Пед<агогические> письма (Бар. Ф. А. К.)
Пед(агогические) письма (Бар. Ф. А. К.), Одоевский Владимир Федорович, Год: 1869
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Одоевский В. Ф. Записки для моего праправнука. Повести. Статьи. Письма. Критика и воспоминания современников. Московские адреса / Сост., вступ. ст. и примеч. В. И. Сахарова. — М., Русскiй мiръ, 2006. С. 369—371.
OCR: http://imwerden.de, 2007
Я обещал передать Вам на бумаге все, что мне виделось и дума-лось более двадцати пяти лет о предмете, который и теоретически, и практически занимает меня. Принимаясь за перо, вижу, что это из-ложение для меня гораздо труднее, нежели как казалось.
Думая про себя, — мы города берем, множество вопросов проскользают в нашем мышлении в качестве легких и маловажных. Лишь с пером в руке мы замечаем, сколько пробелов еще остается в нашей массе наблюдений, наведений и других продуктов нашего мышле-ния.
Мы похожи на того героя северных саг, которому предлагают под-нять небольшой камень. Кажется, ничего нет легче, но — этот ка-мень тяжелеет с каждой минутой поднятия, и не мудрено — этот ка-мень — вся земля. Предлагают герою выпить ковш воды, но — этот ковш делается бесконечным, он — все море.
Таковы все метафизические задачи, и особенно той части мета-физики, которая называется педагогией.
Простолюдин, обманутый физическою слабостию и мнимою неразумностию ребенка, считает за ничто приняться учить его. Не луч-ше этого простолюдина и многие, весьма многие, педагоги, коих не называю. Они смотрят на свое дело с высоты некоторых заветных метафизико-нравственных сентенций и на них основывают прекрас-нейшие теории воспитания, в которых лишь один недостаток — если их привести к одному знаменателю, то выговорится следующая пус-топорожняя фраза: ‘Делай хорошо, а не худо, и будет хорошо’.
Этими господами забываются лишь два незначительных словца: что и как.
К счастию, в педагогии, как в медицине, если не существует совершенно удовлетворительной теории, то существуют весьма удов-летворительные практики. Это странное явление объясняется, по крайней мере, в отношении к педагогии, тем, что умного, добросо-вестного Воспитателя — учит сам ученик. Воспитатель забывает о своих теориях, побежденный находящимся пред ним фактом.
К сожалению, таких фактов еще собрано мало. Их берегут про себя. Но вышла ли бы физика и химия из схоластических пеленок, если бы эти науки не окрепли в живительной атмосфере фактов не-поддельных, неподкупных?
Факты же педагогические несравненно сложнее явлений чисто физических или химических.
В вопросы педагогические входят все науки: и психология во всех ее видах и степенях, и история со всеми ее недоумениями, и физиоло-гия со всеми ее еще не разгаданными задачами, и теория обществен-ного устройства со всеми ее недомолвками. Не говорю о науках чисто технических, где также есть пробелы своего рода. А между тем, не-смотря на всю шаткость этих подпорок, педагогия еще не вышла из того периода чванства, чрез который прошли все науки.
Было время, когда метафизика бралась разрешать все вопросы без исключения, медицина верила в универсальное лекарство, астро-номия — в символическое значение звезд, химия — в квинтэссенцию. Так <и> педагогия — даже в новейшее время <она> берется за обя-занность: почти сотворить человека.
Это совсем не шутка, вы найдете эту претензию в большей части иезуитских книг о воспитании, где говорится о необходимости и воз-можности внушать то и другое детям, образовать из них по рецепту: сочинителя, музыканта, живописца и прочего тому подобного доб-родетельного гражданина, где человек сравнивается с нежным дере-вом, которое можно обрезывать, привязывать и прочее тому подоб-ное. Все эти pia desideria [благие намерения (лат.).] были бы прекрасны, как, например, же-лание, чтобы все люди походили на Аполлона Бельведерского, но, к сожалению, <они> также не исполнимы.
Теоретики этого рода или должны изумляться при виде, напри-мер, странного явления, известного под названием: ‘ученый дурак’, или при виде человека, получившего так называемое прекраснейшее воспитание и сделавшегося отъявленным негодяем, человека, кото-рому внушены были с малолетства чистейшие правила нравственнос-ти и из которого образовался человек самый коварный и лукавый, и годный только на зло, или они должны изумляться, каким образом Вольтер вышел из езуитской школы, Ломоносов — из рыбачьей лод-ки, Уатс — из плена семейного круга, где его считали ни на что не годным.
Этого рода факты, которых скрыть нельзя, да и не следует, и которых педагогия по сю пору объяснить не может, были приняты с восторгом ее врагами. Отсюда — толки о вреде просвещения вооб-ще, об опасности для общественного блага от распространения школ, о беде от физических занятий, как утверждал знаменитый граф Иосиф де Местр, о беде от университетов, как утверждал господин Стурдза. Наконец, даже толки о вреде грамотности, чего печальные примеры мы видели недавно и у нас, и еще со стороны людей, от которых всего меньше было <можно> ожидать подобной — извините — дребе-дени.
Дело, кажется, в том, что не пора ли педагогии сделаться поскромнее, не возлагать на чужие знамена того, чего она сама снести не может, и с схоластической высоты спуститься на ту дорогу, на ко-торой математика вообще, астрономия, физика и химия — словом, вся семья положительных знаний, эта зиждительница градов и ве-сей, достигла результатов, действительно изменивших весь мир че-ловеческий. Словом, идти путем наблюдений, навстречу фактам, не презирая и не отрицая <ни> одного, но подвергая каждый иссле-дованию как порознь, так и в совокупности, не спешить составлени-ем рецептов и — во имя истины — не пугаться ни одного из них, хотя бы он ниспровергал самые так называемые драгоценные наши убеждения, желания, стремления. И главное — не увлекаться ни-каким празднословием или фантасмагориями, которыми так тешит-ся лень человека.
Теории Птолемеевой тверди, Сталевского флогистона, Бровнова возбуждения были так увлекательно ясны, так сподручны, так утешительны, но они пали одна за другою пред необоримою силою науки, завещав ей лишь несколько положительных наблюдений, уце-левших после упорной битвы.
Так и педагогия должна, наконец, подобно своим старшим сест-рам, иметь довольно бодрости, чтобы иногда выговорить великое, спасительное слово: ‘еще не знаю‘…
Примечания
Пед<агогические> письма (Бар. Ф. А. К.)
Впервые напечатано: Река времен. Книга истории и культуры. М., 1995. Кн. III. Возможный адресат — барон Федор Андреевич Корф (1808—1839).
Уатс — Уатт Джеймс (1736—1819) — английский инженер, изобретатель паровой машины.
Местр Жозеф Мари (1753—1821) — французский философ, посол сар-динского короля в России. Блестящий публицист, сторонник иезуитов, в молодости масон, Местр оказал большое влияние на духовную жизнь Алек-сандровской эпохи просвещенного мистицизма. Одоевский именовал об-разованность посла поверхностной, а оригинальные идеи его — парадокса-ми и софизмами, порой безнравственными. Наряду с Мальтусом и Гоббсом, он считал Местра пророком мирового пессимизма.
Стурдза Александр Скарлатович (1791—1854) — дипломат, консерва-тивный публицист.
…со стороны людей… — имеются в виду О. И. Сенковский и другие журналисты.
Сталь Георг (1660—1734) — немецкий врач и химик, автор химической теории, объясняющей реакцию окисления наличием опреде-ленной субстанции — флогистона и впоследствии признанной неверной.
Броун Джон (1735—1788) — английский врач, считавший, что жизнь — следствие возбудимости организма.