1868 г.
(ПЕРЕДОВЫЯ СТАТЬИ).
Москва, 9-го января.
Москва, 11-го января.
Москва, 14-го февраля.
Москва, 30-го апрля.
Москва, 28-го мая.
Москва, 15-го августа.
Передовые статьи, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1868
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’. Рчи въ Славянскомъ Комитет въ 1876, 1877 и 1878.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.
Въ послдній разъ, обозрвая политическое положеніе Западной Европы, мы сказали, что если волновавшіе ее въ прошломъ году вопросы и не разршены, то разршенія замнены сдлками, устраняющими, хоть на нкоторое время, опасность нарушенія мира,— и что только есть одинъ вопросъ, на который съ подозрительностью и безпокойствомъ взираютъ западно-европейскія державы — это вопросъ Восточный. Если воспалительный характеръ взаимныхъ ненормальныхъ отношеній этихъ державъ перешелъ въ хроническій, то здсь наоборотъ: хроническій недугъ западно европейской политики, называемый Восточнымъ вопросомъ, получаетъ въ настоящее время видимо воспалительное свойство.
Итогъ прошлаго года представляетъ значительное видоизмненіе политической игры и политическихъ ролей въ Европ — по отношенію къ Востоку. Только роль самой Россіи осталась неизмнна, именно потому, что это не роль, что ея политическій образъ дйствій на Восток не обусловленъ личными выгодами и случайными соображеніями, а опредляется ея историческимъ призваніемъ, національнымъ самосознаніемъ, естественнымъ сочувствіемъ съ угнетенными, страждущими подъ ненавистнымъ игомъ, единоврными я единоплеменными ей народами Балканскаго полуострова. О правот и искренности нашей политической программы свидтельствуетъ рядъ дипломатическихъ документовъ нашего кабинета, недавно опубликованныхъ и разосланныхъ нами какъ подписчикамъ ‘Москвича’, такъ и прошлогоднимъ подписчикамъ ‘Москвы’, не успвшей во-время сообщить ихъ своимъ читателямъ.
Но если Россія шла и идетъ неизмннымъ путемъ, то не таковъ, оказывается, путь союзныхъ ей великихъ державъ. Конецъ 1867 года застаетъ въ Европ же иныя политическія сочетанія, иныя соображенія и цлую сть новыхъ интригъ, которую, какъ паутину, снуетъ и раскидываетъ на русской дорог западно-европейская дипломатія. Въ первой и даже въ начал второй половины прошлаго года, хотя не совсмъ охотно и не совсмъ искренно, Франція не ршалась отдляться рзко отъ насъ въ Восточномъ вопрос, ‘а напротивъ, при всей уклончивости и измнчивости своей политики, уступала, боле или мене, настояніямъ Россіи и присоединялась къ нашему дипломатическому на Турцію походу. Пруссія не только не противилась нашей политической программ, но какъ бы побуждала насъ къ ея энергическому выполненію. Оффиціозный органъ графа Бисмарка, ‘Norddeutsche Allgemeine Zeitung’, то и дло твердилъ, что одними убжденіями и совтами отъ Порты ничего не добьешься, и если желать, чтобы вс эти дипломатическія попытки не окончились однимъ пустословіемъ, то необходимо придать имъ характеръ боле серьезнаго и ршительнаго дйствія. Наконецъ, казалось, наша дипломатія одержала побду, ей удалось согласить къ общему важному дйствію четыре державы, и знаменитая декларація за подписью Россіи, Франціи, Пруссіи и Италіи должна была, повидимому, закончить дипломатическую кампанію на Восток. Но эта же декларація послужила и поворотною точкой для восточной политики западно-европейскихъ державъ. Франція, какъ бы испугавшись сама своей уступки Россіи и тхъ обязательствъ, которыя налагала на нее такая солидарность съ русскою политикой,— поспшила тотчасъ же вслдъ затмъ ослабить значеніе ею же подписаннаго акта. Она не хотла рзкаго и ршительнаго разрыва съ Россіей по отношенію къ восточной политик,— она подписала декларацію, отчасти чтобы польстить Россіи, отчасти связанная, можетъ-быть, своими собственными прежними общаніями и увреніями въ желаніи дружнаго и совмстнаго съ Россіей образа дйсгвій на Восток,— но въ самое то время, какъ подписывалась декларація, совершалось то сближеніе Франціи съ Австріей, которое немыслимо безъ единства политическихъ видовъ относительно Турціи, такъ какъ Восточный вопросъ есть жизненный вопросъ для державы Габсбурговъ.
Какъ бы то ни было, но Зальцбургское свиданіе императоровъ Наполеона и Франца-Іосифа и послдовавшее затмъ сближеніе обоихъ кабинетовъ довольно ршительно видоизмняло восточную политику Франціи. Это сближеніе и это видоизмненіе, вмст съ тмъ истолкованіемъ, которое дано было деклараціи французскимъ кабинетомъ, не могло не оказать вліянія на взаимныя отношенія Франціи и Россіи. Объ охлажденіи между ними уже давно говоритъ иностранная журналистика, а обнародованіе въ печати нашей дипломатической съ Франціей переписки, обличившей всю неискренность и уклончивость ея политики, прибавило еще боле горечи къ чувствамъ французскаго кабинета. Оффиціозная газета ‘Patrie’ какъ будто подрядилась дать этимъ нашимъ документамъ самое превратное толкованіе и посвятила длинный рядъ статей на то, чтобы не только ослабить благопріятное для насъ впечатлніе, которое способна была произвести эта оффиціальная переписка, но обратить ихъ въ обвинительный актъ противъ самой Россіи. Западная политика употребила вс усилія, чтобъ отнять у деклараціи всякое значеніе, низвести ее на степень самаго ничтожнаго документа, самой пустой, несостоятельной угрозы, и тмъ нанести пораженіе русскому кабинету, такъ дорожившему этимъ актомъ, этимъ ‘согласіемъ’ четырехъ державъ. Что осталось теперь отъ этого согласія? Изъ упомянутыхъ четырехъ державъ, первая Франція, отдлившись отъ Россіи, присоединилась на Восток въ политик той державы, которая наотрзъ отказалась подписать декларацію и которой политическіе виды относительно Турціи діаметрально противоположны видамъ Россіи. Отношенія Пруссіи къ подписанному ея обязательству и къ восточной политик Россіи становятся по меньшей мр двусмысленны. Декларація, въ случа отрицательнаго отвта Порты, объявляла этой послдней, что державы, ‘истощивъ вс усилія соглашенія и совты, отказываютъ оттоманскому правительству во всякой нравственной поддержк, способной облегчить ему выходъ изъ затрудненій’. Порта дала отвтъ отрицательный, а между тмъ Франція, вмст съ Австріей, продолжаетъ, какъ и прежде, пріискивать для Порты различные выходы изъ затрудненій! Въ послднее время къ Австріи и Франціи присоединилась и Пруссія, и коллективное ихъ настояніе относительно разныхъ реформъ, предлагаемыхъ ими Порт, свидтельствуетъ уже о нкоторомъ сближеніи между этими тремя державами по вопросамъ восточной политики. По крайней мр иностранныя газеты съ торжественнымъ ликованіемъ и злорадствомъ относительно Россіи, указываютъ на этотъ фактъ какъ на положительный признакъ сближенія. Италія еще не отдлялась отъ русской политики на Восток, но вроятно и она не замедлитъ потянуть въ ту же сторону, куда потянула и Пруссія.
Но этого мало. Если державы, подписавшія декларацію, признаютъ, что требуя реформъ, благодтельныхъ для всхъ христіанъ, дйствуя въ видахъ человколюбія, он еще не становятся въ прямое противорчіе съ этимъ актомъ, то послднее ихъ совокупное дйствіе, о которомъ на дняхъ сообщилъ намъ телеграфъ, есть уже совершенное нарушеніе и буквы и духа деклараціи Мы разумемъ извстіе, напечатанное въ оффиціозномъ французскомъ журнал ‘Patrie’, что Австрія, Франція и Пруссія сдлали энергическія представленія въ Блград касательно военныхъ приготовленій Сербіи, характера и тона ея сношенія съ Портою, а Англія препроводила въ Блградъ категорическую ноту въ томъ же смысл. Между тмъ извстно, что именно провозглашенный въ деклараціи принципъ невмшательства со стороны четырехъ великихъ державъ поднялъ духъ христіанскаго населенія Турціи и что именно въ томъ и заключалась задача деклараціи, дабы побудить Порту, страхомъ неотвращаемыхъ отъ нея европейскимъ вмшательствомъ опасностей, къ требуемымъ отъ нея уступкамъ.
Повторяемъ, мы не имемъ положительныхъ данныхъ для опредленія въ настоящую минуту политическаго положенія Россіи и ея отношеній къ Европ. Мы имемъ дло только съ вншними признаками, обнаруживающимися на разныхъ пунктахъ. Они въ послднее время участились, и совокупность этихъ признаковъ свидтельствуетъ, что западно-европейская политика остается врна своимъ преданіямъ, своей вражд къ Россіи и всему Славянскому міру. Будто по сигналу, иностранная журналистика вновь затрубила о завоевательныхъ замыслахъ и интригахъ Россіи на Восток, именно въ ту самую минуту какъ Россія, обнародованіемъ дипломатическихъ документовъ, дала доказательства своего безкорыстія. Но въ этомъ-то безкорыстіи, въ томъ именно обстоятельств, что выведенная на свтъ Божій наша политика неминуемо возбуждаетъ къ себ сочувствіе христіанскаго населенія,— въ этомъ во всемъ и видятъ для себя опасность западныя державы…. Укажемъ еще на нкоторые признаки, характеризующіе общее политическое положеніе. Оффиціозная австрійская печать, излагая политическую программу барона фонъ-Бейста, объявляетъ ршительно, что какъ ни необходимъ для Австріи миръ, она готова противодйствоватъ съ оружіемъ въ рукахъ всякой славянской попытк къ освобожденію Востока. Нельзя не поразиться такою перемною тона. Давно ли тотъ же самый г. Бейстъ предлагалъ Россіи свои услуги для побужденія западныхъ державъ къ пересмотру парижскаго трактата? Давно ли онъ же, въ разговор съ русскимъ посломъ, графомъ Штакельбергомъ, ‘отрекался вполн отъ прежней политической на Восток системы Внскаго кабинета’, излагалъ взгляды объ ‘автономіи или selfgovernement’ христіанскихъ народовъ Турціи,— взгляды, какъ выражается нашъ посолъ, ‘согласившіеся вполн съ исконными началами нашей политики?’ Это было съ небольшимъ годъ тому назадъ (см. донесеніе графа Штакельберга князю Горчакову отъ 16 ноября 1866 года). И что же видимъ мы теперь? Австрія не только объявляетъ себя враждебною всякимъ попыткамъ восточныхъ христіанъ къ осуществленію этихъ началъ, но чуть-чуть не угрожаетъ вооруженнымъ вмшательствомъ,— наперекоръ политик русской, провозгласившей принципъ невмшательства. Такая перемна тона явно свидтельствуетъ, что Австрія не чувствуетъ себя боле слабою и изолированною, а напротивъ подержанною, и дйствительно, она въ своемъ новомъ политическомъ пути опирается на поддержку иныхъ державъ, и именно Франціи и Англіи. Въ то же самое время Порта видимо пріободряется, заключаетъ новый заемъ, что было бы положительно невозможно безъ гарантій французскаго или англійскаго правительства, а усилія французскаго и австрійскаго кабинетовъ также видимо направлены къ тому, чтобы разстроить дружественныя отношенія Россіи и Пруссіи. Та же самая оффиціозная австрійская печать, которая становится въ такое ршительное противорчіе съ дипломатическимъ образомъ дйствій Россіи и съ провозглашеннымъ ею началомъ невмшательства, одушевилась теперь самыми нжными и любовными чувствами къ гегемоніи прусской, французскій кабинетъ также не перестаетъ уврять Пруссію въ своихъ миролюбивыхъ намреніяхъ,— а въ послднее время даже и часть прусской печати (напримръ ‘Крестовая Газета’) начинаетъ прямо проповдывать о преимуществ для Пруссіи австро-французскаго союза передъ союзомъ съ Россіей.
Такимъ образомъ къ 1868 году Россія какъ бы является вновь одинокою на своемъ политическомъ пути, которымъ шла, и идетъ, и будетъ идти неизмнно, хотя бы и была оставлена всми своими союзниками, всми тми, которые вмст съ нею подписали знаменитую декларацію. Ближайшимъ и непосредственнымъ послдствіемъ такого новаго положенія длъ будетъ, можетъ-быть, новая отсрочка разршенія Восточнаго вопроса, если западнымъ державамъ удастся, своимъ вліяніемъ и угрозами, предотвратить возстаніе, будущею весною, того или другаго христіанскаго племени въ Турціи. Но если, на этой горючей вулканической почв, предотвратить вспышки имъ не удастся, если мра терпнія христіанъ дйствительно переполнена, если послдуетъ, въ самомъ дл, какое-нибудь вооруженное вмшательство Австріи, одной или съ другими державами, въ дла Востока,.— тогда, нтъ сомннія, Россія исполнитъ и найдетъ въ себ достаточно силъ исполнить свое высокое историческое призваніе.
Обозначивъ вншними признаками общее политическое положеніе Восточнаго вопроса въ данную минуту, разсмотримъ внимательне: что же произвело такую перемну въ направленіи западно-европейской политики въ теченіи года, въ какой степени перемну эту можно считать ршительною, и точно ли Россія одинока въ Европ?…
‘Для Пруссіи нтъ ни малйшей выгоды содйствовать развитію и усиленію панславизма‘,— говоритъ прусская ‘Крестовая Газета’, исчисляя поводы къ сближенію Пруссіи съ Австріей,— и этому мннію громко и съ радостью вторитъ и французская политическая печать. Слово выговорено, врагъ названъ, и имя его скоро сдлается пугаломъ всего европейскаго Запада… Не въ этомъ ли слов должны и мы искать ключъ къ разгадк современнаго фазиса европейской политики?… Но объ этомъ до другаго раза.
‘Политическое одиночество Россіи’ — вотъ, по единодушному сказанію иностранной журналистики, къ чему направлены теперь вс усилія западно-европейской политики, преимущественно австро-французской, вотъ въ чемъ лежитъ залогъ европейскаго мира и тишины. Съ этою цлью Парижъ и Вна интригуютъ и кокетничаютъ съ Берлиномъ, желая отдалить Пруссію отъ совмстнаго образа дйствій съ Россіей по вопросамъ вншней политики. Пруссія, повидимому, очень довольна такими ухаживаніями и намрена извлечь изъ нихъ вс возможныя для нея выгоды. Возвщая, посредствомъ своего органа, ‘Всеобщей Сверогерманской Газеты’, что нтъ надобности ради завязывающихся добрыхъ связей съ однимъ сосдомъ ссориться непремнно съ другимъ, и что всего лучше держаться хорошихъ отношеній съ обоими (т. е. и съ Австріей, и съ Россіей), графъ Бисмаркъ, безъ всякаго сомннія, постарается обезпечить себя со стороны Франціи надежными ручательствами мира, и заручиться вмст съ тмъ какими-нибудь полезными, для своихъ видовъ въ Германіи, гарантіями и отъ австрійскаго кабинета.
Въ то же время, если возжигать пламя войны не входитъ въ его политическую смту 1868 года, онъ не откажется принять нужныя мры и на Восток, чтобы потушить заблаговременно искру, готовую вспыхнуть и разгорться всеобщимъ пожаромъ. И дйствительно — если только извстіе вполн справедливо — Пруссія, вмст съ Франціей, Австріей и Англіей, производитъ, по французскому выраженію, надлежащее давленіе на сербскаго князя, т. е. длаетъ ему ‘энергическое’ представленіе о томъ, чтобы онъ умрилъ свой тонъ въ сношеніяхъ съ Портой, пересталъ ее тревожить воинственными демонстраціями и прекратилъ свои приготовленія къ войн. Конечно, такой образъ дйствій несогласенъ съ обязательствомъ, налагаемымъ на Пруссію деклараціей, подписанной ею вмст съ Россіей, и вообще съ русской политической системой на Восток, на тутъ* еще нтъ повода къ ссор съ русскимъ сосдомъ, а есть достаточный поводъ содержать въ миролюбивомъ напряженіи и поставить нкоторымъ образомъ въ зависимость отъ прусской политики кабинеты парижскій и внскій. Въ самомъ дл, еслибы, несмотря на вс усилія, затушить искру на Восток не удалось, и вспыхнувшее пламя обхватило собой и Австрію, слдовательно и всю Европу, то конечно положеніе, которое въ такомъ случа приметъ Пруссія относительно Франціи, Австріи и Россіи, будетъ имть немалое вліяніе на судьбы міра. Какое положеніе приметъ Пруссія въ виду такой случайности,— этотъ вопросъ, какъ ни желаютъ добиться заране его предршенія оба императора, и Наполеонъ III и Францъ-Іосифъ,— прусскій государственный министръ, безъ сомннія, оставитъ открытымъ: такое положеніе дла для Пруссіи всего выгодне.
