Пьеръ Грассу.
Пьеръ Грассу.
Рубенсъ.
Рембрандтъ.
‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 1, 1893
Пьер Грассу, Бальзак Оноре, Год: 1839
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Де-Бальзакъ.
Всякій разъ, какъ вы серьезно отыравляетесь на выставку произведеній скульптуры и живописи, какъ она устраивается начиная съ революціи 1830, то не испытываете-ли вы чувства безпокойства, скуки, тоски, при вид длинныхъ, сплошь заставленныхъ галлерей? Съ 1830 г., салонъ уже не существуетъ {Французы досел зовутъ художественныя выставки салономъ, ниже объясняется, откуда это названіе.}. Лувръ былъ вторично взятъ толпой художниковъ, которые тамъ и удержались. Нкогда, допуская только избранныя произведенія искусства, салонъ приносилъ величайшую честь созданіямъ въ немъ выставленнымъ. Между двумя стами избранныхъ картинъ, публика длала свой выборъ, внокъ присуждался лучшему произведенію невдомыми руками. По поводу картинъ поднимались страстные споры. Брань, расточавшаяся Делакруа, Энгру, столь же способствовала ихъ извстности, какъ и хвалы, и фанатизмъ ихъ приверженцевъ. Теперь ни толпа, ни критика не относятся страстно къ продуктамъ этого базара. Они принуждены сами длать тотъ выборъ, который прежде былъ на обязанности экзаменаціоннаго жюри, ихъ вниманіе утомляется этой работой, а когда она окончена, выставка уже закрыта. До 1817 принятыя картины никогда не заходили дальше двухъ первыхъ колоннъ длинной галлереи, гд помщены работы старинныхъ мастеровъ, а въ этомъ году он заняли все это пространство съ великому удивленію публики. Историческая живопись, такъ называемый жанръ, маленькія картины, пейзажъ, живопись цвтовъ и животныхъ и акварель, эти восемь спеціальностей не могутъ дать боле какъ по двадцати картинъ, достойныхъ взоровъ публики, которая не въ состояніи обратить вниманіе на большее количество произведеній. Чмъ сильне увеличивалось число артистовъ, тмъ разборчиве должна была бы становиться пріемная коммиссія. Все погибло съ тхъ поръ, какъ салонъ разросся до галлереи. Салонъ долженъ бы остаться въ опредленномъ, ограниченномъ, съ неумолимыми границами пространств, гд всякій родъ и выставлялъ бы свои лучшія произведенія. Десятилтній опытъ доказалъ пригодность прежняго устройства. Вмсто турнира теперь свалка, вмсто блестящей выставки шумный базаръ, вмсто избраннаго — все. Что же проистекаетъ изъ этого? Большіе артисты тамъ теряются, Турецкая кофейня, !!!!!!Дши у фонтана, Пытка крючьями и Іосифъ Декана боле бы способствовали его слав, будь он выставлены вс четыре въ большомъ салон вмст со ста хорошими картинами того года,— чмъ его двадцать картинъ, затерянныхъ между тремя тысячами другихъ, скученныхъ въ шести галлереяхъ. Странно, что вменно съ тхъ поръ, какъ дверь открыта для всхъ, сильно заговорили о непризнанныхъ геніяхъ. Когда двнадцать лтъ ранъше, Куртизанка Энгра и такая же картина Сигалона, Медуза Жерико, Сціоскія убійства Делакруа, Крестины Генриха IV Евгеніе Деверіа будучи приняты знаменитостями, обвиняемыми въ зависти, доказали существованіе молодыхъ и пылкихъ художниковъ, то не подымалось никакихъ жалобъ. Теперь же, когда ничтожнйшій пачкунъ можетъ выставить свою картину, только и толку что о непонятыхъ художникахъ! Тамъ, гд нтъ сужденія, нтъ и обсуждаемаго предмета. Что бы ни длали художники, а они возвратятся къ коммиссіи, которая станетъ рекомендовать ихъ произведенія вниманію толпы, ради которой они работаютъ. Безъ выбора академіи, не будетъ салона, а безъ салона можетъ погибнуть искусство.
Съ тхъ поръ, какъ каталогъ превратился въ толстую книгу, въ него попадаетъ много именъ, остающихся неизвстными, несмотря на списовъ десяти или двнадцати сопровождающихъ ихъ картинъ. Между этими именами самое неизвстное, быть можетъ, имя художника Пьера Грассу, уроженца Фужера, котораго въ артистическомъ мір зовутъ просто Фужеръ, нын онъ человкъ замтный и внушаетъ т горькія размышленія, которыми начинается очеркъ его жизни, равно приложимый въ нкоторымъ другимъ индивидуумамъ изъ породы артистовъ. Въ 1832 г., Фужеръ жилъ въ Наваринской улиц, въ пятомъ этаж одного изъ тхъ узкихъ и высокихъ домовъ, которые напоминаютъ Луксорскій обелискъ, въ такихъ домахъ есть алея и узвая темная лстница съ опасными поворотами, въ каждомъ этаж полагается не боле трехъ оконъ, а внутри имется дворъ, или говоря точне, квадратный колодезь. Надъ тремя или четырьмя комнатами, изъ которыхъ состояла квартира Грассу изъ Фужера, находилась его мастерская, смотрвшая на Монмартръ. Окрашенная въ кирпичный цвтъ мастерская, тщательно выкрашенный коричневой краской и натертый полъ, маленькій вышитый коврикъ у каждаго стула, канапе, впрочемъ, простое, но чистое, какъ т, что стоятъ въ спальняхъ женъ овощныхъ торговцевъ, все тамъ обличало робкую жизнь мелочнаго человка и разсчетливость бдняка. Тутъ стоялъ комодъ для разныхъ принадлежностей мастерской, столъ для завтрака, буфетъ, конторка, наконецъ необходимые для живописи снаряды, и все содержалось въ чистот и порядв. Голландская печка оказывала услугу огромной мастерской, тмъ боле замтную, что чистое и ровное освщеніе съ сверной стороны наполняло ея яснымъ и холоднымъ свтомъ. Фужеръ, простой жанристъ, не нуждался въ огромныхъ приспособленіяхъ, которыя разоряютъ историческихъ живописцевъ, онъ никогда не чувствовалъ въ себ на столько силъ, чтобы пуститься въ высокую область живописи и держался маленькихъ картинокъ. Въ начал девабря этого года, время когда парижскимъ буржуа періодически приходитъ въ голову шутовская мысль уввовчивать свой и безъ того громоздкій образъ, Пьеръ Грассу, вставъ рано, приготовилъ палитру, затопилъ печку, сълъ длинный сухарь съ молокомъ, и ждалъ, чтобы начать работу, пока окна оттаятъ и станутъ пропускать свтъ. День былъ сухой и ясный. Въ эту минуту, артистъ, завтракавшій съ тмъ покорнымъ и терпливымъ видомъ, который говоритъ о многомъ, услышалъ шаги человка, имвшаго на его жизнь то вліяніе, какое подобнаго рода люди имютъ почти на всхъ артистовъ, шаги Иліи Магуса, торговца картинами, ростовщика подъ залогъ картинъ. Дйствительно, Илія Магусъ вошелъ въ то мгновеніе, когда художникъ хотлъ приняться за работу въ своей необыкновенно чистой мастерской.
