П. Побдоносцевъ
Заслуги Хераскова въ отечественной словесности
Милостивые Государи!
П. Победоносцев. Заслуги Хераскова в отечественной словесности, Херасков Михаил Матвеевич, Год: 1812
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Труды Общества Любителей Россiйской Словесности при Императорскомъ Московскомъ Университет. Часть первая. Москва, 1812, Въ Университетской Типографiи. Стр. 111-147
Бесплатное электронное воспроизведение: ‘Im Werden Verlag’ 2003
http://www.imwerden.de
info@imwerden.de
Древность, богатая произведенiями Наукъ, возбуждающими въ насъ удивленiе, умла цнить отличныя дарованiя, умла награждать необыкновенныя напряженiя ума почестями и славою, и чрезъ то возпламеняла въ другихъ благородное соревнованiе. Гомеры, Пиндары и Софоклы воспротивились усилiямъ вковъ, и пережили свое отечество. Семь городовъ спорили о мст рожденiя творца Иллiады и Одиссеи, каждый изъ нихъ присвоивалъ себ сiю славу. — Греческiй Лирикъ, превзошедшiй всхъ предшественниковъ своихъ, заслужилъ пышное титло Царя Лирическихъ Стихотворцевъ. — Софоклъ, отецъ трагедiи, одержавшiй преимущество надъ Эсхиломъ и длившiй славу съ Эврипидомъ, по согласiю знатоковъ, названъ Аттическою пчелою. Вся Грецiя, собравшись въ Аинахъ, прославила блистательные его успхи, гласъ провозвстника объявилъ его побдителемъ, раздались рукоплесканiя по амфитеатру — и лавровый внокъ возложенъ былъ на главу Софокла — и его имя внесено въ отечественныя лтописи. Знаменитые Художники, которыхъ рзецъ посвященъ былъ изваянiямъ боговъ и героевъ — Фидiй и Пракситель — изобразили на мди и мрамор черты лица его. Не меньшею славою наслаждался и Греческiй Ораторъ, по слдамъ коего и самый Цицеронъ шествовалъ, краснорчивый Демосенъ, предпочтенный Эсхину, боле извстному по ненависти къ сопернику своему, нежели по своимъ талантамъ, — Демосенъ награжденъ золотою короною отъ Аинянъ, плненныхъ даромъ витiйства, признательныхъ къ его дарованiямъ.
И въ позднйшiе времена, когда свтъ Наукъ распространился, когда вс начали чувствовать, что просвщенiе составляетъ единственную потребность души, отличныя дарованiя увнчивались лестными наградами. И въ любезномъ Отечеств нашемъ, процвтавшемъ подъ правленiемъ Государей, которые неутомимо пеклись о образованiи своего народа, преимущества раздаваемы были боле по успхамъ въ просвщенiи и личнымъ заслугамъ, нежели по знатности рода. ПЕТРЪ I, мудрый Преобразитель россiи, и ЕКАТЕРИНА II, Совершительница великихъ намренiй Великаго Своего Предка, знали, что Россiяне отъ природы одарены всмъ, что можетъ возвести ихъ на высочайшую степень народнаго благоденствiя, знали — и не щадили ничего для приближенiя ихъ къ гражданскоу величiю. Ревность къ успхамъ въ наукахъ поощрялась Монаршимъ благоволенiемъ, отличiями и наградами. Не тогда ли прославился еофанъ, Россiйскiй Златоустъ, украсившiй духовныя [и] свтскiя свои творенiя цвтами убдительнаго витiйства, ревностный сотрудникъ неутомимаго Монарха? Не тогда ли явился Кантемиръ, ученый и остроумный, возпользовавшiйся наставленiями Прокоповича? Не тогда ли возсiялъ, какъ лучезарное свтило на тверди небесной, Ломоносовъ, Ораторъ и Поэтъ, Историкъ и Химикъ, расторгнувшiй завсу, скрывавшую богатство, красоту и силу Россiйскаго слова? Не тогда ли предсталъ и Сумароковъ, изслдователь таинственныхъ путей Парнасса, учредитель правильныхъ зрлищъ на Россiйскомъ Театр, любимецъ Талiи и Мельпомены, распространитель красотъ стихотворческихъ?.. На нихъ, на сихъ обогатителей нашей Словесности, отъ Престола изливались милости съ такою же щедростью, съ какою награждаемы были заслуги Долгорукихъ и Голицыныхъ, подвиги Задунайскихъ и Рымникскихъ.
Въ ныншнее время, благопрiятнйшее для просвщенiя — когда АЛЕКСАНДРЪ I, шествующiй по стопамъ преславныхъ Предшественниковъ Своихъ, ознаменовалъ мудрое и человколюбивое царствованiе Свое учрежденiемъ Университетовъ и другихъ Училищъ на прочнйшемъ основанiи для распространенiя нравственнаго Россiянъ образованiя, сего врнйшаго источника государственнаго величiя — когда всякой членъ общества ревностне стремится къ одной великой цли: ко благу Отечества — въ ныншнее время отверстъ свободный путь къ самымъ лестнымъ выгодамъ и преимуществамъ для людей, посвятившихъ себя ученому состоянiю, и общеполезными произведенiями ума оправдывающихъ надежду предусмотрительнаго и благотворнаго Правительства. Почести сопровождаютъ Любителей наукъ во время жизни, Слава творитъ незабвенными имена ихъ и по смерти.
Восхитительно для ума и сердца прославлять мудраго и прозорливаго государя, который при многоразличныхъ дянiяхъ, при неизреченныхъ трудахъ имлъ одно намренiе: счастiе народа, Промысломъ Ему ввреннаго, — Монарха, странствовавшаго по отдаленнымъ царствамъ, чтобы сокровищами познанiй, плодами наукъ и искусствъ обогатить свое Отечество, собственнымъ примромъ возбуждавшаго ревность къ трудолюбiю, — Самодержца, который исполинскими шагами шествовалъ къ совершенству, былъ равно величественъ среди грозныхъ бурь жизни и среди тихой ясности правленiя, отказывалъ самому себ въ отдохновенiи посл многотрудныхъ и утомительныхъ занятiй, дабы народы, Ему подвластные, покоились, — искоренителя предразсудковъ, заблужденiй и пороковъ, насадителя просвщенiя и добродтелей, украшающихъ общежитiе, грознаго врагамъ, обожаемаго подданными: — и кто изъ Россiянъ съ чувствомъ благоговйнаго удивленiя, со слезами благодарности не воспоминаетъ ПЕТРА Великаго?….
Утшительно передать потомству изображенiе добраго Пастыря, неусыпнаго стража паствы своей, ревнителя по благочестiи, хранителя Апостольскихъ преданiй, краснорчиваго проповдника Евангельскаго ученiя, достойно именуемаго свтильникомъ церкви, органомъ истины, примромъ святаго житiя, зерцаломъ добродтелей: — кто безъ сердечнаго умиленiя приводитъ себ на память дла Димитрiя, Митрополита Ростовскаго?….
Прiятно описывать дальновиднаго и опытнаго въ политик Вельможу, строгаго блюстителя законовъ, не отвлекаемаго отъ многообъемлющихъ своихъ занятiй подслащенными приманками удовольствiй, не обольщаемаго блескомъ золота, не знающаго лести, пресмыкающейся около престоловъ, — Вельможу, коего каждая мысль стремится къ польз общественной, каждый шагъ приближаетъ къ благотворенiю, каждый взглядъ дышетъ милостiю, каждое слово вливаетъ утшенiе въ сердца нещастныхъ, — облегчителя трудовъ Монаршихъ, безпристрастнаго посредника между сильнымъ притснителемъ и гонимою невинностью: — и кто, читая исторiю Князя Якова едоровича Долгорукаго, откажетъ ему въ душевномъ почтенiи?….
Сладостно изчислять подвиги Героя-Патрiота, во всхъ длахъ своихъ руководимаго упованiемъ на Промыслъ и врностiю къ Государю, дерзающаго на вс опасности для спасенiя Отечества, угрожаемаго необузданными врагами, — Героя, прозорливаго въ предпрiятiяхъ, твердаго въ намренiяхъ, ршительнаго въ исполненiи зрло обдуманныхъ плановъ, мужественнаго на ратномъ пол, человколюбиваго по одержанiи побды, — Героя, который возвышается надъ страстями, порабощающими обыкновенныхъ людей, преодолваетъ ужасныя преграды, поставляемыя грозною природою, презираетъ шипнiе зависти и ядъ злорчiя, везд и всегда поражаетъ непрiятелей Россiи, который наконецъ съ вершины блистательной славы переходитъ, подобно Цинциннату, въ мирное сельское уединенiе, чтобы и тамъ заниматься благомъ Отечества: — и кто съ восторгомъ не внимаетъ повствованiямъ о Геро, отягченномъ лаврами — о Румянцов-Задунайскомъ?….
Прейдемъ ли молчанiемъ заслуги, Россiйскимъ Гомеромъ оказанныя отечественной Словесности, и особенно Поэзiи? оставимъ ли безъ прославленiя любимца Музъ, который говорилъ языкомъ вдохновенiя, коего произведенiя ознаменованы печатiю ума, образованнаго и зрлаго, обильнаго въ изобртенiи, основательнаго въ сужденiи, богатаго въ выраженiи мыслей — воображенiя плодовитаго въ вымыслахъ, игриваго въ мечтахъ, пылкаго въ представленiяхъ — чувства нжнаго, плнявшагося изящнымъ и совершеннымъ — вкуса тонкаго и разборчиваго? Забудемъ ли того Пснопвца, котораго наставленiя, совты и примръ много содйствовали къ образованiю способностей въ молодыхъ Стихотворцахъ, доказавшихъ уже зрлость своихъ талантовъ? Забудемъ ли знаменитаго Поэта, который поставлялъ славу свою въ прославленiи благоденствующей Россiи, и бывъ уже украшенъ сдинами, съ юношескою пылкостiю игралъ на златострунной лир своей, привлекъ вниманiе многихъ Россiйскихъ Монарховъ, заслужилъ отличное благоволенiе каждаго изъ Оныхъ, и двукратно былъ Попечителемъ Московского Университета — Попечителемъ, совершенно оправдавшимъ сiе почтеннйшее титло?
Незабвенный Херасковъ! давно уже чувство удивленiя и благодарности къ теб таилось въ груди моей, давно уже мысли мои стремились привести праху твоему жертву хваленiя, хотя слабую, но усердiемъ дополняемую. Нын да позволено мн будетъ исполнить сiе желанiе. Не смю льстить себя надеждою изобразить дарованiя твои во всемъ ихъ пространств. Наперсникъ Аполлона достойно можетъ быть восптъ только подобными себ. Судить о картинахъ Рафаеля, единогласно признаннаго первымъ живописцемъ, и прославлять искусство его, можетъ только Корреджiо или Рубенсъ. Но вмняется ли въ дерзость неопытному ученику его, если онъ, покоряясь могущественному впечатлнiю, въ немъ произведенному образцовою работою своего Учителя, восхищается одушевленною его кистiю, дивится правильности въ рисовк, и сообщаетъ другимъ свой восторгъ, свое удивленiе? Осмливаюсь и я цвтами, выбранными изъ твоихъ сочиненiй, украсить памятникъ, воздвигнутый надъ твоимъ прахомъ. —
Имя въ виду начертать заслуги Михаила Матвевича Хераскова въ отечественной Словесности, раскрываю Россiяду, эпическую Поэму, важнйшее, превосходнйшее изъ его творенiй. Кто не знаетъ, съ какимъ неподражаемымъ искусствомъ воспты въ ней разрушенiе Казанскаго царства, истребленiе враговъ Христiанства, любовь къ Отечеству, врность къ Государю вельможъ и воиновъ, наконецъ торжество, слава и благоденствiе Россiи? Герой Поэмы, Iоаннъ Васильевичъ II, изображенъ въ точномъ значенiи сего слова: мужественнымъ, ршительнымъ, непоколебимымъ среди превратностей счастiя. Намренiе Поэта, произвести удивленiе, тронуть сердце и вдохнуть высокiя чувствованiя изображенiемъ Государя, водимаго надеждой на Провиднiе, и слдственно подкрпляемаго вышеестественною Силою, — наконецъ, по преодолнiи величайшихъ искушенiй и препятствiй, достигшаго къ предмету своихъ желанiй — сiе намренiе весьма удачно доведено до своей цли. Характеры лицъ живо начертаны, совершенно себ подобны и сообразны съ общимъ о нихъ мннiемъ, нкоторые изъ нихъ имютъ нчто единственное, собственное. Вводныя повсти (эпизоды), на прим. о Сеит, Осман, Але и Асталон, зависятъ отъ одного главнаго предмета, служатъ къ его возвышенiю и украшенiю. Вс части, составляющiя огромное цлое, имютъ близкое къ нему отношенiе, хранятъ между собою связь неразрывную. Усмиренiе мятежныхъ Ордынцовъ составляетъ единственное намренiе, измна Алея и война съ Крымцами — главное препятствiе, а покоренiе Казани — развязку. Дйствiе продолжается около года. Высокое нравоученiе, почерпнутое изъ разсужденiй и дйствiй лицъ, отличается мыслями толь возвышенными, что Мильтонъ и Тассъ не постыдились бы признать ихъ своими.
Выписывать лучшiя мста изъ Россiяды, значило бы составить цлую книгу. Приведемъ для примра только нкоторыя. Начнемъ съ Героя Поэмы.
Iоаннъ, принявъ твердое намренiе усмирить Ордынцовъ, и готовясь выступить въ походъ съ воинствомъ своимъ, совтовался съ Полководцами объ успшнйшемъ произведенiи въ дйство сего предпрiятiя. Вдругъ входитъ Царица, держащая своего младенца. Слухъ о скоромъ отъзд Государя поразилъ ее. Объятая горестiю, употребляетъ она все для преклоненiя супруга, не разлучаться съ нею, не подвергать опасности жизнь, для нее драгоцнную. Къ чему не прибгала нжность ея для убжденiя Iоанна? Слезы и рыданiя прерывали слова ея:
Когда не тронешься любовiю моей,
Ужель не умягчитъ тебя младенецъ сей?
У ногъ твоихъ лежитъ онъ съ матерью несчастной,
Уже лишенной чувствъ, отчаянной, безгласной!
Смотри: онъ силится въ слезахъ къ теб воззрть,
Онъ хочетъ вымолвить: не дай мн умереть!
Читай въ очахъ его нмые разговоры,
О чемъ языкъ молчитъ, о томъ разскажутъ взоры.
— — — — — — — —
Когда же лютый сей походъ уже положенъ,
И въ брань идти отказъ Монарху не возможенъ,
Такъ пусть единою мы правимся судьбой:
И сына и меня возьми, мой Царь, съ тобой,
Съ тобою будетъ трудъ спокойства мн дороже,
Я камни и пески почту за брачно ложе.
Iоаннъ, подобный кедру, втрами колеблемому съ двухъ противныхъ сторонъ, чувствуетъ сильную борьбу любви къ Отечеству съ любовiю къ супруг, погружается въ задумчивость, подавляетъ горесть своего сердца, но слезы катятся по лицу Героя. Вотъ ршительный отвтъ его:
Мой первый есть законъ — Отечеству услуга!
Какая черта великой души! Удивляемся, и вримъ, что нашъ Поэтъ зналъ человческое сердце, и умлъ проникать въ сокровеннйшiе изгибы его.
Херасковъ хотлъ изобразить Iоанна терпливымъ и великодушнымъ — и усплъ въ своемъ желанiи. Въ то время, когда все войско, изнуренное дальнимъ походомъ, палимое зноемъ, томилось жаждою, — два воина, удалясь ночью отъ дружины своей, находятъ ручей, не помнятъ себя отъ радости, почерпаютъ воды, и съ восторгомъ приносятъ Государю. Герой, обнявъ ихъ, говоритъ:
Или вы чаете, что въ семъ пространномъ пол
Вашъ Царь слабе всхъ, и всхъ томится бол?
Томлюся больше всхъ въ несчастливой судьб
О страждущихъ со мной, томлюсь не о себ.
Пойдемъ и принесемъ напитокъ сей скорбящимъ,
Несчастнымъ ратникамъ, почти въ гробахъ лежащимъ,
Подарокъ сей для нихъ, не для меня мн милъ.
Какой урокъ для Государей! сдлаетъ ли боле сего отецъ для дтей, нжно любимыхъ? И храбрые воины поклялись умереть за Iоанна. Сего не довольно. И дряхлые старцы становятся въ ряды, тснятся подъ хоругви Отечества:
— — — мечей внимая звуки,
Берутъ оружiе въ трепещущiя руки,
Едва бiющуся щитомъ покрыли грудь,
Казалось, лебеди летятъ съ орлами въ путь.
Да и могли ли они не чувствовать усердiя къ тому, который:
Пренебрегая зной и люту казнь небесну,
Томленный жаждою и въ пот и въ пыли,
Въ средин ратниковъ ложился на земли,
Послднiй — пищу бралъ, но первый передъ войскомъ
Являлся духомъ твердъ во подвиг геройскомъ?
Посмотримъ на другую картину. Прекратилось сраженiе съ Ордынцами, воины вносятъ въ царскiй станъ Князя Троекурова тяжело раненаго. Внчанный Герой видитъ любимца своего блднаго, окровавленнаго, почти безъ дыханiя, глава его склонилась на грудь, уста онмли, очи померкли…
Рыдая Iоаннъ бездушнаго объемлетъ,
Но Царь, обнявъ его, еще дыханье внемлетъ.
Герой сей живъ!…. онъ живъ!…. въ восторг вопiетъ,
Самъ стелетъ одръ ему и воду подаетъ.
Поэтъ, изобразивъ Героя своего сострадательнымъ, умющимъ цнить заслуги, готовымъ на вс пожертвованiя для сохраненiя хранителей Отечества, прибавляетъ:
Коль такъ Владтели о подданныхъ пекутся,
Они безгршно ихъ отцами нарекутся.
Ахъ! для чего не вс, носящiе внцы
Бываютъ подданнымъ толь нжные отцы?
Желанiе, достойное сердца, болзнующаго о томъ, что на земл такъ много несчастныхъ, и такъ мало утшителей!…
Хотите ли видть ратное поле, и на немъ поражающихъ и пораженныхъ? невольнымъ ужасомъ почувствуете себя объятыми! Смотрите:
Тотъ скачетъ на кон, нося стрлу въ гортани,
Иной, въ груди своей имя острый мечъ,
Отъ смерти думаетъ, носящiй смерть утечь,
Иной, пронзенный въ тылъ, съ коня стремглавъ валится,
И съ кровью жизнь спшитъ его устами литься,
Глаза подъемлюща катится тамъ глава,
Произносящая невнятныя слова,
Иной безпамятенъ въ кровавомъ скачетъ пол,
Но конь его стремитъ на копья по невол.
Какое богатство мыслей и обилiе уподобленiй, какая сила выраженiя — видны въ описанiи военачальнковъ, раздлявшихъ труды и торжество, ужасы и славу съ Iоанномъ! Здсь видимъ Князей: Микулинскаго, Мстиславскаго и Пенинскаго, неустрашимыхъ подобно львамъ разъяреннымъ, тамъ — Курбскiй и Щенятевъ, преуспвшiе въ военномъ искусств, рыцари прозорливые, пылкiе, неутомимые, поспшаютъ на сраженiе какъ на пиршество, за ними слдуютъ: Пронскiй, подобный громовой туч, и Хилковъ, дальновидный и опытный, посдвшiй на пол брани, дале — Романовъ, и Плещеевъ, сотрудникъ его, достойно именуемые Россiйскими Ираклами, Палецкой и Серебряной, потрясающiе оружiемъ отъ нетерпенiя сразиться съ непрiятелемъ, наконецъ — Шереметевъ, Шемякинъ и Троекуровъ, воспитанники Марсовы, одаренные всеопровергающею силою, вс въ доспхахъ, горящихъ подобно молнiи, вс вооружены копьями и мечами. — Какiя препоны остановятъ быстроту и мужество такихъ предводителей! какой гордый Османъ не смирится, какой свирпый Едигеръ не преклонитъ колнъ передъ ними? Никакая твердыня, никакое царство не устоитъ отъ ихъ оружiя.
Кто откажется принести дань почтенiя храброму защитнику Отечества, который среди несчастiя чувствуетъ свое достоинство, помнитъ священнныя обязанности, на него возложеннныя, неколебимый, какъ гранитная скала, противоборствуетъ искушенiямъ, для чувствъ обольстительнымъ, не страшится ни угрозъ, ни казней, и съ радостiю ожидаетъ послдней минуты, въ которую съ Ангельскою улыбкою на лиц можетъ сказать: умираю за Вру и Отечество! Таковъ Росславъ у Княжнина, таковъ и Палецкiй у Хераскова. — Едигеръ, видя приближенiе того ужаснаго времени, въ которое долженъ преклонить выю свою къ стопамъ Россiйскаго Государя, прибгаетъ къ хитрости. Князь Палецкiй впадаетъ въ сти, разставленныя злодемъ. На несчастномъ плнник звучатъ уже оковы. Его влекутъ на лобное мсто. Является Едигеръ, алкоранъ въ рукахъ его. Указывая Князю на книгу вры Магометовой, и на прекрасную двицу, подл него стоящую, потомъ на орудiя казни, на другой сторон разложенныя, велитъ избирать либо то, либо другое. Негодованiе объяло Рускаго воина, пламя гнва запылало въ очахъ его. Онъ не долго колебался — и тиранъ закиплъ яростiю, услышавъ отвтъ:
— — — Иду на смертну казнь!
Оставь мн мой законъ, себ оставь боязнь!
Ты смлымъ кажешься сдящiй на престол,
Не такъ бы гордъ ты былъ предъ войскомъ въ ратномъ пол,
Не угрожай ты мн мученьями, тиранъ!
Господь на небесахъ, у града Iоаннъ.
Не льзя лучше описать добродтельнаго Вельможу, умнаго совтника и ревностнаго патрiота, какъ Херасковъ описываетъ Адашева, твердаго среди развратовъ, истиннаго друга Iоаннова, украшеннаго боле величествомъ души, нежели саномъ.
Храняща лесть еще подъ стражей царскiй Дворъ,
Увидя правду въ немъ, потупила свой взоръ,
Отчаянна, блдна и завистью грызома,
Испытываетъ все, ждетъ солнца, тучъ и грома.
Кому Iоаннъ съ открытымъ сердцемъ могъ говорить:
Ты честенъ, можешь ли не быти другъ Царю?
Тотъ не боялся — да и чего страшится прямая добродтель? — не боялся напоминать ему обязанностей верховнаго сана:
Ты долженъ разбирать не лица, но сердца,
Вниманья каждый вздохъ — на трон удостоить,
Тогда познаешь, какъ народно благо строить.
Какой краснорчивый Ораторъ опишетъ живе и разительне Князя Курбскаго — Вельможу, руководимаго не личными выгодами, не гордыми намренiями — одною справедливостiю, уважаемаго Царемъ, Боярами и войскомъ — защитника притсненныхъ, друга человчества, котораго народъ почиталъ Ангеломъ хранителемъ — Героя, который однимъ ударомъ меча повергъ къ ногамъ своимъ ужаснаго Исканара, предводителя Татаръ Крымскихъ, и увнчалъ Россiю — безсмертной славою, себя — блистательными лаврами — Военачальника, дятельностiю своею превзошедшаго, или лучше сказать, затмившаго всхъ своихъ сподвижниковъ, оказавшаго великiя услуги Царю Россiйскому, и почитавшаго ихъ ничтожными, высоко цнившаго все, кром своихъ подвиговъ!… Не въ полномъ ли блеск величiя представленъ Курбскiй,
Сiявшiй какъ луна между звздами въ тьм,
Въ душ усердiемъ и славой во ум?
Не истиннымъ ли сыномъ Отечества, не ревностнымъ ли подкрпителемъ престола изображенъ тотъ, чье сердце согласно было съ словами, предъ лицемъ всего воинства имъ произнесенными:
Коль царству предлежитъ опасность и бда,
Не страшенъ пламень мн, ни вихри, ни вода.
Россiяне къ трудамъ и къ слав сотворенны?…
Любопытство возрастаетъ постепенно — картины новыя, одна другой разнообразне и плнительне, представляются умственнымъ взорамъ, когда въ конц VIII Псни находимъ Государя бесдующаго съ мудрымъ пустынникомъ Вассiяномъ, открывающимъ ему будущiя произшествiя, показывающимъ длинный рядъ Монарховъ, имющихъ посл него царствовать. Прозорливый старецъ, дошедшiй до ужасныхъ бдствiй, въ бурное время междуцарствiя терзавшихъ Россiю, и описавъ жестокости Поляковъ, говоритъ:
Богатство — тлнъ и прахъ, но славно есть оно,
Коль будетъ общему добру посвящено.
(132) Позналъ имнiя такую Мининъ цну,
Онъ злато изострилъ, дабы сразить измну.
— — — — — —
Какъ бурный вихрь Москву Пожарскiй окружаетъ,
Кидаетъ молнiи, Поляковъ поражаетъ,
Съ другой страны даритъ отечеству покой,
Бросая громъ на нихъ, Димитрiй Трубецкой.
Простираясь дале въ повствованiи, изображаетъ онъ Преобразителя Россiи, озареннаго лучами безсмертiя, и преславную Дщерь его. Пророческiй гласъ его гремитъ:
Онъ людямъ дастъ умы, дастъ образъ нравамъ дикимъ,
Россiи нову жизнь, и будетъ слыть Великимъ.
Коварство плачуще у ногъ Его лежитъ,
Злоумышленiе отъ стрлъ Его бжитъ.
— — — — — —
Подъ скипетромъ ея (Елисаветы) цвтутъ обильны нивы,
Корону обвiютъ и лавры и оливы,
Науки процвтутъ какъ новый виноградъ,
Шуваловъ ихъ раститъ, Россiйскiй Меценатъ.
Наконецъ доходитъ до ЕКАТЕРИНЫ Вторыя — Монархини, Которая возвысила умы, гремла побдами, удивляла щедротами, славилась мудростiю правленiя, благоденствiемъ своихъ подданныхъ — и пророческiя слова старца льются ркою:
Премудрость съ небеси въ полночный край сойдетъ,
Блаженство на престолъ въ лиц Ея взведетъ.
Предъ Ней усердiемъ Отечество пылаетъ,
Любовь цвтами путь Ей къ трону устилаетъ,
— — — — — —
Прiидутъ къ Ней Цари, какъ въ древнiй Вилеемъ,
Не злато расточать, не зданiямъ дивиться
Прiидутъ къ ней Цари, но царствовать учиться.
Перейдемъ къ другимъ предметамъ. Взглянемъ на портретъ Субеки, терзаемой ревностiю и мщенiемъ, высокомрной, но покорной только страсти, свирпствовавшей въ душ ея,
Киприды красотой, а хитростью Цирцеи,
Для выгодъ собственныхъ любившей царской санъ.
Подл Казанской Царицы — и предметъ пламенной любви ея: Османъ, Князь Таврискiй,
Прекрасный юноша, но гордый и коварный,
Любовью тающiй, въ любви неблагодарный,
Какъ лютая змiя, лежаща межъ цвтовъ,
Приближиться къ себ прохожихъ допущаетъ,
Но жало устремивъ, свирпость насыщаетъ.
Вотъ и Асталонъ, соперникъ его, презрнный Сумбекою:
Какъ новый Энкеладъ, онъ шелъ, гор подобенъ,
Сей витязь — цлый полкъ единъ попрать удобенъ,
Отваженъ, лютъ, свирпъ сей врагъ Россiянъ былъ,
Во браняхъ — какъ тростникъ, соперниковъ рубилъ.
Войдемъ за Сумбекою въ ужасный лсъ, гд грозные призраки, черныя и печальныя тни спустились на землю, гд все густою тьмою одлось,
Гд кажется простеръ покровы томной сонъ,
Трепещущи листы даютъ печальный стонъ,
Зефиры нжные среди весны не вютъ,
Тамъ вянутъ вс цвты, кустарики желтютъ,
Не молкнетъ шумъ и стукъ, гд вчно страхъ не спитъ,
И молнiя древа колеблетъ, жжетъ, разитъ,
Лсъ воетъ — адъ ему стенаньемъ отвчаетъ…
Входимъ — и видимъ пышныя гробницы, Казанскимъ Царямъ воздвигнутыя, читаемъ исторiю враговъ Россiи, которые, подобно хищнымъ птицамъ, летали надъ Отечествомъ нашимъ, и пожирали добычи беззащитныя, наконецъ устали он отъ злодйствъ и жестокостей, — читаемъ — и не можемъ удержаться отъ ужаса, но сей ужасъ сильне овладетъ, когда представится геенна съ несчастными жертвами, осужденными на мученiе. Тутъ — закрываемъ глаза, спшимъ удалиться отъ сего зрлища, и спрашиваемъ: откуда живописецъ заимствовалъ такiя удивительныя краски для картины, на которой изобразилъ столько ужасовъ разнообразныхъ? не тотъ же ли Генiй вкуса водилъ перомъ нашего Поэта, который управлялъ кистiю Микель-Анжа, написавшаго Страшный судъ, и на немъ пораженныхъ горестiю и отчаянiемъ?
Еще ли хотимъ увриться въ исполинскомъ изображенiи Поэта? Заглянемъ въ темную бездну, обитель Безбожiя, разсмотримъ гибельныя дйствiя, производимыя духомъ Раздора, или остановимся при волхвованiяхъ лютаго Нигрина, заклинающаго Зиму изтощить свои ужасы для изтребленiя Рускаго воинства — и Зима свирпствуетъ со всею жестокостiю:
Соперница весны, и осени, и лта,
Изъ снга сотканной порфирою одта,
Виссономъ служатъ ей замерзлые пары,
Престолъ иметъ видъ алмазныя горы,
Великiе столпы, изъ льда сооруженны,
Сребристый мещутъ блескъ, лучами озаренны,
По сводамъ солнечно сiянiе скользитъ,
И кажется тогда, громада льдовъ горитъ.
Стихiя каждая движенья не иметъ:
Ни воздухъ тронуться, ни огнь пылать не сметъ,
Тамъ пестрыхъ нтъ полей, сiяютъ между льдовъ
Одн замерзлыя испарины цвтовъ,
Вода растопленна надъ сводами — лучами
Окаменвъ виситъ волнистыми слоями.
Тамъ зримы въ воздух вщаемы слова,
Но все застужено — натура вся мертва!
Единый трепетъ, дрожь и знобы жизнь имютъ,
Гуляютъ инеи, зефиры тамъ нмютъ,
Мятели вьются вкругъ и производятъ бгъ,
Морозы царствуютъ на мсто лтнихъ нгъ,
Развалины градовъ тамъ льды изображаютъ,
Единымъ видомъ кровь которы застужаютъ.
Всея природы страхъ, согбенная Зима,
Россiйской алчуща погибелью сама,
На льдину опершись, какъ мраморъ поблла,
Дохнула — стужа вмигъ на крыльяхъ излетла.
Родится лишь морозъ, уже бываетъ сдъ,
Къ чему притронется, преобращаетъ въ ледъ,
Гд ступитъ, подъ его земля хруститъ пятою,
Стсняетъ, жметъ, мертвитъ, сражаясь съ теплотою….
Гд искать помощи, отъ кого ожидать спасенiя защитникамъ Отечества, когда все: и злоба неврныхъ, и коварство враговъ, и ужасы природы — все поклялось погубить ихъ? Рускiе ратники вспомнили слова Iоанновы:
Не слабыхъ женъ на брань, мужей веду съ собою!
———-
Противу смерти жалъ неробку грудь поставимъ!
Кто страшенъ, Россы, вамъ, когда самъ Богъ по васъ!
Вспомнили — вооружились врою и мужествомъ — и все преодолли! Перенесемся теперь въ царство очарованiй, подобное садамъ Армидинымъ, описаннымъ Авторомъ Освобожденнаго Iерусалима — въ такое плнительное мсто, гд
Пригорки движутся, кустарники смются,
Источники, въ трав вiяся, говорятъ,
Другъ на друга цвты съ умильностiю зрятъ,
Зефиры рзвые кусточки ихъ цлуютъ.
————
Зеленые лужки въ тни древесъ цвтутъ,
И кажется, Любовь одры готовитъ тутъ.