Переписка с Н. Л. Коганом (Наумовым), Короленко Владимир Галактионович, Год: 1894 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 48 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Переписка В. Г. Короленко и Н. Л. Когана (Наумова)

(1889 — 1893)

Переписка В. Г. Короленко и

Н. Л. Когана (Наумова) (1889—1893).

По материалам архива В. Г. Короленко

Под ред. и с примечаниями Н. В. Короленко и А. Л. Кривинской

Кооперативное издательство ‘Мир’, Москва, 1933

OCR Ловецкая Т. Ю

Содержание

От редакции

1. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 1 декабря 1889 г. Ялта.

2. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 25 ноября 1890 г. Ялта.

3. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 26 января 1891 г. Ялта.

4. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану — 26 марта 1891 г. Н.-Новгород.

5. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 1 апреля 1891 г. Ялта.

6. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 23 октября 1891 г. Симферополь.

7. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 9 февраля 1892 г. Ялта.

8. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 16 февраля 1892 г. Ялта.

9. В. Г. Короленко к В. А. Гольцеву — Февраль 1892 г. Н.-Новгород.

10. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 29 мая 1892 г. Ялта

11. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 21 июня 1892 г. Ялта.

12. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 13 сентября 1892 г. Симферополь.

13. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану — 28 сентября 1892 г. Н.-Новгород.

14. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 2 октября 1892 г. Симферополь

15. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 11 ноября 1892 г. Симферополь.

16. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану — 20 ноября 1892 г. Н.-Новгород.

17. В. Г. Короленко к M. M. Стасюлевичу — 20 ноября 1892 г. Н.-Новгород.

18. В. Г. Короленко к В. Г. Черткову — 7 декабря 1892 г. Н.-Новгород.

19. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану — 7 декабря 1892 г. Н.-Новгород.

20. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 13 декабря 1892 г. Симферополь.

21. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану — 18 декабря 1892 г. Н.-Новгород.

22. В. Г. Короленко к С. С. Вермелю — 18 декабря 1892 г. Н.-Новгород.

23. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 18 декабря 1892 г. Симферополь.

24. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 26 декабря 1892 г. Ялта.

25. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану — 28 декабря 1892 г. Н.-Новгород.

26. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану — 15 января 1893 г. Н.-Новгород.

27. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко — 7 февраля 1893 г. Ялта.

28. В. Г. Короленко к С. С. Вермелю — 2 марта 1893 г. Н.-Новгород.

29. В. Г. Короленко к С. С. Вермелю — 10 августа 1893 г. Чикаго.

30. В. Г. Короленко к И. И. Горбунову-Посадову — 7 ноября 1894 г. Н.-Новгород.

От редакции

В последние годы вышли в свет (в кооперативном издательстве ‘Мир’) два тома ‘Избранных писем’ В. Г. Короленко. В настоящее время подготовляется к печати третий том, посвященный его переписке с писателями, главным образом с начинающими авторами. Переписка эта чрезвычайно обширна, и многие письма, представляющие интерес, не могут вместиться в пределах одного тома. К тому же отношения с некоторыми авторами получают надлежащее освещение только при условии опубликования всей переписки в целом, т. е. вместе с письмами адресатов. В виду этого возникла мысль дать ряд таких переписок в отдельных книжках.

Предлагаемая первая книжка этого рода заключает одну из интересных переписок раннего периода, с Наумом Львовичем Коганом. Начавшаяся в 1889 г., но прерванная ранней смертью Когана, переписка эта длилась только четыре года, она является прежде всего историей одного художественного дарования, вспыхнувшего в единственном значительном произведении, чтобы затем угаснуть вместе с жизнью. Трагическая судьба Когана выступает на общественно-бытовом фоне восьмидесятых-девяностых годов, ознаменовавшихся жестоким усилением правительственных репрессий против евреев и широким разливом антисемитских настроений в обществе и печати.

Биография Когана коротка так же, как и его жизнь. Родившись в 1863 г. в ортодоксальной еврейской семье в маленьком местечке Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровский округ), Н. Л. Коган провел там детские годы и учился в местном хедере. Затем поступил в Херсонскую гимназию, но курса не закончил, выйдя по болезни из 7-го класса. Далее был слушателем ветеринарного Харьковского института, но и эта попытка окончилась неудачно: он заболел нервным расстройством и попал в психиатрическую лечебницу. По выходе из нее, Коган к ученью более не возвращался. Он уехал в местечко Никополь (впоследствии им описанное) и открыл там училище. Но и тут он оставался недолго. Обнаружившаяся болезнь легких заставила его переехать в Крым. Здесь он жил то в Ялте, то в Симферополе, перебиваясь частными уроками и сотрудничая немного в местных газетах — ‘Крым’ и ‘Крымский вестник’. Но отдаваться литературному труду он мог только урывками. Рано женившийся Коган был в то время обременен уже большой семьей, и мучительная борьба за существование, в трудных условиях еврейского бесправия, способствовала развитию его болезни, от которой он и умер, едва достигнув 30-ти лет.

Но раньше он все же успел написать и увидеть напечатанной в одном из больших журналов свою повесть ‘В глухом местечке’. На это его вызвал и в этом ему помог В. Г. Короленко.

Встреча их и знакомство произошли осенью 1889 года, в Ялте. Владимир Галактионович жил в то время недалеко, в местечке Карабах, близ Гурзуфа. По-видимому, Коган прислал ему, на его суд, свой небольшой очерк ‘Сутки в тихом отделении’, напечатанный в газете. Короленко ответил ему письмом и вскоре, будучи в Ялте, пришел к нему сам. В беседе с Коганом Владимира Галактионовича заинтересовали его колоритные рассказы о быте и типах местечкового еврейства в ‘черте оседлости’ и о тех драмах, которые там возникали на почве еврейского бесправия и полицейского произвола. Он настоятельно советовал ему написать повесть из еврейского быта и обещал свою помощь и содействие по проведению ее в печать.

‘Боюсь я, Владимир Галактионович, по ‘нонешнему’ ли времени писать о евреях!..’ — выражает свое сомнение Коган, приступая к работе. Годы же те, как указывалось выше, были годами особенного усиления национального гнета. Консервативная печать занималась, по выражению Короленко, ‘науськиванием и кривлянием по адресу целого племени’, а другие органы предпочитали обходить ‘еврейский вопрос’ молчанием. Голоса самих евреев в русской печати не было слышно. В. Г. Короленко хотел чтобы этот голос раздался…

Так возникла повесть Когана из еврейской жизни… Работа над ней длилась целых два года, так как, делая для автора все возможное — читая его черновики, перечитывая и исправляя, — Короленко являлся, как всегда, строгим редактором и требовал приведения работы к возможному совершенству. Далее предстояла еще трудная задача найти ей место в печати. При этом, как видно из переписки, не обошлось без характерных для того момента эпизодов, причинивших сильные огорчения и автору, и В. Г. Короленко. Наконец, повесть появилась в журнале ‘Вестник Европы’ в ноябре 1892 года, под псевдонимом ‘Наумов’. Исключительная, для того времени, по своему содержанию и свидетельствующая о незаурядном даровании автора, повесть была замечена, имела успех… Через несколько месяцев после ее появления,— Когана не стало. Он умер, не успев увидеть вышедших отдельных изданий своего произведения, не узнав, что оно переведено на иностранные языки. Смерть оборвала и его дальнейшие замыслы…

Повесть Н. Л. Когана-Наумова, в создании и появлении которой в свет сыграл такую роль В. Г. Короленко, сохраняет для нас значение, как один из художественных памятников давно отошедшей жизни.

Проходящая в печатаемых здесь письмах история этой повести, связанная с историей момента, не может, думается нам, не заинтересовать читателя, ценящего достоверные документы прошлого.

Вся переписка H. Л. Когана с В. Г. Короленко извлечена из архива последнего и публикуется впервые. Письма Когана печатаются с автографов. Письма Короленко даются по копиям из больших копировальных книг, которыми Владимир Галактионович пользовался для сохранения своей редакторской и вообще деловой переписки. К сожалению, он снимал копии далеко не со всех своих писем, поэтому и в данной переписке не хватает многих, особенно первых писем, очевидно не носивших еще делового характера. О недостачах этих можно судить по отметкам Владимира Галактионовича на письмах Когана, а о содержании нередко говорят самые эти письма. Дать переписку в более полном виде не оказалось возможным, так как у семьи Н. Л. Когана письма-Короленко погибли, и копировальные книги являются единственным источником их.

Как добавление к этой переписке, здесь дается несколько писем В. Г. Короленко к третьим лицам, написанные им во время проведения повести Н. Л. Когана в печать, а также в связи с болезнью автора, в заботе о его материальном положении, а после его смерти, — в заботе о положении его семьи. Таковы письма к В. А. Гольцеву, М. М. Стасюлевичу, В. Г. Черткову, С. С. Вермелю и И. И. Горбунову-Посадову. Из числа их были опубликованы ранее — одно письмо к В. А. Гольцеву и два к С. С. Вермелю. Остальные извлечены, также из копировальных книг В. Г. Короленко и публикуются впервые.

1¹. H. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Ялта. 1-го дек. 1889 г.

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й

В_л_а_д_и_м_и_р_ Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Я не видел Вас перед отъездом², этим самым я мотивирую настоящее письмо. Я Вам надоедаю? Если Вы таковы, каковым кажетесь при знакомстве, то мое извинение глупо. Никто неотнесся ко мне до сих пор с таким вниманием, как Вы. Когда Вы, против моего ожидания, пришли ко мне, я (помните?) сказал: это похоже на Вас! Не объясняться Вам в любви я хочу, а просто поделиться с Вами пережитым мной состоянием, не виноват я, что Вы его на меня навеяли. Я сильно нуждаюсь в Вашей поддержке. Вы _ж_и_л_и, видели страдания, страдали (счастливец!), а я по известным обстоятельствам кроме сердитого бессилия да жажды жизни ничего не испытывал. В сравнении с Вами нуль! Вот я пишу, работаю над _ж_и_д_о_м, который Вам понравился³, утомился несколько за работой и пишу Вам, чтобы освежиться. Если я бесцеремонно делаю это, то опять же не виноват, что Вы внушаете такое доверие к себе. Я пишу повесть из еврейского быта, и Вы виноваты, что из еврейского. Я в первый раз видел, что он (быт) может вызвать интерес в лучших людях, Вы мне это показали. Мне казалось, что и печатать никто не захочет. Таково время. Но в нем (в быте-то) много оригинального, не говорю поучительного. Поймите меня! Вы не подумаете обо мне иронически: ‘молодость!’ Сообразите-ка, что я себя чудно чувствую при одном даже воспоминании, что меня, жида, заставил писать из родного быта хохол… Я не защищать думаю, — нечего, — я изобразить хочу все, как существует, но попытаюсь ввести интеллигентную еврейскую силу, _с_ы_н_а_ _о_т_е_ч_е_с_т_в_а_ (маленькими буквами конечно). Вдумываясь в моего Шлёмку, я, дерзая на фантазию, непременно вижу его рядом с Вами, Вы играете ему на бандуре, чтобы облегчить ему путь зимой в Калиш… Я только что хотел попросить у Вас извинения за такое сопоставление, но посмеялся в душе над собою. Автор ‘Макара’ и ‘Соколинца’⁴понимает, что значит травля, и, проникая музыкальным ухом напевы людских страданий, наверно ничего не имеет против идеала — видеть ‘бродягу’, Макара и Шлёмку не плачущими, и в объятиях друг друга. Я увлекся. Юношеский пыл? Владимир Галактионович, ответьте мне теплым словом, благословите на труд, обещайте свое содействие, а _г_л_а_в_н_о_е, — дайте мне право, от времени до времени, делиться с Вами ‘накипью’. Ответьте немедленно. Вы ответите.

Глубоко уважающий Вас

Н_а_у_м_ _К_о_г_а_н.

Адрес: В г. Ялту, Виноградная улица, дача Витмера, Науму Львовичу Когану.

— — —

¹ На письме пометка рукою В. Г. Короленко: ‘Отв[ечено] 12 Дек.’ Ответа этого в архиве не имеется.

² В. Г. Короленко выехал из Крыма в Н.-Новгород 17 октября.

³ Здесь Коган говорит об образе, взятом им из жизни, бедняка ‘меламеда’ (учителя), философа-талмудиста, беззаботного в житейских делах и всецело погруженного в изучение и толкование талмудической премудрости. В повести, он (Шлёма) — является центральной фигурой. Человек с горьким прошлым, терпящий вечные гонения, как бесправный еврей, он во всех несчастиях жизни сохраняет какой-то возвышенный стоицизм. Последнее трагическое столкновение его с ‘законом’, в лице всемогущего полицейского надзирателя, лишившего бедняка куска хлеба, кончается болезнью и гибелью Шлёмы.

⁴ ‘Сон Макара’ — рассказ, написанный В. Г. Короленко в 1883 году, в Якутской ссылке, ‘Соколинец’ — рассказ, первые наброски к которому сделаны были также в Якутской ссылке.

2¹. H. A. Коган к В. Г. Короленко.

Ялта. 25 ноября [1890 г.].

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й

В_л_а_д_и_м_и_р_ Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Почти год тому назад я получил от Вас письмо с пожеланиями, на которые я до сих пор не ответил. Не ответил я по многим причинам, из которых самая главная — нежелание мое быть назойливым и злоупотреблять Вашей добротой и вниманием, которое мне обещано, в смысле поддержки, сочувствия. Если бы я жил в одном городе с Вами,— еще куда ни шло — зайти поговорить, посоветоваться, а надоедать письмами не хотел. Владимир Галактионович! Вот я кончил три дня тому назад начатый мной, по Вашему совету, рассказ из еврейской жизни. Столько времени длилось писание оттого, что не всегда была возможность писать: как Вы знаете, у меня жена, трое детей (этого Вы не знаете), а работать для них в Ялте, — значит отдать все свое свободное время. К тому же страх, неуверенность в своих силах и, наконец, сама тема… Боюсь я, Владимир Галактионович! По ‘нонешнему’ ли времени писать о евреях?.. Теперь скажите, что мне делать? Могу ли я рассчитывать на Ваше содействие, указания, одним словом помощь? Хотя и еврейская тема, а мне вещь стоит много волнений и, пожалуй, здоровья, которым я вообще не могу похвастать. Испытываю странное состояние: мне страшно чего-то (не дай бог провалюсь!), мне противно многое из написанного. Я хотел послать Вам черновую, как есть, в которой много недоделанного, и просить Вас высказаться, в общем, о рассказе, приняв во внимание шероховатости, которые следует отнести к необработанности. Но я решил написать Вам, чтобы убедиться в Вашем желании поддержать меня и по получении ответа просмотреть все, переделать, переписать начисто и послать Вам в надежде получить некоторые указания. Здесь мне не к кому обратиться, а я мучусь. Пожалуйста, позвольте мне надеяться на полное Ваше сочувствие и содействие для помещения моего рассказа в журнале и получение, по возможности, скорого ответа, который укажет мне, как быть. Я помню, как я в прошлом году волновался в ожидании Вас, теперь мне еще хуже, я высчитал, что до ответа Вашего должно пройти 9 дней, а 9 дней мне ждать в таком состоянии… Вот я и прошу, чтобы Вы ответили скорее. Не сердитесь на меня, Вы же сами дали мне право обращаться к Вам, я до сих пор не злоупотреблял этим правом. В настоящую минуту мне так много хочется сказать Вам, я такое удовольствие испытываю говорить с Вами, но не могу отнять у Вас время. Простите, Владимир Галактионович! Я глубоко верю в Вашу братскую помощь и искреннее отношение, кому же и поступать _п_о_-_ч_е_л_о_в_е_ч_е_с_к_и, если не Вам?

Глубоко преданный Вам Н. Л. К_о_г_а_н.

P. S. Как переписываются такие вещи?

Ничего, что рассказ занял около 25 листов? (100 стр.).

Адрес мой: Ялта. Типография Петрова. Науму Львовичу Когану.

— — —

¹ На письме Н. Л. Когана пометка рукою В. Г. Короленко: ‘Отвечено 2 Декабря, Отосл.’. Ответа этого в архиве не имеется.

3¹. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Ялта. 26 января 1891 г.

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й

В_л_а_д_и_м_и_р_ Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Я вполне уверен в Вашем внимательном, сочувственном отношении ко мне, еще раз просить о нем не буду, но позволю себе сказать кой-что. Если Вы помните, при личном нашем свидании, я, в общих чертах, рассказал Вам содержание написанного мною теперь рассказа и отосланного мной посылкой на Ваше имя сегодня. Содержание Вами одобрено было, благодаря чему, приняв еще Ваш совет начать с знакомой мне жизни, я и пробую себя рассказом из еврейской жизни. Я жаловался Вам в письме на тяжелое состояние, препятствующее мне работать. В ответ на это я получил от Вас, письмо с вопросом, не смотрю ли я на писание, как на возможность улучшить _с_в_о_и_ _м_а_т_е_р_и_а_л_ь_н_ы_е_ условия и что если мне трудно писать, то… Владимир Галактионович, меня это крайне огорчило! Вы меня, конечно, не знаете, но я прошу Вас, считайте меня в литературном отношении чем хотите, чем я заслуживаю, но думайте обо мне _л_у_ч_ш_е. Ваше мнение — мнение не _в_с_т_р_е_ч_н_о_г_о… Мне трудно писать, потому что меня отвлекают разные хлопоты, но я не могу не писать.

Вот мой рассказ. В технике, как новичек, я, конечно, сильно хромаю. Укажите, научите, словом _п_о_д_д_е_р_ж_и_т_е_ меня. Он не велик, займет Вас на несколько часов, уж Вы извините меня! Помещение Вами моего рассказа, обстоятельство, которое меня ободрит и доставит неимоверное нравственное удовлетворение, — положительно даст мне новую жизнь, и я ни на что не буду жаловаться. Эх, если бы!…

Примите мою искреннюю благодарность за позволение мне обращаться к Вам и надеяться на Вашу помощь.

Глубоко уважающий Вас и всегда готовый к услугам Вашим

Н. Л. К_о_г_а_н.

Адрес мой: в типографию Петрова, Н. Л. Когану.

— — —

¹ На письме Н. Л. Когана пометка рукою В. Г. Короленко: ‘Отвечено и рукопись 26 марта’. Смотри этот ответ под следующим номером.

4. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану.

[26 марта 1891 г. Н.-Новгород].

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й_ _Н_а_у_м_ _Л_ь_в_о_в_и_ч!

Посылаю Вам посылкой Вашу рукопись, так как _п_о_к_а_ совершенно не знаю, что с нею делать. Конца и замысла очень жаль, — начало и многие места в середине никуда не годятся. Переделывать в том виде, как оно есть, — слишком много работы, да и не решаюсь я так сильно налагать руку на чужое детище, а если послать так, то до хорошего и не дочитают в редакции. Мой совет: сильно сократить первую сцену с Лаврентием Ардальоновичем². Оставить только существенные черты, не повторять много раз одного и того же, донну Блудницу совсем выкинуть. Он любит рисоваться знанием Щедрина, любит показать свое превосходство и поиронизировать, ему надоела ‘возня’ с жидами. Этого достаточно и это нужно выдвинуть покороче, без длиннот и надоедливых повторений. Эпизод с отцом и рассказчиком необходимо выкинуть. Он недурен, но загромождает рассказ, а прямо к делу не относится. Нужно поменьше расплываться в рассуждениях, тем более, что они у Вас не рельефны и туманны. Старуху необходимо оставить, образованное семейство сильно сократить. {Кстати, что это за ужасное выражение ‘хлебнула носом’?!} Поездку к Трофимову совсем выкинуть. Вообще старайтесь, чтобы из-под ненужного балласта яснее и по возможности проще выступила основная нота рассказа: приезжает в город учитель, он знаком и с Лавр. Ардальоновичем, и со своей средой. Для Л. Ардальоновича это скоты,— для него люди, для первого всюду досадная карикатура, для второго на каждом шагу примеры возвышенных характеров и проявления духовных стремлений. Притча Шлоймы о ‘Нухиме и это’ — очень хороша, как и другие. Описание субботы тоже недурно. Смерть Шлёмы, поездка с надзирателем,— все задумано очень хорошо и написано все-таки так, что можно легко поправить недостатки. В общем кидается в глаза значительная трудность для автора справляться с изложением, слог напряженный и неуклюжий. Откровенно Вам скажу: данный рассказ, если Вы еще над ним поработаете, да потом немного еще его пообчистить — выйдет очень недурен, но, кажется мне, что вообще — писательство не Ваше призвание. Оно очевидно требует от Вас слишком много усилий и главное — у Вас совсем нет повествоват. стиля. Притчи — не в счет, они хороши почти целиком, но это в них и говорит стиль _а_г_а_д ³. Так мне кажется.

Если Вас не обескуражит все это, — отделайте и сократите рукопись. Пишите на обеих сторонах листа, но оставляйте поля побольше. Не бойтесь сокращать, а особенно рассуждения. Старайтесь, чтобы каждый эпизод подвигал рассказ вперед. Таких сравнений, как напр. ночь и ‘надтреснутая девственница’ избегайте совсем. Описания природы должны естественно вплетаться в душевное настроение, но главное — о себе поменьше, а побольше выдвигайте вперед объективную нить рассказа. Затем желаю всего хорошего и с удовольствием буду ожидать рукоп. еще раз. [Предупреждаю] ⁴, что скоро я прислать ответ может быть буду не в состоянии. Рукописей мне посылают довольно много, а мне нужно и самому работать, и читать и, наконец, порой уезжать.

Затем, — не скажете ли Вы мне, откуда я мог бы почерпнуть знакомство с агадами и притчами, в роде приводимых Вами. Я давно уже хотел с ними познакомиться, кое-что рассеянное по разным сочинениям собрал, но этого мало. Нет ли перевода на русский, франц. или немецкий языки?

Жму руку. Напишите, намерены ли переделывать и когда приблизительно пришлете?

Вл. Короленко.

— — —

¹ Дата определяется пометкой В. Г. Короленко на письме Когана от 26 января 1891 г.: ‘Отв. и рукопись 26 марта’ и отметкой в записной книжке-календаре 1892 года под 27 марта — ‘Посылкой рукопись Когану (письмо вчера)’.

²‘Лаврентий Ардальонович’ — полицейский надзиратель, — после еврея Шлёмы — вторая центральная фигура повести Когана. Автор изобразил его не трафаретным бурбоном, но своеобразной жертвой полицейско-бюрократического самодержавного режима, держащего его под гипнозом ‘циркуляров’ и ‘предписаний’. Человек раздражительный, но не злой, не лишенный чувств справедливости и сострадания, он, однако, в области своих служебных обязанностей бывает порою груб и даже бездушен, особенно по отношению к евреям. Эпизод с затравленным им бедняком Шлёмой, поразившем его при этом своей моральной высотой, заставляет его пережить душевное потрясение: ‘Я — фоб поневоле, почти бессознательно всего, на что натравливает меня любая бумага’ — говорит он в минуты раскаяния. ‘Еврей, в моих глазах, это существо, неустанно занятое обходом закона, точно у него и нет других нужд, ни семьи, ни любви, ни надежд, ни горя. Так и кажется, что и на свет-то он родился лишь для того, чтобы обходить закон, да раздражать полицейских чиновников… Вот до какой логики доходишь!…’

³ ‘Агады’ — предания, легенды, нравственные сентенции и т. п., заключающиеся в талмуде.

⁴ Слово отпечаталось в копировальной книге неясно.

5¹. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Ялта. 1-го апреля [1891 г.]

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й

В_л_а_д_и_м_и_р_ Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Пользуюсь правом знакомого и эксплуатирую это право. Сегодня я получил Ваше письмо, которого я ждал с таким нетерпением. Я был в эти месяцы рассеян и весь сосредоточился на мысли о том, что Вы мне ответите, что я буду делать, как себя чувствовать. Я позволю себе говорить Вам об очень важном для меня, только Вы можете мне помочь, вся наша переписка достаточно выяснила Вашу личность и редкое Ваше отношение к другому. И как ни боюсь я надоедать Вам, я все-таки не могу удержаться от удовольствия поговорить с Вами: повторяю, Вы один можете помочь мне,— если мой план не удастся, я совсем пропаду.

Прочел я Ваше письмо, проглотил — лучше сказать, и какого бурю оно вызвало во мне! Вы, может быть, не знаете, что претерпеваешь в такой глуши (я говорю обо мне, как еврее), если хочешь сближаться с людьми, учиться, наблюдать. Начиная с оскорблений и кончая вырыванием куска хлеба по ‘временным правилам’², все превращает жизнь в какое-то мученье, и кругом — Ялта ведь только одно из многих таких мест — душевного человека найти трудно. Живешь один, думаешь, ищешь, сокращаешься, и силы непроизводительно тратятся. Вдруг Ваше письмо напоминает мне о существовании лучшей жизни, лучших людей, каких поистине теперь редко найдешь и там, такого теплого отношения и готовности оказать поддержку, — это для меня слишком много. Но не буду распространяться об этом, хотя высказывать свою благодарность — одна из самых сильных потребностей, а приступлю к делу. Сначала я буду говорить о письме, насколько оно касается моей рукописи. Все оно для меня более или менее благоприятное: нужны переделки,— я это знал, ведь я Вам послал переписанную с черновой и хотел только узнать, стоит ли обработать ее. Но мнение Ваше о том, что я не призван писать, потому что слог у меня тяжелый — резнуло меня очень. Больно! Я помню, Чехов, читая одну мою рукопись два года тому назад, сказал мне: ‘Вы писать умеете’. Вы сами, на обращенный мною к Вам вопрос, стоит ли мне писать вообще, ответили мне в письме, прочтя один мой очерк: ‘для меня _н_е_с_о_м_н_е_н_н_о, что Вы работать можете’. Но так как эта рукопись, по объему, дает больше возможности судить о способности или неспособности писать, то результат, к которому Вы пришли, для меня очень тяжел. Я знаю только то, что мне действительно было тяжело писать, но тяжело от волнений, излишней нервности, боязни, в силу нынешнего настроения, работать по-пустому, от неопытности, условий моей жизни, и я, злоупотребляя Вашей добротой, просто выложил все то, что меня занимало, имея одно только желание знать: годится ли оно в общем? Вам нравится конец, я искренно хочу знать — мне не до спеси — можно ли умом только и ‘мученьями’ _в_ы_ж_а_т_ь_ нечто хорошее? Мне кажется, что если под способностью писать разуметь умение отмечать интересное и переживать его, тогда еще ничего, но если разуметь под нею легкий слог и изящные выражения, тогда я являюсь просто ничем. Не зависит ли слог от упражнений, опыта? Но все мои доводы для меня самого ничто в сравнении с Вашим мнением: оно для меня авторитетнее, и я только прошу принять во внимание смягчающие вину обстоятельства. Что же это такое, что я все-таки хочу, буду, буду опять писать, работать? Неужели же ничего и не выйдет? А скверно, ей-богу, скверно чувствую себя, я знаю только то, что живи я около Вас, в Вашем обществе, я бы многому выучился, да и весь чувствовал бы себя иначе. Вот это и составляет предмет моей горячей просьбы. Владимир Галактионович! В письме не выскажешь всего, поверьте мне, что мне очень тяжело живется, я не привык к такой жизни, какую здесь веду. Еще полгода тому назад я хотел Вам об этом написать, но теперь к этому больше повода. Обстоятельства мои так сложились, что я должен бросить Ялту. Куда бы я ни поехал, я чужой и не имею права жить. В города и местечки оседлости не поеду: тесно и не входит в мой план. Я хочу раз навсегда быть среди людей, хочу учиться, учиться и жить так, как хочу. Петербург, Москва для меня совсем закрыты, я намерен ехать только в Н.-Новгород. Свидетельство прикащика 1-ой гильдии дает мне право жить: оно стоит около 40 р. в год, налог, который я могу считать небольшим, так как Ялтинские квартиры и жизнь дороже, чем где бы то ни было. Но вопрос не в этом, а в том, что Вы на это скажете? Неужели я могу сомневаться в Вашей готовности помочь мне, чем можете? Прежде всего Вашим знакомством, обществом? Город ведь больше Ялты, людей больше, я смогу найти занятие, да я вот здесь лишаюсь всего, а там ведь больше простора! Я на днях говорил о моем желании Бакунину (кстати оба они сердечно Вам кланяются)³, и он не находит его неисполнимым. Ради бога не сердитесь на меня за беспокойство, что же мне делать? Я обращаюсь просто туда, откуда ожидаю помощи. Если бы мне удалось!

В заключение несколько слов еще о рукописи. Указания для меня очень ценны, но я некоторых не понимаю. Первая глава не годится, а я считал, что она необходима для характеристики надзирателя. Семейство Когановских просто для ‘равновесия’. Я хотел бы знать Ваше мнение о первом разговоре с Шлёмой, о Хаим-Бере и служке и как вышел надзиратель? Имей я и эти указания, я с большей ясностью приступлю к переделке. I и II-ую гл. соединю, Когановского выброшу, а конец отделаю. Спасибо, Владимир Галактионовкч, за отношение, после предложения Вашего прислать Вам еще раз рукопись, когда она будет готова, остается только удивляться Вашему терпению, тем более, что Вы так заняты. Спасибо Вам, Владимир Галактионович, чем я могу Вас отблагодарить? Какую пользу оказала мне Ялта: вылечила от легочной болезни и познакомила с Вами!

С глубоким уважением

благодарный Вам Н. К_о_г_а_н.

Агад в русском языке нет. Я когда-то мечтал перевести их: это было бы очень полезно для детей и юношей. У Ожешко некоторые приведены⁴, французских и немецких переводов пока не знаю, постараюсь среди евреев узнать. Через 2 недели буду у моего отца — он артист по этой части — и узнаю немецкие источники. Но я могу сделать вот что: вместе с отцом начну переводить агады по-еврейски⁵, я их переведу по-русски и буду посылать Вам. ‘Глаз Якова’ и есть собрание сказаний о раввинах, в этой книге находятся все разбросанные по талмуду интересные агады. Язык их поразителен. Все они просты, сжаты и содержательны. Лучшие: о Гилеле, Акибе, Нухиме. Как бы они вышли на _В_а_ш_е_м_ языке! Право, они достойны Вашего пера и внимания. Я постараюсь выслать Вам молитвенник с русским переводом, где есть ‘поучения предков’, которые имеют неменьшую ценность.

Ваш Н. К_о_г_а_н.

— — —

¹ На письме Н. Л. Когана пометка рукою В. Г. Короленко: ‘Отвечено 13 апр’. Ответа этого в архиве не имеется.

² Упоминаемые здесь ‘Временные правила’, изданные 3 мая 1882 г. и сохранившие свою силу до самой революции 1917 года, воспрещали евреям проживать вне ряда городов и местечек даже пресловутой ‘черты оседлости’, составлявшей лишь малую часть европейской территории России. За чертой же оседлости еврея вообще не имели права проживать. Скученное в городах и местечках черты оседлости еврейское население, за отсутствием естественных источников существования, было обречено на нищету, голод и вымирание.

³ Павел Александрович Бакунин (брат известного революционера-анархиста Михаила Бакунина) и его жена, Наталия Семеновна жили в девяностых годах в своей усадьбе ‘Горная щель’, близ Ялты.

⁴ Элиза Ожешко (1842—1910) — известная польская писательница. Несколько ‘агад’ встречается в ее романе из еврейской жизни ‘Мейер Езофович’.

⁵ Очевидно, с древне-еврейского на разговорный еврейский язык (жаргон).

6. Н. А. Коган к В. Г. Короленко.

Симферополь. 23-го октября [1891 г.]

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й

В_л_а_д_и_м_и_р_ Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Я сделал, что мог, исправив все, что Вы указали. Когда я отослал Вам рукопись, мне сделалось легче как-то: больно мне было смотреть на нее. Делайте, Владимир Галактионович, что хотите, только пристройте в какой-нибудь журнал (русский). Простите за 2 почерка. Я взялся было переписать, но не в силах окончить. Слаб, очень слаб, совсем поистерся… _Л_е_ж_у_ и надеюсь.. Должен же я иметь хоть один день хороший в моей жизни, которая теперь совсем уж никуда не годится!..

Простите за тон, но Вы мне близки, и я невольно делюсь с Вами. Трудно же и требовать спокойствия и терпения от человека, семья которого (еще у меня новорожденный) живет по родственникам, а в придачу чахотка, не дающая возможности заниматься, да еще еврейство!..

Последнее Ваше письмо совсем доброе, оно меня оживило тогда. Благодарю Вас за все.

Ваш Н. Л. К_о_г_а_н.

Адрес тот же: кв. зубного врача Вальтера¹.

— — —

¹ Приписка эта указывает на то, что было еще, по крайней мере, одно письмо Когана из Симферополя, не сохранившееся в архиве.

7. H. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Ялта. 9-го февраля [1892 г.]

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й

В_л_а_д_и_м_и_р_ Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Я получил Ваше письмо¹ несколько дней тому назад и не мог ответить немедленно, т. к. я лежал все время. Уроки совсем меня свалили. Точно новый свет открылся передо мною, и новые, не испытанные мною ощущения положительно бодрят и освежают. Я все время волновался, боясь, чтобы Вы не вынесли неприятного впечатления, для меня прежде всего важно было, чтобы Вам понравилась вещь.

Вы советуете мне писать только из еврейского. Какой же русский журнал (‘Восхода’ ² не терплю и не признаю) согласится в это время дать место еврейским рассказам раза 2-3 в год? ‘Русская мысль’³ если и поместит мой рассказ, то только благодаря Вашему вмешательству, сам же журнал в последнее время, по моему, уж очень ‘умеренно’ либеральничает, поскольку это не вредит репутации либерального органа и не раздражает известных сфер. В ‘Вестнике Европы’⁴, я по крайней мере, не встречал еврейского рассказа, а остальные журналы тем менее согласятся ‘ожидоветь’.

Все-таки работать буду, пользуясь Вашей готовностью помочь мне. Спасибо за такое сочувствие ко мне. Вы мне доставили много хороших моментов, которых забыть нельзя. Позвольте обратиться к Вам с просьбой: разрешите посвятить Вам мой пЪрвый рассказ, — я только Вам обязан появлением его в свет, да Вы же и внушили мне мысль написать его. Пожалуйста, ответьте мне на это и в утвердительном смысле, — а если Вы будете настолько еще добрым, что с ответом пришлете мне свою фотографическую карточку, тогда я вполне удовлетворен. Два года собирался я просить Вас об этом, да как-то не решался, теперь же я чувствую себя как-то ближе к Вам, благодаря Вашему отношению ко мне за все время нашего знакомства.

С искренним почтением

Ваш Н. Коган.

Адрес мой: Ялта, дача Фарбштейн.

P. S. Сколько времени может пройти до напечатания рассказа? Я серьезно болен, живу безобразно, даю уроки, когда мне говорить нельзя. Хоть бы отдых себе устроить!..

— — —

¹ Данного письма В. Г. Короленко в архиве не имеется.

² ‘Восход’ — ежемесячный журнал, посвященный интересам русского еврейства. Издавался на русском языке с 1881 г. в Петербурге под редакцией А. Е. Ландау.

³ ‘Русская мысль’ — научный, литературный и политический журнал, издававшийся в Москве с 1880 г. В. М. Лавровым. С 1885 года руководящая роль в журнале принадлежала В. А. Гольцеву, — при котором ‘Русская мысль’ стала органом либерально-народнической интеллигенции. Направление это не было, однако, строго выдержано. В ‘Русской мысли’ печатались произведения многих лучших русских беллетристов. Здесь появился в 1885—1893 гг. целый ряд рассказов В. Г. Короленко, а также несколько его публицистических статей. В 1893 году сотрудничество Короленко в ‘Русской мысли’ прекратилось.

⁴ ‘Вестник Европы’ — журнал исторический, политический и литературный, издававшийся в Петербурге. Орган умеренного либерализма. Редактором его с 1866 по 1909 г. был M. M. Стасюлевич, при котором журнал неоднократно получал внушения и предостережения за ‘вредное направление’. В. Г. Короленко участия в ‘Вестнике Европы’ не принимал.

8. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Ялта. 16-го февр. [1892 г.]

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й

В_л_а_д_и_м_и_р_ Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Вчера я получил Ваше письмо¹ с письмом из редакции ‘Русской Мысли’. Не могу и выразить, как на меня это повлияло. Хотя я и прежде подозревал ‘Р. М.’ в практическом либерализме, но, когда я на деле, на своей шкуре, испытал это, мне сделалось совсем тяжело. Душно! Что может быть хуже того положения, когда не дают высказаться! И это в журнале, преследующем известные ‘идеи’, одном из двух журналов, на которых молодежь, может быть, отдыхает, слушая ‘вольные’ речи?! Остался только ‘Вестник Европы’, он устойчивей, но, бог его знает, по еврейскому вопросу как-то является и другая логика… ‘Мне понравилось и Виктору Александровичу² также, _т_е_м_ _н_е_ _м_е_н_е_е_ и т. д.’. Затем он (не мог разобрать имя автора письма)³ предлагает мне подождать, пока _о_б_с_т_о_я_т_е_л_ь_с_т_в_а_ _и_з_м_е_н_я_т_с_я! Да ведь это идиотство! Как будто это дело недель или месяцев! Да чем он рискует? И это наша литература с борьбой, с ‘тенденциями’, за которые ‘Р. М.’ так стоит!

