ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА РАЗОЧАРОВАННОГО
Л. Л. Полякову
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
ПРИМЕЧАНИЯ
Отрывки из дневника разочарованного, Дон-Аминадо, Год: 1926
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Дон-Аминадо. Наша маленькая жизнь: Стихотворения. Политический памфлет. Проза. Воспоминания
M., ‘ТЕРРА’, 1994.
Для того, чтобы дневник имел успех у потомства, совершенно необходимо, чтобы он был написан неопытной молодой девушкой,— это во-первых, и чтобы на определенной нечетной странице неопытная молодая девушка покончила самоубийством,— это во-вторых.
Тогда вот и говорят:
‘…на этом месте дневник обрывается. В полном расцвете сил, молодости и здоровья покинула она этот развращенный мир, которого не могла принять ее чуткая, повышенная натура. С совершенным почтением — издательство…’
Во избежание недоразумений считаем нужным предупредить как современников, так и потомков, что автор настоящего дневника не девушка, не молодая, не чуткая и не самоубийца.
Восемь лет, как я живу в Париже, но никаких впечатлений, кроме расходов, не записываю.
Между тем кто знает, может быть, я тоже мог бы написать роман из эмигрантской жизни, или воспоминания о прививке оспы, или в крайнем случае манифест.
В конце концов можно не иметь недвижимого имущества, но стоять на своей собственной платформе.
Вот я и подумал: почему все восемьдесят тыс. русских живут в городе Париже и в его окрестностях, пишут, издают, даже друг другу юбилеи устраивают, а я нет?
Надо, чтоб я тоже высказался.
Пусть знают!..
Целый день ходил по старому Парижу и все вспоминал этих бедных гугенотов.
Слава Богу, что ихняя Варфоломеевская ночь наконец окончилась.
Не могу не отметить, что совершенно противоположный характер у англичан.
Теперь ни один шофер у них не получает на чай, и говорят, что это полное социал-предательство.
Вечером играл в шахматы под редакцией Зноско-Боровского.
Проиграл.
Лег спать рано, в одиннадцать часов с несколькими минутами.
Спал, как убийца.
Проснулся от страшного холода.
Посмотрел на календарь, и от досады захотелось даже плюнуть, но не смог, так как язык примерз к гортани, насилу отодрал при помощи кофе по-турецки.
Старожилы говорят, что уже несколько столетий не запомнят ничего подобного, так я должен был попасть!..
Читал об изобретении американского профессора Джонсона, который нашел неизвестное яйцо каменного века и нагрел.
Оказалось, ихтиозавр. Но вылупился только наполовину.
Подумал, сколько раз приходится в объявлениях читать:
‘Располагаю капиталом, желаю участвовать деньгами и трудом в солидном предприятии, дающем немедленный доход’.
Почему бы, спрашивается, не устроить Сосьете Аноним для разведения ихтиозавров на акционерных началах?!
Эх мы!.. Ленивы и нелюбопытны, а еще жалуемся.
После обеда гулял по старому Парижу и все вспоминал Робеспьера.
Ужасная личность!
Андре Ситроен — куда симпатичнее.
Ходил на конгресс кошек.
Очень понравилась Ангорская. Серьезное животное, хотя и домашнее.
Но воздух на конгрессе невозможный, два часа одежду проветривал, но все кажется, что еще пахну, до того сильное давление атмосфер.
Обедал у знакомых, тридцать франков по предварительной подписке, но, между прочим, вино кислое, однако все перепились и друг дружку чествовали. Больше не пойду.
Вечером гулял по старому Парижу и все вспоминал Марию Антуанетту.
Вот именно, голос минувшего на чужой стороне…
Перед сном ловил моль, но не поймал.
Очевидно, у меня начинается неврастения.
Температура хотя нормальная, но при встрече со знакомыми тошнит.
Все всё знают.
Прямо ужас охватывает от этого потрясающего всеведения!
Прочтут утром газету, а потом целый день своими словами пересказывают.
При этом размахивают руками и дышат в лицо.
Иногда я себя спрашиваю: где же дураки?!
Обыкновенные, нормальные, честные дураки, от которых становится так уютно и тепло на душе?
Неужели все они действительно уехали в Бразилию и теперь остаток дней своих я принужден провести среди сплошных гениев, мудрецов и энциклопедистов?!
Никто и ни в чем не сомневается.
Предсказывают не только погоду, курс франка, судьбу Абиссинии, но с апломбом говорят даже об охлаждении земли и центрального монархического объединения.
Несмотря на то, что в объединении ровно двадцать семь членов.
Кто же может утверждать, что все двадцать семь центральных эмигрантов охладились, когда они, может быть, вовсе бурлят, кипят и даже булькают?!
Отправился к доктору.
Не застал его дома.
Записал пятьдесят франков на приход.
Почувствовал себя значительно лучше.
Встретил знакомую даму,— затошнило,— только что приехала из одного курорта, едет на другой. Губы как помидор, а лицо терракотовое, загорела.
Шумит и с неподдельным изумлением спрашивает:
— Как? Вы еще до сих пор не уехали? Не может быть!.. Но ведь ту ле Монд э-парти…
В глазах какие-то недобрые огоньки. Чувствую, что, если не уеду, она обидится.
Может быть, даже от дома откажет.
Глотаю слюну и почти шепотом отвечаю:
— Господина Аристида Бриана знаете?
— ?!
— Так, он еще тоже здесь… в Париже.
— Гм! странно… ну прощайте, спешу за покупками! пишите! слышите? непременно!
Тряхнула всей стрижкой и исчезла.
…Ах, сударыни, если бы не слабая надежда на холерную эпидемию, разве можно было бы жить?!
Ходил в Люксембургский сад принимать солнечную ванну.
Для начала окунул только голову.
Задремал и проснулся от сильного толчка.
Оглянулся кругом — ни души, а я лежу на газоне.
Очевидно, удар!
Мнительность — мать всех несчастий.
Вернулся домой и долго разглядывал себя.
От огорчения чуть не разбил зеркало: мировая скорбь и лысина.
Господи! неужели человек действительно создан по образу и подобию Твоему?!
Оправился от одного удара,— второй!
Дзержинский умер.
Говорят, о мертвых или хорошо, или ничего… хорошего.
Единственное, что меня взволновало, так это то, что представитель Мексики заехал с выражением сочувствия.
Вот уж действительно заехал…
Вы подумайте, до чего они чуткие, эти мексиканцы!
Народ, можно сказать, ковбой, президентов своих, как рябчиков, глотает, по прериям и пампасам носится, успокоиться не может…
А как реагирует?!
Надевает шляпу со страусами, все расстегнутые пуговицы до одной застегивает и полчаса Чичерину руку трясет.
А у того тоже положение сурьезное: наркоминдел и посаженная вдова.
Хорошо еще, что не все державы советскую республику признали, а то от одних рукопожатий может смерть наступить.
Оказывается, венгры тоже не маленькие.
В Будапеште возникает новая газета, посвященная исключительно интересам самоубийц.
Расчет чрезвычайно простой: человек, который собирается покончить с собой, уж обязательно подпишется, а человек, который подпишется, уж обязательно покончит с собой.
Чем больше подписчиков, тем больше самоубийц.
Чем больше самоубийц, тем больше подписчиков.
Издание будет огнестрельное и пеньково-веревочное.
А в заголовке так и будет стоять: орган сознательных утопленников и душегубов, для сорвавшихся с веревки — скидка.
В общем, какая-то жуткая судьба у этих пробуждающихся венгров: фальшивомонетчики, самоубийцы, шахматисты, дамские оркестры, а над всеми один контр-адмирал, да и тот Хорти.
Стоило освобождаться от австрийского ига…
Неврастения продолжается. Опять пошел к доктору. Застал.
Записал пятьдесят франков в расход.
Доктор был сух: не велел есть телятины и сказал заниматься автомобильным спортом.
Пока соберу деньги на автомобиль, решил купить гудок.
Хожу по комнатам с компрессом на голове и гужу.
Не знаю, как дальше, но пока самочувствие неважное.
…В мае месяце воспрянул было духом.
Вот, думаю, начнется сезон.
Вот придут богатые американцы.
Все они, конечно, начнут суетиться.
Вот в суете потеряют бумажник.
И вот я его найду.
Бред и фантасмагория…
Разочаровался и стал ждать осени.
Вот, думаю, кончится сезон.
Вот станут разъезжаться богатые американцы.
Вот они, конечно, начнут суетиться.
Вот в суете потеряют бумажник.
И вот я его найду.
Бред и фантасмагория.
Полное разочарование в людях и расписаниях поездов.
Решился сделаться фаталистом.
Специальность средняя, но по крайней мере общественное положение.
Написал мистический рассказ:
‘Под знаком Козерога’.
Воткнул в себя хризантему и пошел в редакцию.
Все стучат на ремингтонах и курят.
Поймал какого-то без пиджака, но симпатичного.
Нацелился на печенку и впился.
Зажал его в угол и стал читать вслух.
Вижу, побледнел и не дышит.
Испугался, стал трясти.
— Что с вами?!
— Ничего,— говорит,— это от вашего сильного потрясения… дайте я сам прочту.
Поверил, дал.
На следующий день прихожу, глазам не верю.
Бегу к консьержу, спрашиваю: а где ж редакция?!
— Ночью эвакуировались.
— Куда?
— Неизвестно, без указания адреса.
Рассердился и плюнул на фасад здания.
Закат Козерога, тоска и безработица.
Ходил в бюро труда. Советовался, чем заниматься. Посоветовали заниматься трудом.
— Вот,— говорят,— продольные пильщики в лесное угодье требуются, но вы,— говорят,— очень щуплые, наверно, не подойдете.
Обиделся.
— Я,— говорю,— беллетрист-фаталист и желал бы по специальности.
Заведующий извинился, стал перелистывать.
— В таком случае ничего, кроме три-портэра, предложить не могу.
— А в каком смысле три-портэр?
— А очень,— говорит,— просто: ноги на педали и ветчину по домам!
Обиделся окончательно и на всякий случай пригрозил самоубийством.
— Это,— говорит,— как вам будет угодно, мы в частную жизнь и смерть не вмешиваемся.
Дал ему один палец на прощание, пусть чувствует.
Долго ходил в неизвестном направлении.
Очутился у подножия муниципального ломбарда.
Почувствовал дыхание рока и вынул хронометр.
Невольно вспомнил слова поэта:
‘Прощай, свободная стихия,
В последний раз передо мной…’
Переступил порог и понял: все в прошлом!
Предложил. Вынул. Положил. Заложил.
Теперь, кроме сердца, ничего не тикает.
Зашел в бистро и с горя пропил четверть циферблата.
Странная вещь жизнь…
Пятнадцать лет назад сама олонецкая вице-губернаторша говорила, что так или иначе, а я подаю надежды.
А теперь эта грубая хозяйка бистро даже и не смотрит в мою сторону.
Вот именно, фатум.
Рубикон перейден. Перчатка брошена.
Поступил в общество спасения на водах в качестве ответственного манекена…
Теперь мальчики учатся на мне, как приводить в чувство утопленников.
Служба не трудная, но уж очень крепко растирают.
Боюсь, что кожа скоро слезать начнет.
Зато есть сознание, что в мировой сокровищнице и мой вклад будет.
Но, в общем, грустно.
Подумать только… бывший чиновник для особых поручений, и вдруг — мертвое тело за пятьсот франков в месяц!..
1926
Отрывки из дневника разочарованного.— А. А. Поляков — Александр Абрамович Поляков (1879—1971), писатель, один из главных сотрудников газеты ‘Последние новости’. Гугеноты, Варфоломеевская ночь.— В ночь на 24 августа (день святого Варфоломея) 1572 г. в Париже католики устроили массовую резню гугенотов (сторонников кальвинизма). Зноско-Боровский — Е. А. Зноско-Боровский (1884—1954), историк театра, литературный критик, шахматист, сотрудник ‘Последних новостей’. Сосьете Аноним — Анонимное общество. Андре Ситроен (1878—1935) — французский инженер и промышленник, основатель автомобильной компании. Мария Антуанетта (1755—1793) — французская королева, жена Людвика XVI, казнена якобинцами. Судьбу Абиссинии — Абиссиния (Эфиопия) подвергалась угрозам со стороны Италии. Туле Монд э-парти.— Все ушли. Аристид Бриан (1862—1932) — французский государственный деятель, занимавший посты премьер-министра и министра иностранных дел. Чичерин — Г. В. Чичерин (1872—1936), народный комиссар иностранных дел РСФСР, СССР. Хорти — Миклош Хорти (1868—1957) — фашистский диктатор Венгрии, контр-адмирал. ‘Прощай, свободная стихия…‘ — Строка из стихотворения Пушкина ‘К морю’. Фатум — судьба, рок. Рубикон — здесь: решение принято, в 49 г. до н.э. Цезарь с войском перешел реку Рубикон и начал гражданскую войну.