Какая же причина заставила французскій кабинетъ измнить прежній уклончивый характеръ своей дипломатіи и съ такою ршимостью возстать противъ плановъ русской восточной политики? Мы разумемъ здсь, кром проекта о внутреннемъ устройств Оттоманской имперіи на началахъ автономіи христіанскихъ общинъ,— также то предложеніе Россіи, въ силу котораго Восточный вопросъ долженъ быть локализированъ, т. е. ограниченъ мстностью самой Турецкой имперіи, и ршеніе его должно быть предоставлено собственнымъ силамъ христіанскаго населенія Турціи, безъ всякаго вмшательства со стороны европейскихъ державъ… Не отрекалась ли этимъ самымъ Россія отъ приписываемыхъ ей завоевательныхъ замысловъ? Не связывала ли она себ руки? Не утверждаютъ ли у насъ многіе, и даже весьма авторитетные публицисты, что у Франціи и Россіи нтъ столкновенія противоположныхъ интересовъ на Восток?… Мы, съ своей стороны, не раздляемъ этого мннія: столкновенія интересовъ матеріальныхъ, пожалуй, и нтъ, за то нельзя не признать противоположности интересовъ духовныхъ, т. е. противоположности интересовъ міра латинскаго, католическаго, котораго Франція есть искони представительница, съ интересами міра православнаго, во глав котораго стоитъ Россія. Вся исторія французской политики на Восток подтверждаетъ истину нашихъ, словъ, и какъ бы ни отрицала современная французская интеллигенція практическое значеніе духовно-историческихъ началъ, подъ воздйствіемъ которыхъ сложилась французская нація, все-таки, сознательно или несознательно для ея вождей,— эта историческая, духовная натура Франціи беретъ свое и сказывается въ ршительные моменты исторіи. Примръ мы видли недавно — въ Рим, не перестаемъ видть и на Восток. Впрочемъ, даже устраняя эту не всми сознаваемую причину нашего раздора съ Франціей по отношенію къ Турціи, мы не можемъ затрудниться въ объясненіи новйшаго поведенія Франціи въ Восточномъ вопрос. Стоитъ только вспомнить зальцбургское свиданіе…
Поддержаніе и упроченіе могущества Австріи торжественно признано современною задачею французской политики — самимъ императоромъ Наполеономъ въ тронной рчи его, произнесенной годъ тому назадъ, при открытіи парламентской сессіи. Въ сохраненіи австрійской державы заключается, по словамъ императора, необходимое условіе европейскаго равновсія, нарушеннаго внезапнымъ ростомъ Пруссіи и образованіемъ Сверогерманскаго Союза. И дйствительно, Австрія представлялась и представляется, какъ французскимъ государственнымъ мужамъ, такъ и каждому изъ Французовъ, естественною союзницей Франціи, естественнымъ противовсомъ той грозной сил, которая создалась въ одинъ годъ у самыхъ предловъ Французской имперіи. Изъ всхъ иностранныхъ державъ Австрія, недавно ненавидимая и осмиваемая, теперь, безспорно, самая популярная между Французами: въ этомъ нтъ ни моды, ни случайности, ни увлеченія, а инстинктъ самосохраненія, общій всмъ французскимъ партіямъ безразлично. Но что значитъ поддержаніе Австріи, упроченіе ея могущества, какъ великой европейской державы? Прусская кампанія не лишила Австріи ни клочка земли, а только выключила ее изъ Германскаго Союза. Возвратиться силою въ этотъ Союзъ не можетъ входить въ планы Австріи и еще мене въ планы Франціи, при посредств которой заключенъ былъ миръ между имперіей Габсбурговъ и возникающею имперіей Гогенцоллерновъ. Поддержать Австрію — значитъ устранить т внутреннія причины слабости, которыя привели ее къ гибели, упрочить ея внутреннее устройство, т. е. пересоздать ее на новыхъ, боле крпкихъ началахъ. Здсь, само собою разумется, выступаетъ на первый планъ вопросъ о различныхъ національностяхъ австрійской имперіи (въ чемъ именно и заключалась причина ея слабости), слдовательно — вопросъ Славянскій. Новыя начала, на которыхъ пересоздалась теперь Австрія,— это дуализмъ, т. е. раздленіе имперіи на дв половины: венгерскую и цислейтанскую, съ двумя отдльными и однимъ общимъ министерствомъ, подъ верховнымъ конституціоннымъ правленіемъ короля-императора. Въ сущности эта система есть признаніе политическаго господства за двумя національностями, мадьярской и нмецкой: Славяне, различныхъ наименованій, которые составляютъ преобладающее, по численности населенія, племя въ имперіи, подлены между обими половинами. За исключеніемъ Поляковъ, остальные 17 милл. Славянъ не примирились съ новой системой, требуя и для себя признанія тхъ же, или почти тхъ же, правъ, которыми надлены Мадьяры. Несмотря на все пренебреженіе, оказанное барономъ Бейстомъ славянскому элементу, несмотря на то, что славянскія требованія не находятъ себ сочувствія въ Европ, какое находили національные порывы Мадьяръ и Поляковъ, несмотря на то, что внское правительство, повидимому, торжествуетъ побду, выросло въ собственныхъ глазахъ и глазахъ Европы,— оппозиція большинства населенія обихъ половинъ имперіи не можетъ не безпокоить и не раздражать Мадьяръ и Нмцевъ, не можетъ не тревожить барона Бейста, равно и всхъ тхъ, которымъ дорого ‘управленіе могущества Австріи’. Такимъ образомъ, Франція, заинтересованная въ судьб Австріи, заинтересована теперь непосредственно и въ вопрос Славянскомъ.
Этотъ вопросъ въ настоящее время важне для Франціи чмъ вопросъ Восточный. Можно сказать, что самый Восточный вопросъ утратилъ теперь свое самостоятельное, первостепенное значеніе для французской политики и цнится ею теперь не столько самъ по себ, сколько въ мру своей связи съ вопросомъ Славянскимъ, слдовательно и съ судьбами Австріи. Сказать: ‘Славянскій вопросъ’ — это значитъ другими словами сказать: вопросъ всего Славянскаго міра, а этотъ міръ не замыкается предлами австрійской державы, но объемлетъ собою, съ одной стороны, всю Россію, съ другой — такъ называемый ‘Востокъ’, т. е. Оттоманскую имперію съ ея ‘Восточнымъ вопросомъ’. Уничтоженіе Оттоманской имперіи значитъ освобожденіе, возрожденіе къ политической жизни и независимости подвластныхъ Турціи славянскихъ племенъ, т. е. цлыхъ восьми или боле милліоновъ Славянъ,— а такое возрожденіе не можетъ не усилить и безъ того грознаго славянскаго элемента австрійской державы. (Слвянская независимость по ту сторону Дуная и Савы — опасный сосдъ для славянской зависимости отъ Мадьяръ и Нмцевъ по сю сторону Дуная и Савы. Славянское движеніе въ Турціи неминуемо отзовется въ сред Славянъ австрійскихъ, а эта среда числитъ въ себ 17 милліоновъ, 17 милліоновъ недовольныхъ! Недовольство 17 милліоновъ Славянъ, при довольств Мадьяръ и. Нмцевъ,— вотъ фундаментъ новаго, воздвигаемаго Бейстомъ, австрійскаго государственнаго зданія,— зданія, которое Франція взялась поддерживать. Созидать на такомъ основаніи — мысль, конечно, дерзкая, обличающая, кром того, глубочайшее презрніе къ политической способности и сил національнаго духа славянскихъ племенъ. Впрочемъ, иначе и быть не могло. Историческая натура австрійскаго государства — нмецкая, нмецкимъ геніемъ оно создано и до сихъ поръ держалось, нмецкій элементъ составляетъ, безспорно, ея жизненную, господствующую, не количественную, а качественную силу. Отречься отъ этого значенія нмецкаго элемента въ пользу Славянъ Австрія не можетъ, не совершивъ надъ собою самоубійства, она подлилась властью съ мадьярскою націей, дабы укрпить себя силою матеріальной, и потому что при такомъ раздл нмецкая народность все же удерживаетъ за собой преобладаніе хотя въ одной половин имперіи, подлиться же властью съ Славянами — это равнялось бы, повторяемъ, отреченію отъ господства нмецкаго духа, историческаго зиждителя австрійскаго государства. Кром того, признать справедливое право славянской національности — не дозволяютъ Нмцу его вковая вражда, ненависть и презрніе къ славянскому племени. Вс эти чувства, конечно, умряются цивилизаціей, нердко отрицаются, не всегда сознаются, но они тмъ не мене продолжаютъ пребывать со всею слпою силой инстинкта, вопреки всякимъ благоразумнымъ разсчетамъ управляютъ судьбами Австріи, и, въ ея ршительные историческіе моменты, даютъ себя знать во всей своей первоначальной дикости: въ эти моменты вдругъ въ цивилизованномъ Нмц, въ его отношеніяхъ къ Славянамъ, пробуждается что-то похожее на чувство средневковаго рыцаря къ виленямъ. Скоре способенъ Нмецъ сдлать уступку Азіатцу, преклониться предъ его грубою матеріальной силой,— какъ это и творятъ теперь австрійскіе Нмцы предъ Мадьярами,— нежели признать права на самостоятельность и будущность славянской народности.
Какъ бы то ни было, но понятно теперь, что главная задача австрійской государственной политики — покорить австрійскія различныя славянскія племена систем дуализма, или по крайней мр примирить ихъ съ нею. Понятно также, что все способное питать, возвышать, возбуждать въ этихъ племенахъ ихъ національный духъ, ободрять и обнадеживать ихъ успхъ въ борьб съ австрійскою государственной властью,— все это можетъ быть этой власти только ненавистно, затрудняетъ ее въ достиженіи цли, представляется серьезною опасностью для того ‘упроченія могущества и величія австрійской державы », котораго такъ добивается баронъ Бейстъ и не мене его — императоръ Французовъ.
И вдругъ, въ то самое время какъ баронъ Бейстъ, казалось, смлыми маневрами прижалъ, по своему выраженію, къ стн вс эти національности — чешскую, моравскую, русскую (rutbenisch), сербскую, хорватскую, словацкую, словенскую, и безцеремонно презрлъ ихъ настоятельныя требованія,— поднялась, обличилась и предстала грознымъ привидніемъ идея Славянства. Ея существованіе было не безъизвстно австрійскимъ государственнымъ людямъ и самой Европ, но она представлялась имъ какой-то отвлеченною мыслью, искусственнымъ понятіемъ, ученымъ терминомъ, безсильною утопіей. Правда, она проявилась и въ жизни, во время революціи 1848 года, но проявившись, доказала только всю свою политическую несостоятельность, ибо признала себя неспособною жить безъ нмецкой государственной центральной власти и вновь водворила ее, трудами и кровью Славянъ, на австрійскомъ престол. Такое дйствіе только усугубило презрніе Нмцевъ къ иде панславизма и утвердило въ нихъ вру въ нмецкое право на господство. Но 1867 годъ составляетъ эпоху въ исторіи Славянскаго міра? Надъ племеннымъ эгоизмомъ, надъ индивидуальнымъ народнымъ сознаніемъ каждаго славянскаго племени, сознаніе всеславянства, и сознаніе это явилось уже не отвлеченною, а живою, реальною силою…
Что же произошло?
Произошло то, что въ это самое время славянское самосознаніе пробудилось наконецъ и въ славянской Россіи, вызванное работой ея внутренняго народнаго самосознанія. Произошло то, что должно было произойти: съ одной стороны 17 милліоновъ Славянъ, оскорбленныхъ въ своемъ народномъ чувств, угнетенныхъ въ правахъ своей національности, съ другой стороны 60 милліоновъ Славянъ, высоко вознесшихъ славянское знамя, создавшихъ величайшую въ мір, могущественную, единственную пока вполн независимую славянскую державу. Преграда недоразумній пала между ними,— они сознали себя братьями и выразили это сознаніе словомъ, угнетенные въ своихъ національныхъ правахъ Славяне почувствовали, что ихъ національность не можетъ погибнуть, увровали въ себя и въ свое историческое призваніе. Таковъ былъ смыслъ славянскаго създа въ Россіи, въ ма 1867 года. Не было установлено никакой политической программы, никакого условнаго образа дйствій,— не было преподано никакихъ политическихъ совтовъ, никакихъ наставленій, не произнесено, да и не задумано было со стороны Русскихъ никакого внушенія гостямъ-Славянамъ о какомъ-либо неповиновеніи Славянъ своей государственной власти, не выражено никакихъ намреній или предположеній не только о поглощеніи Славянъ Россіею, но даже о политическомъ объединеніи славянскихъ племенъ подъ верховенствомъ Россіи. Выражено было одно: радость встрчи, радостное сознаніе своего братства, своихъ братскихъ узъ, и искреннее горячее пожеланіе — да призовутся вс славянскія племена къ жизни, въ свобод, къ самостоятельному развитію. Ссылаемся во свидтельство истины нашихъ словъ на нмецкіе журналы, издающіеся въ Россіи (напр. St.-Petersburger Zeitung, газета ‘Всть’, печатающая по-русски), которые именно глумились надъ тмъ, что славянскій създъ не привелъ ни въ какимъ результатамъ, а все ограничивалось выраженіемъ чувствъ и празднымъ словоговореніемъ. Пусть такъ, мы не споримъ. Но западный міръ почуялъ новое вяніе славянскаго духа, призналъ за идеей славянства новую, небывалую нравственную силу, и хотя ни одинъ изъ австрійскихъ славянскихъ подданныхъ не уклонился отъ легальнаго пути,— однако самый тотъ фактъ, что не умерла я не спитъ славянская національность, а живуча, и хочетъ жить, и предъявляетъ права свои на жизнь,— одинъ этотъ простой фактъ достаточенъ для того, чтобы смутить западную Европу и встревожить ея совсть страшнымъ призракомъ опасностей, созданнымъ ея собственнымъ воображеніемъ. ‘Панславизмъ’ — вотъ современное пугало Франціи, Австріи и Германіи, вотъ новая стна, ставшая между Россіей и остальной Европой, между Востокомъ и Западомъ, вотъ новый властитель думъ западно-европейскихъ политиковъ, подъ воздйствіемъ котораго отсрочиваютъ они ршеніе Восточнаго вопроса, вотъ наконецъ тотъ призывный кличъ въ бою, въ крестовому походу на Россію и на Славянскій міръ, который еще не раздался,— раздастся, можетъ быть, и не скоро, но рано или поздно раздастся неминуемо.
Откуда же такая вражда и злоба?
Какъ шумъ приближающейся бури, доносится до насъ тревожный гулъ съ Востока. Омеръ-паша вооружаетъ мусульманское населеніе, шейхъ-уль-жсламъ зоветъ правоврныхъ въ кровавому мщенію, въ послдней битв на жизнь
Digitized by Google
— 195 —
и смерть съ христіанами, болгарскіе комитеты организуются, издаютъ прокламаціи, албанскія племена#пристаютъ къ Черногорцамъ, Сербія ставитъ не только войско, но и народъ на военную ногу, австрійскіе дипломатическіе агенты безпокоятся и возятся то около князя Николая, то около князя Михаила, снуютъ взадъ и впередъ по Дунаю, по Босніи и Герцеговин, пограничные австрійскіе полки готовятся въ походу. Весь Востокъ, какъ паутиной, затканъ хитросплетенною политическою интригой Франціи, Австріи и Англіи,— а надъ нимъ, въ простор политическаго горизонта Европы, носится зловщее карканье французскихъ, австрійскихъ и англійскихъ публицистовъ. Иностранная журналистика конечно увряетъ, будто бы она мятется только въ предвидніи опасностей, которыми угрожаетъ миру Россія, но такъ какъ изо всхъ державъ именно только Россія и не угрожаетъ миру, то вс эти клики и возгласы знаменуютъ лишь тайный злой умыселъ самихъ иностранныхъ правительствъ. Стоитъ только прислушаться къ этому визгливому аккорду фальшивыхъ звуковъ, стоитъ взглянуть на всю совокупность извстій и сужденій о Восток, распространяемыхъ заграничною прессой, чтобы съ полною безошибочностью признать въ этой агитаціи симптомъ дйствительной опасности, грозящей Востоку,— но не со стороны Россіи, а со стороны Запада, и именно трехъ вышеупомянутыхъ державъ. Не даромъ прусская ‘Всеобщая Сверогерманская Газета’ замчаетъ оффиціозному французскому органу ‘Patrie’, что не Россія, а сама газета ‘Patrie’, ложными извстіями о Россіи, пугаетъ общественное мнніе Европы. Понятно теперь, почему мы, въ нашемъ Политическомъ Отдл, отводимъ теперь такое просторное мсто ‘дламъ Востока’: читатели согласятся, что интересъ, возбуждаемый настоящимъ положеніемъ Восточнаго вопроса, заслоняетъ почти вполн интересъ какихъ-нибудь французскихъ публичныхъ словопреній о томъ или другомъ правительственномъ проект закона, или разныхъ политическихъ chassez en avant, chassez en arriè,re и другихъ pas мелкихъ правительствъ средней и южной Германіи.
Вс всти и слухи, приходящіе съ Востока и сообщаемые заграничною журналистикой, свидтельствуютъ о суетливой дятельности дипломатическихъ представителей Англіи, Франціи и Австріи, но послднихъ двухъ по преимуществу. Дятельность эта направлена, какъ о томъ возглашается безпрестанно, въ пользу сохраненія мира, обезпеченія цлости Оттоманской имперіи и предотвращенія висящихъ надъ нею опасностей. Обезпеченіе цлости, предотвращеніе опасностей — требованіе, повидимому, благонамренное, но весьма широкое или, врне сказать, до такой степени эластичное, что можетъ легко допустить не одно отрицательное, но и положительное отношеніе къ длу. Есть несомннныя данныя, удостовряющія, что западныя державы хотятъ воспользоваться такою растяжимостью понятія о томъ, что требуется пользами Порты, и растянуть его до обязанности вооруженнаго вмшательства. Въ этомъ согласномъ хор трехъ державъ, Англія тянетъ свою неизмнную басовую ноту, тогда какъ Франція и Австрія переливаются разнообразными дипломатическими модуляціями. Можно было бы предположить, вмст съ одною италіанскою газетой, что эти два кабинета, съ разршенія Англіи, не только умышленно увеличиваютъ значеніе опасностей, грозящихъ Турціи, но собственною своею дипломатическою охранительною возней умышленно возбуждаютъ искусственное волненіе въ христіанскомъ населеніи, дабы имть предлогъ создать для Австріи крпкую позицію на Дуна и въ предлахъ самой Оттоманской имперіи. Интрига западно-европейской дипломатіи представляется намъ въ слдующемъ вид:
Вытсненная изъ Германіи, Австрія тмъ самымъ оттснена къ Востоку. Система дуализма была естественнымъ послдствіемъ битвы при Садовой, ибо федеративная форма, которой такъ справедливо домогаются австрійскіе Славяне т враждебна, какъ видно, по самому инстинкту тмъ главнйшимъ политическимъ элементамъ, которые были дйствующими силами въ исторіи Австріи,— т. е. нмецкому и мадьярскому. Впрочемъ дуализмъ въ настоящее время представляетъ двойственное господство этихъ двухъ элементовъ только по наружности: въ сущности преобладаетъ одинъ — мадьярскій. На него оперлась австрійская государственная власть всею своею тяжестью, на него переноситъ, въ него влагаетъ душу, инстинкты и похотнія, свойственныя натур крупнаго государства. Мы убждены, что этотъ путь, избранный австрійскимъ правительствомъ, приведетъ его къ гибели,— что на этотъ путь увлекается оно только роковою антипатіей, презрніемъ и враждой къ славянскому племени, но какъ бы то ни было, несомннно то, что весь центръ политическаго тяготнія Австріи находится теперь въ мадьярской ея половин. Въ то время какъ Мадьяры представляются крпкою, цльною политическою силой, такъ-называемая Цислейтанія (т. е. другая половина имперіи, по сю сторону рки Лейты) являетъ изъ себя, въ политическомъ и административномъ отношенія, самое жалкое зрлище. Большая ея часть, Богемія съ Моравіей, не принимаетъ никакого участія въ имперской дум и требуетъ для себя такого же положенія, какъ и Венгрія, никакіе происки для доставленія господства польскому элементу въ Галиціи (также принадлежащей къ убогой Цислейтаніи) не могутъ обезпечить для Австріи безусловную покорность ея трехмилліоннаго русскаго населенія, напротивъ тмъ сильне обращаютъ его взоры на единородную и собственную съ нимъ Россію, недавно образованное цислейтанское министерство изъ разныхъ нмецкихъ или онмеченныхъ учителей, профессоровъ, чиновниковъ, не внушаетъ, несмотря на полученный ими титулъ Excellenz, никакого уваженія аристократическому элементу Вны, вызываетъ насмшки со стороны не только Славянъ, но и Нмцевъ. Не малая часть этихъ послднихъ влечется тайными симпатіями къ своему ‘общегерманскому отечеству’. Допустивъ преобладаніе мадьярскаго политическаго начала, австрійское правительство необходимо должно усвоить себ и вс мадьярскія политическія стремленія и притязанія, изъ которыхъ, разумется, самое главное есть стремленіе къ господству надъ южными Славянами, какъ входящими въ составъ Венгріи, такъ и находящимися за Савой и Дунаемъ, въ предлахъ Турецкой имперіи. Въ воображеніи Мадьяръ постоянно рисуется какая-то новая австрійско-мадьярская, можетъ-быть даже мадьяро-славянская имперія, въ которой Славяне если не будутъ вполн порабощены, такъ все же имютъ признать верховенство мадьярскаго политическаго объединительнаго начала. Разумется, ни императоръ Францъ-Іосифъ, ни баронъ Бейстъ нисколько не Мадьяры и не безъ внутренняго насилія своей нмецкой совсти пожимаютъ руку симъ ‘азіатскимъ варварамъ’,— но, въ качеств Западно-Европейцевъ, они задаются при этомъ другою цлью. Предполагая возможнымъ руководить мадьярскимъ движеніемъ, они мечтаютъ быть въ то же время представителями и носителями исторической германской идеи въ ея стремленія на Востокъ. Грубыми руками Мадьяръ должна эта идея воплотиться въ созданіи какого-либо новаго могущественнаго дунайскаго государства, имющаго наслдовать большую часть Оттоманской имперіи. Эта цль встрчаетъ себ всеобщее сочувствіе въ западной Европ. Въ самомъ дл, настоящее движеніе Славянъ какъ въ Турціи, такъ и въ самой части Австріи, пограничной съ Турціей, представляется Западу потому именно опаснымъ, что оно есть движеніе національно-славянское, проникнутое сознаніемъ славянской народности, грозящее Европ самостоятельнымъ духовнымъ и политическимъ развитіемъ славянскаго элемента. Такъ какъ славянская народность, поднявшая знамя славянства, не можетъ, по всмъ соображеніяхъ Европы, не возбуждать сочувствія славянской Россіи, не можетъ не примыкать, хотя бы только духовно, къ этому великому славянскому цлому и не почерпать въ самомъ существованіи Россіи нравственной для себя опоры,— то отсюда и вс вины Россія въ глазахъ Запада, какъ бы ни держала. она себя смиренно и скромно. О причинахъ этой вражды латино-германскаго Запада къ Славянству говорить здсь не мсто,— да мы уже и говорили объ этомъ прежде: она должна быть признана какъ несомннный фактъ. Оттеретъ Россію отъ Славянъ и отъ Востока, овладть славянскимъ движеніемъ въ Турціи, стать во главу его, ассимилировать это племя западной Европ, усвоить себ этотъ матеріалъ и употребить его какъ фундаментъ для духовнаго и вещественнаго господства западно-европейскаго элемента,— вотъ миссія, возлагаемая теперь западною Европой на Австрію, вотъ программа, разработанная, какъ мы уврены, при зальцбургскомъ свиданіи императоровъ Франца-Іосифа и Наполеона. Похитить Востокъ, не только у Россіи, но и у Славянъ — въ смысл приниженія! на Балканскомъ полуостров славянской народности, завоевать Востокъ для Запада, частію вещественно — путемъ австрійскихъ захватовъ, маскированныхъ тою или другой формой, частію духовно — путемъ европейской культуры, или, врне, путемъ разложенія оттоманскаго элемента различными ядами европейской цивилизаціи (ибо положительное, органическое ея начало — христіанство — не можетъ помириться съ органическимъ началомъ турецкой народности — исламизмомъ) — вотъ конечный результатъ переговоровъ и комбинацій, къ которымъ пришла западно-европейская дипломатія, по крайней мр Франціи, Англіи и Австріи. Баровъ Бейстъ недавно, почти оффиціально, объявилъ, что для Австріи единственный поводъ въ войн можетъ подать только стремленіе къ освобожденію Востока путемъ славянской пропаганды. Другими словами: этому освобожденію дозволитъ Европа совершиться только путемъ пропаганды австрійской или западно-европейской,— и потому надо всми мрами стараться оттснить отъ Востока славянскую Россію, которой одно существованіе питаетъ и живитъ каждую славянскую народность,— и очистить поле для австрійскаго преобладанія. Въ ныншнемъ же No нашей газеты читатели найдутъ выписку изъ англійской газеты ‘Times’, которая прямо проповдуетъ необходимость союза Австріи съ Турціей, или ‘германской цивилизаціи съ мусульманскимъ невжествомъ э для противодйствія національнымъ стремленіямъ Славянъ. Франція, съ своей стороны, устроиваетъ въ Турціи ‘Главную Школу’, т. е. разсадникъ принаровленнаго къ Туркамъ европейскаго просвщенія, и пытается ввести на всемъ пространств Оттоманской имперіи реформы, имющія оцивилизовать, обезнародить, стушевать и Турокъ и Славянъ, и обратить ихъ въ какую-то особую, на экстракт цивилизаціи, химически, составленную композицію.
Какія же средства употребляютъ эти три европейскія державы для выполненія своей программы? Ни одна можетъ-быть не желаетъ настоящей войны, особенно же для Австріи война не представляется выгодною. Но въ томъ-то и состоитъ мастерство дипломатіи, чтобы, обойдясь безъ войны, достигнуть тхъ же самыхъ результатовъ, которые могла бы дать и война. Для этого прежде всего надо обезопасить себя со стороны Россіи и поставить ее, посредствомъ интимидаціи общественнымъ мнніемъ Европы, въ самое фальшивое для Россіи и въ самое выгодное для Европы положеніе. Маневръ этотъ извстенъ и уже не разъ удавался иностраннымъ дипломатамъ. Пустивъ въ ходъ всевозможныя басни о замыслахъ Россіи, о ея воинственныхъ и честолюбивыхъ видахъ, смутивъ ее клеветой, заставивъ ее оправдываться въ небывалой вин, вынудивъ отъ нея чуть не клятвенныя увренія въ ея благонамренности, требуя все новыхъ и новыхъ доказательствъ ея безкорыстія и мирнаго настроенія, требуя отъ нея оффиціальныхъ заявленій о нежеланіи посягать на разрушеніе Оттоманской имперіи,— западно-европейскіе кабинеты надются связать руки Россіи, запутать ее въ ея собственныхъ заявленіяхъ и увреніяхъ. Съ другой стороны, въ силу возбужденнаго ими же подозрнія на русское правительство, они являются передъ Европою какъ бы отвтчиками за ея спокойствіе, а предъ Турціей какъ бы ея охранителями отъ происковъ Россіи, слдовательно какъ бы получаютъ право и даже обязываются принять втроемъ необходимыя для сей цли мры. Однимъ словомъ, они овладваютъ, можно сказать — уже завладли позиціей, они возятся теперь и суетятся о сохраненіи турецкаго мира, а Россія поставлена въ такое положеніе, что всякимъ своимъ движеніемъ, всякимъ дипломатическимъ шагомъ рискуетъ подать этимъ тремъ интригующимъ державамъ поводъ въ фальшивой тревог и послужить имъ же на пользу. Затмъ эти державы задались, кажется довольно искренно, задачею не допускать вспыхнуть какому-либо сильному и дружному возстанію христіанскихъ племенъ. Конечно, он не могутъ не сознавать, что австрійскія зати, весьма хорошо извстныя Сербіи, способны только усилить, а не ослабить вооруженіе княжества, но разсчетъ ихъ таковъ: не допуская, какъ мы сказали, разгорться пламени бунта, воспользоваться, при первомъ удобномъ случа, призракомъ опасности для того, чтобы ввести австрійскія войска въ Боснію или Герцеговину. Такое вступленіе войскъ можетъ совершиться въ вид дружественнаго содйствія султану, даже съ его согласія, наглость дипломатіи способна даже дойти до такой степени, что эта мра будетъ, пожалуй, предложена всмъ европейскимъ державамъ, какъ самая раціональная и необходимая для огражденія цлости Оттоманской имперіи. Несогласіе Россіи на эту мру вызвало бы, непремнно, по всей Европ кликъ негодованія, какъ явное свидтельство ея тайнаго стремленія лишить Турцію дйствительной гарантіи существованія и помощи въ борьб съ подданными-бунтовщиками!
Но не Россіи поддаваться этимъ интригамъ и быть игралищемъ западно-европейской дипломатіи. Ея положеніе, безъ сомннія, затруднительно. Было бы повидимому, всего полезне посовтовать христіанскимъ населеніямъ ожидать для попытокъ освобожденія боле благопріятныхъ временъ. Но не говоря уже о томъ, что послдовать такому совту трудно, особенно тамъ, гд столько горючихъ матеріаловъ и каждая искра можетъ возжечь пожаръ,— не говоря уже о томъ, что при условіяхъ дипломатической позиціи, уже занятой въ Турціи Франціей, Австріей и Англіей,— годъ, два, три отсрочки способны дйствительно усилить значеніе этихъ державъ ко вреду славянской народности и обезсилить энергію христіанъ тмъ или другимъ образомъ,— не говоря уже о всемъ этомъ, малйшій признакъ опасности послужитъ достаточнымъ поводомъ для упомянутыхъ державъ къ принятію благодтельныхъ, спшныхъ мръ спасенія Турціи, т. е. къ занятію какой-либо пограничной турецкой провинціи австрійскими полками. Что же длать Россіи? Мы не беремъ на себя труда предугадывать то ршеніе, которое изберетъ мудрость нашего кабинета, но не можемъ не высказать нашего мннія, что Россіи не выпутаться изъ этихъ дипломатическихъ интригъ инымъ способомъ, какъ тмъ, которымъ былъ разршенъ гордіевъ узелъ. Намъ представляется возможнымъ только одно твердое и категорическое заявленіе со стороны Россіи барону Бейсту: ‘при первомъ движеніи австрійскихъ У войскъ за Дунай или Саву, русскія войска занимаютъ Галицію’….
Вышеприведенная, полученная нами телеграмма изъ Праги свидтельствуетъ о томъ сильномъ политическомъ движеніи, которое возникаетъ въ настоящее время среди Чешскаго народа. Готовясь къ большому національному торжеству — закладк зданія для чешскаго народнаго театра (для чего собирались пожертвованія въ продолженіи нсколькихъ лтъ), Чехи неизбжно должны были придать этому торжеству значеніе боле широкое. На это вызывало ихъ самое положеніе длъ, господствующее въ настоящее время въ Австріи. Мадьяры, причинившіе столько бдъ и зла Австрійской имперіи, не разъ боровшіеся противъ ея цлости и даже бытія, получили такія права, которыхъ не имютъ даже Нмцы въ западной половин имперіи. Мало того, получивъ право на самостоятельное, отдльное даже въ политическомъ отношеніи существованіе, Мадьяры отказались нести надлежащую часть тхъ общихъ повинностей и долговъ, которые лежатъ на всей Австрійской имперіи: Мадьяры приняли на себя только 30% общихъ расходовъ. Такимъ образомъ вся тяжесть долговъ, нажитыхъ благодаря венгерской революціи 1848 и 1849 годовъ, стремленію внскаго правительства господствовать надъ италіанскими землями и упорному желанію великогерманской партіи держать Австрію во глав Германіи,— пала теперь на западныя земли имперіи. Самая большая доля этихъ тяжестей пришлась на часть Чеховъ, всегда платившихъ огромныя подати въ государственную казну, ибо ихъ страна считается одною изъ лучшихъ и воздланнйшихъ провинцій Австріи. Но этого мало: потерявъ большую часть доходовъ съ Венгріи, которые отнын будутъ оставаться въ ней и не доходить до Вны, внское министерство должно было подумать объ увеличеніи своихъ спеціальныхъ средствъ и издало постановленіе о новыхъ налогахъ, въ томъ числ и о налог съ личнаго дохода во всхъ его видахъ. Изъ чешскихъ земель послышались сильные и общіе протесты. Сельскія и городскія общины, окружныя собранія сходились, составляли возраженія противъ новаго закона и отсылали ихъ въ намстничество. Въ Вн не предпринимали ничего ршительнаго по этому поводу. Носились даже слухи, что министерство подаетъ въ отставку, не видя иныхъ средствъ получить нужныя деньги. Недовольство Чеховъ ни для кого не было тайной, о немъ говорили во всхъ европейскихъ газетахъ.
Не доставало только боле общаго заявленія, боле сильнаго выраженія этого недовольства, чмъ отдльные протесты. И вотъ теперь, собравшись у подошвы исторической горы Ржипа, съ которой, по миическимъ преданіямъ праотецъ чешскаго народа Чехъ впервые увидалъ страну, предназначенную для его потомковъ,— собравшись для того, чтобы отломить громадный камень отъ этой горы и перевезти его въ Прагу для закладки народнаго театра,— собравшись въ числ 20,000 человкъ для историческаго и національнаго торжества, Чехи ршительно и громко высказались по вопросу о ихъ политическомъ существованіи. Они еще разъ протестовали противъ новаго разорительнаго налога и постановили домогаться такой же самостоятельности для своей страны, какою пользуется Венгрія, и созванія новаго земскаго сейма на основаніи всеобщей подачи голосовъ. Конечно, такое заявленіе и при такихъ обстоятельствахъ уже само по себ иметъ значеніе. Но важно также знать: будетъ ли это постановленіе передано правительству посредствомъ особой депутаціи и думаютъ ли въ Вн серьезно о примиреніи съ Чехами, которое, повидимому, для Австріи столь же необходимо, какъ и соглашеніе съ Мадьярами…
Привтствуемъ первое славянское вче!
Никогда еще событія, совершающіяся въ странахъ смежныхъ съ Россіей, у ея окраинъ, не обозначали такъ опредленно и такъ ярко политическую роль, завщанную Россіи всею ея исторіей, какъ въ послднее время. Къ ея совтамъ снова прислушиваются т христіанскіе народы Юговосточной Европы, покровительство надъ которыми принадлежало ей до парижскаго міра, на нее устремлены взоры западныхъ Славянъ, вліянія надъ которыми она даже никогда не добивалась надлежащимъ образомъ: и въ то же время ея власть продолжаетъ распространяться на земли Средней Азіи, она прямо вынуждена занять ихъ. Съ одной стороны сочувствіе, вызванное не какими-либо великими жертвами, не какими-либо героическими усиліями въ пользу сочувствующихъ, а простымъ, но открытымъ предъ лицомъ остальной Европы признаніемъ физическаго и историческаго родства съ ними, съ другой — отсутствіе серьезнаго сопротивленія со стороны народныхъ массъ, даже нкоторая готовность къ принятію русскаго подданства. Ищущій свободы Славянскій міръ и извчные рабы азіатскихъ владыкъ — вотъ т историческіе сосди, отношенія къ которымъ всегда опредляли и будутъ опредлятъ политическую роль Россіи — роль не легкую, но естественную, не измышленную и всегда вызывающую изъ среды Русскаго народа и горячихъ дятелей, и искреннихъ защитниковъ. Это не то ложное служеніе отвлеченному ученію объ европейскомъ равновсіи, которымъ напрасно такъ гордились государственные люди первой половины ныншняго столтія, это не разорительныя заботы о чужомъ спокойствіи, не ученическія упражненія на подсказанную своекорыстными наставниками программу въ чаяніи заслужить ихъ одобреніе: это дятельность вытекающая сама собой изъ дйствительной жизни, изъ давно существовавшихъ отношеній, находящая для себя силы и средства тамъ, гд ихъ не искали и не ждали, дятельность не требующая такихъ безмрныхъ пожертвованій, на какія вызывали и священный союзъ, и слишкомъ широко понимаемый Восточный вопросъ, а между тмъ боле плодовитая, боле благодарная и вмст съ тмъ почетная. Это давно поняли наши строгіе судьи, публицисты Западной Европы. Они чувствуютъ, какъ колеблется та почва, на которой устроены были ихъ политическіе трибуналы, судившіе дла Россіи. Прежде они могли говорить, утверждаютъ еще и теперь, что право заботиться о христіанств восточныхъ народовъ не можетъ исключительно принадлежать одной Россіи, что попеченія о гражданскомъ порядк и благоустройств Турецкой имперіи столь же обязательны для Западной Европы, какъ и для Восточной, что слишкомъ усердныя хлопоты Россіи о томъ подозрительны и прикрываютъ властолюбіе русскаго правительства, которое они въ то же время упрекали въ варварств относительно внутренняго управленія своей страны. Со временъ Крымской войны нтъ боле основательныхъ поводовъ обвинять Россію въ излишней заботливости о восточныхъ христіанахъ. А между тмъ съ нкотораго времени западные публицисты опять усматриваютъ торжество Россіи тамъ, откуда она повидимому была навсегда вытснена. Источникъ этого торжества они видятъ въ національныхъ стремленіяхъ ныншней Россіи: Россія, сознающая свою славянскую миссію, представлается имъ боле грозною и могущественною, чмъ Россія, утверждавшая повсюду вншній порядокъ и благочиніе, заботившаяся только о религіозныхъ нуждахъ покровительствуемыхъ ею племенъ, и ничего не знавшая о ихъ народныхъ и политическихъ интересахъ. ‘Эпоха покровительства восточнымъ христіанамъ кончена для Россіи, наступаетъ эпоха ея вліянія на славянскіе народы’,— возглашаетъ Мавадъ въ своей послдней стать, помщенной въ ‘Revue des deux Mondes’, и онъ совершенно правъ, видя въ этомъ направленіи источникъ новой и могущественной силы ея. Католическая и цивилизованная Европа могла соперничать съ Россіей православной и тщившейся цивилизовать другихъ, но Европа романская и германская не иметъ въ своихъ рукахъ равносильнаго оружія противъ Россіи, какъ державы славянской. А нравственное значеніе и внутренняя сила національнаго родства, народной взаимности, стали ясны для западныхъ публицистовъ посл торжества итальянскаго дла, посл недавнихъ событій въ Германіи. Вотъ почему вчная рабыня западной политики, польская эмиграція, эта магнатствующая и по прежнему льнущая въ иноземному часть польской шляхты, неславянскаго происхожденія которой мы не будемъ доказывать, но окончательное вырожденіе которой на чужой почв несомннно, такъ настойчиво твердитъ Чехамъ, шумно заявляющимъ свое сочувствіе Русскому народу: ‘вамъ предстоитъ выборъ между Россіей и цивилизованною Европой, въ первомъ случа мы — ваши враги, во второмъ союзники.’ Во что же сдлала цивилизованная Европа для сапой польской шляхты — этого никогда не скажетъ польская эмиграція, а сколько позора и бдствій принесла цивилизованная Европа Чешскому народу и остальнымъ Славянамъ, перечисленіемъ того наполнены творенія славянскихъ публицистовъ. Итакъ, политическое значеніе Россіи среди европейской семьи заключается не въ ея смиреніи предъ Западною Европою, не въ ея ученическомъ знакомств съ требованіями европейской цивилизаціи, а въ ея народныхъ и прирожденныхъ симпатіяхъ и стремленіяхъ. Вс историческія преданія Россіи коренятся въ ея славянскомъ происхожденіи, будущіе успхи ея на политическомъ поприщ обусловливаются національнымъ, т. е. славянскимъ направленіемъ, и программа этой политики не должна быть въ разлад съ частными программами, которыя выработаны остальными Славянами вмст и каждымъ племенемъ порознь. Познакомить мало-по-малу нашихъ читателей съ этими программами — мы сочтемъ своею обязанностію.
Другое дло — пріобртенія Россіи въ Средней Азіи. Тамъ все: и ея собственные интересы, и выгоды подвластныхъ народовъ,— даютъ широкій просторъ для русской политики, какъ политики христіанской и цивилизующей, сющей одною рукою смена истиннаго ученія, а другою утверждающей прочныя начала общественнаго порядка и частной предпріимчивости, которыхъ недоставало этимъ странамъ, обширнымъ, обильнымъ, но нуждающимся въ наряд….
На больномъ, изъязвленномъ тл ежедневно открываются новыя раны, и нтъ врача, который бы исцлилъ ихъ. Сегодня въ горахъ нкогда цвтущей Бандіи льется кровь Грековъ, жаждущихъ изгнать изъ разореннаго острова угнетающихъ ихъ пришельцевъ, назавтра воинственныя четы Болгаръ переходятъ историческія воды Дуная и тянутся въ Балканскія горы, чтобы оттуда держать въ страх своихъ притснителей. Вчера шла рзня въ горахъ Ливана и въ Сиріи, и кровь Маронитовъ лилась подъ ударами изуврныхъ Друзовъ, сегодня оскверняется могила стараго вождя Мирдитовъ-католиковъ, и надъ его прахомъ тоже рзня — между поклонниками Евангелія и Корана. Тамъ отказываются платить дань, раздраженныя безмрными требованіями турецкихъ властей, издавна привыкшія къ свобод, племена Герцеговины и ищутъ соединенія съ Черногоріей, здсь терпливо несущіе въ продолженіе пятисотъ лтъ иго Османліевъ, Босняки,— христіане и мусульмане,— возстаютъ и изгоняютъ турецкихъ чиновниковъ, прибывшихъ къ нимъ возвстить о новыхъ поборахъ. Повсюду кровь, повсюду насиліе, повсюду борьба! Эти безпрестанные судороги а припадки, повторяющіеся уже не періодически, какъ это бывало прежде, а сдлавшіеся постояннымъ, ежедневнымъ явленіемъ, лучше всего свидтельствуютъ, что больное тло находится въ предсмертныхъ страданіяхъ, и чмъ продолжительне будутъ они, тмъ мучительне жизнь изживающаго свой вкъ организма, тмъ бдственне положеніе народовъ, насильно прикованныхъ къ одру умирающаго. Что же поддерживаетъ такую уродливую жизнь? Ради какихъ святыхъ и разумныхъ цлей длится этотъ рядъ физическихъ бдствій и нравственныхъ пытокъ? Европа давно убдилась, что отъ прежней славы Турецкой имперіи остались лишь одни воспоминанія, что у мусульманства нтъ боле средствъ оживить упадшій духъ потомковъ Османа, что христіанскіе народы съ каждымъ днемъ сильне и сильне чувствуютъ свое превосходство предъ магометанами, живе сознаютъ свои права на владніе родною страной и на свободную жизнь. Трудно держать тамъ власть, гд властелинъ стоитъ ниже имъ управляемыхъ: онъ невольно долженъ искать опоры извн,— и вотъ Западная Европа протягиваетъ турецкому правительству руку помощи… Но эта поддержка, исходя не изъ сочувствія къ Туркамъ, а изъ своекорыстныхъ цлей, не даетъ оттоманскому царству столь необходимыхъ ему жизненныхъ силъ, а способна лишь снабдить его тми искусственными обрядами управленія, при помощи коихъ Европа издавна привыкла налагать оковы на свои народы. Друзья Турціи поняли, что однимъ мечомъ нельзя удержать власть султана надъ его подданными, и охотно надляютъ его своею правительственною опытностію. Дленіе на виляйеты и разныя перемны въ областномъ управленіи, смшанные суды въ окружныхъ городахъ и государственный совтъ въ столиц, равноправность народная и вроисповдная, провозглашенная на бумаг,— вотъ т жалкія нововведенія, которыя перенесены въ Турцію съ Запада. Но передлываются и ломаются лишь вншнія формы жизни, а духъ вражды и безсилія, господствовавшій въ ней, остается тотъ же.
И вотъ каждый день представляетъ новыя доказательства внутренней несостоятельности Турецкой имперіи, ея губительнаго вліянія на подвластные ей народы, е Европа непослдовательна, Европа неврна самой себ’,— говоритъ новосадская rasera ‘Напредак’: ‘у Европы въ прошедшемъ столтіи былъ свой больной человкъ — старая Польша, и европейская дипломатія уничтожила ее. Современная Турція, состояніе которой еще несносне и безурядне, чмъ прежней Польши, продолжаетъ существовать вопреки историческимъ указаніямъ и опытамъ. Турція также должна быть подлена между тми народами, которыя входятъ въ ея составъ и могутъ образовать новыя государства’. Сравненіе поучительное, но сербская газета забыла довести его до конца. Народамъ, которымъ существованіе Турціи служитъ только препоною для свободнаго развитія и правильной жизни, f надо безвозвратно убдиться въ необходимости раздла Турціи и вмст съ тмъ согласиться не только въ способахъ, но и въ послдствіяхъ этого дленія. Отсутствіе то такого соглашенія между народами Балканскаго полуострова и служитъ основаніемъ западно-европейскимъ разсчетамъ на возможность продленія Турецкой имперіи, изъ разногласія національныхъ интересовъ Грековъ, Славянъ, Румыновъ я Албанцевъ Европа почерпаетъ увренность даже въ необходимости турецкой власти надъ ними.
Европейская дипломатія видитъ, что союзъ между этими народами еще не созрлъ, что соглашеніе между ними и даже главныя условія его еще недостаточно выяснились, и не только поддерживаетъ такой порядокъ вещей, но и всячески поощряетъ его. Заявленія турецкихъ народовъ не совпадаютъ другъ съ другомъ во времени, усилія ихъ высвободиться изъ-подъ страшнаго ига разровнены, требованія политическихъ реформъ не равносильны. Возстаніе Кандіотовъ другой годъ стоитъ одинокимъ, прошлогоднее возстаніе Болгаръ едва ли имло основы въ самомъ народ и было только попыткою, средствомъ — узнать расположеніе Европы къ болгарскому племени. Ныншнее возстаніе было повидимому боле подготовлено, грянуло совершенно неожиданно посл ужаснаго событія, совершившагося въ Сербіи,— но и оно едва ли приведетъ къ чему-либо иному, кром преждевременной и безполезной траты силъ, поставивъ вмст съ тмъ въ ложное положеніе сосднія Румынію и Сербію. Но этого мало. Европейская публицистика ищетъ русскихъ агентовъ среди возставшихъ Болгаръ, видитъ въ придунайскихъ волненіяхъ подстрекательства Россіи. Такая подозрительность не ограничивается впрочемъ одними славянскими движеніями: тайное русское вмшательство стараются отыскать даже въ событіяхъ, совершающихся въ отдаленной Кандіи. Все это показываетъ, что любимая мысль южно-славянскихъ патріотовъ, лелемая ими съ той минуты, какъ освободилась Италія и объединилась сверная Германія,— мысль о томъ, что народы Балканскаго полуострова не только сами должны позаботиться о своей будущности, во и одни лишь они имютъ исключительное право на такую заботу, вмшательство же Европы будетъ нарушеніемъ этого права,— мысль эта быть можетъ врна по иде, но не въ дйствительности. Помимо частныхъ выгодъ народовъ Балканскаго полуострова, съ судьбою Турціи тсно связанъ великій Восточный Вопросъ. Ршеніе его никоимъ образомъ не можетъ совершиться безъ участія остальныхъ европейскихъ народовъ, имющихъ какія-либо отношенія къ Востоку и владющихъ силой для охраненія этихъ отношеній. Притомъ же и вопросы италіанскій и германскій не ршались одними мстными средствами, особнякомъ отъ остальнаго міра. Тмъ ошибочне, тмъ странне надежды на принципъ невмшательства въ судьбы Славянскихъ народовъ. Славяне, Греки, Румыны и Албанцы могутъ и должны разсчитывать на свои собственныя силы, но не слдуетъ имъ обманывать ни себя, ни своихъ друзей лестною, но несбыточною мечтой о томъ, что Европа останется безучастною зрительницею гибели Турціи. Къ вмшательству Европы всегда можетъ воззвать сама Порта,— да и кром того, кругъ народовъ, интересующихся ходомъ Восточнаго Вопроса, боле и боле расширяется. Свероамериканскіе Соединенные Штаты внимательно слдятъ за событіями, совершающимися въ восточныхъ окраинахъ Средиземнаго моря: они заявили себя за освобожденіе Кандіи, они предлагаютъ свободный путь чрезъ Дарданеллы, они ревниво смотрятъ на планы Западной Европы, связанные съ Суецкимъ перешейкомъ. Мы впрочемъ готовы искренно привтствовать такой новый оборотъ заатлантической политики. Вмшательство Сверо-Американскаго народа въ дла Турецкой имперіи можетъ принести съ собой только благодтельныя послдствія для ея христіанскихъ подданныхъ.
Что же касается Западной Европы, то она никогда и не думала отказываться отъ права вмшательства во внутреннія дла турецкихъ земель. Въ послднее время она сдлала новый, весьма важный шагъ въ этомъ отношеніи, склонивъ Порту подписать договоръ о дозволеніи иностраннымъ подданнымъ пріобртать поземельную собственность въ ея владніяхъ. Этимъ европейская дипломатія разомъ достигаетъ двухъ цлей: съ одной стороны, вводится пришлый, чистоевропейскій элементъ въ составъ разнохарактернаго населенія Оттоманскаго царства и ему предназначается роль связующаго и преобладающаго начала между туземцами: не початыя и чрезвычайно богатыя природныя силы, сокрытыя въ земляхъ Балканскаго полуострова, могутъ привлечь въ его малозаселенныя земли обширную и густую колонизацію изъ Европы. Съ другой стороны, при той легкости, съ какою уроженцы Турецкой имперіи переходятъ въ ігностранное подданство (чмъ, боле другихъ державъ, пользовалась Австрія), каждое изъ западныхъ европейскихъ государствъ можетъ принять въ свое подданство, и стало-быть уже подъ обязательное покровительство, значительную долю турецкаго христіанскаго населенія. Государства, устраняющіяся отъ подписанія вышеупомянутаго договора съ Турціей, не только чрезъ это ничего не выигрываютъ, но могутъ еще ослабить даже и то вліяніе, какимъ они пользовались до сихъ поръ на Восток. Россія провозгласила было принципъ невмшательства въ дла турецкихъ народовъ, Западная Европа не присоединилась къ этому заявленію: теперь европейская дипломатія выговорила себ новое, весьма сильное средство для своего вмшательства во всхъ концахъ и углахъ Турецкой имперіи. Неужели русская дипломатія отринетъ очевидныя выгоды, представляемыя новымъ договоромъ, и нанесетъ, такимъ образомъ, собственными руками интересамъ Русскаго народа на Восток ничмъ не заслуженное пораженіе?