Письма к П. С. Ивановской, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1917 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

В. Г. КОРОЛЕНКО

ПИСЬМА к П. С. ИВАНОВСКОЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ П. С. ИВАНОВСКОЙ

РЕДАКЦИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ А. Б. ДЕРМАНА

ИЗДАТЕЛЬСТВО ПОЛИТКАТОРЖАН

МОСКВА * 1930

ПРЕДИСЛОВИЕ

Печатаемые здесь письма — только небольшая часть оставшихся от переписки, которую вел Владимир Галактионович Короленко в продолжение многих лет с сестрой жены его, отбывавшей тогда каторжные работы на Усть-Каре, в Забайкальской области. Там в эту историческую пору сосредоточивались все политические тюрьмы Сибири. Начало переписки уходит в далекое прошлое, ко времени 1886 г., когда сам Вл. Г., по-окончании своей административной ссылки в Якутскую область, смог возвратиться на родину.

До 1886 года мое знакомство с Вл. Г. было заочное, понаслышке, лично не доводилось с ним встречаться, позже стал известен как автор прекрасных рассказов, начавших появляться в журналах, и своим захватывающим художественным творчеством освежал душу в минуты… темные минуты! Напряженное внимание и естественное любопытство росло к автору, который своими яркими рассказами омолаживал усталые сердца. В упомянутом году мы подошли ближе друг к другу благодаря свойственной природе Вл. Г. простоте и необычайной чуткости.

Летом того же года, при получении в нашей женской политической тюрьме официальной почты, помнится, старший жандарм, вручая каждой заключенной в отдельности письмо, подал и мне конверт с четко написанным незнакомым почерком адресом, добавив при этом: ‘Письмо с 40 рублями, вынутыми комендантом’. С понятной торопливостью мною была вынута из конверта четвертушка листа писчей бумаги. В письме Вл. Г. без всяких фиоритур сообщал, что 27 января повенчался с моей сестрой, назвав с этого дня своей сестрой и меня, и в свою очередь предлагая считать его за брата и друга, который надеется на сердечное расположение и полное доверие.

Нетрудно представить, с каким волнующим чувством и неизъяснимой радостью читались и вновь перечитывались эти дружеские, деликатные строки с выраженным в них так просто трогательным вниманием. Там, далеко, есть новый истинный друг, и мы не совсем одиноки, и наши друзья думают о нас…

С той навсегда памятной даты (1886 год) постоянная переписка с Вл. Г. велась на протяжении долгих лет. К сожалению, из писем сохранилось не слишком много по причине частой изменчивости нашего .положения. Часть терялась при передачах в мужскую тюрьму, изрядная доля, оставленная вместе с книгами на хранение, была уворована при обыске в 1905 году в Баргузине. Да, все уходит, а дружба остается.

П. Ивановская.

Полтава, 12 ноября 1928 года.

0x01 graphic

ОТ РЕДАКТОРА

Дружеская связь между автором печатаемых в этой книге писем, Владимиром Галактионовичем Короленко, и адресаткой их, Прасковьей Семеновной Ивановской, длилась тридцать пять лет. Она была прочна и глубока в силу целого ряда причин.

Дело не только в том, что В. Г., не проходивший равнодушно мимо страдания даже далекого (а порой и несимпатичного) ему человека, не мог иначе, как с глубоким сочувствием, относиться к своей родственнице, сестре жены, томившейся долгие годы в каторжной тюрьме, но главным образом в том, что в их отношениях был тот здоровый корень, который всегда создает подлинную дружбу: они обменивались духовными благами, как равный с равным. Кто был Короленко как писатель и общественный деятель, — знают если не все, то очень многие. Сравнительно немногие знают, как велико было его личное обаяние. Для П. С. Ивановской он являлся одновременно — и близким родственником, и любимым писателем, и необычайно чутким и участливым человеком. И потому так понятно и естественно то ее отношение к В. Г., о котором она сказала в своем предисловии несколько простых и сдержанных слов.

Но и для В. Г., особенно после их личного знакомства, его адресатка была не только родственница, томящаяся в тюрьмах, и это станет нам до известной степени понятно, когда мы познакомимся с ее биографией.

П. С. Ивановская, ровесница В. Г., родилась в 1853 году в Тульской губернии в бедной семье сельского священника. Она рано потеряла мать, отец же, хотя и сильно любивший детей, был человек немного ‘не от мира сего’ и потому почти не руководил их воспитанием. ‘Порой мы были изрядно голодны, обнагощены, — вспоминала впоследствии П. С., — но всегда вольные, никакие пути и дороги нас не страшили. Ранняя самостоятельная жизнь научила крепко любить свободу, а на крутых подъемах полагаться только на свои силы, свое уменье’. Таким образом уже в детстве было заложено основание той стойкости, которую впоследствии, метко определил в разговоре с автором этих строк старый революционер С. А. Жебунев: ‘Ивановские не гнутся’. Точно так же уже в детстве П. С. довелось соприкоснуться с живой традицией политического свободолюбия и революционной борьбы в лице декабриста Михаила Андреевича Бодиско, имение которого находилось близ села Соковнина, Чернсмого уезда, откуда П. С. была родом. В описываемое время Бодиско получил уже разрешение жить у себя в имении, и здесь он близко сошелся с отцом П. С. При его поддержке П. С. с сестрой были определены в духовное училище в Тулу.

Это было закрытое учебное заведение с куцой программой, суровым строем жизни и затхлой атмосферой воспитания, но это было время загоравшейся революционной борьбы, и новый дух просачивался и сюда. При поддержке нескольких студентов-туляков, а также приезжавшего сюда изредка брата П. С., Василия Семеновича Ивановского, стоявшего в центре столичных революционных кружков, епархиалки завели тайную библиотеку, и на этой почве у П. С. произошло первое знакомство с жандармами, закончившееся впрочем благополучно. К этим же школьным годам П. С. относится на всю жизнь залегшее в ее душе яркое впечатление от известия о трагическом финале Парижской коммуны.

В начале семидесятых годов П. С. поступила в Петербурге на курсы, во главе которых стояли профессора Страннолюбский и Лесгафт и где формировались кружки для хождения ‘в народ’. В 1876 году П. С. уехала в Одессу, где приняла живейшее участие в революционных кружках, руководимых Г. А. Попко, И. Ф. Волошенко (женою которого она впоследствии стала) и другими. Там же, в Одессе, она сделала попытку организовать фабричных работниц, для чего сама, перейдя на нелегальное положение, поступила работницей на канатную фабрику.

Летом того же года П. С. осуществила наконец свою давнишнюю мечту и пошла ‘в народ’, определившись на полевые работы в имение помещика Неустроева в Таврической губернии. В своих воспоминаниях, названных ‘Идиллия’ и напечатанных в No 8 журнала ‘Русские Записки’ (заменившего закрытое ‘Русское Богатство’) за 1916 г. (они не раз упоминаются в печатаемых далее письмах В. Г.), П. С. чрезвычайно живо изобразила не только внешнюю сторону этой полосы своей жизни, но и ее психологическую подоплеку. Читая эти страницы, мы видим, что это ‘хождение в народ’ было наивным воплощением в сущности очень глубокого душевного состояния, очень живой и безусловно революционной внутренней потребности. В силу объективных условий эти попытки терпели крах, но замечательно (и это характерно для психологии того, момента), что этот крах не порождал в душах народников семидесятых годов ни отчаяния, ни разочарования в народе, ни утраты веры в революцию. Убедившись на опыте в непригодности того пути, который они первоначально избрали, они вступали на другой — и только.

Так это было и с П. С. Хождение в народ успеха не имело, и она немедленно перешла на другую, уже чисто боевую революционную работу. Сначала в Москве, в виде участия в организации побегов заключенных в тюрьмах революционеров, затем в Одессе, — в результате был арест и высылка на родину, откуда П. С. скрылась сначала в Москву, а затем в Румынию, где в то время уже поселился ее брат, бежавший из тюрьмы.

В начале восьмидесятых годов П. С. воротилась в Россию и сразу же приняла самое деятельное участие в революционной работе ‘Народной Воли’. Она, вместе с Кибальчичем, была хозяйкой конспиративной квартиры на Подольской улице в Петербурге, где помещалась тайная типография, выпускавшая. ‘Листок Народной Воли’ и прокламации. Затем она, вместе с Грачевским и Терентьевой, перешла на ту же роль на другую, чрезвычайно конспиративную квартиру, с типографией, печатавшей партийный орган ‘Народная Воля’. В этой же типографии были напечатаны прокламации по поводу убийства Александра II и письмо Исполнительного Комитета к Александру III (последнее в количестве 10.000 экземпляров, — так серьезно была оборудована типография). Несмотря на повальные аресты и обыски, последовавшие после 1 марта, квартира эта оставалась нераскрытой, и лишь после случайного ареста Терентьевой уцелевшие ‘хозяева’ решили переехать в Москву, перевезя туда и типографию, продолжавшую и на новом месте, на Солянке, выпускать номера ‘Народной Воли’. Здесь же, в Москве, под руководством Степана Халтурина, была организована новая конспиративная квартира, одной из хозяек которой становится опять П. С. Начавшаяся вскоре волна арестов в Москве принудила перенести центр революционной работы в другой город. Была намечена Рига, но раньше, чем дело наладилось, П. С., вместе с другими, была арестована в Витебске.

С 25 ‘марта по 3 апреля 1883 года длился процесс ’17-та народовольцев’, связанный с делом 1 марта 1881 года. П. С. Ивановская была приговорена к смертной казни, замененной ей пожизненной каторгой. Просидев некоторое время в Петропавловке, она была отправлена для отбывания каторги на Кару, в Забайкальскую область. Кончала каторгу П. С. в Акатуе. В октябре 1898 года она вышла на поселение в Баргузинский округ, в 1902 году была переведена в Читу.

П. С. Ивановской было в это время 50 лет, из них 20 ушли на каторгу и на тюрьмы, а до того все годы сознательной жизни были отданы революции. Это был ‘стаж’, способный притупить энергию и породить желание спокойной жизни на остаток лет — даже у человека с очень сильной волей и большим темпераментом. Но… ‘Ивановские не гнутся’. Проведя год в Чите, П. С. скрывается оттуда, уезжает в Европейскую Россию и здесь, недолго, ‘оглядевшись’, вступает в боевую организацию партии социалистов- революционеров, опять в старой, испытанной роли ‘кухарки’ на конспиративной квартире в Петербурге, принимая живейшее участие в организации покушения на Плеве, и вместе с другими доводит это дело до конца. После этого она уезжает на некоторое время за границу, но уж в 1905 году вновь возвращается с мыслью, как она выразилась, ‘взять на свои старые плечи ношу менее тяжелую’. Однако, правильно учтя свои физические силы, П. С. недооценила свой революционный темперамент, и когда, вследствие гибели одних членов боевой организации и отъезда других, явилась потребность в исполнителях боевых планов, П. С. взвалила ‘на свои старые плечи’ ношу тяжелее прежней, приняв участие в грандиозном плане покушения на вел. кн. Владимира Александровича, Булыгина, Трепова и Дурново. Однако почти перед самым покушением вся боевая организация была выдана провокатором Татаровым, впоследствии убитым террористами. Арестованная вместе с другими, П. С. была по болезни помещена, вместо крепости, в Дом предварительного заключения. Последовавшая вскоре после манифеста 17 октября 1905 года амнистия не коснулась П. С., и одно время она оставалась единственной политической на весь Дом предварительного заключения. Наконец, лишь после настойчивых усилий влиятельного тогда Союза Союзов, была отпущена на свободу и она.

В 1907 году, когда наступила столыпинская реакция, правительство сделало попытку расправиться с П. С. за давнишний побег ее с поселения из Читы. Полиция явилась за нею в дом В. Г. Короленко, в семье которого, она тогда жила, но П. С., заметив поданный ею своевременно знак, успела исчезнуть через черный ход и скрыться. Опять началось нелегальное положение, за которым последовало эмигрирование за границу, где П. С. оставалась до 1913 года, когда, наконец, амнистия коснулась и ее старых грехов. Она возвращается в Россию. Вскоре началась война, и П. С., несмотря на свои 60 лет, отправляется в качестве машинистки-ремингтонистки при организации Земского союза на фронт, чтобы присмотреться и понять ход совершающихся событий.

Революция 1917 года предъявила новый запрос на физические и духовные силы П. С. Совместно с В. Г. Короленко она становится в Полтаве во главе политического Красного Креста.