После письма _е_г_о_ я прочел Ваше. Да сколько же таких, как Вы? Ведь редакции такого журнала нужно смотреть на вещи, как смотрите Вы, да Вы не смотрите только, Вы возитесь, хлопочете больше, чем за свое, Вы еще ободряете! Судите сами, как повлияло на меня Ваше письмо! Ах, Владимир Галактионович, как это для меня ценно! Мне подобного отношения и не снилось, как ко мне, так и к самому ‘проклятому вопросу’.

Не сердитесь, Вы у меня _о_д_и_н. Я не имею с кем делиться, да мне и говорить нельзя. Я просто содрогаюсь от мысли, что и ‘В. Е.’ может не принять. Для меня пропадет тогда многое. Какими силами можно ‘уломать’ (боже, какое время!) самую почтенную редакцию и в _э_т_о_м_ _с_л_у_ч_а_е_ быть последовательной? Но это Ваше дело.

Заглавие перемените, как желаете, да я написал его, думая этим не ‘бросаться сразу в глаза’ предубежденному читателю, фамилию мою, имя же ‘Наум’, если хотите: у меня свои причины были… Знаете, неприятны балаганные выходки, а я не Шлема⁴: он _с_и_л_а, я развалина. _П_о_ж_а_л_у_й_с_т_а, надпись посвящения.

Будьте здоровы, всего Вам хорошего, добрый, дорогой Владимир Галактионович, ответьте мне что-нибудь, — и за то спасибо.

Глубоко уважающий Вас и преданный Вам

Н. Коган.

— — —

¹ Письма этого в архиве не имеется.

² В. А. Гольцеву, редактору ‘Русской Мысли’.

³ Вероятно, письмо было от В. М. Лаврова, издателя и члена редакции ‘Русской Мысли’.

⁴ Шлема — имя главного лица повести Когана (см. о нем примеч. 3 к письму No1).

9¹. Из письма В. Г. Короленко к В. А. Гольцеву².

[Конец февраля 1892 г. Н.-Новгород].

… Огорчила меня очень невозможность помещения статьи Когана³. Ну, да что-же делать. Попробую в Вестник Европы. Сейчас так тороплюсь, застигнутый отъездом и торопней, что не могу ничего сообразить, что и как сделать. Напишу с места, кому ее отдать и т. д.

— — —

¹ Печатаемый здесь отрывок взят из письма, помещенного в сборнике ‘Архив В. А. Гольцева’ (Книгоиздательство писателей в Москве, 1914 г.). Редакция сборника снабдила его неверной датой: ‘Декабрь 1891 г.’. В действительности письмо это было написано в феврале 1892 г. перед отъездом В. Г. Короленко в Лукояновский уезд Нижегородской губ. для работы на голоде. На это имеется прямое указание в начале письма. Там говорится: ‘Когда получишь это письмо, я уже буду в Лукоянове’. В записной книжке-календаре 1892 г. выезд В. Г. Короленко из Н.-Новгорода в Лукоянов отмечен им 25 февраля.

² Виктор Александрович Гольцев (1850—1906) — публицист и критик, редактор-издатель журнала ‘Русская мысль’.

³ Речь идет о повести Когана ‘В глухом местечке’. Короленко в своих письмах часто называет повести и рассказы ‘статьями’.

10^l. H. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Ялта. 29 мая 1892.

Д_о_р_о_г_о_й_ _В_л_а_д_и_м_и_р_ _Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Боже мой, да ведь каждое слово Ваше проникает в сердце, я не привык к теплоте и слишком вознагражден за последнее время! Я, как барышня влюбленная, сижу и перечитываю Ваше письмо²…

Виноват, говорю опять о своем .состоянии, но я знаю, что Вам могу говорить. Я так-таки Вас не стесняюсь. Я познакомился здесь с женой Мачтета и сестрой ее. Зовут к себе в деревню (к отцу ее). Доктора гонят отсюда из-за жары. Я могу _о_т_д_о_х_н_у_т_ь_ месяца 2—3, а главное среди симпатичных людей, — я ведь-то ничего не видел, только сердцем чувствовал, приободрили, спасибо, все и Мачтет³ сам (письменно), утешают меня тем, что Вы (а как Вас все любят!) именно принимаете во мне участие. Приезжаю домой — от Вас письмо! (Они живут в Алупке), это ‘чересчур хорошо’!… Я пожил бы в деревне, поправился бы наверно, — одно настроение мое чего стоит, — людей бы посмотрел. Да вот препятствия: 1) право жительства, — его я с трудом да получу, как легочно больной (милое право?), 2) необходимость на эти месяцы обеспечить семью 200—150 р. Это препятствие может быть почти устранимо только скорейшим напечатанная рассказа. Если не воспользуюсь настоящим случаем поправить здоровье, я буду не в силах работать, — ведь освежиться надо?! А Вас бы непременно увидел и приехал бы сюда новым человеком… А может быть все так и сбудется по моему?

Ну, кончаю. Владимир Галактионович, ей богу видеть Вас потребность! Как это Вы говорите и делаете все просто! Последнее Ваше письмо еще лучше предыдущего. Я сам теперь лучше. Если бы Вы меня видели, Вы бы порадовались за мое душевное состояние.

Д_а_ю_ _с_л_о_в_о_ не беспокоить Вас, но буду его нарушать до тех пор, пока Вы не пришлете мне своей карточки. В двух письмах просил об этом. Прошу еще: пришлите.

Весь ваш Н. Л. Коган.

Прошу извинения у Вашей супруги: я ей и телеграфировал, и писал⁴. Осмелел совсем. Больше не буду. Не забудьте карточки.

Н. К.

— — —

¹ На письме пометка рукою В. Г. Короленко: ‘Отв. 9 и телеграмма’ Ответа этого в архиве не имеется.

² Письма этого в архиве не имеется. По-видимому, оно было вызвано полученными В. Г. Короленко известиями о прогрессирующей болезни Когана и его ужасном материальном положении.

³ Григорий Александрович Мачтет (1852—1901) — писатель-беллетрист народнического направления. В архиве В. Г. Короленко хранится несколько писем к нему Г. А. Мачтета. Между ними и то от 20 мая, где он пишет о Когане: ‘… Жена мне пишет из Алупки о крайне бедственном положении Когана и его надеждах, основанных на рукописи, о судьбе которой Вы, печетесь. Коган, кашляющий кровью, изможденный, получает там всего 40 руб. и из них посылает голодной семье 20 руб. Сам живет в ужасных условиях в Ялте, где жена случайно с ним встретилась. Все его надежды на кусок хлеба, кров и жизнь зиждутся на этой рукописи. Вы (по слогам Когана, сказанным жене) посылали ее к Лаврову, тот похвалил, но не взял. Коган просит хоть куда-нибудь поместить его рукопись. По словам жены рукопись была будто бы сдана Лавровым Вашему брату. Я справлялся,— но у него рукописи нет, не было, и о ней он ничего даже не слыхал. Гольцев не знает, а сам Лавров на даче. Коган в лихорадке от нетерпения узнать о ее судьбе, и я обращаюсь к Вам. Я уверен, что с Вашей рекомендацией — она пройдет в ‘Вестнике Европы’ или ‘Северном Вестнике’ очень скоро и Когану может быть выслан гонорар авансом. Жену я просил успокоить Когана и уверить, что рукопись не затеряется нигде’. На письме Мачтета пометка Владимира Галактионовича: ‘Отв. 22 мая’. Ответа этого в распоряжении редакции настоящего сборника не имеется. Вероятно, тогда же Короленко написал и Н. Л. Когану.

⁴ Письма Н. Л. Когана к Е. С. Короленко в архиве не сохранилось.

11. H. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Ялта, 21 июня [1892 г.]

Д_о_р_о_г_о_й_

В_л_а_д_и_м_и_р_ _Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Мне и не снилось такое торжество, какое выпало на мою долю. Получив Вашу телеграмму, я ответил на нее телеграммой же, а на письмо Ваше не мог сразу ответить¹. Вместо ответа, я стал хлопотать о том, чтобы увидеть Вас — мне бы поговорить хотелось, я бы освежился — и только теперь, когда я вынужден отказаться от этой преследовавшей меня мысли, я пишу. Не откажитесь и в дальнейшем советовать, указывать. Теперь только я хочу работать, — и вот о теме-то я и хотел поговорить. Но я дам Вам отдых. Уезжаю в Геническ на месяц к жене, мне здесь нехорошо. Не теряю, однако, надежды зимой побывать в Нижнем. Пока же хотел бы знать: могу ли я начать повесть из той же жизни, но с элементом ‘культурным’? Я боюсь, что размер ее причинит еще больше затруднений, в смысле помещения? Или лучше опять дать несколько типов массовых — по-моему русское общество вовсе не знает массы? Хотя можно, давая чисто еврейские вещи, быть в них и _р_у_с_с_к_и_м, и _ч_е_л_о_в_е_к_о_м, но я хотел бы писать из русско-еврейской жизни. Я не знаю, выразил ли я вполне мою мысль. На свободе выскажитесь, пожалуйста, в каком духе, по Вашему, следует мне продолжать. Больно мне, что приходится ограничиться письмом… Но я Вас все-таки увижу. Знать, что есть человек, сочувствующий тебе вполне, да еще человек с такой редкой душой — составляет в это время просто незаслуженную роскошь. Я чувствую себя и сильнее, и бодрее, и счастливее. Стоит работать, необходимо работать, и к этому стремлюсь. Пока Вы будете со мной, я буду работать с успехом. Вспомнил я, как случайно мы познакомились, — мог ли я тогда предположить, что Вы будете причиной моей новой жизни? Кончаю. Если вообще я ‘отличаюсь’ нервностью, то теперь особенно надо отнестись ко мне снисходительно: все-таки ведь я торжествую. Буду ожидать ответа в Геническе.

Весь Ваш, дорогой Владимир Галактионович

Н. Коган.

Ведь вот Вы какой! После моей третьей просьбы Вы все же не хотите прислать свою карточку…

P. S. Что насчет заглавия и подписи?

Адрес мой: в Геническ Таврической губ.

Софье Моисеевне Коган, для меня.

— — —

¹ На предыдущем письме Н. Л. Когана, от 29 мая рукою Владимира Галактионовича сделана пометка: ‘Отв. 9 и телеграмма’. По-видимому Короленко извещал Когана о том, что повесть его принята редакцией ‘Вестника Европы’.

12. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Симферополь. 13 сентября [1892 г.]

Д_о_р_о_г_о_й_ В_л_а_д_и_м_и_р_ _Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Месяца два тому я писал Вам (после получения от Вас телеграммы), затем порывался еще писать, но, с одной стороны — нежелание беспокоить, с другой болезнь — мешали этому. Опять врачи выгнали из Ялты в Симферополь, где более сухой климат, по их мнению, может остановить расходившуюся температуру. Действительно, здесь мне немного лучше. Я уже начал писать другую вещь. Типы очень интересные, много лиц, и потребуется много материала. Но я всегда надеюсь на Ваши указания, на которые, согласно Вашему обещанию, я всегда могу расчитывать. Вот уже сентябрь… жду октября и волнуюсь¹. Появление, наконец, рассказа и Ваш ответ на это письмо, бесспорно, ободрят меня. Получение же мною гонорара даст мне возможность несколько времени писать, не отвлекаясь.

Если бы можно было заручиться согласием ‘Русских Ведомостей’² изредка хоть помещать мои очерки из еврейской жизни! Поддержка все-таки. Тысячу раз благословен тот день, когда я познакомился с Вами!

Пожалуйста, ответьте мне. Адрес мой: в г. Симферополь, Казанская улица, д. Ланда, Н. Л. Когану.

Глубоко уважающий Вас Н. Коган.

— — —

¹ Повесть Когана должна была появиться в октябрьской книжке ‘Вестника Европы’.

² ‘Русские ведомости’ — ежедневная газета, выходившая в Москве. С 1882—1912 год главным редактором ее был В. М. Соболевский, при котором ‘Русские ведомости’ стали передовым органом прогрессивной печати. Отношения с ‘Русскими ведомостями’ навязались у В. Г. Короленко с 1886 г., когда он начал печатать в этой газете свое первое большое художественное произведение ‘Слепой музыкант’. С тех пор он непрерывно сотрудничал в ней и поместил большое количество как художественных, так и публицистических вещей и корреспонденции. О своей работе в ‘Русских ведомостях’ Короленко рассказал в статье ‘Черточка из автобиографии’, напечатанной в юбилейном сборнике ‘Русских ведомостей’ (М. 1913 г.).

13. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану.

28 сентября 1892. [Н. Новгород].

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й_ _Н_а_у_м_ _Л_ь_в_о_в_и_ч.

Множество занятий, потом обстоятельства семейного характера мешали мне порой быть аккуратным в переписке. Простите. Насчет портрета — я Вашу просьбу помню, но сейчас у меня его вовсе нет. Нужно будет сняться, тогда пришлю.

Я сам с нетерпением жду октябрьской книжки ‘Вестника Европы’ с Вашей статьей. С тех пор, как я писал Вам в последний раз — от Стасюлевича¹ я не получал ничего. Но он, говорят, аккуратен, как само время и, значит, — в октябре все-таки рассказ будет. Уже недолго.

Затем, — Вы пишете, что хотели бы иметь согласие ‘Русск. Ведомостей’ помещать хоть изредка Ваши рассказы. Право, такое согласие получить нетрудно, но оно и не стоит ничего, потому что необходимо иметь самые рассказы в руках, чтобы сказать что-нибудь определенное. А без этого, что же они могут сказать: ‘Ну—да, если рассказы удовлетворят нас с цензурной и иных точек зрения’. Что же это Вам прибавит?! А что они вообще не против рассказов из еврейской жизни, — за это я Вам и теперь ручаюсь.

Разумеется, когда напишете, пришлите. Я буду очень рад вновь прочитать и посоветовать. Обратите особенное внимание на описания: краткость (возможная без урезки самого содержания), сжатость и, главное, — ясность, определенность, каждой мысли и образа, — вот что нужно и чего недоставало прежде в описательной стороне Вашего рассказа.

Затем, — пока желаю всего хорошего. Скоро уже Вы испытаете чувство — первого авторства. Я помню даже запах типогр. краски, которым несло от первого моего напечат. рассказа ²! Это конечно — с моей стороны скучные напоминания, — но помните и мои советы: не увлекайтесь первым успехом, — планы своей жизни стройте на ином фундаменте. А там, — что будет. Я чувствую себя до известной степени виновником этого Вашего первого труда. В нем я уверен и заранее радуюсь Вашему успеху вместе с Вами. Но мне бы хотелось уберечь Вас от горечи, всегда сопровождающей дальнейшие шаги, [обычно это так]³ поверьте.

До свидания.

Вл. Короленко.

— — —

¹ M. M. Стасюлевич, — редактор ‘Вестника Европы’. См. ниже письма к нему В. Г. Короленко (No 17).

² ‘Эпизоды из жизни искателя’. Был напечатан в 1879 году в журнале ‘Слово’, кн. 7-я.

³ Слова эти отпечатались в копировальной книге неясно.

14. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Симферополь. 2 октября [1892 г.]

Д_о_р_о_г_о_й_

В_л_а_д_и_м_и_р_ _Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Спасибо за письмо. В моем положении (ах, как скверно!)? я в чужом городе и здоровье все хуже — много значит получить несколько утешающих строк. Беда!…

Должен с Вами поделиться неприятностью, которую получил от Стасюлевича. Получится октябрьская книжка, и Вы, увидя, что там меня нет, вероятно, огорчитесь. А дело в следующем. Еще в августе я обратился с просьбой к Стасюлевичу напечатать надпись посвящения Вам, изменить, если можно, заглавие (из письма жены Мачтета я узнал, что Вы оставили заглавие прежнее) и подписать мою фамилию. Только. Все это ведь Вы советовали, и мне ужасно хотелось поступить так. На другой день после посылки Вам письма, я получил ответ из Редакции, который и прилагаю¹. Прочитав его, я совсем упал духом, и даже температура моя повысилась. Как видите, и для либерального ‘Вестника Европы’ не все равно, что ‘Наумов’ и что Коган… Все бы ничего, но _п_о_д_п_и_с_ь_ важна настолько, что даже предлагают взять обратно рассказ, если я на ней настаиваю… Я с болью, согласно требованию редакции, ответил согласием на все. Вероятно, из-за этого, печатание отложено на ноябрь, ‘до получения от автора ответа’… Бог с ним! Теперь уже недолго и до ноября. Если вышлют оттиски, то через каких-нибудь две недели мы будем их иметь.

Я не теряю надежды видеться с вами, я только об этом думаю. Как это мне необходимо, — даже Вы не можете знать. В ноябре-декабре, когда, по мнению врачей, мне можно быть на севере, я предприму поездку, хоть на несколько дней. Она лучше всего меня освежит.

Жду ответа и карточки.

Ваш Н. Коган.

Адрес: Симферополь, Казанская ул., д. Ланда. Н. Л. Коган.

— — —

¹ Ответ этот, от 10 сентября 1892 г., сохранился в архиве В. Г. Короленко Текст его следующий: ‘На письмо Н. Л. Когана, от 6 сентября с. г., редакция имеет честь сообщить, что его статья, назначенная на ноябрь, будет напечатана в том виде, в каком она была принята, т. е с тою подписью, какая была под статьей, если же автор настаивает на предлагаемом им изменении, то редакция покорнейше просит принять статью обратно. Без получения ответа от автора, статья не будет отдана в печать’.

15. H. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Симферополь. 11 ноября [1892 г.]

Д_о_р_о_г_о_й_ _В_л_а_д_и_м_и_р_ _Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Я, наконец, сегодня собственными глазами увидел Шлему, выпущенного в свет, в настоящем его виде, благодаря какому-то любовному к нему отношению лица, ваявшего на себя труд представить его, как человека…¹

Там, где Ваша рука коснулась его, дышет такой человечностью и мастерским чутьем художника, а вставленные строки в описании хватают за сердце. Трудно передать, что я сегодня перечувствовал. Я почти наизусть знаю свой рассказ и потому я ничего особенного не чувствовал во время чтения, в смысле довольства своим ‘произведением’, — у меня только осталось впечатление: ‘Какой-же _о_н, однако! Что за отношение, что за человек!’ Все то, что мне приходилось [слышать] о Вас от знакомых Ваших и просто от лиц, хваставших своим мнимым знакомством с Вами, еще недостаточно рисует Вас. Я знаю, Вы, как положительный человек, уже опытный в жизни, с установившимся мировоззрением (я по опыту знаю) прочтете эти сроки, может быть, с снисходительной улыбкой по адресу моей ‘восторженности’. Это и грустно для меня. Я не имею права требовать от Вас сочувствия к моей особе, я только могу гордиться своим знакомством и вниманием Вашим, — все же мне больно, когда Вы обходите молчанием некоторые мои просьбы… Я заговорил, например, недавно о моем желании видеть Вас, желании, которое я никак не мог привесть в исполнение, Вы умолчали об этом, я и отложил предположенную поездку. А между тем у меня потребность поговорить с Вами, это освежило бы меня и вознаградило бы за столько лет одиночества и невыразимой душевной борьбы. Вот я теперь хлопочу о билете и опять намерен поехать на несколько дней.

Напишите, будете ли дома в конце этого месяца?

Не судите меня строго. Я готов теперь расцеловать весь мир: есть же _л_ю_д_и, и хотя их очень немного, самый факт их существования укрепляет веру. Да, вот штука! Еще 9 ноября я получил от редакции ‘В. Е.’ пакет на 354 р.!!! и счет, из которого видно, что мне уплатили по 100 р. за лист! Теперь, Владимир Галактионович, по совести (!) ответьте мне: можете ли Вы себе представить меня с напечатанным рассказом в серьезном журнале, с хорошими предварительными отзывами людей, мнение которых что-нибудь да значит, и с 354 р.?!!

Немножко вот здоровье… Ну, да ‘это от бога’!².

Весь Ваш Н. К_о_г_а_н.

P. S. Мелочи: есть опечатки. Одна из них исковеркала смысл целой фразы. Вместо: ‘Н_у, _т_а_к_ я не танцовал с медведем!’ напечатано: ‘а _в_е_д_ь_ я не танцовал с медведем!’ На евр. жаргоне это просто бессмыслица. Потом ед[инственное] вместо множ[ественного] числа слова ‘орих’. Вместо ‘глаз Якова’ — глас Якова. Затем в последней строке вместо: ‘спросите его, чему учит их _и_х_ _б_о_г?’ — ‘чему учит бог’? Смысл изменен. Наконец: вместо ‘разве все значит талмуд?’ — ‘Все значит талмуд’.

Н. Коган.

Адрес: Симферополь, Казанская, д. Ланда. Н. Л. Когану.

— — —

¹ Рассказ ‘В глухом местечке’ появился в ноябрьской книжке ‘Вестника Европы’, с посвящением В. Г. Короленко.

² Слова из рассказа ‘В глухом местечке’.

16. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану.

20 ноября 1892 [Н.-Новгород].

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й_ _Н_а_у_м_ _Л_ь_в_о_в_и_ч.

Право, я не обходил — по крайней мере намеренным — молчанием Ваших просьб. Фотографии еще не прислал, потому что не снимался и все только собираюсь, хотя обещаний надавал в этом смысле много. Что касается до поездки, то я понял Ваш проект в смысле переселения сюда, с целью найти здесь работу и по этому поводу писал вам, что здесь это будет трудно, не говоря уж о климате, который, конечно, в Ялте гораздо для Вас благоприятнее. Относительно же собственно поездки, — на время, — помнится, я предупреждал Вас, что все лето я не буду в Нижнем, что и было в действительности. Если же Вы захотите теперь или весной повидаться, — буду очень рад — и отнюдь отговаривать Вас не стану, хотя… Меня немножко пугают те ожидания, которые Вы связываете с этой поездкой и я боюсь, что Вам придется разочароваться. У нас здесь такая же проза, такие же будни, как и всюду, — а то обстоятельство, что я, как писатель, оказал некоторые услуги Вам, как начинающему товарищу, — Вы право, уж слишком преувеличиваете. Для этого вовсе не надо быть ‘особенным’ человеком. С тем экспансивным отношением к людям, которое я вижу в Вас, — Вы рискуете во-первых легко впадать в иллюзии, что всегда сначала ведет к преувеличенным ожиданиям хорошего, а затем к разочарованиям и пессимизму, т. е. к преувеличениям дурного. Простите, что я как будто читаю мораль, надеюсь, Вы никогда не усумнитесь в моем искреннем желании Вам всякого добра и в готовности помочь Вашим дальнейшим шагам в литературе, в которой Вы выступили так удачно. Но именно потому, что я, как мне кажется, — знаю Вас, — я, как Вы это наверное заметили, — стараюсь предостеречь Вас от излишних увлечений и разочарований. Я понимаю, что у Вас теперь — праздник, и даже завидую немного первой свежести Ваших ощущений, как дебютанта. Но помните, голубчик Наум Львович, что за праздником идут будни, идет новая работа, с ее трудностию и огорчениями, может быть неудачами и т. д. Не забывайте этого и хорошенько рассчитайте, как лучше. Не лучше ли, в самом деле, обеспечить себе известный досуг и отдых для новой работы, чем рисковать простудой в дальнем пути зимой, по этим проклятым железным дорогам? Впрочем, еще раз простите эти может быть слишком благоразумные советы и поверьте, что лично я буду рад увидеть Вас, если Вы настаиваете на поездке. Только, конечно, напишите заранее, а то, вдобавок, можете еще не застать меня. В конце ноября и в декабре я буду дома (только вчера вернулся из Москвы и Петербурга). Кстати, в Петербурге был у Стасюлевича, но его не застал, и теперь он прислал мне карточку с несколькими словами о Вас, а именно: он сожалеет, что лишился возможности лично поблагодарить (меня) за то удовольствие, которое дескать ‘не мне одному доставил Наумов’ и затем высказывает по слухам опасение за Ваше здоровье.

Ну, жму Вашу руку и желаю всего хорошего.

Ваш Влад. Короленко.

17¹. В. Г. Короленко к М. М. Стасюлевичу².

20 ноября 1892 г. Н.-Новгород.

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й_ _М_и_х_а_и_л_ _М_а_т_в_е_е_в_и_ч.

В свою очередь должен поблагодарить Вас за Наумова (Когана), письмо которого я застал у себя на столе, после приезда. Молодой человек в окончательном восторге, тем более, что и гонорар превзошел все ожидания начинающего автора. Деньги, конечно, только деньги, но, право, не часто встречаются случаи, когда они были бы так у места и доставили бы такую пользу. Бедняга, действительно, _б_о_л_е_н: хотя, быть может, и не безнадежно. Теперь он приподнялся от земли, и может быть это опять окрылит его вдохновение. Я же лично имею и свои причины быть Вам глубоко благодарным. Когда, еще в Ялте, я услышал от Когана изустный рассказ об его Шлеме и уговаривал его написать все это для печати, — то он усумнился, чтобы какой-нибудь журнал это напечатал. Я дал ему слово, что проведу рассказ во чтобы то ни стало. Мне казалось просто обидным предположение, что в русской литературе возможно одно только науськивание и кривляние по адресу целого племени³. Отказ ‘Русской Мысли’ глубоко огорчил меня, оправдывая отчасти пессимизм Когана. Вы рассеяли наши общие опасения, и я ужасно жалею, что пришлось так торопливо (по личным причинам) уехать из Петербурга, не поблагодарив Вас лично. Ну, да это вопрос недалекого времени, так как вероятно еще зимой я буду в Петербурге.

Пока прошу передать мой поклон К. К. Арсеньеву и г-ну Пыпину⁴ и затем жму Вашу руку.

Влад. Короленко.

P. S. Кстати: может быть и излишне прибавлять, что автор не имеет ничего общего, кроме фамилии, с Коганом, судившимся недавно в Москве, хотя тот тоже из Ялты.

— — —

¹ Печатается по тексту копировальной книги В. Г. Короленко. Публикуется впервые.

² Михаил Матвеевич Стасюлевич (1826—1912) — историк, публицист и общественный деятель, редактор ‘Вестника Европы’.

³ ‘Науськивание и кривляние’, о которых говорит здесь Короленко: побудили в 1890 году философа В. С. Соловьева организовать коллективный протест писателей и общественных деятелей против ‘систематических и постоянно возрастающих нападений и оскорблений, которым подвергается еврейство в русской печати’ Протест этот, который подписал и В. Г. Короленко, не был пропущен цензурой в России и появился только за границей. См. об этом статью В. Г. Короленко ‘Декларация В. С. Соловьева’ (Собр. соч. изд. Маркса, т. IX) и два письма его к В. С. Соловьеву: от 22 октября 1890 г. и 1 февраля 1891 г. (‘В. Г. Короленко. Избранные письма’ т. II. Изд-во ‘Мир’, 1933 г.). В ту эпоху, к которой относится переписка с Н. Л. Коганом, В. Г. Короленко выразил свое отношение к антисемитизму в печати еще дважды: затронув эту тему в своих полубеллетристических ‘Павловских очерках’ (1890 г.) и посвятив ей рассказ ‘Иом-Кипур’ (‘Судные день’) в 1891 г.

⁴ Константин Константинович Арсеньев (1837—1919) — публицист, юрист, литературный критик и общественный деятель. Близкий сотрудник и позднее редактор ‘Вестника Европы’, Александр Николаевич Пыпин (1833—1919) — известный ученый, историк русской литературы, общественности и этнографии Близкий сотрудник ‘Вестника Европы’.

18¹. В. Г. Короленко к В. Г. Черткову².

7 декабря 1892 г. Н.-Новгород.

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й_ _В_л_а_д_и_м_и_р_ _Г_р_и_г_о_р_ь_е_в_и_ч.

А. М. Хирьяков³ обратился ко мне с вопросом об авторе рассказа ‘В глухом местечке’, напечатанном в ‘В. Европы’. Я действительно его знаю. Это некто Наум Львович Коган, еврей, кажется учитель (бывший), теперь дает частные уроки, больной и семейный бедняк. Адрес его: Симферополь, Казанская улица, д. Ланда. Должен, однако, предупредить, что я Вам немного помешаю: здесь вопрос, о котором приходилось уже нам говорить, выступает во всей силе: автор — совсем-таки бедняк. Ко мне обратились с вопросом об нем кое-кто из интеллигентных евреев и мне хотелось бы их склонить, чтобы они оказали ему поддержку, т. е. купили бы этот рассказ (а может он и еще что напишет) для отд[ельного] издания. Впрочем, это еще только мои предположения, ко во всяком случае здесь еще раз и очень рельефно выступает та сторона дела, о которой уже мы беседовали ⁴: очевидно хотелось бы от Когана получить и еще что-нибудь, а для этого ему надо жить, а для этого нужны деньги, а для этого нужно издание продать… Сиречь, я стану советовать ему ранее испробовать другие способы издания… Но, как противник великодушный, — тем не менее адрес его Вам сообщаю весьма охотно⁵.

Затем крепко жму Вашу руку и желаю всего хорошего.

Влад. Короленко.

— — —

¹ Печатается по тексту копировальной книги В. Г. Короленко. Публикуется впервые.

² Владимир Григорьевич Чертков (род. в 1854 г.) — единомышленник и друг Л. Н. Толстого, впоследствии его душеприказчик В то время был главным редактором Московского издательства ‘Посредник’, основанного им с декабре 1884 г., совместно с П. И. Бирюковым и Л. Н. Толстым, написавшим специально для этого издательства (безвозмездно) целый ряд своих рассказов. ‘Посредник’ издавал книжки для народа по дешевей цене лубочных изданий. Книжки эти имели большое распространение, проникая в деревню при посредничестве ‘офень’ (книгонош). Расширив свою первоначальную деятельность, ‘Посредник’ стал издавать и книги для интеллигентных читателей. В издании ‘Посредник’ вышло несколько рассказов В. Г. Короленко.

³ Александр Модестович Хирьяков (род. в 1863 г.), — писатель, близкий участник издательства ‘Посредник’. Он обратился к В. Г. Короленко с письмом от 4 декабря, в котором писал: ‘Нам чрезвычайно понравился напечатанный в ноябре в ‘Вестнике Европы’ очерк Наумова ‘В глухом местечке’. Было бы желательно его издать, так как очень, очень надо давать вещи, возбуждающие сочувствие к евреям, ибо ненавистников чересчур много. Мне передавали, что рукопись передали Вы и что только Вы и знаете фамилию и адрес автора. Будьте добры сообщите, и если возможно поскорее. Сообщите или мне или прямо Черткову’.

⁴ В. Г. Короленко находил неправильной такую постановку дела народных изданий, при которой издательства не окупают себя и могут существовать только при условии филантропических пожертвований со стороны авторов, ничего или почти ничего не получавших за свои произведения.

⁵ Об издательстве ‘Посредник’ и дальнейших отношениях этого издательства с Н. Л. Коганом см. ниже письмо No 25.

19. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану.

[7 декабря 1892 г. Н.-Новгород]¹.

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й_ _Н_а_у_м_ _Л_ь_в_о_в_и_ч.

Рассказ Ваш, как я уже Вам писал, имеет успех. Между прочим сегодня я получил письмо от одного из заведующих изданиями ‘Посредника’. Они спрашивают меня об Вас и хотят обратиться к Вам с просьбой отдать им рассказ для их изданий. Дело несомненно хорошее, и рассказ, пущенный в широкую публику, несомненно, имел бы хорошее влияние. Однако я написал В. Г. Черткову (главный редактор ‘Посредника’), что напишу Вам и стану Вас отговаривать. Дело в том, что они или вовсе не платят авторам, или платят очень мало. Конечно, деньги не главное. Но я хочу попытаться соединить обе цели, т. е. и распространить рассказ и добыть от сего некоторый гонорар. Если это не удастся, тогда можно потолковать и с ними. Если получите, от них письмо, то сообщите, что просите обождать ответа и не связывайтесь еще обещанием. Они очень хорошие люди, и дело их очень хорошее, но и для хорошего дела на обухе рожь молотить не следует, и пока они будут к этому стремиться, до тех пор их работа будет только дилетантство.

Не пишете ли еще чего? Помните, что, хотя Вы и недовольны немного недостатком с моей стороны экспансивности (ведь кажется это есть?), — но я с большим интересом отнесусь к Вашей работе, готов всегда в ней помочь и искренно желаю Вам дальнейшего успеха… Хотя — все-таки не увлекайтесь и не переворачивайте слишком обычных планов…

Крепко жму Вашу руку.

Ваш Влад. Короленко.

— — —

¹ Дата определяется содержанием письма и положением его в копировальной книге, рядом с письмом к В. Г. Черткову, написанным одновременно.

20. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Симферополь. 13 декабря [1892 г.].

Д_о_р_о_г_о_й

В_л_а_д_и_м_и_р_ _Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

После полученного мною от Вас письма, из которого я узнаю, что Вас интересуют даже мои материальные дела, я пишу Вам, хотя дал обещание не беспокоить Вас зря. Прочитав Ваше мнение о моей поездке (в прош. письме) я тотчас решил не ехать, да и все мои обстоятельства повернулись так, как Вы говорили: ‘за праздником идут будни’. Еще какие будни! Вдруг мне сделалось хуже, врачи опять гонят в Ялту, в эту могилу, где уж я должен жить безвыездно. Тут деньги все ушли, и я стал подумывать об издании,— единственном возможном ресурсе. К кому обратиться! Я ничего не знаю об этом, и вот, советуясь с женой, я решил, что надоедать Вам и по этому поводу уж слишком неделикатно с моей стороны: у Вас свои дела и заботы. Прежде всего я обратился к Стасюлевичу с просьбой издать рассказ. Владимир Галактионович, выслушайте, пожалуйста, что он мне написал, так как его письмо меня в сущности страшно огорчило и смутило. В нем высказаны мысли, с которыми ни я, ни Вы (насколько знаю из Ваших писем) не можем согласиться. Но для меня имеет значение, что говорит единственный редактор, у которого Вы могли найти для меня убежище. Прежде всего он высказывает, что журналу было приятно поместить у себя ‘Ваше произведение, столь художественное’. Затем говорится, что цензор вряд ли разрешит издание, а если разрешит, то я выручу только расходы, так как многие читали рассказ в журнале. (Странно: мне кажется, что именно такие вещи, которые бойко читаются, и имеют шансы на успешное издание. Может быть, ему просто неудобно издавать, повинному уже в том, что напечатал рассказ у себя). Далее он говорит, что мне незачем впредь писать _н_а_ _т_у_ _ж_е_ _т_е_м_у, ‘фигура полицейского надзирателя показывает, что Вам незачем самому держать свой талант ‘в черте оседлости’. Все, что Вы ни напишете на эту тему, будет похоже или на повторение, или на продолжение первого. Может быть, со временем, когда Ваше имя укрепится, Вам можно будет сделать экскурсию в эту область, но не теперь, вслед за этим рассказом’…

На меня это письмо произвело удручающее впечатление. Разве рассказы Гл. Успенского в этом смысле, не повторение одного и того же? Повторяется только мотив, но следует ли из этого, что он не должен был всю жизнь писать из народного быта? Разве нет писателей, всегда изображающих жизнь из одной и той же области? Ведь все это так понятно, только по еврейскому вопросу существует отдельная логика даже у лучших людей. Я могу понять все это только, как намек на нежелание так скоро поместить у себя на евр[ейскую] тему. Где же мы тогда найдем сбыт?

Посоветуйте мне, что делать. Как вы думаете? Хочу писать, но надо же мне знать, куда и как? Ведь это значит опять лишиться голоса. ‘Рус. Мысль’ боится, кто же поместит? На эту тему пока один я говорил (из евреев), но говорить следовало многим, освещать эту область — неужели же общество не нуждается в этом освещении и неужели я уже говорил так много, что не мешает лет 5 отдохнуть от меня русскому читателю? Писать из каторги, жизни фабричных, мужиков, вообще прибитого люда, вообще можно и желательно, только из ‘черты’ надо поменьше? Я понимаю, что внешние условия таковы, но ведь Стасюлевич не ссылается на них, а говорит свое мнение. Вы выскажетесь, надеюсь, полно и успокоите меня, в смысле указания пути. ‘Оставайтесь евреем, давайте Шлемок и Б…¹‘ — это Ваши слова. Тут я вспомнил про ‘экспансивность’. Да, я не на шутку _н_и_ _о_т_ _к_о_г_о_ не имел никогда поддержки, никто, наконец, не понимал меня так, как Вы, и не уважал так моего нравственного мира. Вы все видали, а я только дурное. Да где и как я живу и кем окружен?..

Еду в Ялту, буду искать уроков, когда мне говорить больно. К тому еще, тамошний инспектор гимназии еще 2 года тому [назад] запретил своим питомцам пользоваться моими услугами, как еврейскими… Это, впрочем, согласно с циркуляром министра.

Без издания очень плохо. Как бы его устроить! Еще я ведь обратился к Лаврову² и в ‘Восход’ и в ‘Новости’³. Еще нет ответа. Но теперь, когда Вы взялись за это, мне легче: я палец о палец не ударю, буду ждать от Вас совета и поступлю, как Вы говорите. Ведь есть в России, в Петербурге ‘Общество для распространения образования среди евреев’, но оно какое-то дохлое. Я мечтаю о поездке в ‘черту’ весной. Она даст мне много нужного материала. Писать хочется так, чтобы не испортить Шлемы.

С нетерпением ожидаю портрета.

Ваш Н. Коган.

P. S. Где были рецензии, кроме ‘Новостей’ и ‘Восхода’? Я не выхожу и не читаю газет. Знаю только, что ‘Р. Вед.’ промолчали… Они часто молчат на эту тему.

— — —

Пишите в Ялту, Справочная контора Ятовца, Н. Л. Коган.

Уезжаю дня через три, с отчаянием в душе, полный самых мрачных мыслей, страха за себя… Не медлите же ответом.

— — —

Только что получил ответ от Лаврова. Почему? За что? ⁴.

— — —

¹ Слово написано неразборчиво.

² К В. М. Лаврову, издателю ‘Русской мысли’.

³ О журнале ‘Восход’ см. письмо No 7 и примеч. к нему, ‘Новости’ — ежедневная газета, издававшаяся в Петербурге О. К. Нотовичем.

⁴ Коган получил отказ на свое предложение издать отдельной книжкой рассказ ‘В глухом местечке’.

21. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану.

18 декабря 1892 г. [Нижний-Новгород].

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й_

_Н_а_у_м_ _Л_ь_в_о_в_и_ч.

Ужасно жалко, что Вы обратились к редакциям, не посоветовавшись прежде со мной. Вы видите, что я Вам до сих пор советовал недурно и ничем еще не обнаружил нетерпения и нежелания оказать такую же услугу впредь. Видели ли Вы какие-нибудь издания ‘Недели’¹, ‘Новостей’, или ‘Вестника Европы’, за исключением произведений ближайших сотрудников? Разве редакции журналов и газет — издательские фирмы? Вы, между тем, — огорчаетесь и оскорбляетесь отказом ‘Русской Мысли’ и даже спрашиваете ‘за что’? Да ни за что, а просто потому, что ‘Русская Мысль’ издательством вообще не занимается и отступает от этого общего правила лишь в редких случаях. Это во-первых. Во-вторых — издавать первый, да и единственный рассказ вообще не в обычае. Я возобновил свою литерат[урную] работу в 1885 году², а книжку свою выпустил только в 1887, более чем через два года. В-третьих — в Вашем рассказе листа три, а для издания без предварит[ельной] цензуры нужно не меньше десяти. Предварительная же цензура едва ли пропустит. Вот видите, — сколько неопровержимейших резонов, а Вы спрашиваете: ‘за что?’… Я вижу из этого, что случилось именно то, чего я боялся. Вы слишком поддались обаянию первого успеха, а теперь платитесь разочарованием, и наверное опять в излишке. Не унывайте и пишите. Стасюлевич высказывает свое мнение, желая Вам добра, и я ручаюсь Вам, что никаких задних мыслей у него не было: если Вы пришлете рассказ и он будет хорош, — он опять напечатает его. По-моему, — Вам пока незачем еще бросать свою тему, хотя, конечно, незачем и насильно удерживаться, как Стасюлевич выражается, — в ‘черте оседлости’. Я думаю только, что у Вас евреи выйдут лучше. Во всяком случае, если что напишется, — пришлите все-таки предварительно мне и опять посоветуемся. А там, — наберется несколько рассказов — можно будет пустить и книжкой. Мне приходит в голову надежда — выпустить в дешевом издании для народа, но это все-таки трудно. ‘Посредник’ просит, но даром³. А это, конечно, нельзя… Ну, вообще — не унывайте, не поддавайтесь мрачному настроению, и — наверное будут лучшие дни. Пока же жму руку.

Ваш Вл. Короленко.

— — —

¹ ‘Неделя’ — еженедельная газета, издававшаяся в Петербурге в 186—1901 годах. В 1876—1893 годы редактором ее был П. А. Гайдебуров. Он стал издавать, в виде приложения к этой газете, ежемесячный литературный журнал ‘Книжки Недели’, имевший большое распространение.

² По возвращении из шестилетней ссылки.

³ Как выяснилось из письма В. Г. Черткова от 14 декабря (см. его текст ниже в примечании к письму No 25), ‘Посредник’ не имел в виду получить повесть Когана даром.

22¹. В. Г. Короленко к С. С. Вермелю ².

18 декабря 1892 г. [Н.-Новгород].

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й_ _С_о_л_о_м_о_н_ _С_а_м_о_й_л_о_в_и_ч.

Заходер³ говорил мне, что Вы очень заинтересованы Н. Наумовым, автором рассказа ‘В глухом местечке’. Я охотно поделюсь с Вами теми сведениями, какие я об нем имею. Это во-первых псевдоним. Настоящая фамилия: Коган, Наум Львович, живущий в Симферополе (с Коганом, недавно судившимся в Москве, ничего общего не имеет). Адрес пока: Симферополь, Казанская ул., д. Ланда, Н. Л. Когану, но он пишет в последнем письме, что доктора посылают его в Ялту (Все-таки заказное письмо, думаю, дойдет наверное.), так как он — человек больной (можно опасаться чахотки). Он — семейный, молодой еще человек, бедняк, совсем без средств, перебивается уроками, причем гимназическое начальство мешает ему в этом, как еврею. Он очень нервен,— что совершенно понятно, и теперь, по-видимому, ему особенно тяжело. В виду всего этого было бы истинно добрым делом, — если бы соотечественники поддержали его в трудные минуты. Как ему помочь? Хорошенько не знаю. Недавно он сделал большую глупость: обратился к нескольким редакциям с предложением издать его рассказ и, разумеется, отовсюду получил отказ, что его сильно угнетает. Разумеется, редакциям нет никакой надобности издавать один рассказ начинающего автора, еще почти неизвестного публике, да и дело это совсем не редакционное. А вот если бы какой-нибудь просвещенный кружок интеллигентных евреев взялся за это дело и издал бы рассказ, купив его у автора, — было бы очень хорошо. Боюсь только, что предварит[ельная] цензура не пропустит. Надо бы еще несколько рассказов, а тогда (свыше десяти листов) можно бы и без предварит[ельной] цензуры. А как ему писать при таких условиях? — Вот Вам все данные для суждения об этом деле, — придумайте сами. Только по возможности не подавайте надежд, которые могут не исполниться. Он очень экспансивен, и разочарования для него убийственны.

С уважением Вл. Короленко.

Благодарю за брошюру⁴, которую получил через Заходера.

— — —

¹ Печатается с подлинника, доставленного адресатом в архив В. Г. Короленко. Было опубликовано в брошюре С. С. Вермеля ‘В. Г. Короленко и евреи’ (М. 1924).

² Соломон Самойлович Вермель. Род. в 1860 г. Московский врач и еврейский общественный деятель. Писал по еврейскому вопросу. Ему принадлежит также много научных работ по медицине. Познакомился с В, Г. Короленко путем переписки, обратившись к нему в 1891 г. с выражением благодарности за его рассказ ‘Иом-Кипур’. В настоящее время живет и работает в Москве.

³ Заходер — Нижегородский казенный раввин. В течение ряда лет был корреспондентом ‘Русских Ведомостей’. Знакомый В. Г. Короленко по Н.-Новгороду.

⁴ С. С. Вермель послал Короленко, как автору ‘Слепого музыканта’, оттиск своего перевода статьи профессора Meinert’a ‘Кооперация различных частей мозга’, в которой трактовался вопрос о слепорожденных.

23¹. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Симферополь. 18 декабря [1892 г.].

Д_о_р_о_г_о_й_ _В_л_а_д_и_м_и_р_ _Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Это также плоды моих хлопот относительно издания, предпринятых мною без Вас, до получения Вашего письма². Я ответил телеграммой, в которой просил не набирать до получения моего письма. Я обратился к ним с просьбой издать, ничего не говоря об условиях, надеясь на то, что, до окончания переговоров, о наборе и речи быть не может. Затем не знаю, что вообще ответить им. ‘Посредник’ так меня соблазняет (письма я не получил), да и вообще ‘Восход’ желал бы оставить ‘в крайнем случае’. Ни условия его, ни область распространения не заманчивы. Я не знаю, что мне запросить на случай получения предложения, назначить цену и количество экземпляров. Как хотелось бы пристроить рассказ: плохо. Мне необходим единовременный гонорар, ждать выручки не могу. Как видите, я еще в Симферополе: так трудно мне устроить отъезд.

Прошу Вас ответить мне в Ялту, справочную контору Ятовца. Извините за лишнее беспокойство.

Ваш Н. Коган.

— — —

¹ На письме пометка рукою В. Г. Короленко: ‘Отв. 28 дек. 92’. См. этот ответ ниже под No 25.

² Здесь имеется в виду письмо, полученное Коганом от редакции ‘Восхода’ и пересланное им В. Г. Короленко для ознакомления. Письмо это, от 13 декабря, сохранилось в архиве. Вот его содержание: ‘Милостивый Государь, Наум Львович. Будучи в принципе согласны на издание Вашей повести ‘В глухом местечке’, мы находимся в затруднении относительно вопроса об условиях, на каких Вам желательно ее издать, — о количестве экземпляров и т. д. Тем не менее мы завтра же отправляем рассказ в цензуру и немедленно по получении его оттуда приступим к его набору, но просим Вас сообщить нам Ваши условия, без которых нельзя будет приступить к печатанию рассказа. Просим иметь в виду, что в основание условий изданий Вашего рассказа должна прежде всего лечь выручка расходов по типографии и бумаге’.

24. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Ялта. 26 дек. [1892 г.].

Д_о_р_о_г_о_й_ _В_л_а_д_и_м_и_р_ _Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Письмо Ваше получил здесь вчера¹. Сегодня я сделал над собой усилие, чтобы встать с постели (я слег) и попросить Вас не сердиться. Я сам очень жалею, что начал без Вас, — я объяснил в письме, как это произошло, помимо моей воли. О порядках, о которых Вы пишете, я не знал. Во всяком случае плачусь за это. Главное, что хочу установить в Ваших глазах, это то, что об издании рассказа я задумал не под влиянием ‘обаяния первого успеха’, а под влиянием _к_р_а_й_н_е_й_ _н_у_ж_д_ы_ _и_ _т_е_м_п_е_р_а_т_у_р_ы_ _в_ 39 _с_л_и_ш_к_о_м! Тут до бреда и отчаяния недалеко, не только до глупостей…

Получил письмо от В. Г. Черткова. Предлагает 150 р. за каждые 5 тысяч экземпл., причем 100 р. вперед. Советует мне достать разрешение ближайшей цензуры. Он говорит, что написал Вам об этом. Я не ответил, в ожидании Вашего совета. Не сердитесь, пожалуйста, и пожелайте мне поправиться. Я не буду Вас более тревожить до следующей рукописи. Мне бы очнуться и прийти в себя.

Весь Ваш Н. Коган.

Адрес: Ялта, Справочная контора Ятовца. Н. А. Когану.

— — —

¹ Письмо от 18 декабря (см. No 21).

25. В. Г. Короленко к Н. А. Когану.

28 декабря 1892 г. Н.-Новгород.

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й_ _Н_а_у_м_ _Л_ь_в_о_в_и_ч.

Итак, у Вас два предложения от издателей. Это опять большая удача на первых порах. Вскоре после Вашего письма я получил письмо от Черткова (из ‘Посредника’). Он пишет, что хотел взять рассказ вовсе не бесплатно. Они затеяли серию изданий, рассчитанных на широкий, но не чисто крестьянский круг читателей. Эта серия изданий у них оплачивается, и они предлагают Вам 150 рублей за 5 тыс. экземпляров за первое издание и по 100 за каждые новые 5 тысяч, с тем, чтобы 100 рублей выслать Вам тотчас же, как рассказ пройдет через цензуру, а 50 рублей по поступлении выручки. Он мне пишет, что по его мнению это для Вас выгодно, потому что они рассчитывают на широкий сбыт своих изданий. Думаю, что они правы. Вообще, я считаю это предложение безотносительно — очень удобным¹. Но, конечно, совсем не зная ‘Восхода’ и его средств распространения — окончательное решение предоставляю на Ваше исключит. усмотрение. Полагаю, что едва ли это будет так выгодно. Книжечка выйдет ведь тощая, цена незначительная, уступка книгопродавцам, ожидание выручки… Но все-таки — не знаю. Может быть, еврейская среда заинтересуется, и рассказ пойдет лучше в ‘Восходе’. Зато — через ‘Посредника’ он попадет куда надо. Так или иначе, — решайте поскорее и пишите ‘Посреднику’ ответ (Россоша, Воронежской губ., Владимиру Григорьевичу Черткову). Оба предложения нужно рассматривать, как большую удачу для первого же рассказа.

Жму руку и желаю Вам всего хорошего.

Ваш Влад. Короленко.

P. S. Не знаю, высылает ли Стасюлевич отдельные оттиски. Если есть лишний, — пришлите. Не помню, сколько занимает Ваш рассказ. Относит, цены — это уже лучше посоветуют сами издатели.

— — —

¹ Узнав из письма Короленко о бедственном положении Когана, Чертков предложил ему плату более высокую, чем другим авторам ‘…Я особенно дорожу внесением этой вещи в свою новую серию, — писал он В. Г. Короленко, — так как помимо ее высоких чисто-художественных достоинств, она, вызывая в читателе гуманные чувства по отношению к евреям, может отчасти противодействовать тому предубеждению, чтобы не сказать более, которое, к сожалению, господствует против них как раз в обширной среде провинциальной полуинтеллигенции, среди которой, если принять в соображение ее количество, преимущественно и будут распространяться наши издания’.

26. В. Г. Короленко к Н. Л. Когану

15 января 1893 г. [Н -Новгород].

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й_ _Н_а_у_м_ _Л_ь_в_о_в_и_ч.

Не знаю, как Вы решили с изданием. Теперь в Ваших руках все данные для выбора, и Вы уже верно на чем-нибудь остановились. А пока,— вот какое дело. Ко мне несколько раз обращались с вопросами об авторе ‘Глухого местечка’, и я не считал нужным строго хранить Ваш псевдоним, а также Ваше положение в тайне. Сегодня получаю вдруг 70 рублей по почте, с просьбой переслать их Вам от доброжелателей, что, конечно, тотчас же и исполняю, зная, как нужны Вам теперь деньги¹.

Поправляйтесь и не унывайте. Желаю всего хорошего.

Ваш Вл. Короленко.

P. S. Исполняю Ваше желание и шлю карточку (не помню, посылал ли Вам уже или нет. Ну, все равно, тогда пусть будет другая). — Если есть, пришлите свою. А нет, — так когда будет.

— — —

¹ Деньги были собраны и посланы доктором С. С. Вермелем, как это видно из хранящегося в архиве его письма к В. Г. Короленко, от 23 декабря 1892 года.

27. Н. Л. Коган к В. Г. Короленко.

Ялта. 7 февраля 1893 г.

Д_о_р_о_г_о_й_ _В_л_а_д_и_м_и_р_ _Г_а_л_а_к_т_и_о_н_о_в_и_ч!

Кой-как напишу. Лежу таки все время, и только по утрам отпускает немного. Я до того слаб, что не могу сидеть долго на месте, в голове ровно ничего, ни одной мысли. Даже читать трудно. Между тем мною овладел мотив, не дающий покоя, я присел к столу, написал с пол-листа и не могу продолжать. Тяжело это… Истощен. Когда это кончится? А мотив, кажется, хороший, если бы мне удалось исполнить, — он из общей жизни. Благословите успеть из общего быта!..

Получив Ваше письмо (без денег)¹, я ответил г. Черткову полным согласием на его условия. Он прислал мне оттиск моего рассказа, советуя самому написать в Одесскую цензуру, прося о разрешении. Я так и сделал. В это время получаю телеграмму от ред. ‘Восхода’, в которой предлагают мне за 2000 экз. 200 р. Я до сих пор ничего определенного не ответил. ‘Восход’, если помните, писал, что немедленно отсылает рассказ в цензуру (я выслал Вам это письмо), значит, у него есть разрешение, если он через 3 недели после своего письма телеграфирует об условиях. Ответить отказом я не мог, ибо, если одесский цензор не разрешит, а петербургский, которого г. Чертков так боится, поступит так же, как и одесский, я останусь ни при чем. На днях я получил отказ от одесского цензора. Не помогли даже хлопоты представителей интеллигентного еврейства. Я телеграфировал об этом г. Черткову, который ответил мне два дня тому назад телеграммой, в которой извещает, что обратился……².

— — —

¹ Имеется в виду письмо от 28 декабря.

² Вторая половина письма в архиве отсутствует: В. Г. Короленко переслал ее С. С. Вермелю (см. ниже письмо к нему).

28¹. В. Г. Короленко к С. С. Вермелю.

2 марта 1893. Н.-Новгород.

М_и_л_о_с_т_и_в_ы_й_ _Г_о_с_у_д_а_р_ь_

_С_о_л_о_м_о_н_ _С_а_м_у_и_л_о_в_и_ч.

Прилагаю при этом письмо Когана (вернее половину), из которого Вы увидите, каково его положение. Думаю, поэтому, что ему, бедняге, теперь не до щепетильности. Охотно взялся бы еще раз переслать деньги, — но ведь это задержка, и я думаю, что, послав прямо от себя и выгадавши таким образом несколько дней, — Вы поступите лучше. Главное теперь — скорее.

Что касается Вашего вопроса — должно ли издавать рассказ для народа и будет ли он читаться, то я выработал себе на этот предмет взгляд совершенно определенный. Все хорошее — для народа годится. Пора давно бросить этот предрассудок и не кормить народ умственной мякиной сюсюкающей и шепелявящей морали, детскими побасенками о добрых и злых мужичках, о погибельности города и о преимуществах деревни, даже и в том случае, когда в оной придется пухнуть от голода. Самая большая уступка в этом отношении, которую я допускаю, — это заглавие. ‘В глухом местечке’ — действительно глухо и неопределенно. Я бы поставил просто ‘Жиды’. Пусть знают, о чем идет речь, а прочитают — узнают еще лучше. Пойдет ли сразу и бойко, — не знаю. Бойчее всего идут Милорды и Гуаки. Но что это будет ценный вклад в народную литературу, — это несомненно. А мне кажется, что это главное. Думаю, что рассказ найдет свою публику, сначала может быть не в деревне, а в городе. Но ведь это не важно².

Крепко жму руку и желаю всего хорошего

Влад. Короленко.

— — —

¹ Данного письма у адресата не сохранилось. Берется из копировальной книги В. Г. Короленко. Публикуется впервые.

² По-видимому речь шла о проекте издания повести Когана каким-то еврейским просветит. кружком. Никаких сведений об этом издании получить не удалось,

29¹. В. Г. Короленко к С. С. Вермелю.

10/22 Августа [1893 г.]² Чикаго.

М_н_о_г_о_у_в_а_ж_а_е_м_ы_й

_С_о_л_о_м_о_н_ _С_а_м_у_и_л_о_в_и_ч.

Перед своим отъездом из Москвы или Петербурга (теперь хорошо не помню) я узнал, что будто в какой-то газете (мелкой) появилось известие о смерти Наумова-Когана. При этом будто бы прибавлялось, что Короленко обращался к благотворит. и состоятельным людям с просьбой о помощи больному писателю-еврею, но просьбы остались тщетны. Слух этот передавался глухо, и я даже сначала подумал, что это недоразумение и что подобной заметки вовсе не было, т. более, что и названия газеты сообщить мне никто не мог. Это же соображение оставляло надежду, что, быть может, и слух о смерти Когана — тоже результат некомпетентных толков о его болезни и о моем к нему участии, выросших и принявших преувеличенные размеры. К сожалению, уже здесь довелось мне узнать, что Коган действительно умер³, оставив семью в самом бедственном состоянии. Разумеется, я был бы рад опровергнуть вторую половину газетной заметки, если бы это не было поздно, и если бы знал, какая газета ‘то напечатала, в действительности я, во 1-х, не обращался ко многим богатым соотечеств[енникам] Когана, потому что их не знаю. А немногие и небогатые, к кому я действит[ельно] писал, — сделали, что могли, и я же пересылал ему деньги. Если же не сделано больше, то это, как сообщил мне Заходер, потому что сам покойный не принял денег, посланных уже прямо, а не через меня. Как бы то ни было, — Когана все таки нет, и все таки его семья находится, как говорят, в ужасном положении. Я заграницей и ничего точно не знаю. Но мне хочется думать, что Вы не откажетесь, как и прежде, при жизни Когана, — принять некоторое участие в этом деле и навести справки, а может быть и помочь или вернее призвать на помощь несчастной семье. Одно время я писал Когану через доктора Гурьяна (Ялта, д-ру И. М. Гурьяну). Вероятно, он лечил его. Писал я также ему через типографию Петрова (тоже в Ялте). От одного из этих лиц, вероятно, можно получить сведения о положении семьи.

Мой привет Вам из Нового Света. Мои планы относит. Аргентины — не подлежат, к сожалению, реальному исполнению, и в Южной Америке я не буду. Здешние газеты напечатали, как положит[ельное] известие, будто я эмигрировал и остаюсь жить в Америке. Это разумеется, вздор, но я боюсь, что он найдет отголосок в России. Во всяком случае — я буду не ранее октября. Буду благодарен, если в половине октября черкнете несколько слов в Нижний о том, что узнаете относит. Коганов⁴.

Жму руку.

Вл. Короленко.

— — —

¹ Печатается с подлинника, доставленного адресатом в архив В Г. Короленко. Было опубликовано в брошюре С. С. Вермеля ‘В. Г. Короленко и евреи’.

² Год определяется содержанием письма. В Чикаго В. Г. Короленко ездил летом 1893 г., в связи с происходившей там всемирной выставкой.

³ Н. Л. Коган умер 15 июня 1893 года в Екатеринославе, по пути в Могилевскую губернию, куда врачи послали его в сосновый бор Местное еврейское общество устроило ему торжественные похороны. Некролог H. Л. Когана-Наумова появился в московской газете ‘Новости дня’ и в ‘Недельной хронике Восхода’ (1893 г. No 26). Трагическая судьба молодого писателя усилила интерес к его повести, отдельное издание которой, выпущенное ‘Восходом’ в конце 1893 г., быстро разошлось. Уже в 1894 г. повесть была переведена на немецкий и английский языки. Об издании ее ‘Посредником’ в 1895 г. см. следующее письмо к И. И. Горбунову-Посадову.

⁴ Из хранящихся в архиве писем: доктора Вермеля, С. Ятовца и вдовы Н. Л. Когана видно, что семья покойного получила на первое время некоторую поддержку от Литературного Фонда, от M. M. Стасюлевича и от кружка интеллигентных евреев.

39¹. Из письма В. Г. Короленко к И. И. Горбунову-Посадову².

7 ноября 1894. [Н. Новгород].

…Теперь вот маленькое дельце: Вы помните еврейского писателя Когана, так рано умершего. Его вдова прислала мне рукописи неоконченных рассказов и кое-что ранее напечатанное. В том числе есть материал газетно-фельетонный, м. быть и не стоющий печатания. Остальное, кажется мне, можно бы соединить с рассказом ‘В глухом местечке’ и издать, как посмертное полное издание. Всего немного, — и полагаю этот рано угасший талант — стоит этого небольшого литерат. памятника. Помогите мне это сделать.

А если понадобится объяснение, — я охотно составлю к изданию небольшое предисловие. Это кстати же послужило бы и некоторой помощью семье. Посылаю Вам весь этот материал, — и жду по сему предмету скорого ответа.

Крепко жму руку и желаю всего хорошего.

Вл. Короленко.

P. S. Из печатного, по моему, не дурны, — ‘Сутки в душ. отделении’³. Из рукописного — очень хорош отрывок ‘Еврейка’. Это опять — в том же духе, как ‘В глухом местечке’. Пожалуйста, скажите обо всем Ваше мнение — и пришлите обратно рукописи и весь материал, если издание, по Вашему мнению, не пойдет. ‘В глухом местечке’ я читал и исправлял перед печатанием. Разумеется — то же сделаю и теперь⁴.

— — —

¹ Печатается по тексту копировальной книги В. Г. Короленко. Здесь дается только часть письма, касающаяся Н. Л. Когана. Публикуется впервые.

² Иван Иванович Горбунов-Посадов (род. в 1864 г.), — друг и единомышленник Л. Н. Толстого, один из главных руководителей издательства ‘Посредник’. Короленко состоял с ним в деловой переписке, в связи с изданием ‘Посредником’ некоторых его рассказов. Более близкие, личные отношения установились между ними в последние годы жизни В. Г. Короленко, когда И. И. Горбунов-Посадов жил временно с семьей в Полтаве (месте жительства В. Г. Короленко с 1900 года).

³ Рассказ Когана назывался ‘Сутки в тихом отделении’.

⁴ Редакция ‘Посредника’ не нашла возможным издать оставшийся после Н. Л. Когана материал. Издана была только повесть ‘В глухом местечке’. Первое издание вышло в 1895 г., второе (вместе с рассказом Р. Хин ‘Макарка’) — в 1898 г.

Читайте также: