Отрывок из поэмы ‘О человеческих пороках вообще’, Алмазов Борис Николаевич, Год: 1892

Поэзия
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Скачать в PDF

СОЧИНЕНІЯ Б. Н. АЛМАЗОВА.

ВЪ ТРЕХЪ ТОМАХЪ, СЪ ПОРТРЕТОМЪ, ГРАВИРОВАННЫМЪ НА СТАЛИ, И КРАТКИМЪ БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ.

Томъ II.

СТИХОТВОРЕНІЯ.

МОСКВА.
Университетская типографія, Страстн. бульв.
1892.

ОТРЫВОКЪ ИЗЪ ПОЭМЫ ‘О ЧЕЛОВЧЕСКИХЪ ПОРОКАХЪ ВООБЩЕ’.

Inops audacia tuta est.
(Petroni Arbitri Satyricon).
Люди съ малодтства должны пріучаться
къ униженію, тщательно избгать всякаго рода
мыслей и упражняться во всхъ тхъ дйствіяхъ,
кои ошибочно подлостью нарицаются.
(Изъ неизданнаго трактата о воспитаніи).
Восьмой десятокъ лтъ, какъ я, съ большимъ успхомъ,
По мр силъ моихъ, копчу лазурный сводъ
И зрю, что родъ людской къ погибельнымъ утхамъ
Все прилпляется сильнй, — что каждый годъ,
Что каждый день и часъ становимся мы хуже,
Что правды узкій путь ужъ терньемъ засажденъ
И съ каждымъ днемъ становится все уже,
А путь погибели комфортомъ окруженъ.
Вы слышите-ль сердецъ тревожное біенье,
Желзныхъ перьевъ скрипъ и типографій стукъ?
И нравовъ общества вы видите-ль растлнье?
Вы зрите-ль быстрое трактировъ размноженье
И расширеніе чрезмрное наукъ?
Науки въ старину къ добру насъ поощряли,
Путемъ солидности, какъ нянька, насъ вели,
Он Кайданова безсмертнаго намъ дали,
Он Кошанскаго на свтъ произвели.
У нашихъ тятенекъ первйшій плодъ ученья
Былъ взоръ испуганный и вчно робкій видъ,
Къ начальству рабское, тупое уваженье,
Въ присутствіи звзды восторгъ и умиленье,
При вид женщины стыдливый цвтъ ланитъ.
Ученый не чета былъ ныншнимъ ученымъ!
Его не волновалъ страстей мятежный жаръ:
Былъ свтелъ, чистъ душой, какъ кирпичемъ толченымъ
Сейчасъ отчищенный на славу самоваръ.
Жилъ въ дальней улиц, въ претсномъ помщеньи,
Великодушно онъ зловоніе сносилъ,
Сносилъ брань дворниковъ, кухарокъ притсненье
И тухлой трапезой всегда доволенъ былъ.
Недлю цлую погрязнувши въ латыни,
Въ субботу лишь на свтъ онъ Божій выползалъ,—
По неразгаданной и имъ самимъ причин
Онъ quasi-общество въ день этотъ посщалъ.
И тамъ держалъ себя, какъ слдуетъ ученымъ:
Садился онъ всегда смиренно въ уголокъ
И слово каждое сопровождалъ поклономъ,
Ходилъ на цыпочкахъ, глядлъ все въ потолокъ.
Всмъ тломъ въ кресло онъ отнюдь не погружался
И ногу на ногу презрительно не клалъ,
На оконечности лишь стула помщался
И симметрически колнки раздвигалъ.
Когда являлася потребность посморкаться,
То изъ учтивости за двери выходилъ,
Самъ въ общій разговоръ онъ не дерзалъ мшаться,
Сужденій ни о чемъ своихъ не говорилъ.
И если какъ-нибудь, по случаю слпому,
Съ нимъ заговаривалъ вдругъ кто-нибудь изъ дамъ,—
Онъ вскакивалъ, стоялъ, подобно часовому,
И руки опускалъ, какъ слдуетъ, по швамъ.
Ученый, пестроты нескромной убгая,
Въ одежд строгую солидность соблюдалъ,
Покрою кучерскихъ кафтановъ подражая,
Сюртукъ его всегда до пятокъ доставалъ.
Не гналъ перчатокъ онъ и мыла выписнаго,
Вы тонкаго блья, ни лавовыхъ сапогъ,
Манишку нашивалъ изъ миткаля простаго,
Сморкался въ клтчатый бумажный онъ платокъ.
Покорно исполнялъ риторики законы,
Судить Хераскова съ Петровымъ не дерзалъ
И поелику, се, коликій, сей и оный
Съ большимъ почтеніемъ въ статьяхъ употреблялъ.
Не зналъ онъ Байрона безнравственныхъ созданій,
И если кто при немъ Руссо упоминалъ,—
Отплевывался онъ, и съ быстротою лани,
Спшилъ омыть себя онъ всенародно въ бан
И oleum riciiii *) съ недлю принималъ.
*) Клещевинное масло.
Стригъ волосы себ почти что подъ гребенку
И ихъ зачесывалъ смиренно на виски.
Въ моральной слпот не уступалъ ребенку
И умъ свой на глухо завинчивалъ въ тиски
Академической классической морали,
Такіе въ старину ученые бывали
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да, благочиніе, начальству послушанье
Ршительно во всемъ ученый выражалъ:
Въ поступкахъ, въ голос, въ лиц, въ правописаньи,
Ну, словомъ, былъ тотъ дивный идеалъ,
Который предъ собой наставники имли,
Когда насъ поощрять къ ученію хотли.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не таковы плоды новйшаго ученья, —
Плоды зловредные новйшихъ думъ и книгъ,
Плоды лжемудрія, плоды лжепросвщенья
И распаденія классическихъ веригъ,
Плоды романтиковъ нечесанныхъ твореній.
Плоды парадоксовъ журнальныхъ крикуновъ,
Сатиръ на общество, плоды публичныхъ чтеній
И изученія новйшихъ языковъ.
Увы! все зло сіе пришло изъ-за границы:
Къ намъ съ Запада несетъ прогресса ураганъ
Софизмовъ и дилеммъ опасныхъ вереницы,
Тревожа и мутя, какъ сонъ отроковицы,
Умы храпящіе солидныхъ Россіянъ!
Съ тхъ поръ какъ тамъ классическихъ піитикъ
Разбиты тормазы и сокрушенъ оплотъ,
Съ тхъ поръ какъ втоптанъ въ грязь Лагарпъ, безсмертный критикъ,
И обезславлены Ролленъ и самъ Милоть, —
Тамъ нравы общества съ тхъ поръ поколебались:
Скривился музъ дотоль казенный ликъ,
И втерся въ храмъ наукъ непрошенный анализъ,
И пылъ страстей въ поэзію проникъ.
Изъ агнца кроткаго въ губительнаго змія
Тамъ превратилася наука нашихъ дней,
Тамъ просвщеніе теперь — эпидемія,
Моральной смертію разящая людей.
Безсильны передъ ней рецепты, лазареты,
И карантинами ее ты не уймешь,
На наши правила, на вс авторитеты,
На вс преданія ужаснйшій падёжъ.
Все унижается, предъ чмъ благоговли,
Все прославляется, что унижали встарь,
Расинъ поверженъ въ прахъ — оправданъ Макьявели,
Благонамренность повсюду въ черномъ тл,
Пороку всюду честь, обды и алтарь.
Такъ-называемый Жоржъ-Зандъ всхъ обморочилъ,
Послдній вышибъ умъ изъ нашихъ свтскихъ дуръ,
И Тита Ливія поймалъ и опорочилъ
Предатель, клеветникъ, безчувственный Нибуръ!
И душегубецъ Вольфъ въ Германіи публично
На жизнь маститаго Омира посягнулъ,
И Шлегель Коцебу довольно неприлично
Словечко сильное и дерзкое загнулъ *).
*) Означенный Шлегель въ порыв неблагонамренвости, слдующимъ способомъ очернилъ великаго драматурга Коцебу, сего истиннаго и послдняго представителя благонамренности въ искусств. Онъ предложилъ шараду: мое первое: грязь въ нмецкомъ язык, мое второе: грязь во французскомъ язык, мое цлое: грязь въ литератур. Разгадка: Kotze-bou.
И Гёте (Geheimrath), въ неизрченной злоб
На все высокое, съ подножія свалилъ
Героевъ древности и лично въ ихъ особ
Онъ добродтели Виланда и Якоби
И все священное на свт оскорбилъ *).
*) Просимъ извиненія у просвщенныхъ читателей въ анахроним, впрочемъ сдланномъ нами съ добрымъ намреніемъ и изъ ненависти къ пороку. Въ то время, когда Вольфгангъ Гёте писалъ своихъ ‘Gtter, Helden and Wieland’, онъ еще не былъ въ томъ ранг, въ коемъ здсь обозначенъ нами для большей силы. Оно иначе и быть не могло.
Да, да! ужасный вкъ! Насмшки, грязь, каменья
Во все великое летятъ со всхъ сторонъ,
Порокъ въ почтеніи, риторика въ презрньи,
Скажите, у кого теперь въ употребленьи
Свтило древности, Маркъ Туллій Цицеронъ *)?
*) Неуваженіе къ риторик вообще и къ Цицерону въ особенности въ наши дни дошло до того, что даже и газета ‘l’Univers’ на дняхъ отказала сему послднему въ истинномъ краснорчіи.
Ни у кого друзья! У нашей молодежи
Узрите на стол Баранта да Минье,
Въ гостиной на стнахъ Гизо и Тьера рожи
И всхъ, кого неслдъ повсить и въ прихожей,
Всхъ упражнявшихся въ безчинств и врань.
И на Руси у насъ въ наук завелися
Противники добра во имя злыхъ началъ:
Погодинъ оправдать дерзнулъ царя Бориса
И добродтели въ Мазеп отыскалъ.
Грановскій съ зависти Кайданова унизилъ,
Блинскій ниспровергъ Кошанскаго колосъ,
Л—й общество съ простымъ народомъ сблизилъ
И псни сельскія въ словесность нашу внесъ.
Аксаковъ Константинъ (что въ наши дни священно!)
На чтобъ вы думали дерзнуть ршился онъ?
Россійскій нашъ глаголъ лишить всесовершенно
Всего, чмъ горды мы — и видовъ, и временъ!
Болзнь анализа везд распространялась
И жертвы новыя хватаетъ каждый часъ,
Часть лучшихъ Россіянъ ей сильно заразилась,
И заразиться вс мы можемъ ей какъ разъ,
Такъ я, чтобъ напередъ съ ней были вс знакомы,
Чтобъ каждый могъ изъ насъ заразы избжать,
Ея исторію и первые симптомы
Хочу въ простыхъ словахъ здсь вкратц описать.
Лишь только смертнаго зараза прикоснется,
Въ немъ неожиданный свершится переломъ.
Весь организмъ его глубоко потрясется
И все прошедшее предстанетъ мрачнымъ сномъ,
Предметы передъ нимъ вс въ новомъ свт вспыхнутъ,
Раздвинется надъ нимъ вдругъ новый кругозоръ,
Стремленья прежнія въ груди его затихнутъ.
И въ мысляхъ закипитъ сомннье и задоръ,
Душа всколеблется, начнется въ ней броженье,
И основныхъ стихій борьба и разложенье.
И онъ исполнится тревожною тоской,
Предастся, ослабвъ, какой-то сладкой боли,
Ворвется въ грудь къ нему невдомыхъ дотол
Желаній и надеждъ неотразимый строй.
И въ душу черная тутъ дума заберется
И будетъ день и ночь, какъ червь, его точить
И въ нервы, въ атомы во вс къ нему всосется,
Начнетъ его сушить, тревожить и томить.
И наконецъ, все то, что на душ таилось,
Что ядовитаго въ ней щедро накопилось,
Все хлынетъ черезъ край, свирпо разразясь,
И смертный, въ чудище разврата превратясь,
И совсть вдругъ, и стыдъ, и разумъ — все теряетъ,
Не можетъ удержать себя отъ пестрыхъ брюкъ
И безразсудно надваетъ
До непристойности коротенькій сюртукъ
Иль бороду себ постыдно отпускаетъ,
Въ кружало волосы безсовстно стрижетъ
И вещи говорить такія начинаетъ,
Что слушать, такъ морозъ по кож подеретъ.
О взяткахъ говоритъ ужъ непомрно строго,
Великой націей зоветъ простой народъ
И Ломоносова, творца Россійска слога,
Поэтомъ онъ не признаетъ!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Жоржъ-Занды, Гегели, Жанъ-Поли и Жанъ-Жаки!
Не вы ль все это зло на свтъ произвели!
Не ваши-ль сладкія, но пагубныя враки
Войной на жизнь науку подняли!
Наука съ жизнію до васъ отдльно жили,
Остерегалися мы вмст ихъ спускать,
Въ обязанность себ святую мы вмнили
На благородной ихъ дистанціи держать.
Но появились вы, и вмст ихъ спустили,
Столкнули сей же часъ, подсвистнули, стравили,
За это вчно вамъ потомству отвчать.
Алмазов Борис Николаевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Граф Аларкос, Алмазов Борис Николаевич, Год: 1892
  2. Пленник, Алмазов Борис Николаевич, Год: 1870
  3. Незнакомец, Алмазов Борис Николаевич, Год: 1870
  4. Король Родриго, Алмазов Борис Николаевич, Год: 1870
  5. Учено-литературный маскарад, Алмазов Борис Николаевич, Год: 1860
  6. Из поэмы ‘Социалисты’, Алмазов Борис Николаевич, Год: 1860
  7. Русь и Запад, Алмазов Борис Николаевич, Год: 1864
  8. Клад, Незлобин Николай Иванович, Год: 1937
Электронная библиотека