Передовые статьи, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1867

Публицистика
Время на прочтение: 77 минут(ы)
Скачать в PDF
Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’. Рчи въ Славянскомъ Комитет въ 1876, 1877 и 1878.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.

1867 г.

(ПЕРЕДОВЫЯ СТАТЬИ).

Москва, 4-го января.

Наконецъ-то! подумали мы, печатая въ 1 No нашей газеты приглашеніе графини Протасовой и графини Блудовой прислать къ нимъ пожертвованія въ пользу женщинъ, дтей и раненыхъ, бжавшихъ въ Грецію съ острова Кандіи. Наконецъ-то ршились у насъ открыто, не прибгая ни къ какимъ загадочнымъ намекамъ, выразить если не прямое сочувствіе нашимъ единоврцамъ въ борьб ихъ съ мусульманами, то, по крайней мр, состраданіе имъ въ постигшихъ ихъ бдствіяхъ. Мы уврены, что горячее женское слово, присланное намъ изъ Петербурга, найдетъ себ такой же горячій отзывъ и въ Москв. Мы не можемъ однакожъ не пожалть, что сочувствіе русскаго общества Кандіотамъ проявляется нсколько поздно, тогда, когда уже почти удалось Туркамъ сломить и задавить массою своихъ войскъ геройскую силу малочисленныхъ Грековъ, когда уже почти вс храбрые подвижники свободы и Креста перерзаны и передушены. Нельзя не скорбть, что Россія, въ дл состраданія православнымъ братьямъ, такъ мученически гибнущимъ за свою народность и вру — родную намъ вру — дала опередить себя Англіи и Америк, что нуженъ былъ примръ иностранцевъ для того, чтобъ и наше русское общество дозволило себ дятельное выраженіе соболзнованія. Нельзя не подивиться также, что Москва какъ бы ожидала сигнала изъ Петербурга, чтобы начать и съ своей стороны денежные сборы въ пользу Кандіотовъ. Намъ извстно также, что первоначально предполагалось даже и въ Москв открыть, въ этихъ видахъ, цлый рядъ публичныхъ чтеній и разныхъ общественныхъ времяпрепровожденій, боле или мене увеселительныхъ, прикрывая ихъ назначеніе дипломатическою формулой: ‘съ благотворительною цлью’. Къ чему это? Общество не правительство. Общество, по самой природ своей, не можетъ дипломатничать. Требовать, чтобъ цлое общество, цлый многомилліонный народъ пускался въ дипломатическія соображенія и прибгалъ къ дипломатическимъ изворотамъ, было бы не только безнравственно, но и противно здравому смыслу. Такія притязанія на дипломатію могли бы только исказить самое призваніе общества — быть врнымъ и сознательнымъ выраженіемъ народнаго духа, они бы только подорвали его нравственную силу, правду чувства и мысли, чмъ только оно и можетъ быть сильно. Намъ нердко удавалось слышать совты, повидимому благонамренные и преисполненные предусмотрительной мудрости (въ сущности очень дешевой и близорукой), о необходимости скрыть, не выставлять наружу чувствъ и мыслей Россіи по отношенію къ Грекамъ и Славянамъ, дабы тмъ не раздражать и не испугать Европу, не ослабить нашихъ политическихъ союзовъ съ иностранными державами, не навлечь подозрнія на тхъ, кому бы мы желали помочь и не вовлечь ихъ въ горшую бду. Въ Россіи и правительство и общество долго держались этихъ политическихъ пріемовъ, и историческій опытъ показалъ, что не только мы, но ни Греки ни Славяне ничего отъ нихъ не выиграли, но напротивъ того несомннно и много проиграли. Мы никого — не только ни одного государственнаго человка, но ни одного школьника въ Европ не переубдимъ насчетъ нашихъ историческихъ, естественныхъ, вполн законныхъ влеченій въ политик. Какъ бы мы ни скромничали, какъ бы мы ни смирялись, Европа намъ не повритъ, и не повритъ потому, что все же она лучшаго о насъ мннія, чмъ мы сами,— что ей немыслима и возможность для Русскаго народа стать въ противоестественныя отношенія къ своимъ братьямъ по вр и крови, а для русской дипломатіи — ступить на такой лживый и ложный политическій путь. Скрывать отъ Европы наше сочувствіе Грекамъ и Славянамъ, наше желаніе видть ихъ свободными отъ иноземнаго ига и помогать имъ при каждомъ удобномъ случа — не все ли это равно что уврять ее, будто мы перестали быть Русскими? А такъ какъ, при всемъ даже стараніи, мы не можемъ перестать быть ими, не можемъ отречься отъ своего русскаго имени, то точно также не можемъ утаить отъ міра свое единовріе съ Греками, свое единовріе и единоплеменность съ Сербами и Болгарами. Точно также какъ нельзя намъ постыдиться своей народности и не исповдывать ее предъ всмъ міромъ, нельзя намъ постыдиться и этой нашей духовной и кровной связи и не исповдывать ее громко и во всеуслышаніе. Къ тому же, повторяемъ, скрывай мы или не скрывай, результаты будутъ одни и т же, или еще гораздо хуже. Европа не дастъ вры нашимъ словамъ и будетъ предполагать съ нашей стороны тайныя козни. Турція конечно еще мене въ состояніи намъ поврить, и положеніе христіанъ подъ турецкимъ игомъ нисколько бы отъ такихъ нашихъ пріемовъ не облегчилось. Мы же, съ своей стороны, только бы связали сами свободу своихъ движеній, къ собственному вреду, прилагали бы увренія къ увреніямъ въ нашей невинности предъ Европой,— заручились бы разными невыгодными для себя общаніями и запутались бы наконецъ въ собственныхъ дипломатическихъ хитросплетеніяхъ. Разв всего этого не бывало? Какъ бы мы ни добивались лестнаго аттестата отъ европейскихъ кабинетовъ о нашей политической благонравности, мы,— даже стяжавъ, повидимому вполн заслуженную нами, пальму умренности,— все же не пріобрли бы ничьего доврія, и ни одного искренняго союзника въ Европ. Мы только бы оскорбили нашихъ кровныхъ и единоврныхъ, нашихъ естественныхъ и единственно-искреннихъ союзниковъ въ мір, указанныхъ намъ природою и исторіей. Напротивъ того, дйствуя открыто и прямо, мы бы могли поднять духъ въ угнетенныхъ родственныхъ намъ племенахъ и укрпить ихъ нравственно до той силы, которая, какъ бы повидимому она ни била мала, творитъ чудеса. Примръ мы видимъ на Грекахъ и отчасти на Сербахъ Княжества Сербскаго.
А гнвъ Европы?…
Стоитъ только русскому государю отпустить себ бороду — и онъ непобдимъ, сказалъ Наполеонъ I. Нужно ли говорить, кто эти слова слдуетъ понимать не въ буквальномъ смысл? Не разумлъ онъ подъ ними грубаго, вншняго признака народности, но такую цльность, такое единство народнаго духа въ правительств и народ, такое всепроникновеніе вншней и внутренней политики національными началами, которыя дйствительно создаютъ силу несокрушимую, или по крайней мр умножаютъ самую матеріальную силу сторицею и тысячерицею. Тотъ же Наполеонъ говаривалъ, что духъ арміи равняется тремъ четвертямъ всей ея матеріальной силы. А чему же можетъ равняться духъ цлаго народа по отношенію къ матеріальному могуществу государства? Очевидно, что для западнаго міра нтъ ничего выгодне нашего уклоненія отъ народныхъ началъ и отъ нашего историческаго призванія, всякая измна началамъ русской народности, такъ часто и такъ безсознательно совершавшаяся въ русскомъ обществ со временъ Петра, только радуетъ и укрпляетъ нашихъ враговъ, только возбуждаетъ ихъ презрніе. Заявленіе своей силы, ревнивое соблюденіе своей національной чести и достоинства, сознаніе своего могущества и врность своему народному историческому призванію не только не способны, какъ думаютъ иные тонкіе политики, навлечь на насъ грозу Европы, но напротивъ они-то и способны отвратить грозу, пріобрсть намъ достодолжное уваженіе и союзниковъ — ищущихъ опереться на твердую и самосознающую себя силу. Презрніе же не исключаетъ страха. Всякое приниженіе наше предъ Европой, всякое отреченіе отъ своей исторической задачи является въ ея глазахъ или презрительною ложью, или слабостью, которою надлежитъ воспользоваться, пока великанъ (потому что великанъ не можетъ умалиться, какъ бы ни натуживался казаться малымъ) — пока великанъ не догадается о присущей ему, но имъ еще не знаемой сил.
Впрочемъ не объ этомъ собственно хотли мы говорить, хотя нельзя не сознаться, что сказанное нами пришлось къ слову. Мы имли только намреніе заявить, что общество въ выраженіи своего сочувствія Бандіотамъ не было обязано стсняться тми соображеніями, которыя могутъ не дозволять правительству, въ данную минуту, выказать это сочувствіе прямо и открыто. Напротивъ, общественныя заявленія могутъ быть полезны и самому правительству, свидтельствуя за него предъ всей Европой — съ какой силой приходится считаться и ему, и самой Европ, и тмъ самымъ подкрпляя его дипломатическія ходатайства, направленныя въ дух общественныхъ заявленій.
Конечно мы рады, что наше общество, и по преимуществу высшее, принялось за денежные сборы. Но мы были бы еще боле рады, еслибы интересъ кандіотскаго дла проникъ и въ другіе классы, вошелъ въ знаніе и сознаніе русской народной массы. Нтъ у народа преходящей моды на сочувствіе, какъ это бываетъ въ свтскомъ обыча. Народное сочувствіе во сто кратъ прочне, могущественне и плодотворне всякаго сочувствія высшихъ общественныхъ сферъ. Мдный грошъ крестьянина,— по пословиц: съ міра по нитк,— создаетъ богатства, съ которыми не можетъ равняться никакое частное состояніе. Мы жалемъ, что печатное слово не проникаетъ въ крестьянскую избу, но есть между высшимъ обществомъ и простымъ народомъ тоже цлые классы людей, для которыхъ не лишнимъ будетъ наше слово. Вы, русскіе люди еще хранящіе врно завты отцовъ, и соблюдающіе святой обычай молитвъ утреннихъ т вечернихъ и посщающіе усердно храмы Божіи, припомните себ, что говорится въ этихъ молитвахъ. Не твердите ли вы ежедневно: ‘Помяни, Господи, братій нашихъ плненныхъ и избави ихъ отъ всякаго обстоянія!’ Кто же эти братья наши, которыхъ нужно избавить отъ обстоянія? Эти братья наши плненные — это вотъ именно т самые Греки, которые теперь на остров Кандіи или Крит борятся съ мусульманами,— православные Греки, отъ предковъ которыхъ приняли мы нашу святую вру. Эти братья наши плненные — это Сербы и Болгары, точно также православные, и сверхъ того одного съ нами племени и языка. ‘Обстояніе ихъ’ — невыносимый гнеть враговъ Христа, Турокъ, отъ котораго они силятся и не могутъ избавиться! Только и есть въ мір одна могучая православная держава — это наша Русь: на нее одну и возлагается упованіе плненныхъ братій. Пособите же братьямъ, чмъ можете, въ ихъ борьб и страданіяхъ, чтобы исполнилась молитва — да избавятся они отъ своего тяжкаго обстоянія. Пособите и мднымъ грошомъ: мірской грошъ великъ, ободрите ихъ своимъ участіемъ, своею скорбью, и сотворите соборную молитву объ успх живыхъ и объ упокоеніи душъ во брани убіенныхъ…
Въ воскресенье, 8 января, по желанію нкоторыхъ, будетъ отслужена заупокойная обдня, а потомъ и панихида по убіеннымъ во брани Кандіотамъ, въ Греческомъ монастыр на Никольской. Обдня начнется въ 10 часовъ, панихида около 12-ти…

6-го января.

Меркнетъ заря на Запад — брезжетъ заря на Восток. Гаснутъ послдніе лучи древней славы и могущества Рима, и выступаетъ изъ долгой ночи древняя слава и значеніе Царьграда. Уже дрожатъ и рушатся столбы вселенскаго папскаго престола, и римско-католическій міръ съ недоумніемъ ждетъ того роковаго часа, когда снимется съ папства печать всемірнаго владычества, знаменуемая Римомъ, и римскій папа перестанетъ быть римскимъ. Въ эту великую пору Православная Церковь на Восток, посл многихъ вковъ мертвящаго рабства и униженія, воздвигается къ свобод и новой жизни. Не знаменательно ли такое совпаденіе событій, и кто назоветъ его случайнымъ? И въ какую безпредльную ширь и даль уходятъ историческіе горизонты, оглядываемые мысленнымъ взоромъ съ этой высоты созерцанія!
Какъ бы ни старались современные публицисты возвести значеніе государства на высоту отвлеченнаго принципа, отршеннаго отъ всякой не-государственной примси, отъ всякаго сторонняго, духовнаго элемента, и именно отъ элемента вры, но такое требованіе, обращенное къ государству, можетъ-быть и справедливое въ отвлеченной теоріи, противорчитъ могучимъ, неодолимымъ требованіямъ живой исторіи народовъ. Если изъять изъ современнаго изученія политической исторіи государствъ — исторію церквей и вроисповданій, ихъ значеніе какъ историческихъ двигателей, какъ началъ, подъ духовнымъ воздйствіемъ которыхъ воспиталась и сложилась та или другая народность въ политическій организмъ, которыми опредлилась и заклеймилась политическая дятельность этого государственнаго организма, то исторія государствъ останется неразъясненною и явится только какимъ-то случайнымъ сцпленіемъ вншнихъ событій. Вроисповданіе, какъ бытовое начало, проникающее собою, подобно воздуху, всю жизнь народа,— даетъ, частію вдомо, частію невдомо для него самого, характеръ и направленіе его историческимъ судьбамъ и всмъ отправленіямъ его жизни, какъ духовной, такъ отчасти и матеріальной, какъ общественной, такъ и государственной. Государственная исторія народовъ православныхъ, римско-католическихъ и протестантскихъ различается главнйшимъ образомъ въ силу различія этихъ исповданій. И хотя многіе изъ насъ еще недавно готовы были утверждать, что русская народность вовсе не связана съ православіемъ, что нтъ различія между русскимъ латиняниномъ и русскимъ православнымъ, однако они же не перестаютъ требовать отъ государства политики національной, т. е. политики проникнутой духомъ національности, согласной не только съ вещественными, но и съ нравственными интересами русской народности, и они же теперь къ числу этихъ интересовъ присоединяютъ, повинуясь очевидности факта и увлеченію собственнаго русскаго чувства, духовные интересы нашего единоврія съ православными христіанами на Восток. Они невольно признаютъ за русскимъ государствомъ обязанность: дйствовать въ качеств вншней силы православнаго общества.у Точно такого же согласія съ духовными національными интересами требуютъ и западныя общества отъ политики своихъ государствъ, точно такъ же характеръ вроисповданія отражается и на ихъ политической дятельности. И именно теперь, по отношенію къ Восточному вопросу, ярко выдается особенный образъ дйствій католическаго міра, главной представительницей которыхъ Франція. Если и предположить, что самъ Тюильерійскій кабинетъ, въ поведеніи своемъ на Восток, готовъ былъ бы руководствоваться соображеніями чисто-политическаго свойства, то общество, даже независимо отъ политическихъ соображеній, является поразительно равнодушнымъ къ страданіямъ православныхъ народовъ. Мало того: оно выражаетъ къ нимъ презрніе и непріязнь, и тяготетъ своимъ вліяніемъ на политик самого правительства. Враждебное отношеніе латинства къ православію сказывается какъ въ неврующемъ обществ Франціи, такъ и въ обществ врующемъ, или преданномъ латинству. Въ этомъ смысл особенно замчательны теперь печатные органы латинской клерикальной партіи и вообще римско-католическихъ интересовъ. Не желай явиться прямо противниками принципа національности и свободы, они отказываютъ въ сочувствіи своемъ возстанію Грековъ на Брит на томъ основаніи, что здсь дйствуетъ будто бы не столько желаніе освободиться отъ тягостнаго турецкаго гнета, котораго тягость, по ихъ словамъ, еще подлежитъ большому и очень большому сомннію, сколько духъ всесвтной революціи, враждующій съ принципомъ авторитета и порядка. Для католиковъ, признающихъ въ области вры одинъ духовный авторитетъ папы, какъ главы вселенской церкви, и на этомъ начал зиждущихъ самый политическій порядокъ міра,— даже турецкій султанъ является представителемъ начала порядка и авторитета!
Они не только не замчаютъ, до какого нелпаго вывода довела ихъ неумолимая логика, но и не догадываются, въ какое противорчіе впадаютъ они сами съ собою, защищая въ то же время революціонныя попытки и дйствія Поляковъ. Впрочемъ приписывать это противорчіе ихъ недогадливости было бы признавать со стороны ультрамонтанскихъ публицистовъ какую-то добросовстность: тутъ просто дйствуетъ старая, закоренлая ненависть латинянина ко всему православному. Христіанинъ-Грекъ возстающій на власть магометанина-султана — революціонеръ и недостоинъ ни сочувствія, ни даже сожалнія. Полякъ возстающій на власть христіанскаго же государя — не революціонеръ, а праведный герой и подвижникъ! Если относительно Польши ихъ ослпляла вражда къ Россіи, какъ къ грозному призраку, досел пугающему Европу, то относительно Грековъ и Греціи какой политическій страхъ, какая политическая вражда можетъ руководить ими? Вся загадка разршается тмъ, что Поляки — католики, и торжество ихъ есть торжество католицизма, а Греки — православные и торжество ихъ возвщаетъ торжество православія. Мы помнимъ, какъ тотъ же Пій IX, котораго можно признать наичистйшимъ и искреннйшимъ представителемъ латинства, благословлялъ знамена латинянъ подвизавшихся, въ союз съ мусульманами, на православную Россію, за сохраненіе Турціи, другими словами — молилъ Бога да продлитъ Онъ мусульманское иго надъ православными христіанами! И такою же тайною или явною, большею частью даже безотчетною, ненавистью ко всмъ народамъ исповдующимъ православіе одушевленъ весь католическій Западъ, на какой бы степени силы или упадка ни стояло въ различныхъ его обществахъ личное чувство вры. Поэтому-то Восточный вопросъ есть въ то же время вопросъ объ отношеніяхъ латинства къ греческому вроисповданію, латинскаго міра къ православному. Такъ становятъ вопросъ сами католики. Есть только два разршенія Восточнаго вопроса, говоритъ органъ ультрамонтанства le Monde: ‘одно посредствомъ католицизма, другое посредствомъ греческой схизмы’. ‘Поспшимъ обратить турецкихъ Славянъ въ латинство, усилимъ дятельность нашихъ духовныхъ миссіонеровъ, тогда Востокъ примкнетъ неразрывно въ міру латинской цивилизаціи, будетъ намъ неопасенъ, будетъ намъ свой’ — такъ еще недавно возглашалъ въ газет l’Opinion Nationale ея редакторъ Геру, котораго папство считаетъ однимъ изъ ярыхъ своихъ про* тюниковъ: такое значеніе придаетъ и этотъ врагъ латинства битовому значенію латинскаго вроисповданія въ жизни народовъ и государствъ!
На той же точк зрнія стоятъ и государственные дятели латинскаго Запада, тми же правилами руководствуется и его политика. Было время, что Славяне въ Турціи находились подъ обаяніемъ славы Наполеона III, провозгласившаго такъ-называемый ‘принципъ національностей’, и, обольстившись его словами, думали видть въ немъ чуть не мессію, ниспосланнаго для освобожденія угнетенныхъ народностей.
Но злой опытъ доказалъ имъ,— такъ говоритъ авторъ-Болгаринъ недавно изданной въ Букарешт на французскомъ язык брошюры: ‘Болгарія предъ лицомъ Европы (La Bulgarie devant L’Europe),— ‘что Наполеонъ III является такимъ мессіей только тамъ, гд есть мсто для славы и интересовъ Франціи, славы и интересовъ католицизма и латинскаго міра.’ ‘Западъ,— продолжаетъ съ горечью тотъ же авторъ,— убдившись, что христіане въ Турціи никогда не станутъ ни Французами, ни Англичанами по національности, стремится пересоздать ихъ въ свою національность посредствомъ религіи. Мы поняли, что только на одномъ этомъ условіи согласенъ онъ даровать намъ свое покровительство. Еслибъ Сербія была вроисповданія и происхожденія латинскаго, давнымъ-давно были бы ей отданы ея крпости, удерживаемыя Турками, и не одн только крпости! Еслибы Герцеговинцы были католиками, давно бы добилась для нихъ Франція той же автономіи, какъ и для Ливана! Еслибъ Черногорцы были латинскаго племени, границы ихъ тсныхъ владній были бы расширены уже давно! Еслибы Кандіоты не были православные, другія рчи держалъ бы маркизъ де-Мутье въ Аинахъ! Еслибы мы, Болгары, были въ церковномъ подчиненіи Риму, мы бы не казались Европ народовъ самымъ неспособнымъ для политическаго существованія!’ ‘Западъ,— такъ заканчиваетъ этотъ рядъ примровъ авторъ Славянинъ,— желалъ бы, прежде чмъ приступить къ длу освобожденія христіанъ въ Турціи отъ невыносимаго и чуждаго ига, сначала заручиться ими въ религіозномъ смысл, поработить себ ихъ соcІя-то бды, такія искушенія и соблазны выдерживаютъ уже четыре вка сряду православныя племена въ Турціи. Каждый изъ восьми милліоновъ православныхъ, подвластныхъ султану, можетъ сказать себ и говоритъ ежедневно: отрекись я отъ своей православной вры, жена и дочь моя не будутъ обезчещиваемы Туркомъ, поле мое не будетъ ограблено, достояніе мое, стяжанное кровью и потомъ, не разграбится, самъ я не буду терпть обидъ и униженія, не буду видть своей вры и своихъ храмовъ поруганными!’ Будь Латинецъ,— твердятъ ему безпрестанно миссіонеры и консулы, духовные и политическіе агенты католическаго Запада,— и пріобртешь свободу и благосостояніе… И страшнымъ недоумніемъ объятъ нашъ бдный братъ, и обращаетъ взоры свои къ дальнему сверу, туда, гд Россія…. Вотъ каково значеніе Восточнаго вопроса для латинскаго и для православнаго міра, и мы сочли неизлишнимъ, вслдъ за перепечатаннымъ нами вчера воззваніемъ старйшаго архипастыря нашей церкви о пособіи братьямъ-христіанамъ на Восток,— напомнить отзывы и дйствія, по отношенію къ тмъ же христіанамъ, латинскаго клира и томящагося въ предсмертныхъ судорогахъ римскаго папства.

