Перед праздником, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 6 минут(ы)

ПЕРЕДЪ ПРАЗДНИКОМЪ

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

Бесда съ читателемъ передъ новымъ годомъ о мамаш.— Иллюзіи молодости и сюрпризы въ старости.— Шишки мудрости и пріятельскія поиски.— Подарки на елку.— Судбище и бесда съ Кондратомъ о ‘его чести’.— Купидошка Цыганки въ и Трешникъ.— Амурцы, Златогорскъ и Омутинскъ.— Шампанское и горькій напитокъ.— Ночь на новый годъ.— Гаданье въ бан.— Страшное зеркало.— Птичьи страхи.

Ты, сибирскій читатель, слишкомъ молодъ и еще полонъ надеждъ, ты еще въ прогрессъ вруешь, ты еще кипятишься въ своей глуши и паришь духомъ, а мы, убленные опытомъ, увы! знаемъ, что прогрессъ этотъ — фють! Но кто не надялся, кто не врилъ, кто не парилъ! Надежда-кроткая посланница небесъ! Было время, и я вровалъ. Это было давно, когда мы съ мамашей въ столиц проживали. Ахъ, мамаша, мамаша, вдь какъ я на васъ надялся. Помните-ли, какъ вы гордо увряли, что у васъ, въ столиц, прогрессъ, а у насъ въ провинціи одна капуста, помните, какъ вы праздновали свои имянины и увряли меня, что вы такую музыку завели, что всю Европу опередите. Помните, какъ вы отдавались иллюзіи, какъ вы гордо торжествовали и высокомрничали. ‘Въ ваше время, когда…’ начинали вы свои рчи. И я, скромный мальчикъ, провинціалъ, привыкъ васъ считать передовой, чуть не Сталь и Роланъ. Помните, какъ мы вмст Шатріана читали и Фаллерслебена переводили:

Разъ австрійскій генералъ

Въ страх пробудился.

Какъ это было забавно! А стихотвореніе о флюгерахъ помните! Какъ превосходно описанъ этотъ штиль и ожиданіе флюгеровъ, куда бы повернуть. Вдь мы флюгера осмивали тогда, когда продажной прессы и флюгеровъ — то и въ помин не было. Мы ужасно тогда храбрились, и вотъ чрезъ нсколько лтъ, когда вся гавань покрылась флюгерами, вдь ни одного Фаллерслебена не выскочитъ. Удивительно! Ахъ, мамаша. мамаша, помните, какъ вы Луи-Блана мн тихонько давали. Да, и я тогда преисполнился благоговнія къ вашему прогрессу. Не даромъ вы говорили:

— ‘Ты почитай родительницу, она тебя выведетъ!’ И почиталъ. Божусь Богомъ, почиталъ! Помните эти наставленія провинціи: ‘не соваться въ калачный рядъ’ и держать глаза налво, а руки по швамъ. И держалъ-съ, держалъ до того, что отерили. Я во всемъ врилъ вамъ, мамаша, и въ статьи о большихъ китахъ и о центростремительности, и центробжности, и въ статьи о ничтожеств провинціи. Я врилъ въ вашу міровую теорію и бросилъ даже свою родину, увлекшись вашими якобы ‘міровыми длами’. Вы въ одно утро объявили мн, мамаша, что ни классическая, ни реальная наука мн не поможетъ, и я оставилъ ихъ. Вы сказали: ‘будь свободенъ и философствуй ‘,правда, я прежде всего обрадовался и зашелъ въ кондитерскую, но все-таки уже всякій классицизмъ забросилъ, я сталъ философомъ, я сталъ врить только въ васъ, мамаша, и успокоился. Я только изрдка спрашивалъ васъ: ‘скоро, мамаша?’ И спрашивалъ это, какъ прозжающій, сиДя спокойно въ повозк, зная, что лошади бгутъ и мы скоро додемъ. И вы отвчали всегда: ‘скоро, Мишенька!’ И вдругъ посл этого-то, вы помните, какъ призвали меня и сказали: ‘Мишенька. пора все это бросить! Ты бы сходилъ къ батюшк’…— ‘Мамаша, воскликнулъ я,— то есть посл Дидеро-то!’ — ‘Да, дружокъ, надо готовиться въ столоначальники, времена измнились. Прежнее баловство надо бросить, займись чмъ нибудь посерьезне — ты взрослый, вотъ теб разсказы Ваньки Каина, Папа, цыганскія псни, подарокъ на елку, съ олеографіей въ два аршина, изданія Вольфа. Это современное!’ — ‘Мамаша, мамаша! что вы со мной надлали: прогрессъ, Фаллерслебенъ, ‘скоро додемъ’, а потомъ Ванька Каинъ, Нана, цыганскія псни, Зорина, Семенова, колбасы на елку… Боже мой! можно-ли было такъ насмхаться!’ — и я зарыдалъ, горько зарыдалъ надъ иллюзіями молодости. Такъ вотъ какія въ столиц бываютъ разочарованія.

Куда-же, намъ окраинцамъ! Намъ-ли мечтать о иллюзіяхъ, когда мамаша… Пришло время и намъ взять ‘уроки жизни’. Видишь, читатель, какая на лбу у меня шишка то сидитъ. Я вдь я дня тебя, читатель, старался и теб корреспондентъ угождалъ. Но посмотри, какими сюрпризами отвчали намъ. Посмотри, какъ намъ стараются подставить ножку (даже не чужіе, а ёвои. Охъ, эти милыя ножки старыхъ друзей!). Посмотри, какія нахальныя морды вылзаютъ изъ угловъ провинціальной глуши и какъ нахально открываютъ рты и собираются състь все — и живое слово, и остатки общественной совсти. Но я не сержусь на нихъ и готовъ имъ сдлать подарокъ на елку.

Надняхъ вижу Кондрата. Стоитъ въ лавк хмурый такой и съ свирпостью ситецъ отмриваетъ. Около него управляющій сидитъ, изъ гласныхъ. Когда-то человкъ былъ, но какъ мамаша повернула — такъ и онъ… Дале вижу, сосланный жуликъ Горшъ съ тросточкой вертится и вексель на прилавк сторожитъ, видимо тилиснуть сбирается. Ршился вступить я въ разговоръ.

— Здравствуйте, говорю, Кондратъ Контратьичъ. Каковы длишки? Слышалъ, — въ судъ жалобу на газеты подали?

— Съ цлыми тремя судимся, говоритъ,— я ихъ доду!

— Что-жеэто вы съ печатью затяли?— говорятъ, будто это стыдно…

— Намъ стыда нтъ! отвчаетъ Кондратъ, и на рож дйствительно хоть-бы капля краски, смущенія. Вылупилъ глаза и стоитъ съ аршиномъ.— Намъ стыда нтъ, потому нашу честь задли.

Разъ этого Кондрада на рынк мужикъ уличалъ: ‘Ваша честь, зачмъ же вы мн фальшивый двугривенный дали!..’ Съ этого времени Кондратъ убдился въ своей чести, и вс его величали ‘ваша честь’.

Каково?!— этотъ человкъ честь узналъ! Онъ,— который цлую жизнь кралъ куски ситцу и обиралъ хозяевъ, этотъ офеня, который не задумывался надуть послдняго нищаго, тотъ, кого вертли въ лавк за чупрынъ, кого вытягивали аршиномъ, тотъ, у кого, еще у мальчишки, были выбиты послдніе остатки чувства человческаго достоинства, кто не стыдился считаться на рынк, обсчитывая мужика, и орать на весь базаръ за переданную копейку, — онъ почувствовалъ честь!

А два пріятеля ссыльныхъ стоятъ около прилавка и сводъ законовъ ему кажутъ: ‘ты. говорятъ, на счетъ чести твердо стой’! Къ счастію, въ это время адвокатъ Кондратовъ схватилъ съ прилавки давно намченный вексель и кинулся вонъ. ‘Держи’!— заоралъ ограбленный Кондратъ.

Захожу въ другое мсто. Вижу — извстный взяточникъ Купидошка Цыганкинъ, тотъ, который бралъ курами и птухами, здя за статистикой, который молодыхъ цыганокъ въ Абатской торговалъ, и этотъ старый Купидошка, съ беззубымъ ртомъ, кричитъ тоже: ‘Дохали! дохали’!

Купидошка, и ты торжествуешь, ты, мстный Мироновичъ, ты, который растлвалъ все — и цыганъ, и крестьянъ, который съ гитарой распвалъ дтямъ псни о взяткахъ, и ты радуешься!

Вижу — пробгаетъ посоловвшій Трешникъ, подъ мышкой бутылка рому, и тотъ потираетъ руки.— ‘Засужу, говоритъ, газетчиковъ ракалій’!— И въ то же время по длу татарина новыя ассигновки пишетъ.

Вотъ на Амур, въ благословенной глуши, гд обираютъ китайцевъ и устроиваетъ клубы Ланцепуповъ, гд не возмущалъ никого X — съ продлками уголовныхъ длъ, гд въ собраньяхъ фигурировали когда-то двицы Зона съ кавалерами подъ ручку, и тамъ point d’honneur явился и тамъ не возмутили общество рылобитія, скандалы, взятки, но возмутила мстную жизнь и общественное мнніе печать.

Вижу богоспасаемый городъ Златогорскъ и въ немъ когда-то благодушнаго Карла Ивановича Краснобаева, и Карлъ Ивановичъ озабоченъ. Окружаютъ его Ели Лейбовичъ, Подлянскій, жуликъ Горшъ. Ели Лейбовичъ жметъ руку Прокуратскому, мстныя Нана окружаютъ старца и канканируютъ, и здсь благодушество, а за благодушсствомъ дутые векселя, взятьи, подлоги, безобразія.

Вотъ Омутинскъ: и тамъ торжествуютъ. Миша Вертихвостовъ съ Чебуковымъ, по клубу гуляютъ и продаютъ другъ друга и пьютъ другъ съ другомъ. Вс они весело встртятъ Новый годъ, беззаботно, счастливо ликуя, что скопили въ этотъ годъ въ кубышку, а печать съ носомъ. Шампанское будетъ литься у нихъ ркою и ркою будетъ литься ложь краснорчія и краснобайства. А мы, читатель, съ своими внутренними болями, съ своими надеждами, какъ мы проводимъ этотъ годъ?…

Также грустно мы пожмемъ другъ другу руку, провожая старый годъ съ тмъ, чтобы безъ улыбки встртиться съ новымъ. Не будемъ мы пить шампанское за погибель печати, не будемъ жать руки Лейбовичу, не будемъ лобызаться съ червонными валетами, но чмъ мы утшимся? Не можетъ быть, однако, чтобы шли года для честныхъ людей, не отмчаемые ни одной радостью, ни однимъ лучемъ правды. Нтъ! вдь это невозможно, гд же ты, свтъ знанія, гд прогрессъ человчества, гд Божія правда, гд Божій судъ!

Я склонился еще разъ надъ отходящимъ въ вчность призракомъ времени и еще одна капля крови, можетъ быть, послдняя капля упала въ отравленный кубокъ. Къ счастію, какъ всегда измученный, обезсиленный, я забылся, и вдругъ вижу на далекомъ Восток освщенную баню. Въ этой бан сидятъ индюки,— индюки, какъ слдуетъ, въ ожерельяхъ, съ хохлами, клювами и во фракахъ, тутъ же съ перехватами индюшки, затмъ бойкіе птухи съ гамадрильской бойкостью, залетные фазаны, кашгарскія куропатки,— и все это, перебравшись изъ птичника въ ночь на новый годъ, гадаетъ по Соломону, иные смотрятся въ зеркало, льютъ олово (а можетъ быть, и золото). Вонъ индюкъ охорашивается, онъ что — р увидалъ въ зеркал пріятное, но всматривается и вдругъ затрепеталъ, захлопалъ крыльями и пустился бжать въ ужас. Будущее показало невеселую картину. Вонъ лысый гусь тоже увидалъ что-то недоброе въ чашк съ водой. Ахъ, ужъ эта ночь на новый годъ! Ахъ, это будущее!..

Недовольныя птицы здсь готовы были разбить зеркало, запойная, что оно предсказывало только то, что должно совершиться. Цлый годъ они въ него не смотрятся, а потомъ пугаются отраженія своихъ поступковъ. Это святочное зеркало, мн казалось, я держалъ въ рукахъ. Я держалъ это зеркало и предъ мною проходили ряды лицъ. Вонъ грозный Филипповичъ, цлый сонмъ забайкальскихъ звздъ, знаменитый Миша Сырцовъ. Въ моментъ своего величія они охорашиваются передъ зеркаломъ, забывая, что будетъ моментъ, когда уличенные они будутъ сидть съ горькимъ отчаяніемъ въ тюрьм и видть каждый шагъ своей закулисной жизни въ многотомномъ дл. И это будетъ тоже зеркало.

Птицы между тмъ гадали.

— Вернется, или не вернется? говоритъ индюшка!— Сойдетъ, или сорвется?— говорилъ какой-то обревизованный птухъ.

Словомъ вс закидывали на будущее…

Вдругъ шарикъ въ рукахъ старшаго индюка задрожжалъ и покатился. Вс поблднли, физіономіи вытянулись. Въ бан, появилась тнь, эта тнь росла и выросла на темной стн, точно какой-то внезапный призракъ, точно на стн появилось mani fakel fares!

Бойкіе птухи струсили, индюшки кинулись подъ корыто, индюки тревожно загоготали, мокрица и банный клопъ поползли въ щель. Въ бан появилась птичница съ метелкой, ахъ! это было-дурное предзнаменованіе!

Добродушный Сибирякъ.

‘Восточное Обозрніе’, NoNo 55—52, 1884

ПЕРЕДЪ ПРАЗДНИКОМЪ

Читайте также: