ПРИПИСЫВАЕМОЕ ДОСТОЕВСКОМУ (DUBIA)
ПРИПИСЫВАЕМОЕ ДОСТОЕВСКОМУ (DUBIA)
ОТВЕТ АНОНИМУ
ОТВЕТ АНОНИМУ
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Ответ анониму, Достоевский Федор Михайлович, Год: 1874
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в тридцати томах
Том тридцатый. Книга вторая. Дополнения к изданию. Дарственные и другие надписи и пометы на письмах. Сводные указатели
Л., ‘Наука’, 1990
Вот наш ответ анониму:
Вы слушательница лорда Редстока, стало быть, принадлежите к большому свету или, по крайней мере, к ‘хорошему обществу’.
Вы возмущаетесь нашим сопоставлением представительниц высшего света, пошедших за лордом Редстоком, с мужиками-штундистами. Отвечаем вам, что сопоставление это совершенно верно в том смысле, что и мужики-штундисты и ученицы л<,орда>, Редстока, в отпадении своем от православия, действовали по совершенно одинаковой причине, то есть вследствие полнейшего невежества в учении об истинах нашей родной православной церкви. ‘Мрак невежества’ с обеих сторон был совершенно один и тот же, хотя и по разным причинам.
Что отпадение от православия к лорду Редстоку действительно происходит, доказываете вы сами, защищающая вашего лорда ‘слушательница’. Поучая нас, что спасение лишь в одной только вере, отвлеченной, слишком уж личной по совести каждого вере, и особенно, слишком уж стараясь напирать на это лишь, на этот основной пункт того главнейшего, что он хочет выразить (а в этом главная сущность целей проповеди лорда Редстока, этого не понимать нельзя), он тем самым считает и догматы и ее {Так в тексте.} таинства нашей веры ничем. Если вы в самом деле такая гневливая последовательница вашего учителя, насколько представляется из вашего письма, то, конечно, вы уже вышли, и умом и сердцем вашим, из среды единящей нас всех святой и православной церкви нашей.
Замечание ваше о том, что петербургские графини и княгини ездят к лорду Редстоку, вероятно потому, что многие русские князья и графы, по своим убеждениям и действиям, заставляют их сомневаться в силе христианского учения? (ах, боже мой! неужели даже в силе самого христианского учения!), — это замечание ваше мы принимаем охотно за юмористическую выходку против ваших князей и графов, но уж никак не за нечто идущее к делу.
Насчет будущих столпов государства, т. е. детей ваших, которых вы возите к лорду Редстоку, уже ‘из одного гостеприимства’, заметим вам, что наше православное исповедание осталось почти единственною будущею связью между ними и народом. Многие из них, вырастая и становясь ‘столпами’ (а это уже неминуемо, что они станут ‘столпами’), даже и теперь уж, не только не понимают народа, не знают ни нужд его, ни духа его, ни обычаев (именно теперь, когда это всего нужнее бы знать готовящемуся в ‘столпы’), но даже перестают понимать язык его и, во всяком случае, лепечут на нем довольно плохо. Таким образом, единство веры, православие оставалось бы для них почти единственною связью с народом. Переведя же их в протестантство, вы тем самым окончательно разъедините их с народом и даже поставите их к народу во враждебное отношение чуть не с самого детства (вспомните: ‘Паньска вяра и хлопьска вяра’). А что вы именно это делаете, ясно уже из того, что вы теперь уж не можете, если б и хотели, не выставлять перед ними учение лорда Редстока выше родной веры и православия. Это уже ясно даже видно из письма вашего, из тона его. Кстати, вы до того уже думаете дурно о нашей церкви, что (с вызовом и ирониею) просите сообщить вам имена замечательных русских проповедников. Неужели вы о них не слыхали? долгонько же вы не заглядывали в русскую церковь. Да и то сказать, в церкви надо стоять на ногах, зимой холодно, дует, тут же мужики, купцы. То ли дело красивая зала, хорошо меблированная, с изящной публикой, где сиди и слушай — и кого же? английского лорда!
Кстати об этом лорде: я его слышал, он не очень-то красноречив, делает довольно грубые ошибки и довольно плохо знает сердце человеческое (именно в теме веры и добрых дел). Это господин, который объявляет, что несет нам ‘драгоценную жидкость’, но в то же время настаивает, что ее надо нести без стакана и, уж конечно, желал бы стакан разбить. Формы он отвергает, даже молитвы сам сочиняет.
Неужто вы до сих пор до того были равнодушны ко всему русскому и к вере русской, что не знали и не слыхали ничего о штундистах, — спрашиваете у нас, как бы сомневаясь, известий о протестантстве, начинающемся в деревнях на юге России? Справьтесь, справьтесь скорее, вы, может быть, порадуетесь появлению штундистов. Вот бы вашему лорду туда проехаться, жаль, что языка не знает. Впрочем, найдутся лорды и кроме него.
Вы кончаете, после иронической вашей просьбы назвать вам замечательных русских проповедников, словами:
‘Быть может, внезапным открытием таких отечественных ораторов, где-то вероятно в тиши подвизающихся без шуму, без грому, г. N и в самом деле заставит петербургских матерей семейств разыскивать этих проповедников. И можно будет им написать: что же вы молчите? Посмотрите, как автор N из-за вас горячится! и т. д.’.
Подчеркнутые слова подчеркнули мы сами. Сколько в них желчи и иронии к бедному русскому священнику ‘в тиши подвизающемуся’! Да, в тиши, ведь вы его не примете же к себе, в переднюю даже свою не пустите, это не лорд Редсток. Зная это, он давно уже не смеет к вам сам явиться, а вы к нему и подавно: где там его среди мужиков разыскивать? Плохо только то, что вами употреблено слово ‘матери семейств’. Такую диатрибу слишком грустно было бы услышать от русской матери семейства!
Мы кончили.
Печатается по тексту первой публикации: Гр, 1874, 4 марта, No 9, стр. 247—248, за подписью: N.
Подлинник неизвестен.
В собрание сочинений включается впервые.
Принадлежность данной статьи Достоевскому, в это время редактору газеты-журнала ‘Гражданин’, устанавливается на следующих основаниях: 25 февраля 1874 г. в No 8 ‘Гражданина’ за подписью N была напечатана статья ‘Новый апостол в петербургском большом свете’. Ее автором был, очевидно, издатель ‘Гражданина’ князь В. П. Мещерский. Об этом говорят черты его стиля и то, что основные положения статьи будут затем повторены им в многочисленных выступлениях против ‘нового апостола’ — лорда Г. В. Редстока (см. о нем наст. изд., т. XXII, стр. 366—367). Кроме того, в ‘Гражданине’ за 1874 г. есть несколько других статей с той же подписью, бесспорно принадлежащих Мещерскому.
Статья вызвала полемику в следующем, 9 номере ‘Гражданина’ от 4 марта 1874 г. Здесь были напечатаны два письма. Автор одного (за подписью ‘княгиня Д—я’) нападал на Редстока, автор другого (подписанного ‘Одна из слушательниц бесед’) защищал лорда от нападок. Первое письмо редакция сопроводила кратким комментарием ‘господина N’, а по поводу второго (за той же подписью) был напечатан ‘Ответ анониму’.
Следует представить непростую для Достоевского как редактора ‘Гражданина’ ситуацию, сложившуюся после получения второго письма. Оно являло серьезную опасность для репутации издания: ‘слушательница’ метко и остроумно обнаружила самые уязвимые места статьи Мещерского, обвинила газету в клевете (Мещерский со свойственным ему легкомыслием всерьез убеждал читателей, что в Берлине существует некая семинария, готовящая протестантских пасторов для засылки в Россию, кроме того, публицист исказил факты биографии Редстока). Все эти конкретные обвинения в ‘Ответе анониму’ обойдены молчанием, внимание читателей сосредоточивалось не на деталях, а на существе разногласий. Именно здесь с очевидностью обнаруживается перемена, происшедшая в позиции ‘Гражданина’.
В статье ‘Новый апостол в петербургском большом свете’ Мещерский трактовал редстокизм исключительно как отпадение от православной церкви, эту мысль он будет проводить и во всех своих последующих выступлениях, в том числе в завершающей данную дискуссию статье ‘Опыт спокойного слова в заключение полемики о лорде Редстоке’ (Гр, 1874, 11 марта, No 10, подписана постоянным криптонимом Мещерского ‘К. В. М.’). Впоследствии именно на этом, церковно-правовом и формальном, основании Мещерский потребует административного вмешательства. {См.: ‘Письмо к лорду Редстоку’ (Г, 1876, 28 марта, No 13), ‘Последнее слово о Редстоке’ (Гру 1876, 16 мая, No 16).} В ‘Ответе анониму’ иной акцент: грех редстокизма полагается в отпадении от народа и его веры. Автора ‘Ответа’ тревожат даже не сами ‘графини и княгини’, усердно поклоняющиеся Редстоку, а их дети, которые ‘даже и теперь уж, не только не понимают народа, не знают ни нужд его, ни духа, ни обычаев <,…>, Таким образом, единство веры, православие оставалось бы для них почти единственною связью с народом’.
За этими словами, продиктованными глубинным, выстраданным демократизмом автора, за стилем ‘мыслящей’ публицистики в ‘Гражданине’ мог стоять только Достоевский.
Наиболее серьезный аргумент в пользу авторства Достоевского заключается в следующем: в будущих выступлениях Мещерского о редстокизме (вплоть до нашумевшего его романа ‘Лорд-апостол в большом петербургском свете’. 1875—1876 гг.) мы не найдем соответствий ‘Ответу анониму’. Между тем в ‘Дневнике писателя’ и в записных тетрадях Достоевского 1876—1877 гг. будут повторены основные положения этой статьи.
Вот эти совпадения:
1) Редстокизм для Достоевского, как и для автора ‘Ответа анониму’, — одно из проявлений глубочайшего ‘обособления’ образованного общества от народа, от ‘почвы’ (см. наст. изд., т. XXII, стр. 98), ‘неверия в духовную силу народа’ (см. наст. изд., т. XXV, стр. 10). В письме ‘одной из слушательниц’ автор ‘Ответа анониму’ тонко уловил едва сквозящее презрение к ‘мужицкой’ вере. Именно здесь публицист ‘Гражданина’ почувствовал фальшивую ноту у последователей лорда-апостола. ‘Паньска вяра и хлопьска вяра’ — эти выражения, использованные в ‘Ответе анониму’, находим в записных тетрадях Достоевского 1876 г. (см. наст. изд., т. XXIV, стр. 177, 191), в черновом автографе ‘Дневника писателя’ за 1880 г. (см. т. XXVI, стр. 279).
2) Обособление от народа катастрофически скажется на воспитании детей высшего круга, ‘будущих столпов’ государства — к этой мысли ‘Ответа анониму’ Достоевский вернется в главке ‘На каком языке говорить отцу отечества?’ июльско-августовского ‘Дневника писателя’ за 1876 г. H ‘Ответе анониму’ перед нами — первый набросок этой статьи: ‘даже перестают понимать язык’ народа.
3) ‘Кстати об этом лорде, — пишет автор ‘Ответа анониму’, — я его слышал, он не очень-то красноречив, делает довольно грубые ошибки и довольно плохо знает сердце человеческое (именно в теме веры и добрых дел)’. Это заявление ‘господина N’ противоречит тому, что Мещерский сказал неделю назад в статье ‘Новый апостол…’: там вполне определенно была выражена похвала ‘красноречию’ лорда-проповедника: ‘Говорит он хорошо’.
Столь невысокую оценку редстоковского знания сердца человеческого вызвало у автора ‘Ответа’ учение лорда о том, что спасение человека не в добрых делах, а в вере. Мещерский в эти теософские предметы не вникал, и то время как Достоевский в своих последующих публицистических выступлениях отвергнет это отделение мистического обосновании христианства от нравственно-практического (Мещерский в названном выше романе, напротив, склонен сочувствовать откровенному мистицизму ‘лорда-апостола’).
Автор ‘Ответа анониму’ иронизирует над ‘поучением’ Редстока, ‘что спасение лишь в одной только вере, отвлеченной, слишком уж личной но совести каждого вере’. Эта ирония сродни той, что сквозит в более позднем суждении Достоевского о том, что ‘Редсток как-то особенно учит о ‘схождении благодати’ и что <,…>, у лорда ‘Христос в кармане», — т. е. о чрезвычайно легком обращении с Христом и благодатью (см. наст. изд., т. XXII, стр. 99). Легкость, с которой лорд-апостол отпускал грехи настоящие и будущие своим великосветским почитателям, вызывает язвительную иронию Достоевского в ‘Дневнике писателя’ за 1876 г., но первый абрис этой оценки наблюдается уже в ‘Ответе анониму’ 1874 г.
4) Касаясь протестантства Редстока, автор ‘Ответа анониму’ пишет: ‘Это господин, который объявляет, что несет нам ‘драгоценную жидкость’, но в то же время настаивает, что ее надо нести без стакана, и, уж конечно, желал бы стакан разбить. Формы он отвергает…’.
Сравним с тем, что напишет Достоевский в январском выпуске ‘Дневника писателя’ за 1877 г. (главка ‘Миражи. Штунда и редстокисты’): ‘Несут сосуд с драгоценною жидкостью, все надают ниц, все целуют и обожают сосуд <,…>, и вох вдруг встают люди и начинают кричать: ‘Слепцы! чего вы сосуд целуете: дорога лишь живительная влага, в нем заключающаяся <,…>, Бросьте сосуд, разбейте его, обожайте лишь живящую влагу, а не стекло!» (см. наст. изд., т. XXV, стр. 11).
Отмеченные совпадения исключают момент случайности и могут быть объяснены лишь двояко: или Достоевский позднее чуть не переписывает чужую статью (иногда почти дословно), или все-таки ‘Ответ анониму’ принадлежит перу автора ‘Дневника писателя’. Последнее подтверждают излюбленные публицистические приемы Достоевского: погружение в чужую точку зрения, а потом обнаружение ее внутренней фальшивости (‘что отпадение <,…>, действительно происходит, доказываете вы сами’), переадресовка обвинения (‘это замечание ваше мы принимаем охотно за юмористическую выходку против ваших князей и графов, но уж никак не за нечто идущее к делу’), иронически-наигранное удивление в скобках: ‘Замечание ваше о том, что петербургские графини и княгини ездят к лорду Редстоку, вероятно потому, что многие русские князья и графы, по своим убеждениям и действиям, заставляют их сомневаться в силе христианского учения (ах, боже мой, неужели даже в силе самого христианского учения!)’ и т. д. Автор ‘Ответа анониму’ оспаривает не только то, что сказано его противником ‘в словах’, но и что ненароком проскользнуло ‘между слов’, в ‘тоне’: ‘Это уже ясно даже видно из письма вашего, из тона его’. Столь утонченным орудием полемики — аргументацией от стиля — владел в ‘Гражданине’ один лишь Достоевский, да и на фоне всей русской публицистики того времени его в этом качестве ни с кем нельзя спутать.
В ‘Ответе анониму’ мы находим также характерные стилистические приметы публицистики Достоевского, к примеру: ‘особенно, слишком уж стараясь’, ‘этого не понимать нельзя’, ‘а это уже неминуемо, что они станут ‘столпами», ‘чуть не с самого детства’, ‘справьтесь, справьтесь скорее’, ‘вы, может быть, порадуетесь’, ‘ведь вы его не примете же к себе, в переднюю даже свою не пустите’, ‘такую диатрибу слишком грустно было бы услышать от русской матери семейства’ и др.
‘Ответ анониму’, вероятно, последний из компромиссов, на которые вынужден был идти Достоевский, работая в одном издании с князем В. П. Мещерским (см. также наст. изд., т. XXVII, стр. 419—422). В апреле 1874 г он сложил с себя редакторские обязанности по ‘Гражданину’.
Стр. 22. Вы возмущаетесь ~ штундистами. — ‘Одна из слушательниц бесед’ писала: ‘N почему-то ставит в параллель крестьян южной России, которые целыми деревнями переходят в протестантство (?), и петербургских дам большого света, которые слушают проповедника лорда Редстока. Что он находит между ними общего — неудобопонятно. Желает ли он доказать, что мужики, по легкомыслию своему и антипатриотизму, стали похожи на петербургских дам, или что дамы, по выражаемому ими, будто бы, дикому вкусу к проповеди лорда Редстока, напоминают мужиков. Вопрос у него не решен’ (Гр, 1874, 4 марта, No 9, стр. 247). О штундизме см. наст. изд., т. XVII, стр. 416—417.
Стр. 22. Что отпадение от православия ~ доказываете вы сами… — Имеются в виду слова ‘слушательницы’ о Редстоке: ‘Он доказывает цитатами из Св. Писания, что спасение души уже нам даровано смертию Иисуса Христа и что только одна вера может нам внушить истинные богоугодные дела как выражение нашей любви и благодарности’ (Гр, 1874, 4 марта, No 9, стр. 247).
Стр. 23. Замечание ваше ~ в силе христианского учения? . . — Речь идет о словах ‘слушательницы’: ‘Если многие петербургские графини и княгини ездят так усердно слушать английского лорда и чувствуют после его слов возрастающую теплоту души, то вероятно потому, что многие русские графы и князья, по своим убеждениям и действиям, заставляют их сомневаться в силе христианского учения’ (Гр, 1874, 4 марта, No 9, с. 247). Выражение ‘графини и княгини’ многократно употреблено в статье В. П. Мещерского ‘Новый апостол в петербургском большом свете’ и иронически подчеркнуто ‘слушательницей’. Ее реплика о ‘графах и князьях’ очевидно метила в Мещерского.
Стр. 23. Насчет будущих столпов государства ~ уже ‘из одного гостеприимства’… — Имеются в виду следующие слова ‘слушательницы’: ‘Не странно ли читать в 1874 году, что внимать речи иностранца, говорящего с любовью и увлечением о Христе, и только о Христе, пагубно для матерей будущих столпов государства? Уже одно чувство гостеприимства к почтенному лорду, нашедшему такое сочувствие в высших слоях общества своим простым, искренним словом, казалось, должно бы поумерить излишний пыл в статье автора N’ (Гр, 1874, 4 марта, No 9, стр. 247).
Стр. 23. ...(вспомните: ‘Паньска вяра и хлопьска вяра’). — Подразумевая борьбу католицизма и православия в Польше, Достоевский позднее писал в записной книжке о ‘хлопской вере’, ‘как называли нашу веру магнаты Западного края, когда за нее в прошлом и запрошлом столетии мучили народ’ (наст. изд., т. XXIV, стр. 177). Еще раньше об этом же писал И. С. Аксаков: ‘Мы знаем, что вера, язык, обычай русский считались и назывались у поляков ‘хлопскою верой’, ‘хлопским языком’, ‘хлопским звычаем» (Москва, 1867, 25 ноября, No 187, стр. 2).
Стр. 23. …просите сообщить вам имена замечательных русских проповедников. — ‘Слушательница’ писала: ‘Остается нам спросить у автора <,…>, имена замечательных русских проповедников’ (Гр, 1874, 4 марта, No 9Г стр. 247). Выделенные курсивом слова — выражение В. П. Мещерского (Гр, 1874, 25 февраля, No 8, стр. 219).
Стр. 24. После слов: ‘Мы кончили’ — следует текст, вероятно принадлежащий В. П. Мещерскому:
‘Но еще слово. Не прикидываетесь ли вы чересчур уже наивною и невинною в вашем духовном обожании лорда Редстока, в ваших словах звучит фальшь, и эта фальшь не есть ли отголосок чего-то более глубокого, чем случайное сочувствие к учению почтенного лорда Редстока?
Да и лорд-апостол не прикидывается ли чересчур уже простячком?
Начал он со смиренной беседы в гостиной, потом перешел в американскую кирку, где говорил над кафедрою, потом говорил у г<,оспо>,жи Зас<,ец>,кой в зале, где было до 100 приглашенных по печатанным запискам (может, и более), потом, не далее как третьего дня, он говорил в той же американской кирке, но уже не над кафедрою, а на кафедре. И вот что происходило:
‘Кирка полна русскими, все аристократия, — женщины, мужчины, дети. Лорд-апостол всходит на кафедру и призывает молиться мысленно.
Он становится в театральную позу, кладя руку ко лбу и опуская в эту руку свою голову. Все присутствующие подымают руки, приставляют их ко лбу, склоняют головки и стоят так минуты три. Какова картина!
Потом он начинает говорить. Кончил. Затем он начинает петь псалом, и вдруг вся кирка оглашается пением русских дам, кавалеров и детей. Они поют псалмы по-английски’. Каковы шаги лорда Редстока!
Еще немного, и мы, пожалуй, поверим рассказам о том, что он делал в Швейцарии, где признанные им достигшими совершенства души собственноручно причащал, в знак общения своего с ними.
Нет, mesdames, для вас придумано, в большом же вашем свете, одно превосходное словцо, название, в обличение и назидание. Именно вас назвали: ‘беспоповщиною большого света’. Лучше и придумать нельзя.