Отравленный сад, Сологуб Федор Кузьмич, Год: 1907 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 10 минут(ы)

Федор Сологуб

Отравленный сад

Неизданный Федор Сологуб. Москва: Новое литературное обозрение, 1997.

Ю. К. Герасимов

Драма Федора Сологуба ‘Отравленный сад’

Среди русских символистов Федор Сологуб был самым удачливым автором драматических произведений. Обращение писателя к драме было стимулировано открытием в 1906 г. в Петербурге Драматического театра В. Ф. Комиссаржевской (на Офицерской), руководители которого искали сближения с символистами и рассчитывали на них в своих новаторских репертуарных планах. Для этого театра Сологуб написал трагедию ‘Дар мудрых пчел’ (она не попала на сцену из-за цензурного запрета), затем трагедию ‘Победа смерти’ (1907), постановка которой принесла автору известность в театральных кругах, сильно возросшую после инсценирования ‘Мелкого беса’ и постановок других его пьес во многих городах России. Всего он написал для театра — в прозе и стихах — около 20 произведений: трагедии, драмы, одноактные пьесы по античным, средневековым и фольклорным сюжетам, а также на современные темы. Он создавал автоинсценировки и обработки для театра (‘Война и мир’ по роману Л. Толстого), занимался переводами пьес.

Отказавшись уже в первых своих трагедиях от традиций психологической и бытовой драматургии, Сологуб начинает создавать собственный вариант условного символистского театра (‘Театр одной воли’), теоретические основы которого он настойчиво утверждал в статьях и публичных лекциях {О драматургии Сологуба и о его взглядах на театр и драму см. : Герасимов Ю. К. Драматургия символизма // История русской драматургии: Вторая половина XIX—начало XX века. Л., 1987. С 581—592, Он же. Кризис модернистской театральной мысли в России (1907—1917) // Театр и драматургия. Л., 1974. Вып. 4. С. 202—244, Любимова М. Ю. Драматургия Федора Сологуба и кризис символистского театра // Русский театр и драматургия начала XX века. Л., 1984. С 66-91.}. Увлечение античной религиозной трагедией, общее для символистов, во многом подготовило Сологуба к опытам создания неомифологической драмы, в которой бы вечная мистерия любви и смерти представала в современных обличьях жизни.

‘Отравленный сад’ — драма переходная, открывающая (в разных ее редакциях) путь к ‘репертуарным’ пьесам Сологуба (‘Заложники жизни’, ‘Мечта-победительница’ и др.) с их установкой на ‘синтез’ символизма с реализмом и на традиционную сцену. Сологуб писал пьесу по канве рассказа Н. Готорна ‘Ядовитая красота’ {См.: Готорн Н. Фантастические рассказы. М., 1900.}, сохраняя схему отношений главных персонажей (студент, ботаник и его дочь) и образ сада со смертоносными цветами. Но, выражая свои идеи, изменял сюжет Готорна. Сологуб много работал над ‘Отравленным садом’, создав три редакции, причем вторую и третью редакции — в нескольких вариантах, общим числом семь. В архиве Федора Сологуба сохранились машинописные их тексты, носящие следы авторской правки (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. No 202). Лишь первый вариант третьей редакции является автографом.

От первой редакции, собственно, сохранилось два листа — начало и конец пьесы (л. 20, 24). Но эти фрагменты содержат важные сведения, позволяющие говорить о существовавшей первоначально редакции. На первом листе есть дата — ‘1908’. Она зачеркнута, и это может означать, что в течение указанного года драма не была завершена. После заглавия идет обозначение действующих лиц. Они имеют характерные немецкие имена, значащие фамилии, возрастные и сословные определения:

‘Генрих Вольтман, юный студент.

Герман Гартнер, ботаник, профессор.

Гертруда, его дочь, красавица.

Марта, старуха, хозяйка дома, где живет Генрих.

Граф Фридрих фон Шрекенштейн, молодой человек.

Слуга графа’.

Действие точно привязано к месту и времени: Галле, июль 1721 года (у Готорна герои — итальянцы, события происходят в Падуе). Замена Страсбурга (название зачеркнуто) на Галле могла возникнуть из соображений некоторого правдоподобия: по замыслу драмы нужен был город университетский, но с чертами провинциального быта, чтобы при домах садики с заборами были обычными. Романтический сюжет развертывался, как можно предположить из авторской датировки изображаемых событий, в определенной историко-национальной среде, обозначаемой лишь отдельными деталями. Не исключено, что в первоначальном замысле предусматривался некий конкретный фабульный ход, возможный только в Германии начала XVIII в.

Первое воплощение замысла не удовлетворило автора, и он по сюжету драмы пишет новеллу ‘Отравленный сад’ (л. 27—61). Основные действующие лица в ней остались те же. Они утратили собственные имена, а с ними, возможно, и существовавший налет индивидуальной характерности, однако обрели значимость узкофункциональных участников вечного таинства жизни. Исчезла определенность места и времени действия. Город и его обитатели еще имеют кое-какие приметы европейской культуры, но нарочитые анахронистические эффекты, возникающие от сосуществования явлений, относящихся к разным векам (XVIII—XX вв.), указывают на условное время легенды, сказки. Так, например, персонажи говорят о сходках и забастовках и о молодых Оптиматах Города. Аналогичный прием использован Сологубом в пьесе ‘Ночные пляски’ (1908), где среди сказочных персонажей появляются Малявинские бабы, Трудовик, Хулиганы.

Сологуб обогатил новеллу ‘Отравленный сад’ новой художественной идеей. Он не только предпослал повествованию эпиграф из пушкинского ‘Анчара’ (‘Природа жаждущих степей // Его в день гнева породила’), но и подключил сюжет стихотворения, пересказанный героиней как ключевое событие семейной истории, к сюжету новеллы. Ботаник и его дочь мстят потомкам ‘непобедимого владыки’ за смерть своего предка — ‘раба’ {В рассказе Готорна мотив мести отсутствует. Доктор разводит ядовитые цветы в научных целях.}. Тема ‘Анчара’ внесла в ‘Отравленный сад’ опоэтизированную, но в истоках социальную мотивацию замыслов Ботаника и губительных действий его дочери и связала в единой мифологеме фольклорно-литературные мотивы смертоносного поцелуя и ядовитых цветов. Тема ‘Анчара’ проходит через все варианты второй и третьей редакций драмы.

Федор Сологуб опубликовал новеллу в журнале ‘Бодрое слово’ (1908. No 1. Октябрь). Но, вероятно, еще до выхода ее в свет он переделал ее в драму без больших изменений текста {По этой причине вторая редакция драмы в данной публикации не представлена. С текстом новеллы удобнее знакомиться по кн.: Сологуб Ф. Книга превращений: Рассказы // Собр. соч.: В 20 т. СПб.: Сирин, 1914. Т. 11.}. Имеются два варианта второй редакции (л. 86—101 и последующий вариант — л. 64—85). Отличия их малосущественны. Именно этот момент — незначительность переделок в вариантах одной редакции (та же картина и в третьей редакции) — позволяет предполагать, что после новеллы Сологуба интересовали в работе над драмой меж- и внутрижанровые проблемы. К тому же после публикации новеллы ‘Отравленный сад’ близость к ней драмы могла стать для автора не очень желательной. И в третьей редакции драмы он перелагает ее прозаический текст белым стихом, причем, повышая стилевой ранг произведения, автор одновременно освобождал его от элементов иронии. В дальнейшем, правда, Сологуб в своих драмах будет обращаться к ‘сниженной’ поэтике, более отвечающей требованиям ‘демократической’ фазы символизма, которая, по его мнению, наступает. Вся работа по переложению прозаического текста в стихотворный проведена автором на машинописном экземпляре второй редакции, карандашом. Это — единственный сохранившийся цельный автограф всей пьесы ‘Отравленный сад’ (л. 1—19).

Замена прозы стихом сопровождалась заметными сокращениями: уменьшилось число второстепенных персонажей, почти не стало диалогов, не относящихся прямо к сюжету драмы, исчезли нарочитые анахронизмы, некоторые бытовые штрихи. Действующие лица, лишенные прежних и так достаточно скудных связей со средой, стали масочными фигурами (Юноша, Красавица и др.). Таково и было намерение автора. Выпрямляя и ускоряя развитие действия, усилив условность драмы и ее персонажей, Сологуб обнажил ее дидактическую однозначность. Поиски емкой обобщенной формы привели писателя к тому типу стихотворной лирико-драматической миниатюры, который уже был создан К. Бальмонтом в изысканных импрессионистических ‘Трех расцветах’ (1905). Нетрудно заметить, что и кончались обе драмы одинаково: в добровольной смерти возлюбленные достигали наибольшей силы и полноты проявления своих чувств и прозревали мистериальную сущность бытия {В рассказе Готорна умирала только красавица — от противоядия, которым с ней поделился студент}. Но поднимать вопрос о возможных реминисценциях в ‘Отравленном саде’ едва ли есть смысл. Подобные сопряжения Любви и Смерти были очень распространены в творчестве символистов.

В последующие варианты третьей редакции автор внес несущественные поправки.

Экспериментальный характер работы автора над ‘Отравленным садом’ проявился не столько в сюжетно-фабульных построениях, сколько в жанровых исканиях. Превращение драмы в новеллу, а новеллы опять в драму — было для Сологуба принципиально важным. Писателя занимала проблема взаимной обратимости драмы и эпических жанров (а параллельно — стиха и прозы), их ‘взаимозаменяемости’. В таких случаях суверенность жанра была для Сологуба, как представляется, величиной малой по сравнению с творческой волей художника-демиурга. Одним из существенных положений его теории монодрамы (‘Театр одной воли’) было безусловное первенство автора при постановке его пьес. Идеальный спектакль виделся Сологубу как чтение драмы (со всеми ремарками), сопровождаемое актерскими иллюстрациями к ней. Сологуб предусматривал отчуждение исполнителя от образа, о котором тот мог говорить в третьемлице (‘он’ вместо ‘я’), как бы медиумично донося тем авторскую волю, авторское отношение к персонажу. В драму ‘Венец надежды’ (1915, не опубликована) были введены целые сцены, написанные косвенной, а не прямой речью. Этими исканиями Сологуба в значительной мере объясняются его переделки романа ‘Мелкий бес’ в пьесу ( 1909), повести ‘Барышня Лиза’ в пьесу ‘Узор из роз’ (1912—1913) и неоконченной пьесы.’3аклинатель-ница змей’ (1913—1918) в одноименный роман. И впервые эта трудная и, похоже, неотвязная задача, своего рода ‘квадратура круга’, привлекла Сологуба при создании ‘Отравленного сада’.

Подобного рода искания Сологуба не привели к значительным художественным результатам. Но они были связаны с начавшимся мощным и плодотворным воздействием прозы великих романистов — в первую очередь Достоевского и Толстого — на русскую сцену. Идеи и опыты Сологуба находились на той линии, которая утвердилась в таких постановках Московского Художественного театра, как ‘Братья Карамазовы’ и ‘Николай Ставрогин’, а особенно — в образе чтеца ‘от автора’ в мхатовской постановке ‘Воскресения’.

В публикации ‘Отравленного сада’ воспроизводится последний вариант последней (третьей) редакции (л. 138—156), на котором работа автора над драмой прекратилась.

Федор Сологуб

ОТРАВЛЕННЫЙ САД

Драма в одном действии

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

Юноша

Красавица

Ботаник, ее отец

Граф

Слуга

Сад Ботаника, и рядом с ним садик при доме, где живет Юноша. Разделены забором выше роста человека. Сад Ботаника правильно разбит, деревья подрезаны в виде шаров, конусов и цилиндров, цветы, которых очень много, подобраны по тонам, они очень ярки, крупны и причудливой формы, видны толстые, как змеи-удавы, бурые стебли ползучих растений, листья громадные, страшные на вид, ярко-зеленые. Садик очень мал и мил, к скромному домику лепится галерейка, с которой виден сад Ботаника. Юноша стоит на галерейке и в глубокой задумчивости смотрит на сад. По дороге сада медленно проходит старый Ботаник, опираясь на толстую палку.

Ботаник

Цветите, ядовитые цветы!¹

Миндаль, ваниль и ладан в воздух влейте.

Уходит. Идет Красавица. Вкалывает в волосы ярко-пунцовый цветок и улыбается радостно.

Юноша

На небе солнце радости безумной,—

Но где слова сказать о нем?

И если есть краса для чарований,

То как ее привлечь и чаровать?

Красавица останавливается, смотрит на Юношу и смеется радостно и весело.

Юноша

Прекрасная! Приди! Люби меня!

Красавица подходит ближе.

Красавица

Цена моей любви,— ее ты знаешь?

Юноша

Хотя б ценою жизни!²

Красавица

Милый, мудрый!

Ты знаешь, видишь, ты дождешься.

Меня любили многие, и многим

Я улыбалась, утешая смертью,

Но никому еще не говорила

Я сладких слов: Люблю тебя. А ныне

Хочу и жду.

Отвязывает от пояса шелковый черный шнурок с бронзовым на нем ключом и хочет бросить ключ Юноше. Но быстро подходит Ботаник, грубо хватает ее за руку и отнимает от нее ключ.

Ботаник

Безумная, что хочешь?

О чем тебе с ним говорить?

Не для таких, как он, мы сад взрастили,

Смолою ядовитою Анчара

Из века в век питая почву эту.

Ты, Юноша, иди, иди домой!

Смотрит на Юношу пристально. Юноша уходит в дом. Ботаник, крепко сжимая руку красавицы, увлекает ее к скамье, которая закрыта от дома Юноши громадным кустом. Садится на скамью. Укоризненно смотрит на дочь. Красавица становится на колени у его ног. Стоит прямо и покорно, с опущенными руками.

Ботаник

Зачем ты это сделала? Ты любишь?

Красавица

Я пламенею пламенем любви.

Ботаник

Дочь милая моя, ты так искусна

В уменьи дивном непорочных чар!

Мой замысел не довершен, и рано

Тебе отравленный оставить сад.

Красавица

Когда ж конец? Приходят и приходят.

Ботаник

Но ты должна мою исполнить волю.

Люблю тебя, но уступить заставлю.

Сейчас ты молодого Графа встретишь.

Один ему дай поцелуй,— не больше, —

И подари отравленный цветок.

Уйдет он, сладко, трепетно мечтая,

И неизбежное над ним свершится.

Входит Граф. Ботаник кланяется и уходит. Красавица и Граф останавливаются у клумбы.

Красавица

Мой милый Граф, желанья ваши

Нетерпеливы очень, слишком пылки.

Граф

Очаровательница, знаю,

Ты холодна была ко многим,

Но ласковей ко мне ты будешь.

Клянусь я честью, потемнеть заставлю

От страсти синеву очей холодных!

Красавица

Чем вы стяжаете мою любовь?

Граф

От предков много у меня сокровищ,

Я золотом и шпагой их умножил.

Все у твоих рассыплю ног,

Рубины — плата за твои улыбки,

Жемчуг за слезы, золото за вздохи,

За поцелуи бриллианты,

А за лукавую измену

Удары верного кинжала.

Красавица

Еще не ваша я, а вы грозите.

Ведь я могу и рассердиться!

Граф

Прости, Красавица, мое безумство.

Любовь к тебе покой от сердца гонит

И странных слов подсказывает много.

Сильней, чем жизнь мою, тебя люблю

И за тебя готов отдать не только

Мои сокровища и жизнь мою,

Но то, что жизни мне дороже,—

Готов я честь мою отдать.

Красавица

Слова от сердца к сердцу, милый Граф!

Но за любовь не надо много платы,—

Не покупается, не продается.

Кто любит, тот умеет ждать.

Граф делает знак. Выходит Слуга, подает ларец и уходит. Граф вынимает диадему и подносит Красавице.

Красавица

Мои отцы рабами были,

А ты даришь мне диадему,

Достойную царицы.

Граф

Ты достойна

И более блестящей диадемы.

Красавица

Бичи жестоких — доля предков наших,

А мне — рубины радости венчанной.

Но не забуду крови предков!

Граф

Что помнить о давно минувшем!

Нам юность радости дарит,

Печаль воспоминаний — старцам.

Красавица

За ваш прекрасный дар, мой милый Граф,

Я вам сегодня дам один цветок,

И поцелуй один, один, не больше.

Какой цветок хотите получить?

Граф

Что мне ни дашь, за все я благодарен.

Красавица

Бледнеете вы, милый Граф,

Вас опьяняют эти ароматы.

Я с детства надышалась ими,

И кровь моя пропитана их соком.

А вам не следует стоять здесь долго.

Скорее выбирайте ваш цветок.

Граф

Сама мне дай, какой захочешь.

Красавица срывает белый махровый цветок и вкладывает цветок в петлицу его кафтана.

Граф

Как томно закружилась голова!

Целуй меня, Красавица, целуй!

Красавица нежно целует его. Граф хочет ее обнять, она отбегает. Он бросается за нею, но его встречает Ботаник. Граф в замешательстве останавливается.

Ботаник

Я провожу вас, Граф.

Граф молча кланяется Красавице и уходит. Ботаник провожает.

Красавица (тихо)

Еще один!

И часа не пройдет, умрет, несчастный.

Юноша выходит на галерейку.

Красавица

Мой милый Юноша, люблю тебя.

Ты звал, и я пришла, чтобы сказать:

Беги от чар моих, беги далёко,

А я останусь здесь одна,

Упоена дыханием Анчара.

Юноша

Прекрасная! едва тебя узнал,

Ты для меня души моей дороже,—

Зачем же так слова твои жестоки?

Иль ты любви моей не веришь?

Зажглась внезапно, но уж не погаснет.

Красавица

Люблю тебя, тебя ли погублю?

Дыхание мое — смертельный яд,

И мой прекрасный Сад отравлен.

Спеши оставить этот Город,

Беги далеко, обо мне забудь.

Юноша

Душа не одного ль мгновенья жаждет?

Сгореть в блаженном пламени любви

И умереть у ног твоих сладчайших!

Красавица

Возлюбленный! Так будет, как ты хочешь,

С тобою умереть мне сладко!

Иди ко мне, в мой страшный Сад,

Я темную тебе открою повесть.

Бросает ключ. Юноша подхватывает его на лету.

Красавица

Я жду, я жду! Иди, мой милый!

Юноша бежит вниз, открывает калитку, входит в сад Ботаника.

Красавица

Рабами были наши предки.

Покорен слову господина,

Один из них пошел в пустыню,

Где злой Анчар под солнцем дремлет.

Смолу Анчара он принес владыке

И, надышавшись ядом, умер.

Его вдова, пылая жаждой мести,

Отравленные стрелы воровала

И в тайные бросала их колодцы,

Водой колодца землю поливала,

Вот эту, где теперь наш сад разросся,

И стала эта почва ядовита,—

И той водой мочила полотенце,

И полотенцем сына утирала,

Чтоб кровь его пропитывалась ядом.

Из рода в род мы яд в себя впивали,

И пламенеет ядом наша кровь,

Дыханье наше — аромат отравы,

И кто целует нас, тот умирает.

Рабов потомки мстят потомкам князя.

Юноша

Я видел,— ты поцеловала Графа.

Красавица

Он умирает жертвою Анчара

Отравлен он и ядом поцелуя,

И ядами безмерных ароматов³.

Отец и дед мой странствовали долго,

Чтобы найти зловредные растенья,

И здесь, в отравленной издавна почве,

Цветы всю гневную раскрыли силу.

От их дыханий радостных и сладких

И капли рос становятся отравой.

Юноша

Твои лобзанья слаще яда!⁴

Красавица

Богатых, знатных юношей прельщала

Я красотой отравленной моею.

Улыбкой я их смерти обрекала

И поцелуем каждого дарила,

Невинно, нежно, как целуют сестры.

И умирал, кого я целовала.

Юноша

Возлюбленная, если поцелуем

Ты даришь смерть, дай мне упиться смертью!

Прильни ко мне, целуй, люби меня,

Обвей меня сладчайшею отравой,

За смертью смерть в мою вливая душу,

Пока я весь в томленьи не истаю!

Красавица

Ты хочешь! Не боишься! Милый, милый!

Обнимает и целует Юношу.

Мы вместе умираем, вместе!

Так сердце ядом пламенеет,

Стремятся в теле огненные струи,

Вся пламенем великим я объята!

Юноша

Я пламенею! Я сгораю

В объятиях твоих, и мы с тобою —

Два пламени, зажженные восторгом

Любви отравленной, но вечной⁶.

Умирают.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ В названии драмы и в ее фабуле нашли отражение распространенные в символистской литературе образы смертоносной красоты. Сад с ядовитыми цветами, изображенный в пьесе,— буквальное овеществление бодлеровской метафоры ‘цветы зла’.

² Мотив платы за любовь жизнью встречается у многих авторов, начиная с античных времен. Ограничусь лишь двумя примерами из общеизвестных произведений: ‘…кто меж вами купит// Ценою жизни ночь мою? (А. С. Пушкин ‘Египетские ночи’), ‘…Ценою жизни // Ты мне заплатишь за любовь’ (Либретто оперы Ж. Визе ‘Кармен’).

⁵ Смерть от цветов и убийство при помощи цветов — встречающийся в литературе мотив фольклорного происхождения. Ср. самоубийство героини в романе Э. Золя ‘Проступок аббата Муре’ и смерть красавицы от пряных цветов, которыми ее по приказу соперницы окружили рабыни, в пьесе Г. д’Аннунцио ‘Пизанелла’.

⁴ Неоднократно встречающийся у Федора Сологуба оксюморон. Ср. название его романа ‘Слаще яда’ (1912).

⁵ Мотив смерти от поцелуя, от губительного дыхания возлюбленной присутствует в ‘Пире во время чумы’, одном из наиболее ценимых символистами пушкинских произведений: ‘И девы-розы пьем дыханье, // Быть может, полное Чумы!’

⁶ Ср. со строками стихотворения Вяч. Иванова ‘Любовь’: ‘Мы — два грозой зажженные ствола, // Два пламени полуночного бора’ (‘Кормчие звезды’, 1901).

Федор Сологуб

Отравленный сад

Читайте также: