Переписка с Максимом Горьким, Жакова Вера Николаевна, Год: 1936 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Переписка Веры Жаковой с Максимом Горьким

I. Из писем Веры Жаковой А. М. Горькому

20 августа 1928 года, Благовещенск, А.М.Горькому

Глубокоуважаемый и дорогой Алексей Максимович, не сердитесь, что я решила Вас побеспокоить, но мне, право, не к кому больше обратиться. Будьте моим первым учителем и не откажите помочь мне. Мне в августе исполнилось 14 лет, но я начала писать раньше, в июле появились мои первые стихи, одним из которых было ‘К юношеству’, затем ‘Рожь’, ‘Эльфы’, ‘Праздник фей’, ‘Весне’, ‘Моей царице’ и многие другие. Они лились без удержу, я перекладывала на них музыкальные произведения: ‘Баркароллу’ Чайковского, ‘этюды’, ‘Песню гондольера’ и другие. Ребята прозвали меня поэтом. Я переделала для них к юбилею Л.Н.Толстого ‘Поликушку’, сцену из ‘Войны и мира’ и стала работать над переделкой его басен по стилю Дедушки Крылова. Так незаметно подошло ученье, и мы выпустили редактируемую мною стенгазету ‘Звездочка’, где мои стихи, конечно, не все, появились под псевдонимом ‘Стрекоза’. Ученье меня не стесняло, и я все продолжала писать и писать, готовя большой доклад ‘Жизнь и творчество Л.Н.Толстого’.

Но последнее время мне кажется, что мои стихи никуда не годны, что они плохие, и я хочу бросить писать. Алексей Максимович, если Вам не трудно и если у Вас есть время, напишите мне, стоит ли писать и выйдет ли что-нибудь из меня? Я теперь даже в книгах не нахожу утешения, а читать я люблю ужасно и читала много. Особенно мне нравятся Пушкин, которого я почти знаю наизусть, ‘Мария Стюарт’, ‘Тимон Афинский’, ‘Гамлет’, ‘Вечера на хуторе близ Диканьки’, ‘В горах и лесах’ (Имеются в виду книги Мельникова-Печерского ‘В лесах’ и ‘На горах’ — прим.), ‘Отцы и дети’, ‘Война и мир’. Я перечитала почти всех русских и многих иностранных классиков, не считая мелких книг, рассказов и романов, которые я не особенно люблю. Читала я также и ‘Королеву Марго’, но не нахожу ни одну женщину на нее похожей. Они интересует меня лишь подробностями исторического факта. Историю я знаю, особенно русскую, хорошо, потому что стыдно жить в стране, не зная ее истории. Родину я люблю всем существом, для ее счастья я готова пожертвовать жизнью. Напишите ответ, Алексей Максимович, он сразу придаст мне силы и бодрости.

Стихотворений у меня больше пятидесяти, и некоторые я прилагаю к этому письму. Из Ваших произведений мне очень нравятся ‘Детство’, ‘В людях’, ‘Песнь о соколе’. Бедный, мне Вас очень жаль, меня никогда так не бьют, но зато читают длиннейшие нотации. Вчера я была именинница, мне подарили много цветов с бантами из лент, конфет и разных мелких вещиц, цветов прислали мне даже мальчики, а из третьего класса девочки написали мне коллективное пожелание, вот оно:

Вера, Вера, поздравляем

Мы тебя с великим днем

И от всей души желаем

Быть поэтом и певцом.

Во время танцев я не танцевала, я не люблю, я смотрела, и мне так хотелось очутиться в лесу, где тихо шелестят деревья, чирикают птицы, а сквозь листья веселым узором льет солнышко с неба лучи. Я с удовольствием вспоминаю детство, которое провела в деревне, среди крестьян, с няней Верой (Вера Алексеевна Логинова — прим.), где мама была учительница.

Теперь она тоже учительствует в той школе, где учусь я. Она окончила Высшие женские курсы в Казани, а папа так же окончил университет и сейчас служит юрисконсультом в Китайском генеральном консульстве. Кроме школы, я учусь музыке, французскому и английскому языку, а скоро примусь и за немецкий.