Так проходила жизнь этого неукротимого человека. И в то же время это была женщина, совершенно далекая от того мелодраматического и фальшивого представления, какое некоторые имеют о ‘неукротимых революционерках’. В ней никогда не было, ничего напыщенно-ходульного, не даром ее революционные роли — роли прислуг на тайных квартирах — почти неизменно требовали простоты. Не случайно она, конспирируя, сходила на положение угловой жилички, кухарки, торговки семечками: простота в строе жизни, в отношениях с людьми, во всех поступках — это то, что органически ей всего более свойственно.

Но это не простота убогости! Ничто ценное в жизни ей не чуждо. Ее интересы — широки, разносторонни и глубоки. В каторге, в испытаниях и тревогах нелегального подпольного существования она пытливо следит за явлениями литературы и искусства. И как понятны для тех, кто имеет счастье ее лично- знать, те строки из ее автобиографии, написанной, когда ей было 72 года, где она припоминает свой переход от работы на канатной фабрике в Одессе — к работе в помещичьей экономии: ‘Однажды, выйдя из пылью насыщенного фабричного здания на вольный свет, я была охвачена чистым легким воздухом настоящей южной весны, властно звавшей уйти от канатного смрада. Через неделю я уже шла на полевые работы в Таврическую губернию’. Как характерно для ее духовной неугомонности то обстоятельство, на которое обратил внимание В. Г. в своих письмах и что отметил даже для себя лично в тетради редакционных записей: ‘Интересно, что автор [дело касается ее воспоминаний ‘Идиллия’], писавшая оч[ень] своеобразным и малолитерат[урным] слотом, — под старость выписывается’.

Возможно и даже весьма вероятно, что В. Г. не всегда разделял те или иные взгляды П. С., что не всегда и не все методы ее революционной борьбы встречали с его стороны сочувствие или абсолютное признание. Но самый факт этой непреклонности и энергии, этой вечной готовности к самопожертвованию, этой непримиримости с несправедливостью — мог вызывать в его душе лишь самое глубокое уважение, к которому, когда он лично познакомился со своей родственницей, должно было присоединиться и еще нечто: должная оценка ее духовной разносторонности и полноты. Не даром в своих письмах к П. С. Вл. Г. делится с нею и своими литературными планами, — он чувствовал со стороны своей корреспондентки подлинный живой интерес, живую пытливость. Он не только, давал, — он получал нечто ценное в этом общении с П. С., и это делало, их дружбу с течением лет все более и более крепкой и глубокой.

Большая часть писем В. Г. утрачена, из печатающихся — многие представляют собою беглый отклик на разные мелочи будничной жизни. Но в совокупности всей переписки и эти ‘открытки’ имеют свое значение: они дорисовывают фигуру писателя-человека, всем строем своей жизни и всеми проявлениями своей личности как бы опровергавшего давно всеми усвоенную мысль о том, что между писателем и человеком непременно должна быть пропасть, что. величию первого может (если не должно) соответствовать ничтожество второго. Мелочи быта Короленко никогда не были мелочны, а будни его никогда не были будничны. И внимательный читатель печатаемых здесь писем почувствует, вероятно, в самых непритязательных из них в сущности тот же всегдашний простой и высокий строй души, беззаботной к пустякам и всегда озабоченной чем-то нужным людям, которым отличался В. Г. Короленко.

——

Все письма, за исключением одного, печатаются по копиям, проверенным по подлинникам. Согласно желанию П. С. Ивановской, в это собрание включены также три письма В. Г. к ее мужу, И. Ф. Волошенко. Она указывала нам, что это адресование было иногда обусловлено соображениями цензурного характера, но что письма предназначались главным образом ей.

В примечаниях, по возможности сжатых, мы даем указания относительно, упоминающихся в письмах лиц, фактов и событий. При частом повторении одних и тех же лиц — соответственные примечания в дальнейшем опускаются. Восстановленные даты, окончания сокращенных слов и вообще все, Что отсутствует в подлинниках писем, — взяты в квадратные скобки.

К книге приложены портреты Вл. Г. Короленко и П. С. Ивановской, снимок со страницы письма Вл. Г., подвергнувшегося химическому испытанию со стороны тюремной администрации, и в конце алфавитный указатель имен, встречающихся в книге, исключая имен самих В. Г. Короленко и П. С. Ивановской.

Во время работы по составлению примечаний редактор пользовался дружеской помощью П. С. Ивановской, членов семьи В. Г. Короленко и А. Л. Ковинской, за что и выражает им свою глубокую признательность.

А. Дерман.

Москва, 20 сентября 1929 года.

0x01 graphic

1.

3 мая 1886. Нижний Новгород,
Кизеветтерская, д. Куликовой¹,

Дорогая Паша.

Так как мы теперь с Вами близкие родственники, то надеюсь вы позволите мне обращаться к Вам попросту и, в свою очередь, признаете во мне, хотя и мало Вам знакомом, — своего друга и брата².

Письмо Ваше от 14-го марта я сейчас получил без Дуни (она уехала за границу и теперь уже вероятно на месте)³. Вчера я получил от нее письмо из Бендер. Завтра или послезавтра жду вестей уже с места. Здоровье ее, надеюсь, совсем поправится там, у нее, конечно, ничего опасного не было, но сильное малокровие внушало мне опасения, по временам она покашливала. Месяца три в хорошем климате принесут ей несомненную пользу, не говоря уже о прочем.

Ha-днях, проезжая через Москву, Дуня выслала кое-что оттуда. К сожалению, второпях она не сообщила мне точно, что именно послано. Думаю, что из книг послан Иванюков⁴(политич[еская] экономия, учебный курс) и кроме того — вероятно кислоты (противоцынготные)⁵. При этом письме я посылаю Вам десять рублей и по получении от Дуни списка высланных из Москвы книг и других вещей — пошлю Вам еще посылку (не хотелось бы посылать два раза одно и то же).

Вы меня очень обяжете, дорогая Паша, если будете смотреть на меня, как на своего брата, и обращаться ко мне в ее отсутствие, как обращались бы к ней. Моя мать и сестра⁶ шлют Вам свой привет и пожелание всего хорошего, насколько ‘хорошее’ применимо к Вашему положению. Я с своей стороны — желаю Вам бодрости и веры в лучшее. С своей стороны, я не теряю надежды, что мы с Вами еще когда-нибудь увидимся и познакомимся ближе.

Странно, что до 14-го марта Вы еще не получили журналов, я постараюсь навести справки в редакциях, — не вышло ли там какой задержки. Кроме журналов вы должны были получать раньше ‘Московские Ведомости’, а теперь мы заменили их ‘Новым Временем’. Высылку ‘Русской Старины’ я тоже постараюсь устроить⁷.

Дуня писала Вам, вероятно, как нам тут живется. Вообще — серб. Теперь же мы вдобавок проводили трех членов нашей семьи в разные стороны (один — муж моей сестры⁸, другой — брат мой⁹, оба служат на волжских пароходах, ну, а третья — Дуня), и потому скучаем в усиленной степени. Нижний — город не из лучших, в смысле среды, купеческий и малоинтеллигентный. Зато, — имеем счастие состоять здесь под просвещенным режимом героя ‘Весты’ H. М. Баранова¹⁰. Впрочем, обывательская неблагодарность не имеет границ, и даже в настоящее время в газетах кипит корреспондентская кампания, отголосок которой Вы встретите и в ‘Новом Времени’¹¹.

Впрочем, я кажется увлекаюсь в изложении предметов, мало интересных для Вас и ‘посторонних’¹². Пока оканчиваю это письмо — просьбой написать о получении денег, а также почаще извещать о здоровьи. Дуня посылала Вам оттиски моих рассказов. Получаете ли Вы их? Впрочем, те же рассказы Вы можете прочитать также и в ‘Русской Мысли’ и ‘Сев. Вестнике’, а с осени они, вероятно, выйдут отдельной книжкой ¹³. Пишем мы теперь все — и старые писатели и ‘молодые беллетристы’ — ‘так себе’, чтобы не разучиться писать и чтобы публика читать не забыла. Много нас за это ругают, особенно в письмах, требуя ‘отражения скорбей и радостей современности’. Но ведь есть вещи, о которых лучше не говорить вовсе, чем говорить плохо, или бормотать невнятные словеса.

Пока еще раз крепко жму Вашу руку и жду от Вас известий. Дуне Ваше письмо перешлю, как только получу ее точный адрес, что должно случиться на-днях.

До свидания.
Ваш брат Владимир Короленко.

Письмо впервые напечатано в I томе ‘Писем’ В. Г. Короленко, изданном в 1923 г. Государственным Издательством Украины. На подлиннике тюремная пометка: ‘Для Ивановской. Десять руб. получено 15 июня и на приход в ст. 31 денежной книги записано. Ротмистр (подпись)’.

¹ Вл. Гал. поселился в Нижнем-Новгороде в январе 1885 г., по возвращении из сибирской ссылки.

² 27 января 1886 г. В. Г. женился на родной сестре адресатки. С некоторыми членами семьи Ивановских В. Г. был знаком еще до того, как П. С. Ивановская была арестована, и она могла слышать о В. Г. от своих сестер.

³ Евдокия (Авдотья) Семеновна Ивановская (Дуня), жена В.л. Г—ча, род. в 1855 г., училась в духовном училище, потом на Лубянских курсах в Москве. В 1876 г. была арестована по делу о пропаганде (дело Ардосенова, Балмашева и др.), после почти двухлетнего заключения освобождена на поруки. Затем находилась в ссылке в Повенце Олонецкой губ. и в Костроме. Поездка за границу, о которой В. Г. пишет в настоящем письме, была совершена его, женой к брату ее и адресатки — В. С. Ивановскому (см. примеч. 1 к письму 2), политическому эмигранту, проживавшему в Румынии.

⁴ Иванюков. Иван Иванович (1844—1912), экономист, профессор.

⁵ Однообразная и пресная пища вызывала ежегодно по весне цинготные заболевания среди заключенных в тюрьмах Карийской каторги.

⁶ Мать В. Г. — Эвелина Осиповна, урожд. Скуревич (1833—1903), и сестра — Мария Галактионовна, по мужу Лошкарева (1856—1917), обе проживали в то время также в Нижнем-Новгороде. В мемуарах о политической ссылке конца 70-х и начала 80-х пг. (напр. у И. П. Белоконского) не раз встречаются указания на живое и активное участие матери В. Г. в судьбе (революционеров, подвергавшихся в ту пору различным гонениям. В 1879 г., по распоряжению петербургского градоначальника, за нею был учрежден негласный особый надзор.

⁷ Выбор газет, на которые В. Г. подписывался для адресатки, был обусловлен тем, что все прогрессивные газеты были воспрещены для содержавшихся на Каре.

⁸ Лошкарев, Николай Александрович (ум. в 1912 г.), в 1879 г. был сослан в Сибирь.

⁹ Иларион Галактионович (1854—1915) в 1879 г. был сослан на 6 лет в Вятскую губ. В 1905 г. вновь подвергался арестам по делу ‘Новороссийской республики’.

¹⁰ Баранов, Николай Михайлович в 1877 г., во время Русско-турецкой войны, отличился в морском сражении, командуя судном ‘Веста’, и получил за это ряд наград. Но вскоре за тем он вынужден был начать судебный процесс против лиц (в том числе — против известного впоследствии адмирала Рожественского), отрицавших подвиги Баранова. В результате процесса Баранов лишился службы во флоте и звания флигель-адъютанта. Это, однако, не помешало Александру III назначить Баранова, после убийства Александра II, — петербургским градоначальником. В должности последнего Баранов, явно из карьерных побуждений, преувеличивал силы народовольцев, с террористической деятельностью которых он призван был бороться, запугивая царя и придворные сферы призраками чудовищных заговоров, которые он ‘успешно раскрывал’, и т. д. В 1885 г. он был назначен нижегородским губернатором. В произведениях В. Г-ча Баранов упоминается весьма часто, напр., в ‘Голодном годе’. Целиком Баранову (фиктивному покушению на него) посвящен очерк В. Г. ‘Покушение на генерала Баранова в 1890 г.’ (см. No 8 журнала ‘Минувшие годы’ за 1908 г.). Вообще В. Г. считал Баранова человеком способным, умным и энергичным, но беззастенчивым карьеристом, самодуром и авантюристом.

¹¹ В этом месте письма В. Г. намекает на свои же корреспонденции в ‘Новом Времени’: ‘Некоторые странности Сормовского дела’ в No 3636 и ‘Степан Федорович Богданов’ в No 3644, гдe он изображал полную беспомощность казенных мер спасения во время катастрофы с баржами 16 апреля 1886 г. в Нижнем-Новгороде (в том числе и крайне неумелую попытку самого Баранова) и находчивую инициативу в этом деле частник лиц.

¹² Здесь содержится намек на строжайшие цензурные условия переписки с карийцами.

¹³ К описываемому времени в журналах были напечатаны следующие произведения В. Г.: ‘Сон Макара’ в ‘Русской Мысли’, No 3, 1885 г., ‘Убивец’ — в ‘Северном Вестнике’, No 1, 1885 г., ‘В дурном обществе’ — в ‘Русской Мысли’, No 10, 1885 г., ‘Соколинец’ — в ‘Северном Вестнике’, No 4, 1885 г., ‘Лес шумит’ в ‘Русской Мысли’, No 1, 1886 г.

2.

Нижний Новгор[од, июнь 1886 г.]

Дорогая Паша.

Сегодня я получил сразу два Ваших письма, которые и пересылаю Дуне. Из прошедшего моего. письма (от 3 мая с десятью рублями) Вы уже знаете, что Дуня за драницей, чувствует себя хорошо, здоровьем поправляется. Быть может, Вы также получили уже письмо от нее.

Не понимаю, что может значить, что Вы все не получаете журналов. Я навел справки, и хотя ответа еще не получил, но почти уверен в том, что журналы ‘Русская Мысль’ и ‘Сев[ерный] Вестник’ высылаются аккуратно. Может быть, — Вам почему-либо их не передают? Но это опять мало вероятно, иначе, конечно, Вам бы об этом сказали. Сообщите, пожалуйста, получали ли Вы ‘Московские Ведомости’, которые теперь мы заменили ‘Новым Временем’. Сообщите и о той и о другой газете. Если их Вам не передают, то ведь лучше деньги эти употребить на что- либо для Вас полезное.

Вы просите карточки. Дуня вообще на карточках не выходит и потому здесь не снималась, — хочет сняться за границей. Я снялся и посылаю Вам карточку. Просьбу насчет теплого одеяла тоже исполню в самом скором времени.

Пишите, получили ли посылки из Москвы. Должна быть, между прочим, кружка, книги, кислоты и противоцинготные средства. Одна посылка вслед за другой. Получали ли Вы оттиски моих рассказов, которые Дуня Вам посылала?

Дуня находится на попечении доктора, жила некоторое время в Тульче¹, теперь пишет, что собирается еще куда-то переехать, по кр[айней] мере на время. Сколько времени она там пробудет, — еще не знаем, будет зависеть от того, как позволит ее состояние и как найдет лучшим доктор. Впрочем, не думайте, чтобы ее здоровье было так уж плохо. Мои слова ‘как позволит ее состояние’ нужно понимать в самом обыкновенном для замужней женщины смысле. Если что меня пугает, так это ее ужасное малокровие. Надеюсь, что заграничная поездка принесет ей пользу.

С Сашей² я переписываюсь, но наверное Вы все-таки получаете от нее письма чаще, чем я, и потому об их жизни знаете все.

Я просил Вас писать мне, несмотря на то, что Дуни нет здесь. Во 1-х, я перешлю ей Ваши письма, а во 2-х, постараюсь исполнить все Ваши просьбы, сколько это будет в моей возможности. Сообщайте о здоровья. Как оно у Вас будет с наступлением лета?

Крепко жму Вашу руку и желаю здоровья, бодрости и надежды на лучшие дни.

Ваш брат
Влад. Короленко.

Моя мать и сестра Вас обнимают и желают всего хорошего.

Письмо впервые напечатано в I томе ‘Писем’ В. Г., изд. 1923 г. в Гиз’е Украины.

¹ Доктор в Тульче — Василий Семенович Ивановский (1846—1911), врач, родной брат адресатки. Он принимал деятельное участие в революционной борьбе начала 70-х гг., в частности — пропагандой среди петербургских рабочих. В Медико-хирург. академии, где он учился, состоял библиотекарем студенческой библиотеки и пользовался среди студентов большой популярностью, стоя в центре революционных студенческих организаций. В 18/5 г., уже бучи врачом, был арестован на месте службы, но вскоре выпущен, переехал в Москву, где снова был арестован, но незадолго до суда, в самом начале 1877 г., бежал за границу, поселился в Румынии под именем доктора Петра Александрова, завоевав там широкую популярность среда местного населения. В Румынии он и умер. См. о нем статью В. Г. в No 199 ‘Русских Ведомостей’ за 1911 г. ‘Памяти замечательного русского человека’.

² Александра Семеновна, по мужу Малышева (1851—1917). родная сестра адресатки. Принимала участие в революционной деятельности в конце 70-х и начале 80-х гг. С 1876 г. подвергалась арестам, с 1877 — административным высылкам и ссылкам. В 1880 т. была выслана в Холмогоры, в 1882 г., за ‘неодобрительное’ поведение, была сослана на пять лет в Сибирь, где и вышла замуж за Малышева. Впоследствии жила в Саратов. губ.

3.

[Н. Новгород, 13 сентября 1886]

По справкам относительно ‘Сев[ерного] Вестника’ оказалось, что он высылался лишь в одном экземпляре кому-то на Кару. На Ваше же имя журнал не высылался. Теперь высылается. Кроме того, я подписался для Вас на ‘Новое Время’.

Желаю вам побольше здоровья и бодрости.

Приписка в письме к сестре жены В. Г., Евдокии Семеновны. Впервые напечатано в I т. ‘Писем’ В. Г., изд. 1923 г. в Гиз’е Украины. На письме пометка администрации Карийской тюрьмы о получении при письме 53 рублей.

4.

Нижний Новгород, Канатная ул.,
д. Лемке, 30 ноября 1889 г.¹

Дорогая сестра.

Ваше письмецо с выговором — мы получили и почувствовали свою вину. Дуня даже расплакалась от сознания своей вины перед Вами, а я хоть и не расплакался, но все же, как видите, сажусь писать. Порой, право, кажется, что о нашей жизни и писать нечего, — так все это похоже один день на другой, и год прошедший на год настоящий. Но я понимаю теперь, что это ошибка: нам наши будни пригляделись, а Вы их не знаете, и потому Вам все интересно. Я решил теперь — писать Вам обо всем выдающемся и невыдающемся в нашей жизни. Не взыщите, дорогая сестрица: будет и серо и бедно.

Сейчас, напр., Дуня уехала куда-то по делам. Я сижу в своей комнате и пишу Вам это письмо, а мне мешает в этом Соня². Она нездорова и лежит у меня на кушетке. Нездоровье пустяшное — нарыв, но- все же ей нужно лежать, а заставить трудно. Она то и дело- вскакивает, возится с куклой и требует, чтобы я подошел к ней. Отбиваюсь тем, что пишу тете Паше. Она очень хорошо знает Вас и написала уже Вам множество писем. Каждый день она пачкает листик бумаги, кладет в конверт, и я заклеиваю ей старую марку. Отправляясь на почту, я обязан взять ее маранье с собой, и если после того она найдет конверт в моем кармане, то очень ‘сердится, что я забыл отправить ее письмо тете Паше. Она, говорят, очень похожа на Вас. Я видел Ваш портрет, на который она действительно очень похожа, между прочим, над лбом у нее вихрится хохолок волос, с которым нельзя справиться никакой прической,— точь-в-точь, как у Вас. Теперь она вое болтает, удивляясь, что я не отвечаю, занятый письмом: папа, что ли ты глухой? ‘Оказывается, она просит написать тете Паше, что у нее маленькая бобошка, и что она тетю Пашу любит, и ‘чтобы Паша приехала к нам’. Ей теперь 3 года и 2-й месяц. Младшая, Наташа³, прежде сильно хворала. Теперь поправилась, очень резва и бойка. Говорит еще мало.

Это письмо я хочу целиком посвятить нашим будням и ввести Вас в нашу обстановку. Живем мы на окраине Нижнего, в одной из тех улиц, которые открываются одним концом в пустыри и поля, — другим уходят к городу, ‘наша квартира в ‘верхнем этаже (внизу живут Лошкаревы и моя мать). Из моих окон видна церковь в нескольких сотнях шагов от нас,

В. Г. КОРОЛЕНКО

ПИСЬМА к П. С. ИВАНОВСКОЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ П. С. ИВАНОВСКОЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ

ОТ РЕДАКТОРА

1.

2.

3.

4.

Читайте также: