Отвлеченные люди, Аксаков Константин Сергеевич, Год: 1857

Драматургия
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Скачать в PDF

Аксаков К. С.

Отвлечённые люди.

Комедия.

Отрывки.

Часть 1.

Действующие лица:
Гундуров — помещик.
Елена Владимировна — его племянница, девушка 19-ти лет.
Сильвин Егор Алексеевич — молодой человек, лет 28-и.
Прасковья — няня Елены.
Слуга Гундурова.
Деревенские девушки.

Действие в подмосковной усадьбе.

Явление 1-ое.

Крыльцо барского дома.

Входит Елена.

Елена (низким поклоном приветствует землю и всё окружающее). В деревне! Наконец! Ах, как я рада! Город далеко, не долетят сюда его шум и ор. Утро! Ах, какое утро! Какой вид! Вон крестьянка наклонилась над водою и черпает её. Как она хороша! Она не портит пейзажа, она, напротив, оживляет его. А я? Я его испорчу, городское произведенье, тепличный цветок! Нет, в ней, в деревне, надо с нею же гармонировать. Да, да! И чего же лучше? Конечно, конечно, надену сарафан, заплету косу. Ах, какая чудесная у меня коса Длинная, густая. Сарафан есть, но нужно, что б он был настоящим, и ещё надобно иметь повязку. Прости, моё родное платье, что я надевала тебя нечасто, украдкой, в шутку, для потехи. Я надену тебя теперь с радостью сердечной. Это не маскарад, я надеваю по своему желанию своё родное платье. Я русская девушка.

Явление 2-ое.

Выходит Прасковья.

Прасковья. Ах, матушка барышня!
Елена. Прасковья! (Обнимает и целует её). Ну, что ты, здорова?
Прасковья. Здорова, матушка. Как же вы рано приехали? Дядя ещё почивает.
Елена. Как я спешила, Прасковья! Как я ждала, что б, наконец, за мной приехала Наталья Семёновна. Насилу она приехала. Меня тётушка отпускать было не хотела. Дядюшка здоров?
Прасковья. Здоров, матушка. Не хотите ли чаю?
Елена. Нет, как дядюшка встанет. Как у вас хорошо, Прасковья! Как я рада, что в деревне?!
Прасковья. Голубушка, как птичка из клетки вырвалась. Ведь в городе только и духота такая летом.
Елена. Только и душно. Ну да я теперь не в городе. Прасковья, со мной приехали все мои платья, скажи Наталье Семёновне, что бы велела принести в мою комнату жёлтый чемодан. Я сейчас туда иду.
Прасковья. О матушка, какие же вы хорошенькие, свеженькие!
Елена. Это с дороги, с дороги. Так скажи, что бы скорее, милая Прасковья. (Обнимает её и убегает).

Явление 3-тье.

Из гостиной слышатся голоса.

Слуга растворяет дверь.

Голос. Кто-то приехал. Не Леночка ли?
Слуга. Они-с.
Голос. Она! Воды, одеваться неси!
Слуга (несёт чемодан и дивится). Куда же?
Голос. Вот сюда, сюда. Что, тяжёл?
Слуга. Тяжёл!
Голос. Чему здесь быть тяжёлому?
Гундуров (появляется в утреннем платье). Приехала. Где же? Где же Елена? Вели ей доложить, что, дескать, дядюшка изволил встать. (Ходит). Что ты, моя ветреница? Целую зиму протанцевала без устали? Сама воротилась прошлым воскресеньем в деревню. Уж не забыла ли и старика-дядю добрая девушка? Что?
Слуга. Сейчас одеваются.
Гундуров. Уж и одевается. Ох, не успела приехать. Ах, эти городские люди. Всех людей, которые приехали с Еленой Владимировной, напоить чаем.
Слуга. Слушаю-с. (Уходит).

Выходит Елена в русском костюме.