Москва 14-го

Какія бы надежды ни питали нмецкіе патріоты посл совершившагося въ прошломъ году расширенія Пруссіи и въ виду приготовляющагося объединенія Германіи, какіе бы разсчеты ни руководили нмецко-мадьярскими министрами Австріи въ задуманномъ ими политическомъ переустройств расшатавшейся имперіи Габсбурговъ, что бы ни думали западные публицисты о томъ движеніи, которое овладло христіанскимъ населеніемъ Балканскаго полуострова,— для насъ во всхъ этихъ событіяхъ прежде всего виднется — тсно связанный съ ними Славянскій вопросъ. Сольется ли нмецкій народъ въ одно цлое, распадутся ли Австрія и Турція на свои составныя части, наши отношенія къ этимъ переворотамъ опредляются нашимъ славянскимъ происхожденіемъ.
Да, мы наконецъ дождались того времени, когда вопросъ Славянскій, такъ долго отвергаемый, заявилъ свое несомннное право на бытіе и сталъ не только жизненнымъ, но и животрепещущимъ вопросомъ современной политики. Изъ области чисто отвлеченнаго археологическаго вопроса онъ, перешелъ въ область дйствительности, изъ предмета сердечныхъ влеченій и поэтическихъ сочувствій — онъ сдлался предметомъ серьезныхъ политическихъ комбинацій. Давно ли и въ нашей журналистик интересы Славянства возбуждали презрительную насмшку надъ славянофилами, не дававшими угаснуть славянской иде въ русскомъ общественномъ сознаніи,— и посмотрите теперь: русскія газеты ревнуютъ одна передъ другой въ выраженіяхъ симпатіи къ Славянству!
Впрочемъ, если въ тридцатыхъ и сороковыхъ годахъ возможно было сомнваться на счетъ глубины и силы народныхъ сочувствій къ тмъ національнымъ идеямъ, которыя проповдывали въ Австріи такъ-называемые панслависты, то теперь, въ виду столькихъ поколній, выросшихъ и воспитавшихся на этихъ идеяхъ, въ виду значительнаго развитія политической литературы у Славянъ всхъ наименованій, въ виду столькихъ удавшихся національныхъ учрежденій, созданныхъ тмъ или другимъ славянскимъ племенемъ,— отрицать существованіе общеславянскаго движенія было бы просто безуміемъ. Въ этомъ національномъ движеніи, проявляющемся среди всхъ австрійскихъ и турецкихъ Славянъ, живутъ ли они въ Богеміи или Босніи, въ Тріединомъ Королевств или Восточной Галиціи, заключается общая черта ихъ жизни, поддерживающая въ нихъ взаимность и племенную связь. И какое бы значеніе мы ни придавали слову Славяне, родовое или видовое, при каждомъ прикосновеніи съ дйствительностью, мы встртимся съ одними и тми же явленіями, съ одними и тми же потребностями, съ одними и тми же стремленіями. Наконецъ, большую часть Славянъ, живущихъ вн Россіи, соединяетъ общая историческая судьба, они имютъ родину и не имютъ отечества. И тоска по отечеств объяла ихъ….
Одинаковое повсюду, по своему характеру, славянское движеніе встрчаетъ однакожъ разныхъ враговъ и разныя препятствія, смотря по тому, въ какой мстности оно совершается. Борьба, которую должны выдерживать Славяне въ Австріи, не похожа на борьбу, которую они должны вести въ Турціи. Притомъ турецкіе Славяне опираются въ вковой борьб съ мусульманами преимущественно на свой христіанскій характеръ, Славяне же австрійскіе, включенные въ государство, архивы котораго наполнены трактатами, патентами, дипломами, и которое долго сдерживало національныя стремленія всевозможными конгрессами, должны ссылаться на свои историческія права, провинціальныя привилегіи, сословныя, земскія и общинныя институціи. Австрія подчиняетъ своихъ Славянъ не столько силою оружія, ея слабость въ этомъ отношеніи доказалъ до очевидности 1848 годъ,— сколько историческими преданіями, дипломатическими актами и парламентарною хитростью. Турція угнетаетъ своихъ Славянъ проще, грубе, откровенне и держится противъ нихъ не собственною силой, но благодаря лишь европейскому заступничеству. Оставляя покуда Турцію въ сторон, разсмотримъ подробне политическую игру, въ которую играетъ теперь Австрія съ своими славянскими народами.
Австрія только — что издала новый патентъ, на основаніи котораго чрезвычайная имперская дума, имющая разсуждать о политическомъ переустройств Австріи, должна составиться изъ сеймовыхъ делегацій. Но вслдствіе необыкновеннаго возбужденія, господствующаго между различными партіями, земскимъ сеймамъ предоставлена полная свобода выбрать самимъ тотъ способъ, какимъ должны быть составлены эти делегаціи, посредствомъ ли выбора изъ сеймовыхъ курій, или изъ полнаго состава земскихъ сеймовъ. Оффиціальные органы внскаго министерства стараются всячески выказать, до какой степени правительство, издавая послдній патентъ, было безпристрастно къ своимъ народамъ. Но они правы лишь въ томъ смысл, что правительство въ своемъ патент ничего никому не общаетъ, ни передъ кмъ не принимаетъ на себя никакихъ обязательствъ. Если австрійское правительство имло въ виду именно эту цль, то оно какъ нельзя боле достигло ея: ибо ни одинъ изъ австрійскихъ народовъ, которыхъ касался этотъ патентъ, не остался имъ доволенъ. Но боле всхъ недовольны Нмцы. Ихъ историческое право, на которомъ они основывали свое господство въ Австріи, т. е. февральскій патентъ 1861 г., потеряло теперь всякое значеніе. Новые выборы въ земскіе сеймы въ большинств такъ-называемыхъ нмецко-славянскихъ провинцій не могутъ быть Нмцамъ благопріятны, а назначеніе делегацій отъ сеймовъ въ имперскую думу еще того мене. И вотъ австрійскіе Нмцы, желая получить посредствомъ переговоровъ съ Славянами то, въ чемъ отказало ямъ само правительство, обратились къ послднимъ съ угрозою: не явиться въ чрезвычайную думу, если сеймовые выборы образуютъ на сторон славянской партіи значительное большинство. Замтимъ кстати,— и это не лишено интереса,— что главными крикунами въ этомъ случа и вообще врагами Славянъ являются публицисты даже не чисто-нмецкаго происхожденія: по самому точному осмотру нмецкой журналистики въ Австріи, оказывается, что только дв газеты издаются въ ней чистыми Нмцами — Die Stimmen ans Ту roi и Reform, вс же остальныя принадлежатъ нмецко-еврейской партіи и издаются преимущественно нмецкими Евреями. Только дв вышеупомянутыя газеты и соглашаются заране со всми послдствіями, къ которымъ должны привести новый патентъ, новые земскіе сеймы и чрезвычайная имперская дума, остальныя же газеты не хотятъ и слышать о равноправности.
А между тмъ Австрію постигъ новый ударъ со стороны нмецкаго отечества. Баварское министерство князя Гогенлоэ включило въ свою программу договоръ съ Пруссіей, по которому Баварія должна будетъ признать за Пруссіей право предводительства надъ южно-нмецкими войсками въ случа войны. Нмецко-еврейскіе журналисты съ ужасомъ повторяютъ слова, сказанныя недавно однимъ изъ депутатовъ нижне-австрійскаго сейма: ‘Австрія, созданная императоромъ Рудольфомъ, можетъ распасться при одномъ изъ его преемниковъ того же имени’. Это намекъ на имя ныншняго наслдника австрійскаго престола. Вотъ какіе мрачные призраки носятся въ воздух предъ австрійскими государственными людьми! И если въ 1848 году чешскимъ исторіографомъ Палацкимъ данъ былъ лозунгъ, всему австрійскому Славянству: ‘когда бы Австріи не было, такъ мы, Славяне, должны были бы создать ее вновь’, то нын уже иное говорятъ сами Чехи, составившіе федеративную теорію и распространившіе ее между австрійскими соплеменниками. ‘Мы были до Австріи, говорятъ они теперь, будемъ и посл нея!’ Весь вопросъ о будущности Чехіи состоитъ, по мннію чешскихъ публицистовъ, лишь въ томъ: удастся ли Чехамъ соединить въ общій сеймъ вс земли Чешской Короны — Богемію, Моравію, Силезію, и въ такомъ вид сохранить свою политическую самостоятельность и внутреннюю независимость, при короляхъ ли изъ Габсбургскаго дома, или при владтеляхъ изъ какой-либо иной династіи? Еще большія требованія, относительно будущаго, высказываются другимъ племенемъ между западными Славянами, принадлежащими къ Австріи: мы разумемъ требованія галицкихъ Поляковъ, которыхъ задоръ растетъ съ каждымъ днемъ и дорастаетъ до самыхъ безобразныхъ, несбыточныхъ надеждъ. Впрочемъ, намъ нтъ здсь надобности распространяться о нихъ: Поляки въ Австріи, какъ и повсюду, стоятъ особнякомъ отъ другихъ народовъ, имютъ въ виду только свои отдльныя цли и поэтому совершенно равнодушно относятся къ участи Австріи. Намъ нтъ здсь надобности говорить и о Галиціи вообще: это вопросъ особый и совершенно несложный. Во всякомъ случа австрійское правительство, издавая новый патентъ и созывая чрезвычайную имперскую думу, вовсе не думало при этомъ опираться на однихъ только Чеховъ, или Поляковъ, оно, конечно, не намрено было раздражать до конца своихъ Нмцевъ. Хотя новый патентъ изданъ собственно не для нихъ, но Славяне и Нмцы могутъ заговорить на чрезвычайной имперской дум не о тхъ вопросахъ, на которые имъ указываетъ теперь внское правительство, имвшее въ виду одну Венгрію и соглашеніе ея требованій съ общимъ устройствомъ имперіи. Сдлавъ прежде небольшія уступки народамъ, населяющимъ западную половину Австріи, въ надежд отвлечь ихъ симпатіи то отъ Пруссіи, то отъ Россіи, австрійское правительство напрягаетъ теперь вс свои силы, чтобы изъ юго-восточныхъ земель своей имперіи образовать для себя опору въ виду приближающагося разршенія Восточнаго вопроса. Новый министръ, заправляющій иностранными длами Австріи, баронъ Бейстъ, обнаруживаетъ едва ли не большую пріязнь къ Мадьярамъ чмъ вс прежніе министры Австріи, и это очень хорошо поняли австрійскіе Славяне. Посл извстнаго пріема хорватской депутаціи Францомъ-Іосифомъ, хорватскія шеты прямо объявили, что баронъ Бейстъ не иметъ ни малйшаго понятія о венгерскомъ государственномъ прав, объ исторіи Тріединаго Королевства и смотритъ на восточный вопросъ съ точки зрнія исключительно мадьярской. По дло не въ томъ, кого австрійскій министръ думаетъ употребить въ качеств своего орудія для достиженія какихъ-то цлей на Восток, Мадьяръ или южныхъ Славянъ, дло въ томъ, что посл постыднаго изгнанія изъ Германіи и Италіи, Австрія волей-неволей должна будетъ обратиться на Востокъ, такъ или иначе подчиняя свои внутреннія отношенія вншнимъ замысламъ. Въ этой зависимости внутреннихъ международныхъ отношеній Австрійской имперіи то отъ судьбы Германскаго союза, то отъ состоянія длъ на Восток, и скрывается тсная связь между разорванными частями южнаго Славянства. Австрія, сильная въ Германіи, могла бы скоре присоединить турецкихъ Сербовъ къ своимъ южнославянскимъ провинціямъ, Австрія, ослабленная послдними войнами и окруженная отовсюду врагами, можетъ потерять я своихъ южныхъ Славянъ въ случа освобожденія Славянъ турецкихъ. Вотъ источникъ ея дружбы съ Мадьярами, которыхъ она будетъ возвышать на юг, подобно тому, какъ старается, повидимому, возвысить Чеховъ на свер и Поляковъ на восток своей имперіи.
Но не говоря уже о томъ, что участь сверныхъ и восточныхъ провинцій Австріи зависитъ не столько отъ уступокъ ея правительства въ пользу Чеховъ или Поляковъ, сколько отъ дальнйшаго хода длъ въ Пруссіи и остальной Германіи и отъ твердости національной политики въ Россіи, нельзя не видть, что судьба австрійскаго юга постоянно будетъ въ зависимости отъ событій, которыя могутъ разыграться въ сверныхъ частяхъ Балканскаго полуострова.
Такимъ образомъ въ политической сфер нтъ частныхъ противорчащихъ другъ другу славянскихъ вопросовъ, австрійскаго, турецкаго или еще какого-либо другаго: есть одинъ Славянскій вопросъ, и онъ долженъ собою наполнить всю будущую исторію Австріи, европейской Турціи и Россіи.
Существованіе такъ-называемыхъ земель Чешской Короны, судьба Галиціи и Венгріи, положеніе такъ-называемаго Тріединаго Королевства, Сербіи, Босніи и Черногоріи, наконецъ возрожденіе Болгарскаго народа,— все это неразрывныя части одного и того же общеславянскаго вопроса.
Подобно Австрійцамъ, связывающимъ судьбу Австріи съ историческими именами Рудольфовъ, южные Славяне также придаютъ мистическое значеніе именамъ турецкихъ султановъ. Они разсказываютъ, что въ одномъ изъ монастырей Фрушской горы, этой священной горы сербскаго православія, хранится старинная рукопись, современная паденію Сербскаго царства, гд сказано, что владычество Турокъ утвержденное Османомъ, котораго имя начинается съ послдней буквы греческой азбуки, окончится при султанахъ, имена которыхъ будутъ начинаться первою буквой. Имена Абдулъ-Меджида и Абдулъ-Асиза служатъ, такимъ образомъ, для турецкихъ христіанъ счастливымъ предзнаменованіемъ. Такъ народное воображеніе, въ эпоху приближающихся испытаній, ищетъ себ ободренія и опоры въ историческихъ примтахъ и предсказаніяхъ!…

Москва, 18-гo января.

Какъ ни желательно было бы, въ виду внутреннихъ затрудненій, отложить разршеніе задачъ вншней политики, какъ ни хотлось бы намъ, чтобы событія замедлили свой ходъ до норы боле удобной и благопріятной для Россіи,— но время не ждетъ и событія идутъ,— не справляясь о томъ, готовы ли мы или не готовы. И блаженны т, кого они застанутъ бдящими! Необходимо, поэтому, чтобъ наше общество перестало относиться къ Восточному вопросу какъ къ вопросу досужему и отвлеченному, касающемуся только ‘сердечной’ стороны нашего національнаго существованія, симпатій религіозныхъ и родственныхъ. Нтъ, этотъ вопросъ не досужій и не отвлеченный, а настоятельно требующій практическаго разршенія, которое во всякомъ случа и въ какомъ бы смысл ни совершилось — будетъ неминуемо имть самыя практическія послдствія для Россіи. Войною ли чреваты событія, или такою дипломатическою игрой, въ которой шахъ и матъ можетъ равняться любому военному пораженію,— какъ бы то ни было, но плохо будетъ, если они застигнутъ насъ въ расплохъ — со стороны ли нашего матеріальнаго обезпеченія, со стороны ли общественнаго сознанія. Конечно, когда событія надвинутся близко, то они заслонятъ собою на горизонт и вншней и внутренней политики вс другіе интересы, и могучимъ вяніемъ своимъ прочистятъ нашъ сгущенный разными испареніями воздухъ, но не поздно ли уже тогда будетъ?
Съ одной стороны, Турецкая имперія разлагается, вслдствіе матеріальныхъ и нравственныхъ причинъ, вслдствіе ослабленія той дикой, но цльной силы, которая въ лиц Магометовъ и Мурадовъ создала владычество Османовъ, съ другой вслдствіе того, что мра долготерпнія христіанскихъ племенъ исполнилась. Войны Россіи съ Турками въ XVIII столтіи, войны, придвинувшія ее къ самому устью Дуная и отдавшія въ ея владніе весь сверный и восточный берегъ Чернаго моря, возбудили въ одно и то же время угасавшій духъ въ порабощенныхъ Славянахъ и Грекахъ — и страхъ и зависть въ Западной Европ. Съ того времени Турція поступила подъ опеку западноевропейскихъ державъ, которая не мене всякихъ пораженій способствовала и способствуетъ распаденію мусульманскаго царства. Элементъ европейской цивилизаціи подйствовалъ на Турцію какъ свжій воздухъ на гніющее тло. Вся задача Европы состояла и состоитъ въ томъ, чтобы положить предлы матеріальному и нравственному усиленію Россіи, чтобы не дать возникнуть новоміру — православно-славянскому, котораго знамя предносится единой свободною славянскою державой, Россіей, и который ненавистенъ латино-германскому міру. Не время и не мсто входить здсь въ изслдованіе тхъ, глубоко зарытыхъ въ исторіи и въ тайнахъ духа человческаго, причинъ этой ненависти латино-германскаго Запада въ Славянамъ вообще и къ Россіи въ особенности: довольно признать этотъ фактъ несомннно существующимъ (и не признать его невозможно),— но вмст съ тмъ необходимо понять, что никакое наше смиреніе и никакое наше безкорыстіе не укротятъ этой злобы и боязни, что только отрекшись отъ своей русской народности и нераздльной съ нею вры, могли бы мы утолить эту европейскую вражду и утишить подозрнія. Впрочемъ, какъ далеко ни простиралось бы иногда наше угодничество предъ Европой, наше заискиванье добраго ея о насъ мннія, наши завренія о нашей добропорядочности,— мы все же не можемъ дойдти до той степени униженія, которая была бы равносильна смертному себ приговору. Доказательствомъ этому служитъ и недавній разрывъ съ папою — хотя и послдовавшій посл длиннаго ряда несовмстныхъ съ нашимъ достоинствомъ уступокъ пап, посл невыносимыхъ оскорбленій со стороны Рима, превысившихъ мру даже нашего долготерпнія.
Итакъ, задача Европы состояла и состоитъ въ томъ, чтобы овладть ршеніемъ Восточнаго вопроса, т. е. вопроса о судьб Балканскаго полуострова и населяющихъ его племенъ. Для духовной ассимиляціи себ православныхъ народовъ, для усвоенія ихъ себ въ нравственномъ отношеніи и для отчужденія отъ Россіи, была направлена на бдныхъ раіевъ Турціи латинская пропаганда, благодаря которой вс совращающіеся въ католичество переходятъ изъ тревожнаго и страдальческаго — сравнительно въ благоденственное и мирное житіе. Затмъ было испробовано средство упрочить Турцію посредствомъ европейской цивилизаціи. Западъ снабдилъ ее регулярными войсками, обучилъ ея офицеровъ, снарядилъ ее всяческимъ оружіемъ для того только, чтобъ она могла бороться съ Россіей и съ своими подданными христіанами. Врные прихвостники Западной Европы и латинства, давно измнившіе братскому союзу Славянъ,— Поляки были, разумется, главными пособниками въ этихъ козняхъ. Они нацлили турецкія пушки и ружья на своихъ братьевъ Славянъ, они предводительствуютъ мусульманскими полчищами противъ христіанъ православныхъ, въ званіи разныхъ Искендеръ-беевъ и Османъ-нашей… И такая нація сметъ еще мечтать о возрожденіи!— Но западно-европейскій маневръ посредствомъ Турецко-европейской цивилизаціи не удался, нужно было иначе придать силы одряхлвшему Осману. Христіанская Европа, съ благословенія папы, совершила крестовый походъ, но уже не противъ мусульманъ, а противъ христіанъ, въ защиту того самаго владычества, противъ котораго ополчалась въ Средніе вки. У Россіи было отнято право исключительнаго покровительства турецкимъ христіанамъ и замнено совокупнымъ покровительствомъ всхъ крупныхъ державъ, такъ что къ Турціи было буквально приставлено семь нянекъ, включая сюда и правительство султана. Но русская пословица о семи нянькахъ сбылась и тутъ. Никакіе гати-гумаюны не уврачевали смрадныхъ язвъ умирающаго Османа, и христіанскія племена отчасти подняли, а скоро и вс поднимутъ знамя возстанія.
Въ виду этого-то событія стоятъ теперь, думая трудную думу, Европа и Poccія. Нтъ возможности отсрочивать доле ршеніе Восточнаго вопроса, какъ бы ни было это желательно для Россіи, вслдствіе ея финансовыхъ и иныхъ затрудненій. ‘Покорнйше просить христіанскія населенія, мучимыя и унижаемыя, обождать, потерпть еще немножко, сидть смирно, сложа руки и довольствоваться дипломатическими предстательствами предъ его величествомъ султаномъ’ — такая политика, которой мы нкоторое время дергались и до которой есть много охотниковъ въ высшихъ петербургскихъ сферахъ,— такая политика дешевой мудрости и умренности теперь не только неумстна, несвоевременна, но грозитъ Россіи утратой ея значенія въ глазахъ турецкихъ населеній, и передачею ршенія Восточнаго вопроса въ руки Европы. На смну этой политики является другая: политика невмшательства въ дла Турціи и предоставленія имперіи собственнымъ ея силамъ. Другими словами, эта политика предполагаетъ, воздержавъ европейскія правительства отъ оказанія матеріальной помощи султану, тмъ самымъ дать ей сокрушиться подъ ударами возстающихъ населеній, а дальнйшій ходъ дла, равно какъ и устройство политическихъ судебъ этихъ населеній обозначатся въ послдствіи сами собой.
Эта политика, повидимому? самая благоразумная и единственно возможная при желаніи избгнуть сворой и дятельной войны — едва ли состоятельна. Еслибы даже и вс западныя державы обязались держаться этой политики,— то для нихъ нтъ того интереса оставаться въ ея предлахъ, какой можетъ быть повидимому, и только повидимому, для насъ,— и он тотчасъ бы нашли средство нарушить обязательство, какъ скоро признали бы это для себя выгоднымъ. Точно такъ поступили он и съ Парижскимъ трактатомъ, который былъ честно и строго соблюдаемъ только съ той стороны, для которой онъ былъ тягостенъ, и былъ нарушенъ безъ церемоніи къ польз и выгод Запада. Дерзость иниціативы — великое условіе успха, и въ этомъ отношеніи легко создать для Россіи такое же неловкое положеніе, какое было создано для нея при избраніи поручика прусской службы и родственника прусскаго королевскаго дома въ князья Румыніи. Постараемся объяснить это обстоятельне.
Западъ уже не вритъ въ возможность сохраненія Турецкой имперіи. Крымская война окончательно разубдила его, если только и прежде это убжденіе было искреннее,— да къ тому же этотъ способъ оживленія гніющаго трупа стоилъ Западу слишкомъ много денегъ и крови. Западъ не вритъ также и въ успхъ, по крайней мр скорый успхъ, нравственной, ассимиляціи турецкихъ христіанскихъ племенъ, или покоренія ихъ латино-германской цивилизаціи. Онъ, правда еще не отказывается отъ способовъ толкнуть эти племена на такую дорогу, съ которой уже не было бы поворота Назадъ и которая на вки отдалила бы ихъ отъ Россіи: недавняя попытка соблазнить одного изъ іерарховъ греческой церкви въ Константинопол въ унію и подорвать крпость единства вры въ православныхъ племенахъ Турціи, свидтельствуетъ о томъ, что латинская пропаганда продолжаетъ входить въ соображенія французской дипломатіи. Но во всякомъ случа Западъ не ограничивается и не ограничится подобными медленными средствами. Ему приходится считаться теперь съ личными свойствами тхъ племенъ, къ которымъ онъ до сихъ поръ относился съ презрніемъ,— съ ихъ мужествомъ, храбростью, живучестью и жаждою политической жизни,— и на этомъ разсчет строится, пока еще въ тайн, новый планъ западной политики относительно Востока.
Дло обстоитъ съ точки зрнія Запада такимъ образомъ: откладывать доле разршеніе Восточнаго вопроса невозможно,— слдовательно необходимо захватить это разршеніе въ свои руки и похитить его изъ рукъ Россіи. Сохранить Турцію невозможно, презирать, доле требованія христіанскихъ племенъ и не признавать ихъ правъ на бытіе — невозможно, какъ потому, что они начали заявлять эти права слишкомъ энергически, такъ и потому, что презирая ихъ, Западъ возвышаетъ вліяніе Россіи, даетъ ей le beau role, какъ выражаются Французы, наконецъ ассимилировать ихъ, покорить ихъ себ духовно и нравственно — пока невозможно. Слдовательно, что же остается? Остается опять овладть ршеніемъ Восточнаго вопроса въ такомъ смысл, чтобъ это ршеніе послужило къ ущербу Россіи, чтобъ распаденіе Турецкой имперіи не только не усилило Россію, но создало для нея рядъ новыхъ опасностей и затрудненій,— чтобъ, наконецъ, сплошному единству православной славянской массы было противопоставлено другое единство не славянское, обязанное своимъ происхожденіемъ преимущественно Западу. И нтъ сомннія, скоро Европа, дождавшись благопріятной минуты п опутавъ Русскую добросовстность какими-нибудь дипломатическими стями, вдругъ, къ удивленію міра, объявитъ себя воспламененною сочувствіемъ къ страждущимъ христіанамъ и въ особенности къ греческой народности, перещеголяетъ въ дятельномъ выраженіи этого сочувствія — Россію, заберетъ въ свои руки иниціативу этого дла, и поставитъ насъ въ такое положеніе, что мы будемъ тащиться сзади ея, догонять ее, безпокойно ожидать — куда ей вздумается повернуть, и при всемъ томъ таить въ себ внутреннее сознаніе, что она заставляетъ насъ содйствовать своимъ, чуждымъ и гибельнымъ для насъ, политическимъ разсчетамъ. Такъ было, повторяемъ, въ дл о Дунайскихъ княжествахъ, такъ можетъ случиться и теперь, если мы не перемнимъ образа дйствій… Но однимъ выраженіемъ сочувствія Европа не ограничится. Ея планы шире и дальновидне. Объ нихъ поговоримъ завтра.

Москва, 19 января.

Дальновидная Англія прежде всхъ стала измнять старой своей политик на Восток. Не она ли настойчиве всхъ ратовала въ пользу сохраненія Турецкой имперіи? и вотъ, черезъ нсколько лтъ посл парижскаго мира, Англія почта удвоила силу самаго злаго врага мусульманскаго владычества, за которое вела такую кровопролитную войну: она присоединила къ Греціи добровольно, въ вид дара, группу Іоническихъ острововъ. Съ тхъ поръ имя Англіи, ненавистное Грекамъ посл поступковъ ея съ торговымъ греческимъ флотомъ въ дл купца Пачифико, возстановилось снова у Грековъ въ чести и слав. Англія даровала имъ короля, Англія является дятельною и могучею покровительницей, Англія же и ихъ тайная руководительница. Англійскіе корабли первые начали перевозить раненыхъ инсургентовъ и ихъ семейства съ острова Бандіи въ Грецію: ихъ примру послдовали и мы,— это правда,— но все же честь зачина въ этомъ дл принадлежитъ не намъ… Читатели принятъ, конечно, какимъ вдругъ неожиданнымъ участіемъ къ Сербіи промолвился, года три тому назадъ, англійскій парламентъ, и въ англійской литератур появились книги съ выраженіями сочувствія къ Сербскому княжеству. Посл энергической политики лорда Стратфорда Редклифа, въ Константинопол, политика Англіи при Турецкомъ двор какъ бы стушевалась,— но только повидимому: значеніе ‘императора Франковъ’ у христіанскихъ племенъ Турціи въ послднее время сильно ослабло и уступаетъ мсто значенію Англіи. Во всякомъ случа она уважается ‘какъ сила, которая знаетъ чего хочетъ и можетъ сдлать то, что захочетъ. Очевидно, что Англія заране разставляетъ для себя точки опоры на Восток. Съ другой стороны, и Наполеонъ III подготовляетъ себ позицію въ сред латинской расы (возстановлять и объединять которую онъ чувствуетъ въ себ особое призваніе). Интриги Франціи, свергнувъ князя Кузу, посадили на княжескій престолъ иностраннаго принца, и такимъ образомъ традиціямъ, связывавшимъ съ нами эти княжества, положенъ конецъ. Европейскій принцъ, близкій родственникъ могущественнаго королевскаго дома, не могъ принять вассальное отношеніе къ султану иначе какъ временно — въ виду скораго обртенія полной независимости и самостоятельности. Такимъ образомъ на нашей границ, рядомъ съ единоплеменною Дунайскимъ княжествамъ Бессарабіею (по крайней мр въ значительной ея части), между нами и Турціей, или врне между нами и Славянами, поперекъ дороги въ Царьградъ, возникаетъ государство, которое иметъ въ будущемъ виды на присоединеніе къ себ около двухъ милліоновъ австрійскихъ Румуновъ.
Но нтъ никакого сомннія, что операціоннымъ базисомъ политики Запада противъ Россіи скоро послужитъ Греція. Орудіемъ будетъ избрана такъ-называемая ‘великая идея’ или идея о ‘великой Греціи’. Извстно, что Греки смотрятъ на маленькое Греческое королевство какъ на залогъ будущей сильной греческой державы, и что нтъ Грека, который бы не мечталъ о возстановленіи Византійской имперіи. А такъ какъ ни Россія, ни Славяне Балканскаго полуострова не могутъ желать этого возстановленія, то несмотря на единовріе, Греки,— такъ надются на Запад,— могутъ изъ друзей обратиться въ злйшихъ нашихъ враговъ. Западъ будетъ всми силами льстить гордости и самолюбію греческой націй и постарается сдлать изъ Грековъ оплотъ противъ Россіи и Славянскаго міра. Единству славянской массы, какъ мы уже сказали, онъ попытается противопоставить единство греческаго племени, и поэтому станетъ всми мрами благопріятствовать греческому объединенію. Такова тайная мысль иностранной политики, которая не замедлитъ выразиться и явно. Если ужь приходится Западу мириться съ православіемъ, такъ онъ скоре помирится съ нимъ въ лиц греческаго, нежели славянскаго племени, если можетъ онъ допустить возвышеніе на Восток какой-либо политической силы, такъ ужь скоре греческой, нежели русской. Эту задачу для западной политики довольно рзко выставляетъ г. Бёле, въ одной изъ январскихъ книжекъ Revue des Deux Mondes. Любопытне всего, что въ этой замчательной стать не говорится почти ни слова о славянскихъ племенахъ, населяющихъ Турцію: они, какъ должно подразумвать, обрекаются на подданство Грекамъ и Румунамъ, такъ какъ одновременно съ расширеніемъ предловъ греческой державы, съ одной стороны должна расшириться и значительно подвинуться дальше на югъ вновь созидаемая Европою румунская держава. И дйствительно, эта мечта французскаго публициста совпадаетъ съ политическими фактами. На Дуна позиція уже занята Западомъ, политическое развитіе Валахіи и Молдавіи получило направленіе непріязненное для Россіи. Съ юга, т. е. со стороны Греціи, начинается то движеніе, которому Россія не можетъ не сочувствовать, которому не можетъ не содйствовать, но которымъ, безъ сомннія, воспользуются западныя державы для того, чтобы поставить Грековъ въ отношенія враждебныя Къ Россіи и Славянамъ. Въ политическомъ отдл нашей газеты было упомянуто объ адрес Болгаръ къ Султану, сочиненномъ, по общему мннію, католическими монахами — лазаристами. Въ этомъ адрес заставляютъ Болгаръ выражать такую мысль, что для нихъ владычество Турокъ сносне чмъ владычество Грековъ. Греческія газеты полагаютъ, что этотъ адресъ измышленъ по ненависти католиковъ въ Грекамъ. Мы думаемъ, напротивъ, что этотъ адресъ есть только преждевременное проявленіе политическихъ замысловъ французской политики, которой лазаристы служатъ постояннымъ и врнымъ орудіемъ… Трудно, конечно, представить себ, чтобы Западъ охотно допустилъ образованіе могущественной греческой имперіи, но можно съ достоврностью предположить, что если возникновеніе греческой державы на развалинахъ Турціи и будетъ имъ допущено, какъ неизбжное, то не иначе какъ на условіяхъ какой-либо благовидной, но тмъ не мене весьма существенной, матеріальной и нравственной зависимости отъ Запада. Западъ предложитъ Грекахъ купить себ политическое величіе цною дружбы къ Россіи, т. е. непремнныхъ условіемъ своего содйствія Грекахъ онъ поставитъ, въ той или другой форм, разрывъ ихъ съ Россіей. Константинополемъ же онъ во всякомъ случа постарается распорядиться такъ, чтобъ эта византійская столица не имла никакого грознаго и стратегическаго значенія.— Мы вовсе не утверждаемъ, чтобъ эти соображенія иностранной политики были безошибочны: Западъ и не знаетъ, съ какими силами ему придется считаться, да и Греки не такой народъ, который легко было бы Западу подчинить своему безусловному вліянію. Всего было бы лучше, конечно, еслибъ возстающіе въ Турціи христіане обошлись безъ всякаго содйствія западныхъ державъ,— но именно въ возможность-то этого невмшательства мы и не вримъ. Не вримъ потому, вопервыхъ, что такое невмшательство можетъ быть невыгодно для политическихъ интересовъ Европы и лишило бы се возможности дать то или другое, сообразное съ ея видами, направленіе разршенію Восточнаго вопроса. Вовторыхъ потому, что и Франціи и Австріи нтъ другаго исхода для поправленія своихъ политическихъ обстоятельствъ, какъ принять дятельное участіе въ разршеніи этого вопроса. Національное самолюбіе Франціи до сихъ поръ не можетъ помириться ни съ неудачею дипломатическаго похода на Россію относительно Полыни, ни съ возвеличеніемъ Пруссіи и пріобртенною ею воинскою славой, ни съ категорическимъ отказомъ Бисмарка допустить извстное округленіе французскихъ границъ на счетъ Германіи. Ни всемірная выставка, ни новйшія quasi-либеральныя реформы не въ состояніи удовлетворить Французовъ. Востокъ же представляетъ богатую тему для политической фразеологіи, такъ легко воспламеняющей французское тщеславіе: ‘la grande cause de Occident, la cause de la civilisation!, сочувствіе Эллинамъ, сочувствіе Румунамъ,— участіе въ вопрос всемірно-исторической важности,— все это, вмст съ тайнымъ желаніемъ поднять свое политическое значеніе и загладить свои неудачи, можетъ послужить настоятельномъ поводомъ къ дятельному вмшательству въ дла Востока, когда наступитъ къ тому время. Что же касается до Австріи, то о значеніи для нея Восточнаго вопроса нтъ надобности и распространяться. Вытсненная изъ Германіи или, лучше сказать, сокрушенная какъ держава германская, имперія Габсбурговъ сохранила тмъ не мене вс традиціи и инстинкты крупной державы. Австрія въ судорожныхъ конвульсіяхъ мечется теперь изъ стороны въ сторону, отыскивая точку опоры и цпляясь за каждый случай, который могъ бы придать ей вновь политическое значеніе. Она преисполнена вожделній равпшрить узкую полосу земли, которою она владетъ по берегу Адріатическаго моря, и пріобрсти Герцеговину и Боснію, она желала бы присоединить къ себ и Дунайскія княжества и княжество Сербское, и въ то же время основательно опасается, что вмсто пріобртенія новыхъ земель — можетъ утратить и свои собственныя въ пользу этихъ же самыхъ княжествъ, что австрійскіе Рукуны отойдутъ въ Валахіи и Молдавіи, а австрійскіе Сербы къ Сербскому княжеству. Роковая сила влечетъ ее къ неминуемой гибели, но она не погибнетъ, не испытавъ новой борьбы и новыхъ дипломатическихъ союзовъ и комбинацій.
Западная политика ставитъ Россію въ положеніе странное и исполненное затрудненій. Нельзя, напримръ, Россіи не сочувствовать ослабленію вассальныхъ отношеній Молдавіи и Валахіи къ правительству султана, нельзя ей не признать, что назначеніе княземъ независимаго принца всего сильне содйствуетъ такому ослабленію, противиться подобной мр значило бы, повидимому, противиться ‘прогрессу’, ‘гуманности’, значило бы отрекаться отъ собственной традиціонной политики въ пользу этихъ княжествъ, и т. д.— Но нельзя не видть въ то же время, что назначеніе Гогенцоллерна есть политическая интрига, направленная противъ Россіи, и что Россія, вынужденная согласиться на такое нарушеніе Парижскаго трактата (нарушенія, котораго, говоря вообще, она не можетъ и не желать), въ то же самое время сама упрочиваетъ позицію для Запада на Дуна. Въ такое же фальшивое отношеніе легка можемъ мы стать и въ Греціи,— и это тмъ боле прискорбно, что нтъ страны въ мір, которая бы сочувствовала Грекамъ въ ихъ стремленіи къ независимости и свобод такъ какъ Россія, которая бы съ такимъ участіемъ слдила за геройскими подвигами Кандіотовъ и такъ соболзновала объ участи ихъ семействъ. Не одна сотня тысячъ рублей вышлется имъ въ помощь изъ Россіи, несмотря на всеобщее у насъ финансовое затрудненіе. Но какъ ни велика наша симпатія къ Грекамъ, мы не можемъ и не должны приносить имъ въ жертву ни нашихъ братьевъ Славянъ — Болгаръ и Сербовъ, ни интересовъ Россіи.
Намъ кажется, что Россія должна поспшить овладть иниціативой разршенія Восточнаго вопроса: въ противномъ случа овладютъ ею западныя державы и создадутъ намъ опять то неловкое положеніе, о которомъ мы говорили. Намъ кажется, что параллельно съ движеніемъ греческимъ должно было бы происходить и движеніе славянское, что Россія должна была бы тверже настаивать на освобожденіи Блграда отъ турецкаго гарнизона и принять боле дятельное участіе въ разршеніи церковной греко-болгарской распри,— однимъ словомъ, стать во глав, а не въ хвост того движенія, которое объемлетъ Востокъ…

Москва, 25-то января.

Въ тишин, подъ мирною снію науки, во имя самыхъ серьезныхъ и искреннихъ интересовъ знанія, готовится въ нашей общественной жизни событіе истинно знаменательное. Ныншнею весною, въ Москв откроется этнографическая выставка, и вмст съ тмъ положится основаніе постоянному этнографическому музею. Первоначальная мысль этой выставки, которой предполагали дать строго-антропологическій характеръ, возникла еще въ 1864 году въ сред, не задолго предъ тмъ возникшаго, Общества любителей естествознанія. Но вскор первоначальный планъ этого предпріятія расширился: изъ антропологической выставка превратилась въ этнографическую. Матеріальныя средства для исполненія ея предложены были обществу В. А. Дашковымъ. Наконецъ, въ конц 186а года программа выставки была увеличена, по предложенію Н. А. Попова, еще новымъ отдломъ — славянскимъ. Комитетъ, занимающійся устройствомъ этой выставки, неоднократно уже публиковалъ о пожертвованіяхъ, которыя были получены имъ съ разныхъ сторонъ и свидтельствовали — съ какимъ всеобщимъ сочувствіемъ эта счастливая мысль была встрчена русскимъ обществомъ. Съ неменьшимъ сочувствіемъ отнеслись къ этому предпріятію и Славяне, преимущественно австрійскіе. Львовское ученое общество, извстное подъ именемъ галицко-русской Матицы и Львовскій Народный Домъ, т. е. русскій національный клубъ, назначили 200 гульденовъ и особую коммиссію для собранія наиболе характеристическихъ одяній, употребляемыхъ русскимъ заселеніемъ по обоимъ склонамъ Карпатъ, и уже успли, при небольшомъ пособіи московскаго комитета, составить интересную коллекцію этнографическихъ предметовъ. Хорватское ученое общество, занимающееся изученіемъ исторіи и нарчій южныхъ Славянъ, образовало особый комитетъ, а по южно-славянскимъ городамъ назначило коммиссіонеровъ для составленія южно- славянскаго этнографическаго музея въ Загреб, объявивъ, что приступая къ такому предпріятію, оно руководствуется мыслію, программою и примромъ, поданными московскимъ обществомъ: часть вещей южно-славянскаго музея будетъ доставлена и на московскую выставку. Затмъ фабрикантъ изъ города Осека (Essegg) въ Славоніи, Феликсъ Лай, выслалъ нсколько прекрасныхъ костюмовъ изъ той мстности и множество равныхъ вещей, употребляемыхъ въ домашнемъ быту и сельскомъ хозяйств у Сербовъ и Хорватовъ. Не малое собраніе такихъ же вещей пожертвовано московскому музею сербскимъ депутатомъ на сейм Тріединаго Королевства, жителемъ города Вуковара, Александромъ Вукашиновичемъ. Одинъ изъ замчательнйшихъ дятелей между небольшимъ племенемъ Словенцевъ, Матія Маяръ, пожертвовалъ московскому музею чрезвычайно красивую и интересную свадебную группу изъ южной Штиріи со всею обстановкой. Извстный въ ученомъ мір, какъ этнографъ и археологъ, президентъ чешскаго историческаго общества въ Праг, Карлъ-Яромиръ Эрбень, предпринялъ, по порученію московскаго комитета, поздку въ окрестности города Домажлицъ (Thaus) лежащаго на границахъ Богеміи и Баваріи, гд однакожъ наиболе удержались національные чешскіе обычаи и одянія, и уже усплъ выслать въ Москву собранную имъ коллекцію. Знаменитый хорватскій ‘патріотъ’, хотя и католическій епископъ, Штроссмайеръ, и буковинскій православный епископъ Гакманъ сами предложили свои услуги къ обогащенію не только московской этнографической выставки, но и музея. При этомъ слдуетъ упомянуть о весьма богатомъ и во многихъ отношеніяхъ замчательномъ собраніи костюмовъ, фотографій и другихъ этнографическихъ предметовъ, которые присланы на выставку изъ Царства Польскаго, благодаря содйствію князя В. А. Черкасскаго. Комитетъ не ограничился однакожъ простымъ приглашеніемъ славянскихъ ученыхъ и жертвователей участвовать въ московской выставк, но и длалъ заказы, при посредств нашего священника въ Вн, М. . Раевскаго, въ тхъ мстностяхъ, откуда нельзя было ожидать обильныхъ пожертвованій. Мы уврены, что въ свое время будутъ объявлены во всеобщее свдніе имена всхъ тхъ лицъ, которыя были исполнителями порученій комитета въ различныхъ славянскихъ земляхъ и тмъ оказали существенное содйствіе великолпію выставки и полнот будущаго музея. При этомъ нельзя не вспомнить, что дятельность славянскихъ корреспондентовъ значительно затруднялась сперва войною между Австріей и Пруссіей, потомъ холерою, которая свирпствовала въ Австріи весьма сильно, и наконецъ крайнею и понятною для насъ, Русскихъ, недоврчивостью, съ какою сельское славянское населеніе встрчало просьбы о снятіи фотографическихъ изображеній съ наиболе типическихъ лицъ и о покупк народныхъ одяній. Теперешнія волненія на Балканскомъ полуостров значительно затруднили собираніе этнографическихъ предметовъ, которыми можно было бы характеризовать бытъ турецкихъ Славянъ. Но мы знаемъ, что комитетъ все-таки иметъ надежду получить нсколько костюмовъ изъ княжествъ Сербіи и Черногоріи, а относительно болгарскихъ одяній также сдлано нсколько заказовъ, при посредств одесско-болгарскаго попечительства. Такимъ образомъ, наша русская выставка становится русско-славянскою, тмъ боле что инородцы будутъ представлены на ней какъ второстепенныя и подчиненныя племена. Само собою разумется также, что при размщеніи славянскихъ вещей въ будущемъ музе принято будетъ во вниманіе то значеніе, которое долженъ имть Славянскій міръ для русской науки.
Съ какой бы точки зрнія мы ни посмотрли на допущеніе славянскаго отдла на русскую выставку, во всякомъ случа оно въ высшей степени полезно и важно. Если выставка и музей имютъ цлію ознакомить русскую публику съ бытовою стороной русской жизни, то сравненіе съ Славянами всхъ наименованій должно стоять въ этомъ случа на первомъ план: общія, родственныя черты еще не совершенно исчезли въ современной жизни славянскихъ народовъ, и подмтить эти черты можно только при помощи сравненія. ‘Замчательное предпріятіе, писалъ одинъ изъ нмецкихъ ученыхъ, которому поручено было освдомиться о томъ, что можетъ быть доставлено на выставку изъ страны Кашубовъ, населяющихъ восточную часть прусской Помераніи, докторъ Манигартъ,— замчательное предпріятіе Общества любителей естествознанія открыть въ Москв этнографическую выставку общаетъ принести наук весьма важную пользу. Эта выставка представить картину теперешняго состоянія Славянскихъ народовъ: она сразу поставитъ на видъ, на какой высокой или низкой степени образованія, зависящей отъ вншнихъ условій жизни и отъ историческаго развитія, стоятъ они, она легко покажетъ, что сталось изъ отдльныхъ частей Славянства въ теченіе ихъ исторической жизни, подъ вліяніемъ благопріятныхъ и неблагопріятныхъ обстоятельствъ времени, какъ далеко каждая отрасль Славянства приблизилась къ образцу человческой нравственности, выступивъ изъ общихъ всмъ имъ началъ. Я думаю, что это будетъ картина величественная, хотя въ нкоторыхъ частяхъ и мрачная’… Мрачная въ томъ смысл, добавимъ мы, что на многихъ типахъ славянскихъ, въ ихъ этнографической обстановк, не можетъ не лежать печать рабства, неволи и отчужденія отъ своей народности, подъ варварскимъ ли турецкимъ, или просвщеннымъ австрійскимъ гнетомъ.
Но, кром интереса строго научнаго, принятіе славянскаго отдленія на московскую выставку принесетъ ту выгоду, что сильне чмъ что-либо другое скрпитъ взаимное сближеніе въ области науки и литературы между Русскими и остальными Славянами. За границей, напримръ въ Германіи, подобныя предпріятія вызываютъ часто оживленныя сходки ученыхъ со всхъ концовъ нмецкаго міра. Эти сходки замняли нердко Нмцамъ недостатокъ политическаго единства, и длались отчасти именно съ цлію — живе возбудить сознаніе національнаго и содйствовать политическому единству. Въ подобныхъ създахъ ученыхъ, художниковъ, ремесленниковъ, духовныхъ, за границей всегда принимаетъ живое участіе городъ, служащій средоточіемъ для такого създа. У Нмцевъ, а также и у австрійскихъ Славянъ, есть обычай, котораго они твердо держатся въ подобныхъ случачаяхъ: не только устраивать особенные, за половинную цну, позды по желзной дорог къ городу, гд происходитъ ученое или какое-либо иное празднество, но и устраивать отъ имени городской общины дешевыя помщенія для прізжихъ на все время праздника. Такъ праздновалась, напримръ, чешскими Славянами, въ 186S году, тысячелтняя память Св. Кирилла и Мееодія въ Моравскомъ город Брюнн: русскіе путешественники явившіеся на это торжество, пользовались всми упомянутыми нами удобствами, устройствомъ которыхъ занимался особый комитетъ изъ мстныхъ жителей. Переходя къ нашему празднеству, готовящемуся ныншнею весной, мы должны сказать, что на русско-славянскую этнографическую выставку прибудутъ депутаціи отъ чешскихъ и хорватскихъ ученыхъ обществъ, отъ внскаго географическаго общества и отдльные представители отъ другихъ славянскихъ учрежденій, преимущественно австрійскихъ.
Отстанемъ ли мы отъ Нмцевъ? Отстанемъ ли и отъ своихъ братьевъ — бдняковъ Славянъ? Пристыдитъ ли Москву какой-нибудь Вюрцбургъ или Брюннъ? Если почему-либо наша Московская общая Городская Дума не считаетъ себя въ нрав производить на пріемъ гостей расходы изъ городскихъ капиталовъ, то неужели не найдется во всей Москв ни одного богатаго человка, который бы пожертвовалъ на это деньги? Неужели не соберется и по подписк достаточной суммы, чтобы могла Москва явиться, по истин, народной русскою столицей, столицей единой свободной славянской державы, и отпраздновать родственный пиръ? Или мы уже не въ состояніи предложить и трапезы своей родн, своимъ кровнымъ братьямъ? И велики ли нужны на это деньги! Тысячъ шесть-семь рублей, едва ли больше Нтъ, Москва не опозоритъ себя, встртитъ и проводитъ гостей съ честью и станетъ для нихъ и для всего Славянства средоточіемъ нравственной славянской силы. Москва ли посрамитъ свою славу?…

Москва, 5-го января

Дло спетъ. Трепетъ новой жизни уже слышится на Восток, бодре стали, оживились сознаніемъ и изготовляются къ упорной кровавой борьб христіанскія населенія Турціи. Тайно и явно куется оружіе, свозятся запасы, племена ссылаются между собою,— все полно тревоги и ожиданія, все наканун послдней, роковой битвы. Дло спетъ, но еще не поспло, и вникая пристальне въ подробности дйствительной обстановки Восточнаго вопроса, можно, пожалуй, и не жалть о томъ, что дипломація думаетъ продлить агонію своего паціента. Нужно еще нсколько времени для того, чтобы наши Славяне могли совсмъ снарядиться къ бою и сами сдлаться ршателями своей политической судьбы. Это время близко,— но не мшаетъ, однако же, прежде вывести турецкій гарнизонъ изъ Блграда, дать выдвинуться впередъ и предъявить свои права на существованіе многочисленному Болгарскому народу,— не мшаетъ и намъ сначала докончить свою желзную дорогу отъ Москвы къ Черному морю.
Сопоставляя тронную рчь императора Наполеона, сообщенную намъ вчера по телеграфу, вмст съ депешами изъ Аинъ и изъ Тріеста въ томъ же No,— мы убждаемся, что соглашеніе между Россіей, Франціей и Австріей относительно дипломатическаго образа дйствій на Восток — въ данную, настоящую минуту есть дло ршеное. Императоръ Французовъ объявилъ, что ничто не грозитъ сохраненію мира, что великія державы согласились между собою дйствовать дипломатическимъ путемъ и требовать отъ Порты уступокъ, удовлетворяющихъ законныя требованія христіанскихъ населеній и не нарушающихъ правъ султана. Такое положеніе, конечно, заключаетъ въ себ самомъ вопіющее противорчіе и есть contradictio in adjecto, ибо законныя и законнйшія требованія христіанъ состоятъ именно въ нарушеніи и разрушеніи верховныхъ правъ султана: этого не могутъ не знать и на Запад. Но эта условная безсмыслица, эта дипломатическая формула лжи, которою никто не убждается и которой никто не вритъ, ничего боле на значитъ, какъ желаніе отдалить, еще на нкоторое время, неизбжную развязку грознаго вопроса. Всми смутно чувствуется, что этимъ грознымъ Восточнымъ вопросомъ исторія какъ бы зоветъ къ отвту на страшный историческій судъ Востокъ и Западъ, какъ бы понуждаетъ ихъ свести итоги прожитому, разсчесться съ прошлымъ и предъявить дйствительныя права на новое бытіе въ будущемъ политическомъ стро… И понятно такое медленіе стараго міра на порог суда, на краю будущаго. Вс державы сознаютъ, что скоро потребуется отъ нихъ такого напряженія усилій, такого расхода матеріальныхъ и нравственныхъ средствъ, для котораго он еще не готовы, и на который нельзя отважиться легкомысленно и очертя голову. И мы думаемъ, что собственно для нашихъ братьевъ Славянъ — такое промедленіе послужитъ на пользу.
Но если христіане могутъ извлечь для себя пользу даже Изъ промедленія, если и Россія можетъ желать отсрочки для окончательнаго разршенія восточной задачи, то все же мы не видимъ особенной пользы собственно для Россіи въ согласія ея участвовать (если врить телеграфу) въ той дипломатической лжи, которую она не можетъ и повторить своими устами не красня. Что значитъ, спрашиваемъ опять, удовлетвореніе законныхъ требованій христіанъ? Императору Французовъ, конечно, можно съ высоты трона толковать о верховныхъ правахъ султана и обманывать себя и міръ надеждою на примненіе хатти-шерифовъ и хатти-гумаюновъ, но ми не можемъ опозорить себя выраженіями вры въ такой лживый способъ замиренія Турціи. Одновременно съ соглашеніемъ Россіи съ Франціей, о которомъ возвстилъ императоръ Наполеонъ, мы читаемъ въ иностранныхъ журналахъ статью изъ Correspondance russe (газеты, которую въ Европ почитаютъ за оффиціозннй органъ русскаго министерства иностранныхъ длъ и которая, какъ кладъ, не дается въ подлинник Русскимъ въ Россіи), что Россія не вритъ въ примирительную силу административныхъ реформъ въ Турціи и ничего не ожидаетъ отъ турецкаго правительства. Если такъ, то что же значитъ это ‘соглашеніе’ и это намреніе Россіи ‘не отдлать своей политики на Восток отъ политики Франціи’?
Что можетъ теперь учинить дипломатіи, къ какимъ существеннымъ результатамъ способны привести европейскія ходатайства и предательства? Въ чемъ можетъ теперь, въ данную минуту, заключаться удовлетвореніе законныхъ требованій христіанъ? Потребуютъ ли державы, чтобы Критъ былъ присоединенъ къ Греціи, чтобъ турецкіе гарнизоны были выведены изъ сербскихъ крпостей? Послднее довольно вроятно и будетъ имть важныя послдствіи для Сербіи, оно развяжетъ ей руки и избавитъ ее отъ вчнаго страха за существованіе столицы сербскаго княжества: турецкія пушки, направляемыя польскими офицерами, уже не будутъ грозить разрушеніемъ Блграду и держать Сербію подъ матеріальнымъ и нравственнымъ гнетомъ. На эту уступку впрочемъ Турція, какъ извстно, склонялась и прежде. Но согласятся ли Англія и Франція на присоединеніе Кандіи и согласится ли на это Турція, не истощивъ послднихъ усилій въ борьб? Между тмъ Критяне провозгласили на своемъ собраніи ршеніе, отъ котораго едва ли отступятся: ‘присоединеніе къ Греціи или смерть’. Хотя, какъ говоритъ телеграмма, полученная чрезъ Одессу, Греки и пріуныли вслдствіе слуховъ о соглашеніи между Россіей и Франціей,— Франціей, которая такъ несочувственно, такъ жестоко, въ лиц маркиза де Мутье, отнеслась къ національному одушевленію Грековъ,— нельзя однако же думать, чтобы это соглашеніе не сопровождаемое никакими насильственными мрами противъ возставшихъ, прекратило борьбу. Кровь будетъ литься попрежнему,— въ то самое время, какъ Россія, вмст съ Франціей, будетъ настаивать надъ султаномъ, чтобъ онъ исправилъ неисправимую турецкую администрацію, и будетъ, въ хор съ западными державами, стараться убаюкать мучимыхъ сладкою и старою пснью, что сердце мучителя преисполнено любви и самыхъ благихъ и кроткихъ желаній. Мы конечно говоримъ все это въ томъ предположеніи, что Россія, вмст съ западными державами, ограничится въ настоящее время однимъ дипломатическимъ ходатайствомъ о какомъ-либо облегченіи Бандіотовъ отъ налоговъ и о боле дйствительномъ выполненіи хатти-гумаюна. Между тмъ кровь могла бы перестать литься, и Восточный вопросъ еще былъ бы далекъ отъ полнаго разршенія, если бы было исполнено законное требованіе Грековъ острова Крита присоединиться къ Грекамъ королевства. Если же на это невозможно было бы добиться согласія прочихъ державъ, то все же мы не видимъ, почему бы Россіи нельзя было остаться одной при своемъ мнніи, и почему, въ полномъ сознаніи чистоты и безкорыстія своихъ намреній, не могла бы она предъявить Турціи такое сображеніе, которое бы дйствительно на нкоторое время уняло кровь и замирило Грековъ? На совт западныхъ державъ Россія, какъ всего лучше знакомая съ положеніемъ длъ на Восток, должна бы, казалось намъ, являться ходатаемъ за истинные интересы христіанскихъ населеній, и не присоединяться къ фальшивому хору европейскихъ дипломатовъ. Одно заявленное громко, хотя бы и неуваженное, требованіе Россіи, напримръ, о присоединеніи Крита къ Греціи, подняло бы значеніе Россіи на Восток выше значенія прочихъ благосклонныхъ къ султану державъ, а подъемъ этого значенія для насъ несравненно дйствительне въ будущемъ и дастъ намъ практическіе результаты несравненно важнйшіе, чмъ настоящія дипломатическія уступки и сдлки. Впрочемъ, повторяемъ, мы должны дождаться боле положительныхъ свдній объ этомъ соглашеніи нашемъ съ Франціей, о которомъ такъ торжественно возвстилъ Наполеонъ III: тогда уяснятся намъ поводы и виды этого соглашенія.
Читатели нашего политическаго отдла вроятно не пропустили безъ вниманія помщенную въ 28 No нашей газеты статью сербскаго публициста Матіи Бана. Въ одно время съ нею въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’ появились письма одного Серба изъ Блграда, а въ 27 No этой газеты помщена и телеграмма изъ Берлина совершенно въ дух этихъ двухъ упомянутыхъ нами статей. Оба писателя стараются доказать, что Восточный вопросъ не долженъ пугать Европу, что Европ нечего и вмшиваться въ его разршеніе, что онъ можетъ быть разршенъ силою самихъ внутреннихъ національныхъ элементовъ Балканскаго полуострова. ‘Мы не только не просимъ, но и не хотимъ, чтобъ Европа подняла за насъ оружіе, мы желаемъ только, чтобъ она не мшала намъ’, говорятъ Сербы. Поэтому они и не очень хлопочетъ о немедленномъ взрыв на Восток, намреваясь ршить вопросъ своими силами, они собираются съ силами. Вотъ почему, отчасти, мы и сказали, что небольшое замедленіе въ разршеніи Восточнаго вопроса не повредитъ славянскому длу. Но мы имемъ здсь въ виду и нчто другое, о чемъ забываютъ оба сербскіе писателя, весьма врно отражающіе народныя стремленія Сербовъ. По ихъ мннію, на Балканскомъ полуостров только три народности: греческая, румынская и сербская, или славянская, сгруппировавшаяся около Сербіи. Г. Банъ говоритъ о ‘Тройственномъ Союз’ трехъ будущихъ государствъ Румынскаго, Греческаго и Сербскаго, который долженъ обезпечить миръ Европы. Въ то же время упомянутая нами телеграмма изъ Берлина возвщаетъ, въ вид какой-то международной сплетни, что Россія предлагаетъ устройство Союза, на мсто Турціи, изъ Сербіи, Румыніи и Греціи, съ центральнымъ управленіемъ въ Константинопол. Намъ нтъ надобности доказывать неосновательность этой депеши, но она свидтельствуетъ, что подобныя соображенія уже пущены въ ходъ въ Европ. Мы вполн сочувствуемъ побужденіямъ и даже плану сербскихъ публицистовъ, но не можемъ не подивиться только одному, что ни тотъ, ни другой даже не упоминаютъ о Болгарахъ и о болгарской народности, тогда какъ Болгаръ почти вдвое больше, чмъ Сербовъ, и Болгарскій народъ иметъ свою исторію и преданія. Подобное забвеніе со стороны Сербовъ глубоко оскорбитъ ихъ сосдей и братьевъ Болгаръ, и если Сербы ихъ забываютъ, то мы, Русскіе, забыть ихъ не должны и не можемъ. Мы желаемъ союза Болгаръ съ Сербами для противодйствія османскому владычеству и честолюбивымъ греческимъ замысламъ, если таковые будутъ предъявлены Греками относительно Славянскихъ племенъ,— но мы не можемъ требовать отъ Болгаръ, чтобъ они исчезли какъ Болгары въ племени сербскомъ, если на то нтъ соизволенія самихъ Болгаръ. Болгары поставлены въ худшія условія жизни и существованія, чмъ Сербы,— у нихъ мене залоговъ для политическаго возрожденія, чмъ у Сербовъ,— они народъ мене воинственный и отважный,— но въ нихъ живо сознаніе своей болгарской народности, эта народность богато одарена духовно, и хочетъ жить. Пусть же Сербы примутъ это къ свднію и пусть Болгары воспользуются отстрочкой Восточнаго вопроса для предъявленія и своихъ правъ на бытіе…

Москва, 11-го февраля

Мы были правы, когда, разсуждая о тронной рчи Наполеона III, переданной намъ по телеграфу, высказали нкоторое удивленіе и сомнніе по поводу провозглашеннаго императоромъ Французовъ ршенія Россіи: ‘не отдлять своей политики отъ политики Франціи на Восток.’ Мы тогда же выразили желаніе дождаться боле положительныхъ свдній объ этомъ нашемъ соглашеніи съ французскимъ правительствомъ, и мы должны сознаться, что статья, вызванная этою рчью въ Journal de St.-Petersbonrg и напечатанная нами во вчерашнемъ No ‘Москвы’, въ значительной степени успокоиваетъ встревоженное русское чувство. Съ соблюденіемъ всхъ формъ, требуемыхъ вжливостью и дипломатическими приличіями, органъ русскаго министерства иностранныхъ длъ даетъ ясно понятъ, что заявленіе Наполеона о такомъ трогательномъ согласіи русской политики съ французской и о такой великодушной нашей готовности идти на буксир французской дипломатіи — было совершеннымъ сюрпризомъ для самого русскаго кабинета. Оказывается, что наши дипломатическія сношенія съ Франціей, по Восточному вопросу, не давали внценосному оратору ни малйшаго повода употреблять въ своей рчи такія риторическія гиперболы — чтобы не сказать: небылицы. Оказывается, что Франція шла въ послднее время совершенно врозь съ нашимъ кабинетомъ по дламъ Востока, что она постоянно и ревниво оберегала власть Порты въ ея столкновеніяхъ съ Сербами и Греками, и что она-то и внушила Турціи ‘ту систему насильственнаго подавленія, которая привела къ кровопролитной междоусобной войн.’ Оказывается, что не Россія ршилась не отдлять своей политики отъ политики французской, но Франція ршилась сдлать volte-face съ проворствомъ, достойнымъ знаменитаго Боско, и пристать наконецъ къ тому образу дйствій, который давно совтовала и которому неуклонно слдовала Россія. Дипломатическій тактъ не дозволяетъ, конечно, нашему оффиціальному журналу выходить изъ предловъ сдержанности въ обсужденіи того страннаго, хотя и ловкаго маневра, которымъ французскій кабинетъ счелъ нужнымъ прикрыть эту перемну позиціи. Но мы имемъ право быть нсколько откровенне. Причина этого маневра ясна. Франція, спохватившись наконецъ, что ея политика ошибочная, подрываетъ ея вліяніе на Восток, и что напротивъ въ той же мр усиливается значеніе Россіи, являющейся единственнымъ ходатаемъ предъ Европою и Портою за бдствующихъ христіанъ,— Франція, въ лиц своего водителя, ршилась опередить Россію, такъ-сказать — перебжать ее, битъ у нея иниціативу, присвоить себ честь почина, принадлежащую Россіи, и не задумалась, съ храбростью поразительною, безцеремонно и во всеуслышаніе извратить факты и объявить, что сама Россія соглашается пристегнуть себя къ французской политик. Мы не можемъ согласиться съ Journal de St.-Petersbourg, что въ виду результатовъ столь благопріятныхъ интересамъ просвщеннаго міра было бы ребячествомъ спорить, кому принадлежитъ въ этомъ дл иниціатива или первенство, какая держава отклонилась или присоединилась къ другой.’ Извращеніе истины въ такомъ важномъ для Россіи вопрос можетъ бросить, или по крайней мр иметъ цлію бросить невыгодную тнь на нашъ политическій образъ дйствій и компрометировать насъ въ глазахъ восточныхъ населеній, озлобленныхъ на Францію за ея политику на Восток,— представивъ Россію какъ бы солидарною съ политикой французскаго кабинета. Объясненіе Journal de St.-Petersbourg конечно не получитъ такой торжественной огласки, какъ тронная рчь императора Француpjвъ, Moniteur едва ли перепечатаетъ статью оффиціальнаго органа русскаго министерства, и кому же въ Европ придетъ на умъ подозрвать неточность въ такихъ важныхъ политическихъ заявленіяхъ, которыя совершаются съ высоты трона? Можно, впрочемъ, надяться, что ни Греки, ни Славяне не дадутъ себя смутить подобными завреніями, какъ бы торжественны они ни были. Имъ слишкомъ хорошо нэвстна истина, они владютъ слишкомъ полновсными доказательствами — какова была прежняя система дйствій Франціи на Восток: ихъ не обморочитъ неправда пышныхъ французскихъ фразъ.
Но дло едва ли ограничится фразами. Ровно мсяцъ тому назадъ мы говорили, несмотря на почти-непріязненное отношеніе Франціи къ критскому возстанію, что когда придетъ время, французскій кабинетъ не затруднится дать внезапный, именно внезапный поворотъ своей политик и вдругъ явится благодтелемъ Грековъ — съ тмъ, чтобы занять господствующую позицію и стать во глав дла. Вотъ почему мы и настаивали съ такою рзкостью на томъ, чтобы Россія не дала себя опередить и поспшила овладть иниціативой въ Восточномъ вопрос. Но овладть иниціативой не въ томъ еще состоитъ, чтобы, какъ говоритъ Journal de St.-Petersbourg, первому побудить,— выписываемъ подлинныя слова,— ‘великія державы къ общему соглашенію, съ цлью прекратить кровавыя столкновенія и предотвратить ихъ возобновленіе, совтуя Порт принять мры, которыя могли бы помирить сохраненіе турецкаго владычества съ развитіемъ и благоденствіемъ христіанскихъ населеній Востока’. Намъ кажется, что совтовать это — все равно, что совтовать невозможное, ибо одно исключаетъ другое, и развитіе христіанскихъ народовъ съ сохраненіемъ оттоманскаго владычества несовмстно и непримиримо. Намъ кажется, что совтовать невозможное и входить въ соглашеніе о мрахъ палліативныхъ, слдовательно неспособныхъ предотвратить зло — это не значитъ еще овладть положеніемъ дла. На такомъ пути легко дать себя опередить всякому, мене ‘благонамренному’ и мене заботящемуся о репутаціи умренности и добронравности, на такомъ пути легко остаться позади всхъ, съ полученіемъ даже, въ воздаяніе за свою скромность, сюрпризовъ въ род тхъ, которые недавно возбудили ‘удивленіе’ оффиціальнаго органа нашего министерства. Здсь нуженъ починъ боле смлый, нужна иниціатива фактовъ. Всякій обладающій ршимостью и способностью такой иниціативы поставитъ мене ршительныхъ какъ бы въ зависимость отъ своего образа дйствій.
Въ томъ же самомъ No Journal de St-Peterebourg, гд говорится о вышеупомянутыхъ добрыхъ совтахъ Порт, находится и другая статья, не имющая характера оффиціальнаго communique, но тмъ не мене выражающая мысль редакціи. Она также перепечатана нами во вчерашнемъ No. Эта статья высказываетъ какъ бы нкоторое недовріе къ успху подобныхъ совтовъ и палліативныхъ мръ. Того же мннія, только боле рзкаго, держится и Correspondance Russe. Мы вполн раздляемъ это мнніе. Никто лучше русскаго кабинета не знакомъ съ положеніемъ ддъ на Восток, и никому лучше его не можетъ быть извстно, что ни излчить ‘больнаго’, ни продлить слишкомъ долго его агонію — нтъ возможности. Никто искренне Россіи не желаетъ развитія и благоденствія христіанскихъ народовъ на Балканскомъ полуостров, никто мене ея не заинтересованъ въ сохраненіи оттоманскаго владычества, и никто, въ то же время, глубже не убжденъ въ несовмстимости этого владычества съ благоденствіемъ христіанъ. Такое внутреннее сознаніе и такая, вполн справедливая оцнка состоянія длъ на Восток — необходимо лишаютъ насъ вры въ собственныя наши дипломатическія ходатайства и предстательства, приспособляемыя нами въ ладъ съ общимъ тономъ западно-европейской дипломатіи. Наше министерство подаетъ совты, въ успхъ которыхъ само не вритъ, пишетъ ноты, которыхъ назначеніе скоре свидтельствовать передъ Европой о нашемъ безкорыстіи и миролюбіи, нежели домогаться дйствительнаго спасительнаго результата. Подобное внутреннее противорчіе естественно ослабляетъ нашу силу и ставитъ насъ постоянно въ ложное положеніе. Оно не удовлетворяетъ ни общественнаго мннія въ Россіи, ни ожиданій христіанъ на Восток, не внушаетъ и доврія западноевропейскимъ правительствамъ. Россія, какъ проситель, ходатайствуя за христіанъ, стучится въ двери европейскихъ кабинетовъ, добиваясь отъ нихъ благопріятнаго отзыва, справляясь о томъ, что они намрены сдлать, приглашая ихъ дйствовать вмст, и получаетъ въ отвтъ отъ кабинетовъ, надумавшихся и снесшихся тайно другъ съ другомъ: ‘ступай за нами: мы знаемъ про себя, что мы сдлаемъ и когда сдлаемъ, если будешь идти за нами,— мы объявимъ міру о твоемъ миролюбіи, въ противномъ случа мы опять обвинимъ тебя въ властолюбивыхъ замыслахъ, въ ambition moscovite, чего ты, какъ огня, боишься и ради чего ты готова на всякія уступки, свидтельствующія о твоемъ безкорыстіи’. Этотъ страхъ нашъ, въ самомъ дл, ловко эксплуатируется западными державами, и привелъ насъ къ тому, что отъ парижскаго трактата, самовольно нарушеннаго европейскими кабинетами, осталось обязательнымъ и дйствительнымъ единственно то, что служитъ ко вреду и къ ущербу Россіи.
Во имя нарушенія этого трактата, Россія въ прав возвратить себ устье Дуная и не стсняться условіемъ, опредляющимъ цифру нашихъ военныхъ судовъ въ Черномъ мор. Во имя перемнъ, произведенныхъ Франціей въ Дунайскихъ Княжествахъ, Россія въ прав требовать — гласно и настойчиво — такихъ же перемнъ и для Сербскаго Княжества. Въ кандійскомъ вопрос Россія не можетъ предлагать другаго разршенія, какъ присоединенія Крита къ Греціи. Таково, по крайней мр, наше мнніе Во всякомъ случа, мы въ прав надяться, что наше министерство иностранныхъ длъ, давшее столько доказательствъ національнаго направленія своей политики, признаетъ наконецъ необходимость гласно и явно,— въ циркулярной ля нот, или въ какой бы то ни было дипломатической форм,— заявить о правахъ Россіи и выразить предъ Европою, восточными христіанами и общественнымъ мнніемъ Россіи, какъ свои дальновидныя соображенія, такъ и т положительныя средства въ умиренію Востока, которыя можетъ пока присовтывать Россія безъ ущерба своему нравственному достоинству.

Москва, 18 февраля.

Упрямый Мадьяръ осилилъ упрямство Нмца. Восемнадцатилтняя борьба Австріи съ Венгріей окончилась на дняхъ къ совершенному торжеству мадьярскаго племени. Трудно найдти что-либо любопытне и поучительне этой борьбы. Она обнаруживаетъ столько же и замчательное искусство политическихъ вождей Венгріи, сколько и политическую упругость самой націи. Она свидтельствуетъ наконецъ, о томъ что значитъ, какимъ могучимъ рычагомъ въ исторической дятельности народа служитъ сила самомннія — вра въ себя, въ достоинство и право своей народной личности. Мадьярское племя, какъ извстно, физіологически вымираетъ, но мадьярскій національный духъ живъ и живучъ и неутомимо продолжаетъ свои нравственныя завоеванія, превращая въ Мадяръ не-мадьярскихъ обитателей Венгріи. Германизація, похитившая у Славянскаго міра столько славянскихъ странъ, собравшая такую богатую жатву въ славянскихъ населеніяхъ Австріи,— сокрушилась объ упорство ревнивой мадьярской національности. Новое доказательство, что ни превосходство ‘культуры’, ни высшая степень цивилизаціи, ни преимущества языка, имющаго значеніе всемірнаго гражданства,— то-есть ни одна изъ тхъ причинъ, которыми оправдывается обыкновенно онмеченіе Поляковъ въ Познани и вообще духовное порабощеніе одного племени другимъ,— не въ силахъ покорить чужой народности, если она сама въ себя несомннно вритъ, если ей неотъемлемо присуще признаніе своихъ собственныхъ правъ на жизнь и самостоятельное личное развитіе,— если однимъ словомъ, она хочетъ жить — и быть самой собою.
Мы не пишемъ апологію мадьярской народности, напротивъ, мы съ глубокою скорбью свидтельствуемъ объ ея успхахъ, столь опасныхъ и вредныхъ для обитающихъ въ Венгріи и вообще въ Австріи Славянъ. Но мы не можемъ, мы не должны относиться съ презрніемъ къ тмъ нравственнымъ силамъ, которыя даютъ перевсъ чужимъ національностямъ надъ славянскою. Мы должны внимательно всматриваться въ свойство этихъ силъ и укрпляться въ собственномъ народномъ самосознаніи. Нашъ горькій упрекъ относится впрочемъ не къ однимъ Славянамъ, живущимъ въ Западной Европ, вн Россіи, но отчасти и къ намъ, Русскимъ. Не приходится ли нердко и намъ самимъ, у себя дома, доказывать, что государственное вншнее единство еще не приводитъ къ такъ-называемой ассимиляціи или отождествленію племенъ, и что важне всхъ вншнихъ практическихъ мръ къ обруснію нашихъ окраинъ — это выясненіе нами себ самимъ понятія о нашей народности и строгое, неуклонное огражденіе ея правъ, по крайней мр въ сознаніи. Если хотя въ сознаніи мы крпко будемъ держаться своей народности и держать ея имя для себя самихъ ‘честно и грозно’, то практическія послдствія произойдутъ отъ того сами сами собою — несравненно боле плотворныя, чмъ всякія искусственныя насильственныя мры. Не столько о томъ чтобы обрусить нашихъ инородцевъ (разумемъ собственно западныхъ) должны мы заботиться, сколько о томъ, чтобъ они обрусли,— а это возможно только при постоянномъ нравственномъ дйствіи на нихъ силы нашего собственнаго мннія о своей русской народности, и отъ степени этой силы….
Но обратимся къ побд Мадьяръ надъ австрійскимъ правительствомъ и къ послдствіямъ ея для австрійскаго Славянства.
Посл того какъ Венгрія въ 1849 г., побжденная русскими войсками и простершаяся, по извстному выраженію Паскевича, ‘у ногъ его величества’, императора всей Россіи, была передана нами императору Францу-Іосифу,— посл казней и другихъ дйствій мщенія, совершенныхъ раздраженными австрійскими Нмцами, древняя конституція Венгерскаго королевства была отмнена, и австрійское правительство, централизируя власть въ Вн, лишило Венгрію той политической самостоятельности, на которую она имла право по сил своей конституціи и по первоначальнымъ договорамъ съ Габсбургами. Сознавая всю ненадежность своего мозаичнаго государственнаго состава, чувствуя вмст съ утратой историческаго обаянія, нкогда связаннаго съ именемъ ‘священной римской имперіи’ и съ утратою своего верховнаго значенія въ Германіи посл разрушенія старыхъ нмецкихъ порядковъ Наполеономъ І-мъ,— ослабленіе прежнихъ связей державшихъ части государственнаго зданія, въ виду, наконецъ, пробудившагося національнаго сознанія у разноплеменныхъ своихъ народовъ и потрясенная событіями 1848 и 1849 года,— Австрія, въ теченіи послднихъ 18-ти лтъ металась, какъ больной въ горячк, отъ одной политической системы къ другой. Вс усилія этого послдняго періода были направлены австрійскою имперіей къ тому, чтобъ сыскать себ политическую формулу управленія и такую норму государственнаго бытія, въ которой разнородность состава не мшала бы сплошному политическому единству и централизаціи правительственныхъ силъ. Самымъ могучимъ противникомъ такого единства и централизація являлась, разумется, Венгрія съ преданіями и привычками своей долгой конституціонной жизни, съ упорствомъ и отважностью мадьярскаго народнаго духа. Императоръ австрійскій вознамрился замнить династическую связь Венгріи съ имперіей въ особ короля и императора (Personalunion) — прямымъ, непосредственнымъ соединеніемъ ея съ Австріей, и вотъ именно на попытки къ осуществленію этихъ замысловъ со стороны правительства и на отпоръ со стороны Венгріи и употреблено ровно восемнадцать лтъ. Тактика національной мадьярской партіи, предводимой знаменитымъ Деакомъ, состояла въ томъ, чтобы требовать ни боле ни мене какъ возстановленія непрерывности историческаго права и историческаго преданія Венгріи, именно возстановленія конституціи, не прибавляя и не убавляя ничего, не допуская ни отступленій ни сдлокъ. Всякіе революціонные пріемы были отвергнуты этою партіей, она постоянно держалась почтительности въ формахъ, но крпко стояла на почв законности, и никакія усилія правительства не могли выбить ее изъ этой позиціи. Не переходя къ фактическому сопротивленію, Венгрія ограничивалась однимъ пассивнымъ отрицаніемъ легальности австрійскихъ правительственныхъ мръ. Сознаніе цлой страны отказывало неумолимо всмъ дйствіямъ австрійскаго правительства въ Венгріи, всмъ учиненнымъ съ 1848 года преобразованіямъ — въ нравственной и юридической санкціи. Для Мадьяръ теченіе легальной жизни прервано 1848 годомъ, и все совершенное Австріей въ Венгріи, посл уничтоженія конституціи Св. Стефана, признается ими какъ юридически не бывшее, non avenu, или какъ дйствіе насильственное, внзаконное. Созывается ли императоромъ сеймъ, съ тмъ чтобы привести въ исполненіе задуманную императоромъ мру, сеймъ почтительно объявляетъ, что будучи созванъ не на точномъ основаніи конституціи, онъ не считаетъ себя правоспособнымъ дать требуемое отъ него утвержденіе. Сеймъ распускается, созывается вновь — и опять объявляетъ себя не компетентнымъ. Приглашается ли Венгрія послать депутатовъ въ имперскую думу, она отказывается и длаетъ имперскую думу не полною, несостоятельною, и разрушаетъ планы австрійскихъ министровъ. Никакихъ уступокъ, никакихъ сдлокъ, никакихъ требованій, кром требованія возстановленія конституціи, или своей юридической правоспособности, никакого другаго сопротивленія, кром отказа въ согласіи, въ освященіи правительственныхъ дйствій добровольнымъ участіемъ въ нихъ. Правительству очищалось постоянно открытое поле дйствовать вншнею властью, оно такимъ пассивнымъ сопротивленіемъ поставлялось постоянно въ необходимость — или уступить требованіямъ Венгріи, или прибгнуть къ насилію. Но прибгать къ насилію было и опасно и не своевременно, особенно когда положеніе финансовъ, и политическія соображенія, и отношенія къ прочимъ частямъ имперіи вынуждали Австрію перейти отъ абсолютизма къ конституціонной форм правленія, когда нужно было поднять свой финансовый и политическій кредитъ громкими либеральными мрами. Напрасно и грозилъ и упрашивалъ императоръ, напрасно совершалъ поздки въ Офенъ и самъ лично, и вмст съ своею супругой: пріемы были торжественные, но требованія неумолимы. Положеніе австрійскаго правительства было невыносимо, но оно сдлалось еще невыносиме посл пораженія при Садовой, исключившаго Австрію изъ Германіи. Гд искать поддержки, на что опереться? На нмецкія ли земли имперіи? Но Нмцевъ такъ немного и ихъ тянетъ къ единству съ Германіей, нмецкимъ элементомъ Пруссія могущественне, и перевсъ будетъ на ея сторон. На Славянъ ли? Но Славяне восьми наименованій не представляютъ сплошной политической силы, они разрозненны, разноязычны, они враждуютъ между собою (какъ напримръ Поляки и Русскіе въ Галиціи),— у нихъ нтъ ни аристократіи, ни богатства, ни живыхъ политическихъ преданій, ни того нравственнаго авторитета, который бы подчинилъ имъ Мадьяръ и Нмцевъ,— ни того упругаго, несокрушимаго, гордаго и воинственнаго духа, который внушаетъ страхъ и невольно покоряетъ. Австрія пробовала систему федерализма, но не говоря о томъ, что Венгрія — могущественнйшій членъ имперіи — не соглашалась ни на какія измненія въ своей конституціи,— федерализмъ велъ ее въ безконечному раздробленію. Приходилось или длить имперію, на основаніи принципа національной равноправности, на самыя мелкія политическія дроби — чуть не по деревнямъ и селамъ,— признавать автономію и Чеховъ, и Моравлянъ, и Русскихъ, и Поляковъ, и Словаковъ, и Сербовъ банатскихъ, и Хорватовъ, и Словенцовъ, и Сербовъ иллирійскихъ, и Румыномъ, и т. д. и т. д.: но такое дленіе, при нравственномъ ослабленіи силы нмецкаго связующаго цемента, не представляло надежныхъ ручательствъ за продолжительное существованіе.— Или длить имперію на нсколько группъ: на нмецкую, чешскую и польскую? Но вс эти группы не въ состояніи пересилить группы венгерской. Три милліона Русскаго населенія Галиціи не хотятъ признавать въ ней господства незначительнаго польскаго меньшинства, и сосдство съ Русской имперіей придаетъ нкоторый всъ ихъ сопротивленію. Что же касается до Чеховъ, то ихъ политическія преданія не представляютъ живой непрерывной силы, а вызваны на свтъ Божій изъ-подъ пыли архивовъ. Австрійскому правительству ничего не оставалось длать, какъ искать опоры себ въ Мадьярахъ и Нмцахъ, и оно ршилось уступить вполн и безотговорочно требованіямъ Венгріи. 14 апрля должно совершиться въ Офен коронованіе императора Франца-Іосифа какъ короля Венгріи, ибо Венгрія повинуется не императору австрійскому, а своему королю. ‘Я общаю свято и нерушимо охранять Венгрію и ея конституцію, въ надежд что Венгрія охранитъ имперію’, возвщаетъ императоръ Францъ-Іосифъ въ своемъ манифест. ‘Эльенъ!’ восклицаютъ Мадьяры. Союзъ заключенъ.
Но этотъ союзъ — на гибель Славянамъ. Мадьяры требуютъ возстановленія политическихъ предловъ Венгріи, простиравшихся, какъ извстно, до Адріатическаго моря и включавшихъ въ себ не только Банатъ, но и такъ-называемую Славонію и Хорвацію. Они не признаютъ равноправности славянской національности съ мадьярскою, и имъ предстоитъ ршать у себя дома тотъ вопросъ, которымъ мучается за предлами Лейты Австрія. Этотъ вопросъ пахнетъ кровью: междоусобная брань, между Мадьярами съ одной стороны и Сербами и Хорватами съ другой въ 1849 году, еще жива въ памяти этихъ народовъ. Въ другой разъ мы. разсмотримъ подробне это положеніе ддъ, чреватое грозными событіями… Что же касается Славянъ по сю сторону Лейты, то Нмцы и министерство относятся къ нимъ съ величайшимъ пренебреженіемъ. Богемскій сеймъ безъ церемоніи распущенъ. Конференція Славянъ въ Вн вызвала насмшки нмецкихъ газетъ: ‘на какомъ язык станутъ эти Славяне различныхъ наименованій объясняться между собою? Конечно, опять на нмецкомъ, какъ было на създахъ пражскихъ въ 1848 году!!!’ Это пренебреженіе, эти насмшки вызываются и оправдываются вполн — отсутствіемъ у разноименныхъ, разноврныхъ и разноязычныхъ австрійскихъ и славянскихъ племенъ — общаго объединяющаго ихъ славянскаго языка и славянскаго политическаго начала.
Пока Славяне не доработаются своимъ сознаніемъ до этого объединяющаго начала, вс ихъ усилія устроить свою судьбу въ Австріи къ выгод славянской національности — останутся тщетными. Ни съ Мадьярами, ни съ Нмцами у нихъ не можетъ быть искренняго союза. Уроки исторіи, кажется, должны были бы вразумить ихъ, что надяться на Австрію имъ нечего, и что мечты о созданіи славянской конфедераціи на нмецкой закваск были неисполнимыми и гршными мечтами. Это задача неразршимая и остается неразршимою. Изъ нея только два выхода: или полное онмеченіе Славянъ, или распаденіе австрійскаго нмецко-мадьярско-славянскаго союза.
Впрочемъ для одной части Австріи вопросъ вовсе не представляется сложнымъ: именно для сосдней съ Россіей Галицкой и Карпатской Руси. Ей не далеко ходить за своимъ естественнымъ объединяющимъ началомъ…

Москва, 21-го февраля.

‘Въ критскомъ или кандійскомъ вопрос, Россія не можетъ предложить иного, сообразнаго съ своимъ достоинствомъ, совта Порт, какъ отдать Кандію Греціи’,— говорили мы по поводу тронной рчи императора Наполеона и по поводу разныхъ дипломатическихъ нотъ и депешъ, перекрещивавшихъ Европу во всхъ направленіяхъ и заключавшихъ въ себ тотъ общій смыслъ, чтобъ ‘установить между великими державами соглашеніе съ цлью прекратить и предотвратить кровавыя столкновенія, которыя могли бы помиритъ сохраненіе оттоманскаго владычества съ благоденствіемъ христіанскихъ населеній Востока’. Это соглашеніе, сколько можно судить по документамъ, сообщеннымъ иностранными газетами, установилось было на томъ, чтобы предложить Турціи даровать Криту такъ-называемую автономію съ мстнымъ управленіемъ, составленнымъ на половину изъ мусульманъ и христіанъ, подъ верховнымъ завдываніемъ Дивана. Но не трудно было предвидть, что такимъ позднимъ совтамъ не потушить разгорвшагося пламени и не унять льющуюся кровь. Имя въ виду одну геройскую ршимость Критянъ не поддаваться ни на какія общанія и сдлки и не прекращать борьбы до конца, мы не могли не сожалть, что и Россія будетъ тянуть ту же фальшивую ноту, какую задаетъ по дламъ Востока камертонъ западноевропейской политики. ‘Одно заявленное громко, хотя бы и не уваженное, требованіе Россіи о присоединеніи Крита къ Греціи подняло бы значеніе Россіи на Восток выше значенія прочихъ державъ’, говорили мы, въ той увренности, что подъемъ этого значенія дастъ намъ въ будущемъ несравненно дйствительнйшіе практическіе результаты, чмъ настоящія дипломатическія уступки и ‘компромисы’…
‘Русскій посланникъ, генералъ-адъютантъ Игнатьевъ, совтуетъ Порт согласиться на присоединеніе Кандіи къ Греціи’,— возвстила намъ русская телеграмма, пересланная изъ Константинополя въ Петербургъ черезъ Одессу….
Мы съ нетерпніемъ ждали того No Journal de St.-Petersbourg, въ которомъ, по соображенію времени, должна была появиться эта телеграфическая депеша, чтобы видть — будетъ-ли она опровергнута. Journal de St.-Petersbourg перепечаталъ ее вполн безъ всякаго возраженія: напротивъ изъ того значенія, которое онъ придаетъ сообщеннымъ въ этой же телеграмм извстіямъ о битвахъ въ Кандіи и ессаліи, можно заключить, что онъ вообще признаетъ эту телеграмму вполн достоврною.
Съ радостью и благодарностью будетъ привтствовать Россія такое смлое и ршительное дйствіе нашего кабинета, вполн достойное нашихъ историческихъ преданій, вполн согласное съ требованіями нашей національной политики и нашей народной совсти. Значеніе этого дипломатическаго поступка еще боле длается важнымъ, когда сличимъ одновременныя съ нимъ дйствія французскаго и англійскаго кабинетовъ.
Сообщенное нкоторыми иностранными газетами извстіе о томъ, что и Франція дала будто бы подобный же совтъ Турціи, не подтвердилось. Напротивъ, колебанія французской политики, сначала склонявшіяся въ пользу Турціи, затмъ внезапно замнившіяся ршеніемъ, согласнымъ, какъ казалось, съ направленіемъ русскаго кабинета,— въ послднее время, какъ пишутъ заграничные журналы, опять возобновились и видимо принимаютъ положеніе благопріятное интересамъ Порты. Что же касается до Англіи, то достаточно заглянуть въ англійскую Синюю Книгу и въ депеши лорда Станлея, чтобъ убдиться, какъ далекъ Джонъ Булль отъ самой мысли объ отдленіи Крита.
Изъ депешъ лорда Станлея къ британскому послу въ Константинопол, лорду Лайонсу, отъ 17 января, можно видть, что Англія,— впрочемъ не очень охотно и со всми оговорками вжливости, дабы не оскорбить щекотливости Высокой Порты,— ршилась присоединиться къ предложенію Франціи и Россіи у сдланнымъ Порт о дарованіи Криту мстной автономіи. Но турецкое правительство дало знать по телеграфу своему посланнику въ Лондон, что подобное предложеніе оно считаетъ за желаніе раздробить Турецкую имперію, что Порта сама занята сочиненіемъ проекта управленія Критомъ и во всякомъ случа предоставляетъ починъ этого дла себ Англійскій кабинетъ поспшилъ заврить Турцію въ самыхъ энергическихъ выраженіяхъ, что не только мысль о раздробленіи Оттоманской имперіи чужда ему и Франціи, но и мысль о какихъ бы то ни было посягательствахъ на власть и на достоинство его величества султана,— что все желаніе Англіи и Франціи заключается въ томъ, и единственно въ томъ, чтобы христіанамъ и мусульманамъ была дана возможность жить мирно вмст подъ верховнымъ владычествомъ Порты. Въ такомъ же смысл, посл этого свиданія съ турецкимъ посланникомъ, писалъ лордъ Станлей и сэръ-Буканану, англійскому послу въ С.-Петербург, сообщая ему, что, ‘соглашаясь поддержать предложенія Франціи и Россіи о мстной автономіи Крита, британскій кабинетъ полагаетъ ограничиться однимъ сообщеніемъ дружескихъ совтовъ, отклоняя всякій помыслъ о настойчивости въ дйствіяхъ, что онъ съ радостью узналъ о собственномъ намреніи Порты гарантировать Кандіи хорошее управленіе посредствомъ разныхъ административныхъ мръ, что, наконецъ, прибавляетъ лордъ Станлей для большаго поясненія, подъ именемъ мстной автономіи Англія нисколько не разуметъ отдленія Крита отъ Оттоманской имперіи‘. Хотя, по словамъ британскаго министра, русскій посолъ въ Лондон, баронъ Брунновъ, выразилъ ему, по поводу такого заявленія, свое удовольствіе, однакожь мы не можемъ не припомнить здсь кстати тхъ ироническихъ выраженій, въ которыхъ высказалъ Journal de St.-Petersbourg въ стать, перепечатанной нами 19 февраля, свое мнніе объ этомъ ршеніи англійскаго кабинета. ‘Надо признаться,— говоритъ органъ нашего министерства иностранныхъ длъ,— что Англія, уступившая Греціи Іоническіе острова, преподастъ Турціи совершенно непонятный совтъ, если предложитъ ей не соглашаться на уступку территоріи, большинство населенія которой питаетъ къ Турціи антипатію совершенно иного (т. е. несравненно сильнйшаго) свойства, чмъ населеніе Іоническихъ острововъ къ Англіи.’
Разговоръ турецкаго посла съ британскимъ министромъ иностранныхъ длъ могъ служить достаточнымъ ручательствомъ въ томъ, что оттоманскій Диванъ отвергнетъ всякія предложенія о дарованіи Криту автономіи, хотя бы и подъ верховенствомъ султана. Такъ вроятно и было, хотя мы должны основывать наши заключенія не столько на оффиціальныхъ данныхъ, сколько на соображеніи хода длъ, а отчасти и на телеграммахъ. Мы не знаемъ — къ этому ли именно предложенію, или же къ позднйшему совту генерала Игнатьева относится та телеграмма, которая помщена нами въ 39 No ‘Москвы’ и вызвала вышеупомянутую статью Journal de St.-Petersbourg. Во всякомъ случа можно съ достоврностью утверждать, что дипломатическій циркуляръ Порты, содержаніе котораго передано этою телеграммой, направленъ весь противъ Россіи, ибо Франція не послдовала за Россіей въ совт уступить Кандію Греціи. Парижскій корреспондентъ Кёльнской Газеты, вообще довольно правдивый, увдомляетъ, что со всхъ сторонъ подтверждается отступленіе Франціи назадъ въ дл Восточнаго вопроса. Можно предполагать наврное,— пишетъ онъ,— что Тюильерійскій кабинетъ значительно сблизился въ своихъ воззрніяхъ съ воззрніями лорда Станлея (а каковы они — мы уже видли) и теперь гораздо боле расположенъ къ Турціи, чмъ прежде’. Самый тонъ турецкаго циркуляра заставляетъ предполагать, что дло не обошлось безъ внушеній Франціи и Англіи. Порта объявляетъ, что снисходительность ея истощилась, что она чувствуетъ себя достаточно сильною, чтобы справиться съ возмущеніемъ и безъ посторонняго содйствія, что она иметъ т же права на Кандію, какъ и Россія на Польшу, и слагаетъ отвтственность за вс послдствія на тхъ, кто подъ маской дружбы ищетъ достиженія своихъ практическихъ цлей, нарушающихъ европейскій миръ. Эта ссылка на Польшу едва ли можетъ быть объяснена однимъ турецкимъ невжествомъ, какъ оно ни колоссально, тутъ видно вліяніе и польскихъ совтовъ: въ совтчикахъ-Полякахъ у Турціи недостатка нтъ. Трудно было бы только предположить, чтобъ эта ссылка была присовтована Англіей въ то время, какъ она еще продолжаетъ усмирять Ирландію. Возражать Турку и объяснять ему нашу правду въ Польш мы не станемъ, но легко можетъ случиться, что французскіе публицисты воспользуются этою темой, и что она послужитъ со временемъ мотивомъ для самого французскаго кабинета! Какъ бы то ни было, но намекъ на практическія цли едва ли къ кому иному можетъ относиться кром Россіи. Такъ не относительно ли уже Россіи принимаетъ Порта роль обвинительницы и угрожающее положеніе??
Нельзя не высказать вновь сожалнія, что русское правительство не считаетъ нужнымъ держать въ извстности русское общество о своихъ дипломатическихъ дйствіяхъ на Восток и только изрдка выступаетъ съ полу-оффиціальными статьями, бросающими слабый, неясный свтъ… Мы должны теряться въ догадкахъ среди разнорчивыхъ извстій, сообщаемыхъ о нашей политик заграничными газетами. Въ ныншнемъ же No есть свднія, почерпнутыя изъ Allgemeine Zeitung, которыя не согласуются ни съ полученными нами телеграммами, ни съ намеками Journal de St.-Petersbourg. Ясно только одно, что роковой властительный ходъ событій вынуждаетъ Россію отдлять свою политику на Восток отъ политики Франціи и Англіи, что Порта принимаетъ относительно насъ угрожающій тонъ, что Россія настаиваетъ на такой мр, которая хотя и можетъ дйствительно на время унять кровопролитіе, но на которую не согласны ни Франція, ни Англія, ни Турція. Но это уединенное, изолированное положеніе Россіи не должно смущать насъ. Россія не одна, ея политика на Восток будетъ поддержана не только самымъ искреннимъ сочувствіемъ, самымъ живымъ содйствіемъ Русскаго народа, но и всми нравственными и вещественными силами Греко-Славянскаго міра…

Москва, 5-го марта.

Неотразимая сила историческаго призванія Россіи, какъ православной и славянской державы,— призванія, безъ котораго Россія не была бы Россіей,— ощутительно и воочію, съ вдома ея и безъ вдома, волей и неволей, направляетъ и исправляетъ ея пути, возмщаетъ утраты, разрушаетъ враждебныя козни, и сквозь вс невзгоды и препятствія неуклонно ведетъ ее на высоту такого подвига, для котораго, повидимому, нтъ у нея ни вещественныхъ средствъ, ни могучихъ, нравственныхъ двигателей — властолюбія, гордости, дерзкой самоувренности. Она терпитъ пораженіе — и побжденной сильне прежняго пугаются побдители, она унижается — и ростетъ въ грозномъ величіи и обаяніи, она разорена — ее пуще боятся, она уменьшаетъ войско — всмъ это вдомо и всмъ чудятся несмтныя полчища, она мыслитъ идти назадъ и обртается впереди, она блуждаетъ,— и чья -то невдомая рука выводитъ ее на стезю, самое то, что творитъ она по малодушію и по слабости,— ея недругами приписывается разсчету, мысли и сил. Въ томъ-то и дло, что сила ея историческаго призванія слышится и чуется, отчасти даже безотчетно и инстиктивно, всми ея врагами, всми западноевропейскими державами, хотя можетъ-быть мене всего сознается самою Россіею,— и эта нравственная сила страшне и грозне всякихъ вещественныхъ силъ, или врне сказать — въ этомъ вся и сила Россіи, равно какъ и весь смыслъ, вся задача и причина ея историческаго бытія. Событія, будто волны на свои хребты, возносятъ ее на высоту, съ которой шире всхъ объемлется ею историческій кругозоръ, и съ которой, какъ выражаются стратегики, можетъ она господствовать надъ политическимъ положеніемъ.
Россія занимаетъ господствующую позицію относительно Востока, позицію которой она не искала, но которая ей неотъемлема по самой сущности длъ, по всеобщему тайному и явному признанію. Но чтобы не быть отставленной отъ подвига, какъ ‘рабъ лукавый и лнивый’, она должна и нравственно его стоить, и въ собственномъ сознаніи стать въ уровень съ высотою подвига и событій, должна необоримо врить въ силу своего историческаго призванія и непреклонно служить ему. Сознанія вры и подвига — вотъ чего требуетъ отъ Россіи Божья и историческая правда.
Разительную противоположность представляютъ политическіе документы нашего кабинета, печатаніе которыхъ мы продолжаемъ въ сегодняшнемъ No, рядомъ съ рчью главы англійскаго кабинета и вообще съ преніями англійскаго парламента, помщаемыми въ этомъ же No. Тогда какъ вс депеши князя Горчакова свидтельствуютъ о томъ, что Россія, даже съ ущербомъ своему личному политическому самолюбію, не переставала заботиться объ облегченіи страданій христіанскаго населенія на Восток, неослабно призывая къ тому западныя державы, возбуждая оскорбительное подозрніе, подвергаясь отказамъ, исполненнымъ грубаго недоврія и зависти,— британскій министръ даже теперь, даже въ то мгновеніе, когда льется потоками христіанская кровь и совершаются чудеса мученичества и геройства, торжественно объявляетъ въ сред представителей цивилизованнйшей страны Европы, во всеуслышаніе всего христіанскаго міра, что нтъ въ исторіи примра умренности больше той, какую являетъ Турція, что жалобы христіанъ неосновательны и преувеличены, что мусульманское иго надъ христіанами есть легкое и кроткое иго, и что исламъ идетъ неуклонно по пути прогресса! Лордъ Дерби осуждаетъ рчь герцога Аргайля, которая, выражая состраданіе человка и христіанина къ бдствующимъ христіанамъ, порицаетъ дйствія англійскаго правительства, воспрещавшаго своему консулу оказывать помощь спасавшимся съ Крита женамъ, дтямъ и раненымъ, Лордъ Дерби возстаетъ противъ всякихъ рчей и выраженій, въ парламент, живаго сочувствія христіанскому населенію на Восток. ‘Наша обязанность, какъ друзей Турціи,— говоритъ онъ,— всми мрами препятствовать тому, что можетъ подрывать ея права, авторитетъ и силу’.
Вглядываясь внимательно въ дипломатическіе документы Русскаго кабинета, мы должны признать, что они не только удовлетворяютъ всмъ нравственнымъ требованіямъ, предъявляемымъ намъ самимъ нашею единоплеменностью, единовріемъ и простымъ человческимъ состраданіемъ,— но и всмъ требованіямъ политическаго разсчета. Въ политик, какъ везд, путь самый честный есть въ то же время самый искусный и врный, способъ прямой и искренній — въ то же время и самый надежный. Если мы вспомнимъ севастопольскій разгромъ и условія Парижскаго мира, грозившія намъ совершенной утратой нашего вліянія на Восток,— то политическое наше положеніе того времени представится чуть не безвыходнымъ. И однако же ничмъ боле, какъ постояннымъ безоружнымъ протестомъ,— не противъ принятыхъ нами въ Париж унизительныхъ условій, но, въ силу самихъ этихъ условій,— противъ злоупотребленій оттоманскаго владычества и въ защиту христіанъ, Россія не только создала себ и христіанамъ выходъ изъ своего затруднительнаго положенія и подготовила возможность торжества праваго дла, но и заняла, какъ мы сказали выше, господствующую позицію на Восток. Лицемріе Западной Европы заставило ее, въ число результатовъ Крымской войны, внести и ‘улучшеніе быта христіанскаго населенія’, и отнявъ у Россіи исключительное право заботы о христіанахъ, которое создалось само собою, не было даже и правомъ, а естественнымъ послдствіемъ русской исторіи,— признать его правомъ и обязанностью всхъ великихъ державъ Европы. Россія, не выходя изъ предловъ трактата, именно эту сторону его обратила въ оружіе противъ него самого и своихъ враговъ, воспользовавшись одна этимъ правомъ и обязанностью,— такъ неискренно, изъ одной зависти къ Россіи, принятыми на себя западно-европейскими кабинетами. Обезсиленная и побжденная, лишенная возможности вншняго насильственнаго дйствія, она стала стражей на порог Турціи, безкорыстнымъ ходатаемъ за христіанъ и неумолимымъ, зоркимъ обличителемъ и европейской лжи, и мусульманскаго зла. Она постоянно приглашала западные кабинеты къ совокупному дипломатическому дйствію и, непрестанно свидтельствуя о бдствіяхъ христіанъ,— какъ ударъ вщаго колокола, въ урочный часъ будила и раздражала ихъ совсть. Отказы западныхъ державъ, обличая ихъ недоброжелательство къ Греко-Славянскому міру и благоволеніе къ Турціи, послужили имъ же ко вреду, а не Россія, хотя ея безсиліе, повидимому, выступало отъ того позорне и ярче. Напротивъ. На сторон Россіи стала нравственная правда и право. Большей пользы изъ трактата извлечь было трудно,— и лордъ Грей на дняхъ, въ отвтъ лорду Дерби, справедливо сказалъ, что ‘Крымская война только усилила вліяніе Россіи на Восток, потому что вс христіанскія населенія видятъ въ ней дружественную державу, а въ западно-европейскихъ державахъ своихъ враговъ’. Онъ выразилъ даже мысль, что лучше было бы не стснять Россію въ ея вліяніи на Турцію, потому что она могла бы, еслибъ ей не мшали, добиться своевременно необходимыхъ уступовъ въ мольбу Славянъ и Грековъ, которые теперь своими требованіями грозятъ взволновать спокойствіе Европы.— Съ завистью и озлобленіемъ приходитъ теперь Западно-Европейскій міръ къ признанію этой правды и права Россіи,— и вмсто того, чтобы, какъ прежде, грубо отвергать ея право, начинаетъ заботиться уже о томъ, чтобы, чрезъ признаніе этого права, парализировать то вліяніе и значеніе, которое даетъ ей настоящее положеніе длъ на Восток. Англія, впрочемъ, держится еще покуда старой своей политической системы относительно Турціи, шагъ за шагомъ отстаивая цлость Оттоманской имперіи, и нехотя уступая сил обстоятельствъ, заставляющей ее присоединяться къ совокупному дйствію державъ, даже и въ такомъ случа, когда оно ограничивается однимъ совтомъ. Громкія увренія Франціи, что Россія ршилась слдовать на буксир ея политики, оказались — явно для всхъ — лживою фразой, напротивъ, какъ сознаются уже и вс иностранныя газеты, Наполеонъ III, желая сохранить миръ, по крайней мр до окончанія года, присоединяется отчасти къ русской политик на Восток, влеча за собой и Австрію. Но въ этой политик, гд сила лежитъ въ безкорыстіи интересовъ, въ искренности сочувствія, въ могуществ единоврія и единоплеменности, имъ не упредить Россію, если она останется врна своему призванію и не поддастся ни страху, ни обольщенію. Если пошло дло на состраданіе и сочувствіе къ Славянамъ и Грекамъ, такъ первенство, безъ сомннія, останется за Россіей, такъ какъ это состраданіе и сочувствіе у западныхъ державъ не есть дло правды, а политическаго разсчета, и такъ какъ весь ихъ интересъ на Восток состоитъ въ томъ, чтобы ослаблять значеніе Россіи и создать такой порядокъ вещей, который отвергается самими благодтельствуемыми ими народами.— Иностранныя газеты замчаютъ сами, что, не смотря на оффиціальное учрежденіе комитета вспомоществованія христіанамъ въ Париж, сочувствіе къ Грекамъ въ Европ значительно убавилось въ виду положенія, занятаго Россіей.
Такая неестественность отношеній Запада къ Востоку и къ Россіи не можетъ ни продолжаться долго, ни разршиться одними политическими комбинаціями, особенно въ виду парламентскихъ рчей британскаго министерства. Восточный вопросъ неразрывно связанъ съ вопросомъ о существованіи Австріи, которой пограничныя съ Турціей населенія, единоплеменныя возстающимъ или имющимъ возстать Турецкимъ Славянамъ, съ ненавистью и ожесточеніемъ потрясаютъ теперь, недавно наложенное на нихъ политикою Бейста, мадьярское иго. Въ то же самое время и Русскіе въ Галиціи, кровь отъ крови нашей и кость отъ костей нашихъ, стонутъ подъ гнетомъ польскимъ, усиленнымъ тою же политикою Австріи.— Тьеръ, котораго слово до сихъ поръ вситъ много въ общественномъ мнніи Франціи,— какъ возвщаетъ вчерашняя телеграмма,— требуетъ для Франціи союза съ Англіей, Австріей и второстепенными государствами, и императоръ Наполеонъ, какъ бы въ соотвтствіе этому требованію, выражаетъ свое сочувствіе политическимъ видамъ и дйствіямъ австрійскаго кабинета, украшая Бейста большимъ крестомъ почетнаго Легіона. Ни съ Англіей, воззрніе которой на Восточный вопросъ такъ рзво расходится съ воззрніемъ нашего кабинета, ни тмъ мене съ Австріей нтъ для Россіи совмстнаго пути. Она не можетъ пристать къ англо-австрійско-французскому союзу, который неминуемо образуется. Какія бы, повидимому, уступки ни длала теперь намъ Франція на Восток, мы не должны обольщаться ими. Иные замыслы куетъ Европа,— подъ видомъ мирнаго торжества промышленности и искусства, приготовляемаго въ Париж… Безъ небольшой войны на Восток не обойдется, говоритъ откровенно англійскій Times. Но можетъ ли быть ‘небольшая’ война на Восток?… И какую еще силу конвульсій проявитъ, въ послдней борьб съ смертью, умирающій Османъ!

Москва, 28-го февраля

Изъ помщаемаго ниже письма нашего петербургскаго корреспондента читатели могутъ видть, какъ дятельно заботятся въ Петербург объ устройств достойной встрчи ожидаемымъ къ намъ гостямъ изъ различныхъ концовъ Славянскаго міра. А между тмъ эти гости будутъ въ Петербург только проздомъ. Цль ихъ посщенія — Москва. Москва сзываетъ гостей на свою этнографическую выставку, Москва предлагаетъ этнографическій урокъ, всему ученому и неученому люду, имющій явить научныя и наглядныя доказательства нашего славянскаго единства. Созвавши гостей, надо умть ихъ и встртить. Нтъ сомннія, что Дума, какъ оффиціальный органъ московскаго общества, сдлаетъ вс необходимыя распоряженія, соотвтствующія важности событія — представляющаго не только ученый, но. и великій общественный и политическій интересъ.
Задуманная безъ всякой предвзятой мысли, безъ всякаго участія правительства, не по правительственному, а общественному почину, съ чисто ученою цлью, эта выставка, силою самихъ современныхъ обстоятельствъ, выдвигается изъ ряда обыкновенныхъ ученыхъ торжествъ и экспозицій., Не мы виноваты, если фактъ науки возводится самъ собою въ значеніе политическое/ Дваться съ фактомъ некуда, солгать наук вамъ было бы невозможно. При всей своей, скромности, смиренности, миролюбіи и безкорыстія, не думая никого пугать и застращивать, Россія не можетъ же скрыть единоплеменной связи 80 милліоновъ. Славянъ, ни своего родства съ находящимися вн ея предловъ какими-нибудь ’30 миліонами австрійскихъ и турецкихъ подданныхъ… Не наша вина, если желая въ первый разъ проврить, путемъ ученаго этнографическаго подбора, данныя науки, мы невольно длаемъ перекличку всхъ славянскихъ племенъ,— и эта перекличка смущаетъ латино-германскую Европу, и ученая выставка становится громкимъ свидтельствомъ!
Да, эта скромная выставка должна составить эпоху въ исторіи Славянства. Въ первый разъ съдутся Славяне вмст. дутъ они какъ уроженцы Чешской, Моравской земли, Словацкаго комитета и т. д.,— но съхавшись, невольно явятся здсь какъ представители различныхъ Славянскихъ племенъ. И обновивъ здсь, у насъ въ Москв, сознаніе своего славянскаго единства въ живомъ общеніи другъ съ другомъ и съ нами, укрпивъ свою духовную и нравственную связь съ Россіей, они возвратятся домой къ своей обычной борьб — съ Мадьярами ли, съ Нмцами ли, съ Турками — съ обновленными и укрпленными силами. Живое ощущеніе единства дйствительне отвлеченнаго научнаго сознанія, оно освжитъ и ободритъ, оно освободитъ ихъ отъ тяжкаго разслабляющаго чувства разрозненности и одиночества. Бывали и прежде, именно въ 1848 году, създы Славянъ въ Праг,— но они не имли смысла: тамъ не было не было представителей того Славянскаго племени, которое, милостью Божіею, одно сохранило свою свободу, создало могущественнйшую въ мір державу, и на которое Богъ возложилъ высокій подвигъ: послужить освобожденію и возрожденію порабощенныхъ и угнетенныхъ братій. Нтъ у Россіи ни стремленій къ захватамъ, ни замысловъ на политическое преобладаніе: она желаетъ только свободы духа и жизни Славянскимъ племенамъ, остающимся врными Славянскому братству. Она’ представляетъ имъ собою такую нравственную, а потому и политическую точку опоры, которая стоитъ всякой: матеріальной помощи, и вн которой нтъ имъ спасенія. Не вс Славянскія племена одинаково понимали это призваніе. Россіи. Отступники Славянскаго братства, Поляки — или врное сказать Польская шляхта — разнесли иного клеветъ, породили много предубжденій,— во теперь сами собою разсиваются клеветы, падаютъ предубжденія, и-видятъ Славяне: кто имъ другъ и иго недругъ… Едва только мы, Славяне, опознаемъ другъ друга, и безъ всякихъ угрозъ, безъ всякой предумышленной стачки, безъ всякихъ политическихъ замысловъ и видовъ, въ чувств любви и обновленнаго братскаго единенія, едва лишь окликнемъ другъ друга, аукнемся чрезъ равнины и горы Европы, и размнимся братскимъ поклономъ,— то уже само собою, честно, высоко и грозно станетъ въ мір Славянское имя.
И этотъ первый създъ Славянъ, гд они должны опознать другъ друга и ощутить живо свое братство, свое единство, свою духовную силу, совершается въ Москв, въ столиц Русскаго народа. Не знаменательно ли это? Никто, затвая выставку, не думалъ объ этомъ, не отдавалъ себ въ томъ отчета,— но такъ случилось. Случилось! иначе и быть не могло: исторія логична…
дутъ къ намъ не гордые знатностью рода, не могущественные представители капитала и иныхъ силъ и богатствъ: дутъ къ намъ простые, смиренные, бдные. За то вс они подвижники славянскаго духа, труженики науки и мысли, крпкіе стоятели за свою народную самостоятельность, выдержавшіе годины страшныхъ испытаній вншняго гнета нмецкаго, турецкаго и, въ послднее время мадьярскаго, не поддавшіеся ни страху, ни соблазну,— и среди всхъ страданій и искушеній, оставленные богачами и знатными своего племени, не сломившіеся духомъ въ борьб, не утратившіе вры въ историческое призваніе Славянства, терпвые до конца!.. И вотъ, когда казалось дошли они до крайняго истощенія силъ, судьба ведетъ ихъ въ Россію, и не отсюда ли начало спасенія
Настоящая минута особенно критическая для Славянъ Австрійской имперіи. Австрія, посл долгихъ колебаній, ршилась, для сохраненія своего политическаго существованія, опереться на Мадьяръ, Нмцевъ и Поляковъ, отдавъ послднимъ въ жертву Русскихъ въ Галиціи, а первымъ — Славянъ прочихъ наименованій… Объединившаяся Германія сбирается, покончивъ свое дло дома, усилить свое стремленіе на Востокъ и германизацію тхъ остальныхъ Славянскихъ племенъ, которыя еще торчатъ въ латиногерманской Европ какъ заноза, какъ постороннее тло, не претворившееся въ одну съ нею органическую сущность.
Встртимъ же нашихъ гостей, нашихъ незнатныхъ, бдныхъ, гнетомыхъ всяческимъ гнетомъ, нашихъ ‘плненныхъ’ братьевъ со всмъ подобающимъ ихъ честной бдности и святому труженичеству почетомъ, согремъ ихъ братскимъ привтомъ, ободримъ и укрпимъ ихъ нашимъ сочувствіемъ на дальнйшій подвигъ борьбы,— и здсь, въ стнахъ Кремля, обновимъ съ ними нашъ духовный братскій союзъ.
Таковъ да будетъ нашъ отвтъ, отвтъ Россіи и всего славянскаго міра — на вызовъ сдланный намъ объединеніемъ германскаго племени и на вс угрозы Европы…

Москва, 1-го іюля.

Примиреніе австрійскаго императора съ Венгріей, завершенное внчаніемъ въ Пешт и раздвоеніемъ имперіи на дв политическія группы, и пріздъ въ Россію представителей всего Славянскаго міра — вотъ безспорно самыя крупныя событія послдняго времени. Они двинули въ новый фазисъ, на новую чреду, политическую жизнь Австрійской имперіи, они составятъ новую эру въ исторіи Славянства. Поговоримъ собственно о посщеніи Славянами Россіи. Они пробыли здсь только мсяцъ, но этотъ мсяцъ былъ сплошной праздникъ, непрерывный рядъ торжествъ и ликованій, въ которыхъ лично и заочно приняла участіе, можно сказать, вся Россія. Знаменательность этого событія нашла себ полное истолкованіе и въ произнесенныхъ рчахъ, и въ стихахъ, и въ газетныхъ статьяхъ русскихъ и славянскихъ, и даже въ яростныхъ возгласахъ гнва и страха нмецко-еврейскихъ публицистовъ. Все это, безъ сомннія, уже давно извстно нашимъ читателямъ и не нуждается въ повтореніи. Но тмъ не мене это событіе не такого рода, которому можно подвести итогъ, которое можно признать законченнымъ, сложеннымъ со счетовъ и сданнымъ въ архивъ. Напротивъ, оно тмъ-то важно, что дйствіе его не столько вншнее, сколько внутреннее, нравственное,— не столько политическое, сколько общественное, не столько въ настоящемъ, сколько (и даже преимущественно) въ будущемъ. Нмцы и даже нкоторые изъ нашихъ ‘политиковъ’, подсмиваясь надъ славянскимъ създомъ, спрашиваютъ обыкновенно: ‘гд же результаты? покажите намъ практическіе результаты: etwas greifbares, какъ выражается Allgemeine Zeitung. Что далъ этотъ създъ кром фразъ, объятій и восклицаній? Къ какимъ послдствіямъ, къ какому условленному плану дйствій привело это братское свиданіе!?’ Такіе вопросы предполагаютъ или близорукость, или неискренность. Еслибы результаты были въ самомъ дл ничтожны, то за что бы Нмцамъ такъ дуться и кипятиться? Видно они чуютъ нчто другое, и дйствительно есть результаты, которыхъ историческаго объема и вса теперь ни измрить, ни взвсить, но отъ которыхъ уже теперь протянулись тни на австрійское будущее. Ихъ нельзя, конечно, ни осязать рукой, ни ткнуть пальцемъ, какъ нельзя осязать и захватить въ кулакъ самосознанія и ничего принадлежащаго къ сфер духа,— но успхи славянскаго самосознанія и подъемъ славянской мысли и воли — такія духовныя даянія славянскаго създа, которыя, безъ всякаго условленнаго плана дйствій, безъ всякой предумышленной сдлки, не замедлятъ сказаться сами собой, живымъ дломъ, въ судьб славянскихъ народовъ.
Самаго важнаго, самаго главнаго результата славянскаго създа надо искать — въ самой Россіи. Величайшимъ, благимъ послдствіемъ посщенія насъ Славянами было то, что Славянскій вопросъ въ самой Россіи перешелъ въ общественное вдніе и сознаніе, изъ отвлеченнаго сталъ дйствительнымъ, реальнымъ, изъ области книжной спустился въ жизнь. А этого только и недоставало славянскому вопросу, чтобы сдлаться живою силой, перестать быть вопросомъ и стать дломъ. Отнын онъ не есть достояніе только ученыхъ и литераторовъ или только одной школы славянофиловъ, а всего русскаго общества. Интересъ славянскій сталъ теперь близкимъ интересомъ каждаго Русскаго. Признаніе все-славянскаго братства было произнесено, и съ высоты престола (что составляетъ величайшую честь и славу ныншняго царствованія), и въ тхъ низшихъ слояхъ общества, которые досел были ему совершенно чужды. Тридцать тысячъ, народа, напримръ, облегавшихъ павильонъ, гд давался Москвою пиръ на весь міръ славянскій въ лиц его представителей, и привтствовавшихъ вынесенную къ нимъ хоругвь съ изображеніемъ Свв. Кирилла и Мееодія, пріобщились разомъ къ познанію своего кровнаго и духовнаго братства съ Славянами. Съ этой точки зрнія представляется особенно знаменательнымъ и праздникъ, данный славянскимъ гостямъ собственно московскимъ купечествомъ. Русское купеческое сословіе стоитъ по преимуществу на почв практической. Оно не легко поддается обманамъ и призракамъ. Его составляютъ не мечтатели, а люди дла. Оно обладаетъ способностью и силою прилагать теорію къ жизни и обращать въ положительное дйствіе отвлеченныя умозрнія и вопросы. Его сочувствіе,— если оно однажды пріобртено,— прочне и надежне всякаго иного сочувствія. Оно, по самому роду своихъ занятій и по своему общественному положенію, ближе къ народу чмъ классъ литераторовъ, чиновниковъ и вообще дворянъ. Оно искони причислялось къ земщин. Здсь мы уже слышимъ прибой народной волны,— за нимъ начинается уже океанъ народный. А въ Россіи только то дло и иметъ историческую будущность, которое пускаетъ корни въ народное сознаніе, которое приметъ и взложить на свои плечи Русскій народъ.
Какъ скоро Россія вся проникнется сознаніемъ своего славянскаго призванія,— Славянскій вопросъ будетъ ршенъ.
Этого еще нтъ, но начало тому уже положено, а начало — половина дла, говоритъ пословица. Безъ сознанія своего славянскаго призванія немыслимо ни правильное духовное развитіе, ни истинная національная политика для Россіи. Національность политики предполагаетъ дятельность соотвтственную интересамъ вншнимъ и внутреннимъ своей земли, своей народности. Но разв русскіе политическіе интересы могутъ быть поняты вн связи съ ея интересами какъ Славянской державы? Разв русская народность по тому самому, что она русская, не есть народность по преимуществу славянская? Разв возможна полнота русскаго народнаго самосознанія безъ сознанія славянскаго происхожденія, славянской стихіи русскаго народа и предлежащаго ему историческаго подвига? Чтобы вполн уразумть русскую народность, надо понять ее не только какъ русскую, но и какъ славянскую, чтобы русская политика была вполн національною, русскою, необходимо, чтобъ она была не только русскою, но и славянскою. Въ сущности тутъ нтъ двойства понятій, а напротивъ совершенное тождество, но сознаніе этого-то тождества и необходимо для нашего правильнаго развитія — и государственнаго, и общественнаго, и политическаго, и духовнаго. Это сознаніе было нами утрачиваемо, но вмст съ тмъ утрачивалось нами и сознаніе нашей народности, и наступалъ рядъ тхъ пагубныхъ блужданій, тхъ чудовищныхъ противународныхъ направленій въ нашей политической и общественной жизни, которыми ознаменовалъ себя посл реформы Петра Великаго Такъ-называемый петербургскій періодъ русской исторіи. Вмст съ успхами нашего народнаго самосознанія, вмст съ народнымъ направленіемъ въ искусств и наук возникла вновь и память о нашемъ славянств. Вмст съ подъемомъ русскаго народнаго духа, вмст съ проявленіемъ его какъ силы, въ сред общественныхъ и политическихъ отношеній приготовилась почва и для русскаго славянскаго самосознанія въ жизни и стало возможнымъ то, о чемъ за годъ тому назадъ никто ни гадать, ни думать не смлъ: славянскій създъ въ Москв со всею его неожиданной обстановкой, со всею его непредвиднной знаменательностью. И ничто такъ быстро не подвигло впередъ этого славянскаго самосознанія Россіи, какъ именно случайное собраніе, по поводу этнографической выставки, представителей славянскихъ племенъ. Они явились къ намъ не какъ Чехи, Хорваты, Словаки, Сербы, но какъ Славяне,— и благодаря нашей взаимной встрч, мы, Русскіе, сами живе ощутили свои славянскія узы, свое собственное славянство. Важне этого результата ничего быть не можетъ.
Да, главнйшая задача Славянскаго міра вся теперь въ томъ, чтобы Россія поняла себя какъ его средоточіе и познала свое славянское призваніе. Въ этомъ одномъ все. Въ этомъ вся будущность и Россіи и всхъ славянскихъ племенъ. Какъ Россія немыслима вн Славянскаго міра, ибо она есть его главнйшее выраженіе и вещественно и духовно, такъ и Славянскій міръ немыслимъ безъ Россіи. Вся сила Славянъ въ Россіи, вся сила Россіи — въ ея славянств. Но если и самою природой и исторіей суждено Россіи быть центромъ тягости всего Славянскаго міра, то необходимо, чтобы она была имъ и въ сознаніи. Необходимо, чтобы сама Россія вполн уразумла тотъ долгъ, который на нее налагаетъ ея значеніе какъ представительницы Славянства, какъ носительницы славянскаго знамени,— а однажды сознавъ этотъ долгъ, она съуметь и свершить его. Въ этомъ отношеніи славянскій създъ далъ такой результатъ, въ сравненіи съ которымъ вс другіе результаты, равно какъ и вс прочія заботы о сдлкахъ и соглашеніяхъ съ Славянами — являются второстепенными.
Силы, силы нравственной прибыло разомъ и намъ и имъ,— и Россіи, и всему Славянству.
Пусть только Россія, повторяемъ, разовьетъ въ себ славянское самосознаніе,— остальное придетъ само собою, остальное приложится.

Москва, 14-го іюля.

Мра долготерпнія переполнилась и для самыхъ покорныхъ, самыхъ безотвтныхъ досел подданныхъ турецкаго султана, для самой миролюбивой и трудолюбивой славянской народности. Встаетъ болгарское племя. Не подъ силу наконецъ стало Болгарамъ гнуть выи въ постыдномъ турецкомъ ярм, задыхаться подъ тяжелою, вками наслоенною толщей позора и срама. Четыреста лтъ рабства, разоренія, униженія,— четыреста лтъ самаго дикаго произвола, самыхъ неистовыхъ истязаній вынесли и перемогли мирные земледліи, не измнивъ ни вр, ни народности, и теперь подвиглись на послдній, ршительный бой. Конечно, еще малая только часть подъяла знамя, еще только своихъ передовыхъ, застрльщиковъ такъ-сказать, выслало, бдное оружіемъ и деньгами и воинскимъ опытомъ, привыкшее въ сельскимъ трудамъ болгарское племя,— но все дло въ начин, въ первыхъ жертвахъ…. Начинъ положенъ, жертвы принеслись, полилась болгарская кровь, и дрогнулъ весь шестимилліонный народъ. Возстаніе быстро распространяется. Надеждъ на успхъ оно, повидимому, не иметъ теперь пока никакихъ. Средства его скудны, ничтожны, но медлить доле было уже невозможно. Болгары почуяли нашествіе той исторической минуты, когда спросятся отъ каждаго славянскаго племени его права на жизнь,— а такое право покупается только готовностью умереть, пожертвовать жизнью въ борьб за свободу. До сихъ поръ подвигъ Болгаръ былъ боле страдательнаго, пассивнаго свойства: надо было устоять, сохраниться въ живыхъ. Подъ напоромъ жесточайшей тираніи и всевозможныхъ соблазновъ и искушеній, казалось уже совсмъ потухалъ въ нихъ пламень жизни и передавался лишь, какъ въ извстной знаменательной игр ‘живъ-живъ курилка’, отъ поколнія къ поколнію мерцающею искрой. Но искра не погасла и вспыхнула яркимъ и могучимъ огнемъ, какъ только пахнуло на пее благодатное вяніе русской науки. Юрій Венелинъ, Русскій изъ Руси Карпатской, докончившій свое образованіе въ Москв, посланный на счетъ русской Академіи наукъ въ придунайскую область Турціи, первый (около сорока лтъ тому назадъ) своимъ знаменитымъ изслдованіемъ: ‘Древніе и ныншніе Болгаре’ и своею безпредльною горячею любовью къ запамятованному славянскому племени (даже не попавшему въ число ‘дтей Славы’ въ извстной поэм Коллара), призвалъ Болгаръ къ возрожденію подвигомъ науки и самосознанія. На кладбищ Данилова монастыря, въ Москв, красуется изящный бломраморный памятникъ, поставленный на могил Венелина ‘благодарными за свое возрожденіе Болгарами’.
И какимъ быстрымъ пламенемъ охватила Болгаръ эта разгорвшаяся искра народной памяти! Отыскалось шестимилліонное племя — забитое, забытое, смшиваемое съ Сербами, Валахами, Греками, но не перестававшее хранить, вмст съ врою, нравы, и обычаи предковъ и смутныя преданія славной исторической старины. Какъ и всмъ славянскимъ племенамъ, судило Провидніе и Болгарамъ — возродиться къ историческому бытію не только плотію, но и духомъ, не одною физіологическою силою народности, но путемъ мысли, науки, однимъ словомъ — работой народнаго самосознанія. Потребность просвщенія сказалась въ болгарскомъ племени съ неудержимою властью. Послдній грошъ, сбереженный отъ жадности Турка, отдавался на учрежденіе школы, молодые Болгары пробирались въ Россію, преимущественно въ Москву, чтобы почерпнуть просвщеніе изъ роднаго источника и разлить его потомъ по болгарскимъ городамъ и селамъ. Мы имемъ право свидтельствовать и симъ свидтельствуемъ, что большинство ихъ трудилось честно, училось прилежно, а нкоторые кончали курсъ университетскій съ блистательнымъ успхомъ и удостоивались ученой степени. Это тмъ боле заслуживаетъ похвалы, что являлись они изъ страны полудикой, изъ-подъ власти варварскаго обычая, плохо подготовленные, вынужденные уже во взрослыхъ годахъ начинать подготовку снова,— и что приходилось имъ здсь бороться и съ климатомъ, и съ бдностью, потому что скудны были средства, которыя могла удлить имъ общественная благотворительность. Многихъ похитила у жизни рановременно наша суровая вина, нкоторые, по возвращеніи на родину, задохлись въ турецкихъ тюрьмахъ или погибли иною насильственною смертью отъ злобы Турокъ, по доносамъ латинскихъ монаховъ и другихъ враговъ славянскаго возрожденія,— но многимъ за то удалось и посять доброе смя и взростить добрый отъ смени плодъ.
На помощь народной врности вр и преданіямъ, и ослабвавшей народной исторической памяти явилась сознательная, просвщенная мысль. Возродившись духовно, не можетъ уже, безъ преступленія, не стремиться болгарское племя и къ возрожденію политическому, къ освобожденію отъ мусульманскаго ига. Если прежде предстояла ему возможность пасть, замереть подъ гнетомъ Ислама и погибнуть,— то теперь допустить себя до погибели было бы для Болгаръ тяжкимъ грхомъ самоубійства. Они могутъ жить, они обязаны жить, они и хотятъ жить, но эта жизнь, при настоящемъ положеніи длъ на Восток, добывается только вооруженною борьбой, открытымъ возстаніемъ….
Эта борьба также права и свята, какъ и древняя борьба Русскихъ съ Татарами. Но не въ томъ положеніи Болгарія, въ какомъ была Россія, куда являлись орды временами, незваннымъ страшнымъ гостемъ, владычествуя издали надъ страной, имвшей самобытное политическое устройство и созрвавшей въ сил и рост. У Болгаръ нтъ ни политической организаціи, какъ даже у Румыновъ и Сербовъ, ни административнаго устройства, которое дало бы имъ возможность сплотиться и образоваться въ прочный союзъ,— ни точекъ опоры, ни вождей народныхъ, ни высшей іерархіи духовной: только поселяне, торговцы да священники дерзаютъ поднять знамя свободы. А между тмъ, какъ мы уже сказали, медлить доле нельзя: къ турецкому обычному гнету приложилось невыносимое матеріальное разореніе, къ турецкому азіатскому произволу присоединяется еще ложь европейско-либеральныхъ формъ, макіавеллическая система духовнаго растлнія, досел неизвстная Туркамъ и преподанная ямъ ихъ западными друзьями,— соблазны латинской и даже протестантской пропаганды. Обстоятельства въ Турціи сложились такъ: измни только православію, будь латинянинъ или протестантъ, или только поддайся ‘уніи’ съ признаніемъ римскаго папы,— и будешь ты огражденъ отъ турецкаго насилія, и будешь имть покровительство могущественныхъ въ Турціи представителей Франціи и Великобританіи! Православнымъ остается самимъ промышлять о себ (но выраженію древнихъ русскихъ грамотъ), и домогаться правды войною.. Какой безконечный рядъ обезчещенныхъ женъ, поруганныхъ двицъ, осрамленныхъ юношей, мучениковъ и жертвъ турецкой алчности и разврата представляетъ исторія послднихъ четырехъ столтій на христіанскомъ Восток! И этому ряду не только еще нтъ конца, но, по послднимъ извстіямъ, неистовства Турокъ стали напоминать первыя времена побднаго разгула оттоманской силы. Тмъ жесточе теперь на возставшихъ Болгаръ обрушивается мщеніе Турокъ, чмъ сильне прежде презирали ихъ Турки! Какъ и это мирное племя, эти райи, пріобыкшіе пресмыкаться и ползать съ слезными мольбами у ногъ своихъ повелителей, и они тоже захотли свободы?! Это не Черногорцы, не Сербы, которыхъ Турки привыкли уже бояться, а потому и уважать,— это простые робкіе поселяне… Раздавить ихъ скоре, безъ околичностей, потушить, задавить возстаніе въ самомъ начал, не дать подняться въ Европ, рядомъ съ критскимъ, и еще новому болгарскому вопросу!… И въ силу такихъ наставленій свирпствуетъ теперь въ болгарскихъ селахъ бшеная месть Оттомановъ, и плодитъ себ тучи мстителей въ раздраженномъ народ…
А въ это самое время — глава Ислама, потомокъ покорителей Царьграда, держащій подъ своею пятой милліоны православныхъ Славянъ, изнывающихъ въ тщетныхъ усиліяхъ обрсти себ свободу,— въ это самое время турецкій султанъ торжественно появляется въ лондонскомъ королевскомъ оперномъ театр, вмст съ наслдникомъ англійскаго престола, и привтствуется ‘гимномъ’ нарочито въ честь его въ Англіи сочиненнымъ, въ которомъ высказывается желаніе: ‘да одолетъ и сломитъ султанъ всхъ враговъ своихъ’…
Мы уже говорили объ участіи принятомъ русскимъ обществомъ, еще боле чмъ правительствомъ, въ духовномъ возрожденіи болгарскаго племени. Богу извстно, какъ безкорыстно, какъ чуждо всякихъ политическихъ цлей и соображеній было это участіе!, но этого мало. Мы должны помочь и политическому возрожденію Болгаръ,— Болгаръ, отъ которыхъ мы сами получили нашихъ первыхъ учителей вры, которые дали Славянству Кирилла и Мееодія, на язык которыхъ стало доступно и намъ и всмъ Славянамъ Слово Божіе… Если вся Россія подвиглась сочувствіями къ подвигамъ Кандіотовъ, то тмъ боле побужденій сочувствовать ей несчастному болгарскому племени, поставленному въ худшія условія чмъ Греки — жители Крита. У Грековъ подъ бокомъ свободная Греція, потомокъ Эллиновъ еще можетъ надяться на симпатіи Европейскаго міра, но у Болгаръ одна надежда — на насъ. Посрамимъ ли мы эту надежду?.. Правительство, конечно, не можетъ дйствовать иначе, какъ въ предлахъ дозволяемыхъ дипломатическими правилами и приличіями, но намъ ничто не мшаетъ возвстить о своемъ сочувствіи громко и подать руку помощи воюющимъ братьямъ,— помощи одобрительнымъ словамъ, заступничествомъ общественнаго мннія, и пуще всего деньгами. Сербскій митрополитъ, высокопреосвященный Михаилъ уже открылъ въ Блград комитетъ для пособія раненымъ, вдовамъ и семействамъ убитыхъ Болгаръ: такіе комитеты должны устроиться и въ Россіи. Съ этою цлью, а также и съ боле прямою цлью поддержать усилія болгарскаго племени, отстаивающаго свою свободу, открываемъ и мы у себя подписку… Не падайте духомъ, мужайтесь и ратуйте, братья! Не пропадутъ ваши усилія и жертвы уже и потому, что удалось вамъ заявить міру о болгарской народности, о ея прав и вол — жить, и вписать въ число подлежащихъ его ршенію вопросовъ ‘ Болгарскій вопросъ’!..
Обращаемъ вниманіе нашихъ читателей на статью о Болгаріи, помщаемую ниже въ Славянскомъ Отдл.

Москва, 30-го сентября.

Иллюзіи кончились. Вс попытки водворить спокойствіе и благоденствіе на Балканскомъ полуостров подъ верховнымъ владычествомъ Порты, изыскать формулу примиренія между притснителями и притсненными, сочинить сдлку между Евангеліемъ и Кораномъ, внушить духъ европейскаго либерализма турецкимъ властямъ и благонравія турецкимъ подданнымъ-христіанамъ,— вс эти попытки европейскаго самообольщенія разбились о несокрушимую правду дйствительности, о неумолимую логику исторіи. Подобно упругой стали, которую какъ ни нажимаютъ, ни гнутъ — она разгибается и расправляется снова, Восточный вопросъ, временно насилуемый дипломатическими комбинаціями и вмшательствами кабинетовъ, опять выпрямляется во весь свой ростъ, во всей своей грозной несомннности, со всею грубостью своего некстати для большинства европейскихъ державъ. На призывъ Порты положить оружіе Критъ отвчалъ новымъ воззваніемъ въ брани. Критское національное собраніе отвергло милость турецкаго падишаха, общанную имъ амнистію и вс т блага, которыя сулила острову ‘отеческая заботливость’ и ‘высокая мудрость’ султана. Не обольстило Критянъ общаніе ‘улучшеннаго генералъ-губернаторства’ или ‘виляэта’. Они нашли, что купить такой виляетъ цною крови, лившейся цлыхъ четырнадцать мсяцевъ, цною столькихъ жертвъ и усилій — было бы не только невыгодно, но и позорно, было бы измной знамени, которое они вознесли такъ высоко и врности которому они принесли клятву предъ лицомъ всего міра. Борьба возобновляется снова, если не съ удвоенною силой, то съ удвоеннымъ ожесточеніемъ и, со стороны Грековъ, со всею энергіей отчаянія: они не ждутъ боле помощи отъ Европы.
Что же сдлаетъ Россія, какъ отнесется она къ этому новому фазису Восточнаго вопроса? Говоримъ ‘новому’ потому только, что событія вновь доказали всю тщету дипломатическихъ усилій дать иное направленіе историческому теченію длъ на Восток и выдвинули вопросъ на чистоту, во всей его рзкости и со всею нетерпимостью отсрочекъ и сдлокъ. Конечно, безплодность дипломатическихъ попытокъ могла быть предвидна и заране, но едва ли позволительно было даже и Россіи не исчерпать всхъ средствъ (какъ бы мало она ни врила въ ихъ успхъ) для предотвращенія громадныхъ политическихъ сотрясеній и иныхъ страшныхъ золъ, которыя неминуемо повлекло бы за собою разршеніе Восточнаго вопроса мятежомъ и насиліемъ. Надо было, наконецъ, доказать и самой Европ, что мы не только не противники мирнаго ршенія вопроса, но и съ своей стороны направляли вс дипломатическія усилія къ этой цли — до послдней крайности, до совершеннаго истощенія вры. Русскій кабинетъ прямодушне чмъ другія союзницы Порты пытался раскрыть ей глава на ту бездну, въ которую ее увлекаетъ ея политика, онъ не поощрялъ ее къ борьб съ ея собственными подданными, а указывалъ ей дйствительные способы укротить эту борьбу. Таковъ смыслъ и послднихъ попытокъ, сдланныхъ русскою дипломатіей ныншнимъ лтомъ. Дале идти некуда. Упорствовать на этомъ дипломатическомъ пути, подвергать свои ходатайства не только отказу, но и превратному толкованію, на свои настоянія получать двусмысленные отвты, продолжать, по необходимости, довольствоваться завдомо-лживыми, никогда не исполняемыми турецкими общаніями, однимъ словомъ, самому вызывать и терпть постоянное fiasco своихъ усилій — это было бы, кажется намъ, уже несовмстно съ достоинствомъ великой державы, и несовмстно именно съ достоинствомъ Россіи, какъ всего боле знакомой съ положеніемъ христіанскихъ племенъ Оттоманской имперіи. Это значило бы компрометировать честь русскаго имени на Восток, возбуждая понапрасну надежды въ греко-славянскомъ населеніи, значило бы явно, въ виду всхъ, позволять себя морочить турецкой политик и ставить себя въ ложное положеніе посредника, котораго посредничество ни одною стороной не принимается, но обращается ему же во вредъ, какъ свидтельство его неумстной доврчивости и непрозорливости. Наше дипломатическое слово должно быть полновсно: мы не можемъ, мы не должны упразднять его всъ, расточая его по пустому. По нашему мннію, насколько извстны намъ обстоятельства длъ на Восток, Россіи ничего инаго не остается длать, какъ только отрясти прахъ съ ногъ своихъ на порог турецкаго кабинета, отказаться отъ всякихъ дальнйшихъ совтовъ и ходатайствъ, отъ всякого дипломатическаго вмшательства, и громко и честно заявить и Дивану я всей Европ, что мы отнын предоставляемъ Турцію ея собственной судьб. Пусть сладитъ она сама какъ знаетъ съ своими подданными, пусть управится собственною мудростью, посмявшись мудрости, безкорыстію и чистосердечію русскихъ совтовъ.
Въ самомъ дл, можемъ ли мы поступить иначе? Вотъ уже боле года какъ Европа пребываетъ зрительницею кровавой борьбы Крита,— зрительницею если не совсмъ спокойною, то все же воздерживающеюся отъ всякой ршительной попытки прекратить т азіатскія неистовства, которыми съ какою-то наглостью щеголяетъ Порта — на зло европейскому просвщенію. Вотъ уже боле года, какъ Европа деликатными и вжливыми словами пробуетъ умилостивить турецкаго падишаха, величаетъ его какъ просвщеннйшаго и гуманнйшаго государя, и этотъ просвщеннйшій и гуманнйшій, новопожалованный членъ европейской семьи, бросаетъ ей въ лицо оскорбленіе за оскорбленіемъ. Въ благодарность за оказанный ему почетъ, за восторженный пріемъ въ столицахъ Европы, онъ даритъ европейскихъ дипломатовъ произведеніями европейской же дипломатической лжи: утонченнымъ празднословіемъ, мнимо-либеральными реформами на европейскій образецъ, ссылкою на турецкое общественное мнніе!… И кровь христіанъ продолжаетъ литься подъ мечомъ Ислама, и Европейцы, запутавшись въ сти собственныхъ словъ, продолжаютъ сносить насмшливое поруганіе Турка надъ христіанскою цивилизаціей. Но не чувствуетъ ни позора, ни обиды Западная Европа: терзаютъ вдь только Славянъ и Грековъ, которыхъ она не признаетъ своими. Какъ бы то ни было — Европа, продолжая терпть совершающійся на Крит и въ самой Турціи разгулъ турецкой мести и тираніи, длается солидарною съ мучителями, сама позорится позоромъ, сама кровавится кровью мучимыхъ христіанъ. Россія еще мене можетъ выносить такое положеніе, потому что эти христіане ей еще боле свои, чмъ Западу, и сопредльны съ нею. Если нельзя принять мръ ршительныхъ къ измненію такого состоянія длъ, къ прекращенію дальнйшаго пролитія христіанской крови,— остается, по крайней мр, одно: умыть руки и снять съ русской дипломатіи отвтственность за всякія дальнйшія послдствія турецкой политики. Еслибы вс европейскія державы, заинтересованныя въ положеніи Порты, объявили ей такое свое ршеніе, то он стали бы въ единственно возможное теперь и честное отношеніе — и къ Турціи и къ ея христіанскимъ подданнымъ, сдерживая другъ друга взаимнымъ соглашеніемъ невмшательства…
Будемъ ждать новыхъ извстій съ Востока, будемъ надяться, что и русское министерство иностранныхъ длъ разсетъ мракъ, сгустившійся около русской политики, какими-нибудь лучами свта, какими-нибудь сообщеніями, которыхъ такъ давно ждетъ и не дождется русское общество. Оно иметъ полное упованіе на политическое направленіе нашего кабинета и немногіе, обнародованные досел, дипломатическіе русскіе документы послднихъ лтъ по дламъ Востока имли всегда свойство поднимать русскій общественный духъ и утшать русское сердце. Тмъ не мене мы не можемъ не замчать, что Восточный вопросъ вступаетъ въ новый фазисъ, мы не можемъ не смущаться сплетнями и толками иностранныхъ публицистовъ, какъ бы мало мы ни придавали имъ цны, мы не можемъ наконецъ и оставаться безучастными къ политической роли Россіи въ вопрос, съ которымъ связана ея народная и государственная честь и ея собственная историческая судьба,— мы просимъ и теперь нкотораго вниманія къ нашему русскому чувству и русскому общественному мннію, неизмнившемуся въ своемъ довріи къ мн нашихъ дипломатовъ съ знаменитой политической кампаніи 1864 года.

Москва, 10-го ноября.

Мы печатаемъ въ ныншнемъ No нсколько корреспонденцій исполненныхъ животрепещущаго политическаго интереса для Россіи,— и считаемъ нужнымъ предпослать имъ нсколько словъ, отставляя до другаго раза обсужденіе нкоторыхъ нашихъ внутреннихъ домашнихъ длъ. Мы не только не боимся наскучить читателямъ частымъ обращеніемъ къ вопросамъ вншней политики, но считаемъ вполн умстнымъ и даже должнымъ сосредоточивать ихъ вниманіе на тхъ именно вншнихъ политическихъ вопросахъ, которые имютъ живую, неразрывную связь съ направленіемъ нашей политики внутренней,— которыхъ правильное разршеніе состоитъ въ пряной зависимости отъ степени развитія и силы народнаго самосознанія въ насъ самихъ, какъ въ обществ, такъ и въ правительственныхъ сферахъ. Нужно, необходимо нужно, чтобъ наше общественное и правительственное разумніе стояло въ уровень съ тми событіями, которыя готовятся. А событія готовятся великія,— такія событія, которыя не позволятъ намъ отдлываться смиреніемъ и скромностью, которыя призовутъ васъ къ спросу и къ отвту, о которыя, какъ о пробный камень, испытаетъ и провритъ исторія степень нашей пригодности и достоинства для исполненія нашего великаго историческаго предназначенія. Не можетъ скрыть отъ читателей, что когда читаешь, въ письмахъ изъ славянскихъ земель, какъ высоко возносится тамъ русское имя, какъ вымещается на нашихъ бдныхъ единоплеменныхъ братьяхъ самый фактъ существованія Россіи, съ какою любовью и съ какимъ упованьемъ обращаются къ ней взоры, лютою злобою Ислама и Рима истязуемаго, православнаго Востока, когда слышишь эти воззванія, эти мольбы о сочувствіи, объ участіи, о помощи, когда видишь эту вру въ Россію, вру несокрушимую, неизмнившую въ теченіи столькихъ временъ и лтъ, вру не по заслугамъ нашимъ, но по внутреннему свидтельству славянскаго духа и по указаніямъ вншнихъ признаковъ о призваніи Россіи, какъ единой свободной и сильной славянской державы, какъ единой истинной представительницы и главы Славянскаго міра,— невольно озираешься на насъ самихъ, и невольно сжимается сердце. И въ виду того высокаго подвига, который Провидніе предначертало Россіи, въ виду призванія, для котораго она видимо избрана,— припоминаешь тогда себ всю ту борьбу, которую еще приходится вести у насъ дома за достоинство русскаго имени, за честь и право русской народности,— припоминаешь все малодушіе нкоторыхъ нашихъ такъ-называемыхъ вліятельныхъ сферъ, ихъ подобострастное отношеніе къ мннію западной Европы, ихъ идолопоклонство предъ кумиромъ европейской цивилизаціи, ихъ невжество, ихъ непониманіе и неспособность пониманія народной, не оффиціальной, не казенной Россіи…. Никнетъ бодрость и вра, порою, и въ насъ самихъ, когда живо ощутишь вновь всю глубь и ширь царящаго у насъ недоразумнія между высшею общественною, нердко и административною средою, и между народомъ съ его бытовыми и духовными историческими основами, когда живо представишь себ вновь эту великую Русскую землю, этотъ великій, сильный, бодрый и умный народъ, и надъ нимъ цлые слои атмосферы, гд произрастаетъ ‘Всть’, и все что подъ этимъ нарицательнымъ именемъ разумется, гд самодовольно ублажаются изреченіями дешевой мудрости и чувствомъ своего европеизма, гд не мучаются никакимъ тяжелымъ запросомъ на народное самосознаніе и самостоятельную дятельность, не тревожатся никакимъ безпокойнымъ патріотическимъ порывомъ, гд не чувствуютъ ни оскорбленія, ни обиды русскому народному достоинству, гд выше народной чести возлюблена полицейская тишина, гд все, по части трудныхъ задачъ русской народности, такъ безразлично, ровно, кругло и гладко,— гладко какъ выбритый Чичиковскій подбородокъ! Уныніе овладваетъ душой, когда представишь себ, повторяемъ, Русскій народъ и надъ нимъ между прочимъ цлую среду — не злокозненныхъ и умышленно-враждебныхъ Россіи интригановъ, какъ думаютъ нкоторые наши публицисты, а какихъ-то судящихъ и рядящихъ и власть имущихъ институтокъ, съ ихъ простодушіемъ, малодушіемъ, легкомысліемъ и невжествомъ!.. Но нтъ! непростительно и постыдно было бы такое уныніе, въ виду тхъ великихъ преобразованій ныншняго царствованія, которыя, пробивъ эти описанныя нами сферы, призвали къ жизни массы Русскаго народа и связали ихъ тснйшими узами съ верховною властью, въ виду уже явленныхъ намъ откровеній народнаго историческаго духа на высшей высот нашего всенароднаго и государственнаго представительства. Не той странной сред, не тмъ сферамъ, о которыхъ мы говорили, обязана Россія своимъ новымъ бытіемъ и всми новыми притоками силъ, хлынувшими въ нее въ послднія десять лтъ, а вождю народа и тмъ народнымъ духовнымъ стихіямъ, которыми живетъ, существуетъ, движется и предъявляетъ права на великую будущность наша Россія. Въ самомъ дл, мы уже обладаемъ великими задатками, великими ручательствами, какъ въ преобразованіяхъ, свершенныхъ иниціативою и волею Государя, такъ и во вншней нашей политик,— ручательствами въ томъ, что русская народная историческая идея, вопреки ‘Всти’, вопреки всмъ подобнымъ петербургскимъ произрастеніямъ и темнымъ силамъ, одержитъ верхъ и все полне и полне будетъ сказываться въ нашей государственной жизни. Что значатъ зловщія увренія ‘Всти’, разославшей на дняхъ какія-то печатныя инсинуаціи въ вид летучихъ листковъ, съ просьбою раздать ихъ въ кругу своихъ знакомыхъ, какія-то печатно-таинственныя нашептыванія о томъ, что ‘обстоятельства ршительно благопріятствуютъ дальнйшему развитію тхъ идей, которыя составляютъ основу этого изданія?’ Что значатъ, повторяемъ, вс эти ея пуганія, вс эти явленія нашей безнародности въ нкоторыхъ петербургскихъ сферахъ,— рядомъ съ такимъ, напримръ, политическимъ дйствіемъ Россіи, какъ декларація 29 октября, рядомъ съ этимъ ‘первымъ шагомъ Россіи на свободно-славянскомъ политическомъ пол’, какъ выражаются съ восторгомъ въ Блград? Наши единоплеменники видятъ въ ней ‘лучезарную зарю новой великой исторической жизни, восходящую для Россіи и для единоврныхъ и единоплеменныхъ съ нею народовъ Востока’. ‘Россія объявляетъ намъ — пронеслось электрической искрой по всему Востоку,— что часъ нашего освобожденія пробилъ’. Впрочемъ пусть прочтутъ читатели сами письмо нашего блградскаго корреспондента, писанное, по его словамъ, ‘подъ первымъ впечатлніемъ, произведеннымъ въ Сербіи новой великодушной политикой императора Александра II’.
Такой же лучезарной зари ждутъ для себя и Славяне австрійской имперіи. ‘Всему есть мра на земл, есть также мра скромности и терпнію. Но никакое терпніе не выдержитъ, глядя на преслдованія и страданія Славянъ австрійскихъ’. Такъ начинаетъ свое письмо къ намъ одинъ, всякаго доврія заслуживающій, русскій путешественникъ съ австрійскихъ береговъ Дуная,— письмо, въ которомъ онъ яркими красками рисуетъ положеніе Славянъ, гнетомыхъ Поляками, Мадьярами и австрійскими Нмцами. Пусть читатели сообразятъ вмст вс эти письма и корреспонденціи изъ Блграда, съ Дуная, изъ Хорватіи и изъ Галиціи, вчерашнее письмо изъ Пешта, и имъ представится полная картина какъ бдствій, испытываемыхъ въ Европ славянскими племенами, какъ ихъ ожиданій и упованій, такъ и всхъ козней и честолюбивыхъ замысловъ мадьярско-австрійской политики. Тяжелому искусу подвергнуты теперь Славяне. Не за свою вину гонимы они, а имъ ставится въ вину самое существованіе Россіи — отъ нихъ требуютъ не только врноподданническаго долга корон Габсбуровъ, который соблюдала ея ими всегда строже и неукоснительне, чмъ ихъ гонителями Поляками, Мадьярами и Нмцами, но требуютъ духовнаго отреченія отъ Россіи, т. е. отъ исповдыванія Россіи, какъ главы Славянскаго міра, требуютъ, слдовательно, духовной измны своей народности, всему Славянству. Уже прошло то время, когда на умы славянскихъ народовъ могла дйствовать польская и нмецкая ложь о мнимыхъ замыслахъ Россіи, о ея стремленіяхъ къ завоеваніямъ и къ подчиненію Славянъ своей государственной власти. Теперь Славяне знаютъ и врятъ, что даже мысль о поглощеніи независимости славянскихъ племенъ ненавистна въ Россіи, и полагаетъ она свое предназначеніе въ томъ, чтобы призвать всхъ ихъ къ жизни, самобытности и свобод. Мы ли останемся глухи къ ихъ мольбамъ и воплямъ, когда они гонимы и мучимы за насъ, за то что мы имъ братья, за то что ми могучи, за то что держимъ высоко славянское знамя, и что носитъ на чел своемъ Россія печать своего великаго призванія? Пусть наши единоплеменники пребываютъ въ вр въ Россію до конца,— но какимъ бременемъ великаго, святаго долга ложится на насъ эта вра! ложится на всхъ безраздльно, на правительство, какъ и на общество, на каждаго изъ васъ, читатели!

Москва, 18-го ноября.

Мы говорили вчера, что вопросъ о свтской власти папы есть вопросъ о самомъ католическомъ вроученіи,— вопросъ, съ которымъ связаны судьбы католической церкви, всего латинскаго Запада. Къ латинскому ли Западу должны мы отнести Славянъ — Чеховъ и Моравовъ, и Хорватовъ и иныхъ Славянъ латинскаго вроисповданія? Къ Риму ли прикованы они узами вры и общенія церковнаго? Современная исторія даетъ отвтъ удовлетворительный, но вопіетъ противъ него все славное прошлое этихъ племенъ, возстаетъ противъ него пробудившееся снова къ жизни славянское самосознаніе, противорчитъ ему вся духовная сущность славянской народности. И теперь, когда римскій вопросъ волнуетъ недоумніемъ, мучаетъ неразршимостью весь католическій міръ, не въ чужомъ ли пиру похмльемъ является прикосновенность западныхъ Славянъ къ этому вопросу? Латиняне ли они разв? Будутъ ли они вмст съ Латинянами томиться неразршимостью задачи о папств, кружиться и путаться въ противорчіи, тщетно отыскивая изъ него выхода, когда разршеніе у нихъ подъ рукою, когда имъ стоитъ только освжить свою историческую память, допросить преданія, обратиться къ лучшей пор своего прошлаго, воспоминаніемъ о которой живится въ нихъ и теперь сознаніе и чувство народности. Старина славянская не есть отжившая, но живая сила, славянская археологія не есть интересъ отвлеченной науки, но животрепещущій интересъ дйствительности. Не славянскіе ли апостолы Кириллъ и Мееодій принесли свтъ христіанства къ Моравамъ и Чехамъ? Не ихъ ли письменнымъ глаголомъ славословится и донын истина Христова у православныхъ Славянъ, и не ихъ ли отреклись Славяне, уловленные и полоненные Римомъ? Въ самомъ дл, на какомъ язык возносились у нихъ хваленія славянскимъ первоучителямъ, по случаю недавняго тысячелтняго юбилея крещенія Моравской земли? Не латинскою ли литургіей чествовалась память мужей давшихъ Славянамъ литургію славянскую? Не латинскими ли письменами выражалась благоговйная признательность потомковъ — изобртателямъ народныхъ славянскихъ письменъ? Не постыдно ли, не безсмысленно ли такое противорчіе, не преступно ли въ немъ пребывать и упорствовать? А между тмъ не трудно припомнить Чехамъ, какую борьбу вели они съ папой изъ-за славянской литургія, до самаго XII вка, не могутъ они не припомнить, что православныя преданія не вымирали до XV вка и сказались въ явленіи Гуса. Въ Гус и цломъ ряд гуситскихъ войнъ выразилась борьба Чехіи за духовную самостоятельность Славянства противъ латинской лжи,— и величая нын имя этого мученика духовной свободы и славянской народности, что приносятъ въ даръ современные Чехи на алтарь его памяти? Не ту ли неволю, не то ли же самое духовное рабство, отъ котораго надялся онъ спасти Чешскій народъ своею мученическою смертью,— не примиреніе ли съ тми именно началами, которыя онъ считалъ гибельными для славянской народности, съ которыми завщалъ вчную и непримиримую вражду? Такія внутреннія противорчія обойдены быть не могутъ, и только легкомысліе можетъ мечтать — воздвигнуть на подобной духовной расщелин прочное и цльное зданіе народности.
Не живы ли преданія православія и у Славянъ адріатическихъ, къ несчастію олатиненныхъ? Не считаетъ ли и теперь (какъ убждаютъ въ томъ свидтельства путешественниковъ и наши личныя наблюденія) Славянинъ-католикъ изъ простаго народа въ Хорватія и на всемъ Далматинскомъ побережья вру православную — старою врою и молитвы православныхъ священниковъ — боле дйствительными чмъ молитвы латинскихъ патеровъ?— Мы не можемъ пускаться тоерь въ подробныя изслдованія всхъ слдовъ исторической памяти православія, сохранившихся у облатиненнаго Славянства,— мы считаемъ достаточнымъ напомнить о нихъ пробудившейся или еще пробуждающейся славянской совсти.
Ей предстоитъ теперь совершить дло не отступленія отъ вры предковъ, а возвращенія къ вр предковъ.
Нтъ ничего пагубне, для истиннаго возрожденія славянской народности, той ложной мысли, что народность стоитъ выше вры, что вроисповданіе есть дло только совсти личной и что славянскіе патріоты должны относиться къ нему безразлично. Такимъ образомъ, по ихъ понятіямъ, народность выходитъ какимъ-то понятіемъ вншнихъ, безъ внутренняго, духовнаго содержанія,— между тмъ какъ именно въ содержаніи вся суть и сила. Пусть обратятся къ исторіи: латинство и православіе, какъ мы уже не разъ говорили, это т историческія и духовныя начала, подъ воздйствіемъ которыхъ двинулись различными историческими путями, сложились и образовались различно народности въ западной и восточной Европ. Быть латиняниномъ значитъ принадлежать къ латинской церкви, имть своимъ духовнымъ отечествомъ Римъ, состоять въ духовномъ соединеніи со всмъ латинскимъ западнымъ міромъ, примыкать, въ извстной степени, къ его нравственнымъ и историческимъ судьбамъ. Быть православнымъ значитъ состоять въ духовномъ союз съ восточною церковью, съ міромъ греко-славянскимъ. Въ силу этого глубокаго духовнаго различія длится европейскій міръ на дв половины, на два міра — на Востокъ и Западъ: это не географическіе термины, а термины качественные, означающіе различіе просвтительныхъ началъ, ставшихъ дйственными силами въ исторіи человчества. Міръ восточный есть міръ православно-славянскій, котораго представительницей является Россія, къ которому примыкаютъ и влекутся неодолимымъ влеченіемъ вс даже иноврныя славянскія племена, и въ комъ не успло запустить глубокихъ корней латинство,— міръ самобытный, съ несомнннымъ залогомъ великой исторической будущности, ненавидимый западною Европою. Мрой ненависти европейской измряется, какъ мы уже говорили однажды, въ каждомъ славянскомъ племени внутренняя прочность славянскаго элемента. Не могутъ не причислить себя Славяне, хотя бы и католики, къ міру восточному: что бы они ни длали,— Западъ ихъ не признаетъ своими, пока не отреклись они отъ славянской народности. Если православные ему ненавистны, то и католики-Славяне не сыны, а только пасынки западной Европы, и для нихъ она все же не мать, а мачиха. Изъ всхъ славянскихъ племенъ только одно усыновлено Западомъ вполн — это именно то племя, которое приняло латинство себ въ плоть, кровь и душу, которое отреклось отъ братства славянскаго и стало передовымъ войскомъ латинскаго Запада противъ православно-славянскаго міра,— это племя польское. Его похитилъ изъ Славянскаго міра католицизмъ, онъ изгубилъ, онъ залъ его славянскую душу. Если прочія католическія славянскія племена еще сохранили въ себ славянскую душу, такъ именно благодаря тому, что они чужды латинскаго фанатизма, что католицизмъ не отожествился съ ихъ народною сущностью, что въ той или другой форм, сознательно или безсознательно, еще живутъ въ нихъ преданія православія и сказывается протестъ ихъ духовной славянской природы.
Съ неудержимою силой возникло въ новйшее время народное самосознаніе 80 милліоновъ Славянъ. Подъ знаменемъ Кирилла и Мееодія, еще недавно, здсь въ Москв, торжествовалось первое видимое проявленіе всеславянства, праздновался праздникъ славянскаго братства. Но не означаетъ ли знамя Кирилла и Мееодія, просвтителей славянскихъ, объединявшее на московскомъ създ вс славянскія племена, единство началъ просвтительныхъ? означаетъ, безъ сомннія, если не какъ совершившійся фактъ, то какъ необходимое требованіе… Безъ объединенія духовнаго не совершится объединеніе Славянскаго міра…
И вотъ, когда потребность объединенія созрла въ сердцахъ славянскихъ племенъ,— не вншняго только, но по преимуществу внутренняго, когда Славяне начинаютъ разумть себя наконецъ міромъ особливымъ. славянскимъ, съ своимъ самобытнымъ призваніемъ въ человчеств и ищутъ сознать свое высшее объединительное начало,— одновременно съ этимъ движеніемъ славянскаго духа, доводитъ логика исторіи духовное начало неславянскаго Запада до того крайняго предла абсурда, дале котораго идти невозможно. Возстаетъ вопросъ римскій, вопросъ — быть или не быть для латинства. Весь католическій міръ призывается къ отвту,— исторія предъявляетъ запросъ всмъ членамъ латинской церкви.
Теперь или никогда. Если Славяне хотятъ остаться Славянами, и не только остаться Славянами, но исхитить свою славянскую душу изъ цпей духовнаго плна, сковывавшихъ ихъ съ судьбами латинскаго міра,— то на вопросъ, предлагаемый имъ современною исторіей, они должны дать отвтъ ршительный и неуклончивый, должны отречься Рима и всхъ длъ его, всенародно и гласно, безъ сдлокъ и изворотовъ. Теперь Славяне стоятъ на перепутьи: идти ли имъ въ путь Запада или въ путь Востока, въ путь латинства или въ путь православія, примыкать ли имъ къ судьбамъ западноевропейскаго міра или къ судьбамъ міра греко-славянскаго,— ибо господствующая вра въ Славянств, хотя бы только по численности врующихъ, а не по тождеству съ славянскою народною сущностью, есть вра православная… Выбирайте же, Чехи, Моравы, Хорваты, Словаки, Словинцы! Хотите ли, вмст съ западною Европой, пробавляться религіозными сдлками и компромисами безврія съ суевріемъ, вязнуть вмст съ нею въ непроходимой чащ духовныхъ противорчій,— къ тому же не вашихъ, не изъ васъ порожденныхъ, а навязанныхъ вамъ врагами вашей славянской свободы,— или же выйдти на тотъ широкій духовный путь истины православной, которымъ идутъ 60 милліоновъ вашихъ славянскихъ братій, которымъ шли первоначально и ваши предки? Хотите ли вы, ревнуя о своей народной славянской самостоятельности, имть свою народную церковь, въ качеств члена церкви вселенской, или же признавать своимъ духовнымъ центромъ попрежнему латинскій Римъ? Хотите ли имть главою церкви Христа, или папу?
Мы не видимъ причины, почему, пользуясь свободою вроисповданія, огражденною конституціей, не могли бы т изъ Славянъ-католиковъ, которые раздляютъ нашъ образъ мыслей, отречься отъ латинства, присоедиться къ православію, воскресить древнее славянское богослуженіе и воздвигнуть православные храмы — и въ Праг, и Берн, и въ прочихъ олатиненныхъ мстахъ. Кто можетъ имъ въ этомъ воспрепятствовать? Ужели не сознаютъ они, какъ незыблемо, на вки вковъ, упрочатъ они духовную самостоятельность своего національнаго развитія,— какой крпкій камень положатъ они во главу угла воздвигаемаго ими зданія своей народности и всего Славянства?
Настоящій мигъ есть вщій мигъ. Ужели не внимутъ наши братья, олатиненные Славяне, этому зову исторіи? Во имя ли только одной Россіи или и всего Славянскаго міра должно раздаться слово русской державы на этомъ сонмищ представителей европейскихъ державъ, призываемыхъ нын судить пап, папству и всему вроисповдному строю латинскаго міра?…
Аксаков Иван Сергеевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Передовые статьи, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1886
  2. Отчего Россия так мало способна к обрусению своих окраин?, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1867
  3. Ложь сделалась органическим отправлением польской натуры, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
  4. О воззвании к иностранным художникам для сооружения памятника Александру II, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1881
  5. Народное одушевление во время Польских смут, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1860
  6. О свободе совести и веротерпимости с точки зрения государственной, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1868
  7. Ответ г. Юзефовичу, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
  8. Против преобладания в земстве влияния крупных поземельных владельцев, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1865
Электронная библиотека