— Какъ поживаете, старый плутъ? — сказалъ живописецъ.
У Фужера былъ крестъ, Илія платилъ ему по двсти и по триста франковъ за картину, и онъ велъ себя съ нимъ совсмъ по-художнически.
— Торговля плоха,— отвчалъ Илія. — У всхъ у васъ теперь такія претензіи, чуть истратите на шесть су красокъ, сейчасъ требуете двсти франковъ за картину… Но вы честный малый! Вы любите во всемъ порядокъ, и я пришелъ предложить вамъ хорошее дло.
— Timeo Danaos etdona ferentes,— сказалъ Фужеръ.— Вы знаете по латыни?
— Нтъ.
— Ну, такъ это значитъ, что греки не предлагаютъ троянамъ хорошихъ длъ безъ выгоды для себя. Нкогда они говорили: ‘воэьмите моего коня!а A теперь мы говоримъ: ‘возьмите мою вещь…’ Чего же вы хотите Улиссъ-Илія-Магусъ?
Эти слова показываютъ на мру кротости и остроумія, съ которыми Фужеръ прибгалъ къ тому, что художники зовутъ школьничествомъ мастерскихъ.
— Я не говорю, что вы не нарисуете мн даромъ двухъ картинокъ.
— О, о!
— Я ихъ не требую, и предоставляю это на ваше благоусмотрніе. Вы честный артистъ.
— Въ чемъ дло?
— Ну, я сейчасъ вамъ приведу отца, мать и единственную дочь.
— Вс единственные!
— Пожалуй, да… и требуется написать ихъ портреты. Эти буржуа обожаютъ искусство и досел не отваживались войти ни въ одну мастерскую. За дочкой сто тысячъ франковъ приданаго. Вы можете ихъ отлично написать. Быть можетъ, для васъ они станутъ семейными портретами.
И старый деревянный нмецъ, слывшій за человка и называвшійся Иліей Магусомъ, разразился тутъ сухимъ смхомъ, ужаснувшимъ художника. Ему показалось, будто онъ слышитъ, какъ Мефистофель говоритъ о женитьб.
— За портреты заплатятъ по пятисотъ франковъ за штуку, право, можно написать мн три картинки.
— Конечно,— весело сказалъ Фужеръ.
— A если женитесь на дочк, то меня не забудете.
— Мн, жениться? — вскричалъ Пьеръ Грассу,— да я привыкъ спать одинъ, вставать рано и у меня все въ порядк.
— Сто тысячъ франковъ,— сказалъ Магусъ,— и двица нжная съ золотистыми тонами, точно настоящій Тиціанъ.
— A что это за люди?
— Бывшій торговецъ, теперь же любитель искусствъ, владлецъ дачи въ Вилль д’Авре, и отъ десяти до двнаддати тысячъ дохода.
— A чмъ торговалъ?
— Бутылками.
— Молчите, мн кажется я слышу какъ ржутъ пробки, и у меня зубы скрежещатъ.
— Приводить?
— Три портрета, я ихъ выставлю, и могу заняться портретной живописью… хорошо, приводите.
Старый Илія отправился за семьей Вервеллей. Чтобъ понять какое дйствіе возымло на живописца это предложеніе, и какое впечатлніе долженствовали произвести на него съеръ и дама Вервелли въ сопровожденіи единственной дочки, необходимо бросить взглядъ на предыдущую жизнь Пьера Грассу изъ Фужера.
Фужеръ изучалъ рисунокъ у Сервена, который въ академическомъ кружк считался великимъ рисовальщикомъ. Отъ него онъ перешелъ къ Шинне, чтобъ постигнуть тайну великолпнаго и сильнаго колорита, свойственнаго этому мастеру. И учитель, и ученики тамъ были скромны, и Пьеръ тамъ ничего не перенялъ. Оттуда Фужеръ перешелъ въ мастерскую Соммервье, чтобъ ознакомиться съ той частью искусства, которая зовется композиціей, но композиція оказалась въ нему немилостивой. Затмъ онъ пытался вырвать у Гранэ, Дешана тайну ихъ эффектовъ въ изображеніи домашнихъ сценъ. И у этихъ мастеровъ ему ничего не удалось похитить. Наконецъ Фужеръ окончилъ свое образованіе у Дюваль-Лакомю. Въ теченіе этого обученія и различныхъ преображеній, Фужеръ велъ себя скромно и тихо,— что давало поводъ въ насмшкамъ въ различныхъ мастерскихъ, гд онъ работалъ, но всюду онъ обезоруживалъ товарищейсвоей скромностью, терпніемъ и кротостью агнца. Профессора не питали никакого сочувствія къ этому честному малому, профессора любятъ юношей блестящихъ, умы эксцентрическіе, шутливые, запальчивые, или мрачные и глубоко-вдумчивые, которые говорятъ о будущемъ талант. Въ Фужер все возвщало посредственность. Его прозвище Фужеръ, тоже что у живописца въ піес Эглантина, было источникомъ тысячи оскорбленій, но въ силу обстоятельствъ онъ назвался по городу, гд увидлъ свтъ.
Грассу изъ Фужера походилъ на свое имя {Grassoulet, grassouillet — значитъ толстенькій.}. Толстенькій и средняго роста, съ поблекшимъ цвтомъ лица, онъ обладалъ карими глазами, черными волосами, носомъ въ вид трубы, довольно широкимъ ртомъ и длинными ушами. Его кроткій, страдальческій и покорный видъ не прибавлялъ почти ничего къ этимъ главнцмъ чертамъ его физіономіи, полной здоровья, но неподвижной. Этотъ молодой человкъ, рожденный ради того, чтобъ стать добродтельнымъ буржуа, пріхалъ съ родины съ цлью сдлаться прикащикомъ у торговца красками, но превратилъ самого себя въ живописца, единственно благодаря упрямству, которымъ отличаются бретонцы. Что онъ вынесъ, чмъ онъ только жилъ, пока былъ ученивомъ, знаетъ одинъ Богъ. Онъ вынесъ столько же, сколько выносятъ великіе люди, когда ихъ преслдуетъ бдность и за ними, какъ за дикимъ звремъ, гонится стая посредственностей и толпа честолюбцевъ, жаждущихъ мести. Какъ только Фужеръ почувствовалъ, что можетъ летать на собственныхъ врыльяхъ, онъ нанялъ мастерсвую въ улиц Мучениковъ, и сталъ прилежно работать. Онъ дебютировалъ въ 1819. Первая картина, которую онъ представилъ жюри для Луврской выставки, изображала деревенскую свадьбу, и была довольно жалкой копіей съ картины Греза. Картина не была принята. Узнавъ роковой приговоръ, онъ не впалъ въ ярость, его не одолли т припадки эпилептическаго самолюбія, которымъ предаются люди надменные, и которые порою оканчиваются посылкой вызова на дуэль директору или секретарю музея, или угрозами убійства. Фужеръ спокойно взялъ картину, завернулъ ее въ платокъ и понесъ въ мастерскую, давъ влятву, что сдлается великимъ живописцемъ. Онъ поставилъ картину на мольбертъ, и отправился къ своему бывшему учителю, человку громаднаго таланта, къ Шинне, художнику кроткому и терпливому, имвшему полный успхъ на послдней выставк, онъ просилъ его придти и разобрать его отвергнутое произведеніе. Великій живописецъ бросилъ все и отправился. Когда несчастный Фужеръ показалъ ему картину, Шинне, взглянувъ на нее, пожалъ руку Фужера.
— Ты славный малый, у тебя золотое сердце, и я не стану тебя обманывать. Слушай, ты достигъ всего, что общалъ ученикомъ. Когда такія вещи выходятъ изъ-подъ кисти, милый мой Фужеръ, то лучше пусть ужь краски лежатъ у Брюллона въ магазин и не зачмъ отнимать холстъ у другихъ. Вернись домой пораньше, наднь бумажный колпакъ и лягъ спать въ девять часовъ, а завтра въ десять отправляйся въ какую нибудь контору и попроси себ мста, и оставь искусство въ поко.
— Другъ мой,— сказалъ Фужеръ,— моя картина ужь подверглась осужденію, и я прошу отъ тебя не приговора, а объясненія причинъ.
— Ладно. Краски у тебя срыя и темныя, ты смотришь на натуру, точно сквозь крепъ, рисунокъ у тебя тяжелый, замазанный, твоя композиція — подражаніе Грезу, который искупалъ свои недостатки достоинствами, которыхъ у тебя нтъ.
Указывая подробно на недостатви картины, Шинне замтилъ на лиц Фужера выраженіе такого глубокаго огорченія, что пригласилъ его обдать и старался утшить.
На слдующій день съ семи часовъ утра, Фужеръ уже сидлъ за мольбертомъ и передлывалъ отвергнутую картину, онъ исправлялъ ее согласно увазаніямъ Шинне, клалъ боле живыя краски, переписывалъ фигуры. Почувствовавъ отвращеніе къ дальнйшей передлк, онъ снесъ картину къ Илі Магусу. У Иліи Магуса, помси голландца, бельгійца и фламандца, было три причины сдлаться тмъ, чмъ онъ сталъ: богачемъ и скупцомъ. Тогда онъ явился изъ Бордо въ Парижъ, сталъ барышничать картинами и поселился на бульвар Благовщенія. Фужеръ, разсчитывавшій жить своей кистью, неустрашимо питался хлбомъ и орхами, или хлбомъ и молокомъ, или хлбомъ и вишнями, или хлбомъ и сыромъ, смотря по времени года. Илія Магусъ, которому Пьеръ принесъ первую картину, долго прищурясь разсматривалъ ее и далъ за нее пятнадцать фракновъ.
— Съ пятнадцатью франками дохода въ годъ и съ тысячью франковъ расхода можно пойти быстро и далеко,— улыбаясь сказалъ Фужеръ.
Илія Магусъ сдлалъ движеніе, онъ кусалъ себ пальцы, раздумывая, что могъ бы пріобрсти картину за сто су. Въ теченіе нсколькихъ дней, всякое утро, Фужеръ отправлялся изъ улицы Мучениковъ, смшивался съ толпою на бульвар, черезъ улицу отъ лавки Магуса, и устремлялъ взоръ на свою картину, не привлекавшую къ себ взоровъ прохожихъ. Въ конц недли картина исчезла. Фужеръ перешелъ улицу и направился къ лавв торговца старинными вещами, притворяясь, будто гуляетъ безъ цли.
— Что-жь, продали картину?
— Вотъ она,— отвчалъ Магусъ,— я заказалъ раму, чтобъ имть возможностъ предложить ее человку, считающему себя знатокомъ въ живописи.
Фужеръ больше не смлъ показываться на бульвар, онъ принялся за новую картину, онъ сидлъ за ней два мсяца, питаясь какъ мышь и работая какъ каторжникъ.
Разъ вечеромъ онъ шелъ по бульвару, сами ноги роковымъ образомъ донесли его до лавки Магуса: его картины не было видно.
— Я продалъ вашу картину,— сказалъ торговецъ художнику.
— За сколько?
— Выручилъ свои съ небольшимъ барышомъ. Рисуйте-ка мн семейныя сцены изъ фламандской жизни, урокъ анатоміи, пейзажъ, и я стану покупать,— сказалъ Илія.
Фужеръ чуть не обнялъ Магуса, онъ смотрлъ на него какъ на отца. Онъ воротился домой съ радостью въ сердц, и такъ, великій Шинне ошибался! Въ огромномъ Париж нашлись сердца, которыя бились въ унисонъ съ Грассу, его талантъ былъ понятъ и оцненъ. Бдный малый въ двадцать семь лтъ былъ невиненъ какъ шестнадцатилтній мальчикъ. Другой художникъ, недоврчивый и суровый, замтилъ бы дьявольское выраженіе Иліи Магуса, онъ увидлъ бы, какъ у него тряслась борода, иронію его усовъ и подергиваніе плечъ, обнаруживпгія удовольствіе Вальтеръ-Скотовскаго жида, обдувшаго христіанина. Фужеръ прогуливался по бульварамъ въ такой радости, что его лицо получило гордое выраженіе. Онъ походилъ на гимназиста, повровительствующаго женщин. Онъ встртилъ Жозефа Бридо {См. ‘Погибшія мечтанія’.}, одного изъ своихъ товарищей, одного изъ эксцентрическихъ талантовъ, осужденныхъ на славу и несчастіе. Жозефъ Бридо, у котораго, по его словамъ, было нсколько су въ карман, повелъ Фужера въ Оперу. Фужеръ не видлъ балета, не слышалъ музыки,— онъ сочинялъ картины, онъ рисовалъ. Онъ простился съ Жозефомъ въ середин вечера, и побжалъ домой, чтобъ при ламп набросать эскизы, онъ придумалъ тридцать картинъ, напоминавшихь чужія, и почелъ себя за генія. На слдующій же день, онъ накупилъ красокъ, разнаго размра полотна, онъ накупилъ хлба, сыра, принесъ кружку воды, запасся дровами для печки, и затмъ принялся за работу, у него было нсколько моделей, и Магусъ ссудилъ его матеріями для драпировокъ. Посл двухмсячнаго заключенія, бретонецъ окончилъ четыре картины. Онъ снова обратился къ Шинне за совтомъ, присоединивъ въ нему Жозефа Бридо. Оба живописца увидли въ его картинахъ рабское подражаніе голландскимъ пейзажамъ, жанрамъ Метцу, а въ четвертой — копію съ ‘Урока Анатоміи’, Рембрандта.
— Все подражанія,— сказалъ Шинне.— Трудно Фужеру стать оригинальнымъ.
— Теб слдуетъ заняться чмъ нибудь другимъ, только не живописью,— сказалъ Бридо.
— Чмъ же? — спросилъ Фужеръ.
— Пустись въ литературу.
Фужеръ опустилъ голову, какъ овцы въ дождь. Затмъ, онъ снова потребовалъ совтовъ, снова получилъ ихъ, и прошелся по картинамъ раньше чмъ ихъ отнести къ Иліи. Илія заплатилъ за каждую по двадцати пяти франковъ. При такой цн Фужеръ ничего не пріобрталъ, но онъ не былъ въ убытк, принимая во вниманіе его умренность. Онъ предпринялъ нсколько прогулокъ, чтобъ узнать объ участи своихъ картинъ, и испыталъ странную галлюцинацію. На его такія гладенькія и чистенькія картины, жесткія, какъ натянутое полотно и блествшія какъ живопись на фарфор, точно наслъ туманъ, он стали похожи на старинныя картины. Иліи не было въ лавк, и Фужеръ не могъ добиться разъясненія сказаннаго явленія. Онъ подумалъ, что дурно разсмотрлъ ихъ. Живописецъ опять заслъ въ мастерской ради производства новыхъ старинныхъ картинъ. Посл семилтней усидчивой работы, Фужеръ достигъ того что сталъ сочинять и исполнять сносныя произведенія. Онъ работалъ не хуже другихъ второстепенныхъ художниковъ. Илія покупалъ и продавалъ картины бднаго бретонца, который съ великимъ трудомъ заработывалъ сотню луидоровъ въ годъ, и тратилъ не боле тысячи двухсотъ франновъ.
На выставк 1829, Леонъ де-Лора, Шинне и Бридо, каждый занималъ много мста, они стояли во глав художественнаго движенія, и прониклись жалостью къ упорству своего бднаго бывшаго товарища, они настояли, чтобъ картина Фужера была принята на выставку и помщена въ большомъ салон. Эта картина, весьма интересная по сюжету, напоминавшая Виньерона по чувству, а по исполленію первую манеру Дюбюфа, изображала молодого человка, которому въ тюрьм подбриваютъ волосы на затылк. Съ одной стороны священникъ, съ другой старуха и молодая женщина въ слезахъ. Приставъ читаетъ гербовую бумагу. На жалкомъ стол видно кушанье, до котораго никто не дотрогивался. Свтъ проходилъ сквозь ршетку высоко расположеннаго окна. Было чмъ привести въ трепетъ буржуа, и буржуа затрепетали. Фужеръ просто-напросто вдохновился прекрасной картиной Жерара Доу: онъ просто повернулъ группу Женщины, умирающей отъ въ водяной къ окну вмсто того, чтобы изобразить en face. Онъ замстилъ умирающую осужденнымъ: та-же блдность, тотъ же взглядъ, тоже обращеніе къ Богу. Вмсто фламандскаго врача онъ нарисовалъ холодную и офиціальную фигуру одтаго въ черное пристава, но подл молодой двушки Жерара Доу добавилъ старуху. Наконецъ во всей групп выдавалось жестоко добродушное лицо палача. Такого весьма искусно прикрытаго плагіата никто не замтилъ.
Въ каталог стояло:
540. Грассу изъ Фужера (Пьеръ). Наваринская улица, 2.
Приготовленіе къ казни шуана, осужденнагь на смерть въ 1809.
Хотя и посредственная, картина имла громадный успхъ, потому что напоминала дло Мортонскихъ поджитателей. Каждый день передъ картиной собиралась толпа, предъ ней остановился Карлъ X. Супруга старшаго брата короля, узнавъ о страдальческой жизни бретовца, пришла въ энтузіазмъ. Герцогъ Орлеанскій прицнивался къ картин. Духовенство доложило жен дофина, что сюжетъ полонъ прекрасныхъ мыслей, дйствительно отъ нея въ достаточной степени вяло религіознымъ духомъ. Монсеньеръ дофинъ пришелъ въ восторгъ отъ !!!!!ішли на полу,— грубая ошибка, потому что Фужеръ внизу стнъ нарисовалъ зеленоватыя пятна, указывавшія на сырость. Супруга старшаго брата короля купила картину за тысячу франковъ, дофинъ заказалъ для себя второй экземпляръ. Карлъ X пожаловалъ крестъ сыну крестьянина, который нкогда дрался за вороля въ 1799. Жозефъ Бридо, великій живописецъ, не имлъ еще ордена. Министръ внутреннихъ длъ заказалъ Фужеру дв картины для церкви. Эта выставка дала Фужеру состояніе, славу, будущность, жизнь. Изобртать что-либо значитъ желать сгорть на медленномъ огн, копировать значитъ жить.
Открывъ наконецъ-то золотоносную жилу, Грассу изъ Фужера отчасти осуществилъ эту жестокую истину, которой общество обязано тмъ, что позорнымъ посредственностямъ нын предоставляется избирать людей выдающихся во всхъ общественныхъ классахъ, но они естественно избираютъ самихъ себя и ведутъ ожесточенную борьбу противъ настоящихъ талантовъ. Избирательный принципъ, въ приложеніи ко всему, ложенъ, Франція когда-нибудь опомнится. Тмъ не мене, скромность, простота и удивленіе добраго и кроткаго Фужера заставили умолкнуть недовольство и зависть. Притомъ, за него были уже успвшіе Грассу, солидарные съ будущими Грассу. Нкоторые, удивляясь энергіи человка, котораго ничто не могло обезкуражить, вспоминали Доменикино, и говорили: ‘Въ искусствахъ надо поощрять волю. Грассу не укралъ своего усмпха, вдь онъ, бдняжка, усердно трудился десять лтъ!’ Это восклицаніе ‘бдняжка’ было на половину причиной тхъ пожеланій и поздравленій, которыя получалъ живописецъ. Жалость возвышаетъ столько же посредственностей, сколько зависть принижаетъ великихъ артистовъ. Газеты не скупились на критики, но кавалеръ Фужеръ переносилъ ихъ также, какъ совты друзей, съ ангельскимъ терпніемъ.
Получивъ около пятнадцати тысячъ франковъ, добытыхъ съ такимъ трудомъ, онъ меблировалъ свою квартиру и мастерскую въ Наваринской улиц, и написалъ тамъ картину, заказанную монсеньоромъ дофиномъ, и дв картины для церкви, по заказу министерства, къ условленному дню, съ точностью, приведшую въ отчаяніе кассу министерства, привыкшаго къ инымъ порядкамъ. Но подивитесь счастью аккуратныхъ людей! Опоздай Грассу, и ему, благодаря іюльской революціи, не заплатили бы. Тридцати семи лтъ отъ роду, Фужеръ приготовилъ для Иліи Магуса около двухсотъ. картинъ вполн неизвстныхъ, но при помощи которыхъ онъ достигъ до такой сносной манеры, до такой высота исполненія, которая заставляетъ художника пожимать плечами и которую такъ любитъ буржуазія.
Друзья любили Фужера за честность, за неизмнныя чувства, за полную готовность помочь и за великую врность, если они не чувствовали никакого уваженія къ его кисти, то любили человка, державшаго ее въ рукахъ.
— Какъ жаль, что Фужеръ предался пороку живописи!— говорили между собою его друзья.
Тмъ не мене Граосу давалъ превосходные совты подобно фельетонистамъ, неспособнымъ написать книгу, но знающимъ чмъ гршатъ книги, но между литературными критиками и критиками Фужеръ существовала разница: онъ. въ высокой степени чувствовалъ красоты, онъ признавалъ ихъ, и его совты отличались чувствомъ справедливости, которая заставляла признавать правильность его замчаній.
Съ іюльской революціи Фужеръ представлялъ на всякую выставку съ дюжину картинъ, изъ которыхъ жюри принимало четыре, или пять. Онъ жилъ съ самой строгой экономіей, и вся его прислуга состояла изъ ключницы. Вмсто развлеченій, онъ посщалъ друзей, ходилъ осматривать художественныя вещи, позволялъ себ небольшія поздки по Франціи, и мечталъ о томъ, чтобы отправиться въ Швейцарію и поискатъ тамъ вдохновенія. Этотъ негодный художникъ былъ превосходнымъ гражданиномъ, онъ ходилъ въ караулъ, являлся на парады, и съ чисто буржуазной аккуратностью платилъ за квартиру и състные припасы. Онъ вкъ прожилъ въ трудахъ и нужд, а потому ему некогда было любить. Онъ былъ до сихъ поръ холостякомъ и бднякомъ, и не мечталъ объ усложненіи своего столь простого существованія. Будучи не въ силахъ изобрсти средства для увеличенія своего состоянія, онъ каждую четверть года относмъ свои сбереженія и свой заработокъ нотаріусу Кордо. Нотаріусъ, когда у него скапливалось тысячу экю, принадлежащихъ. Грассу, помщалъ ихъ подъ первую завладную за поручительствомъ жены, если заемщисъ былъ женатъ, или за поручительствомъ продавца, если заемщикъ занималъ подъ покупаемое имніе. Нотаріусъ самъ получалъ проценты и присоединялъ ихъ въ частнымъ взносамъ Грассу. Художникъ ждалъ вожделеннаго мгновенія, когда его доходъ возростетъ до двухъ тысячъ франновъ, чтобы предоставить себ артистическое otium cum dignitate и приняться за картины,— о, за картины! но за настоящія картины! за картины вполн законченныя, чудо картины, такія что въ носъ бьютъ! Его будущность, его мечта о счастіи, высочайшее его желаніе,— знаете-ли въ чемъ они заключались? въ томъ, чтобы попасть въ Академію и носить офицерскую розетку почетнаго легіона! Сидть подл Шинне и Леона де-Лора, попасть въ Академію раньше Бридо! ходить съ ленточкой въ петличк! Какая мечта! Только посредственность уметъ подумать обо всемъ!
Услышавъ шумъ нсколькихъ шаговъ по лстниц, Фужеръ поправилъ тупей, застегнулъ бархатную бутылочно-зеленаго цвта куртку, и былъ не мало изумленъ, увидавъ лицо изъ тхъ, которыя въ мастерскихъ зовутся попросту дынями. Этотъ фруктъ сидлъ на тыкв, одтой въ голубое сукно и украшенной множествомъ издававшихъ звонъ брелоковъ. Дыня сопла какъ морская свинка, тыква двигалась на двухъ брюквахъ, неправильно именуемыхъ ногами. Настоящій живописецъ вытурилъ бы маленькаго торговца бутылками, и немедленно выпроводилъ бы его за двери, объявивъ, что не пишетъ овощей. Фужеръ безъ смха посмотрлъ на заказчика, ибо у г. Вервелля на рубашк красовался брилліантъ въ тысячу экю.
Фужеръ взглянулъ на Магуса, и сказалъ: Толстосумъ! употребляя словцо, бывшее въ то время въ ходу въ мастерскихъ.
Услышавъ это г. Вервелль сморщилъ брови. За буржуа тянулись другія овощи въ лиц его жены и дочери. Лицо жены было раздлано подъ красное дерево, она походила на стянутый по таліи кокосовый орхъ, на который насажена голова. Она вертласъ на ножкахъ, платье на ней было желтое съ черными полосами. Она гордо показывала митенки на пухлыхъ рукахь, въ род перчатокъ на вывскахъ. Перья съ похоронныхъ дрогъ перваго разряда развивались на нелпой шляпк. Кружева прикрывали плечи равно толстыя какъ спереди, такъ и сзади, отчего сферическая форма кокоса являлась во всемъ совершенств. Ноги, въ томъ род, который живописцы зовутъ гусиными, въ башмакахъ изъ лакированной кожи съ длинными гамашами. Какъ вошли ноги въ башмаки? — неизвстно.
Слдовала молодая спаржа, въ зеленомъ съ желтымъ плать, съ маленькой головкой, съ причесанными en bandeau волосами желто-морковнаго цвта, въ которые влюбился бы римлянинъ, у нея были тоненькія руки, веснушки на довольно блой кож, большіе наивные глаза съ блыми рсницами, чутошныя брови, шляпа изъ итальянской соломы, обшитая блымъ атласомъ, съ двумя изрядными атласными бантами, добродтельно красныя ручки и ножки, какъ у маменъки. Эти три существа оглядывали мастерскую со счастливымъ видомъ, свидтельствовавшимъ о ихъ почтительномъ энтузіазм къ искусствамъ.
— Вы будете насъ срисовывать? — спросилъ отецъ вызывающимъ тономъ.
— Точно такъ,— отвчалъ Грассу.
— Вервелль, у него крестъ,— шепнула жена мужу, когда художникъ отвернулся отъ нихъ.
— Да разв я заказалъ бы наши портреты живописцу безъ ордена? — сказалъ бывшій торговецъ пробками.
Илія Магусъ раскланялся съ семействомъ Вервеллей, и вышелъ, Грассу проводилъ его на лстницу.
— Только вы и могли выудить такихъ чучелъ.
— Сто тысячъ приданаго.
— Да, но за то и семья!
— Триста тысячъ въ будущемъ, домъ въ улиц Бушера и дача въ Вилль-д’Аврэ.
— Бушера, бутылка, пробочникъ, пробки,— сказалъ живописецъ.
— За то будете жить въ довольств до конца дней своихъ,— сказалъ Илія.
Эта мысль освтила голову Пьера Грассу, какъ утренній свтъ его чердавъ. Усаживая отца молодой двицы, онъ нашелъ, что у него славное лицо, и восхищался тмъ, что на немъ такъ много фіолетовыхъ тоновъ. Мать и дочка вертлись вокругъ живописца, восхищаясь всми его приготовленіями, онъ имъ казался богомъ. Это видимое обожаніе нравилось Фужеру, отъ золотого тельца падалъ на эту семью волшебный отблескъ.
— Вы должны заработывать бшеныя деньги? — сказала мать,— но вы вс и проживаете?
— Нтъ,— отвчалъ живописецъ,— я ихъ не проживаю, у меня нтъ средствъ на то, чтобъ жить въ свое удовольствіе. Мой нотаріусъ помщаетъ мои деньги, онъ ими завдуетъ, передавъ ему деньги, я уже о нихъ не забочусь.
— A мн говорили,— вскричалъ Вервелль,— будто живописцы — дырявые горшки.
— A кто вашъ нотаріусъ, если не секретъ? — спросила г-жа Вервелль.
— Отличный, славный малый, Кардо.
— Э, э! вотъ такъ штука! Кардо и нашь нотаріусъ,— сказалъ Вервелль.
— Не шевелитесь, — сказалъ живописецъ.
— Сиди же смирно, Антиноръ,— сказала жена,— ты мшаешъ художнику, а еслибъ ты видлъ, какъ онъ работаетъ, ты понялъ бы…
— Боже мой! Отчего вы меня не учили искусству?— сказала двица Вервелль своимъ родителямъ.
— Виржини,— вскричала мать,— молодой двушк не прилично учиться нкоторымъ вещамъ. Когда ты выйдешь замужъ… ну!… а пока, потерпи.
Въ этотъ первый сеансъ семья Вервеллей почти сблизилась съ честнымъ художникомъ. Они условились, что явятся черезъ два дня. Выходя, отецъ и мать велли Виржини идти впередъ, но не взирая на разстояніе, она услышала слдующія слова, которыя не могли не возбудить ея любопытства:
— Съ орденомъ… тридцать семь лтъ… у него есть заказы, деньги онъ помщаетъ у нашего нотаріуса… Спросить Кардо… Гм! называться m-me де-Фужеръ!.. онъ человкъ, повидимому, не дурной… Ты мн скажешь: за купца? Но выдавъ дочь за купца, пока онъ не оставилъ длъ, еще нельзя сказать, что съ ней станется! Между тмъ какъ бережливый художникъ… притомъ, мы любимъ искусства… Словомъ!..
Въ то время, какъ семья Вервеллей разбирала Пьера. Грассу, онъ самъ разбиралъ семью Вервеллей. Онъ былъ не въ силахъ сидть спокойно въ мастерской, онъ пошелъ погулять по бульвару, онъ разсматривалъ рыженькихъ, которыя попадались на встрчу! Онъ предавался самымъ страннымъ размышленіямъ: золото самый лучшій металъ, желтый цвтъ — цвтъ золота, римляне любили рыжихъ, и онъ станетъ римляниномъ и т. д. Притомъ, черезъ два года посл женитьбы, кто заботится о цвт волосъ своей жены? Красота пропадаетъ… но безобразіе остается! Деньги половина счастья. Вечеромъ, ложась спать, живописецъ уже считалъ Виржини Вервелль хорошенькой.
Когда, въ день второго сеанса, вошли трое Вервеллей, артистъ встртилъ ихъ любезной улыбкой. Негодный! онъ побрился, надлъ чистое блье, онъ мило причесался, онъ надлъ панталоны въ лицу и красныя туфли la poulaine. Семейство отвчало на его улыбку такой же лестной улыбкой. Виржини покраснла пуще своихъ волосъ, опустила глаза и, отвернувпгась, начала разсматривать этюды. Пьеръ Грассу нашелъ ея кривлянья восхитительными. Виржина была граціозна, она по счастью не походила ни на отца, ни мать, на кого же она походила?
— А, понимаю! — говорилъ онъ про себя,— мамаша любовалась на красиваго прикащика.
Во время сеанса, семья и художникъ слегка поспорили, и у живописца хватило смлости найти, что отецъ Вервелль остроуменъ. Эта лесть заставила всю семью скорымъ шагомъ проникнуть въ сердце артиста, онъ подарилъ рисунокъ Виржини и эскизъ матери.
— За даромъ?— спросили он.
Пьеръ Грассу не могъ воздержаться отъ улыбки.
— Не слдуетъ такъ дарить картинъ: он денегъ стоютъ,— сказалъ ему Вервелль.
На третьемъ сеанс, отецъ Вервелль заговорилъ о прекрасной картинной галере у себя на дач, въ Виль-д’Аврэ: тамъ есть Рубенсъ, Жераръ Доу, Мьерисъ, Тербургъ, Рембрантъ, Поль Поттеръ, одна картина Тиціана и т. д.
— Г. Вервелль надлалъ глупостей,— хвастливо сказала г-жа Вервелль,— онъ накупилъ картинъ на сто тысячъ.
— Люблю искусство,— отозвался бывшій торговецъ бутылками.
Когда былъ начатъ портретъ г-жи Вервелль, портретъ ея мужа былъ почти конченъ, и восторгамъ семьи не было предла. Нотаріусъ отозвался о живописц съ величайшей хвалой. Пьеръ Грассу, по его словамъ, былъ честнйшій малый на свт, одинъ изъ самыхъ порядочныхъ артистовъ, вдобавокъ онъ скопилъ тридцать шесть тысячъ франковъ, время нужды для него миновало, онъ получаетъ ежегодно десять тысячъ франковъ, онъ не проживаетъ процентовъ, словомъ, его жена не можетъ быть несчастна. Послдняя фраза сильно накренила всы. Друзья Вервеллей только и слышали, что про славнаго живописца Фужера. Въ тотъ день, какъ Фужеръ началъ портретъ Виржини, онъ былъ уже in petto зятекъ Вервеллей. Вс трое процвтали въ мастерской, которую привыкли считать одной изъ своихъ резиденцій, это чистое, прибранное, милое артистическое помщеніе имло для нихъ невыразимую привлекательность. Abyssus abyssum, буржуа притягиваеть буржуа.
Съ концу сеанса, лстница затряслась, и Жозефъ Бридо съ шумомъ отворилъ дверь, онъ влетлъ какъ буря, волосы у него разввались, показалась большая растерзанная фигура, повсюду, какъ молнія, блеснулъ онъ глазами и обойдя мастерскую, шумно подошелъ къ Грассу, подбирая сюртукъ на живот, и стараясь, хотя и тщетно, застегнуть его, потому что пуговица отлетла.
— Дрова дороги,— сказалъ онъ Грассу.
— А!
— За мной гонятся англичане… Стой, ты пишешь этихъ?..
— Да замолчи же.
— Твоя правда.
Семейство Вервеллей было въ высшей степени смущено этимъ страннымъ видніемъ, и лица у нихъ, обыкновенно красныя, стали вишнево-красными.
— Это выгодно! — сказалъ Жозефъ.— A не отыщется-ли у тебя не нужныхъ бумажекъ?
— Много надо?
— Билетъ въ пятьсотъ… За мной одинъ изъ этихъ негоціантовъ бульдожьей породы, которые, какъ вцпятся, такъ не отпустятъ, пока не вырвутъ куска. И порода же!
— Я напишу сейчасъ записку къ нотаріусу.
— A у тебя есть нотаріусъ?
— Да.
— Въ такомъ случа я понимаю, почему ты до сихъ поръ рисуешь щеки розовыми тонами, превосходными для парикмахерскихъ вывсокъ.
Грассу невольно покраснлъ: позировала Виржини.
— Бери натуру, какока она есть! — продолжалъ великій художникъ.— У двицы рыжіе волосы. Чтожь, разв это смертный грхъ? Въ живописи все великолпно. Положи на палитру киновари, напиши потеплй щеки, сдлай на нихъ коричневыя крапинки, жизни поддай! Иль ты хочешь быть умнй натуры?
— Возьми-ка,— сказалъ Фужеръ,— поработай, пока я напишу записку.
Вервелль докатился до стола и наклонился надъ ухомъ Грассу.
— Да этотъ мужланъ напортитъ,— сказалъ купецъ.
— Еслибъ онъ писалъ портретъ вашей Виржини, то вышло бы въ тысячу разъ лучше моего,— съ негодованіемъ отвчалъ Грассу.
Услышавъ это, буржуа потихоньку отступилъ съ своей жен, изумленной вторженіемъ дикаго звря и нсколько испугавшейся, что онъ принялся за портретъ ея дочери.
— Слушай, слдуй этимъ указаніямъ,— сказалъ Бридо, отдавая палитру и беря записку.— Я тебя не благодарю, теперь я могу воротиться въ замокъ д’Артеза, гд я росписываю столовую, а Леонъ де-Лора длаетъ надъ дверьми чудныя вещи. Прізжай посмотрть.
И онъ ушелъ не кланяясь: слишкомъ ужь наглядлся онъ на Виржини.
— Кто это такой? — спросила г-жа Вервелль.
— Великій художникъ,— отвчалъ Грассу.
Небольшое молчаніе.
— Уврены-ли вы, что онъ не принесъ несчастія моему портрету? — сказала Виржини,— онъ такъ напугалъ меня.
— Онъ принесъ только пользу,— отвчалъ Грассу.
— Если онъ великій художникъ, то по моему лучше великіе художники, которые похожи на васъ.
— Ахъ, maman, г. Грассу еще боле великій художникъ, онъ меня напишетъ всю,— замтила Виржини.
Повадки генія взбудоражили этихъ привыкшихъ въ порядку буржуа.
Наступало то время осени, которое такъ мило зовутъ лтомъ св. Мартына {Соотвтствуетъ нашему бабьему лту.}. Съ робостью неофита предъ лицомъ геніальнаго человка, Вервелль отважился пригласить Грассу пріхать въ нимъ на дачу въ будущее восвресенье: онъ зналъ, какъ мало привлекательна буржуазная семья для художника.
— Ну, вы, художники! — говорилъ онъ,— вамъ требуются волненія, великолпныя зрлища и умные люди, но у насъ будутъ хорошія вина, и при томъ, я разсчитываю, что моя галерея вознаградитъ васъ за скуку, какую артистъ, какъ вы, можетъ испытывать въ купеческой сред.
Это идолопоклонство чрезвычайно польстило самолюбію бднаго Пьера Грассу, столъ мало привыкшему къ подобнымъ любезностямъ. Этотъ честный артистъ, эта позорная посредственность, это золотое сердце, эта примрная жизнь, этотъ глупый рисовальщикъ, этотъ добрый малый, украшенный королевскимъ орденомъ почетнаго легіона, отправился въ походъ, чтобы насладиться послдними хорошими днями въ году, въ Виль-д’Авре. Живописецъ скромно похалъ въ общественной карет, и не могъ не залюбоваться на красивую дачу купца, расположенную посреди парка въ пять десятинъ, на холм, въ самомъ красивомъ мст. Жениться на Виржини значило сдлаться со временемъ владльцемъ этой дачи! Вервелли встртили его съ восторгомъ, радостью, добродушіемъ, съ откровенной буржуазной глупостью, которые смутили его. То былъ день его торжества. Жениха повели гулять по усыпаннымъ пескомъ алеямъ, которыя были, какъ подобаетъ, вычищены для прізда великаго человка. Даже у деревьевъ былъ какой-то причесанный видъ, трава была скошена. Въ чистомъ деревенскомъ воздух слышался безконечно возбуждающій запахъ кухни. Вс въ дом говорили: ‘У насъ сегодня великій художникъ!’ Бдняжка Вервелль точно яблоко катался по саду, дочка извивалась точно угорь, а мамаша слдовала за ними благородной и важной походкой. Вс трое не отходили отъ Пьера Грассу въ теченіе семи часовъ. Посл обда, котораго длина не уступала его великолпію, г. и г-жа Вервелль прибгли къ главному театральному эффекту, въ открытію галереи, освщенной лампами съ разсчитаннымъ эффектомъ. Трое сосдей, бывшихъ торговцевъ, дядя съ наслдствомъ, приглашенные ради чествованія великаго артиста, старая двица Вервелль и гости прослдовали за Грассу въ галерею, любопытствуя узнать его мнніе о колекціи маленькаго Вервелля, который уничтожалъ ихъ баснословной стоимостью картинъ. Торговецъ бутылками, повидимому, вздумалъ соперничать съ королемъ Луи-Филиппомъ и Версальскими галереями. Картины, въ великолпныхъ рамахъ, были снабжены золотыми ярлычками, гд черными буквами стояло:
Пляска фавновъ и нимфъ.
Внутренность анатомическаго театра. Докторъ Тромпъ читаетъ лекцію ученикамъ.
Было всего полтораста картинъ, покрытыхъ лакомъ, обметенныхъ вничкомъ, нкоторыя были задернуты зелеными занавсками, которыхъ не отдвигали въ присутствіи двицъ.
Артистъ стоялъ съ опущенными руками, съ открытымъ ртомъ, будучи не въ силахъ произнести ни слова, въ этой галере онъ увидалъ половину своихъ картинъ, онъ былъ Рубенсомъ, Поль Паттеромъ, Міерисомъ, Метцу, Жераромъ Доу! Онъ одинъ былъ двумя десятвами великихъ мастеровъ.
— Что съ вами? — вы поблднли!
— Дочь, стаканъ воды! — вскричала мать Вервелль.
Живописецъ взялся за пуговицу фрака отца Вервелля, и отвелъ его въ сторону подъ предлогомъ разсмотрть Мурилло. Испанскія картины были тогда въ мод.
— Вы купили картины у Иліи Магуса?
— Да, все оригиналы.
— Между нами, сколько вы заплатили за т, на которыя я укажу вамъ?
Они вдвоемъ обошли галерею. Гости были изумлены, съ какимъ серьезнымъ видомъ художникъ въ сопровожденіи хозяина продолжалъ осмотръ образцовыхъ произведеній.
— Три тысячи франковъ! — тихо сказалъ Вервелль, дойдя до послдней картины,— а говорю, что сорокъ.
— Сорокъ тысячъ франковъ за Тиціана? — громко сказалъ художникъ,— да это задаромъ!
— Говорю же вамъ, что у меня на сто тысячъ экю картинъ! — вскричалъ Вервелль.
— Я написалъ вс эти картины,— сказалъ ему на ухо Пьеръ Грассу,— и за вс вмст не получилъ и десяти тысячъ франковъ…
— Доважите мн это,— сказалъ торговецъ бутылками,— и я удвою приданое моей дочери, потому что въ такомъ случа вы — Рубенсъ, Рембрандтъ, Тербургъ, Тиціанъ.
— A Магусъ отличный торговецъ картинами! — сказалъ живописецъ, понявъ старинный видъ своихъ картинъ и пользу сюжетовъ, которые заказывалъ ему торговецъ старинными вещами.
Г. де-Фужеръ,— ибо вся семья настойчиво звала такъ Пьера Грассу,— не только нисколько не потерялъ въ уваженіи своего поклонника, но напротивъ возросъ настолько, что даромъ написалъ семейные портреты и, понятно, поднесъ ихъ своему тестю, тещ и жен.
Теперь безъ Пьера Грассу не обходится ни одной выставки и въ буржуазномъ мір онъ считается хорошимъ портретистомъ. Онъ заработываетъ двнадцать тысячъ франновъ въ годъ, и портитъ полотна на пятьсотъ франковъ. За женой онъ взялъ въ приданое шесть тысячъ франковъ дохода, и живетъ съ тестемъ и тещей. Вервелли и Грассу живутъ въ полномъ согласіи, держатъ карету и счастливйшіе люди на свт. Пьеръ Грассу не выходитъ изъ буржуазной среды, гд почитается однимъ изъ величайшихъ художниковъ въ мір. Между Тронной заставой и улицей Храма не пишется ни одного семейнаго потрета иначе, какъ у великаго художника и за каждый платится не мене пятисотъ франковъ. Гланная причина, почему буржуа держатся этого художника, слдующая: ‘Говорите что хотите, а онъ каждый годъ помщаетъ двадцать тысячъ у нотаріуса’. Въ виду того, что Грассу показалъ себя съ хорошей стороны въ возмущеніи 12-го мая, ему пожалованъ офицерскій крестъ почетнаго легіона. Онъ командиръ батальона національной гвардіи. Версальскій музей не могъ не заказать такому примрному гражданину батальной картины, и Грассу ходилъ по всему Парижу съ цлью встртить бывшихъ товарищей и сказать имъ небрежнымъ тономъ: ‘А король заказалъ мн батальную картину!’
Г-жа де-Фужеръ обожаетъ своего мужа, у нихъ двое дтей. Этотъ живописецъ, добрый мужъ и добрый супругъ, не можетъ однако отогнать отъ себя роковой мысли: художники надъ нимъ смются, его имя — презрительное прозвище въ мастерскихъ, въ фельетонахъ молчатъ о его произведеніяхъ. Но онъ все работаетъ, и стремится въ академію, и попадетъ туда. Затмъ месть бушуетъ въ его сердц! Онъ скупаетъ у знаменитыхъ художниковъ картины, когда они въ тсныхъ обстоятельствахъ, и замняетъ мазанья въ галере Виль-д’Авре истинно прекрасными произведеніями, только не своими.
Существуютъ посредственности боле несносныя и злыя чмъ Пьеръ Грассу, который вдобавокъ тайный благотворителъ и человкъ въ высшей степени обязательный.
Парижъ. Декабрь 1839.