Одному из знакомых моих надобно было остричься: я проводил его к лучшему парижскому парикмахеру, который принял нас в прекрасной маленькой галерее, украшенной множеством бюстов греческих, римских, французских, и начал с важностью осматривать голову моего знакомца, просил его поворотиться налево, направо, посмотреть на небо, в землю, в окно, улыбнуться, рассердиться, взглянуть с вниманием на картину, на которой представлена была нагая женщина, пройтись по горнице, протанцевать, утереть нос платком. Парикмахер бегал вокруг него с лорнетом, смотрел, приседал, изгибался, наконец, по некотором размышлении, сказал: теперь я доволен, милостивый государь! знаю, чего вам надобно, мы сделаем искусную смесь Тита с Каракаллою и Альцибиадом. Этот хохол Титовой головы полон добродушия, но чувствую, что с ним полезно смешать этот угрюмый вихор Каракаллы и две или три забавные букли Альцибиада… Вы будете несравненны! — В эту минуту господин парикмахер взглянул нечаянно на мою голову, в глазах его изобразилась досада, и я понял, что прическа моя была весьма далека от совершенства. Позвольте, милостивый государь! — сказал он, приподымая передние мои волосы — Возможно ли! нет ни одного ученого хохла! ни одного! Какой вандал обезобразил так прекрасные ваши волосы? Это ужасно! В три месяца я мог бы поправить эту ошибку, вы имеете желтый цвет лица, государь мой — истинный цвет древности! безобразие прелестное! Надобно только, чтобы в расположении ваших вихров сохранена была величественная простота и вместе с нею некоторое мужество. Черные ваши глаза приводят в восхищение, а черные волосы приводят в ужас — смесь удивительно счастливая! Теперь чувствуете ли, что надобно поместить в хохле вашем часть Ювенала, Тиверия и крошечку Тита — это будет несравненно! — Я не мог отворить рта от удивления. По счастью моему в эту самую минуту вбежал молодой человек, запыхавшись, с бюстом в руках. ‘Нашел! нашел! кричал он без памяти, это он! наш Антиной! Поздравь меня, любезный Пикар!’ Пикар подошел с важностью к Антиною, долго, с большим вниманием его рассматривал, обвел концом своих ножниц его волосы: наконец сказал: прекрасно! нельзя лучше! оставьте у меня эту голову, я сделаю нужные наблюдения, и завтра после обеда непременно буду у вас. — Заметь, воскликнул молодой человек, этот нежный хохол! Не правда ли, что он хорош удивительно? А эти крупные кудри? Не правда ли, что они пленяют своею живостью, чувствительностью, остротою? Но этот вихор, признаюсь, должен уступить другим в совершенстве! я замечаю в нем более распутства, нежели сладострастия. Смотри однако, Пикар, как искусно артист, перемешав его с этим задумчивым вихром, избежал не постоянства, или лучше сказать ветрености, которые, без этого благоразумного смешения, были бы неминуемы! — ‘Чувствую, чувствую! — воскликнул мой Пикар в восторге — и завтра, милостивый государь, ваша голова будет совершеннейшим произведением моих ножниц!’
——
Парикмахер в своем ученом кабинете: [Шутка]: (С франц.) // Вестн. Европы. — 1808. — Ч.39, N 9. — С.53-56.