Отрывки из ‘Чайльд Гарольда’, Байрон Джордж Гордон, Год: 1818
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Источник: Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1904.
OCR Бычков М. Н.
Д. Л. Михаловскому принадлежитъ рядъ переводовъ отдльныхъ строфъ ‘Чайльдъ-Гарольда’. Изъ нихъ къ концу 1860-хъ г.г. относятся: 1) ‘На Развалинахъ Колизея’ (‘Отеч. Зап.’ 1868, No 3), Строфы CXXX—CXLII псни IV. II. ‘Океанъ’: строфы CLXXIX—CLXXX1V псни IV. Это т-же строфы, которыя привлекли вниманіе Пушкина, Батюшкова, Козлова и др. Ш. ‘Гладіаторъ’ (‘Модный Магазинъ’ 1866, No 6). Эти переводы перепечатаны въ книг ‘Иностранные поэты въ перевод Д. Л. Михайловскаго’ (Спб. 1876), стр. 13—20).
I.
На развалинахъ Колизея.
О, Время, ты, что красоты внецъ
Развалинамъ даешь! о, добрый геній,
Единый врачъ истерзанныхъ сердецъ
И исправитель нашихъ заблужденій!
Ты, пробный камень честности людской,
Любви и дружбы искренней и ложной,
Единственный мудрецъ, судья святой,
Творящій судъ правдивый, непреложный —
Хоть иногда и долго, долго ждетъ
Своей поры и мзда твоя и кара —
О, Время-мститель, отъ твоихъ щедротъ
Молю теперь единственнаго дара!
Среди руинъ, гд ты гигантскій храмъ
И свой алтарь воздвигло Разрушенью,
Гд жертвъ твоихъ курится фиміамъ —
И моему дай мсто приношенью.
Мои дары — руины прошлыхъ лтъ,
Не многихъ, но отмченныхъ судьбою,
Не внемли мн, когда напрасно свтъ
Я оскорблялъ и чорствъ я былъ душою,
Но если я презрнье сохранилъ
Къ врагамъ, что такъ противъ меня возстали —
Ужель свой крестъ напрасно я носилъ,
И не придетъ для нихь пора печали?
О ты, что свой правдивый счетъ ведешь.
Гд всякая записана обида,
И карой за неправду воздаешь,
Столь чтимая у древнихъ Немезида!
Ты, но чьему велнію толпой
Изъ тартара вс фуріи стеклися
И поднялся вокругъ Ореста вой
О мщеніи — тебя зову, проснися!
Здсь, на руинахъ царства твоего,
Тебя теперь изъ праха вызываю!
Иль ты не слышишь вопля моего?—
Но встанешь ты, я твердо уповаіо.
Я не скажу, что я за грхъ отцовъ,
Или за свой, но долженъ поплатиться,
И рану я выдерживать готовъ,
Которая въ груди моей дымится,
Когда бъ ее нанесъ мн правый мечъ,
Когда бъ я зналъ, за что я такъ страдаю,
Теперь же кровь моя не будетъ течь:
Ее теб отнын посвящаю.
Ты отомстишь: для мщенья время есть,
Когда карать неправду ты возьмешься,
Хотя бъ я самъ и позабылъ про месть,
Хотя бъ я спалъ — ты за меня проснешься.
И если вдругъ раздался голосъ мой,
То вызванъ онъ не пыткою страданья:
Видалъ ли кто, чтобъ гордой головой
Я поникалъ въ минуту испытанья?
Но памятникъ хочу въ моихъ стихахъ
Я по себ оставить, пусть истлетъ
Въ могил мой давно забытый прахъ,
Но никакой ихъ втеръ не разветъ,
Значеніе пророческое ихъ
Когда-нибудь для міра объяснится,
Придетъ пора — и на людей мой стихъ,
Какъ громъ изъ тучъ, проклятьемъ разразится.
Проклятіемъ — прощенье будетъ. Мн ль —
О мать-земля, о небо, къ вамъ взываю! —
Мн ль нечего прощать? и неужель
Въ борьб съ своей судьбой я не страдаю?
Или мой мозгъ не высохъ оттого?
Иль люди жизнь мою не отравили,
Не растерзали сердца моего
И клеветой меня не заклеймили?
И если я въ отчаянье не вналъ,
Такъ потому, что противъ бдъ гнетущихъ
Природа мн дала не тотъ закалъ.
Что у людей, вокругъ меня живущихъ.
Я-ль не знавалъ житейской суеты,
Отъ крупныхъ золъ до хитрости ничтожной,
Отъ громкаго хуленья клеветы
До шопота измны осторожной.
Тхъ низкихъ душъ, которыхъ тонкій ядъ
Невидимо вредитъ своей отравой
И чей прямой, повидимому, взглядъ
Исполненъ лжи и хитрости лукавой:
Такъ холодна, такъ сдержанна ихъ рчь,
Безмолвно лгутъ они открытымъ взоромъ,
Лишь вздохъ порой, или пожатье плечъ
Ихъ выдаетъ нмымъ своимъ укоромъ.
Но вдь я жилъ, и не напрасно жилъ:
Мой умъ свою утратить можетъ силу,
Огонь, что кровь мою животворилъ,
Погаснетъ и я самъ сойду въ могилу,
Но нчто есть въ груди моей, чего
Не истребитъ ни время, ни страданье,
Пусть я умру, но будетъ жить его
Незримое, безсмертное дыханье,
Какъ арія забытая пвца,
Она порой смутитъ ихъ духъ волненьемъ,
Расплавитъ ихъ желзныя сердца
И душу ихъ наполнитъ сожалньемъ.
Теперь конецъ. Привтствую тебя,
Могущество безъ наименованья
И безъ границъ! полночный часъ любя,
Ты бродишь здсь, средь мертваго молчанья…
Тамъ твой пріютъ, тамъ твой любимый домъ,
Гд высятся оставленныя стны,
Какъ мантіей, покрытыя плющомъ,
И ты царишь средь величавой сцены,
Давая ей тотъ смыслъ, тотъ духъ живой,
Что кажется, какъ-будто мы, незримо,
Участвуемъ взволнованной душой
Въ длахъ вковъ, давно мелькнувшихъ мимо.
Здсь шумъ толпы арену волновалъ,
При зрлищ кроваваго сраженья,
То бурею восторженныхъ похвалъ,
То ропотомъ невнятнымъ сожалнья.
Изъ-за чего-жъ тутъ рзались рабы
И погибалъ несчастный гладіаторъ?
Чернь тшилась позоромъ ихъ борьбы
И тшился жестокій императоръ!
Такъ что жъ? не все-ль равно, гд люди мрутъ?
Арены кругъ и славной битвы поле —
Лишь разныя дв сцены, гд гніютъ
Главнйшіе актеры ихъ — не бол…
Боецъ лежитъ смертельно пораженъ,
Опершись на слабющія руки,
Не жить ему, но мужественно онъ
Выноситъ боль своей предсмертной муки.
И падаетъ изъ раны тяжело,
По капл такъ, какъ дождь передъ грозою,
Густая кровь, и блдное чело
Склоняется все ниже надъ землею…
Въ безуміи восторга своего
Толпа шумитъ и въ изступленьи дикомъ
Привтствуетъ соперника его
Безжалостнымъ, безчеловчнымъ кликомъ.
Онъ слышалъ все, но кликамъ не внималъ:
Не думалъ онъ о жизни угасавшей
И мутныхъ глазъ своихъ не обращалъ
Къ толп, вокругъ безумно ликовавшей:
Нтъ, взоръ его былъ съ сердцемъ вмст тамъ.
У хижины, на берегу Дуная,
Гд бгали безпечно по полямъ
Его малютки, весело играя,
И тамъ ихъ мать… Но гд же ихъ отецъ?
Зарзанъ онъ для развлеченья Рима.
Возстаньте же, о готы, наконецъ!
Пусть будетъ месть грозна, неумолима!
2
ОКЕАНЪ.
Волнуйся же, глубокій океанъ!
Хотя скользятъ надъ бездною твоею
Тьмы кораблей и флоты разныхъ странъ,
Но человкъ не властвуетъ надъ нею.
Лишь землю онъ руинами покрылъ,
Но берегъ твой — предлъ его владній,
Онъ водъ твоихъ себ не покорилъ,
Въ нихъ лтъ слда его опустошеній,
Лишь самъ порой въ нихъ гибнетъ онъ, когда
На глубин. съ послднимъ слабымъ стономъ,
Исчезнетъ вдругъ, какъ капля безъ слда,
Охваченный твоимъ холоднымъ лономъ.
Его слдовъ нтъ на твоихъ путяхъ,
Твоихъ равнинъ испортить онъ не можетъ:
Его встряхнешь ты на своихъ волнахъ
И твой порывъ ту силу уничтожитъ,
Которой онъ владетъ для того,
Чтобъ на земл творить опустошенье.
Что жалкое могущество его
И жалкая надежда на спасенье?
У пристани онъ былъ, но къ облакамъ
Подбросилъ ты его волной сердитой
И выкинулъ на берегъ, пусть же тамъ
Корабль его лежитъ, въ куски разбитый.
Имперіи по берегамъ твоимъ
Могуществомъ цвли и разрушались.
Ассирія, и Греція и Римъ,
И Карагенъ… куда они двались?
Ты видлъ ихъ и въ слав, и въ цпяхъ,
И омывалъ въ дни блеска и паденья,
Но та же жизнь кипитъ въ твоихъ волнахъ,
Все тотъ же ты, какимъ былъ въ день творенья,
Полетъ временъ все старитъ на земл,
Онъ превратилъ имперіи въ руины,
Но на твоемъ сіяющемъ чел
Онъ ни одной не наложилъ морщины.
О! зеркало, гд отразился Богъ!
Въ лучахъ зари, подъ сумракомъ тумана,
Въ спокойствіи, или среди тревогъ,
Взволнованный набгомъ урагана,
У полюсовъ, въ брон изъ вчныхъ льдинъ,
У тропиковъ подъ атмосферой жгучей
О, океанъ! повсюду ты одинъ:
Великій, безграничный и могучій.
Ты вчности изображенье, тронъ
Незримаго, таинственный, глубокій.
Всхъ климатовъ владыка и законъ,
Неизмримый, грозный, одинокій.
И какъ тебя любилъ я съ юныхъ дней,
И надъ твоей зеленой глубиною,
Какъ пузырьки, скользящіе по ней,
Любилъ нестись, толкаемый волною.
Въ младенчеств съ тобою я игралъ,
Твой шумъ, твой плескъ мн были наслажденьемъ:
И если вдругъ ты волны подымалъ
И пнился съ грозой и озлобленьемъ.
Внушая страхъ — то былъ пріятный страхъ:
Я трепеталъ и, вмст, любовался:
Взлелянъ былъ я на твоихъ волнахъ
И имъ всегда безпечно доврялся…
Въ литературныхъ приложеніяхъ къ ‘Нив’ 1893, No 1 Д. Л. Михаловскій помстилъ переводъ ‘Прощанія Чайльдъ-Гарольда’.
Тамъ-же 1895 г. No 2. ‘Къ Инез’.
Прощаніе Чайльдъ-Гарольда.
Прости, родной берегъ,— отъ глазъ ты сокрытъ
За синей морской глубиной,
И чайка, носясь надъ волнами, кричитъ,
И втеръ вздыхаетъ ночной.
Вотъ солнце спускается въ море, летимъ
На западъ мы солнцу во слдъ,
И на ночь ему и теб вмст съ нимъ,