бы он были раскрыты.

Марина. Да, дйствительно, сказала нчто подобное, но я сказала только то, что думаю самымъ вроятнымъ.

Периклъ. Разскажи свою исторію, если посл внимательнаго разсмотрнія, окажется, что въ ней есть хотя одна тысячная часть того, что я выстрадалъ, то я скажу, что мужчина ты, а я страдалъ, какъ двчонка. Ты похожа на Терпніе созерцающее царскія могилы, улыбкой обезоруживая Отчаяніе. Кто были твоя родители? Какъ ты ихъ потеряла? Какъ твое имя, дитя мое? Говори, прошу тебя. Приди сюда, сядь около меня.

Марина. Мое имя, государь, Марина.

Периклъ. О, надо мной издваются! Тебя прислалъ сюда какой-нибудь разгнванный богъ, чтобы сдлать изъ меня посмшище цлаго міра.

Марина. Потерпите, государь, въ противномъ случа я не скажу ни слова боле.

Периклъ. Хорошо, я буду терпливъ, ты не знаешь, какъ ты потрясла меня, назвавъ себя Мариной.

Марина. Это имя было дано мн тмъ, кто имлъ нкоторую власть, — моимъ отцомъ, царемъ.

Периклъ. Какъ! Ты дочь царя? и тебя зовутъ Мариной?

Марина. Ты сказалъ, что будешь мн врить, но я не хочу боле тревожить тебя и на этомъ кончу.

Периклъ. Но создана-ли ты изъ плоти и крови? Твой пульсъ бьется-ли? Ужъ не фея-ли ты? Можетъ быть, обманъ зрнія? Ну, хорошо, говори дальше. А почему назвали тебя Мариной?

Марина. Меня назвали Мариной потому, что родилась я въ мор.

Периклъ. Въ мор? А кто была твоя мать?

Марина. Моя мать была дочерью царя, она умерла въ то самое мгновеніе, какъ я родилась, такъ мн часто разсказывала, плача, моя добрая кормилица Лихорида.

Периклъ. О, остановись на минуту. Это одно изъ самыхъ рдкихъ сновидній, какими никогда еще глубокій сонъ не обманывалъ глупаго несчастливца. Но этого быть не можетъ. Моя дочь схоронена. Ей хорошо. Ты гд была воспитана? Я выслушаю твою исторію до самаго конца, не останавливая тебя.

Марина. Теб трудно будетъ поврить мн, ужь лучше если я замолчу.

Периклъ. Буду врить каждому твоему слову. Однако, подожди. Какъ ты попала въ эти мста? Гд ты была воспитана?

Марина. Царь, мой отецъ, оставилъ меня въ Тарс. Тамъ жестокій Клеонъ и его злая жена задумали умертвить меня: они уговорили одного негодяя исполнить это, онъ уже занесъ надо мною свой мечъ, какъ появилась толпа пиратовъ которые меня освободили и привезли въ Митилены… Но дорогой государь, что ты отъ меня хочешь? Почему ты такъ плачешь? Можетъ быть ты думаешь, что я обманываю тебя? О, нтъ, клянусь теб, я — дочь царя Перикла, если только существуетъ дорогой царь Периклъ.

Периклъ. Эй, Геликанъ!

Геликанъ. Благородный повелитель призываетъ меня?

Периклъ. Ты — честный и преданный совтникъ и всегда мудрый, скажи мн, если только можешь, кто или кмъ можетъ быть эта двушка, которая заставила меня такъ плакать?

Геликанъ. Не знаю, но вотъ правитель Митиленъ, который съ восторгомъ говоритъ о ней.

Лизимахъ. Она никогда не хотла сказать, какого она рода, когда спрашивали ее объ этомъ, она молчала и плакала.

Периклъ. О, Геликанъ! Почтенный другъ, ударь меня, сдлай мн рану, заставь меня почувствовать какую-нибудь страшную боль, чтобы море радостей, нахлынувшее на меня, не залило береговъ моей смертности и не потопило меня въ блаженств! О, приди ко мн, ты, которая возвращаешь жизнь тому, кто даровалъ теб ее, ты родилась на мор, была похоронена въ Тарс и была найдена опять въ мор!..О, Геликанъ! Опустись на колни и благодари боговъ также громко, какъ грозящіе намъ громы. Вотъ Марина… Какъ звали твою мать? Только это еще скажи мн, потому что никогда не излишне подтвердить истину, даже тогда, когда всякія сомннія сняты.

Марина. Прежде, прошу тебя, государь, скажи кто ты?

Периклъ. Я — Периклъ изъ Тира, но теперь скажи мн, ты, которая до сихъ поръ была такъ божественно правдива, скажи мн имя моей погибшей въ мор царицы, и ты будешь наслдницей царства и другою жизнью Перикла, твоего отца.

Марина. Неужели для того, чтобы сдлаться твоею дочерью, достаточно сказать, что имя моей матери — Таиса? Таиса была моей матерью, и она умерла въ то самое мгновеніе, какъ я родилась.

Периклъ. Ну, благословляю тебя! Встань, дитя мое, ты — моя дочь. Дайте мн другія одежды, мое дитя, Геликонъ. Она не умерла въ Тарс, какъ говоритъ этотъ гнусный Клеонъ, она все теб разскажетъ и ты преклонишь колни передъ нею, признавая въ ней свою царицу.— А это кто?

Геликанъ. Государь, это — правитель Мителенъ, который, узнавъ о твоей болзни, поспшилъ постить тебя.

Периклъ. Позволь обнять тебя… Дайте мн мои царскія одежды, я безобразенъ въ этомъ наряд. О, небо, благослови мою дочь! Но, слышите? Что это за музыка? Объясни Геликану, объясни ему, моя Марина, все отъ слова до слова, потому что, кажется, онъ все еще сомнвается, какъ врно что ты моя дочь… Но какая это музыка?

Геликанъ. Государь, я ничего не слышу.

Периклъ. Ничего не слышишь? Это музыка сферъ, слушай, моя Марина.

Лизимахъ. Не хорошо ему противорчить, будемъ ему потакать.

Периклъ. Самые божественные звуки! Неужели вы ничего не слышите?

Лизимахъ. Музыку, государь? Я слышу…

Периклъ. Самую божественную музыку, она проникаетъ меня своей гармоніей и глубокій сонъ нисходитъ на мои вки, дайте мн погрузиться въ сонъ… (Засыпаетъ).

Лизимахъ. Подложите ему подушку подъ голову! А теперь, оставимъ его. Ну, друзья и товарищи, если сбудется то, на что я надюсь, я буду помнить о васъ (Лизимахъ, Геликанъ и Марина уходятъ).

СЦЕНА II.

Тамъ-же.

Периклъ во сн, Діана является ему, какъ видніе.

ДIАHА.

Храмъ мой находится въ Эфес, спши туда

И принеси жертву на моемъ алтар.

Тамъ, когда мои двственныя жрицы соберутся,

Въ присутствіи всего собравшагося народа

Повдай, какъ на мор потерялъ ты свою жену.

Призови состраданіе къ твоимъ несчастіямъ и къ несчастіямъ твоей дочери

И призови ихъ въ жизни своими разсказами.

Исполни мое повелніе, или живи въ несчастіи,

Исполни, и ты будешь счастливъ, клянусь моимъ серебряннымъ лукомъ.

Проснись и разскажи, что ты видлъ во сн.

(Діана исчезаетъ).

Периклъ. Божественная Діана! Серебристая богиня! исполню твое велніе, — Геликанъ.

Входятъ: Геликанъ, Лизимахъ и Марина.

Геликанъ. Государь.

Периклъ. Я намревался хать въ Тарсь, чтобы наказать негостепріимнаго Клеона, но прежде я долженъ исполнить другой долгъ, поверни наши надувающіеся паруса на Эфесъ. Я вскор скажу теб почему.— Позволишь-ли ты отдохнуть намъ на твоемъ берегу и запастись всмъ, что нужно, за наше золото?

Лизимахъ. Отъ всего сердца, государь, когда ты выйдешь на берегъ, то и у меня будетъ къ теб просьба.

Периклъ. Она будетъ исполнена, если бы даже ты посватался за мою дочь, потому что, какъ кажется, ты поступилъ благородно съ нею.

Лизимахъ. Обопрись на мою руку, государь.

Периклъ. Ну, идемъ, Марина (Уходятъ).

Входитъ Гоуэръ.

Гоуэръ. Теперь, песокъ нашихъ часовъ почти совсмъ вытекъ, еще немного, и все будетъ окончено. Окажите мн послднюю милость, — потому что ваша снисходительность, должна придти мн на помощь, — вообразите себ празднества, пиршества, зрлища, пніе менестрелей, шумныя потхи, которыми угощалъ царя правитель Митиленъ. Все это такъ ему удалось, что прекрасная Марина была ему общана въ супруги, но прежде Периклъ долженъ принести жертву на алтар Діаны. Но ихъ путь мы совсмъ не будемъ разсказывать. Паруса наполнились крылатой быстротой и все произошло такъ, какъ вы этого желали. Въ Эфес вы увидите храмъ, нашего царя и всхъ его спутниковъ. Если онъ прибылъ сюда такъ скоро, то этимъ онъ обязанъ вашему любезному воображенію (Уходитъ).

СЦЕНА III.

Храмъ Діаны въ Эфес.

Таиса стоитъ у алтаря, какъ верховная жрица, съ каждой стороны алтаря — Весталки. Церимонъ и жители Эфеса.
Входятъ: Периклъ со свитой, Лизимахъ, Геликанъ, Марина и дамы.

Периклъ. Привтствую тебя. Діана, Исполняя твое повеленіе, я здсь объявляю, что я царь Тира. Изгнанный изъ страны моей страхомъ, я женился въ Пентаполис на прекрасной Таис. Она умерла въ мор, во время родовъ, давъ жизнь двочк, которая была названа Мариной, и которая, о, богиня! и теперь еще носитъ твою серебристую одежду! Она была воспитана въ Тарс Клеономъ, который, когда ей исполнилось четырнадцать лтъ, задумалъ умертвить ее, но счастливая звзда привела ее въ Митилены. Когда мы пристали къ ихъ берегу, судьба привела ее на нашъ корабль, гд благодаря самымъ точнымъ ея воспоминаніямъ, обнаружилось, что она — наша дочь.

Таиса. Голосъ и лицо! Ты… ты… О, царственный Периклъ! (Лишается чувствъ).

Периклъ. Что съ этой женщиной? Она умираетъ. Помогите…

Церимонъ. Благородный государь, если ты сказалъ правду передъ алтаремъ Діаны, то это — твоя жена.

Периклъ. Нтъ, почтенный собесдникъ, я самъ своими собственными руками перебросилъ ее трупъ черезъ бортъ.

Церимонъ. Близъ этого берега, клянусь.

Периклъ. Да, въ этомъ не можетъ быть сомннія.

Церимонъ. Взгляни жена эту женщину. О, это съ нею случилось только отъ слишкомъ большой радости. На зар одного бурнаго утра, эта женщина была выброшена на этотъ берегъ. Я вскрылъ гробъ и нашелъ въ немъ драгоцнныя украшенія. Я призвалъ ее снова къ жизни и помстилъ ее здсь, въ храм Діаны.

Периклъ. А можемъ мы видть эти украшенія?

Церимонъ. Могущественный государь, они будутъ сейчасъ принесены въ мой домъ, куда приглашаю и васъ. Вотъ посмотрите, Таиса уже пришла въ себя.

Таиса. О, дайте мн взглянуть на него! Если онъ для меня — ничто, то мой священный сонъ не склонилъ-бы благосклоннаго уха къ моимъ чувствамъ, а напротивъ, придавилъ бы его, на зло глазамъ. О, государь, неужели ты — не Периклъ? Ты говоришь, какъ онъ, ты такой же, какъ онъ. Не упомянулъ-ли ты о бур, о рожденіи, о смерти?

Периклъ. Это голосъ покойной Таисы!

Таиса. Таиса я, которую вс приняли за мертвую и бросили въ море.

Периклъ. Безсмертная Діана!

Таиса. Теперь, я лучше узнаю тебя. Когда, со слезами на глазахъ, мы покидали Пентаполисъ, царь, твой отецъ, далъ теб такое кольцо, какъ это.

Периклъ. Да, это, именно это. О, боги, довольно! Ваша теперешняя благость превращаетъ въ простую забаву мои прежнія несчастіи. Вы бы хорошо сдлали, еслибы, коснувшись устами, вы бы заставили меня разстаять, и я пересталъ-бы быть зримымъ. О, приди, я хочу второй разъ схоронить тебя въ моихъ объятіяхъ!

Марина. Мое сердце рвется къ груди моей матери (Становится на колна передъ Таисой).

Периклъ. Посмотри, кто склоняетъ колна передъ тобой. Плоть отъ плоти твоей, Таиса, та, которую ты выносила на корабл, которую я назвалъ Мариной потому, что въ море ты сложила ее.

Таиса. Да благословятъ тебя боги, дитя моя!

Геликанъ. Привтствую тебя, царица!

Таиса. Я не знаю тебя.

Периклъ. Помнишь, я теб разсказывалъ, что, когда я бжалъ изъ Тира, я тамъ оставилъ правителемъ одного старика. Можешь ты вспомнить его имя? Я часто называлъ его.

Таиса. Да, это былъ Геликанъ.

Перяклъ. Новое подтвержденіе. Обними его, дорогая Таиса, это онъ. Теперь я сгораю отъ нетерпнія, узнать, какъ ты была найдена, какъ тебя могли спасти, и кого я долженъ благодарить за это, кром боговъ, за это чудо.

Таиса. Добраго Церимона, государь, черезъ него боги обнаружили свое могущество, онъ все можетъ теб объяснить.

Периклъ. Почтенный старецъ, у боговъ нтъ смертнаго служителя, который боле былъ-бы похожъ на бога, чмъ ты. Объясни намъ, какимъ образомъ эта усопшая царица ожила?

Церимонъ. Объясню, государь, но прежде прошу тебя пойти со мной въ мой домъ. Тамъ я покажу теб все, что я нашелъ при ней, и разскажу теб, какъ она была помщена въ этотъ храмъ, не пропуская ничего необходимаго.

Периклъ. Чистйшая Діана, благодарю тебя за твое видніе и принесу теб ночныя жертвы.— Таиса, этотъ принцъ женихъ твоей дочери. А теперь, это украшеніе, которое при даетъ мн такой ужасный видъ, я подстригу, а эту бороду, къ которой въ теченіе четырнадцати лтъ не прикасалась бритва, принаровлю къ твоему брачному торжеству.

Таиса. Церимонъ узналъ изъ самыхъ достоврныхъ писемъ, что мой отецъ умеръ.

Периклъ. Небо! сдлай его своимъ созвздіемъ! Однако, моя царица, мы въ его царств отпразднуемъ ихъ бракъ, да и сами въ его царств проведемъ остатокъ нашихъ дней. Нашъ сынъ и дочь будутъ царствовать въ Тир. Почтенный Церимонъ, мы нсколько затянули жажду услышать все, что еще не досказано. Веди-же насъ къ себ (Уходятъ).

Входитъ Гоуэръ.

Въ Антіох и его дочери вы видали справедливые воздаянія за чудовищное сладострастіе. Въ Перикл, его жен и дочери, преслдуемыхъ злобной, свирпой судьбой, вы видли добродтель, охраняемую отъ ужасной гибели. руководимую небомъ и, наконецъ, увнчанную счастіемъ. Въ Геликан вамъ явился образецъ добродтели, чести и врности. Въ Церимон проявляется доблесть, которая всегда соединяется съ мудрой благотворительностью. Что-же касается Клеона и его жены, то какъ только молва распространила ихъ проклятое дло и славу Перикла, городъ до того разсвирплъ, что сжегъ ихъ со всмъ ихъ отродіемъ въ ихъ собственномъ дворц. Такимъ образомъ, богамъ угодно было наказать ихъ за убійство, хотя и не совершенное, но задуманное… А теперь, разсчитывая по-прежнему на ваше снисхожденіе, мы желаемъ вамъ новыхъ радостей. Тутъ кончается наша пьеса (Уходитъ).

ПЕРИКЛЪ.

Эта пьеса, которой нтъ въ in-folio 1623 года, появилась впервые въ 1609 г. въ двухъ изданіяхъ in quarto, очень мало отличающихся одно отъ другого, подъ заглавіемъ: ‘Новая и въ высшей степени нравившаяся публик драма (play), называемая Периклъ, принцъ Тирскій. Съ врнымъ изображеніемъ всей исторіи, приключеній и судебъ названнаго принца и описаніемъ не мене странныхъ происшествій во время рожденія и жизни его дочери Марины. Въ томъ самомъ вид, какъ она неоднократно была представлена слугами его величества въ Глобус, на Бонксайд. Сочиненіе Вильяма Шекспира, 1609 г.’.

Новыя изданія in-quarto этой пьесы появились затмъ въ 1611 и 1619 гг. и въ послдующихъ годахъ, вс съ именемъ Шекспира. То обстоятельство, что, несмотря на это пьеса все-таки не была внесены въ первые два in-folio, даю поводъ прежнимъ англійскимъ критикамъ оспаривать принадлежность ея Шекспиру, такъ какъ въ ихъ глазахъ эти in-folio, изданныя друзьями Шекспира, пользовалась непоколебимымъ авторитетомъ. Хотя Роу принимаетъ эту пьесу за шекспировскую наравн со всми другими, внесенными лишь въ третье in-folio, но Попъ и его послдователи исключали ее, пока наконецъ Мелонъ, а за нимъ и почти вс послдующіе издатели, не признали ея подлинности. Однако ея нтъ въ перевод Шлегелля и Тика, хотя самъ Тикъ, считавшій ее подлинной (правда, наравн съ другими несправедливо приписанными Шекспиру пьесами) перевелъ ее и напечаталъ въ своемъ ‘Староанглійскомъ театр’.

Такимъ образомъ мы можемъ длать различныя предположенія по поводу вопроса о подлинности ‘Перикла’: если не считать ее боле раннею работой другого автора, въ которой Шекспиръ пробовалъ лишь немногое, для того, чтобы поставить на сцену въ Глобус, то въ ней нужно видть очень ранній трудъ поэта, или-же нужно думать, что текстъ ея, дошедшій до насъ, очень испорченъ. Послднее мнніе приписывается Стивенсу, который хотя и не соглашается съ мнніемъ Мелона, что вся пьеса написана Шекспиромъ, но допустилъ, что Шекспиръ исправилъ работу другою автора. Стивенсъ приводилъ въ пользу своего мннія аргументъ, вообще довольно вскій: по его мннію, большая популярность, какою какъ намъ достоврно извстно, долго пользовалась пьеса, объясняетъ безпримрную испорченность театра, чмъ дольше представлялась пьеса, чмъ боле списковъ ея появлялось въ обращеніи, а этимъ объясняются многочисленныя искаженія, все боле и боле удалявшія ее отъ оригинала. Этотъ выводъ, совершенно врный вообще, вовсе не иметъ ршающаго значенія для ‘Перикла’, потому что недостатки этой пьесы не только касаются выполненія отдльныхъ частностей, но лежатъ въ форм всей пьесы. Трудно поврить, чтобы Шекспиръ, уже стоя на высот искусства, — потому что различныя in-quarto указываютъ на этотъ именно періодъ его дятельности, призналъ своимъ произведеніе, не произведя въ немъ существеннаго измненія и лишь обработавъ отдльныя сцены. Противъ предположенія, что вся пьеса написана Шекспиромъ, и въ такомъ случа безъ сомннія относится къ самому раннему періоду его дятельности, говоритъ очень позднее появленіе ея въ нсколькихъ изданіяхъ, слдовавшихъ одно за другимъ, а также и примчаніе въ заглавіи in-quarto 1609 г., гд говорится, что она лишь недавно поставлена на сцену. Въ появившейся въ томъ-же 1609 г. новелл ‘The painfull Adventures of Pericles’ также указывается на недавнія представленія пьесы, слдовательно остается лишь одно предположеніе, что на Шекспира здсь нужно смотрть не какъ на поэта, а какъ на директора театра. Отъ словъ, что находящаяся у него подъ руками пьеса, написана-ли она имъ или кмъ-нибудь другимъ, могла вызвать одобреніе публики живой смной приключеній, вызывающими сочувствіе зрителя страданіями героя и его дочери, много перенесшей и торжествующей въ своей невинности, поэтому онъ прибавилъ въ ней нсколько сценъ, отъ которыхъ выиграла пьеса, но не придавая значенія своей работ. Издатели in-quarto воспользовались этой и безъ того популярной пьесой, тмъ боле, что она носила имя Шекспира.

Если признать всю пьесу въ томъ вид, какъ мы ее имемъ, за Шекспиромъ, то еще мене можно сомнваться, что онъ сдлалъ въ ней лишь нсколько поправокъ для сцены въ 1603 г., между тмъ какъ въ главныхъ чертахъ она принадлежала къ его первымъ опытамъ. Объ этомъ свидтельствуетъ Драйденъ, который въ пролог къ ‘Circe’ Давеннанта въ 1677 г. говоритъ между прочимъ: Шекспирова муза созрла прежде Перикла, послдній-же былъ старше Мавра’. Впрочемъ, въ данномъ случа нельзя придавать особеннаго значенія тому, достоврны-ли свднія Драйдена. Нехудожественная и для времени зрлости Шекспира совершенно устарлая поэтическая форма пьесы ярко говоритъ сама за себя.

Съ другой стороны, Флей предполагаетъ, что Шекспиръ написалъ исторію Марины въ томъ вид, въ какомъ она находится въ трехъ послднихъ дйствіяхъ ‘Перикла’, за исключеніемъ скандальныхъ сценъ IV дйствія, но исторія была недостаточна, чтобы наполнить пять актовъ, поэтому Шекспиръ оставилъ эту работу неоконченной. Впослдствіи рукопись попала въ руки какого-то другого писателя, который ее и докончилъ по своему, такъ что большая часть пьесы не принадлежитъ Шекспиру.

Стр. 196. ‘Пентаполисъ’. По поводу названія этого города, Стивенсъ пишетъ: ‘Пентаполисъ есть воображаемый городъ, заимствованный, вроятно, изъ какого-нибудь романа. Изъ исторіи мы знаемъ, что въ Африк существовала федерація пяти городовъ, названная Пентаполисомъ, и, вроятно, эта федерація была превращена въ единственную столицу фантазіей романиста.

Стр. 196. Гоуэръ — англійскій поэтъ XVI столтія, современникъ Госера, авторъ поэмы ‘Confessio amantis’, изъ которой заимствовано содержаніе ‘Перикла’.

Стр. 198. ‘Какъ свидтельствуютъ объ этомъ эти свирпыя головы’. Здсь Гоуэръ, вроятно, указываетъ на головы, которыя, какъ значится въ его поэм, разставлены на воротахъ дворца Антіоха.

Стр. 215. ‘Lux tua vita mihi’ — свтъ твой — жизнь моя.

Стр. 216. ‘Piu per dulzura que per fuerza’ — больше важностью, чмъ силой.

Стр. 215. ‘Me pempae provexit apex’, — вознесенъ на вершину славы.

Стр 215. ‘Quod me alit, me extmguit’, — что питало, то и тушитъ.

Стр. 216. ‘Sic spectanda fides, — такъ узнается врность.

Стр. 216. ‘In hac spe vivo’, — только этой надеждой и живу.

Стр. 246. ‘Ну такъ постой, блюдо цломудрія, приправленное розмариномъ и лавровымъ листомъ’. Въ прежнія времена въ Англіи вс блюда на святкахъ были приправляемы розмариномъ и лавровымъ листомъ.

Нмая сцена.

Читайте также: