ПАДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ
ПАДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ
(МЕТЕОРОЛОГИЧЕСКИЕ НАБЛЮДЕНИЯ НАД РУССКОЮ ЛИТЕРАТУРОЮ)
I
II
III
XII
М. П. Погодину
XIII
Послание к соседу
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Падающие звезды, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1844
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
Том двенадцатый. Книга вторая. Критика. Публицистика (Коллективное и Dubia). 1840—1865
С.-Пб, ‘Наука’, 1995
Часто приходится слышать жалобы на бедность русской литературы хорошими произведениями и замечательными талантами. Но если рассмотреть дело ближе, право, у нас не так мало великих писателей и великих произведений, как вошло в обыкновение думать. Осмеливаемся сказать, что у нас есть даже глубокие философы и философия. Философия наша покуда еще не приведена в систему, но в ней попадаются иногда дивные проблески, о которых мы ничего не знаем, потому что философия у нас процветает в книгах, которых никто не читает, и в журналах, которых многие не видят. В этом отношении судьба гениальных проблесков очень похожа на судьбу падающих звезд, которых участь — промелькнуть и погаснуть никем не замеченными, кроме горемык-астрономов, то есть журналистов, обязанных за грехи свои все читать, все наблюдать. Вот причина, по которой мы решаемся назвать гениальные проблески нашей литературы ‘падающими звездами’. Нет сомнения, будь только глубокомыслие, которого у нас теперь так много, — французское или немецкое, мы давно бы толковали о нем и горячо спорили. Но оно русское — и никто ни гугу! И выходит, что нас справедливо обвиняют в равнодушии ко всему русскому. Но пора положить конец несправедливому равнодушию к делу, о котором идет речь. Отныне не будут метеоры, появляющиеся в русской литературе, мелькать незамеченными: мы беремся на них указывать. Мы беремся следить за всем, что будет открыто нового в мире грамматики, логики, литературы и философии. Но, имея в виду единственно доказать, что русская литература не так бедна, как думают, мы не намерены входить в подробности, чем та или другая новость особенно замечательна: наше дело будет тут чисто летописное. С летописною точностию будем мы обозначать время и место появления той или другой падающей звезды, предоставляя самим читателям решать, к какому роду звезд принадлежит она и что знаменует.
В лето от сотворения мира 7352, от рождества Христова 1844-е, в февральской книжке журнала ‘Маяк’ (мы уже извещали читателей, что у нас есть журнал ‘Маяк’) напечатано следующее:
‘Но как бы все эти нерешенные дела (о славянских племенах) быстро подвинулись к концу, если б наши гг. Погодин, Бутков, Шевырев, Чертков, Вельтман, Бодянский, Срезневский, Прейс, Морошкин, Касторский, Неволин, Надеждин, Булгарин, Сахаров, Боричевский — короче, все историки славянисты, юристы, археологи, географы, этнографы дружно принялись за пересмотр всех древних, средних и новых, мертвых и живых источников и памятников греческих, римских, немецких, а главное славянских, языческих и християнских, и хоть по крупице сообщали бы, каждый по своей части, свои открытия в общее известие, отложа в сторону все прежние свои ипотезы, догадки и постройки, естественно, односторонние и непрочные, по недостатку данных в то время, когда их строили. Один пример их скольких бы новых деятелей вызвал на это прекрасное поприще, а союзное действие их привело бы к тому великому выводу, что западная Европа до сих пор знает не Всемирную Историю, а только мифологию истории, где скифы, гунны, вандалы, готы, геты, галлы, франки — и все это мифы неразгаданные, и что русские выучили Европу истинной Всемирной Истории, а там и далее, как пошло бы на такую же поверку науки мудрости (философии), науки правды, науки слова, науки изящества, науки народного блага и хозяйства, науки воспитания и общественной жизни, науки врачебной, науки мироздания, — короче, всех наук, так и вышло бы, что русским приходится всю Европу, во всех науках, переучивать заново’.
В лето от сотворения мира 7352, от рождества Христова в 1844-е, во второй книжке журнала ‘Москвитянин’ (который, заметим кстати, нынче щеголяет: у него, как сам он уведомляет, многие статьи из Петербурга) в отделении стихотворений, на страницах 334 и 335 напечатаны стихи г. Mux. Дмитриева, которые начинаются таким образом:
‘Несмотря на стих мой скромный,
На беззвучность дум моих,
Я люблю твой стих обронный,
Живописный, звучный стих!
Он течет, как раскаленной
В горне рдеющий металл!
Принят формой — и мгновенно
Он окреп и зазвучал!
Музы дивно в нем слияли
Краски радужных цветов
И упругость гибкой стали
С звуком чудных голосов.
Ты победной амазонкой
Пред фалангой русских слов
Кликнешь рифму — отзыв звонкой
Пробежал — и строй готов!’ и проч<,ее>,
На первый раз довольно…
В тетрадке, которою наконец, вместо первого января, пятнадцатого марта разрешился ‘Сын отечества’ после стольких великолепных программ, есть стихотворение, есть первая половина повести ‘Кликуша’, ‘Смесь’ и, наконец, статья под названием ‘Критика’. Что ж это за критика, как вы думаете? Где вам отгадать?.. Тут ничего нет ни о прошлогодней литературе, ни о книгах, вышедших в течение того времени, как ‘Сын отечества’ собирался выдать свой первый нумер, то есть двух месяцев с половиною. Вся ‘критика’ наполнена странными выходками на статью ‘Взгляд на главнейшие явления русской литературы в 1843 году’, помещенную в 1 No ‘Литературной газеты’ нынешнего года. Много чести для ‘Литературной газеты’: значит, ‘Сын отечества’ не заметил ничего в русской литературе, на что можно было бы достойнее обратить внимание его читателей?.. А ведь в два месяца с половиной много воды утекло, много книг вышло!.. Впрочем, мы, кажется, поняли настоящую причину такого странного предпочтения. Статья, в которой говорилось, между прочим, о разных литературных промахах, крепко не понравилась ‘Сыну отечества’, — и вот ‘Сын отечества’, знавший, что публика уже и без него познакомилась с литературными явлениями последнего времени, решился лучше посвятить страницы своей ‘Критики’ защите ‘оскорбленных’ в статье ‘Литературной) газеты’. Какая прекрасная роль!
И путь бы играл ее ‘Сын отечества’ сколько душе угодно, пусть бы смеялся над тем, что как-то не совсем для него понятно, пускай бы повторял сатирически слова и фразы, которые ему почему-то кажутся забавными, — бог бы с ним! Мы оставили бы его в покое, — все это не так еще смешно и дико, чтоб стоило быть указанным. Да притом такие явления очень нередки. Но в этой ‘критике’ есть, между прочим, строки, вылившиеся из полноты сердца, бессознательно, и оттого полные неподдельного комизма. На них-то мы хотим обратить ваше внимание и из-за них-то решились говорить о ‘Сыне отечества’.— Дело идет о Лермонтове.
Разбранив статью ‘Литературной газеты’ с чувством собственного достоинства, ‘Сын отечества’ начинает бранить Лермонтова (какая честь для ‘Литературной газеты’!) — по поводу выписанного в статье нашей газеты стихотворения Лермонтова ‘Тамара’. Это превосходное стихотворение, по мнению ‘Сына отечества’, величайшая нелепость. Он доказывает это по пунктам. Выписав первые четыре стиха:
В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале —
‘Сын отечества’ принимается очень остроумно трунить над словами роется и чернея на черной. Оба выражения ему кажутся нелепыми, о последнем он даже спрашивает: стало быть, можно сказать краснея на красной! Что отвечать на это? У иных есть особенный такт, подсказывающий им, где что можно сказать и где чего нельзя, а у иных… Выписав строки:
На голос невидимой пэри
Шел воин, купец и пастух,
Пред ним отворялися двери,
Встречал его мрачный евнух —
‘Сын отечества’ с чувством оскорбленной гордости замечает: почему ж на голос этой пэри шли только воин, купец и пастух и за что лишены были этого права гражданские чиновники? (Каков вопрос?.. Ну, что вы будете делать с этаким критиком?.. О Лермонтов! Лермонтов! Если б ты был жив! Как бы ты позабавился над этим!) И не явная ли обида, в самом деле, что пастух упомянут, а гражданские чиновники пропущены?.. Стойте после того за Лермонтова! Лермонтов был просто — бездарный человек: совсем не понимал уважения, не заглядывал в табель о рангах!
Здесь бы, на этом знаменитом выводе, можно и остановиться: ясно, какой критик принялся за убиение Лермонтова и какими средствами он хочет убить его. Но мы уж однажды обещали в ‘Падающих звездах’ сообщать все необыкновенные явления русской литературы и журналистики, а потому и представляем здесь эту знаменитую выходку вполне. Читайте! ‘Сын отечества’ выписывает стихи:
Сплетались горячие руки,
Уста прилипали к устам,
И странные, дикие звуки
Всю ночь раздавалися там —
и очень остроумно замечает: ‘Мы принадлежим к публике в высшей степени доверчивой и снисходительной, и потому так радуемся и изумляемся этому четверостишию из самого зрелого и блестящего стихотворения, что и сказать нельзя’. У!.. Сколько тут остроумия!.. Не правда ли?..
Но замечание, которое делает ‘Сын отечества’ на следующие четыре стиха:
Как будто в ту башню пустую
Сто юношей пылких и жен
Сошлися на свадьбу ночную,
На тризну больших похорон —
еще интереснее:
‘Вся литература, сидящая на гамбсовых креслах, вскочит от изумления и радости, услышавши такое необычайное известие, что сто пылких юношей, — ровно сто, ни более, ни менее, а будь девяносто девять, то кавказское ухо тотчас бы узнало это по диким звукам в башне (Каково остроумие? Каков смысл? Каковы притязания? Любопытно знать, что сказал бы критик, если б юношей было не сто, а больше или меньше, он, верно, спросил бы тогда: зачем не сто!), — и жен неопределенное количество сошлись ночью на свадьбу, которая вдруг превратилась, неизвестно как и отчего, в тризну больших похорон (sic!..). Литература, которая ездит в своем экипаже, непременно отправится на Кавказ, отыщет там теснину, где роется Терек и где стоит черная скала с таковою же башней, и исследует это странное, изумительное превращение огромной свадьбы ста пылких юношей в тризну больших похорон’.
Скучно. Не будем выписывать, как остроумствует ‘Сын отечества’ над тремя заключительными превосходными по силе и сжатости четверостишиями ‘Тамары’: придирки так явны, неловки и неуместны, что нельзя согласиться, что они сделаны без намеренья. Вот посмотрите, как отделан предпоследний куплет:
И с плачем безгласное тело
Спешили они (волны) унести,
В окне тогда что-то белело,
Звучало оттуда ‘прости’.
‘Волны (восклицает ‘Сын отечества’) спешили унести безгласное тело с плачем! Опять радость и изумление. Слыхали ль вы, как плачут волны? Мы отроду никогда плача их не слыхали (слышите?). Но, может быть, мы ошибаемся. Не тело ли вместе с плачем уносится волнами? Быть не может. Плач на воде не плавает (каково?). Завтра же едем на Кавказ! Там просто сторона чудес. А поняли ли вы, что такое в окне белело? Сказано: что-то, это не довольно ясно. Должна быть злодейка Тамара! Вероятно, она же, утопивши гостя в реке, говорит или звучит из окна ‘прости’. Прощайте, сударыня! Нет, ни за что не заманите вы нас в свою башню, если даже и поедем мы на Кавказ!’ — Каков смысл? Сейчас сочинитель предполагал, что Тамара утонула, а теперь прощается с ней и уверяет, что она не заманит его в свой замок?.. ‘Нет, прекрасная и коварная Тамара,— замечает сочинитель, выписав последний куплет, — русская пословица говорит: снявши голову, по волосам не плачут! Будь ваше прощанье еще слаще и нежнее, но мы вам отсюда, из Петербурга, низко кланяемся!’
Каково остроумие? Каков тон, и где же?— в разборе писателя с огромным талантом?.. Вот говорили — нет в литературе у нас необыкновенных явлений и редки великие критики!..
Мы всегда были того мнения, что ‘Москвитянин’ ни на минуту не ослабнет в своей деятельности, и даже в летние месяцы, когда книжки журналов делаются обыкновенно тощи и сухи, будет так же тучен и богат содержанием, как зимой. Не сомневались мы, что в каждой книжке этого журнала найдется что-нибудь достойное быть указанным в этом отделе нашей газеты, предназначенном для указания на литературные и журнальные редкости. В шестой книжке ‘Москвитянина’, только что явившейся в Петербурге (‘Москвитянин’, как все истинно дельное и многообъемлющее, несколько тяжеловат на ногу и потому немножко отстает книжками), нашли мы редкость в высшей степени замечательную, — редкость, какой ни в одном из других журналов никогда вы не встретите. Это — ‘стакан стихов’, поднесенный г. Н. Языковым ‘М. П. Погодину’… Можете быть уверены, что мы выражаемся именно так, как следует, ничего не изменяя и не придумывая. В доказательство спешим представить самый ‘стакан’ от первого стиха до последнего, или, правильнее, от первой капли до последней…
Благодарю тебя сердечно
За подареньице твое!
Мне с ним раздолье! С ним житье
Поэту! Дивно-быстротечно,
Легко пошли часы мои —
С тех пор, как ты меня уважил!
По-стихотворчески я зажил,
Я в духе! Словно как ручьи
С высоких гор на долы злачны
Бегут, игривы и прозрачны,
Бегут, сверкая и звеня
Светлостеклянными струями,
При ясном небе меж цветами
Весной: так точно у меня
Стихи мои, проворно, мило
С пера бегут теперь, — и вот
Тебе, мой явный доброхот,
Стакан стихов: на, пей! Что было —
Того уж нам не воротить!
Да, брат, теперь мои созданья
Не то, что в пору волнованья
Надежд и мыслей, — так и быть:
Они теперь — напиток трезвый:
Давным-давно уже в них нет
Игры и силы прежних лет,
Ни мысли пламенной и резвой.
Ни пьяно-буйного стиха.
И не диковинное дело:
Я сам не тот уже и смело
В том признаюсь: кто без греха?
Но ты, мой добрый и почтенный,
Ты примешь ласковой душой
Напиток, поднесенный мной,
Хоть он бесхмельный и не пенный (???)
Вникните хорошенько в смысл стихотворения, выпейте ‘стакан’ до дна, если у вас достанет силы, — вы имеете на то полное право: иначе М. П. Погодин, которому поднесен ‘стакан’, не напечатал бы приношения усердного поэта в ‘Москвитянине’, предназначенном, как известно, для чтения не одних только его издателей, но и для вас, для меня, для публики… Итак, сделайте одолжение — одолжайтесь!.. Без церемонии!.. Здесь больше ничего, как круговая порука. Г-н Погодин ‘уважил’ г. Языкова, г. Языков с своей стороны ‘уважил’ г. Погодина, а г. Погодин ‘уважает’ вас… Чем?— другой вопрос, на который, к счастию нашему, довольно удовлетворительно отвечает сам поэт. ‘Стихами, — говорит он, — в которых нет ни игры, ни силы, ни резвой и пламенной мысли, ни пьяно-буйного стиха’. В последнем недостатке вы, конечно, не будете сильно упрекать поэта, но за все остальные могли бы крепко попенять ему, если б он не сознавался в них с откровенностию, обезоруживающею всякую взыскательность.
Некоторые из подписчиков и читателей ‘Литературной газеты’ жалуются, что в ней в нынешнем году совсем не печатаются стихотворения. Редакция имеет честь отвечать однажды — навсегда, что причина, побудившая ее воздержаться от печатанья стихов в ‘Литературной газете’, заключается в крайней бедности русской поэзии даровитыми поэтами и хорошими стихами. Если б, по примеру прежних годов, в ‘Литер<,атурной>, газете’ помещались стихи еженедельно, то, по необходимости, на каждое стихотворение, стоящее внимания, приходилось бы девять посредственных. Желая, однако ж, удовлетворять по возможности тех из читателей, которые чувствуют нужду в стихах, редакция будет помещать иногда стихи, но в таком только случае, когда стихи будут достойны печати. Вот, кстати, стихотворение, присланное нам из провинции, оно показалось нам так оригинально, что мы решаемся его напечатать. Заглавие его:
Гну пред тобою низко спину
За сладко-вкусный твой горох.
Я им объелся! Я в восторг
Пришел!.. Как сахар’ как малину,
Я ел горошины твои.
Отменно ты меня уважил!
Я растолстел, я славно зажил,
Я счастлив! Словно как любви
Краснокалеными устами
Я отогрет! — и жизнь моя
Светлостеклянными струями
Бежит, как утлая ладья,
Бежит проворно, звонко, прытко,
И вот (подарок невелик,
Но от души — не от избытка)
Стихов отборных четверик
Тебе я шлю… На, ешь!.. Что? будет?..
Авось придет тебе на вкус…
А не придет — я не боюсь:
Не выдаст друг и не осудит!
Почтенный, добрый и прямой,
Неприхотливый, несердитый
Подарок старого пииты
Ты примешь ласковой душой,
Хоть он нелепый и пустой…
Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: вступительная заметка и заметки I, II — ЛГ, 1844, 24 февр., No 8, с. 156, заметка (III) — там же, 23 марта, No 12, с. 219—220, без номера, заметки XII—XIII — там же, 20 июля, No 28, с. 484. Все заметки — без подписи.
В собрание сочинений включается впервые.
Автограф не найден.
Включенная в последнюю (XIII) заметку рубрики ‘Падающие звезды’ пародия на стихотворение Н. М. Языкова ‘М. П. Погодину’ под названием ‘Послание к соседу’ давно атрибутирована Некрасову (ПССт. 1927, с. 417, 525, наст. изд., т. I, с. 436, 634). Предположение о принадлежности Некрасову всего текста заметок XII—XIII высказано впервые: ПССт. 1967, т. I, с. 670.
Б. В. Мельгунов обосновал принадлежность Некрасову всего текста заметок XII—XIII и высказал предположение об авторстве Некрасова в других заметках этой рубрики (НЖ, с. 98).
Помещаемые в настоящей книге вступительная заметка и заметки I—III, XII—XIII ‘Падающих звезд’ атрибутируются Некрасову — негласному редактору ‘Литературной газеты’ 1844 г. и ее основному критику и фельетонисту по связи с его ‘Литературными и журнальными заметками’ (1843) статьей ‘Взгляд на главнейшие явления русской литературы в 1843 году’, рецензией на ‘Стихотворения Николая Молчанова’ (1843) и другими его произведениями (подробнее см. реальный комментарий).
Под рубрикой ‘Падающие звезды (Метеорологические наблюдения над русскою литературою)’ в ‘Литературной газете’ 1844 г. периодически (с февраля по июль, в No 8, 12, 22, 24, 28) печатались сатирические миниатюры, продолжавшие традицию ‘Литературных и журнальных заметок’ в ‘Отечественных записках’ 1842—1843 гг. Перенос сатирической фельетонной рубрики (с изменением названия) из ‘Отечественных записок’ в ‘Литературную газету’ был связан, очевидно, с возвращением газеты с начала 1844 г. (юридически) от. Ф. А. Кони под редакцию А. А. Краевского — редактора ‘Отечественных записок’, который за 6000 рублей перепоручил фактическое руководство газетой Некрасову (ПСС, т. 12, с. 13). Став снова ‘отголоском мнений’ ‘Отечественных записок’, как это было до передачи Краевским ‘Литературной газеты’ в руки Ф. А. Кони осенью 1840 г., ‘Литературная газета’ как издание более оперативное, чем ежемесячный журнал, взяла на себя тактическую сферу журнальной борьбы. Под общей рубрикой ‘Падающие звезды’ помещали свои полемически-сатирические заметки основные сотрудники как ‘Литературной газеты’, так и ‘Отечественных записок’. Так, заметка под номером IV (в No 12 газеты от 23 марта 1844 г.) — иронический ответ на неуклюжие уколы ‘Сына отечества’ в адрес приложения к газете ‘Записки для хозяев’, принадлежит, по всей вероятности, официальному редактору этого приложения А. П. Заблоцкому или его основному сотруднику В. Ф. Одоевскому. Заметки V, XI, в которых ‘Отечественные записки’ защищаются от нападок ‘Библиотеки для чтения’ и писателя-графомана Н. Демьянова, могли быть написаны самим Белинским. Не исключено, что Некрасову принадлежат еще какие-то из заметок ‘Падающих звезд’, однако для доказательства этого предположения нет достаточных оснований.
После прекращения ‘метеорологических наблюдений’ в ‘Литературной газете’ в октябрьском номере ‘Отечественных записок’ 1844 г. были возобновлены ‘Литературные и журнальные заметки’.
С. 194. Часто приходится слышать жалобы на бедность русской литературы хорошими произведениями и замечательными талантами…— характерный для Некрасова, почти всегда иронический зачин. Ср. начало ‘Отчетов по поводу Нового года’: ‘Не верьте, милостивые государи, тем жестокосердым людям, которые утверждают, что русская литература в прошлом году мало произвела чего-нибудь замечательного и совершенно ничего не произвела великого!.. Клевета, решительная клевета!’ (наст. изд., т. XII, кн. 1, с. 196). Сходным образом начинается и некрасовская главка ‘Литературных и журнальных заметок’ 1843 г. (наст. кн., с. 188, ср. также с. 101, 369).
С. 195. В лето от сотворения мира 7352, от рождества Христова 1844-е…— Этим зачином открывается следующая, II заметка ‘Падающих звезд’. Еще ранее он встречается (в усеченной форме) в рецензии Некрасова на ‘Стихотворения Николая Молчанова’ (наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 68.).
С. 195. …мы уже извещали читателей, что у нас есть журнал ‘Маяк’…— Возможно, имеется в виду следующее юмористическое ‘известие’, напечатанное в ‘Смеси’ No 1 ‘Литературной газеты’ 1844 г.: ‘Разнеслись было слухи и даже печатались в ‘Прибавлениях’ к ‘Санктпетербургским ведомостям’, что ‘Маяк’ будет выходить с ‘Сыном’, а ‘Сын’ с ‘Маяком’, но теперь можно уже сказать утвердительно, что эти слухи не основательны: г. Масальский печатно уведомил публику, что ‘Сын’ по-прежнему будет выходить без ‘Маяка’, а ‘Маяк’ без ‘Сына» (ЛГ, 1844, 1 янв., No 1, с. 22).
С. 195. Но как бы все эти нерешенные дела со переучивать заново’.— Фрагмент из послесловия С. Бурачка к ‘Письму из Гродно к И. П. Боричевскому об историко-критических исследованиях Н. В. Савельева’ инспектора Гродненской гимназии магистра прав В. В. Игнатовича (Маяк, 1844, No 2, отд. IV, с. 139).
С. 196. …у него, как он сам уведомляет, многие статьи из Петербурга’.— К заглавию первой рецензии в отделе ‘Критика’ февральского номера ‘Москвитянина’ 1844 г. сделано примечание редакции: ‘Все следующие рецензии доставлены из Петербурга’ (М, 1844, No 2, с. 567).
С. 196. …стихи г. Mux. Дмитриева’.— Цитируемое далее стихотворение М. А. Дмитриева (1796—1866) озаглавлено ‘К. К. Щавло) — вой’ с датой под текстом: ‘6 ноября 1843’.
С. 196. В тетрадке, которою, наконец, вместо первого января, пятнадцатого марта разрешился ‘Сын отечества’ после стольких великолепных программ…— ‘Сын отечества’ — исторический, политический и литературный журнал (1812—1844, 1847—1852), издававшийся в Петербурге. В 1842—1844 гг. редактором журнала был К. П. Масальский, которого постоянно преследовали неудачи на этом поприще, не додав подписчикам 1843 г. двух месячных номеров журнала, редактор ‘Сына отечества’ в специально изданной листовке объявил о преобразовании его с 1844 г. в иллюстрированный еженедельник. ‘Точность выхода в назначенный день, — заявил Масальский, — немедленная рассылка и верность доставки тетрадей принимаются неизменным правилом, для чего приняты редактором особые меры’.
Юмористическое освещение деятельности редакции ‘Сына отечества’ и других недружественных ‘Отечественным запискам’ журналов также перешло в ‘Падающие звезды’ из ‘Литературных и журнальных заметок’. См., например, ‘информацию’ Белинского в ‘Литературных и журнальных заметках’ No 1 ‘Отечественных записок’ 1843 г.: ‘Из журнальных новостей самые свежие — следующие: ‘Сын отечества’ за 1842 год недодал только четырех книжек, ‘Русский вестник’, опоздавший в 1841 году двумя книжками, в нынешнем опоздал всего шестью книжками (т. е. целым полугодием), а ‘Москвитянин’ только одною книжкою’ (Белинский, т. VI, с. 580).
Первый номер ‘Сына отечества’ 1844 г. вышел в марте. В течение года было выпущено 16 еженедельных номеров за март — июнь, после чего ‘Сын отечества’ прекратил существование до 1847 г. Ср. также замечание Некрасова о ‘Сыне отечества’ в его ‘Отчетах по поводу Нового года’ (наст. изд., т. XII, кн. 1, с. 197), а также юмористическое примечание Белинского об этом журнале в статье ‘Русская литература в 1844 году’ (Белинский, т. VIII, с. 475—476).
С. 196. …статья под названием ‘Критика».— Эта анонимная статья помещена на с. 25—32 первого номера ‘Сына отечества’ 1844 г.
С. 196. …Взгляд на главнейшие явления русской литературы в 1843 году… — статья Некрасова (см.: наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 134—166). Жанр юмористической ‘антикритики’, в котором написана комментируемая III заметка ‘Падающих звезд’, не оставляет сомнения в том, что ‘Сыну отечества’ отвечал сам автор ‘Взгляда на главнейшие явления…’
С. 197. Статья, в которой говорилось, между прочим, о разных литературных промахах, крепко не понравилась ‘Сыну отечества’…— Намек автора на то, что редакция ‘Сына отечества’ узнала себя в той категории деятелей литературы, ‘смотрящей на вещи глазами доброго старого времени, проповедующей старые идеи по поводу новых фактов и с ожесточением, тем более горестным, что оно нередко искренно, предающей анафеме все новое и лучшее’ (наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 137).
С. 197. Выписав первые четыре стиха ~ ‘Сын отечества’ принимается очень остроумно трунить над словами ‘роется’ и ‘чернея на черной’.— После цитации первого четверостишия стихотворения Лермонтова ‘Тамара’, впервые опубликованного в ‘Отечественных записках’ 1843 г. и названного Некрасовым ‘художественно прекрасным’ (наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 143), критик ‘Сына отечества’ писал: ‘Вы тотчас слышите, что это уже не Державину чета. В глубокой теснине, где роется Терек во мгле, стояла башня, чернея на черной скале.— Река роется во мгле — воля ваша! Это выражение нас не радует нисколько и не изумляет. Кабан или червяк имеет право рыться во мгле и при дневном свете в стихах и прозе, но Терек вовсе не похож ни на червяка, ни на кабана. Если можно изумиться и обрадоваться стиху чернея на черной, то должно прийти в совершенный восторг, если кто-нибудь напишет краснея на красной, желтея на желтой и зеленея на зеленой’ (СО, 1844, No 1, с. 26).
С. 198. ‘Вся литература, сидящая на гамбсовых креслах ~ Литература, которая ездит в своем экипаже’… — Здесь критик ‘Сына отечества’ иронически использует характеристику промышленной литературы, данную Некрасовым в статье ‘Взгляд на главнейшие явления русской литературы в 1843 году’: ‘…она знакома с утонченным комфортом жизни и хочет во что бы ни стало ездить в своем экипаже, сидеть на гамбсовых креслах, пить шампанское и играть в преферанс по большой’ (наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 135).
С. 200. Это — ‘стакан стихов’, поднесенный г. Н. Языковым ‘М. П. Погодину’…— Стихотворное послание Н. M. Языкова (1803—1846) ‘М. П. Погодину’ помещено в No 6 ‘Москвитянина’ 1844 г. (с. 190) с пометой под текстом: ‘Апреля 23 дня 1844. Москва’.
С. 202. Вот, кстати, стихотворение, присланное нам из провинции…— Вторая (XIII) заметка цикла ‘Падающие звезды’ с пародией Некрасова, помещенная в No 28 ‘Литературной газеты’ 1844 г., занимает правый столбец 484-й страницы и расположена симметрично с языковским посланием (на той же странице) и сопровождающим его текстом. В качестве опорных стихов в пародии (комментарий к этому стихотворению Некрасова см.: наст. изд., т. I, с. 694—695) использованы те самые строки, которые в стихотворении Языкова фельетонист выделил курсивом. Таким образом, есть все основания считать Некрасова автором всего текста обеих (ХП и XIII) заметок, посвященных Языкову. Фельетоны-‘письма’ (с пародийными стихами и без них), ‘присланные из провинции’, — излюбленная форма некрасовских выступлений в ‘Литературной газете’ 1840—1845 гг. Журнальная маска Маркиза Команвупортеву, разбитного хроникера Белопяткина, Неизвестно кого (в ‘Литературных и журнальных заметках’ ‘Отечественных записок’ 1843 г.), провинциального стихотворца — ‘автора’ ‘Послания к соседу’ — сменяется другой маской ‘петербургского жителя’ И. А. Пружинина (см. помещенные в кн. 1 наст. тома фельетоны 1844 г.).