Патриарх Гермоген, Навроцкий Александр Александрович, Год: 1881
Время на прочтение: 5 минут(ы)
ПАТРІАРХЪ ГЕРМОГЕНЪ.
То были ужасные, грозные годы
Для русской несчастной земли,
Когда, какъ громбвыя тучи, невзгоды
Свинцомъ ей на грудь налегли.
Земля расшаталась, порвалися узы,
Скрплявшія съ властью народъ,
Погибли отъ Грознаго древніе роды
И ихъ замнилъ всякій сбродъ
Холоповъ кабальныхъ, безъ правды, безъ чести,
Забывшихъ и совсть, и стыдъ,
И жившихъ плодами коварства и лести,
И мнившихъ: счастливъ, коли сытъ.
Борисъ Годуновъ, самозванецъ Димитрій,
И Шуйскій, и Тушинскій воръ,
Смняли другъ друга, какъ Божія кара,
Какъ грозный судьбы приговоръ.
Повсюду, какъ волки, бродили поляки,
Какъ рой саранчи казаки
Носились по селамъ, и жгли, и терзали
Несчастную Русь ихъ полки.
И много своихъ въ т года измнило
И, радуясь общей бд,
Лишь рыбу ловить для поганой корысти
Старалися въ мутной вод.
Но все же и въ эти ужасные годы
Въ конецъ не повинулъ насъ Богъ,
И грозно карая за грхъ и неправду,
Собраться земл онъ помогъ.
Поднялися въ Нижнемъ, Козьма Сухорукій,
Бднякъ, ремесломъ говядарь,
Должно быть потомокъ сыновъ Новограда,
Припомнилъ, какъ длывалъ встарь
Свободный народъ, когда дло касалось
Защиты родныхъ очаговъ,
Когда приближались союзныя рати
Исконныхъ и храбрыхъ враговъ.
Кавъ вдругъ создавалася мощная сила,
Коль вче ршало возстать
Во славу великой, премудрой Софіи
И родину всмъ защищать.
Припомнило Минина сердце былое
И кликнулъ могучій онъ кличъ,
И сильной, простой, задушевною рчью
Съумлъ своей цли достичь.
Нашлися и деньги, и люди, съумли
Себ воеводу избрать,
И двинулась къ бдной Москв полоненной
Великая русская рать.
Стеклись на подмогу другіе, съ Заруцкимъ
Не мало пришло казаковъ,
Привелъ и свою боевую дружину
Рязанецъ Прокопъ Ляпуновъ.
Москву, словно туча, они обложили
И бились съ врагами земли,
И много и ихъ, и своихъ положили,
Но всхъ одолть не могли.
Поляки, какъ львы, защищались задорно
И крпко въ Кремл заперлись,
И тамъ продолжали держаться упорно
И биться на смерть поклялись.
Онн не боялись бояръ, ни казаковъ,
Все это продажный народъ,
Все это корысти послушное стадо
Изъ хищныхъ и алчныхъ породъ.
Ихъ можно купить, вдь они признавали
Царемъ, кто захватывалъ власть,
А посл охотно ему измняли
И родину грабили всласть.
Страшила поляковъ лишь земская сила.
Страшилъ ихъ тотъ русскій народъ,
Который лишь гнулся, но все не ломился
Отъ страшныхъ и долгихъ невзгодъ,
Который, ни правъ, ни законовъ не зная,
Татарскую свергнувъ напасть,
Трудился незримо, Москв помогая
Упрочить единую власть.
Народъ ужъ не врилъ князьямъ и боярамъ,
Но врили вс въ одного,
Кто въ тяжкіе годы лихаго безправья
Не тшилъ себя самого,
Служилъ не корысти, служилъ государству
И крпко стоялъ за своихъ,
И въ сдлку съ врагомъ не вступалъ, и дарами
Не льстился коварными ихъ,
И слалъ вдохновенныя всюду посланья,
Чтобъ вс поголовно легли,
Но только-бъ латинца избрать не посмли
Царемъ православной земли.
И знали поляки, что вс ихъ посулы,
И льготы, и сила, и власть,
Останутся втун, что ими не сманишь
Всю Русь, что грозитъ имъ напасть,
Пока не удастся сломить Гермогена
И волю монаха склонить,
Хотя бы надеждой спастися отъ плна,
Отчизн своей измнить.
Но праведный старецъ, какъ Божій подвижникъ,
Какъ сынъ православной земли,
Былъ твердъ неизмнно, и сладкія рчи
Его искусить не могли.
И ляхи ршили святаго владыку
Еще разъ съ угрозой просить,
А если откажетъ, голодною смертью
Въ темниц его уморить.
Ужъ третія сутки владыку держали
Прикованнымъ цпью, во тьм,
И пищи ему никакой не давали.
И жаждой томили въ тюрьм.
Но доблестный старецъ, себя забывая,
Страданья свои отженя,
Молился и ждалъ, какъ предвстника рая,
Послдняго смертнаго дня.
На утро пришли, застучали запоры,
Дробясь засверкали огни,
Вошли палачи — и зловщіе взоры
Вперили на старца они.
За ними на блюд и въ мис узорной
Какія-то явства внесли,
И сняли съ нихъ крыши, покрытыя паромъ,
И близко къ нему поднесли.
— ‘Послушай, старикъ, не упрямся, смирися,
Взгляни ты на этотъ обдъ,
Такимъ ты давно не упитывалъ чрева
Въ годину неволи и бдъ.
Вдохни — какъ пріятно, попробуй — какъ вкусно,
Оставимъ его мы теб,
А ты подпиши только эту бумагу
И шь на здоровье себ.
Пора положить, къ обоюдному миру,
Конецъ этой тяжкой борьб,
Смирись! Объяви своему ты народу,
Чтобъ онъ покорился судьб,
Чтобъ онъ государемъ призналъ Владислава,
Что ты признаешь его самъ,
И, вмст съ другими, посломъ сановитымъ,
За нимъ отправляйся ты къ намъ’.
Но старецъ былъ твердъ и напрасно поляки
Надялись этимъ путемъ
Сломить его силу, смирить непокорность
И встртить союзника въ немъ.
— ‘Молчи, отвчалъ онъ,— неужли ты думалъ,
Что я, какъ Исавъ, за обдъ,
За эту земную, ничтожную пищу,
Ршуся служить вамъ. О, нтъ!
Сулите мн царства, сулите мн страны,
Сулите вс блага земли,
Давайте весь міръ, и тогда бы, безумцы,
Меня вы смутить не могли!
Кичитесь, злоди! Недолго придется
Въ Москв вамъ теперь пировать!
По вол Господней, ужъ скоро прольется
Святая надъ ней благодать.
Смететъ васъ, какъ втеръ мететъ паутину,
Какъ соръ она выброситъ васъ,
Найдутся, поврьте, въ лихую годину
Избранники Бога у насъ.
Пируйте, бснуйтесь себ на погибель,
Кощунствуйте въ храмахъ святыхъ,
Безславную, злую и страшную гибель
Готовитъ Господь вамъ за нихъ!..’
— ‘Довольно болтать! Ишь тебя разобрало!
Опомнись, проклятый старикъ!
Неужели пиромъ тебя не пробрало
И онъ въ твою пасть не проникъ?
Должно быть, что нтъ! Такъ оставимте яства,
Пускай передъ нимъ постоятъ,
Пускай передъ носомъ его подымятся
И вдоволь его потомятъ,
Пусть ноздри его этотъ паръ пощекочетъ,
Тогда, въ непосильной борьб,
Авось, наконецъ, онъ отвдать захочетъ
И самъ позоветъ насъ къ себ’.
Ушли, но оставили мису съ ухою
И рыбу, и хлбъ, и вино,
И многія яства, воторыхъ владыка
Въ тюрьм не видалъ ужъ давно.
Но въ тл больномъ, изможденномъ владыки
Былъ доблестный духъ, не могли
Заставить его, для спасенія жизни,
Прельститься дарами земли.
Что день, то все новыя яства мняли,
Все ближе ихъ ставя къ нему,
И даже скоромью уста оскверняли,
И все говорили ему,
Чтобъ онъ покорился, заставя примромъ
Съ собой покориться народъ,
Что иначе онъ неминуемо скоро
Голодною смертью умретъ.
Молчалъ Гермогенъ, со смиреньемъ сносилъ онъ
Пору испытаній и бдъ,
На вс ихъ посулы, на вс ихъ глумленья,
Ни слова не молвилъ въ отвтъ.
Но дни проходили и властное время
Свое понемногу взяло,
И жажды, и голода тяжкое бремя