Много стихов я сожгла, например ‘Менуэт’, ‘Танец кошечек’, ‘Серенада’ и другие.

Ваш портрет стоит у меня на столе среди любимых писателей. Жду с нетерпением Вашего ответа.

Глубокоуважающая и любящая Вас

Ученица II класса II ступени

Вера Жакова

Конец 1928 — начало 1929 года (?), Благовещенск, А.М.Горькому

…От всей души благодарю Вас за письмо, которого я никак не ожидала. Оно застало меня за разборкой ‘Возникновение типов Гринева и Мироновой’. Пушкина я знаю почти наизусть, но этого мало, надо знать его и по критикам… За то, что Вы мне написали правду, я Вам очень и очень благодарна, и посланные Вами советы постараюсь принять к сведению. Вы мне советуете читать Соллогуба? Но ведь его стихи мрачны, как ночь, от них веет холодом могилы и страхом смерти, я ведь люблю жизнь шумную, кипучую, светлую, и стихи Соллогуба мне непонятны и чужды.

Другое дело Бальмонт и Фет. ‘Царская невеста’, ‘Лесной пожар’, другие мелкие стихи прелестны и часто вызывают то душевное умиление, которое знакомо лишь русским, но лучше и несравненно выше их Пушкин. Это мой любимый поэт… Сейчас я читаю Достоевского и Шекспира (последний том). Нас распустили до праздника Октябрьской революции, но я очень жалею, что письмо Ваше я получила после этого праздника, так как я не только показала стихи другим, но даже выпустила их на сцену декламировать. Дело было так: перед праздником наши обществоведы обегали все магазины городка, в поисках подходящей пьесы и декламации, но благодаря страшной бедности наших книжных магазинов, ничего не нашли. Тогда они попросили меня что-либо написать. Я согласилась и на уроке геометрии мигом составила пьесу и черновик ‘Звездочки’, придя домой, переписала начисто, и в один вечер (в этот же) написала все стихи, посылаемые Вам, кроме Толстовских. На другой день их раздали декламаторам, а я стала готовить с ребятами пьесу и хоровые номера. В день постановки я очень волновалась, но довольно сносно исполнила ‘Менуэт’ Моцарта.

После ‘Звездочки’ раздались крики: ‘Автора, автора, дайте автора’. Я хотела удрать, но меня удержали, и я взошла на сцену и честь честью поклонилась, но потом, когда я увидела, что учитель музыки, который тоже пишет стихи и который вечно бранит меня, тоже помогает остальным, мне стало невообразимо смешно, и я поскорей убежала.

После дивертисмента, во время игр, я прошлась ‘Русскую’, а во время угощения принялась так шутить, что ребята и разливавшая чай мамаша (не моя) покатились со смеху.

Но теперь, когда я одна, среди книг, мне гораздо веселее, чем было среди шумных ребят и учителей. Вечер, посвященный Л.Н.Толстому, прошел хорошо, ему я очень рада. ‘Поликушка’ сошла отлично — надо отдать честь артистам. На этом вечере пели мой гимн и говорили мои стихи, которые, не все, конечно, я Вам посылаю.

В городе сейчас зима. Выпало очень много снегу. На окнах дед Мороз пишет узоры. Довольно давно встал Амур и теперь, при солнышке, очень красиво блестит. А за городом уходящие вдаль белые сопки, облитые лучами холодного зимнего солнца, смеющегося с синего-синего без облачка неба.

Я скоро начну кататься на коньках, а пока читаю и читаю, создавая план для пьесы ко дню Парижской коммуны — ‘Жанна-Коммунарка’. Перерою всю нашу библиотеку в поисках за источниками, но сильно сомневаюсь в том, что там можно что-либо найти. Город наш порядочное захолустье, и библиотеки, а в частности наша, очень бедны книгами. В нашей библиотеке нет Дюма, Мережковского и Чернышевского, молодежь об этих книгах имеет очень смутное, а в большинстве случаев не имеет абсолютно никакого понятия.

Недавно я закончила сказку, но она затерялась, и хорошо то, что я помню ее. Алексей Максимович, если можно, объясните мне, почему у Гомера и Шекспира нет рифмы? Я спрашивала нашего учителя музыки, а он говорит: ‘Потому что они старые’. Сомневаюсь и не понимаю. Авось у Вас пойму лучше. Если, Алексей Максимович, есть у Вас время, напишите мне, я буду бесконечно рада, если можно, пожалуйста, скорее.

Уважающая и любящая Вас

Вера Жакова

Июль 1929 года, Благовещенск, А.М.Горькому

Многоуважаемый Алексей Максимович!

Вот уже прошел почти год с тех пор, как я Вам впервые полсала первое письмо и первые скверные стихи. Вы чрезвычайно ласково и мягко мне ответили, натолкнув меня этим ответом на очень многое. Я была четырнадцатилетней восторженной девчонкой, которая писала скверные, но, по ее мнению, прекрасные стихи. После Вашего письма это мнение навсегда изменилось, и я впервые поняла, какая пропасть отделяет меня, вернее мои стихи, от настоящей поэзии.

С жадностью стала читать старых и новых поэтов, находя в них то, чего раньше не могла найти. С не меньшей жадностью схватилась я за философию, прочитала всех древних философов, составила конспекты их учений и взялась за средние века. Но с Кантом у меня случилась крушение, и я ограничилась Ницше, от которого пришла в восторг, и Марксом (‘Капитал’), который оставил в моем мозгу веру в социализм и материализм. За это Марксу я век буду благодарна. Я прочитала много критики всех пролетарских поэтов, из которых мне очень нравятся Жаров и Есенин. Также прочитала я всего Вересаева и его лекцию о том, ‘Что надо для того, чтобы быть писателем’. Она произвела во мне переворот. Он пишет: ‘Гордость поэта в том, что его нельзя сравнить ни с кем другим’ и что ‘достаточно быть способным скворцом, чтобы подражать’. Выходит, значит, все начинающие поэты — скворцы. Но как же быть иначе? Я стала в тупик. Если можно, напишите, помогите разобраться. Кроме того: ‘Надо быть самим собой’. Но как это сделать? Я второй месяц думаю и ничего выдумать не могу. Толстой проповедует то же самое. Быть самим собой — это самое трудное дело на свете. Если можно, напишите, как разобраться в этом, как отыскать самого себя, может, это просто невозможно, ответьте.

Когда я училась в шестом классе, на сцене ставили некоторые мои пьесы, и теперь мне так стыдно, что такие неровные, шероховатые вещи я допустила к постановке. А учителя, когда им говоришь об этом, что меня тогда, после постановки следовало бы выругать, а не орать ‘автора, автора’, отвечают: ‘Что ты, Вера, пьесы хорошие, особенно для твоих лет’.

Из-за моих лет мне спускают ошибки, нечего сказать. Я посылаю Вам несколько стихов: одно писано весной, другие летом и осенью. Скажите, есть ли хоть маленький прогресс, или нет? Кроме того, напишите, какие мне надо читать книги, чтоб разобраться в размерах, стилях, ассонансах, мне бы очень хотелось знать.

Если будет время, напишите обязательно, буду очень и очень Вам благодарна. Я скоро вступаю в комсомол, и у меня масса работы. Я председатель литературно-драматического кружка и председатель кружка юннатов. Кроме того, я секретарь МОПРа и председатель редколлегии стенгазеты. Работы много, времени мало.

Напишите, если можно, пришлите ваш адрес. Если же в Сорренто не пропускают русских писем, то я буду писать по-французски или по-английски, мне это безразлично’.

II. Из писем А. М. Горького Вере Жаковой

23 октября 1928, Сорренто

Вере Жаковой

Судя по Вашему письму, Вы — человечек хороший, умный, значит — Вы не огорчитесь, если я скажу Вам правду, которая всегда более или менее горьковата, — такова уж ее природа.

Что Вы умница — об этом говорит Ваша оценка Ваших же стихов — Вы пишите: ‘Мне кажется, что стихи мои никуда не годны, они плохие, и я хочу бросить писать’. Это — верно, стихи очень плохие, но Вы должны знать, что в 14 лет от роду и Лермонтов и многие другие прекрасные поэты писали тоже скверные стихи.

Нет, Вы не бросайте писать, но учитесь писать хорошие стихи, вот это будет правильно. Не печатайте, не торопитесь заслужить чин поэтессы, почитайте мастеров стиха: Пушкина, Лермонтова, Фета, Фофанова, Бунина, даже мрачного Сологуба. Если у Вас нет этих книг — напишите мне, я Вам пришлю. И вообще напишите: не надо ли Вам каких-либо книжек? Читайте больше, внимательней, учитесь, учитесь, — кто знает? — может быть, года через 3 — 5 лет начнете писать отлично. А пока пишите для себя, не показывая людям стихи Ваши. Это длят ого, что неосторожные или мало сведущие люди могут похвалить Вас, а похвала — неосторожная, неумелая — может повредить Вам, милый мой далекий человечек.

Всего доброго!

М. Горький

23.X.28

Адрес:

Italia, Sorrento, Massimo ?orki

5 апреля 1932, Сорренто,

Жаковой, Вере

Премудрая, уважаемая и нелепая девушка в очках!

Ваше уменье читать книги — восхищает меня, я говорю это совершенно серьезно и с крепкой надеждой, что Вы, со временем, научитесь писать весьма полезные книги.

Но — всякое дело надобно начинать с начала, а поэтому прочитанного Вами по истории рифмы — недостаточно. Вы сами видите как субъективны и противоречивы соображения литераторов, чьи труды прочитаны Вами.

Противоречивость, разногласия и словесная путаница литераторов была бы для Вас значительно более ясной, если б Вы обратили внимание на фольклор — на пословицы, прибаутки, на материал хороводных — плясовых — шуточных песен. Если Вы серьезно решили заняться работой о рифме — фольклор надобно знать, ибо в основе ‘писаной’ литературы лежит устная.

И надобно знать европейские работы по этому вопросу. На каких языках читаете Вы? Сообщите мне это — немедля! — я достану Вам нужные книги и привезу оные.

И — до свидания! Скоро увидимся, и я буду злобно издеваться над Вами, ведьма. И — еретица.

5.IV.32

Уважаемый Вами старик
А. Пешков

5 августа 1933, Москва

Внимание, девица Жакова, Вера!

Немедленно по получении сего моего приказа начните: собирать факты, кои — в одну сторону — свидетельствуют об инициативе различных ‘мелких’ людей, а в другую сторону — о том, как эту инициативу не понимали и подавляли.

Имею в виду пономаря, который ‘изобрел огнедышащую машину в 1772 г.’, как сказано в письме Вашем, окаянная душа! Вот таких пономарей, Фультонов и прочих его ряда, соберите десятка три, четыре и подумайте: не окажется ли возможным установить, что разный мелкий, ‘ничтожного положения народ’ самосильно пытался ввести или внести в жизнь нечто облегчающее или украшающее ее, — старался за свой страх и бескорыстно послужить делу культуры, а люди ‘высокого положения’ и предельной сытости эти усилия ничтожных игнорировали. Вы — понимаете?

Обдумав сию тему, сядьте и разработайте ее в статье — размером в лист, в полтора. Статью же нужно написать живо и просто, как Вы, чертовка, пишите, безумные Ваши письма. Написав статью, Вы притащите ее Горькому М., наместнику Горьковского края, и выслушаете от него различные словесные поношения, после чего статья может быть напечатана.

Вот Вам. А то Вы, девушка, расползаетесь во все стороны, как тень облака, гонимого ветром. Накопляя фактические знания, Вы недостаточно уделяете внимания их социальному смыслу, не ищите его.

Обратите внимание на Зарубина, автора повести ‘Темные и светлые стороны русской жизни’, он был землемер, человек провинциальный, что-то изобрел, изобрел какие-то географические измерительные аппараты, кои не нашли применения. О нем в ‘Отечественных записках’ писал Деметр, кажется, в статье ‘Поездка по Волге’. Кулибина не забудьте. Вообще — старайтесь! Хорошо сделаете — куплю полкило конфет, не очень дорогих, разумеется.

До свидания! Надо бы взглянуть — какая Вы теперь? (…)

А. Пешков

5.VIII.33

14 марта 1934, Москва

Девушка Вера Жакова!

Прочитал о ‘Коне’. Весьма интересно и хорошо написано. Продолжая в этом духе и по этой линии, Вы можете дать очень ценную книгу ярких иллюстраций к истории русской культуры. Крайне важно отметить, что в далеком прошлом мастерами культуры являлись зачастую такие же простые, ‘черные’ люди, какие создают ее в наши дни, но уж на иной социально-идеологической основе.

Найдите старые гравюры московского Кремля и вообще палатного строения — иллюстрируем книгу. Давайте Семехина, Горбунова, эмальера Виноградова, крепостных ‘зодчих’, живописцев, музыкантов и т.д. Давайте очерк о Постнике и Бирме, Выродкове, Чохове, об Анне Никитиной, монахине Меланье, Софье Ананьевой. Работайте так, чтобы не получалось ‘коряво’, в чем Вы сознаетесь в письме ко мне. Вы девушка даровитая и должны работать очень серьезно, очень тщательно. Это Ваша обязанность не только перед страной, но и перед самой собой. Не торопитесь ‘написать’. Ели Вам нужны деньги — возьмите у Крючкова сколько нужно.

Крепко жму руку. Работайте больше, это Вам полезно, девушка в очках.

М. Горький

19 мая 1934, Горки

Дорогая девушка Жакова Вера!

Вы очень торопитесь. Торопитесь не только писать, но и думать, а привычка думать поспешно может — незаметно для Вас — разбить, рассеять Ваше литературное дарование да и Ваш вкус к истории.

Касаясь материала весьма ценного и нового, Вы оставляете на нем следы Ваших пальчиков, — не более этого. А материал заслуживает серьезного к нему отношения, тщательной обработки.

В новелетте о Д’Эсте — в самом ее начале — Вам следовало бы дать хотя бы страничку о герцогах Феррары, о их родстве с королями Франции, о ‘Паризине’. Рассказывая о Строганове, необходимо упомянуть о русских ‘якобинцах’ во французской революции, — один из таковых изображен в романе Загуляева ‘Русский якобинец’.

Жильер Ромм кончил жизнь свою провинциальным антикваром и, кажется, перед этим — занимался искусством медальера. ‘Судьбы людей отражают смысл или бессмыслицу истории’, как правильно сказано Л. Стерном.

Не торопитесь, Верочка, дитя мое! Литература — это труднее, чем любовь. Вам грозит болезнь, которую можно назвать перенасыщение и утомление неорганизованным знанием, — перенасыщение, которое может обратиться в отвращение к знанию.

Отнеситесь к этим моим замечаниям серьезно, ибо я серьезно, искренно желаю Вам хорошего, здорового роста.

Не суетитесь.

Тимоша приглашает Вас в Горки.

А. Пешков

17 июня 1934, Москва

Верочка, китайское чудовище и ведьма!

Еще раз повторяю Вам: если Вы станете разбрасываться — толка из Вас не будет. Талант — как породистый конь, необходимо научиться управлять им, а если дергать повода во все стороны, конь превратиться в клячу.

Если Вас ‘дезорганизует’ Ваша жажда впечатлений и обилие их — заведите дневник и складывайте в него все лишнее, что не нужно Вам на сей день. А если Вы одновременно будете писать о Федоре Коне, герцогах Д’Эсте и метрополитене — Вы обо всем этом будете писать плохо и недостойно Вашего дарования. Да еще неврастению наживете, чертова кукла, аристократка и вообще — чучело.

Я Вам совершенно серьезно говорю: нельзя работать так, как Вы работаете. Литература — дело глубоко ответственное и не требует кокетства дарованиями.

Сведений о Ромме не могу дать, не знаю, где они у меня, книги, прибывшие из Италии, я еще не разбирал, а опираясь на память, не решаюсь ничего сообщить, чтоб не подсказать Вам ошибку. Посмотрите, нет ли чего о нем в биографиях медальеров XVIII в.

Привет. Призываю к порядку.

М. Горький

17.VI.34

Октябрь, 1935, Тессели

Уважаемая, окаянная и проклятая девушка, — не заводите суматоху!

Вы много знаете, неплохо говорите, но делаете Вы мало и всегда хуже, чем могли бы. Весьма сожалею, что мне приходится повторять то, что я уже говорил Вам, и не скрою — повторения эти надоедают мне. Хочется, чтоб они надоели и Вам.

Мы уговорились, что Вы напишете очерк по истории города и края в XIX столетии. Убедительно прошу Вас вместить работу Вашу в эту рамку. Если Вы находите неизбежным корректировать очерк Г. П. Шторма — договоритесь с ним. Прошу Вас считаться с тем, что на работу по этой книге уже затрачены большие деньги и ее пора двигать быстро, плодотворно. Давайте на этом и решим.

Но — я имею предложить Вам вот что: если собранный Вами материал соблазняет Вас на большую, серьезную работу — начинайте писать по плану, набросанному Вами в письме ко мне, — самостоятельную работу ‘История г. Нижнего-Новгорода от основания до XX в.’. Эту работу я заказываю и оплачиваю, и она должна быть для Вас серьезнейшей ‘пробой пера’, пробой сил. Если даже она и не удастся Вам, — она Вас многому научит, покажет Вам размер Ваших сил. Я даю Вам для нее 18 месяцев. Идет?

Но, пожалуйста, не торопитесь с обобщениями и с филологическими фокусами. У вас, напр., ‘Балахна — от балак, рыба’. Ну, а балахон, балакирь, балагур, баловень и т.д.? По-татарски рыба — балык, а не балак. Может быть, Балахне родственны — Балашов и Балаклава, но — очень советую филологией не играть, это штучка хрупкая.

Перечисляя старинные города, Вы забыли Мурашкин, Лысково, Макарьев и т.д., забыли Оку, эта река имела для развития края значение не меньшее, конечно, чем Сура, Ветлуга, Клязьма. Так вот, девушка, согласитесь на этом разделении работы Вашей. Отвечайте.

М. Горький

25 апреля 1936, Тессели

Вере Жаковой

Очень рад сказать Вам, Вера, что о Кулибине Вы написали хорошо — гневно, горячо, ярко и все — в меру. Чувствуется, как тема волновала Вас, и это волнение — испытываешь. Уверен, что также испытывает его любой грамотный читатель. Вещь эту надобно будет издать вместе с другими биографическими очерками Вашего пера, — интересная книжка будет.

‘Нижний’ требует кое-каких поправок, прилагаю ‘указатель’ оных.

Теперь, когда Вы, наверное, поняли, как важно отдать всю свою волю определенной задаче, я почти уверен, что дальнейшая работа у Вас пойдет легко и быстро.

По вопросу о расколе недавно вышла книжка, — не помню, чья и как озаглавлена, я видел ее мельком.

Поменьше пишите о Горьком-литераторе. Говоря о судоходстве, наверное, скажите, что-то о бурлаках, а говоря о них, вероятно, вспомните ‘Эй, ухнем’. Смело можете утверждать, что это песня не бурлацкая, т.е. не та, с которой бурлаки ‘тянули лямку’, тянули они ее

С болезненным припевом ‘ой’

И в такт качая головой —

как сказано у Некрасова, воочию видевшего это. А пели они:

Ой-ой, ой-ё-ёй,

Дует ветер верховой…

Или нечто в этом духе пели:

Ты подай, Микола, помочи,

Доведи, Микола, до ночи…

И не было у них никаких причин вносить в трудовую песню слова из девичьей песни, коя пелась в семик:

Разовьемте березу,

Разовьемте кудряву…

и т. д.

Пели и ‘Эй, ухнем’, но в тех случаях, когда ‘паузились’, стаскивали баржу с мели, артельно ворочали большие тяжести, пели так:

Эй, ухнем!

На подъем берем,

Да — ухнем!

Эх — сильно берем!

Да и дружно берем!

Во-от пошли!

Вот пошли, пошли!

и т.д.

Очень рад я, что Кулибин удался Вам!

Будьте здоровы, растите большая!

М. Горький

25.IV.36

Переписка Веры Жаковой с Максимом Горьким

I. Из писем Веры Жаковой А. М. Горькому

II. Из писем А. М. Горького Вере Жаковой

Читайте также: