В.В. Розанов
В.В. Розанов
Памятка о Ключевском
Памятка о Ключевском
Памятка о Ключевском, Розанов Василий Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 3 минут(ы)
О В.О. Ключевском долго еще будут думать, писать… Несомненно, что наука ‘русской истории’ и кафедра русской истории сейчас находятся под сильнейшим давлением его личности, его письма, его речи, его манеры говорить и судить… Он как-то оконкретил фигуру ‘русского историка’, и как теперь, так и еще долго потом не будут представлять ‘русского историка’ в ином виде, чем Василий Осипович, или будут усиливаться повторить его в себе, желать увидеть его повторение на кафедре…
Это — сильнейшее влияние личности. Ключевский был ярко выраженная личность: это — первое, что о нем следует запомнить. Нельзя забыть его жестов, его фигуры, его голоса, его манер выйти, войти, говорить с собеседником. Например, я ни разу не видал, чтобы он стоял ‘прямо, как палка’, — обычное положение нормального человека, чтобы, слушая, он был ‘невозмутим, как сонный пруд вечером’, — тоже обычная поза слушающего человека, или чтобы говоря, — он ‘выпячивал грудь’, — тоже довольно обычно. В сравнениях я немножко преувеличиваю, чтобы оттенить свою мысль. В.О. Ключевский незабываем, между прочим, потому, что в самых частых положениях человека, в обычных положениях ученого — слушание, своя речь, момент собственного размышления или наблюдения толпы — он нисколько не походил ни на какого обыкновенного человека.
Он весь был гибок, подвижен, необыкновенно жив. Живость, величайшая живость — вот качество, которое первым в нем бросалось в глаза. ‘Этот человек не умеет спать’, — хотелось сказать о нем. Или — ‘он спит, вероятно, беспокойно’ и постоянно ‘видит сны’. Сумма того, о чем я говорю, свидетельствует о крайнем переполнении его жизнью, жизненностью.
Это и есть талант. Ключевский был в высшей степени талантливый человек: не профессор, не ученый, но именно — человек. Из удивительного, на редкость ‘талантливого человека’ и вырос замечательный профессор, ученый. Но это — ‘приложилось’, пришло потом… Если бы судьба выкинула его на совершенно другое поприще, если бы школьным учением и средой рождения и воспитания он был выброшен, например, в администрацию — и там он заставил бы ‘кипеть под собою дело’… Он не мог бы заснуть. Не дал бы заснуть.
Богатая и яркая личность, — и именно русская. В нем не было ничего схематического, общечеловеческого. Можно представить англичанина, француза и немца в таком теле, в такой фигуре, с такими манерами, как С.М. Соловьев, П.Г. Виноградов… Уже как Тихонравов — такие ‘немцы не бывают’, а как Ключевский — совершенно не бывают, окончательно!
Как со словами ‘жид’ (без порицания), ‘немчура’, ‘французик’ мы соединяем что-то типичное-типичное, колоритное-колоритное, ‘что однажды Господь Бог вырезал, и на все времена’, — так ‘москвич’ и даже вот именно ‘москвич, пришедший из Троице-Сергиева Посада’, был точно вырезан навеки в ‘Ключевском’. Ничего ‘схематического’, никакой ‘отвлеченности’… Как писали после его кончины, — больше всего к нему привязались, почему-то, питомцы московского Училища живописи и ваяния. Не университета и не духовной академии (где его тоже очень любили), но вот эти будущие художники. Уверен, что в этой очевидной странности сыграл свою роль глазок начинающих ‘ваятелей’ и ‘живописцев’… Они заприметили, как не могли в университете и в академии, — беспримерно ‘изваянную Господом Богом фигурку’, — ‘фигурность’ которой перелилась и в дух, в слово, в ум, в лекции… И отдались ей с восторгом…
Продолжу наблюдения, сравнения.
Между ‘Россией’ и ‘Западом’ та главная разница, что весь Запад ‘родился в столице’, а Россия ‘родилась в уезде’, и даже, пожалуй, ‘где-то под сосенкой’. Так это отсвечивает в мелочах и важном. Параллельно этой ‘национальной особенности’ Ключевского нельзя представить, чтобы он родился в Пензе ‘на главной улице’. Непременно — ‘в переулочке’. Не знаю, но почему-то мне не кажется, чтобы он когда-нибудь получил ‘золотую медаль’. Вообще в нем была поразительная ‘невыставочность’. Известно, мы ‘выставок’ не умеем устраивать, и ‘монументы’ у нас тоже выходят нелепые. Не ко двору… Так и Ключевский долго-долго ‘терся’ где-то в Троице-Сергиевой лавре, до середины своего возраста… И только к концу жизни, без усилия, без старания, без соперничества, — решительно ‘затенил’ собою историков до него.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1911. 20 мая. 12638.