Гундуров. Да это что? Елена, ты? В каком виде?!
Елена. Милый дядюшка!
Гундуров. Елена, милая племянница! Здравствуй! Здорова ли ты?
Елена. Здорова, милый дядюшка.
Гундуров. Надо признаться, тебе очень к лицу сарафан! Шалунья! Чуть приехала и уж подумала, что бы надеть к лицу. Перед кем ты кокетничаешь?
Елена. Я не кокетничаю, дядюшка. Это не кокетство.
Гундуров. Как? А зачем же тебе маскарад?
Елена. Это не маскарад.
Гундуров. Что же это такое?
Елена. Видите, милый дядюшка… Я теперь…
Гундуров. Ну что?
Елена. Ведь я в деревне теперь? Так? Я хочу жить так, как должно в деревне, не хочу ссориться, потому надеваю платье, которое в деревне носят.
Гундуров. Шалунья! Я разве не живу в деревне?
Елена. О дядюшка, какой вы деревенский житель? Сидите больше в доме, живёте и в городе, бываете в клубе! Нет, вот деревенские жители, крестьяне — вот настоящие деревенские жители. Посмотрите, как красива земля, хорош сарафан, на лугу, в лесу, над водою — чудо! И потом, знаете, что?
Гундуров. Что?
Елена. Вы русский?
Гундуров. Ну так вам должно быть понятно и приятно, что я в русском платье. В городе нельзя, а здесь я на свободе, я рада просто уже тому, что я мила и одета, и надела родное платье. Видите — вот перед вами русская девушка.
Гундуров. Милый друг, ты так мила, что всё на тебе мило.
Елена. Милый дядюшка, как я рада, что я в деревне. Знаете ли что?
Гундуров. Что?
Елена. Здесь приходит в голову то, чего в городе не приходит. Столько неясных образов каких-то, всё это сливается вместе в такое… (Задумывается).
Гундуров. Мечтательница!
Елена. Нет, не мечтательница! Совсем нет! Это, в самом деле, бывает. Дядюшка, неужто душа — мечта?
Гундуров. Боже сохрани!
Елена. Ну, так ведь это всё в душе происходит.
Гундуров. Милая моя, душа не мечта, но она мечтает.
Елена. Почём вы знаете? Как вы разберёте? Видеть вы не можете. Ведь вы и чувствовать не можете, а чувство не мечта, нет, нет.
Гундуров. Полно, друг мой, оставь все эти мысли. Скажи мне лучше, как ты провела зиму.
Елена. Очень весело. Я мало танцевала. Были премилые балы… Я видела сегодня, как крестьянка с длинной и густой косою (у меня, вероятно, ещё длиннее) стояла над водой в сарафане. Стояла и черпала из неё. Мне так это понравилось. Я сразу же почуяла, что другого платья нечего и носить в деревне, и потом — это наши русские милые утехи, милые платья, которые надеть все могут, я и надену.
Гундуров. Как это всё скоро у женщин!
Елена. И хорошо, что скоро! Подумавши, я бы сделала то же, что ж, если я вдруг сообразила, тем лучше! Ведь я вам понятно объяснила, отчего я надела сарафан?
Гундуров. Объяснила, и очень удовлетворительно.
Елена. Ну, видите! Ведь крестьянка, живя всегда в деревне, черпая воду, не наслаждается тем, как это хорошо, что такое она делает? Ведь так?
Гундуров. Я думаю.
Елена. Да, тот картиной любоваться не может, кто сам в картине, надо стать для того в стороне, тогда уже выйдешь из неё. Вот, как это. Однако крестьянка, если не так этим всё-таки наслаждается, ведь она живёт деревенской жизнью, дышит этим воздухом. Отымите её от деревни, и она тогда сама увидит и оценит, как это хорошо.
Гундуров. Как работает эта милая головка! Милая…
Елена. Потом я стала уставать, мне стало скучно, очень. Далее так веселиться — сил не хватит.
Елена. Скучно, когда долго весело, ведь веселиться долго — скучно.
Гундуров. Ну, а скажи мне: я думаю, люди не слепы в Москве?
Елена. Нет, дядюшка.
Гундуров. Могли же тебя видеть?
Елена. Конечно, видели.
Гундуров. Полно, Елена, это чересчур наивно. Ведь заметил же кто-нибудь, что ты красавица?
Елена. Мне говорили это довольно часто.
Гундуров. Ну, а, верно, кто-нибудь чаще других?
Елена. Один. Да, один. Сильвин.
Гундуров. Что за Сильвин?
Елена. Молодой человек. Умный, красивый собою, прекрасно танцует.
Гундуров. Богат?
Елена. Кажется, богат. Не знаю. Ах, я и забыла: он просил у меня позволения приехать к вам и с вами познакомиться, он обещал даже мне, что скоро приедет. Да, вам есть письмо от тётушки.
Гундуров. Ты рассеяна непростительно.
Елена. Виновата, дядюшка! Не сердитесь! Оно у меня в моём дормезе лежит. Сейчас! (Убегает).
Гундуров. Какая славная девушка! Немного мечтательна, но что за сердце! Я не видел ни разу, что бы она осердилась за что-нибудь. Ей надо достойного мужа, но кто же достоин, кто поймёт эту нежную душу со всеми её порывами, фантазиями, странностями даже, со всею её милою игрою? Что это за Сильвин? Впрочем, жена, верно, пишет. Вот и она.

Елена входит, отдав Гундурову письмо.

Вот и письмо. Смотри же, красная девица, не будь вперёд так рассеяна.
Елена. Что тётушка пишет?
Гундуров. Это до тебя не касается.
Елена. Дядюшка!
Гундуров. Что?
Елена. Где мы будем пить чай?
Гундуров. На балконе.
Елена. Нет, лучше под липой в саду.
Гундуров. Хорошо, пожалуй.
Елена. Так я пойду, распоряжусь.
Гундуров. Распорядись. Так. Жена пишет, что Сильвин будет в самом коротком времени, что б я заметил, нет ли в Леночке расположения, что она предполагает возможность этого, что Сильвин, кажется, человек хороший… Желал бы!..
Елена. Дядюшка! Чай подали.
Гундуров. Сейчас, друг мой. Да, надо быть внимательным…

Гундуров и Елена уходят. Входит Сильвин.

Сильвин (прислуге, в сторону). Уже встали?
Слуга (из окна). Будут кушать чай в саду.
Сильвин. Нельзя ли мне найти комнаты, где бы переодеться? Какая несносная пыль! Просёлочные дороги изобилуют этим сокровищем. А среди дороги ещё лужа, которая так и обдала грязью всего меня. Приятности жизни в деревне!
Слуга. Барин приказал и вас просить в сад.
Сильвин. Доложи ему, что я очень благодарен и прошу позволения переодеться. Видно, что господин Гундуров зажился в деревне, если не понимает потребности переодеться с дороги. Дом совершенно деревенский, но красота Елены сделает и хижину чертогом… Тоже, однако…
Слуга. Комната готова. Барин приказали просить вас без церемоний.
Сильвин. Невозможно, никак невозможно. Скажи, ничем они и…
Слуга. Они сами изволят сойти.
Гундуров (резко выскакивая из-за деревьев). Жена меня известила о вашем приезде, Егор Алексеевич. Позвольте же мне с вами познакомиться.
Сильвин. Вы так добры, что я не знаю, как и благодарить вас! Вы взяли труд сами со мной познакомиться, тогда как это была бы моя обязанность.
Гундуров. Отчего вы не пришли к нам по нашему приглашению?
Сильвин. Я не смел явиться к вам в такой пыли. Я попрошу у вас позволения переодеться.
Гундуров. Я велел вам отвести комнату.
Сильвин. Но как вы рано встаёте? Я никак не ожидал найти вас уже вставшими.
Гундуров. В деревне надо вставать рано.
Сильвин. Неужели и Елена Владимировна уже одета?
Гундуров. Кстати, да вот и она.

Появляется Елена.

Сильвин. Извольте.
Елена. Егор Алексеевич, здравствуйте!
Сильвин. Ах, Елена Владимировна, это вы? Извините, я вас было не узнал: вы совсем преобразились, уж совершенно по-деревенски.
Елена. Что ж, так лучше?
Сильвин. Вы лучше, чем были.
Елена. Ах, ох! Городской комплимент! Зачем вы не приехали к нам без церемоний?
Сильвин. Я думаю, бесцеремонность не мешает, однако я желаю стряхнуть дорожную пыль и переодеть платье.
Елена. Кто вам говорит об этом? Но когда вас просят, надо забыть это. Неужели вы не способны забыть, что вы в пыли? Да при одном виде деревни всё позабудется!
Сильвин. Ах да! Ах, я люблю деревню! Это восхитительно!
Елена. И как, хороша к нам дорога лесом?
Сильвин. Прекрасная дорога, очаровательная! Но, подъезжая к вам, отметил я пребольшую лужу.
Елена. А, вы и лужу заметили?
Сильвин. Мне кажется, она меня заметила.
Гундуров. Я теперь сам замечаю.
Елена. О, если вы будете такое внимание обращать на лужи, так вы многого не увидите.
Сильвин. Ах, нет, Елена Владимировна, я всё видел. Это я шучу. О, насколько отрадна деревня! Деревня чудо, прелесть! Такой дом!
Елена. Вам, кажется, очень неловко. Надо стряхнуть пыль.
Сильвин. Вы позволяете, не церемонясь, всё-таки мне осуществить факт переодевания? (С поклоном удаляется в дом).

Слуга отстраняется от окна.

Елена. Так вот он какой!
Гундуров. Что, какой? Ты недовольна? Ах, Елена! Как тебе не стыдно?! Человека забрызгало, а он не смей заметить?
Елена. Не то, нет, не то! А он в деревне не забыл город, это видно. Как ему не стыдно?
Гундуров. Какие пустяки! Трудно ладить с девушками. Однако же я не выпил второй чашки. Пойдём, мой друг.
Елена. Пойдёмте, дядюшка!
Гундуров (в сторону). Эй!

Слуга появляется в окне.

Скажи Егору Алексеевичу, когда он оденется, что мы просим его пить чай у нас. Иди, мой друг, мне так же надо приодеться. (Уходит).

Мимо дома проходит несколько молодых крестьянок.

Елена. Здравствуйте, девушки. Куда вы идёте?
Девушки. На сенокос, барышня, поворошить сено.
Елена. Вы много работаете?
Девушки. Да летом — известно: заря сгонит, другая выгонит.
Елена. С утра до вечера?
Девушки. Да, барышня.
Елена. Ах, вы, верно, очень устаёте?
Девушки. Привыкли, барышня. Сенокос что ещё за работа?
Елена. От солнца печёт?
Девушки. Печёт.
Елена. И дожди мочат одежды, а вы всё работаете?
Девушки. И всё.
Елена. А нельзя ли вам поменьше работать?
Девушки. Поменьше работать — вам меньше и доходу будет.
Елена. Но ведь всё это продаётся?
Девушки. Продаётся, матушка.
Елена. И деньги эти кому же, дядюшке?
Девушки. Дядюшке и вам.
Елена. Так вот откуда мои деньги, откуда мне живётся весело, вот, отчего у меня столько нарядов, отчего я ездила в театр, на бал, веселилась. Это всё вашими трудами!
Девушки. Да, барышня. На здоровье!
Елена. А я ничего не делаю, ничего-таки, ничего. На меня другие работают, под солнцем, под дождём, а я себе сижу в доме да веселюсь. Девушки!
Девушки. Что, матушка?
Елена. Я буду с вами работать.
Девушки. Э, барышня, да где же вам: солнышком вас совсем испечёт, и ручки устанут.
Елена. А вы-то?
Девушки. Да нам дело привычное: наши руки не чета вашим ручкам.
Елена. Отчего же у меня ручки, а у вас руки?
Девушки. Оттого это, что ручки ваши чистенькие, беленькие, а наши — ручищи, ваши женские на вид, наши грубы.
Елена. От работы?
Девушки. От работы, матушка! Пойдёмте, однако. Прости, матушка, нам некогда, неравно барин поколотит. (Уходят).
Елена. Поколотит? (Растроганно). Он не смеет поколотить! (Ступает назад и садится на скамью, где сидит, задумавшись).

Возвращается Гундуров.

Гундуров. Вот ты и задумалась.
Елена. Ах, как не задуматься? Ах, обо многом можно думать.
Гундуров. О чём же?
Елена. Крестьянки так много работают, а я ничего не делаю.
Гундуров. Как же быть?
Елена. Мне надо работать.
Гундуров. Милый друг, как же ты станешь работать?
Елена. Так же, как они, убирать сено.
Гундуров. Милая моя Елена, немного ты поможешь в уборке сена… А хорошо, если б всем нам приходили в голову такие мысли, как тебе.
Елена. Да, милый дядюшка, да! Я стану работать, под открытым небом, на зелёном лугу, делать простую крестьянскую работу: собирать, сушить скошенную траву и потом отдыхать спокойно. Как хорошо это! Позвольте, милый дядюшка!
Гундуров. Охотно, позволяю. А как загоришь ты, какие будут мозоли на руках! Нужды нет, нужды нет…
Елена. Прекрасно, прекрасно! Ах, надо предложить Сильвину, пусть он станет работать, пусть вылечится от своих предрассудков.

Конец 1-ой части.

1852 г.
Источники текста:
РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 4. Ед. хр. 65. 13 л.
Аксаков К. С., ‘Собрание сочинений и писем в 10 томах’, Т. 2. Сост. Кузьминой М. Д. СПб, ‘Росток’, 2019 г. С. 394 — 412, 573 — 575.

Аксаков К. С.

Отвлечённые люди.

Комедия.

Отрывки.

Действующие лица:
Гундуров — помещик.
Елена Владимировна — его племянница, девушка 19-ти лет.
Сильвин Егор Алексеевич — молодой человек, лет 28-и.
Стременев, Юрий Вячеславович.
Крестьяне с косами.

Действие в подмосковной усадьбе.

Явление 4-вёртое.

Утро. Беседка в саду.

Гундуров и Елена сидят за чайным столиком. Входит Сильвин.

Сильвин. Bonjour, encore une fois (и снова здравствуйте (здесь и далее, кроме особо оговорённого случая, — фр.))!!!
Елена. Сделайте милость, Егор Алексеевич, преобразитесь, если вам это возможно, я прошу вас, не шутя. Оставьте французский язык, комплименты и все городские приёмы. Ах, Боже мой! Неужели вам не хочется вырваться хоть на минуту от всех городских условий, вздохнуть свободно?
Сильвин. Но позвольте, Елена Владимировна, вам заметить, что я не нахожу, что б городские формы были цепи, в них мне легко и свободно.
Елена. В самом деле? Очень жаль.
Гундуров. Ведь ты воротишься же в город отдыхать от деревенской жизни?
Сильвин. Justement (точно). И с новою радостью вы появитесь в блеске бала, на зеркальном паркете. Все хорошо на своём месте, всему свой черёд.
Елена. Но что же мне делать с вами, как мне передать то, что меня занимает, чем я вся полна теперь? Я не умею. О, если б был мужчина на моём месте, может быть, он бы вам доказал. А я вам скажу только: нет, я с вами не согласна.
Гундуров. Не спорьте с нею, Егор Алексеевич, оставьте её мечты.
Елена. Ах, дядюшка! Мечты всего хуже, я их не люблю.
Сильвин. Позвольте мне одно возражение, puisque notre conversation est dИja avancИе (коль мы уже завели речь об этом). Жизнь в деревне, y consens, il y a du bucolique (соглашусь, есть какая-то буколика)… Светская жизнь, цивилизованная, этот высший круг, cette Иlite de la sociИtИ (является вершиной общественной жизни)! Un homme du monde — cette un homme comme il faut (светский человек — это настоящий человек)!
Елена. И они сами так себя называют!
Сильвин. Конечно, но это законное сознание. Homme du monde, homme comme il fаut (светский человек, человек, каким он должен быть). Это собрание всех преимуществ — и внутренних и внешних, homme du monde (светский человек): это всё!
Елена. А разве это по-христиански? О Боже мой! Слова Твои не то говорят: бедные, нищие мира, нищие духом, плачущие — вот кто постиг Твоё учение.
Сильвин. La conversation prend une autre direction, une direction tout — Ю — fait thИologique. Ce n’est pas mon fort (разговор принимает иное направление, совершенно богословское. Это не моя сильная сторона).
Гундуров. В самом деле, разговор становится серьёзен, и лучше его оставить.
Елена. Лучше.

Молчание.

Гундуров. Послушайте, Егор Алексеевич. Я боюсь, что Елена вас не поняла. Ведь вы не отвергаете прелестей деревни?
Сильвин. Point du tout. Il y a donc un malentendu. Point du tout. J’aime la campagne. (Нисколько. Так, возникло недоразумение. Нисколько. Я люблю сельскую глушь). Я люблю деревню. Я только не согласен Еленой Владимировной насчёт светской жизни. А деревня, о деревня! (Смотрит на Елену, она молчит). Вы сердитесь?
Елена. Нимало.
Сильвин. Вы меня не так поняли. Я…
Елена. Вы…
Сильвин. О, этот ответ доказывает мне, что вы сердитесь. Я, стало быть, очень несчастлив.
Гундуров (вставая). Я оставлю вас на минуту. Деревенская жизнь, которою так восхищается Елена, не без хлопот.
Елена. Я знаю, дядя. Деревня — жилище труда.

Гундуров уходит.

Явление 5-ое.

Сильвин, Елена.

Сильвин. Итак, мне не надеяться на прощенье?
Елена. Месье Сильвин, если бы дело шло только о прощении, как это было бы легко!
Сильвин. Елена Владимировна, я, право, не знаю даже, как мне уверить вас, что здесь un malentendu. У нас по-русски… У нас по-русски нет этого слова.
Елена. Положим: недоразумение.
Сильвин. Pardon (простите), — недоразумение. Здесь недоразумение.
Елена. Положим… Если так, понимаете ли вы, Егор Алексеевич, какою тайною дышит деревня? Понимаете ли вы, что природа вольная, не искаженная, со своими полями, ручьями, лесами, как будто спрашивает человека: ‘Так ли ты живёшь, как должен жить’? Как легко здесь дышать, как весело здесь среди целого мира существ, созданных с нами!
Сильвин. О, понимаю, понимаю! Эти живописные холмики, эта сельская простота, эти первобытные радости…
Елена. Нет, понимаете ли вы, что здесь может крыться даже будущее, что эта простота — мудрость и красота? Эту красоту вы понимаете? Может ли какая-нибудь зала, какой-нибудь плафон сравняться с этим небом? Восхищайтесь вашими залами, если угодно, но не забывайте этого голубого купола, вспоминайте, что за нашим светом лежит свет пошире.
Сильвин. Необъятное пространство! Беспредельность! Мириады звёзд на небосклоне, синяя даль, зеленые ковры, испещрённые цветами… О, как же, как же!
Елена. Нет, не то. Скажите мне, что делается в Москве.
Сильвин. Я рад, что наконец вы вспомнили о нас, бедных. В последнее время вас нигде не было видно, и потому общество скучало.
Елена. Оставьте комплименты. Я потому вас и спрашиваю, что давно нигде не была.
Сильвин. В Москве уж начали разъезжаться, но театры еще полны. Какое было огромное стечение по случаю представления Фанни Эльслер! Это удивительно, какой всеобщий был восторг! Бездна букетов полетела на сцену.
Елена. И вы, конечно, бросили букет?
Сильвин. Comme de raison (конечно). Этих букетов кинуто на огромную сумму. Мы умеем изъявлять восторг.
Елена. А подумали вы о другой цене букетов? Вы бросаете душистые букеты, а приходит ли вам в голову, каких тяжёлых трудов, а может быть, и слёз, стоит ваш букет? Вам легко кинуть сто рублей, а если бы вы подумали, как тяжело они достаются? Видали ли вы, как работают?
Сильвин. Елена Владимировна! У вас, право, такие странные идеи… Конечно, я видел, но что ж из этого?
Елена. Легка работа?
Сильвин. Конечно, тяжела, — как всякий настоящий труд.
Елена. О, если б только светские люди, светские дамы и девушки, если б только подумали они, чего, может быть, иногда стоят их великолепные наряды.
Сильвин. Нельзя же от этого перестать наряжаться?
Елена. Если б они только подумали! Не хочу я обидеть их: добрые сердца есть между ними, если б им только пришло в голову, чего стоят их забавы, то, может быть, не одна бесполезная трата добытых так трудно денег не была бы сделана, и, быть может, не одно трудящееся семейство вздохнуло бы легче. Ах! Если б хотя бы не забывали люди, чего стоят их забавы и наряды, если б знали они, что берут они на себя тяжелый долг, — было бы легче на свете. Ужасно кинуть так, для забавы, что собрано трудами, тяжёлыми, упорными трудами людей! Наряжаясь, помните, по крайней мере, это, по крайней мере, будьте благодарны, чтите труд, которому вы многим обязаны. Не бросайте так легко пот, а порою, может быть, и слёзы человека.
Сильвин. Ce sont lЮ des idИes philanthropiques (это идеи благотворительности).
Елена. Philanthropiques (благотворительности)! Человек любит назвать каким-нибудь именем мысль или чувство, которые волнуют его, и думает, что он от них отделался, что он может о них и не думать. Я вижу вас, Егор Алексеевич, но ведь дело не переменится от этого нисколько.

Явление 6-ое.

Те же и Стременев, который входит в беседку.

Стременев. Елена Владимировна!
Елена. Ах!
Сильвин. Стременев!
Стременев (Елене). Я испугал вас нечаянностью. Извините. Извините так же: я давно здесь и все слышал, но я не хотел мешать вашему разговору.
Сильвин. Я этому очень рад, зову тебя на помощь.
Стременев. На помощь? Нет, никогда в таком деле.
Елена. Я не думаю, что бы Юрий Вячеславович согласился с вами.
Стременев. Вы не ошиблись. Впрочем, вам образ мыслей моих давно известен.
Сильвин. Il faut donc que je batte en retraite (поэтому я должен удалиться).

Явление 7-ое.

Те же и Гундуров.

Гундуров. Ба, Юрий Вячеславович, любезный сосед! Здравствуйте. Вы знакомы с племянницей?
Стременев. Я познакомился с Еленой Владимировной в Москве.
Гундуров. А с господином Сильвиным?
Стременев. Мы знакомы.
Гундуров. Вы у нас на весь день?
Стременев. Если позволите.
Сильвин. Елена Владимировна, вы на меня не сердитесь?

Елена молчит, задумавшись.

Гундуров. Елена, ты еще не показала всего сада Егору Алексеевичу. Пойдемте, Юрий Вячеславович.
Стременев. Я знаю ваш сад и подожду вас здесь.

Явление 8-ое.

Стременев (один). Слова еще раздаются ясно в моих ушах. Как она хороша! Чудное создание! Но что же, однако, я? Любовь? Вздор! Любовь не привьется ко мне. Одна мысль о любви обдаёт меня холодом. Безумство, к чему оно? А почему же бы не так? Но нет, нет! Как могу я влюбиться, когда я вижу в себе каждое движение в его зародыше, когда я не могу забыться ни на минуту, когда постоянный взор сознания устремлён в глубину души? Нет! Но мне невыносимо тяжело. Я не могу увлечься, не могу сделать ни одного искреннего движения, постоянный анализ встречает всякое чувство, и оно каменеет при своём появлении. Боже мой! Нет во мне простоты, нет цельности ощущения! Ходит во мне постоянно одно: мысль! Да, я понимаю, сознаю разумно, по крайней мере. Я откидываю всякое притязание на чувство и хочу знать истину. Я знаю, что так надобно поступать, и поступлю. Но этого не довольно. Я чувствую, что много недостаёт во мне. Какой-нибудь Сильвин счастлив, но такое существование я ни за какие блага не возьму. Полюбить Елену? Нет, невозможно, может ли она?.. Да и как смею я думать, что б она полюбила меня, стою ли я этого? Полный, цельный духом человек — вот, кто её достоин. Но женщина может ошибаться, и потому я должен, да, должен, не подать повода. (Берёт шляпу). О самолюбие! Уж не бежать ли ты хочешь, о благородный человек?! Останься, ты не так еще страшен. Какие возвышенные движения, как ты хорош в эту минуту, посмотрись в зеркало: а? Хорош!.. (Кидается в кресло). Вздор! Кем бы я ни был, какие бы ни могли здесь быть пружины, я знаю, как должно поступать, и буду так поступать. Бежать, в самом деле, смешно… Елена!.. Какая высокая душа!

Явление 9-ое.

Сильвин, весь забрызганный грязью.

Сильвин. Decidеmеnt, la campagne m’en veut, elle a une dent contre moi (Решительно, деревенская природа злится на меня, она на меня зла).
Елена. В самом деле, это в другой уже раз в одно утро.
Сильвин. Конечно, так: сперва лужа, а там эта обманчивая зелень.
Стременев. Но что случилось?
Сильвин. Une petite misere da la vie humanine (несколько житейских неприятностей). Мы гуляли на берегу пруда, берег оброс густой травой, так что и вода у берегов была покрыта зеленью, я думал, что это какая-нибудь особая порода деревенских трав, ступил…
Стременев. И провалился.
Сильвин. Ja (да (нем.)). VoilЮ comme la nature est perfide (вот как коварна природа).
Елена. Но когда же природа объявила, что зеленый цвет значит у неё непременно твердую почву или даже траву? Чем же виновата бедная природа, что вы её не удостаивали близкого знакомства?
Сильвин. Сегодня она меня удостоила этого знакомства: мне это очень лестно, но признаюсь, эта короткость не совсем приятна. И потом unе cohuе (толпа) деревенских мальчиков, которые подняли такой глупый хохот.
Елена. Что ж, ведь они видели, что нет опасности.
Сильвин. Mais Йtre la risИe des gamins de la campagne (но быть посмешищем для деревенских ребятишек)!
Елена. Riez donc vous mЙme, m-r Silvine: vous avez un don vraiment rare de rire touiours et deter toujours gai (так что ж, смейтесь сами, г-н Сильвин: у вас действительно редкий дар всегда смеяться и всегда быть веселым).
Сильвин. Vous trouvez (вы находите)? Однако, позвольте мне переодеться.

Явление 10-ое.

Стременев, Елена.

Елена. Бедный Сильвин!
Стременев. Да, он жалок. (После молчания). Я давно не видал вас, Елена Владимировна, вы много переменились.
Елена. Я не заметила.
Стременев. Много. Помните разговор наш, который навлёк на меня ваш гнев?
Елена. Помню совершенно.
Стременев. Я не думаю, чтобы вы были так строги теперь.
Елена. Юрий Вячеславович! Странный вы человек. Все, что говорите вы, так благородно, так умно. Отчего же, извините, слова ваши не привлекают к вам? Отчего от них веет каким-то холодом? Вы правы, я теперь почти во всём соглашаюсь с вами, я не переменилась, но я в себе самой нашла многое, что было заброшено, чего я и не предполагала, а это не перемена. Я соглашаюсь с вами в ваших нападках и взглядах на свет, на общество, но знаете ли что? И прежде, — хотя я и иначе смотрела, чем вы, — не смысл слов ваших собственно мне не нравился, нет, а опять этот тон, это холодное и злое нападение, без увлечения, без порыва. Мне все хотелось спросить вас: да вы-то чему верите? Что наполняет вас негодованием, что горит в вашей душе?.. Извините за правду.
Стременев. Благодарю вас. Это, точно, правда. Дивлюсь вещему чувству женщины. Знаете ли, что для меня именно существуют только правила, мысли, сознание зла, но сердечного верования, но убеждения нет во мне? Что же мне делать? Не способен ли я к этому, или, может быть, я сам не так тружусь в душе своей — не знаю. Что же остаётся мне другого, как спокойное, холодное, если хотите, признание доброго и худого и холодный поступок сообразно с убеждением, с правилами?
Елена. Да, это так же подвиг. Странно, однако. Вам, должно быть, очень тяжело?
Стременев. Так оно и есть. Не знаю, поймете ли вы это состояние. Вы — женщина.
Елена. Так что же? Я не думаю, что б это была привилегия мужчины. Странно, что мне сегодня яснее, чем когда-нибудь, приходило в голову, что если поймешь что-нибудь, какое-нибудь чувство, так уж само чувство вас покинет, или не покинет, но уж не будет тем, что было: оно перейдёт в мысль, а сердце… опустеет.
Стременев. Вы понимаете это? Так вы понимаете всю болезнь души моей?! Слушайте же: во мне нет ни одного свободного движения, сознание сторожит каждый мой порыв, и сторожит каждый мой порыв, и стоит только понять, сказать себе: у тебя явился порыв, чтобы всякий порыв сейчас же уничтожился. В себе я вижу бездну лжи. Я всякий день смотрю, нет ли во мне доброго и искреннего побуждения, и всякую минуту говорю себе: ‘Нет, нет, нет’! Внутренний голос твердит мне при всяком хорошем движении: ты оценил его в себе, ты доволен, ты уже погляделся в зеркало, и тогда пропадает всякая искренность движения, холодом обдаёт всю душу, и является один холодный, не согретый никаким чувством, поступок.
Елена. Юрий Вячеславович! Знаете ли, что? Вы клевещете на себя, я теперь понимаю вас. Всё зло не в вас самих, не в том, что б в вас не было свободных движений, а в том, что вы не спускаете глаз с себя. К чему наводить зеркало на всякое своё чувство? В этом-то вся и ошибка. Стоит только начать разбирать, есть ли во мне чувство, чувства и не будет. Знаете ли? Когда хочешь заснуть в долгую бессонную ночь, когда, наконец, сон приходит к вам, и когда скажешь себе: я засыпаю, — сон вмиг отлетает, а заснете вы, когда об этом не думаете. Вот вам мой добрый совет (подаёт ему руку): не ройтесь в душе своей, не смотрите постоянно в себя. Это вовсе не тот строгий суд, которому каждый человек должен подвергать себя. Вы допытываетесь в себе, прежде чем что-нибудь в вас явилось. Знаете ли: это эгоизм, только совершенно в обратном виде. Не занимайтесь так много, хотя и строго, собою, заботьтесь меньше о себе. Не в вас, а в вашем вечном допросе самого себя лежит причина того, что в вас нет свободных движений. Отводите взгляд ваш от себя и дайте вздохнуть душе вашей.
Стременев. Есть правда в словах ваших, но жить бессознательно?..
Елена. О, далеко ещё до бессознательной жизни! Мне самой приходили в голову подобные мысли, потому-то я и могу понять вас, но я вижу, что я ошибалась: вы, дошедши до крайности, мне растолковали это. Беру назад свои слова, которые я сказала о сознании. Я женщина, и, может быть, это меня спасает от состояния, в которое впали вы.
Стременев. Но потерять сознание и вы не захотите.
Елена. Нет, конечно. Но это ещё не истинное сознание — как скоро мысль опустошает сердце, как скоро мысль всё похищает. Нет, нет! Есть светлое, полное разумение души, всего существа нашего, чувство не теряется, но еще сильнее и светлее становится. Тогда и любишь, и понимаешь, и все находится в стройном созвучии, в блаженной, высокой гармонии. Вы молчите? Как бы я рада была, если б вы освободили свою благородную душу! Но я заговорилась с вами, прощайте! (Уходит).

Явление 11-ое.

Стременев один.

Стременев. Она сама есть лучшее опровержение моих слов. Сильнее доводов действует на меня существо её, её речь, в которой не отделишь ума от чувства, в которой высказывается разумеющая душа. Елена! (Садится). Я влюблён, должно быть… Неужели? Что ж, пойдут все безумства любви, как следует?.. Опять доискивание, а совет Елены? В самом деле: знать я не хочу, что я и как я. Мне хорошо. Уму и без этого много дела. Мне хорошо, и довольно. Но, может быть, это какой-нибудь новый обман? Лучше не обманывать себя, лучше мучиться без обмана. А может быть, и есть обман, может быть, я в самом деле клевещу на себя. Но точно ли так? В одном я должен убедиться: в неестественном, натянутом, не свободном, следовательно, состоянии своего духа. Это так. Благодарю, Елена! А что касается до любви, так с чего я взял, что я влюблён?

Явление 12-ое.

Крестьяне входят с косами и под песню.

Стременев. Они веселы, они не знают этих душевных моих болезней, не знают и самодовольства, пустоты, как у Сильвина. Не похвалиться ли мне перед ними своими душевными страданиями? Нет, пустое самохвальство! Эти умственные и душевные болезни не есть умственный труд, они мешают ему. Так, я понимаю, отчего зарождаются они. Праздность, праздность, губящая многих! Крестьяне работают, а я нет. Я избавил себя от обязанности в поте лица снискивать хлеб свой. Беда — праздность! Какой бы ни был труд, но труд, действительный труд необходим человеку. Но где же найти труд?

На этом рукопись обрывается.

1857 г.
Источники текста:
Газета ‘Молва’, NoNo 37, 38, 1857 г.
Аксаков К. С., ‘Сочинения’, П., ‘Огни’, 1915 г. Ред. и прим. Ля(ли)цкого Е. А. С. 574 — 587, 659.
Аксаков К. С., ‘Собрание сочинений и писем в 10 т.’. Т. 2. СПб., ‘Росток’, 2020 г. С. 327 — 340, 573.
Аксаков Константин Сергеевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Освобождение Москвы в 1612 году, Аксаков Константин Сергеевич, Год: 1848
  2. Современная сцена, Аксаков Константин Сергеевич, Год: 1852
  3. Рыцарь с того света, Аксаков Константин Сергеевич, Год: 1834
  4. Почтовая карета, Аксаков Константин Сергеевич, Год: 1845
  5. Князь Луповицкий или Приезд в деревню, Аксаков Константин Сергеевич, Год: 1851
  6. Олег под Константинополем, Аксаков Константин Сергеевич, Год: 1839
  7. Мир героев, Лаццарони Лодовико, Год: 1762
  8. Гераклиды, Еврипид, Год: 1916
Электронная библиотека