ПАМЯТИ ДРУГА
ПАМЯТИ ДРУГА
Б. МАЛКИН
‘Литературная газета’, экстренный выпуск, 1930
Памяти друга, Малкин Б., Год: 1930
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Я знал его с первых дней Октябрьской революции, когда он в числе весьма немногочисленной интеллигенции пришел к нам в Смольный и с тех пор беззаветно слил свою писательскую судьбу с судьбой рабочего класса и его революции.
С той же невероятной силой, с какой Маяковский ударил двадцать лет назад по эстетам и символистам, хозяйничавшим в предоктябрьской литературе, обрушился он на эпигонов поднявших крик о том, что он ‘снижает’ искусство своими агитками и плакатами. Он был им органически враждебен, этот подлинный поэт Октябрьской революции, примкнувший к ней именно в Октябре, в момент всеобщего саботажа и сопротивления. В те годы, в наших культурных художественных аппаратах сидели люди ‘тоже принявшие’ Октябрьскую революцию, но главным образом не за то, что она сделала, а за то, чего она еще не доделала.
А этого не доделанного в области искусства было много, и нужно было видеть ярость Маяковского и всю его революционную страсть, с какой он обрушивался на этих бюрократов, головотяпов и вредителей… В памяти встают десятки многолюднейших митингов, на которых гремел Маяковский.
— Вы говорите одно и то же каждый день — как это скучно, нужно разнообразить темы,— кричали ему ‘тихие мальчики’ — эстеты с проборами.
— Вы что ж, хотите, чтобы я сегодня провозгласил ‘долой Врангеля’, а завтра кричал ‘да здравствует Врангель!’ Пока помещичья нечисть не будет изгнана и уничтожена, я каждый день по директивам партии буду говорить одно и то же,—отвечал им Маяковский,
— Как это вы, настоящий поэт, опустились до моссельпромовщины?— улюлюкали на митингах ценители ‘высокой поэзии’.
Маяковский отвечал им с присущей ему находчивостью и яростью:
— Это наш Моссельпром! Да, да,— нигде кроме как в Моосельпроме! Я отдаю свои, литературные способности на службу социалистической промышленности, а вам что же — частник требуется, а не Моссельпром?
Нечего говорить, что эти заклейменные эстеты и минуты не держались на трибуне, снимаемые разъяренной аудиторией…
Маяковский всем своим существом тянулся к массовым аудиториям,— на заводы, в клубы, на площади. В десятках городов побывал Марковский за годы революции, и каждый раз его выступления далеко выходили, за пределы чисто литературных докладов — не было ни одной значительной общественно-политической темы, которой не касался бы Маяковский — полемически, остро и призывно — со всей свойственной ему убежденностью и верой в правоту и торжество революции…
В самые тяжелые и переломные моменты я не помню, никаких колебаний у Маяковского — страстный борец по натуре, он полностью воспринимал и с последовательной идейной принципиальностью защищал генеральную лилию нашей партии…
Громадное и совершенно неизгладимое впечатление производил на Маяковского Владимир Ильич… К этим моментам писательской биографии Маяковского мы еще вернемся, и когда усилиями друзей и товарищей удастся полностью восстановить его общественнно-литературный облик. Здесь же я хочу указать что Маяковский с особой тщательностью и с какой-то особой значительностью и подъемом изучал материалы по Ленину для своей поэмы и подолгу с нами беседовал об Ильиче. Я вспоминаю, с каким глубоким волнением выслушивал недавно переполненный Большой театр его поэму ‘Ленин’ в день последней траурной ленинской годовщины и как она потрясающе действовала на сподвижников Ильича, перед которыми рукой восхищенного художника воскрешалась жизнь и борьба величайшего человека нашей эпохи.
Трудно сейчас писать о Маяковском, перед лицом катастрофы, поразившей всех нас своей полной неожиданностью и разгадку которой, нужно повидимому искать в перенесенной им недавно болезни.
Так не вяжется его смерть, которую он сам же осуждает в своем прощальном письме, со всем его обликом преданнейшего революции поэта, верного бойца и непримиримого революционера.