ПАМЯТИ А. С. СУВОРИНА
ПАМЯТИ А. С. СУВОРИНА
(Нечто личное)
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Памяти А. С. Суворина, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Литературные изгнанники. Книга вторая
М.: Республика, СПб.: Росток, 2010.
С четырех миллионным состоянием, он сидел с прорезанным горлом в глубоком кресле…
Это было так: я вошел, спросил Василия, ‘можно ли?’ — и, получив кивок прошел в кабинет. Нет. Подошел к столу письменному. Нет. Пересмотрел 2-3 книги, мелькнул по бумагам глазом, и, повернувшись назад, медленно стал выходить…
На меня поднялись глаза: в боку от пылающего камина терялось среди ширм кресло и на нем сидел он, такой незаметный…
Если бы он сказал слово, мысль, желание, то завтра это слово было бы услышано всею Россией. И на него все оглянулись бы, приняли во внимание.
Но он тогда уже не произносил никаких слов. 78 лет.
Я поцеловал в голову, эту седую, милую (мне милую) голову… В шее, в движениях головы — то доброе и ласковое, то талантливое (странно!), что я видел в нем 12 лет. В нем были (вероятно) недостатки, но в нем не было неталантливости ни в чем, даже в движении шеи. Весь он был молод, и всегда был молод: и теперь, умирая — он был так же молод и естественен как всегда.
Пододвинув блокнот, он написал каракулями:
‘Я ведь только балуюсь, лечась: а я знаю, что скоро умру’.
И мы все умрем. А пока ‘не перережут горло’ — произносим слова, пишем, ‘стараемся’.
Он был совершенно спокоен. Болей нет. Если бы были боли — кричал бы. О, тогда бы другой вид. Но он умирает без боли и вид его совершенно спокойный.
Взяв опять блокнот, он написал:
‘Толстой бы на моем месте все писал, а я не могу’.
Спросил о последних его произведениях. Я сказал, что плохо. Он написал:
‘Даже Хаджи-Мурат. Против ‘Капитанской дочки’ чего же это стоит?’.
Он был весь националист: о, не в теперешнем партийном смысле. Но он не забывал своего Воронежа, откуда учителем (тогдашнего) уездного училища вышел полный талантов, веселости и надежд — в Россию, в славу, любя эту славу России, и чтобы ей споспешествовать.
Пора его ‘Незнакомства’ (когда подписывался ‘Незнакомец’) для меня, по крайней мере, неинтересна. Трогательное и прекрасное в нем явилось тогда, когда, как средневековый рыцарь, он завязал в узелок свою ‘известность’ и ‘любимость’, отнес ее в часовенку на дороге, и, помолясь перед образом, вышел вон из нее с новым чувством: ‘Я должен жить не для своего имени, а для имени России’.
И он жил так. Я определенно помню отрывочные слова, сказанные как бы вслух, ‘про себя’, но при мне, из которых совершенно явно сложился именно этот образ.
Я их не приведу. Нельзя привести по интимному характеру. Но мысль об ‘узелке’ и ‘часовенке’ тогда мелькнула у меня, и связывалась постоянно с именем и существом Суворина. Он знал великое отречение, о котором никогда никому не сказал.
НВ. 1912. 14 авг. No 13083.
Редактор-издатель газеты ‘Новое Время’, писатель и просветитель А. С. Суворин умер 11 августа 1912 г. См. статью Розанова о нем в томе ‘Признаки времени’ в настоящем Собрании сочинений.