Отрава жизни, Крылов Виктор Александрович, Год: 1891

Время на прочтение: 65 минут(ы)

ОТРАВА ЖИЗНИ.

Комедія въ пяти дйствіяхъ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Глазовъ, Николай Ивановичъ, губернаторъ.
Глазова, Марья Яковлевна, его жена.
Зуринъ, Павелъ Кондратьичъ, вице-губернаторъ.
Утроцкій, Александръ Алексйчъ, губернскій предводитель дворянства.
Аргунинъ, Артемовъ Сергичъ, адвокатъ.
Софья, его дочь.
Прощалимъ, Антонъ Саввичъ, директоръ городскаго банка.
Прощалина, Любовь Андреевна, его жена.
Савицкій, Семенъ едоровичъ, ея племянникъ.
Рощинъ, Иванъ Тимоеичъ, служитъ при желзной дорог.
Текстовъ, докторъ.
Николаевъ, Павелъ Дмитріевичъ, молодой адвокатъ.
Марьяновъ, частный повренный.
Сысоева, Анна Савишна.
Желявика, Вра Павловна.
Кротовъ.
Актоновъ, Илья, мщанинъ.
Жигулева, Авдотья Даниловна, мщанка.
Судебный приставъ.
Курьеръ у губернатора.
Оля, горничная. Слуга, у Аргунина.
Публика въ суд, гости у губернатора.

Дйствіе происходитъ въ большомъ губернскомъ город, въ наши дни.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Зала въ окружномъ суд.

При поднятіи занавса группа дамъ и мужчинъ. По зал, время отъ времени, проходитъ разнообразная публика и служащіе въ суд. Оживленный говоръ.

1.

Желявина, Рощинъ и другіе, потомъ Сысоева, позже Прощалина и Прощалинъ.

Желявина.— Надо Павла Дмитріевича спросить, я врю только одному Павлу Дмитріевичу.
Рощинъ.— Тутъ всякому ясно…
Желявина.— Ну, на суд всякіе сюрпризы бываютъ. Кажется, вотъ-вотъ иначе и быть невозможно, а судъ ршаетъ по-своему. Но Павелъ Дмитріевичъ всегда врно угадываетъ… Гд онъ?… (Входитъ Сысоева.) Ахъ, вотъ и Анна Савишна… bonjour. Опоздали, все кончено: оба адвоката кончили свои рчи и теперь перерывъ засданія, судъ пошелъ совщаться.
Сысоева.— Стало быть, самый страшный моментъ наступилъ?
Желявина.— Самый ршительный… Кому-то ликовать придется, кому-то плакать…
(Проходитъ адвокатъ).
Рощинъ.— Вонъ адвокатъ Прощалиной-то ужь и носъ повсилъ.
Сысоева.— Въ самомъ дл, и не здоровается… должно быть, чувствуетъ, что проиграетъ дло.
Желявина.— Воображаю, какъ Прощалина злится теперь.
Сысоева.— Ахъ, душечка, и вы бы злились!… Надяться на полученіе такого громаднаго наслдства и если вс надежды лопаются…
Рощинъ.— Она идетъ сюда.

(Входятъ Прощаинъ и Прощалина).

Прощалина.— Не могу я успокоиться, вдь, я живой человкъ: они взводятъ на меня такіе ужасы!… Посл этого скажутъ, что я и уморила моего брата, что я отравила его, что хотите скажутъ…
Сысоева.— Здравствуйте, Любовь Андреевна!… Ну, вашъ процессъ близится къ концу.
Прощалина.— Слышали, что было говорено?
Сысоева.— Нтъ, я только что пріхала.
Прощалина.— Что же не поинтересовались послушать, какъ мой племянникъ меня аттестовалъ?
Сысоева.— Дурно?
Прощалина.— А вы какъ думаете? Судиться съ теткой затялъ и хвалить ее станетъ? Да что я, коли ужь отца сумасшедшимъ выставляетъ!… (Съ особеннымъ удареніемъ) Родной сынъ доказываетъ, что его отецъ былъ сумасшедшимъ, когда писалъ свое духовное завщаніе… Сумасшедшимъ!— потому только, что все состояніе оставилъ мн, сестр, а не ему, достойному сынку… Слыхали вы что-нибудь подобное? Сынъ противъ воли отца ухалъ въ Москву, жизнь тамъ такую прожигалъ, что стны бы покраснли, еслибъ разсказать, а отецъ не смй его за это лишить наслдства.
Сысоева.— Вы про Москву-то справлялись?
Желявина.— Что значитъ — жизнь прожигалъ?
Прощалина.— Ужь объ этомъ вы его самого спросите. Отецъ тутъ при смерти, а онъ въ Москв оргіи ведетъ… Я, какъ сестра, старика къ себ въ деревню взяла, успокоила, утшила, и я же оказалась разлучница.
Прощалинъ.— Любочка, на суд было достаточно выяснено…
Рощинъ.— Вотъ сейчасъ судъ вынесетъ резолюцію.
Прощалина.— Да, очень любопытно, что судъ скажетъ: сумасшедшій былъ братъ или нтъ? Признаютъ его завщаніе или нтъ? И находятся же такіе услужливые адвокаты, что берутся вести подобныя дла!
Желявина.— Ну, послушайте, Аргунинъ говорилъ очень убдительно.
Прощалина.— Чмъ же онъ васъ убдилъ? Тмъ, что здсь, въ провинціи, его считаютъ лучшимъ адвокатомъ? Такъ, вдь, на то мы провинція.
Желявина.— Прежде вы сами его хвалили… Еслибъ Аргунинъ говорилъ не противъ васъ, и вы бы нашли, что онъ былъ неопровержимъ.
Прощалина.— Да что же онъ такого неопровержимаго сказалъ? Повторите хоть что-нибудь.
Желявина.— Нтъ-съ, я сегодня съ вами спорить не берусь,— вы слишкомъ сердиты.

(Уходитъ).

Прощалина.— Всегда такъ: скажетъ слово и не знаетъ, что сказала. Болтаетъ, какъ сорока… Неопровержимъ!… Да, ужь Аргунинъ сегодня открылъ свои карты, показалъ передъ лицомъ всхъ, на что онъ способенъ ради денегъ.

(Входитъ Савицкій).

Сысоева.— Ахъ, вотъ и виновникъ всего….(Савицкій раскланивается). Какъ же это, monsieur Савицкій, вы ршились такъ оскорблять вашу добрую тетушку?

2.

Прощалинъ, Прощалина, Рощинъ, Сысоева, Савицкій и публика.

Савицкій.— Добрую?!
Прощалина.— Избавьте вы меня отъ этого родства… (Савицкому) Истинно, Семенъ едоровичъ, увнчалъ ты свое поведеніе: роднаго отца посл смерти позоришь… Ну, да ужь какъ тамъ продажный юристъ въ твою пользу ни хлопочи, а сржется. Я не оставлю дла: что бы ни ршили, я до послдней крайности пойду…

(Уходитъ).

Савицкій.— Что-жь? Идите-съ… Дяденька, послушайте, я вотъ скажу: что судъ противъ меня ршитъ, я приму какъ кару Божію, заслуженную, за мои вины передъ отцомъ… Отецъ у меня добрый былъ, только, конечно, слабый и характеромъ, и здоровьемъ… Мн бы его холить, а я по трактирамъ разбился, да по веселымъ мстамъ, можетъ быть, этимъ смерть отца ускорилъ… Я знаю, какъ я виноватъ.
Прощалинъ.— Что за покаянье такое?…
Савицкій.— По чтобъ отецъ могъ меня наслдства лишить — никогда. Хоть я и блудный сынъ, а сердце его ко мн лежало…
Прощалинъ.— Оставь меня, пожалуйста!…
Савицкій.— Нтъ, пускай же и тетушка признается, что это она противъ меня дйствовала, а не отецъ мой… Она меня нищимъ хотла пустить, а не онъ… Она…
Прощалинъ.— Прошу тебя воздержаться, любезный. Хоть я въ это дло совсмъ не вмшиваюсь, а, все-таки, рзкостей про мою жену говорить не позволю… Отецъ твой тебя любилъ и былъ добрый, честный человкъ, но, можетъ быть, оттого-то онъ и завщалъ все твоей тетк, зная, что въ твоихъ рукахъ все состояніе прахомъ пойдетъ и что мы бы тебя голодать не допустили.
Савицкій.— Да, какъ же!… А когда я сюда пріхалъ и къ тетк пошелъ, она меня выгнала… Она мн ста рублей дать не хотла…
Прощалинъ.— Съ тобой не узнаешь никогда, сколько ты и въ чемъ нуждаешься, особенно съ твоею рзкостью, какъ ты настойчиво всегда требовалъ… и бранился… да, главное, ко мн ты не обращался, а передъ теткой безобразничалъ. Я былъ въ Москв, когда ты сюда пріхалъ…

(Уходитъ).

Сысоева.— Не можетъ быть, чтобъ она вамъ не дала сотни рублей, вдь, она сама богата.
Савицкій.— Не можетъ быть, а было.

(Входятъ Утроцкій, Аргунинъ, Софья, Николаевъ, Карьяковъ и другіе).

3.

Утроцкій, Аргунинъ, Софья, Николаевъ, Карьяковъ, Сысоева, Савицкій, Рощинъ и другіе.

Утроцкій.— Понимаете, мн вамъ льстить не изъ чего, я всегда говорю, что думаю: я на этотъ процессъ смотрю, какъ на подвигъ гражданина. Вы можете его записать въ свой формуляръ.
Карьяковъ.— Пріятно этакое дльцо заполучить.
Сысоева.— Позвольте васъ поздравить, Артемовъ Сергичъ, вы, говорятъ, опять являетесь побдителемъ…
Аргунинъ.— Судъ еще не постановилъ резолюціи.
Сысоева.— Но ужь вы ее чувствуете. Sophie такъ и сіяетъ, милка моя. Да когда же васъ-то кто-нибудь одолетъ? Вы постоянно все выигрываете, — это, наконецъ, становится скучно, вамъ все удаетсц.
Аргунинъ.— Хорошо, кабы такъ.
Сысоева.— Вы ненасытны, дорогой. Вы-то ужь, кажется, ни на что не можете жаловаться. Ваша рчь убдила многихъ.
Утроцкій.— И безъ всякаго фразерства убдила… Вы подобрали доводы и ударяете ими, какъ семипудовымъ молотомъ.
Сысоева.— Артамону Сергичу это было не трудно: онъ близко зналъ покойнаго Савицкаго. (Аргунину) Правда?
Аргунинъ.— Я бы даже могъ явиться свидтелемъ его сумасшествія, еслибъ не велъ процесса. Онъ ночевалъ у меня за три дня до смерти…
Сысоева.— Отецъ Савицкій? Какъ же такъ? Разскажите.
Аргунинъ.— Убжалъ изъ деревни ко мн плакаться на свое горе… взволнованный, съ воспаленными глазами… путалъ всякій вздоръ и все умолялъ меня спасать Семена едоровича отъ какихъ-то несчастій… Насилу мы бднягу успокоили и уложили спать…
Савицкій.— А я-то злодй!…
Аргунинъ.— Ночью, однако, старикъ исчезъ, и когда потомъ и его разыскалъ у Прощалиныхъ, онъ лежалъ въ агоніи.
Николаевъ.— Это было посл подписанія духовной?
Аргунинъ.— Посл, и онъ объ духовной ни слова не говорилъ. Въ здравомъ ум онъ не могъ оставить наслдства никому, кром сына.
Утроцкій.— Вы съ честью выполнили его послднюю просьбу: то, что вы сдлали для этого юноши, мало бы кто сдлалъ…
Аргунинъ (шутливо).— Пожалуйста, этого вопроса не подымайте, а то онъ сейчасъ плакать начнетъ.
Савицкій.— Пускай заплачу… не чурайтесь моихъ слезъ… я, можетъ, и болзненный, какъ отецъ былъ, но я сознаю, что вы…
Аргунинъ.— Сознавайте про себя.
Савицкій.— Зачмъ? Я хочу, чтобъ вс знали, что вы для меня… Хоть бы и проигралъ я процессъ, все-таки, я въ выигрыш буду отъ знакомства съ вами… Вы меня въ моей душ подняли…
Утроцкій.— Да, да, благодарите его, благодарите…
Савицкій.— Если я моей благодарности когда измню, пускай меня ниже всякой грязи считаютъ.
Аргунинъ.— Вы поменьше говорите, да побольше длайте, лучше будетъ.
Савицкій.— Увидите… какъ родному вамъ…
Софья (беретъ его подъ руку).— Пойдемте на воздухъ, въ зал было такъ душно, у меня голова закружилась.
Савицкій.— Пожалуйте.

(Оба уходятъ).

Сысоева (глядя имъ вслдъ, Утроцкому).— Какіе они добрые, и отецъ, и дочь… дйствительно, какъ родные, съ нимъ носятся.

(Отходитъ съ Утроцкимъ въ глубину).

Николаевъ (Аргунину).— Артамонъ Сергичъ, нельзя ли васъ это-рвать у общества?
Аргунинъ.— Что вамъ угодно?
Николаевъ.— Хочу ужь васъ просить… я, какъ вамъ извстно, адвокатъ молодой, начинающій, а въ наше время куда трудне пробивать себ дорогу, чмъ прежде было, когда вы себ длали карьеру. Не грхъ бы вамъ, право, принять во мн маленькое участіе.
Аргунинъ.— Научите, какъ?
Николаевъ.— Да на тысячу ладовъ можете, при вашей-то репутаціи,— вдь, вы нашъ мстный Гамбетта! Я за честь почту быть вашимъ сотрудникомъ… Понадобится вамъ, напримръ, помощникъ въ какомъ-нибудь дл… Случаются такіе процессы, что много хлопотъ и разъздовъ, а вамъ некогда… я охотно готовъ для васъ…
Аргунинъ.— Не знаю, право, что бы такое…
Николаевъ.— За то и съ моей стороны… Позвольте тоже съ вами подлиться… если мн попадется какое-нибудь выгодное дло. Я увренъ, что каждый мой трудъ выиграетъ, когда вы рукой художника пройдетесь по работ ученика.
Аргунинъ.— Моя дверь для всхъ отворена.
Рощинъ (подходя).— Что вы пристали, не дадите другому слова сказать… Уступите мн его.
Николаевъ (Рощину).— Сдлайте одолженіе… (Аргунину) Все-таки, смю надяться, Артамонъ Сергичъ, что мой разговоръ не совсмъ лишенъ для васъ интереса… Право, подумайте объ этомъ.

(Отходить и Сысоевой).

Рощинъ (Аргунину).— Какой назойливый.
Аргунинъ.— И наглый.
Рощинъ.— Гоните вы такихъ отъ себя… Вы слишкомъ съ ними церемонитесь… А мн вотъ что отъ васъ надо, Артамонъ Сергичъ: вы при деньгахъ?
Аргунинъ.— То-есть?
Рощинъ.— Просто, батенька, чистый срамъ… Одолжите еще тридцать рублей… (Смясь) я пользуюсь моментомъ: вашимъ хорошимъ расположеніемъ духа, что процессъ у васъ удаченъ… Нтъ, въ самомъ дл, сегодня жена именинница, ну, кое-кто придетъ, а у меня ни гроша, бутылки вина не на что купить… Такъ я къ вамъ, какъ къ моему постоянному банкиру… Что я вамъ долженъ?…
Аргунинъ (смясь).— Сами не помните?
Рощинъ.— Вы не посмивайтесь… хорошо вамъ, у васъ всегда сотенъ пять, шесть, расхожихъ денегъ въ карман… Не всмъ фортуна такъ благопріятствуетъ.
Аргунинъ.— Вотъ вамъ тридцать рублей.
Рощинъ.— Спасибо. Да приходите сегодня вечеркомъ посидть, поболтаемъ, поужинаемъ.
Аргунинъ.— Не общаю.

(Отходитъ и наталкивается на Карьякова).

Карьяковъ.— Стибрили у васъ?
Аргунинъ.— Наблюдательный, а лучше бы за собой наблюдали.
Карьяковъ.— Что мн за собой?Мое званіе ничтожное — жалкій частный повренный! Тяжелымъ трудомъ хлбъ добываю…
Аргунинъ.— Ну, вашъ трудъ очень сомнительнаго свойства…
Карьяковъ.— Не нищенствую, какъ этотъ всми уважаемый либералъ, получающій прекрасное жалованье на желзной дорог за то, что ничего не длаетъ.
Аргунинъ.— Охъ, наблюдайте лучше за собой… Вы сегодня подъ присягой дали такое показаніе въ пользу Прощалиной, что вы за него могли бы угодить и подъ судъ, и въ ссылку. Благодарите Бога, что васъ не уличили… Наблюдайте за собой…

(Уходитъ).

Карьяковъ.— Какъ испугалъ!… Съ твоими доходами-то и я бы былъ благороденъ. Еще не такія бы наставленія читалъ…
Утроцкій (выступая, Николаеву).— Полноте, этакъ вы скажете, что Аргунинъ совсмъ и не талантливъ.
Николаевъ.— Ни мало я не отрицаю таланта Артамона Сергича, но для дла Савицкаго никакого таланта не нужно.
Сысоева.— Вотъ и Иванъ Тимоеичъ обвиняетъ Аргунина.
Карьяковъ (про себя).— Деньги съ него взялъ — и обвиняетъ. Рощинъ.— Я только на то, что онъ вообще довелъ дло до суда… Не красиво, господа, не чисто какъ-то, когда сынъ доказываетъ, что его отецъ не въ своемъ ум. Впрочемъ, какъ хотятъ… (Смется), у меня именинница дома.

(Уходитъ).

Николаевъ.— Я даже не понимаю, какъ Прощалинъ допустилъ свою жену до процесса…

(Входитъ Желявина).

Желявина.— Ахъ, вотъ Павелъ Дмитріевичъ!
Николаевъ.— Кто же не знаетъ, что старый Савицкій былъ сумасшедшій? Онъ одинъ разъ мужику подарилъ брилліантовый перстень, принца заподозрилъ.
Желявина.— Такъ, такъ…
Николаевъ.— Аргунину съ его именемъ даже бы и неловко браться за такой процессъ. Тутъ всякій выиграетъ, гимназистъ третьяго класса, и тотъ выиграетъ.
Карьяковъ.— И замтьте, онъ безпрестанно за такіе процессы берется.
Николаевъ (посмиваясь).— Валитъ удача ему… Хоть бы кого-нибудь изъ насъ себ въ помощники взялъ, чтобъ и другимъ отъ его счастья перепадало.
Карьяковъ.— Удача — удачей, а есть и нюхъ. Конечно, Артамонъ Сергичъ не серьезный ученый, не научный человкъ.
Утроцкій.— Знаете, милый мой, чтобъ судить объ этомъ, надо самому чмъ-нибудь себя заявить.
Николаевъ.— Иной бы и заявилъ себя, да случая нтъ.
Карьяковъ.— Ужь какъ будто коли я самъ не спою по-соловьиному, такъ мн чижика отъ соловья не отличить?… Аргунинъ — талантъ, это несомннно, но талантъ коммерческій… Его главная задача въ томъ, чтобы найти выгодный денежный процессъ, у него на это чутье, какъ у лягавой собаки: подниметъ тетерева, такъ самаго крупнаго.
Николаевъ.— На него птица сама летитъ.
Карьяковъ.— И потомъ ловокъ онъ обставлять дла, задними ходами все подготовить. Вотъ хоть бы сегодня: судьи вс ему пріятели, знаетъ, на кого чмъ дйствовать…
Утроцкій.— Однако, вы себ позволяете…

(Входятъ Глазова и Тенетовъ).

5.

Т же, Глазова и Тенетовъ.

Карьяковъ.— Изволите видть: сама губернаторша, никогда въ суд не бываетъ, а на его процессъ пожаловала.
Сысоева.— Марья Яковлевна, и вы сдлали честь суду! Что значитъ дружба съ Аргунинымъ!
Утроцкій (подойдя).— Кто только теперь свое мнніе громко высказываетъ, — это Богъ знаетъ что!
Тенетовъ.— А напримръ?
Утроцкій.— Безграмотный кропатель кляузъ и поддльныхъ паспортовъ. Изъ милости его частнымъ повреннымъ сдлали и онъ объ Аргунин отзывается, какъ о какомъ-нибудь своемъ брат-проходимц.
Глазова.— Охота вамъ съ ними разговаривать!
Тенетовъ.— Я его сейчасъ пошпыняю. (Карьяжову) Здравствуйте, широкая совсть! Что? Не даетъ вамъ покоя Артамонъ Сергичъ? Завидно, небось, какъ у него дла клеятся…
Карьяковъ.— Уметъ всхъ ловко обойти, оттого и клеятся.
Тенетовъ.— Ну, я думаю, вы бы не отказались такъ же умть… обойти… У него, чай, отъ одного процесса Савицкаго тысячъ сорокъ останется.
Глазова (тихо Тенетову).— Зачмъ вы дразните?
Тенетовъ (ей).— Пускай у нихъ слюньки текутъ.
Желявина.— Неужели онъ по стольку получаетъ? Такъ онъ очень богатъ?
Николаевъ.— У него чудесное имніе въ Тамбовской губерніи.
Тенетовъ.— У Аргунина? Да не одно, а нсколько имній. У него правило: какъ процессъ выигралъ, деньги получилъ, сейчасъ домъ покупается или имніе. У него и зовутся они по процессамъ: апелляціонное, кассаціонное.
Желявина.— Это все имнія такъ называются?
Тенетовъ.— Да. Онъ такъ и рекомендуетъ, что масло у него самое лучшее уголовное, а окорока кассаціонные.
Глазова.— Какой вздоръ вы говорите!
Тенетовъ (Николаеву).— А вы вотъ наживите-ка еще этакое-то состояніе.
Николаевъ.— Легко тому нажить, кому бабушка ворожитъ.
Карьяковъ.— Да что и толку наживать, когда не проживаешь? Какая радость Артамону Сергичу отъ богатства при его феноменальной скупости?
Глазова.— Откуда это берется, что онъ скупъ?
Тенетовъ.— Какъ же не скупъ? Вдь, онъ никакихъ оборванцевъ шампанскимъ не угощаетъ, съ шантажистами не якшается, пировъ не устраиваетъ…
Карьяковъ.— Зачмъ для шантажистовъ, хоть бы для дочери какія-нибудь вечеринки устраивалъ, веселилъ бы молодую двицу. Чай, не въ монастырь ее прочить.

(Уходитъ).

Глазова (Тенетозу).— Вы ихъ только злите и ничего тутъ хорошаго нтъ. Прошу васъ, перестаньте.

(Отходитъ на встрчу входящему Аргунину).

Николаевъ (Сысоевой).— Прикажете васъ усадить?
Утроцкій.— Возьмите мое мсто.
Сысоева.— Merci.
Желявина.— Да, вдь, осталось прослушать одну резолюцію.
Тенетовъ.— Почемъ вы знаете? Можетъ, на счастье, какой-нибудь скандалъ случится — madame Прощалина драться станетъ.

(Вс уходятъ кром Аргувина и Глазовой).

6.

Аргунинъ и Глазова.

Глазова.— Скажите, добрый мой другъ, отчего у васъ такъ иного недоброжелателей?
Аргунинъ (смясь).— Это ужь вы ихъ спросите.
Глазова.— Отбитъ подойти къ какому-нибудь кружку, гд говорятъ про васъ, и непремнно услышишь, что вы и аферистъ, и скряга. Сколько разъ я вступалась за васъ, доказывала моимъ давнишнимъ знакомствомъ съ вами, почти съ дтскихъ лтъ, приводила примры,— ничего не беретъ…
Аргунинъ.— Этого не избжишь.
Глазова.— Конечно, это зависть. Люди ищутъ къ чему-нибудь придраться, потому что не выносятъ вашего успха… Но, простите, и вы, мой другъ, даете имъ иногда пищу… Вы слишкомъ добрый человкъ, излишняя доброта перестаетъ быть добротой и длается слабостью… хуже простоты, говоритъ поговорка.
Аргунинъ.— Что это вамъ вздумалось длать теперь мою характеристику?
Глазова.— Потому что я очень внимательно слдила за процессомъ, приглядывалась къ публик, прислушивалась къ разговорамъ.
Аргунинъ.— И что же вы замтили?
Глазова.— Васъ поздравляютъ, въ глаза осыпаютъ любезностями… вы процессъ выиграете… но наше общество не будетъ этимъ довольно.
Аргунинъ.— Тмъ хуже для общества.
Глазова.— Можетъ быть, тмъ хуже и для васъ… Прощалинъ, какъ директоръ банка, нуженъ всмъ… Хоть и бранить его за многое, но когда кто нуженъ, вы знаете, какъ это примиряетъ. Его племянникъ, Савицкій, никому не нуженъ, будетъ ли онъ богатъ, или нтъ… Вы справедливо отстаиваете Савицкаго, но сочувствіи вашей справедливости вы не встртите ни въ комъ…
Аргунинъ.— Стало быть, надо отстаивать несправедливость?
Глазова.— Вдь, эта нервность у васъ — тоже нехорошая черта. Когда васъ заднутъ за живое, вы сердитесь, не дослушавши. Я совсмъ не хочу, чтобы вы потакали обществу, я хочу, чтобы вы не врили тмъ, кто вамъ льститъ въ глаза, не считали бы людей друзьями по первому любезному слову. Теперь это для васъ особенно опасно.
Аргунинъ.— Почему?
Глазова.— Прощалинъ хитеръ и мстителенъ, онъ былъ увренъ, что вы не ршитесь выступить противъ него, иначе не довелъ бы ссору съ племянникомъ до процесса… Когда это случилось, ему ужь было неловко отступить… Онъ все сваливаетъ на жену, выставляетъ ее оскорбленной за брата, но онъ золъ на васъ и вамъ не проститъ… Общество нуждается въ Прощалин, общество завистливо къ вамъ, онъ съуметъ этимъ воспользоваться и вамъ съ этимъ придется считаться…
Аргунинъ.— Право, Марья Яковлевна, лучше объ этомъ и не размышлять.
Глазова.— Все-таки, будьте осторожны.
Аргунинъ.— Все-таки, у меня есть истинные друзья, моя дорогая, такіе, какъ вы… и моя глупая доврчивость, и моя пятидесятилтняя нервность не помшали этой дружб…

(Входить Савицкій,— взволнованъ).

7.

Т же и Савицкій, потомъ судебный приставъ, публика, Желявина, Прощалина и прочіе.

Савицкій.— Артамонъ Сергичъ, вообразите… (Главовой) Виноватъ, ваше превосходительство… (Аргунину) Вообразите, она тутъ’ я ее видлъ.
Аргунинъ.— Кого?
Савицкій.— Дуню… ну, мою Дуню: Авдотью Даниловну… Господи! зачмъ она сюда пріхала, что ей надо?
Аргунинъ.— Чего же вы такъ растерялись?
Савицкій.— Это она меня отыскиваетъ, врно, прослышала про наслдство. Выгнала меня сама, когда ни копйки не осталось, а теперь пріхала… что такое?… Я, слава Богу, отвыкъ отъ нея.
Аргунинъ.— Дайте себ слово съ ней не говорить и не видаться. Можно ли такъ малодушествовать?

(Входитъ судебный приставъ).

Судебный приставъ.— Пожалуйте въ залу засданія, господа, для выслушанія резолюціи… (Входитъ кое-кто изъ публики. Онъ проходитъ дальше). Пожалуйте въ залу…

(Уходитъ. Проходитъ публика, между прочими и Прощалина со своимъ адвокатомъ).

Аргунинъ (Савицкому).— Пойдемте. Значитъ, наше дло ршено. (Желявина возвращается изъ залы засданія).
Желявина.— Марья Яковлевна, пожалуйте!… Сейчасъ будутъ читать…Вотъ минута!… Ухъ, душа замираетъ!
Глазова.— Вамъ-то что? Вамъ, во всякомъ случа, ничего не достанется.
Желявина.— Все-таки, невозможно не волноваться.

(Об уходятъ).

Савицкій.— Теперь ужь я и не понимаю, и не знаю, чего мн желать?
Аргунинъ.— Точно маленькій, розги боится…

(Оба уходятъ).

Кротовъ.— Жаль будетъ, если Прощалины не выиграютъ процесса… Какой бы они намъ праздникъ устроили!
Одинъ изъ публики.— Еще бы не жаль!

(Уходятъ. Вс разошлись. Судебный приставъ прошелъ обратно. На сцену входятъ Жигулева и Антоновъ).

8.

Жигулева, Антоновъ, потомъ Прощалинъ, позже Софья.

Антоновъ.— Что-жь ты остановилась?Ншто нтъ интересу въ залу идти?
Жигулева.— Интересъ у меня большой. Кабы не было интересу, я бы изъ Москвы сюда трепаться не похала… Только все равно этимъ не измнишь, коли раньше узнаешь.
Антоновъ.— Любопытно.
Жигулева.— Да мн не сподручно тамъ его встртить. Ступай ты, я здсь посижу. Какъ узнаешь, платкомъ махни, я ужь догадаюсь, что, значить, въ нашу пользу ршено.

(Входитъ Прощалинъ).

Прощалинъ.— Начали читать?
Антоновъ.— Должно быть. (Уходитъ въ залу засданія).
Прощалинъ.— Ну, Авдотья Даниловна, теперь держи ухо востро,— не выпускай его изъ рукъ, что бы ни вышло, въ наклад не останешься. Змемъ обернись, въ мелкія кольца вся изгибайся, а его заворожи.
Жигулева.— Ученаго учить — портить.
Прощалинъ.— Знаю, что ловка, отчего-нибудь я тебя и отыскалъ въ Москв. Смотри же, привезъ я тебя сюда, направилъ на это,— помни уговоръ: идти со мной объ руку, безъ моего согласія чтобъ ни на шагъ.
Жигулева.— Какъ же можно.
Прощалинъ.— Вдвоемъ-то мы съ тобой горы перевернемъ, а въ одиночку-то, пожалуй, и сржешься… понимаешь?
Жигулева.— Что-жь не понять, не младенецъ грудной. За дуракомъ пойдешь, такъ заплутаешься, а за умнымъ человкомъ отчего не пойти?
Прощалинъ.— То-то. Чтобъ отъ слова не отступаться.
Жигулева.— Ишь ты, баринъ, какой жмотикъ?… Что ты все жмешься, оговариваешься? Запалилъ чужую избу, а самъ ходишь, переминаешься, какъ бы своя не загорлась! Коли огня боишься — огня не разводи. Самъ меня на это поднялъ, да и закачался. Ты меня просьбами не умасливай, я на просьбы не жалостлива, а коли знаешь за мной такую повадку — чужаго не беречь, гляди въ оба, чтобъ я тебя за носъ не провела.
Прощалинъ.— Я-то гляжу, у меня не увернешься… Только такъ, на всякій случай предупредилъ…
Жигулева.— Да ладно ужь…

(Входитъ Софья).

Софья (Протвину).— Что это, разв ужь призывали въ залу?
Прощалинъ.— Давно. Вы гд же были?
Софья.— Стало быть, читаютъ резолюцію? Какъ же это вы не пошли слушать?
Прощалинъ.— Мн не зачмъ. И жена-то моя кипятится больше потому, что негодуетъ за брата, а по мн провались все это наслдство,— говору меньше и тревогъ.
Софья.— Въ самомъ дл?
Прощалинъ (посмиваясь).— А вы не допускаете, чтобъ можно было малымъ довольствоваться и не желать лишняго? Неужто Артамонъ Сергичъ и васъ ужь такъ пристрастилъ къ деньгамъ?
Софья (вспыхнувъ негодованіемъ).— Пристрастилъ къ деньгамъ?! (Сдерживая себя) Ахъ, какія у васъ злыя мысли, какія злыя!…

(Уходитъ).

Прощалинъ.— Видно, жжется.
Жигулева.— Кто такая?
Прощалинъ.— Аргунина дочь.
Жигулева.— Этого адвоката, что Савицкаго дло обрабатываетъ?
Прощалинъ.— Ну, да. Чего ты?
Жигулева.— Молодая. Двица, конечно.
Прощалинъ.— Не замужемъ.,
Жигулева.— И жениха нтъ?
Прощалинъ.— Почемъ я знаю?
Жигулева.— Какъ, чай, не быть?… Недурна, свженькая. И глаза такіе… блеснули… и вся вспыхнула до слезы… Зачмъ она сюда прибжала?
Прощалинъ.— Въ публику, процессъ послушать.
Жигулева.— Изъ пустаго ротозйства?
Прощалинъ.— Ну, ей-то оно ближе къ сердцу: она своего папеньку за бога считаетъ, отъ каждаго его дла ее лихорадка трясетъ, больше чмъ самого Аргунина.
Жигулева.— Такъ не безъ того, что и она съ Савицкимъ дружка съ дружкой знакомы.
Прощалинъ.— Очень даже. Аргунинъ пригрлъ его, какъ роднаго.
Жигулева.— Роднаго?
Прощалинъ.— Ты что же?

(Дверь зала засданія отворяется).

Жигулева.— Дверь отворили.

(Публика выходить).

9.

Т же и постепенно вс находившіеся въ зал засданія.

Кротовъ.— Ничего не подлаешь, много доводовъ представилъ.

(Антоновъ появился и махнулъ шаткомъ).

Жигулева (про себя). Платкомъ махнулъ!— Паша взяла!
Прощалина (подходя къ мужу).— Мы проиграли.
Прощалинъ.— Я не сомнвался.
Желявина.— Я говорила, что онъ все знаетъ. Павелъ Дмитріевичъ, вы пророкъ.
Сысоева.— Не пророкъ, а угадчикъ.
Николаевъ.— Это бы и вы угадали… Везетъ Артамонъ Сергичу счастье, такъ везетъ, что я бы даже не хотлъ быть на его мст.
Желявина.— Почему?
Николаевъ.— Потому, что за вс эти удачи придется когда-нибудь расплачиваться…
Карьяковъ.— О! онъ отовсюду выйдетъ сухъ изъ воды.
Прощалина (мужу).— Пойдемъ, я не выдержу, я скажу громко что-нибудь такое, за что противъ меня новый процессъ начнутъ…
Прощалинъ.— Погоди, можетъ, еще и посмешься…

(Выходитъ Савицкій, на нимъ Тенетовъ).

Карьяковъ.— Отпраздновать слдуетъ.

(Входятъ Аргунинъ и Софья).

Савицкій.— Нтъ, господа, теперь кутежамъ конецъ… остепениться надо… и отъ лукавыхъ искушеній бжать…
Жигулева (выступая).— Позвольте ужь и мн проздравить съ новымъ благополучіемъ, Семенъ едорычъ.
Савицкій (смущенъ).— Ахъ, Дуня… ты?… зачмъ ты?… Благодарю васъ, Авдотья Даниловна… Артамонъ Сергичъ, это Авдотья Даниловна.
Жигулева.— Чего вы испужались, словно какъ бы и вздрогнули?… Али совсть зазрила, что бросили меня въ гор, да въ несчастьи?
Савицкій.— Когда же я бросилъ? Напротивъ, я всегда къ теб… я отъ васъ никогда бы, если бы ты… Артамонъ Сергичъ… (Говоръ: ‘Кто это’? ‘фаворитка его бившая… она ему скандалъ устроите… интересно’).
Аргунинъ.— Ну, что-жь вы остановились? Раскланяйтесь и домой пойдемте.
Жигулева.— Что вы, сударь, все за господина адвоката хватаетесь, помощи просите? Я на васъ не посягаю, мы сюда пріхали не за вами гоняться,— по своему длу пріхали вотъ съ братцемъ.
Савицкій (Антонову). Ахъ! здравствуйте…

(Пожимаетъ руку).

Жигулева.— По торговому, хлбъ закупать… и не знали, что вы здсь, не токмо про наслдство. Неужто вы думаете, мы изъ-за этого унижаться передъ вами ршимся?…
Аргунинъ.— Пропустите, пожалуйста.
Софья (останавливая его).— Погоди, отецъ… чего она хочетъ?…
Жигулева.— Никогда-съ… только коли къ слову сказать, Семенъ едоровичъ… дай вамъ Богъ, и разживаться не надо, сразу озолотились родительскою кончиной… такъ смотрите, чтобъ въ прокъ оно вамъ пошло, золото-то… не губите имъ нашу сестру легковрную, которая, можетъ, поврить любви вашей, какъ я врила…
Савицкій.— Дуня, разв я когда-нибудь… Ты сама…
Жигулева.— Извстно, сама… не подорожала собой для васъ… Что теперь передъ людьми скрывать? По Москв вс видли, какъ мы съ вами на тройкахъ зжали, какъ при всей публик цловались… не знали, не вдали, какъ въ душ я любила васъ.
Савицкій.— Дунюшка…
Жигулева.— Нтъ, оставьте… прочь отъ меня отойдите! Это время прошло и золотомъ вашимъ не вернете… Кто меня кинулъ, тотъ отъ меня ласки не жди… и на порогъ мой не смйте показываться… Пойдемъ, Илья…

(Уходить съ Антоновымъ).

Савицкій.— Да за что же, за что?

(Говоръ, въ одно время вс вмст).

Аргунинъ.— Опомнитесь, что съ вами? Идемте.
Тенетовъ.— Баба козырь.
Сысоева.— Этого инцендента Артамонъ Сергичъ не предчувствовалъ.
Кротовъ.— И этакій-то будетъ теперь наслдствомъ распоряжаться… невозможно!
Желявина.— Изъ Москвы пріхала, когда?… а какъ они тамъ познакомились?… мщанка она?… странный вкусъ!…

(Голоса другихъ сливаются въ общемъ гул).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

Комната въ мщанскомъ дом,— смсь нищета и роскоши. Савицкій у двери, въ которую входитъ Тенетовъ.

1.

Савицкій и Тенетовъ.

Савицкій.— Ахъ, это вы?
Тенетовъ.— Ахъ, это я… Струсилъ, небось?… Такъ вотъ ты гд прячешься?
Савицкій.— Какими судьбами попали вы сюда?
Тенетовъ.— Конечно, не тебя искалъ, — много чести будетъ. За городомъ прогуливался, да прохожу мимо этого домишки, вдругъ въ окн твоя физіономія… а еще вчера о теб разговоръ былъ съ Артамономъ Сергичемъ, такъ оно кстати. Я тебя ругать зашелъ… Здсь, что-ль, живетъ твоя Дульцинея?
Савицкій.— Авдотья Даниловна? Здсь… я ей скажу про васъ…
Тенетовъ.— Не смть! Ахъ ты, лоботрясъ, лоботрясъ! Что-жь это ты? опять на старую дорогу, въ лапы этой дурищи?… Что рукой машешь? Артамонъ Сергичъ отъ твоего дла совсмъ отступиться хочетъ… Куда это ты пропалъ, провалился, къ нему ее идешь?… Даже просто невжей сталъ: на два письма его неотвтилъ.
Савицкій.— Стыдно мн передъ нимъ.
Тенетовъ.— Такъ, вдь, чмъ гаже длаешь, тмъ стыдне… Какой тебя лшій обошелъ, что ты опять съ этою бабой связался? Вдь, ты зарокъ давалъ?…
Савицкій.— Ничего не подлаешь!
Тенетовъ.— Причина основательная.
Савицкій.— Все съ этого дня пошло, какъ въ окружномъ суд жы дло выиграли… Жиды сейчасъ деньги предлагать стали въ заемъ… такую вру пріобрли, что Артамонъ Сергичъ во всхъ инстанціяхъ мое наслдство отстоитъ… пріятели завелись… ну, никакъ не осилить… а, главное, все она: куда ни пойдешь — встртится, и все старается, какъ бы досадить, отвернется… шли издваться станетъ… злитъ…
Тенетовъ.— А ты бы плюнулъ.
Савицкій.— Гд ужь!… Когда знаешь, что была она моей… тутъ ужь ни о чемъ не думаешь, только-бъ вернуть… самъ за ней ходить сталъ, умолять, чтобъ пустила… плакалъ… сжалилась, позвала… и что вышло?— вамъ этого не понять, никому не понять… Сижу я передъ ней, и впилась она въ меня своими глазищами, и страхъ такой на меня напалъ,— ну, точно сейчасъ на смерть меня поведутъ… И что же вы думаете? Этотъ самый страхъ такое чувство блаженное! Подъ этою дрожью-то задыхаешься… да какъ посл поцловала… Ахъ, вы этого не поймете.
Тенетовъ.— Стало быть, ты теперь, какъ муха въ сметан, въ полномъ счасть обртаешься?
Савицкій.— Какое! Вы думаете, для чего она меня къ себ яу стала, для чего?
Тенетовъ.— Ну?
Савицкій.— Чтобъ мучить… Вы знаете… только, ради Бога, ни слова никому, ради Бога… Этотъ Антоновъ, онъ совсмъ ей не братъ… Онъ только съ ней, какъ защитникъ, потому что силенъ очень… Такъ она чмъ забавляется: передо мной, да къ нему ластится, и я уйти не смй… Ей очень весело, какъ я, бшенный, кулаками но столу бью или головой объ стну…
Тенетовъ.— Чего-жь ты не убжишь отъ нея?
Савицкій.— Тише! Ради Господа, тише… Не могу. Какъ обниметъ меня, каждый разъ думается: ну, теперь все пойдетъ лучше лучшаго… и не могу.
Тенетовъ.— Тьфу, что за человкъ!
Савицкій.— Счастье, счастье!… Дымъ коромысломъ! То въ огн, то во льду… Пьянство разливанное, хохотъ этотъ злой надъ тмъ, что вотъ вертитъ она мною, какъ хочетъ… и псни!… Господи, не знаю что — цлый адъ…Зачмъ меня Артамонъ Сергичъ не заперъ?… Насильно бы заперъ куда… Я ему говорилъ, что я ея боюсь.
Тенетовъ.— Только ему и дла, что надъ тобой кудахтать… цыпленокъ какой!… Довольно съ тебя и того, что онъ для теби сдлалъ. Какъ еще съ тобой няньчиться?
Савицкій.— Спасти меня!
Тенетовъ.— Ты будешь корёжиться, а тебя уламывать? Сдлайте милость, Семенъ едорычъ, за все ваше невжество позвольте васъ на рукахъ носить.
Савицкій.— Пропалъ я..
Тенетовъ.— Ну, ладно. Коли ты ужь такъ глупъ, самъ надъ собой не властенъ, бери шапку, подемъ.
Савицкій.— Куда?
Тенетовъ.— Совсмъ вонъ отсюда, и никогда не возвращаться.
Савицкій.— Что вы, что вы?… Нтъ, ужь оставьте меня!… Видно, это моя судьба.
Тенетовъ.— Неужто въ цломъ мір другой бабы не найдешь? Вотъ болванъ!… Иди!…

(Дверь быстро отворяется, входить Антоновъ.)

2.

Т же и Антоновъ, потомъ Жигулева.

Антоновъ.— Кто пустилъ? Здравствуйте, господинъ. Вамъ чего угодно здсь?
Тенетовъ.— Не тебя, разумется.
Антоновъ.— А не меня, такъ пожалуйте вонъ!… Потому здсь моя квартира.
Тенетовъ.— Вотъ переговорю и уйду.
Антоновъ.— Переговаривать гд угодно извольте, а въ мое квартир я хозяинъ, такъ я и командую: вонъ пожалуйте.
Тенетовъ.— Какъ ты смешь? Мужикъ! (входить Жигулева) Или на васъ, разбойниковъ, управы не найдется?
Жигулева.— Что такъ кричать изволите?
Тенетовъ.— Ну, ты, дьяволъ, баба, уйми своего пса!
Жигулева.— Спасибо на добромъ слов, господинъ честной.
Тенетовъ.— Какъ съ вами разговаривать? Вонъ ужь онъ съ кулаками на меня лзъ.
Жигулева.— Не сметъ онъ этого… горячъ немножко братецъ, не обезсудьте… Слышала я у двери вашъ разговоръ, простите, застыдилась прямо-то идти, такъ подслушала. Вы Семена едорыча у меня отнимать пріхали?… Что-жь, Семенъ едорычъ, одвайтесь, позжайте, что ли!
Савицкій. Я не хочу… Вдь, это не я..
Жигулевъ.— Такъ попросили бы гостя въ угловую закусить, что тутъ въ прохожей комнат бесдовать?…. Тамъ х вино поставлено всякое, и рыба… Позвольте просить… за закуской все какъ будто ловче переговоры вести.
Тенетовъ.— Что-жь это ты и меня опутать хочешь?
Жигулева.— Я никого не путаю, кто хочетъ — самъ путается.
Тенетовъ (смягчась).— Правда! Вотъ и я ему это самое толковалъ.
Жигулева.— Ахъ, толковали… да онъ непонятливъ, Семенъ едорычъ, ему не втолкуешь.
Тенетовъ.— И то не втолкуешь!… Ишь плутоватая, отвтитъ тоже.
Жигулева.— Что-жь не отвтить?
Тенетовъ.— А глаза у тебя хороши.
Жигулева.— Пондравились?
Тенетовъ.— Только ничего въ нихъ страшнаго нтъ… что онъ говоритъ, что страшны?
Жигулева.— Вдь, это какъ кому! Вонъ воробью и пугало гороховое страшно, а что въ ёмъ?
Тенетовъ.— Врно! Да, я вижу, съ тобой можно сговориться.
Жигулева.— Въ лучшемъ вид можно. Пожалуйте къ закуск, чай, еще не закусывали сегодня, сдлайте одолженіе.
Тенетовъ.— И то разв сдлать одолженіе. Только коли идти, такъ всмъ вмст. Какъ же безъ хозяйки къ бутылкамъ подступать?
Жигулева.— Я сейчасъ, батюшка… (Тихо ему) Только братца поругаю за невжество, для порядка надо.
Тенетовъ.— Это хорошо! Этотъ порядокъ всегда соблюдай.
Жигулева (смясь).— Ужь и соблюдаю, батюшка… какъ могу, соблюдаю.
Тенетовъ.— Да ты пресмшная, право! А ты знаешь ли, кто я такой?
Жигулева.— На что мн знать?… Пока не подрались, друзьями будемъ.
Тенетовъ.— Ха, ха, ха… А коли я у тебя и впрямь Сеньку-то увезу?
Жигулева.— Да сдлай милость, увози! Нужна мн эта слякоть!
Савицкій.— Я, Авдотья Даниловна, ей-Богу…
Тенетовъ.— Нтъ, ты молодецъ, ей-Богу молодецъ!… Ну, пойдемъ къ закуск… тамъ за рюмками и сговоримся, что и какъ… Ишь ты бархатная… чистый бархатъ, право!…
Жигулева.— Которымъ гробъ окалачиваютъ.
Тенетовъ.— Ужь и гробъ! Есть и лучше, что въ бархатъ завертывать.
Жигулева.— Не звай по сторонамъ-то, глаза растеряешь.
Савицкій.— Пожалуйте…
Тенетовъ.— Молодецъ!… Ей-ей, молодецъ!

(Оба уходятъ.)

3.

Жигулева и Антоновъ, потомъ Прощалинъ.

Жигулева.— Чего ты налетлъ? Обрадовался, что кулачищи наросли? Подведешь когда-нибудь подъ полицію!
Антоновъ.— Чего они шляются? Кто ихъ зоветъ?
Жигулева.— Такъ ты сейчасъ и въ драку? Зачмъ рукамъ волю давать, пока языкомъ болтать можно? Милости просимъ всякаго, пожалуйте!… Захоти, такъ всякаго вокругъ пальца обернуть можно.
Антоновъ.— Чего они мшаются?
Жигулева.— Снесъ письмо Аргунину?
Антоновъ.— Доставлено въ руки, общалъ захать…

(Входитъ Прощалинъ).

Прощалинъ.— Здравствуйте.
Жигулева. (Антонову).— Ступай, угощай ихъ тамъ. Да чтобъ безъ ссоры, слышь?

(Антоновъ уходитъ).

Прощалинъ.— Авдотья Даниловна, я далекаго разговора не поведу, я напрямки: ты, кажись, плутуешь.
Жигулева.— Ну, что-жь? Я всю жизнь плутую.
Прощалинъ.— Ты не отводи рчь-то. Я про настоящее говорю, про наше дло. Ты къ Аргунину посылала съ письмомъ отъ своего недомысла?
Жигулева.— Посылала.
Прощалинъ.— Чего-жь ты хочешь?
Жигулева.— А ты какъ полагаешь?
Прощалинъ.— Полагаю, что ты противъ меня хочешь идти: хочешь, чтобы адвокатъ дло дальше повелъ, чтобы Савицкій окончательно получилъ наслдство, тогда, молъ, все изъ его рукъ можно выцдить.
Жигулева.— Ахъ, миленькій баринъ, вотъ ты догадливый какой! Любо съ тобой хороводиться… сейчасъ догадаешься…
Прощалинъ.— Такъ, стало, я тебя сюда на свою же шею выписалъ? Ты отъ меня же и всть получила, на мои же деньги и пріхала, и меня же хочешь обойти?… Все забыла, и уговоръ забыла?
Жигулева.— Гд мн забыть? У меня память хорошая.
Прощалинъ.— Такъ совсть переметчивая.
Жигулева.— Объ моей совсти что ужь говорить! Меня совстью всякій попрекнетъ.
Прощалинъ.— И ты воображаешь, что такъ теб выгодне будетъ?
Жигулева.— На счеты положить, такъ сколько отъ васъ ни получи, все меньше придется, чмъ коли все наслдство.
Прощалинъ.— Все?…Ты затяла все взять?… Ну, вижу, двка, ты воровской совсти не нюхивала… Воръ хоть украдетъ, да дружно подлится, а ты, какъ акула, все живьемъ хочешь глотать. Смотри, не ошибись — подавишься.
Жигулева.— На комъ грха не бываетъ!
Прощалинъ.— Умна-то ты умна, да не вдумчива, прежде обдумай, право… неужто Аргунинъ станетъ теб въ руку работать, вдь, ужь вырвалъ однова Семена изъ твоихъ рукъ, неужто затмъ, чтобъ теб же отдать, да богатаго?… Аргунинъ до пера не дотронется, пока тебя вонъ не вытолкаетъ…
Жигулева.— Не онъ одинъ адвокатъ.
Прощалинъ.— Ну, пускай… пускай Сенька Савицкій процессъ выиграетъ и все наслдство получитъ… Нтъ, что ли, тогда надъ нимъ закона? Или людей не найдется за него вступиться, чтобъ отогнать тебя, чтобъ ты его не обглодала? Сообрази-ка, сообрази… для такихъ-то, какъ онъ, особый законъ есть. Кто слабъ душой да расточителенъ, того подъ опеку берутъ. Вдь, намъ, чай, его жаль, племянникъ, своя кровь… расшибемся, а подъ опеку подведемъ… и ужь у опеки теб ничмъ не поживиться, будь покойна… разв въ провожатые теб жандарма дадимъ, чтобъ тебя въ мста не столь отдаленныя доставилъ…
Жигулева.— За что?
Прощалинъ.— За добродтель, за что больше?
Жигулева (усмхаясь).— Сердитый какой… какъ разъершился!
Прощалинъ.— Да ужь коли на споръ пойдетъ, ты еще меня не знаешь. Я справедливый: кто противъ меня, такъ мн мало его одолть, я безъ расплаты не отстану… Вотъ Аргунинъ-то… погоди… спохватится, да ужь поздно… Нтъ, онъ у меня почувствуй, что значитъ меня задть… Такъ-то и ты…
Жигулева.— Ну, полно… ехъ, смхота съ тобой… вдіг, я пошутила… не понялъ? Нужда мн возжаться, кислое тсто мсить, имніе продавать, да бумаги выхлопатывать! Мн лучше прямо въ руки, что мое, то мое, и прощай… А ты думалъ вправду? Эхъ, погляжу я, не умне вы одинъ одного.
Прощалинъ.— Пошутила?
Жигулква.— Истинно. Я за Аргунинынъ посылала, надо-жь съ нимъ, какъ ни на есть, прикончить… Семена къ нему пустить, такъ, пожалуй, не вернешь… вцпится, а тутъ я буду говорить.
Прощалинъ.— Такъ сейчасъ Аргунинъ и похалъ къ теб.
Жигулева.— Общалъ пріхать… Семенъ писалъ, чтоболнъ, въ постели лежитъ…
Прощалинъ (смясь).— Ахъ, будь ты проклята… шельма какая!…
Жигулева.— Какая есть…
Прощалинъ.— Стало быть, мы съ тобой не поспоримъ?
Жигулева.— Сколько бишь на мою-то долю выдетъ?
Прощалинъ.— Не помнишь? что-жь памятью хвалилась?
Жигулева.— Все-жь таки…
Прощалинъ.— Сто тысячъ.
Жигулева.— Такъ, такъ… изъ рукъ въ руки чтобы…
Прощалинъ.— Чистоганомъ, любыми процентными бумагами внесу.
Жигулева.— Я, вдь, на все согласна… (Утвердительно) Ну, ну.
Прощалинъ.— Стало быть, мшкать теб нечего… Обрабатывай дло и конецъ.
Жигулева.— Ужь и ты же ловокъ… Охъ, ловокъ!… Кабы мн да за тобой замужемъ быть, чтобъ мы натворили! Ни одинъ бы сенаторъ не распуталъ… право… что-жь… ну, ну, жди.

(Уходить).

4.

Прощалинъ, потомъ Николаевъ.

Прощалинъ.— Пошутила!… Да за этакія шутки-то знаешь что бываетъ?… Шути, шути, какъ же!…

(Входить Николаевъ).

Николаевъ.— Такъ и зналъ, что вы здсь.
Прощалинъ.— Здравствуйте.
Николаевъ.— Спшимъ порадовать… Какую мы штуку надумали, расцлуете!
Прощалинъ.— Скажите-ка.
Николаевъ.— Я сейчасъ съ имениннаго пирога, у купца Рахманина, и былъ тамъ редакторъ здшней газеты Встникъ. Такъ что намъ въ голову пришло: всю эту исторію Савицкаго наслдства пропечатать, а?
Прощалинъ.— Зачмъ?
Николаевъ.— Не безпокойтесь, васъ не заднемъ, но Аргунина раздлаемъ подъ орхъ, чудо какъ блестть будетъ. Надо же, наконецъ, этого афериста вывести на свжую воду: въ чемъ его талантъ, отчего ему удача?… Какими путями онъ себ блага мірскія зарабатываетъ?
Прощалинъ.— Скажите, почтеннйшій, чего я не пойму. Вы вотъ съ недлю все около меня вертитесь… даже здсь меня отыскали, все наускиваете меня на вражду къ Аргунину… Что онъ вамъ сдлалъ?
Николаевъ.— Какъ что? Во-первыхъ, я возмущенъ за васъ… Какъ смть начать такой процессъ?
Прощалинъ.— А во-вторыхъ?
Николаевъ.— Разв этого мало?
Прощалинъ.— Очень мало, потому что это вздоръ… Я вамъ не родня, не другъ, что вамъ за меня возмущаться? Положимъ, разсчитываете отъ меня какой-нибудь благодати…
Николаевъ.— Нисколько не разсчитываю.
Прощалинъ.— Пустяки, разсчитываете… Но, вдь, Аргунинъ вамъ скоре можетъ быть полезенъ: вы оба — адвокаты, общее у васъ дло…
Николаевъ.— У Аргунина ни съ кмъ общаго дла нтъ. Тмъ-то онъ и гадокъ, что у всхъ работу перебиваетъ, а, кажется, пора бы ему отъ иного дла и отказаться… и другимъ адвокатамъ ходъ давать…
Прощалинъ.— А! такъ вы ужь пробовали около него поживиться и обижены, что не удалось?
Николаевъ.— Никогда я ничего отъ Аргунина не желалъ. У меня глубочайшая антипатія къ нему. И лица его видть не ногу: это спокойное, всегда довольное, когда вс кругомъ мечутся, дерутся, изныли, онъ себ спокойно долбитъ, долбитъ свою дорожку… Отвратительный человкъ!
Прощалинъ.— Что же вы хотите про него въ Встник напечатать?
Николаевъ.— Сорвать маску съ этого интригана, показать, что процессъ Савицкаго для Аргунина одна доходная статья… Вдь’ онъ все дло ведетъ на свой счетъ, да еще даетъ деньги на прожитіе вашему племяннику, все, чай, въ виду будущихъ благъ…
Прощалинъ.— Вы полагаете, надется большіе проценты содрать съ Семена?
Николаевъ.— Содрать проценты! какъ ростовщикъ!— мткое выраженіе.
Прощалинъ.— Наше общество этому не поддастся, оно слишкомъ уважаетъ Аргунина.
Николаевъ.— Никого никакое общество никогда не уважаетъ, полноте…преклоняется передъ успхомъ, только, но… втайн, выскочекъ ненавидитъ.
Прощалинъ.— Да, вотъ еслибъ съ Аргунинымъ какой-нибудь скандалъ случился, который бы прямо билъ въ глаза…
Николаевъ.— Дайте только стать появиться…
Прощалинъ.— Во всякомъ случа, Павелъ Дмитріевичъ, я услуги цнить умю.
Николаевъ.— Я ужь обдумалъ…

(Вбгаетъ Жигулева, на ней Тенетовъ к Слицкій).

5.

Т же, Жигулева, Тенетовъ, Савицкій, потомъ Антоновъ.

Жигулева.— Попробуй! тронь только!
Тенетовъ.— Какъ же хозяйку не поблагодарить? (Увидя прощалина и Нижолаева). Ахъ! Мое почтеніе! (Здоровается)… А мы тутъ расшалились… Хозяюшка черноглазая насъ угощала, я и говорю, что поблагодарить надо: прошу поцлуя.
Жигулева.— Радость мн большая съ овсянымъ кулемъ цловаться!
Прощалинъ.— Какъ вы тутъ очутились?
Тенетовъ.— Я везд бываю.
Жигулева.— Онъ отъ имени Артамона Сергича пришелъ меня ссорить съ Сеничкой.
Тенетовъ.— Ну, этого не ври. Аргунинъ ничего объ этомъ не знаетъ.
Жигулева.— Только меня съ Сеничкой никто въ мір не поссоритъ — Вотъ вамъ. Поди ко мн, Сеня!… (Савицкій подходитъ). Меня съ нимъ сама нечистая сила цпочкой сковала, да и цпь-то эту въ самой преисподней рогатые кузнецы выколотили.
Тенетовъ.— Что скажетъ, шутиха!
Жигулева.— Любишь меня, Сеня?
Савицкій.— Люблю…
Жигулева.— Ну, и я тебя люблю…
Савицкій.— Эхъ, кабы всегда-то ты такая была: ласковая, да веселая, да хохотливая… не рвала бы меня, не хмурилась… изъ меня, какъ изъ воску, лпи… умирать бы не надо… Что бы наша жизнь была!…
Жигулева.— Вправду?
Савицкій.— Ей-ей!… Кабы всегда-то ты такъ…
Жигулева.— Ну, всегда такъ и будетъ.
Савицкій (радостно).— Нтъ?…
Жигулева.— Никого для меня на свт миле нтъ тебя. Ты мой золотой, драгоцнный, ни въ жизнь больше тебя ни дразнить, ни мучить не стану… Ласкай меня, да балуй меня, вотъ теб и вся задача… ни на кого тебя не промняю.
Савицкій.— Да коли такъ-то, я въ огонь за тебя пойду!
Тенетовъ.— Фу, нжности какія, патока по всей комнат, того гляди вс увязнемъ.
Жигулева.— Ха, ха, ха… и то, пожалуй, увязнете.
Савицкій.— Пропадай весь міръ, только бы мы съ тобой вдвоемъ оставались!…
Жигулева.— Вотъ выдумалъ!… Мн съ тобой съ однимъ-то, чай, скучно будетъ… легко ли, невидаль какая… ты и впрямь подумалъ, что я тебя ни на кого не промняю? Ишь сокровище!… Пошелъ, пошелъ…
Савицкій.— Какъ же клялась сейчасъ, что ужь теперь всегда…
Жигулева.— Сейчасъ клялась, а сейчасъ и вонъ изъ головы, такая голова… Да я отъ тебя съ первымъ встрчнымъ убгу…
Савицкій. (злобно).— Авдотья…
Жигулева.— Павелъ Дмитріевичъ, хочешь я съ тобой отъ него убгу?
Николаевъ.— Еще бы не хотть!
Прощалинъ.— Понадйся вотъ на этакую-то…
Жигулева (въ дверь).— Илья, неси, сюда стаканы!
Тенетовъ.— Вотъ это нравъ, такъ нравъ, настоящій, за минуту сама не знаетъ, чего захочетъ…

(Антоновъ внесъ стаканы, вс берутъ).

Жигулева (подавая стаканъ).— Выпьемъ, Сеня, на прощанье…
Савицкій (бросаетъ стаканъ объ полъ).— Вдьма!
Жигулева.— Люблю я смотрть, какъ онъ посуду бить начнетъ.
Тенетовъ.— Милый, ты бы, вмсто стакана-то, ее бы самое треснулъ…
Жигулева.— Ха, ха… ой, баринъ! Вотъ онъ понимаетъ! И то бы теб, Сеня, размахнуться бы, да меня, можетъ, я бы и угомонилась…
Савицкій.— Ахъ кабы… да…
Жигулева.— Что мн въ теб проку?…Ты вонъ говоришь, что ты восковой, а самъ въ огонь за меня собираешься, такъ что отъ тебя, отъ восковаго-то, останется?— и дыму не увидишь…
Савицкій.— Прежде чмъ ты отъ меня уйдешь, я самъ уйду, въ омутъ головой кинусь.
Жигулева.— Да иди… хоть сейчасъ иди… Что-жь стоишь, переминаешься?… Иди… иди же… (Савицкій длаетъ шагъ) Да не комн иди, а въ омутъ ты хотлъ, въ омутъ…

(Савицкій разражается рыданіемъ).

Тенетовъ.— Дожгла!
Жигулева.— Ну, полно, полно… ишь младенецъ разревлся… Охъ, глупъ ты, куда глупъ, несмышленъ… Выпей вотъ, выпей, проглоти… Сеничка, буйная я баба, а все-жь мн тебя жалко, врно слово — жалко. Женись ты на мн, вотъ и будешь командовать,— жена какъ посметъ мужа ослушаться? И убжать тогда нельзя, отовсюду меня съ полиціей по этапу вытребовать можешь.
Савицкій.— Что ты говоришь? что ты говоришь-то? Словно я не просилъ, не умолялъ тебя сто тысячъ разъ, чтобъ ты за меня замужъ вышла,— ты же отказывала.
Жигулева.— Какъ же мн, Сеничка, за тебя замужъ идти, вдь, у меня ни двора, ни полна… совсмъ я безприданница, а ты, вишь ли, теперь въ богачи собираешься, мы съ тобой не ровни… мн, чай, стыдно… Разв кто надо мной сжалится?… Господа честные, не хочетъ ли мн кто приданое подарить?
Тенетовъ.— Полно-то я теб, пожалуй, подарю, чтобъ либо ты его зашибла, либо онъ тебя, по крайности, долго маяться вмст не будете.
Жигулива.— Спасибо, вотъ ужь какъ спасибо — чудесно!
Савицкій.— Я теб приданое дамъ. Бери векселей на какую хочешь сумму.
Жигулева.— Ноньче наплачешься съ векселями-то, не признаютъ ихъ суды у нашей сестры.
Савицкій.— Процессъ выиграю,— все твое будетъ.
Жигулева.— Много ли всего-то?… Ну, будетъ намъ балагурить. Вотъ, господа честные, судите насъ съ нимъ: клянутъ меня, зачмъ я его тираню, а за что мн къ нему доброй быть, коли юнъ меня въ Сибирь тянетъ?

(Общее недоразумніе.)

Что такое? Откуда взялось? Отчего такъ?
Жигулева.— Спросите-ка его, какіе онъ документы съ Аргунинымъ въ судъ представлялъ? Письма отца поддлывалъ! Фальшивыя бумаги… подлогъ учиняли…
Савицкій.— Что ты, что ты?… Я эти письма по почт получалъ, въ Москв.
Жигулива.— Отъ кого? Кабы отецъ твой посылалъ ихъ, ншто бы тетка не знала? Вс письма отъ Аргунина шли, и свидтели ямъ же куплены… Спроси дядю-то, коли не знаешь,— его адвокатъ открылъ.
Прощалинъ.— Никакъ ужь не мой, я самъ впервые слышу.
Жигулква.— Того, кто эти письма-то писалъ, ужь подъ замокъ засадили, вчера Илья самъ видлъ.
А нтоновъ.— Двоихъ арестовали.
Жигулева.— И вамъ то же будетъ… сгноятъ въ тюрьм… И хотлъ ты, чтобъ я за арестанта замужъ шла?… Неволя!…
Тенетовъ.— Что ты плетешь такое… вздоръ какой…
Савицкій.— Я не отвчаю, я здсь не былъ, когда отецъ хворалъ, вс знаютъ… я откажусь.
Жигулева.— Такъ безъ твоего вдома Аргунинъ распоряжался? Какъ же такъ? Господа… Семенъ не виноватъ,— вы свидтели: онъ объявляетъ, что Аргунинъ его подбилъ… (Прощалину) Баринъ! ты ему дядя, неужто его до уголовщины доведешь?
Прощалинъ.— Онъ меня не спрашиваетъ.
Жигулива.— Сеня! да ты о двухъ головахъ, что ли?
Савицкій.— Что же мн теперь, по-твоему, длать? Приказывай… приказывай ужь прямо.
Жигулева.— Проси дядю… (Николаеву) Господинъ адвокатъ, можно это дло покончить?
Николаевъ.— Очень легко. Пускай онъ откажется отъ наслдства въ пользу дяди и на суд заявитъ, что былъ введенъ въ заблужденіе…
Тенетовъ.— Нтъ, постой, это ужь не самъ ли дядюшка подговорилъ напугать въ свою пользу?
Прощалинъ.— Я?… Могутъ про меня сказать, когда я все время и жену отговаривалъ… и все… Такъ вотъ же объявляю: если племянникъ сейчасъ нотаріально откажется отъ наслдства, я также нотаріально даю его невст сто тысячъ приданаго.
Жигулева.— Сто тысячъ!… (Савицкому) Слышалъ? Безъ споровъ, безъ раздоровъ, безъ суда!…
Тенетовъ.— Опять несообразное. Его же отъ тюрьмы спасать, да ему за это сто тысячъ?…И отчего невст?…Какой тамъ къ чорту невст? Отчего не ему прямо?
Николаввъ.— Вамъ-то что за дло? У васъ, что ли, эти деньги взять хотятъ?
Тенетовъ.— И то въ самомъ дл, мн все едино.
Жигулева (Тенетову).— Мы еще васъ попросимъ свидтелемъ быть.
Тенетовъ.— Изволь, красавица… Провались онъ, коли самому дураку хочется… и на свадьбу я пировать пріду. Только этой свадьб, кажется, не бывать, очень сомнительно. Какъ эта невста свои сто тысячъ получитъ?
Жигулева.— Остановитесь, позвольте попросить… баринъ вы хорошій, весь день меня обижаете, а я все къ вамъ съ почтеніемъ… почему же вы меня такъ хорошо знаете, что подозрваете какую-нибудь низость во мн?
Тенетовъ.— Мн все равно.
Жигулева.— Нтъ-съ, очень вы ошибаетесь… Торжественную клятву даю, что коли Семенъ едорычъ будетъ чистъ отъ этого дла и вс каверзы Аргунина отстранитъ, то я съ нимъ подъ внецъ пойду… и деньги, коли дяденька какія, по милости, намъ дадутъ,— т деньги вс ему отдамъ. Есть у меня, Сеня, завтное колечко,— сейчасъ я его теб принесу,— обручимся съ тобой при друзьяхъ… Не такой у меня характеръ… еще никто моего характера не зналъ и не видалъ, а у меня характеръ такой: коли благословитъ Богъ жить тихо, скромно, въ любви да согласіи, ничего мн больше не надо.

(Уходитъ.)

Т же, безъ Жигулевой.

Тенетовъ.— Что это у насъ за парламентъ, все торжественныя общанія даются?
Савицкій.— Дядюшка, берите меня въ руки, длайте какъ знаете… коли Дунюшка хочетъ, я слабый человкъ… для Дунюшки все какъ угодно.
Тенетовъ.— Да ужь возьмутъ въ руки, возьмутъ, не проси.
Антоновъ (у окна).— Аргунинъ подъхалъ.
Савицкій.— Артамонъ Сергичъ?

(Входитъ Жигулева.)

Жигулева.— Чья это лошадь остановилась у крыльца?
Антоновъ.— Аргунинъ пріхалъ.
Савицкій.— Я уйду… я спрячусь. Что мн съ нимъ разговаривать?

(Уходитъ).

Тенетовъ.— Вдь, онъ меня выругаетъ, что я тутъ съ вами.
Жигулева.— Ступайте вс ко мн въ спальню, я его встрчу, переговорю.
Прощалинъ (тихо Жигулевой).— Устрой ему скандальчикъ какой-нибудь, мы рядомъ будемъ… (Тенетову) Пойдемте, охота встрчаться и спорить!…
Тенетовъ.— Впрочемъ, весь міръ не исправишь,— ну, ихъ совсмъ!

(Уходитъ съ Прощалинымъ).

Жигулева (Антонову).— Отвори дверь-то,— слышишь, стучатъ? (Антоновъ уходип. Жигулева быстро прибираетъ къ сторонк оставшееся вино. Входитъ Аргунинъ).

6.

Жигулева и Аргунинъ.

Жигулева.— Милости просимъ, Артамонъ Сергичъ, пожалуйте, съ утра васъ жду… Не узнали-съ?… Авдотья Даниловна Жигулева,— въ суд еще познакомились,— прошу покорно садиться.
Аргунинъ.— Что такое случилось съ Семеномъ едорычемъ? онъ захворалъ?
Жигулева.— Никакъ нтъ… все слава Богу, благодаримъ покорно.
Аргунинъ.— Онъ мн писалъ, что болнъ.
Жигулева — (любовно подсмиваясь).— Это нарочно… Мы очень боялись, что иначе-то вы сюда не прідете…
Аргунинъ.— А!
Жигулева.— Ужь извините, схитрили немножко… Необходимо было васъ видть… а Семену едорычу никакъ невозможно, такъ онъ мн поручилъ съ вами переговорить…
Аргунинъ.— Поблагодарите Семена едорыча за доставленное мн пріятное знакомство съ вами, только у меня этой привычки нтъ: чрезъ посредниковъ разговаривать…
Жигулева.— Отчего же-съ? Разв вы думаете, я такая дура, что не понимаю дловъ?
Аргуяинъ.— Напротивъ, я вполн увренъ, что вы всякія дла понимаете, и гораздо лучше Семена едорыча, только я себ никогда не позволю въ ваши дла вмшиваться…
Жигулева.— Я не про свои…
Аргунинъ.— Во всякомъ случа, онъ можетъ написать мн, что ему нужно,— вдь, онъ грамот-то еще не разучился…
Жигулева.— Что ему отъ васъ нужно, это я скажу. Семенъ едорычъ очень васъ благодарятъ за вс ваши услуги, только теперь они совсмъ иначе хотятъ… Они васъ просятъ возвратить имъ довренность и коли какіе документы еще у васъ на рукахъ, а не при дл, вс бумаги возвратить,— они предполагаютъ свое дло другому адвокату передать.
Аргунинъ.— Онъ вамъ поручилъ это сказать?
Жигулева.— А вы не ожидали? Ншто ужь на этотъ случай ему слишкомъ здоровую неустойку въ условіе вписали?…
Аргунинъ.— Ай, ай, Авдотья Даниловна, къ чему такія слова? Вамъ Семенъ едоровичъ довряетъ говорить за себя, такъ вамъ должно быть извстно, что никогда я никакихъ неустоекъ никому не назначаю.
Жигулева.— Чего тамъ извстно, онъ слабоумный, иной разъ самъ не понимаетъ, что подписываетъ. А вамъ, чай, выпускать изъ рукъ выгодное дло не очень-то пріятно.
Аргунинъ (взявъ шляпу).— Передайте, любезнйшая Авдотья Даниловна, Семену едорычу, чтобъ онъ прислалъ мн письменное заявленіе о возвращеніи ему его бумагъ, да чтобъ приложилъ свой адресъ, гд его теперь найти…
Жигулева.— Зачмъ вамъ адресъ? Вы все еще хотите упросить его, чтобъ онъ васъ не бросалъ?
Аргунинъ (посмиваясь).— Дайте же договорить!… Я нотаріальнымъ порядкомъ передамъ ему бумаги, безъ его адреса этого сдлать нельзя… Или пускай онъ вамъ дастъ засвидтельствованную довренность, тогда и пожалуйте ко мн…
Жигулева.— Вы меня-то еще, того гляди, прогнать велите.
Аргунинъ.— Какъ же мн васъ прогнать? Вы по длу придете. Надо же мн кому-нибудь бумаги сдать.
Жигулева.— Очень я вамъ поперекъ горла стала, что Сеничка опять мной совсмъ плнился.
Аргунинъ.— Прощайте.
Жигулева.— До чего я вамъ противна, минутки со мной побыть не хотите!… Ужь сознайтесь, что кипитъ у васъ сердце на меня…
Аргунинъ.— Почему же вы такъ думаете?
Жигулева.— Потому что вы хоть и мягкимъ прикидываетесь, а тоже не промахъ: сразу поняли, что Сеня женихъ завидный: и глупъ, и богатъ… Не токмо, что мн, мщанк низкой, а хоть бы и вашей дочк-барышн пригодится.
Аргунинъ (схватываетъ ее за руку).— Слушай ты, баба, если когда-нибудь…
Жигулева.— Оставьте!…Какъ вы смете?…
Аргунинъ.— Если ты когда-нибудь какой-нибудь намекъ на ною дочь скажешь… смотри… не ровенъ часъ… я терпливъ… шипи, какъ змя, сколько хочешь,— на мн свое жало притупишь, но дочь мою не тронь… тутъ я…
Жигулева (кричитъ).— Подите сюда! Кто тутъ рядомъ есть? Подите сюда!… (Вбгаютъ Прощалинъ, Антоновъ и Николаевъ). Отгоните его, онъ на меня съ кулаками шелъ.

(Плачетъ).

Аргунинъ.— Ахъ, вотъ къ чему была вся эта комедія!…
Прощалинъ.— Артамонъ Серіичъ, придите въ себя… можно ли такъ со слабою женщиной…
Аргунинъ.— Да, да, да… я знаю, что вы скажете… Это все было заране подстроено… я недогадливъ… простите… Кто въ вертепъ попадаетъ, долженъ быть ко всему готовымъ…

(Уходитъ. Жигулева смется).

ДЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.

Гостинная у губернатора.

1.

Глазова, Сысоева, Прощалина, Желявина, Кротовъ, Рощинъ въ сторон.

Оживленный споръ, говоръ: нсколько голосовъ говорятъ въ одно время (Прощалина, Сысоева, Кротовъ), ничего не разобрать, слышны только недоумвающія восклицанія.

Желявина.— Позвольте, позвольте сказать!… (Все стихаетъ). Ну, пускай по-вашему: я идеализирую Аргунина, такъ, вдь, это прекрасно, значитъ, я обо всхъ стараюсь думать хорошо.
Сысоева.— Она останется наивна до могилы.
Прощалина.— Да вы-то о немъ думайте хорошо, отъ этого Аргунинъ лучше не будетъ.

(Смхъ, восклицанія: ‘конечно, конечно!’)

Глазова.— Любовь Андреевна, все-таки, нельзя же отрицать, что вы на Аргунина озлоблены и неможко пристрастны къ нему.
Прощалина.— Я и не отрицаю… посл всего, что Аргунинъ со мной сдлалъ, я имю полное право быть и озлобленной, и пристрастной… но не я одна радуюсь, когда съ него сбиваютъ его фальшивую славу.
Кротовъ.— Онъ такъ самообольщенъ, такъ…
Глазова.— Въ чемъ вы видите?…

(Входитъ Николаевъ).

2.

Т же и Николаевъ.

Николаевъ (раскланиваясь).— Ваше превосходительство!
Сысоева.— Вотъ и живой свидтель всего происшествія, онъ разршитъ наши споры.
Глазова.— Ахъ, господа, какъ мн этотъ разговоръ непріятенъ!
Сысоева.— Дорогая Марья Яковлевна, мы живые люди и насъ волнуетъ то, что вокругъ насъ длается. Въ сегодняшнемъ Встник напечатана статья, гд Аргунинъ выставленъ въ самомъ неприглядномъ вид. Это интересный вопросъ дня, какъ объ этомъ не разговаривать?
Прощалина.— Я прошу Павла Дмитріевича повторить, что онъ видлъ… Мн, вдь, не врятъ, что я отъ мужа слышала,— мы заинтересованная сторона.
Желявина (Николаеву).— Вы только скажите: ударилъ Аргунинъ эту женщину или нтъ?
Николаевъ.— Я думаю, что ударилъ.
Глазова.— Что значитъ: я думаю? Стало быть, вы сами этого не видали?
Желявина.— Ага!
Николаевъ.— Мы были въ сосдней комнат, когда онъ разговаривалъ съ Жигулевой… Разговоръ у нихъ вышелъ очень крупный.
Прощалина.— Ну, а дальше, что же? Разсказывайте все, что знаете.
Николаевъ.— А дальше вдругъ слышимъ, она кричитъ: ‘спасите, спасите!’… вбгаемъ и видимъ сцену: онъ схватилъ ее за руку съ угрозой, съ проклятіями, она отчаянно вырывается… насилу мы его оттащили.
Желявина.— А еще что было? (Прощанной) Вы не подсказывайте, онъ самъ скажетъ. Что при этомъ говорилъ Аргунинъ?
Николаевъ.— Бранился, и довольно рзко бранился, я не помню.
Желявина.— Вотъ вамъ и разногласіе. Любовь Андреевна утверждаетъ, что онъ говорилъ: ‘Ты у моей дочери жениха отбиваешь’.
Николаевъ.— Очень можетъ быть… въ этой свалк… я такъ былъ пораженъ всмъ… я слышалъ крикъ, я къ словамъ не прислушивался.
Глазова.— Это совершенно невозможная вещь.
Прощалина.— Мой мужъ слышалъ собственными ушами.
Глазова.— Никогда Артамонъ Сергичъ этого не желалъ… я наврное знаю.
Сысоева.— Ну, желать-то онъ могъ, оно очень понятно.
Прощалина.— Да ужь что бы онъ ни говорилъ, довольно и того, что онъ съ ней дрался. А это теперь вполн доказано: посторонній свидтель видлъ,— Павелъ Дмитріевичъ.
Глазова.— Онъ не говоритъ, что Аргунинъ дрался, онъ говоритъ, что Аргунинъ держалъ ее за руки. Можетъ быть, она хотла драться, и онъ ее только удержалъ.
Желявина.— Да хотя бы и ударилъ ее, если эта мщанка наговорила ему дерзостей?
Николаевъ.— Поднять руку на женщину 1… Помилуйте!…
Желявина.— Какова женщина…
Сысоева.— Отчего же вы, Вра, сейчасъ такъ выходили изъ себя, доказывая, что этого не было?
Прощалина.— Вотъ вы и договорились. Защищаете Аргунина, я сами подтверждаете все, что про него сказано въ газет.
Глазова.— Зачмъ вы спорите, Вра? Вы хуже длаете.
Желявина.— Чмъ, Марья Яковлевна? Въ сущности, я даже не нахожу ничего особенно дурнаго, если и дйствительно дло было такъ, какъ напечатано…
Многіе.— О-о-о!
Прощалина.— Такъ о чемъ же вы спорили?
Сысоева.— Ай, какъ вы попались, какъ вы попались!…
Желявина.— Ничуть не попалась… Пускай все правда…
Глазова.— Довольно, довольно, Вра! Вы въ своихъ словахъ запутаетесь. По мн, господа, я опять повторяю: про Аргунина напечатана пасквиль.
Николаевъ.— Марья Яковлевна, извините, вы ужь слишкомъ строги… статья эта встрчена сочувствіемъ во всемъ город. ‘ЯГ перебывалъ сегодня въ десятк домовъ, вс негодуютъ на поступокъ Артамона Сергича.
Глазова.— Жалю тхъ, кто вритъ клевет.
Николаевъ.— Однако, въ числ такихъ доврчивыхъ есть люди далеко не легкомысленные… Да вотъ… (Рощину) Иванъ Тимоеичъ, пожалуйте сюда, скажите намъ ваше мнніе…
Рощинъ (подходя).— Я не могу, я его пріятель.
Сысоева.— Такъ по-пріятельству будете мирволить?
Рощинъ.— Никогда я этого не длаю… и коли говорить правду…
Прощалина.— Правду, правду, непремнно!
Рощинъ.— Разумется, Аргунинъ самъ подалъ поводъ къ этимъ толкамъ, не нужно было вообще связываться съ Савицкимъ… Какъ хотите, этотъ полоумный съ его сомнительною претензіей и эта гадкая женщина… я не хочу знать, что у нихъ танъ происходило: ударилъ ее Аргунинъ или нтъ, и что онъ говорилъ… но все это отзывается трущобой, куда человку, уважающему себя, идти не слдъ.
Глазова.— Вотъ съ этимъ я отчасти соглашусь: дло Савицкаго недостойно Аргунина.

(Входятъ Утроцкій).

3.

Т же и Утроцкій.

Утроцкій.— Мое почтеніе, господа… (здоровается). Марья Яковлевна, къ вамъ пріхалъ Аргунинъ съ дочкой. Я поспшилъ войти впередъ, пока Софья Артамоновна разоблачается, предупредить… потому что, если вы тутъ разговариваете объ этой газетной стать, можетъ выйти неловкость.
Глазова.— Merci. Очень кстати, мы именно сейчасъ о немъ спорили.
Прощалина.— И я вамъ благодарна: меня избавляете отъ этой встрчи. Пойдемте, Иванъ Тимоеичъ, въ красную гостиную.
Кротовъ.— И я съ вами, если позволите.
Глазова.— Къ чему это, господа?
Прощалина.— Я не могу, Марья Яковлевна, я не могу, я правдивая женщина и нервная, я скрывать ничего не умю… я ему не поклонюсь, и это вамъ же будетъ непріятно. Я приду, когда здсь будетъ больше гостей, тогда можно его не замтить.

(Уходятъ съ Рощинымъ и Кротовымъ, Николаевъ за ними).

Глазова (ему).— И вы убгаете?
Николаевъ.— И я-съ.

(Уходятъ. Глазова, пожавъ плечами, ждетъ въ глубину).

Сысоева (Утроцкому).— Какіе щепетельные! Ужь сторониться его начинаютъ, а разбери-ка ихъ самихъ…

4.

Глазова, Утроцкій, Сысоева, Желявина и Софья.

Глазова.— Здравствуйте, дитя мое. (Цлуетъ ее). Вы меня совсмъ забыли… А папа?
Софья.— Онъ здсь.
Сысоева.— Врно, прошелъ къ вашему супругу. У него всегда есть какія-нибудь просьбы къ губернатору.
Глазова.— Вы похудли, mon enfant… что съ вами?
Софья.— Ахъ, мн вс эти дни не по себ! Ужасно меня папа безпокоитъ. Все хмурится чего-то, совсмъ не такой, какъ прежде… часто скученъ… я боюсь, не боленъ ли?— говоритъ, что нтъ, а кто его знаетъ!…
Сысоева.— Ахъ, ma ch&egrave,re, нравственныя тревоги точатъ иногда пуще всякой болзни.
Софья.— Чего ему тревожиться? Кажется, ничего нтъ такого… Онъ бы сказалъ мн, если-бъ было.
Сысоева.— Какъ чего? Разв сегодняшняя газетная статья ничего? Меня всю въ жаръ бросило за него, когда я прочитала.
Глазова.— Я просила не говорить объ этомъ.
Софья.— Какая статья?
Желявина.— Вы не читали? Сегодня въ здшнемъ Встник.
Софья.— Нтъ. Мы съ папа эту ночь спали въ деревн, пріхали всего часъ назадъ, дома были только, чтобъ переодться, и газетъ не брали въ руки… Тамъ что-нибудь напечатано про моего отца?
Сысоева.— Гадкая клевета.
Софья.— Стало быть, и въ самомъ дл онъ мн чего-то не договариваетъ?… Да, да… еще третьяго дня обмолвился о какихъ-то сплетняхъ… потомъ махнулъ рукой. Я не хотла разспрашивать, чтобъ не раздражать… Марья Яковлевна, покажите мн газету.
Глазова.— Съ условіемъ, чтобы вы не волновались.
Утроцкій.— Вы должны понимать, Софья Артамоновна, что на общественномъ поприщ надо всегда быть готовымъ ко всему.
Сысоева (Глзовой).— Уведемте ее въ вашъ кабинетахъ… вдругъ она тутъ еще расплачется при всхъ…
Глазова (Сысоевой).— Да… (Софь) Пойдемте ко мн, газета тамъ. (Желявиной) Вра, вы съ нами не ходите, (ей тише) у васъ доброе сердце, но у васъ такту нтъ, вы иногда сами не подозрваете, какъ вы безпощадны къ чувствамъ другихъ.

(Уходятъ съ Софьей).

Сысоева (Утроцжому).— Любопытно, какое это произведетъ на нее впечатлніе…

(Уходитъ за ними).

5.

Утроцкій и Желявина, потомъ Аргунинъ.

Желявина.— Я безпощадна къ чувствамъ другихъ! Не то что эта вотъ, Сысоева… видли?— она ужь заране радуется, какъ Софа будетъ страдать и плакать надъ газетой… Она не безпощадна, она тактична! А утшать начнетъ, такъ только раны растравляетъ…

(Входятъ Аргунинъ).

Утроцкій (Желявиной).— Артамонъ Сергичъ… (Подавая руку Аргунину). Здравствуйте.
Желявина.— Какъ бы мало ни было у меня такту, Артамонъ Сергичъ, но ужь такъ искренно васъ защищать, какъ я, никто не станетъ, никто.

(Уходятъ).

6.

Аргунинъ и Утроцкій.

Аргунинъ.— Должно быть, у насъ разбойники завелись, что она меня защищать собирается?
Утроцкій.— Трещотка пустоголовая.
Аргунинъ.— Кто тамъ у губернатора? Я было хотлъ къ нему въ кабинетъ, но мн сказали, что онъ заперся съ кмъ-то.
Утроцкій.— Кажется, Прощалинъ тамъ… Зуринъ и еще кто-то.
Аргунинъ.— Секретное совщаніе… съ Прощалинымъ?
Утроцкій.— Я этому очень радъ… Пока до другихъ гостей я могу съ вами одинъ на одинъ переговорить… Я лучше буду васъ прямо спрашивать.
Аргунинъ.— Лучше, чмъ что?
Утроцкій.— Чмъ за спиной про васъ болтать всякую всячину… Артамонъ Сергичъ, вы знаете, какъ я къ вамъ всегда былъ расположенъ… Отвтьте же мн откровенно, просто, какъ доброму знакомому: что у васъ была за исторія въ квартир Жигулевой? За что вы на нее такъ напустились?
Аргунинъ.— Какъ напустился?
Утроцкій.—Да говорятъ, вы просто не владли собой, такъ увлеклись, что даже ударили ее.
Аргунинъ.— Какіе пустяки!
Утроцкій.— Нтъ, серьезно: ршительно ничего такого не было, а?… ну, можетъ быть?— припомните-ка… Вдь, такъ легко раздражиться: этакая назойливая баба… Толкнули вы ее, что ли, или что-нибудь такое…
Аргунинъ.— Смшной вы человкъ!… Коли я говорю — нтъ, такъ, стало быть, нтъ, чего переспрашивать?… До меня доходили какіе-то слухи въ этомъ род, но я никакъ не думалъ, чтобы вы…
Утроцкій.— Я единственно въ вашихъ интересахъ, потому что разъ вы допустили такую неосторожность — взялись за это дурацкое дло Савицкаго…
Аргунинъ.— Вы мн сами говорили, что дло Савицкаго съ моей стороны подвигъ гражданина.
Утроцкій.— Я и теперь этого не отрицаю… если бы не былъ замшанъ Прощалинъ… Какъ можно было забыть, что Прощалинъ — директоръ здшняго банка?… Идти противъ директора городскаго банка, это значитъ идти противъ всего города. Хотите моего душевнаго совта: бросьте вы это дло, верните Савицкому его довренность и умойте руки… Ну, пропадетъ вашъ гонораръ — на другомъ наживете.
Аргунинъ.— Вотъ, вдь, какъ… добрый знакомый, а все маленькую каверзу про гонораръ ввернулъ… какъ будто я такъ надъ гонораромъ и трясусь… Успокойтесь, милый мой, я вижу, что самъ Савицкій не хочетъ дальнйшаго веденія дла. Я бы давно передалъ ему вс бумаги, да никакъ не могу его разыскать, я ужь къ полиціи обратился за его адресомъ.
Утроцкій.— И прекрасно длаете.
Аргунинъ.— Ну, положимъ, совсмъ не прекрасно. Коли по совсти-то длать, не надо бы его бросать. Мн искренно жаль этого полоумнаго. Мн все представляется, какъ будто передо мной зври рвутъ на части беззащитнаго человка, а я равнодушно прохожу мимо… Тутъ безъ прокурорскаго надзора не обойдется… Да ничего не подлаешь…
Утроцкій.— А ну его! что вамъ за другихъ распинаться? Берегите себя.
Аргунинъ.— Отъ какихъ невзгодъ?

(Входить Тенетовъ).

7.

Т же и Тенетовъ.

Тенетовъ (здороваясь съ Аргуниымъ).— Ага!… обличенный!… попался!
Аргунинъ.— Какъ ты говоришь?
Тенетовъ.— Обличенный… Вдь, тебя обличили, въ газет, стало быть, ты обличенный.
Аргунинъ.— Что?
Тенетовъ.— Ну, можно ли такую мерзость писать? но какъ ловко, собака, придрался! Съязвилъ на твой счетъ.
Аргунинъ.— Да гд? что такое?
Тенетовъ.— Неужто не читалъ?— сегодня въ нашемъ доморощенномъ Встник. Я и номеръ съ собой въ карман ношу, сейчасъ мы въ клуб перечитывали, такъ и покатывались со смху, какъ это онъ все подвернулъ. Прочитай-ка, батюшка, прочитай…

(Даетъ ему газету. Аргунинъ читаетъ).

Утроцкій.— Глупый и пошлый вздоръ, недостойный вниманія.
Тенетовъ.— А, все-таки, знаете, нельзя не сказать: кто это писалъ, у того бойкое перо, онъ не безъ таланта… Вздоръ это все, конечно, но пресмшно написано. Особенно, какъ этотъ Савицкій выставленъ: все влюбляется, все влюбляется, гд увидлъ женщину, тамъ и влюбился… Увидлъ кухарку чумазую — ужь она ему предметъ, барышню — и отъ нея амуръ… мщанка, торговка площадная или принцесса — ему все хлбъ. Вдь, онъ дйствительно такой… И дьяволы же эти писаки журнальные: все подберутъ, да разцвтятъ…
Аргунинъ.— Этакое произведеніе теб можетъ нравиться?
Тенетовъ.— Съ точки зрнія чисто-литературной.
Аргунинъ.— Ты его называешь литературой?
Тенетовъ.— А тебя оно, кажется, огорошило! Есть изъ-за чего! Кто же не видитъ, что это мерзость?… Писалъ какой-нибудь завистникъ… Твой успхъ злитъ, надо же и теб отравить немножко существованіе.
Аргунинъ.— Въ чемъ же тутъ талантъ писателя?
Тенетовъ.— Именно въ томъ, чтобы этакую пакость — и написать какъ будто съ благородствомъ… Да, вдь, я только съ вншней стороны хвалю, я атому не сочувствую.
Аргунинъ.— Еще бы ты сочувствовалъ! Да ты перечти, ты, шрно, не вдумался въ то, что здсь напечатано… Ну, если еще говорятъ, что я затваю всякія кляузы ради крупной наживы,— это ужь такъ ршено въ обществ, что у адвоката никакихъ цлей ни въ чемъ не можетъ быть, кром денежныхъ, а у меня тмъ паче,— я жадне всхъ… Если тамъ разсказываютъ, что я подрался съ этою наглою бабой, это только глупо… Но когда намекаютъ, что я заботился о Савицкомъ, чтобы женить его на моей дочери, это… это такое… (Задыхается). И ты знаешь, что для меня моя Софья, а носишься съ этою статьей?
Тенетовъ.— Душенька, эта статья недостойна, чтобъ ты сердился на нее, ты долженъ стоять выше этого.
Аргунинъ.— Мою жизнь задваютъ, мою дочь, все мое самое дорогое… да что я — каменный, что ли?!
Тенетовъ.— Кто задваетъ-то?
Аргунинъ.— Вс. Ты же говоришь, что по клубамъ радуются этой стать.
Утроцкій.— Не слдовало начинать процесса.
Аргунинъ.— И безъ него нашелся бы поводъ разнуздаться гнуснымъ страстишкамъ, коли ужь такъ Хотлось на меня накинуться… разв дорога кому-нибудь Жигулева?— сами на нее плюнутъ.
Тенетовъ.— Стало быть, и надо отъ нихъ отвернуться.

(Входятъ Желявина и Кротовъ, за ними Рощинъ).

8.

Т же, Желявина, Кротовъ и Рощинъ.

Кротовъ (пожимая руку Аргунину).— Артамонъ Сергичъ, докажите вотъ барышн, что она совсмъ за васъ заступаться не уметъ.
Желявина.— Я заступаюсь за правду. Артамонъ Сергичъ, какъ и всякій другой, обязанъ заботиться о своихъ родныхъ…
Кротовъ.— Послушайте-ка ее, послушайте…
Желявина.— И еслибъ Артамонъ Сергичъ хотлъ изъ Савицкаго устроить хорошую партію своей дочери, это очень естественно.

(Отходитъ въ глубину на встрчу входящему Глазову, Кротовъ тоже).

Утроцкій (Аргунину).— Вотъ еще этакая дура-заступница выищется — пуще врага насолитъ!

(Входятъ Глазовъ и Зуринъ, за ними Прощалинъ, который нкоторое время остается въ глубин).

9.

Т же, Глазовъ, Зуринъ и Прощалинъ, потомъ Прощалина и Николаевъ.

Глазовъ.— Артамонъ Сергичъ здсь?— Bonjour… О чемъ вы бесдуете?
Аргунинъ.— О вещахъ довольно жгучаго свойства, Николай Ивановичъ.
Глазовъ.— А-а?!
Аргунинъ.— Читали вы сегоднюшнюю статью въ Встник про меня?
Глазовъ.— Ахъ, ату… да, какъ же… Зачмъ они печатаютъ, не понимаю.
Аргунинъ.— Мн бы хотлось знать, Николай Ивановичъ… вотъ вы лично со мной знакомы лтъ пять, а чрезъ вашу супругу и гораздо больше… считаете ли вы, что хоть единое слово въ этомъ писаньи справедливо?
Глазовъ.— Охота вамъ обращать вниманіе на эти печатныя разоблаченія… Завтра напечатаютъ что-нибудь другое и объ этомъ забудутъ.
Аргунинъ.— Да вы-то признаете ли, что все здсь сказанное — ломъ и клевета?
Глазовъ.— Я?… Я признаю, разумется, что въ этой стать* есть… неправильности…
Аргунинъ.— Скажите же это господину вице-губернатору.
Зуринъ.— Мн?
Аргунинъ.— Вдь, вы цензуровали Встник, какъ же вы могли пропустить такую завдомую, такую наглую ложь?
Зуринъ.— Артамонъ Сергичъ, это меня не касается, я не обязанъ слдить за частными распрями.
Аргунинъ.— А если въ частной распр станутъ убивать на улиц?
Тенетовъ.— Опять ты съ твоею горячкой!
Глазовъ (Аргунину).— Эхъ, дорогой! да про кого не пишутъ въ газетахъ?… Вы думаете про меня не пишутъ? Не хотите ли я вамъ, пока му статьи, какія нелпицы про меня городятъ?
Рощинъ.— Артамонъ Сергичъ, позвольте мн вставить словечко… Меня-то ужь вы никакъ не заподозрите въ недружелюбіи къ вамъ… Простите… Вы этими требованіями прямо даете вашимъ врагамъ причину васъ унижать, и причину, право, основательную… это вамъ скажетъ всякій, кто желаетъ вамъ добра. Вы — независимый человкъ и просите цензуру васъ охранять?
Аргунинъ.— Я не прошу… я только удивляюсь, что это не длается помимо меня, и не для меня только, а для всхъ… никто не застрахованъ.
Рощинъ.— Нельзя этого… потому что сегодня, скажемъ тамъ, вы дйствительно несправедливо задты, но завтра и всякій плутъ пожелаетъ, чтобъ скрывали его шашни, и на тхъ же основаніяхъ. Гд же предлъ цензур? что же это будетъ за пресса?
Зуринъ.— Вы, Артамонъ Сергичъ, предписываете цензур быть строже?
Аргунинъ.— Недоставало, чтобъ еще и это обо мн толковали.
Рощинъ.— Не давайте возможности толковать… Вы — жертва, согласенъ, и гордитесь тмъ, что вы — жертва… во имя свободы прессы… во имя высшихъ идей…
Тенетовъ.— Какія идеи? Просто, не стоитъ объ этомъ говорить: никто не придаетъ значенія этимъ газетнымъ статьямъ.
Аргунинъ.— Никто не придаетъ значенія, но питаются ими вс, только бы про кого-нибудь было сказано дурно… словно всякій боится, чтобъ кто другой не былъ лучше его, словно воображаетъ оправдать свои грхи тмъ, что ищетъ ихъ у другаго… вдь, большаго праздника нтъ, какъ осквернить то, что считается хорошимъ, такова-то природа человка: ‘Я, молъ, самъ въ грязи, зачмъ ты хочешь быть чистымъ? Марай ужь всхъ за одно, чтобъ вс въ одномъ болот купались’.
Утроцкій.— Ну, не до такой степени.

(Входятъ Николаевъ и Прощалинъ).

Аргунинъ.— Когда я начиналъ процессъ Савицкаго, я кругомъ слышалъ одобренія за него, а теперь меня упрекаютъ, зачмъ я началъ этотъ процессъ. Знаютъ, что я былъ правъ, и, все-таки, упрекаютъ.
Прощалинъ.— Отчего же такъ, Артамонъ Сергичъ? Можетъ быть, просто, многіе перемнили взглядъ на это дло… Тогда вы въ суд такъ прекрасно говорили, такъ блестяще,— могли увлечь многихъ, вамъ поврили, но теперь выясняются причины, почему вы взялись за процессъ, и…
Аргунинъ.— Слышите?… Стоило напечатать сплетню въ газет и ужь во мн изврились.
Николаевъ.— Прошу васъ не продолжать разговора въ этомъ тон… Если ужь на то пошло, эту статью, господа, написалъ я, я беру на себя отвтственность за нее.
Аргунинъ (вспыльчиво).— Вы? вы осмливаетесь…
Глазовъ (останавливая его).— Артамонъ Сергичъ, ради меня…
Аргунинъ (пожимая ему руку).— Правда… (Спокойно) Не ждалъ я’ чтобы авторъ такого сочиненія имлъ смлость открыто признать его.
Николаевъ.— Отчего же? Я развязываю вамъ руки. Вы можете преслдовать меня судомъ за клевету… можетъ быть, вамъ удастся засадить меня въ тюрьму.
Аргунинъ.— То-есть вы хотли бы разыграть комедію злословія и… и другихъ оскорбленій при цлой толп народа?Вы хотли бы дать возможность и Жигулевой, какъ свидтельниц, потшаться надо мною, наговорить мн всякихъ гадостей, трепать въ праздныхъ разговорахъ имя моей дочери на потху глупаго злорадства? Неужели такая пытка можетъ быть успокоена тмъ, что васъ лишатъ свободы на два мсяца? И на что мн это?… Вы знаете, что я этого никогда не допущу, и потому такъ храбры.
Николаевъ.— Какъ вамъ будетъ угодно.
Аргунинъ.— Мн остается желать одного: чтобъ вотъ при всхъ здсь мн пришлось увидать Савицкаго и его разспросить… пускай бы онъ сказалъ…
Прощалинъ.— Это желаніе ваше можно исполнить сейчасъ же… Вы позволите, Николай Ивановичъ, привести сюда моего племянника?
Глазовъ.— Я, право, не знаю… Не лучше ли вс эти разговоры прекратить.
Прощалинъ.— Отчего же, ваше превосходительство, если Арталинъ Сергичъ проситъ?
Желявина.— Конечно, справедливость требуетъ удовлетворить желаніе Артамона Сергича.
Прощалинъ.— Кстати, я его привезъ къ вамъ, я сейчасъ приведу.

(Уходить).

10.

Т же, безъ Прощалина.

Аргунинъ.— Разв онъ здсь?
Глазовъ.— Онъ въ кабинет у меня пишетъ одну бумагу…
Аргунинъ.— И привезъ его дядя?
Тенетовъ.— Я совершенно согласенъ съ Николаемъ Ивановичемъ: чмъ эти пустые разговоры вести, лучше ссть за карты, тогда, по крайней мр, если и побьютъ всхъ твоихъ козырей, теб это дешевле обойдется, чмъ ремизиться въ этой вздорной исторіи.

(Входить Софьи и Глазова, на ними Сысоева).

11.

Т же, Софья, Глазова и Сысоева, потомъ Прощалинъ и Савицкій.

Глазовъ (идя на встрчу Софь) — Ахъ! и она тутъ, милое дитя… давно васъ не видалъ.
Аргунинъ (здороваясь съ Глазовой, ей тихо).— Напрасно вы ее привели, я забылъ, что она со мной.
Глазова.— А что?
Сысоева (подходя къ нимъ).— Ну, Артамонъ Сергичъ, какъ ваша дочь васъ любитъ и какая у ней сильная душа!… Вы слышали про газетную статью?
Аргунинъ.— Читалъ даже, ужь одинъ пріятель объ этомъ постарался.
Сысоева.— Софи сейчасъ ее прочла, и что же? только поблднла и ненависть въ глазахъ сверкнула, но такая ненависть!…
Глазова (отводя ее).— Что вамъ за удовольствіе говорить людямъ именно то, что имъ особенно больно?

(Отходитъ).

Сысоева.— Что же я такого сказала?

(Пожимаетъ плечами).

Желявина (Прощалиной).— Послушаемъ Савицкаго.
Прощалина.— Послушаете.
Глазова (Аргунину).— Пойдемте въ залу, вы мн разскажете…

(Прощалинъ вводить Савицкаго).

Прощалинъ (Аргунину).— Вотъ вамъ мой племянникъ… что вы хотли спросить его?
Аргунинъ.— Наконецъ-то вы ршаетесь со мной встртиться, Семенъ едорычъ… Какъ мн объяснить себ ваше поведеніе?
Савицкій (очень смущенъ).— Артамонъ Сергичъ, вы напрасно со иною связались. Вдь, вы знали, что я пропащій человкъ…
Аргунинъ.— Вы сами, да еще памятью вашего отца, упрашивали меня принять въ васъ участіе.
Прощалинъ.— Ну, что же, Семенъ, не отвчаешь? Говори: дйствительно умолялъ ты Артамона Сергича, чтобъ онъ противъ двоихъ родныхъ дйствовалъ? чтобъ твоего отца сумасшедшимъ ославилъ?
Аргунинъ.— Говорите.
Савицкій.— Что вы мучаете меня? Ужь если такъ ршено, что я никуда негодный,— что мое слово значитъ?
Глазовъ.— Никто васъ не бранитъ, мой бдный другъ.
Прощалинъ.— Отъ тебя только хотятъ, чтобы ты сказалъ…
Савицкій.— Что я могу сказать?… Я какъ въ чаду… всю жизнь, какъ въ чаду… не знаю, что во сн, что на яву… ничего не помню, что какъ было.
Аргунинъ (раздражаясь, во сдержанно).— Вы не помните?
Софья (тихо Глазовой).— Остановите это, ради Бога.
Глазова.— Артамонъ Сергичъ, я не желаю, чтобъ у меня…
Аргунинъ (постепенно горячась).— Нтъ, нтъ… пускай ужь онъ до конца договорится, пускай видятъ, какъ на него успли повліять за три, недли… Вы не помните, такъ помнятъ другіе, какъ вы въ суд, еще даже и дло не было ршено, громко восхваляли счастье встрчи со мной, какъ клялись никогда не забывать всего, что я для васъ сдлалъ? Вы нарочно такъ говорили, чтобъ вс это слышали.
Прощалинъ.— Позвольте, вы насилуете его волю… Пускай онъ самъ говоритъ безъ всякихъ разспросовъ.
Глазова.— Его только просятъ повторить, что имъ въ самомъ дл было сказано.
Прощалинъ.— Марья Яковлевна, то, что было прежде сказано, ничего не доказываетъ. Вдь, вотъ Артамонъ Сергичъ находитъ, что на Семена кто-то сильно повліялъ, стало быть, ужь это такой характеръ, на который можно вліять, отчего же не допустить, что и тогда вс восторженныя рчи и Артамону Сергичу были сказаны тоже подъ вліяніемъ самого Артамона Сергича?
Аргунинъ (твердо).— Хорошо. Я ни о чемъ больше не спорю, я хочу только, чтобъ онъ сказалъ мн.
Глдзовъ.— Я прошу…
Сысоева (отводя его).— Оставьте, не мшайте. Артамонъ Сергичъ оскорбленъ, ему надо дать высказаться.

(Продолжаютъ разговаривать).

Савицкій.— Артамонъ Сергичъ, забудьте меня, я все это дло покончилъ… я выдалъ дяденьк запись, что процессъ кончаю… миромъ… вы мою довренность уничтожьте… какъ хотите…меня за что хотите считайте…
Аргунинъ.— Одно слово только: скажите, видли ли вы когда-нибудь во мн или въ моей дочери желаніе, чтобъ вы женились на ней?
Прощалина.— Какъ же онъ могъ…
Глазова.— Не предупреждайте его.
Савицкій.— Я ничего не смю говорить… я не знаю ничего… я уйду…
Николаевъ.— Кажется, довольно, Артамонъ Сергичъ, ставить Семена едорыча и его превосходительство, и всхъ насъ въ неловкое положеніе… Изъ деликатности къ здшнему дому не называютъ здсь вещи своими именами, но, кажется, можно понять, какъ къ вамъ относятся, и, говоря откровенно, можетъ быть, пришлось бы вамъ бросить въ глаза то слово, которое чуть было не сорвалось у васъ съ языка по адресу автора обличительной статьи,
Глазова.— Павелъ Дмитріевичъ!…
Глазовъ.— Господа, я, наконецъ, требую прекратить…
Аргунинъ.— Вы требуете посл того, какъ…
Софья (вскрикиваетъ).— Папа! папа!… уйдемъ отсюда… уйдемъ… уйдемъ…
Аргунинъ (беретъ ее подъ руку, успокоиваеть, потомъ озирается на всхъ и говоритъ):— Прощайте.

(Уходитъ съ Софьей).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Пріемная комната у Аргунина.

1.

Сысоева и Тенетовъ, потокъ Аргунинъ.

Сысоева.— Вы говорите, его это нисколько не потрясло?
Тенетовъ.— Ни малйшимъ образомъ.
Сысоева.— Непостижимо!… По городу только и разговоровъ объ этомъ скандал: все ждутъ, что предприметъ Артамонъ Сергичъ.
Тенетовъ.— А ему какъ съ гуся вода.
Сысоева.— Этакъ онъ наткнется на новыя непріятности. Уговорите его ухать отсюда, чтобы дать угомониться страстямъ и пересудамъ… Какъ докторъ, отправьте его на какія-нибудь воды…
Тенетовъ.— Лучше въ кругосвтное плаваніе, можетъ, потонетъ по дорог.
Сысоева.— Ахъ! я все забываю, что вы серьезно ничего не скажете.

(Входитъ Аргунинъ).

Аргунинъ (здороваясь съ Сысоевой).— Извините, я заставилъ васъ ждать.
Сысоева.— Вы были у Софи? она нездорова?
Аргунинъ.— Немножко голова болитъ: здила сегодня за семь верстъ въ монастырь и устала.
Сысоева.— Долго молилась объ вашихъ несчастіяхъ? Добрая!
Аргунинъ.— Вы по какому-нибудь длу?
Сысоева.— По длу сердца: пріхала протестовать противъ поступка Николаева, такъ нельзя себя вести въ гостиной. Хотя бы вы и сдлали что-нибудь предосудительное, это еще не причина’ чтобъ вамъ въ лицо грубить при всхъ.
Тенетовъ.— Еще бы! всякія пакости надо говорить въ приличной форм.
Сысоева (Тенетову).— Оставьте, оставьте, пожалуйста… (Аргунину) Я объ этомъ спорю три дня на всхъ перекресткахъ и и’ могу добиться, чтобъ меня поняли… Вообразите, многіе васъ ж’ осуждаютъ… Я нахожу, что мы должны, какъ во всякомъ порядочномъ обществ, вс, вс, сдлать вамъ визитъ, чтобы показать, что мы совсмъ не солидарны съ Николаевымъ… (плачевно) и никто не хочетъ!
Тенетовъ.— Кром насъ съ вами.
Сысоева.— Ахъ, люди, люди! и при первой же бд… Да неужели даже наша губернаторша не зазжала васъ утшить?
Аргунинъ.— Я не видалъ Марьи Яковлевны съ того вечера.
Сысоева.— Ужь отъ нея-то я никакъ этого не ожидала… выдаетъ себя самымъ близкимъ вашимъ другомъ съ дтства… она должна была перкой пріхать… Да вамъ, врно, забыли сказать… неужели не прізжала? У меня это какъ-то не вяжется въ голов… Этакій другъ и…

(Входите Утроцкій).

2.

Т же и Утроцкій.

Тенетовъ.— Вотъ вамъ визиты начинаются… представитель дворянства.
Сысоева (Утроцкому, здороваясь).— Мило съ вашей стороны, очень мило.
Утроцкій.— Что такое?
Аргунинъ.— Да вотъ Анна Савишна меня заживо въ гробъ хоронитъ: весь городъ ко мн на поминки сзываетъ.
Сысоева.— Я очень рада, Артамонъ Сергичъ, что вы вашей бды не хотите видть… Я, все-таки, считаю долгомъ показать вамъ мое сочувствіе.
Тенетовъ.— Отъ вашего сочувствія здоровый захвораетъ.
Сысоева.— Слишкомъ все къ сердцу принимаю, это правда. У меня нтъ силы воли и твердости, какъ у Артамона Сергича, такъ все выслушивать и спокойно уйти… (Аргунину) Передъ выходкой Николаева я вся вскипла за васъ… Будь я мужчиной, я бы не выдержала…
Тенетовъ.— Въ приличномъ-то обществ?
Сысоева.— Грубость хоть кого можетъ вывести изъ себя, въ отвть на нее все позволительно… (Аргунину) Я бы на вашемъ мст… да, я не знаю, что… подсвчникомъ бы въ него пустила…
Аргунинъ.— Прелестная бы вышла сценка — и, Боже мой, какъ многіе бы ее желали… и, можетъ быть, самъ Николаевъ прежде всхъ… Подраться со мной,— вдь, это для него реклама… и какъ бы въ публик-то порадовались такому униженію, какъ бы заговорили о томъ, что два адвоката подрались, какъ бы плечами пожимали, изумлялись бы: до чего это у нихъ, у адвокатовъ, доходитъ!… Чудесная бы сценка вышла!
Сысоева.— Да это бы не хорошо. Лучше разсчитаться съ грубіяномъ у барьера.
Тенетовъ.— Вызвать его на дуэль… слышишь, чего хотятъ?— чтобъ ты вызвалъ на дуэль Николаева.
Сысоева.— Упаси Господи! Я первая буду противъ этого… я говорю только про обычай…
Тенетовъ.— Дикихъ предковъ.
Сысоева.— Да, ужасно глупо, что нтъ другаго способа отстаивать свою честь.
Тенетовъ.— Ужасно глупо!… Честною жизнью, вдь, никакъ не отстоишь… Забота о семь, трудъ, польза ближнему и прочія дурацкія цли — все это чепуха! Честь велитъ раскровянить негодяя, если ему вздумается лаять, убить его или еще самому быть убитымъ. Честь, прежде всего, требуетъ умть стрлять и фехтоваться, оттого-то такъ часто у завзятаго подлеца этой чести гораздо больше, чмъ у честнаго человка.
Утроцкій.— Остроумно, но не ново.
Тенетовъ.— Не ново, да толково.
Утроцкій.— что вы ни говорите, бываютъ случаи, когда этого дикаго обычая не избжишь. Не осади наглость во-время, она сдлается еще нагле, и тогда ей удержу нтъ.
Аргунинъ.— Отъ наглости приходится ограждаться, а не становиться съ ней на одну доску. Нтъ, Александръ Алексичъ, если всякіе Николаевы заставятъ меня взяться за пистолетъ, то разв только на защиту, какъ отъ бшеннаго волка: я не позволю подступить во мн ближе, чмъ слдуетъ, и тогда пущу прямо пулю въ лобъ… да сохранитъ меня Богъ отъ этого…
Утроцкій.— Во мнніи общества поединокъ…
Аргунинъ.— О! я не отважусь отъ поединка, но совсмъ другаго рода поединокъ готовъ бы я предложить кому угодно… Я бы сказалъ: вотъ вамъ ключи отъ моего письменнаго стола, отъ моихъ шкафовъ и конторокъ. Ищите, ройтесь, перечитайте каждое письмо, каждую бумажку… проврьте всю мою жизнь… Вы можете встртить и увлеченіе, и слабость… и я длалъ глупости, и горячился, и унывалъ… Не изъ желза я скованъ, такое же смертное тло и у меня, какъ у васъ, но вы мн ничмъ не докажете, чтобъ я когда-нибудь покривилъ душой, чтобъ я чего-либо добивался не прямо, не открыто, не трудомъ и дарованіемъ, а какою-нибудь интригой, окольными путями, несчастьемъ другаго… Пускай же всякій позволитъ такъ вспахать свою жизнь, и мы посмотримъ, чья нива дастъ боле чистое зерно, гд будетъ меньше сорной травы. Вотъ судъ чести, отъ котораго я никогда не откажусь. Многіе ли примутъ отъ меня такой вызовъ — не знаю.
СысоЕва.— Да, это тоже можетъ служить утшеніемъ.
Аргунинъ.— Большимъ, поврьте… и отъ непрошенныхъ сожалній^ отъ лицемрныхъ сочувствій.
Сысоева (Аргунину).— Прощайте. Пть, вы не такой твердый, какимъ хотите казаться… вы очень волнуетесь… до несправедливости… меня лицемріемъ попрекнули… о! я понимаю, понимаю…
Тенетовъ.— Это на мой счетъ онъ сказалъ.
Сысоева.— Я свое сочувствіе, Артамонъ Сергичъ, показываю на дл: я смло иду къ вамъ, какъ прежде, такъ и теперь… Я не боюсь, какъ другіе… какъ эти друзья ваши, что мой визитъ будетъ меня компрометировать… ко мн нигд ничего не пристанетъ… До свиданія. Дай вамъ Богъ изъ всхъ этихъ передрягъ выйти чистымъ и невредимымъ.

(Уходитъ).

3.

Тенетовъ, Аргунинъ и Утроцкій.

Тенетовъ.— Повернулась, намерзила и ушла… Зачмъ, спрашивается, приходила?
Утроцкій.— Она отголосокъ всего общества… Куда эта ворона залетитъ, тамъ, наврное пахнетъ мертвечиной.
Аргунинъ.— Съ нами крестная сила! И вы мн паннихиду запли.
Утроцкій.— Что-жь, Артамонъ Сергичъ, я бы не желалъ быть теперь въ вашей кож.
Тенетовъ.— Ништо ему! Пускай его проберутъ, пускай… по крайней мр, впередъ не будетъ такъ доврчивъ.
Утроцкій.— Этотъ случай съ Николаевымъ окончательно развязалъ всмъ руки… нтъ такой дряни въ город, которая бы васъ не чернила… Вамъ надо принять энергическія мры, не то вамъ житья здсь не будетъ.
Тенетовъ.— По мн, только одна мра будетъ энергична: наплевать на все… бросить этотъ мерзкій городишко, а еще лучше и совсмъ бросить адвокатуру… Ты видишь, сколькимъ ты поперекъ дороги сталъ,— ну, хотятъ тебя стереть съ лица земли,— уйди самъ.
Утроцкій.— Или идите объ руку со всми, помиритесь съ Прощалинымъ. Хотите, я это устрою?
Тенетовъ.— Фу, гадость какая!
Утроцкій.— Почему же гадость? Чмъ Прощалинъ хуже другихъ? Онъ, по крайней мр, уменъ,— съ умнымъ не пропадешь… Оттого-то онъ и банкомъ ворочаетъ, оттого всякій передъ нимъ лебезитъ, и т лебезятъ, про кого вы скажете, что они лучше его… вс эти лучшіе по его же дудк поютъ…
Аргунинъ.— И мн пть?
Утроцкій.— Н-ну, хоть въ полголоса… ха, ха!… что же длать? Онъ можетъ васъ опозорить на всю жизнь… Слышали? онъ теперь разглашаетъ, что вы подкупали свидтелей въ процесс Савицкаго.
Аргунинъ.— Слышалъ.
Утроцкій.— Такъ если онъ этихъ самыхъ свидтелей заставитъ подтвердить… у Прощалина въ рукахъ и деньги, и этотъ несчастный племянникъ… за него общество… вы знаете, чмъ это можетъ кончиться?
Аргунинъ.— Они осрамятся.
Утроцкій.— А если нтъ?… Подкупъ свидтелей!вдь, за это васъ могутъ исключить изъ состава присяжныхъ повренныхъ, на вки вковъ… каково вамъ будетъ съ такимъ волчьимъ листомъ: выгнанный адвокатъ?!…
Тенетовъ.— Вотъ бы прелесть! Вотъ бы я порадовался!
Аргунинъ.— Меня слишкомъ хорошо знаютъ, имъ не поврятъ.
Утроцкій.— Дайте срокъ — поврятъ, почва уже подготовлена. Послушали бы, что про васъ вчера въ суд говорили, кучка собралась.
Аргунинъ.— Кто?
Утроцкій.— Много всякихъ было… совтникъ губернскаго правленія, Рощинъ… Николаевъ и Карьяковъ очень васъ уничтожали… въ такихъ случаяхъ благородство всегда одолваетъ шантажистовъ… но, вдь, шантажъ не имлъ бы значенія, если бы ему не поддавались.
Аргунинъ.— Что же Рощинъ говорилъ?
Утроцкій.— Ужь не его ли вы считаете своимъ доброжелателемъ? Рощинъ, ха, ха!… Кому онъ доброжелатель, кром самого себя? За угломъ онъ будетъ съ вами дружиться, васъ же обведетъ, но передъ толпой, которая васъ бранитъ, онъ отъ васъ отречется.
Тенетовъ.— Практическій человкъ.
Утроцкій.— Иначе-то какъ же?… Онъ долженъ поддержать свой престижъ, у него такой почтенный видъ безупречнаго страдальца… онъ гимназистомъ въ карцер сидлъ за либеральные стихи… Коли онъ беретъ у васъ деньги безъ отдачи и тратитъ чужое, такъ это потому, что онъ нуждается,— у него много долговъ, а кто нуждается, тотъ высоконравственный… Вы безнравственный, вы не нуждаетесь, у васъ долговъ нтъ, стало быть, вы аферистъ, вы кулакъ… Быть вашимъ другомъ? ха, ха!… въ четырехъ стнахъ, гд никто не видитъ, что вы ему помогаете,— извольте, но передъ людьми Рощинъ другъ только тому, что популярно.
Аргунинъ.— А вы?
Утроцкій.— Что я?
Аргунинъ.— Вы тамъ тоже говорили противъ меня?
Утроцкій.— Я молчалъ. Что я могъ говорить?
Аргунинъ.— Да хоть бы то, что сейчасъ говорили. Когда вы захотите, вы съумете сказать.
Утроцкій.— Къ чему-жь бы это повело? Говорить можно тамъ, гд будутъ слушать, а гд слушать не станутъ, что толку убждать?… Разв только дождешься, что скажутъ: вы одного поля ягода.
Аргунинъ.— А это вамъ будетъ непріятное сопоставленіе, какъ Рощину?
Утроцкій.— Что меня упрекать? Вы прислушайтесь-ка, съ чмъ я пришелъ… на это что вы скажете? Я сейчасъ былъ у самой преданной вамъ особы… и особы съ вліяніемъ: у губернаторши… у вашей Марьи Яковлевны, которая никогда вамъ не измняла…
Тенетовъ.— Потому, что и не въ чемъ было измнять.
Утроцкій.— И она поручила мн създить къ вамъ… Вы секретарь благотворительнаго общества, гд она предсдательница, такъ она проситъ, чтобъ вы временно устранили себя отъ секретарства и_вс бумаги передали мн… Она безконечно извиняется, ей непомрно стыдно передъ вами, но она получила письмо отъ какого-то важнаго лица изъ Петербурга… ее спрашиваютъ: какой это у васъ адвокатъ двусмысленный завелся?… Такъ пока эти слухи улягутся, она бы хотла, чтобъ секретарь…
Аргунинъ.— Марья Яковлевна?!…
Утроцкій.— Она проситъ простить ее и не сердиться, проситъ понять, что она сама въ зависимости находится… она всею душой за васъ…
Тенетовъ (смясь).— Ангелъ мой! какой вы подарокъ мн сдлали! Вдь, это для меня высшая радость, когда я вижу, что его холодною водой окачиваютъ. Онъ-то убжденъ въ преданности, да въ любви, а его въ грязь по самое горло… Я не знаю большаго наслажденія.
Утроцкій.— Да, если это разнесется по городу…
Тенетовъ (Аргунину).— Впередъ не подъзжай къ власть имущимъ… Что, свидтелей подкупаешь, а самъ думаешь съ губернаторшей дружбу вести?
Аргунинъ.— Любезный Петръ Николаевичъ, неужели тебя можетъ веселить такое остроуміе?
Тенетовъ.— Восхищенъ!
Аргунинъ.— И не видишь, что ты своимъ смхомъ мн вредишь не меньше тхъ, надъ кми ты самъ смешься?
Тенетовъ.— Ну, ну, ну, ну! Пустяки какіе… Вдь, это шутка, душенька… вдь, это добродушная шутка.
Аргунинъ.— Жестокое наше русское добродушіе и эта шутка-злодйка человческая! Какъ этого не чувствовать? Ты бросаешь твою шутку беззлобно, да люди подымутъ въ ней ядъ, и, право, иногда не знаешь, что тяжеле выносить: грубыя нападки врага или милую шутку друга.
Тенетовъ.— Артамоша, совсмъ это…
Аргунинъ. (Утроцкому).— Я сейчасъ вамъ передамъ бумаги.
Утроцкій.— Можно и до завтра оставить.
Тенетовъ.— Ты падаешь духомъ, любезный…
Аргунинъ.— Нтъ, я только пораженъ всмъ этимъ… Когда праговъ много, еще оно не страшно, но когда друзей не видишь — тяжело жить, куда тяжело!… Когда все разсыпается кругомъ,— кто изъ боязни, кто по лни, кто по добродушію… Одни молчатъ и отходятъ, другіе сострадаютъ и отталкиваютъ, третьи смются и шутятъ… Это ужасно!
Утроцкій.— Артамонъ Сергичъ, умный вы человкъ, и не понимаете…
Аргунинъ.— Многаго, что понимаютъ другіе… Должно быть, я не правъ… я не понимаю, напримръ, какъ можно бранить Николаева, считать его наглымъ и глупымъ, и съ улыбкой пожимать ему руку, сажать его рядомъ съ собой, интересоваться его разговоромъ, словно только со мною онъ наглъ, а въ остальномъ хорошій малый.
Утроцкій.— Я съ нимъ почти не разговариваю.
Аргунинъ.— Я не понимаю, какъ можно пошучивать передъ сплетницей Сысоевой, угощаться въ компаніи Жигулевой… и слушать клевету про человка, котораго я уважаю… Слушать молча и смясь я бы не могъ,— мн бы и въ голову не пришло, къ чему приведутъ мои слова, я бы не могъ ихъ не сказать, не вступиться… врно, я не правъ, я многое перестаю понимать… Сейчасъ, я принесу бумаги.

(Уходятъ.)

4.

Утроцкій и Тенетовъ.

Тенетовъ.— А, вдь, это онъ справедливо говоритъ… Только, какъ трудно становится: скоро не будешь знать, съ кмъ за карты, садиться, съ кмъ бутылку вина роспить.
Утроцкій.— Съ волками жить — по-волчи выть, батюшка.
Тенетовъ.— Ну васъ, съ этою нелпою поговоркой! Подемъ ко мн, вдвоемъ наедин потолкуемъ, что бы такое для него придумать особенное.
Утроцкій.— Проститься надо.
Тенетовъ.— Зачмъ?… Я часто ухожу такъ, онъ знаетъ… Онъ теперь озлился,— сейчасъ бумаги сдавать захочетъ, задержитъ,— и безъ чаю насидишься, а мн пить страсть какъ хочется… Подемте, я васъ ромомъ угощу, спеціально изъ Москвы присланъ, и его дла лучше безъ него обсудимъ.

(Входитъ Софья.)

Софья.— Здравствуйте… Гд же папа?
Утроцкій.— Въ кабинетъ пошелъ… бумаги разбираетъ. Извинитесь, пожалуйста, на насъ, Софья Артамоновна… Намъ ждать некогда.
Софья.— Да вы его видли?
Тенетовъ.— Еще бы! Тутъ такая баталія съ нимъ была, споръ… Мы идемъ его судьбу ршать.
Софья.— Еще что случилось? Я отъ Марьи Яковлевны письмо получила, такое жалобное… и зоветъ къ себ… объясниться… въ чемъ?
Тенетовъ.— Съ каждымъ часомъ все хуже, да хуже… До свиданія, намъ некогда… (Утроцкому) демъ.

(Оба уходятъ.)

5.

Софья одна, потомъ Оля, за ней Жигулева и Савицкій.

Софья.— Хуже? Что же хуже?

(Хочетъ идти, входить Оля.)

Оля (ей вслдъ).— Барышня, барышня, погодите!… Семенъ едорычъ тамъ въ кухн и съ женщиной.
Софья.— Зачмъ ты пустила? Я видла изъ окна, что они вошли съ задняго крыльца,— я шла къ папаш сказать.
Оля.— Я, вдь, не знаю, какъ вы прикажете.
Софья.— Хорошо, сейчасъ скажу.
Оля.— Да они къ вамъ просятся.
Софья.— Я не хочу ихъ видть.

(Входитъ Жигулева и Савицкій).

Жигулева.— Барышня, милая, дорогая! ужь не прогнвай тесь, голубушка наша!
Софья.— Какъ вы смли войти, не спросясь?
Жигулева.— Кто спрашивается, когда пожаръ въ дом? Тутъ ужь бги прямо съ ухватомъ, да съ ведромъ, чтобъ помочь только.
Софья.— Вы намъ хотите помочь, вы?…
Жигулева.— Отчего же? Этого никогда не узнаешь, откуда намъ благодать идетъ… Думаешь, пчела летитъ жалить, а она медъ несетъ.
Софья.— Уйдите.
Жигулева.— Видишь, Семенъ едорычъ, до чего ты себя довелъ: какихъ благодтелей противъ себя возстановилъ! Совтовала я теб почитать ихъ — не слушалъ.
Софья.— Молчите! Къ чему вы комедію разыгрываете? Я знаю, что вы ему совтовали.
Жигулева.— Почемъ же вамъ знать, сударыня, коли своими ушами не слышали? Сплетни да наговоры и про васъ плетутъ. Вамъ, чай, за змю меня поставили… Ну, да хоша бы и змя… Вы, барышня, ученая, можете это понять, что и со зми шкурку содрать можно.
Софья.— Не нужно намъ вашей шкурки.
Жигулева.— Говори ты, Семенъ едорычъ,— поплачь, можетъ, тебя послушаютъ лучше… у меня, извстно, одинъ ядъ на губахъ.
Савицкій.— Софья Артамоновы а, мы пришли вамъ открыть, какія новыя возни готовятся на Артамона Сергича.
Софья.— На моего отца?… Ступай, Оля… иди… (Оля уходитъ). Говорите!
Жигулева.— Что же, сударыня, можетъ, шкурка-то и пригодится?
Софья.— Говорите!
Савицкій.— Все мой дядя, Софья Артамоновна, онъ, злодй… Эти свидтели въ моемъ процесс, которыхъ вызвалъ Артамонъ Сергичъ и справедливо они показывали, теперь этихъ свидтелей мой дядя деньгами переманилъ, чтобъ они говорили, что Артамонъ Сергичъ ихъ подкупалъ, будто они изъ корысти.
Жигулева.— Понимаете, барышня, чего онъ хочетъ, Прощалинъ? Разгорлся онъ на вашего тятеньку, хочетъ сгубить его… Понимаете? Если докажется, что свидтели будто бы подкупались, вдь, это уголовное преступленіе, за это Артамонъ Сергичъ всею своею жизнью отвтитъ.
Софья (Савицкому).— Вы наврное знаете?
Жигулева.— При насъ все и дло происходило, въ моей квартир… и торговля эта, и все. Николаевъ, адвокатъ, прямо сказывалъ: мы, молъ, Артамона Сергича изъ адвокатовъ по закону выгонимъ, на всю Россію заклеймимъ.
Софья.— У васъ въ квартир? Такъ и вы были въ заговор?
Жигулева.— Были… Что ужь отъ грха отворачиваться, были… Только вы теперь не сомнвайтесь, теперь другое у насъ съ Прощалинымъ — на разрывъ пошло.
Софья.— А!… вотъ отчего!
Жигулева.— Онъ и насъ ограбить хочетъ. Мн сто тысячъ посулилъ, чтобъ Сеничка отъ процесса отказался… А Сеня, дуракъ’ бумагу безъ меня подписалъ, теперь Прощалинъ меня гонитъ,— только пять тысячъ на дорогу вышвырнулъ… Значитъ, хоть бы я тамъ и змя, а сомнваться вамъ теперь нечего: одинъ у насъ съ вами теперь непріятель, и злоба одна, и дйствовать за одно будемъ.
Софья.— Вы думаете?
Жигулева.— Это дло и перершить можно, дядя Сеню ограбилъ: говоритъ, живи у него… Сеня безъ меня жить не можетъ, а онъ меня гнать… хорошо! пущай же теперь вашъ тятенька опять наше дло поведетъ… можно доказать насиліе… Мы вс документы представимъ… и какъ торговался съ свидтелями, все разскажемъ, и какъ спаивалъ Сепю… вс злодйства… Пахлбается Прощалинъ, а ужь Артамону Сергичу вотъ веселье будетъ, отведетъ душу всласть… съ процентами отплатитъ свои бды.
Софья.— Что-жь вы къ отцу прямо не пошли?
Жигулева.— Боимся мы его, голубушка… совсть тоже есть, хоть и махонькая совсть, а есть,— чувствуемъ свои вины передъ нимъ. Сеничка говоритъ: пойдемъ, Дуня, лучше сперва къ барышн, она умная, добрая, за отца въ гробъ ляжетъ, скоре насъ проститъ и выгоду пойметъ… и упроситъ тятеньку, коли самъ-то онъ…
Софья.— Правда, Семенъ едорычъ, вы это говорили?
Савицкій.— Я, конечно… я…
Софья (разгорячаясь).— Такъ ошиблись вы: не только упрашивать отца не стану, отговаривала бы его, если бы онъ могъ колебаться. Лгите, взводите на него, что хотите, вы, Прощалинъ, кто угодно… все снести легче… Господи! еще какое униженіе Ты пошлешь намъ? Вашу злобу длить? кормить вашу жадность и ненависть?… Уйдите, я видть васъ не могу, я сейчасъ позову отца, чтобъ онъ самъ васъ выгналъ, если не уйдете…

(Уходить).

6.

Жигулева и Савицкій.

Жигулева (со сдержанною злобой).— Что же говорили, будто она умная?
Савицкій.— Пойдемъ отсюда, Дуня… не слдъ намъ былой приходить.
Жигулева.— Разрюмился… опять разрюмился!… Да за какія же это прегршенія меня сатана-искуситель обуялъ — любовью съ тобой спуталъ? Исчезни ты, извергъ мой, что ты меня губишь?
Савицкій.— Что-жь, это на радость мн, что ли? Я за твою любовь-то собака теб,— въ ногахъ у тебя валяюсь.
Жигулева.— Только что разв валяешься!… Собака-то вонъ сторожъ, защита въ ней, а ты что?— на посмхъ отдалъ свою бабу… (Сердясь) Самъ отъ своего богатства отказался, далъ себ руки связать… можно-ль было запись выдать, не взявши росписки для меня?… (Со злобой отчаянія) Ахъ, я проклятая! не пускать бы мн тебя ни на шагъ отъ себя-то, — деньги-то въ карман были бы… Ахъ, я проклятая!…
Савицкій.— Дунюшка, я упрошу Артамона Сергича, я руки цловать стану…
Жигулева.— Не срами себя, слабоумный… Ужь коли дочь такъ разговариваетъ, къ отцу и не подступайся.
Савицкій.— Мы другаго адвоката наймемъ.
Жигулева (злобно).— На какія деньги?… или у дяди просить станешь: пожалуйте, дяденька, тысячъ десять, чтобы противъ васъ процессъ вести… Кто же даромъ-то возьмется свои деньги тратить на неврное дло, да еще знамши, что твой дядя здсь въ сил, да что Аргунинъ отъ тебя отвязался?… Вся надежда была на Аргунина, что онъ со злости на Прощалина за это дло схватится… Пропали теперь наши рублишки, пропали!… Вотъ въ какія кандалы ты меня заковалъ, вотъ кандалы-то!… Видть, какъ деньги тутъ же рядомъ лежатъ и не смй тронуть ихъ, охъ…

(Плачетъ).

Савицкій.— Дуня, не плачь! Не могу я твоихъ слезъ видть…
Жигулева (сердито).— Такъ уходи… что теб глядть?… Отженись ты отъ меня… лучше ужь мн одной пропадать (вздохнувъ и съ притворною лаской), чмъ видть, какъ еще и милый дружокъ изводится… (Злобно) Изсушитъ тебя дядя въ своихъ лапахъ, какъ хворостиночку, а мн смотрть, да надрываться?… Да легче въ рку кинуться.

(Отираетъ слезу).

Савицкій (восторженно).— Никто-то тебя не знаетъ, Дунюшка моя! Вс тебя злой считаютъ, я одинъ знаю твое сердце горячее.
Жигулева.— Не урваться теб отъ дяди. Безъ денегъ, вдь, теб не прожить, а денегъ онъ не дастъ, и будешь у него вкъ на цпи. Охъ, я баба слабая!… Да будь я мужчиной, да я-бъ у него изъ горла деньги-то вырвала… для тебя…
Савицкій.— Дуня! вотъ твое слово — твой приказъ!… Заставлю я его отдать, силой заставлю…
Жигулева.— Хоть не вс бы, хоть на прожитье-то…
Савицкій.— Заставлю… съ ножомъ къ горлу подступлю…
Жигулева (притворно струся).— Охъ, милый, боюсь я за тебя… съ сердцовъ-то какъ бы рука-то не разошлась, грха бы не нажить! (Наставительно) Теперь-то онъ, конечно, одинъ… семья, слышно, въ Крымъ ухала, и людишекъ мало…
Савицкій.— Сейчасъ съ нимъ и покончить, посчитаться!
Жигулева (таинственно, быстро).— Илья сказывалъ, онъ изъ банка сегодня портфель толстущій несъ… чай, съ бумагами процентными, на чтой-то понадобились.
Савицкій (разгоряченно).— Вотъ мы увидимъ.
Жигулева.— Ой, страшно за тебя… Ты оглядывайся… Теперь-то еще рано, дай стемнть… Пойдемъ домой, посовтуемся… коли вырвешь деньги-то, какъ съ ними быть?… Мн ихъ, что ли, взять, припрятать?… Или ужь бросить это, милый? Уду я отъ тебя, куда Богъ приведетъ…
Савицкій.— Не пущу…
Жигулева.— Право, ухать бы… добрый, вдь, ты, струсишь вередъ дядей.
Савицкій.— Не струшу… все равно погибать, такъ чмъ вамъ-то съ тобой, пусть лучше онъ, дьяволъ…
Жигулева.— Тише… постой… идутъ…

(Входите Аргунинъ и Софья).

7.

Т же, Аргунинъ и Софья.

Аргунинъ.— Вы все еще здсь? Вамъ сказано уйти вонъ.
Жигулева.— Виноваты, батюшка, всплакнули съ горя вмст, позамшкались. Пойдемъ, Сеничка, бездольный, обиженный ты мой, не на кого намъ съ тобой надяться. (Аргунину) Прости, Христа ради.

(Уходите).

Аргунинъ (Савицкому).— А вы чего же остановились?…
Савицкій (крайне нервно).— Я, Артамонъ Сергичъ… я… только чтобы сказать… конечно, глупо, что пришли мы… но коли встртились, такъ… я скажу… вы благодтелемъ мн были… и за все, что чрезъ меня отъ дяди непріятнаго терпли… вы будете отомщены, Артамонъ Сергичъ… вы будете отомщены…
Аргунинъ.— Что это еще?… Какъ вы раскраснлись!… Сядьте, сядьте, поговоримъ.
Савицкій.— Никакихъ разговоровъ я теперь не пойму,— очертенлъ я… одно понимаю, что дядя меня по міру пустилъ и всхъ, кто мн любовь показывалъ… всхъ гонитъ… Съ вами поссорилъ, подвелъ меня… Дуню обманулъ… ну, не сдобровать ему… себя не пожалю, но… или онъ мн отдастъ мои деньги, или, можетъ, я самъ буду на перекладин висть, да и ему ножъ въ сердце всажу — дождется!

(Убгаетъ).

8.

Аргунинъ и Софья.

Аргунинъ(идя за нимъ).— Постойте! Семенъ! Остановитесь!…
Софья (останавливая его).— Куда ты, папа?
Аргунинъ.— Ты видишь, онъ обезумлъ, онъ себя не помнить, надо его остановить.
Софья.— Что-жь, ты побжишь за нимъ по улиц? безъ шляпы? (глядя въ окно) Смотри, вонъ онъ какъ торопится… Ну, вонъ ужь и за уголъ улицы зашелъ… (Отходитъ отъ окна). Не гоняться же теб за никъ по всему городу.
Аргунинъ.— Да. Но надо принять мры… Эта баба его разожгла и теперь онъ и въ самомъ дл…

(Садится и пишетъ).

Софья.— Что ты пишешь?… (Аргунинъ не слышитъ вопроса). Папа’ что ты пишешь?
Аргунинъ.— Сейчасъ.
Софья.— Письмо?… кому это? Прочти.
Аргунинъ (кончивъ писать, читаетъ).— Милостивый государь, я считаю нужнымъ сообщить вамъ, что вашъ племянникъ только что былъ у меня. Онъ крайне раздраженъ противъ васъ и я боюсь за его болзненную, взволнованную голову и нервы. Позвольте посовтовать вамъ какъ-нибудь его успокоить и постараться, чтобъ его злоба не привела къ дурнымъ послдствіямъ. Аргунинъ.
Софья.— Это ты Прощалину пишешь?
Аргунинъ.— Да.
Софья.— Прощалину?
Аргунинъ.— Такъ что же?
Софья.— Зачмъ? какое теб дло до нихъ до всхъ?
Аргунинъ.— Когда ужь Семенъ грозитъ вислицей и ножомъ’ какъ же не предупредить несчастья?
Софья.— Мерзкіе люди вс умишки свои напрягаютъ, чтобъ затоптать тебя… отнять работу у тебя, отнять тебя у тхъ, для кого ты работаешь… они, какъ чума, все кругомъ заражаютъ, а ты будешь заботиться о томъ, чтобъ они между собой не перегрызлись?
Аргунинъ.— Но если можетъ случиться убійство и я остановлю его? _
Софья.— Не нужно останавливать! (Вырываетъ у него письмо) Но нужно посылать это письмо… Пускай убиваютъ другъ друга… Кого убьютъ?— отвратительную гадину… Радуйся, что теб самому не нужно марать руки.
Аргунинъ.— Софа! Софа! что ты?
Софья.— О, до чего я ихъ всхъ стала ненавидть,— всхъ, даже самыхъ лучшихъ!… Ты ли не шелъ всякому хорошему длу на встрчу? Никакому честному труду никогда ты не мшалъ, наоборотъ, самъ отстранялся, чтобъ другаго впередъ пустить, и что ты заслужилъ? Клевет поврили больше, чмъ всей твоей жизни!… Самые лучшіе оставили тебя, даже Марья Яковлевна… и у той не хватило мужества… За что же? за что все это? за что?…

(Разражается рыданіемъ).

Аргунинъ.— За то, дорогая моя, что нельзя въ жизни отдлиться отъ толпы. Не насъ однихъ бьютъ судьба и люди… Какъ радоваться, Сбфа, убійству!… Какъ равнодушной быть, кого бы ни убивали!… Эта злая грызня изъ-за лишняго рубля и поклона — это общее горе, и тому горе, кто нападаетъ, и даже когда онъ побдить.
Софья.— Не читай мн морали! Ты самъ страдаешь, ты самъ выходишь изъ себя…
Аргунинъ.— Я — слабый человкъ, какъ и другіе… Въ первую минуту я сержусь, но потомъ объ этомъ жалю. Когда я спокойно подумаю, что переживаютъ мои враги, какъ порой сосетъ ихъ зависть, сколько тревогъ даютъ вс хитрости, боязнь, что интрига не удастся… да ужь одна постоянная злоба въ груди… Право, софа, я не промняю на ихъ удачи самое жестокое преслдованіе, съ моимъ сознаніемъ, что я его не заслужилъ… (Цлуетъ ее).Не волнуйся же, мы, все-таки, счастливе ихъ… и то, что въ моей маленькой жизни я могъ сдлать хорошаго, у меня не отымется.

(Софья звонитъ, потомъ ждетъ жъ столу, беретъ брошенное ею письмо. Входитъ слуга).

Софья (подавая письмо).— Снесите сейчасъ же къ господину Прощалину, знаете, на Дворянской… да скорй ему въ руки отдать…

(Слуга съ письмомъ уходитъ. Софья бросается на шею отцу и горячо цлуетъ его).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

У Глазовыхъ.

1.

Глазовъ, курьеръ и Глазова.

Глазовъ.— Когда ихъ приведутъ, пускай въ пріемной дожидаются… и мн доложить.
Курьеръ.— Слушаю-съ.

(Входить Глазова).

Глазовъ.— Да съ этой бабы глазъ не спускать… она хитра и увертлива… чтобъ не убжала… Ступай.

(Курьеръ уходитъ).

Глазова.— Про кого это ты?
Глазовъ.— Послалъ разыскать мщанку Жигулеву… вотъ тоже Божье наказанье! Какая гадость завелась!
Глазова.— Что такое произошло у Прощалина? Что-то не врится: мн сейчасъ горничная говорила, будто тамъ убійство.
Глазовъ.— Кто ихъ знаетъ? Ничего не пойму, я послалъ туда полицеймейстера… Утроцкій сейчасъ пробгалъ, разсказывалъ, что Прощалина ныншнею ночью племянникъ изранилъ ножомъ… Что значитъ — изранилъ? Можетъ, онъ теперь уже и умеръ… Я и къ Тенетову послалъ, просилъ навстить больнаго… и полиція ничего не знаетъ!
Глазова.— Утроцкій зашелъ къ теб, еще не побывавши у Прощалина?
Глазовъ.— Да, забжалъ по дорог. Глупость какая-то тамъ выходитъ: случилось это ночью, а только утромъ извстили Утроцкаго, что племянникъ кинулся на дядю съ ножемъ. Отчего Прощалинъ не въ полицію послалъ? И не сейчасъ же ночью? И гд теперь этотъ племянникъ? Я ничего не знаю.

(Входите слуга).

Слуга.— Аргунина барышня пожаловали.
Глазова.— Софи?… Отъ нея что-нибудь узнаемъ…
Глазовъ.— Проси. (Слуга уходитъ). Прощалинъ вс эти дни былъ такъ доволенъ длами съ племянникомъ.
Глазова.— Оттого-то племянникъ и могъ быть недоволенъ дядей…

(Входите Софья).

2.

Глазовъ, Глазова, Софья, потомъ Утроцкій.

Глазова.— Вы пришли разсказать что-нибудь о Прощалин?
Софья.— Нтъ. Вы вчера въ письм звали меня.
Глазова.— Ахъ, въ самомъ дл!… Я совсмъ и забыла. Этотъ случай все перебудоражилъ.
Софья.— Какой случай?
Глазова.— Савицкій зарзалъ своего дядю.
Софья.— Господи!
Глазовъ.— Ну, не зарзалъ, еще мы ничего не знаемъ.
Софья.— Какъ же такъ? Прощалина предупредили.

(Входите Утроцкій).

Глазовъ.— А! наконецъ… ну, что?живъ ли, по крайней мр?
Утроцкій.— Кто же говорилъ, что умеръ? Ничего, все благополучно, раны самыя ничтожныя.
Глазовъ.— А преступникъ?
Утроцкій.— Вотъ преступникъ, тотъ дйствительно плохъ. Страшный нервный припадокъ съ нимъ былъ и безъ чувствъ провалялся всю ночь.
Глазовъ.— Заарестовали его?
Утроцкій.— Что арестовать, онъ весь больной… слабый такой, трясется… я его привезъ, посадилъ въ пріемной… да какой онъ преступникъ, Савицкій?… Онъ дйствовалъ по наущенію…
Глазовъ.— Жигулевой?
Утроцкій.— Я вамъ говорилъ, Николай Ивановичъ, ее надо было съ перваго же разу выпроводить отсюда административнымъ порядкомъ… вы своею властью могли… я говорилъ… этого бы не было…
Глазовъ.— Полноте, ничего вы не говорили… вы всегда вспоминаете какія-то предупрежденія, когда ужь послдствія разыгрались.
Глазова.— Что же тамъ было-то?
Утроцкій.— Прощалинъ вамъ разскажетъ… Онъ слдомъ за мной детъ сюда… Пустяки, только руку разскъ. Прощалинъ даже просилъ не вмшивать полиціи, пока съ вами не повидается.
Глазовъ (жен).— Ma chrie, ты хотла что-то передать mademoiselle Sophie… подите къ себ, вы намъ помшаете.
Глазова.— Да, да… Пойдемте, Софи… Я ужасно вамъ благодарна, что вы поторопились исполнить мою просьбу.
Софья.— Какъ меня перепугала эта новость!… Слава Богу, что все такъ обошлось.

(Об уходятъ).

Глазовъ.— Умный человкъ этотъ Прощалинъ и богатый, а не могъ добропорядочно устроиться съ глупымъ юношей, да съ бабой-мщанкой!

(Входятъ Зуринъ).

3.

Утроцкій, Глазовъ и Зуринъ, потомъ Тенетовъ и Прощалинъ.

Зуринъ.— Николай Ивановичъ, какія происшествія…
Глазовъ.— Да, вотъ: допустили вы тогда эту пасквильную статью про Аргунина… носились, носились съ вашей Жигулевой… Права женщины! Вотъ она вамъ и показала себя.
Зуринъ.— Николай Ивановичъ, я съ вами тогда совтовался, пропускать ли статью? Вы въ это не вступались.
Утроцкій.— Такъ вы знали о стать, прежде, чмъ она вышла?
Глазовъ.— Ну, конечно, теперь все на меня должно обрушиться. (Входятъ Прощалинъ и Тенетовъ). Пожалуйста, ничего объ этомъ… (Прощалину). Что это у васъ, любезный другъ?
Прощалинъ.— Вотъ до чего доживаемъ, Николай Ивановичъ!… Извините, я попросилъ полицеймейстера въ зал подождать.
Глазовъ.— Пускай… Ну, разсказывайте.
Прощалинъ.— Убить меня хотлъ!… За что? Сами разсудите… Вы видли, передъ вами у меня руку цловалъ, благодарилъ, клялся меня слушать — и вотъ… Вчера вечеромъ, еще его дома не было, получилъ я отъ Аргунина записку… пишетъ, что видлъ Семена, что онъ противъ меня возбужденъ… я врить не хотлъ…
Тенетовъ.— А, все-таки, дворника да лакея въ сосднюю комнату посадили.
Глазовъ.— Не мшайте разсказывать.
Прощалинъ.— Семенъ вернулся въ восемь часовъ и прошелъ прямо въ свою комнату… къ чаю не явился… наконецъ, посл одиннадцати… Вы знаете, жена съ дтьми въ Крыму, я одинъ въ дом… сижу въ кабинет… вдругъ онъ врывается разстроенный, голосъ дрожитъ…
Утроцкій.— Подвыпилъ.
Прощалинъ.— Нтъ, совершенно трезвый, онъ зналъ, что длалъ… требуетъ денегъ, споритъ… выхватываетъ косарь… сломалъ ящикъ у стола… Я его хотлъ остановить, но онъ съ косаремъ бросился на меня… кричитъ: убью, убью!… ударилъ по рук… Къ счастью, прибжали люди…
Тенетовъ.— Скрутили молодца и въ безчувственномъ состояніи наперли въ темненькую.
Прощалинъ.— Николай Ивановичъ, я долженъ вамъ заявить, хоть это и неоффиціально… вотъ-вотъ въ своемъ кругу… я долженъ заявить, что это цлый заговоръ противъ меня. Откуда могли знать, что я взялъ цнныя бумаги домой изъ банка? Значитъ, слдили за мной… Тутъ цлая шайка… я долженъ опасаться ходить по улиц, моя жизнь не гарантирована.
Глазовъ.— Вы преувеличиваете, этотъ случай васъ напугалъ.
Прощалинъ.— Николай Ивановичъ, его любезная дама, Жигулева, она ни передъ какимъ преступленіемъ не остановится… и у нея на это есть и еще подручные, кром моего племянника… какая-то тамъ темная личность, подъ именемъ брата…
Тенетовъ.— Что вы ихъ такъ не взлюбили? Прежде, кажется, вы ихъ близкими людьми считали.
Прощалинъ.— Не близкими, а принужденъ былъ себя вести ласково изъ-за племянника, чтобъ Жигулева его въ конецъ не уходила. Я ей пять тысячъ далъ, чтобъ она только ухала отсюда.
Глазовъ.— Я уже распорядился, чтобъ ее сюда призвали. Павелъ Кондратьичъ, можетъ быть, ужь она тутъ, въ пріемной,— приведите-ка ее сюда.

(Зуринъ уходить).

Прощалинъ.— Николай Ивановичъ, поступайте, какъ вамъ будетъ угодно,— я свою судьбу вручаю вамъ. Мн будетъ чрезвычайно тягостно видть племянника на скамь подсудимыхъ, но если нужно переловить шайку разбойниковъ, и вы, по долгу службы потребуете, я покорюсь: начинайте уголовное дло.
Тенетовъ.— Что вы — ‘покорюсь, покорюсь!’ — вы ужь просите прямо… какъ будто не видно, что вамъ этого хочется…
Прощалинъ.— Почемъ же видно?
Тенетовъ.— Вдь, Аргунинъ предупредилъ васъ, вы могли Семена и не допустить до покушенія, а вы ему еще засаду устроили.
Прощалинъ.— Такъ, по-вашему, я же и вызвалъ племянника на убійство, чтобъ отъ него избавиться, сплавить куда-нибудь?
Тенетовъ.— Какъ по моему-то — вамъ все равно, а вотъ какъ судъ на это посмотритъ…
Глазовъ.— Это зависитъ отъ слдователя и прокурора.
Тенетовъ.— И отъ адвоката. Взять бы Аргунину защиту, вамъ бы не поздоровилось…
Прощалинъ.— Въ такомъ случа, и я могу подозрвать, что Аргунинъ-то и направилъ Семена, что опять хочетъ имъ пользоваться противъ меня… Аргунина можно и отвести по соприкосновенности…
Утроцкій.— Фу! какая путаница!…

(Входятъ Зуринъ и Жегулева).

4.

Т же и Жигулева.

Жигулева.— Присылать за мной изволили, ваше превосходительство?
Глазовъ.— Вы Жигулева?
Жигулева.— Такъ точно-съ.
Глазовъ.— Московская мщанка?… Давно вы здсь въ город?
Жигулева.— Да почитай скоро два мсяца будетъ.
Глазовъ.— Что же вы тутъ длаете?
Жигулева.— Съ братцемъ я, по хозяйству у него… Братецъ пріхалъ хлбъ покупать по окрестности, такъ я при емъ…
Прощалинъ.— Николай Ивановичъ, извините, съ ней этотъ разговоръ ни къ чему, она шесть часовъ къ ряду будетъ лисьимъ хвостомъ слдъ заметать… Какой тамъ хлбъ? Совсмъ не для этого ты пріхала.
Жигулева.— Ну, коли вы, баринъ, лучше знаете, вы за меня и говорите… можетъ, вы еще сами меня изъ Москвы-то выписали на какое-нибудь каторжное дло…
Зуринъ.— Давно бы тебя надо спровадить, чтобъ ты тутъ и’ мутила…
Жигулева.— Такъ что-жь не спровадили?… Начальство должно себя соблюдать. Коли отъ меня зло идетъ, что-жь меня не ограничили?
Зуринъ.— Начальству нечего указывать, что ему длать, ты еще отъ острога не ушла.
Жигулева.— И въ острог тоже надо кому-нибудь сидть, на то острогъ.
Глазовъ.— Перестаньте, Павелъ Кондратьичъ! (Жегулевой). Я васъ призвалъ не для споровъ, я бы хотлъ только, чтобъ вы объяснились, прежде чмъ я сдлаю какое-нибудь распоряженіе… Вы слышали, что вашъ возлюбленный, Савицкій, чуть-чуть не зарзалъ своего дядю?
Жигулева.— Ахъ, онъ безпутный!
Глазовъ.— Прошу васъ лучше быть откровенной… тутъ всмъ извстно, что вы надъ Савицкимъ имете большую власть, и, какъ вы тамъ ни отговаривайтесь, если судъ будетъ разбирать это дло, вы въ сторон не останетесь.
Жигулева.— Чего же лучше, коли судомъ? На суд-то все всплыветъ… по крайности, вс чисты будемъ.
Прощалинъ.— Ты не надйся вывернуться!
Жигулева.— Такъ, вдь, коли виновата въ чемъ, за то и страдай… Меня легко судить, за мной, можетъ, много всякаго воровства найдется. Я баба темная, да нищая: нищему-то какъ же и жить, коли не злодйствомъ?… Силкомъ кусокъ не вырвешь у людей, такъ съ голоду помрешь при дорог… Вы обо мн не печальтесь,— я все равно пропащая,— вы объ себ думайте.
Прощалинъ.— Слышите, Николай Ивановичъ, какъ она поговариваетъ?
Жигулева.— По душ говорю, какъ же лучше-то?… Его превосходительство добры ко мн, откровенности требуютъ. Коли я на суд-то поразскажу, какъ мы съ вами, баринъ, вдвоемъ дурака Савицкаго оплетали любовью да пьянствомъ, такъ, вдь, не больно-то вамъ много чести будетъ… Ну, пускай я лгунья, скажете — вру все… все-жь таки спросятъ: отчего-жь Семенъ въ вашу пользу это всего отказался, когда Аргунинъ ему процессъ выигралъ? Стало все по нашему же наущенію. Такъ ужь какъ отъ меня ни отпихавайтесь, а судъ усмотритъ, что вы съ воровкой, съ душегубкой беззащитнаго то обчистили.
Тенетовъ.— Молодецъ баба!… вотъ молодецъ! (Движеніе Глазова). Виноватъ, виноватъ.
Жигулева.— Судъ это вызнаетъ: какъ Семена кругомъ уговаривали, да умасливали, отъ какого райскаго житья онъ за ножъ взялся… можетъ, тутъ не мало народу будетъ замшано — и простыхъ, и знатныхъ, которые вамъ въ руку тянули. Затвайте судъ, я рада, меня въ яму столкнутъ, такъ я за собой и другихъ прочихъ поволоку,— я цпкая.
Глазовъ.— Ступайте… довольно…
Прощалинъ (бшенно подойдя къ ней).— Ты чего-жъ еще хочешь отъ меня?
Жигулева (усмхаясь).— Торговаться угодно? Извольте… Вы намъ съ Семеномъ сто тысячъ общали…
Прощалинъ.— Слышите? Сто тысячъ!…
Утроцкій.— Неужели правда?
Жигулева:— Ну, моя вина, прозвала я свой случай… Все-жь таки, коли угодно вамъ все это кончить мирно, честно, благородно… пожалуйте мн двадцать тысячъ, а съ Семеномъ потомъ длайте, что хотите, хоть послднюю рубаху съ него сымите. Я согласна ухать съ братцемъ навсегда… и Семену на прощанье скажу еще разъ, чтобъ васъ уважалъ. Кажись, ужь очень вамъ выгодно придется, дешевле не купите.
Глазовъ.— Ступайте…
Жигулева.— Въ острогъ, ваше превосходительство?
Глазовъ.— Ждите въ пріемной.
Жигулева.— Благодарю покорно.

(Уходитъ).

5.

Т же безъ Жигулевой.

Глазовъ (Прощалину).— Въ самомъ дл все это выходитъ какъ-то очень некрасиво не только для васъ, но и для насъ всхъ. Выставляли вы эту бабу, какъ какую-то угнетенную невинность…
Прощалинъ.— Я самъ былъ обманутъ.
Глазовъ.— Если бы я зналъ, что вы съ ней за одно дйствуете…
Прощалинъ.— Да что вы ей врите, Николай Ивановичъ? Она ничего не докажетъ, у ней ни одного документа отъ меня нтъ, ни малйшаго письмеца, ни свидтелей…
Тенетовъ.— Предусмотрительно.
Утроцкій.— Все-таки, замните лучше… замните дло, не подымайте его. Вдь, въ сущности, какое это покушеніе?— никакого покушенія не было,— драка простая.
Глазовъ.— Хорошо бы это устроить какъ-нибудь миролюбиво.
Прощалинъ.— Мн ваше желаніе свято, Николай Ивановичъ, считаете вы возможнымъ все превратить — я спорить не буду… и, воли нужно, уплачу этой женщин, только бы она насъ оставила въ поко…
Утроцкій.— Умно сдлаете.

(Входитъ Аргунинъ).

6.

Т же и Аргунинъ.

Глазовъ.— Ахъ, Артамонъ Сергичъ, вотъ желанный гость?
Аргунинъ.— Я пришелъ сдать вашей супруг секретарскія бумаги по благотворительному обществу.
Глазовъ.— Что вы, что вы? зачмъ? Мы васъ ни за что не отпустимъ, ни за что!
Утроцкій (тихо Аргунину).— Ну, батюшка, какъ вашъ врагъ оскандалился, за него стыдно!
Прощалинъ.— Позвольте благодарить васъ, Артамонъ Сергичъ… Вы почти спасли мн жизнь… безъ вашей записки я бы не остерегся и…
Аргунинъ (слегка поклонясь ему, говоритъ Глазову).— Можно къ вашей супруг, Николай Ивановичъ?
Глазовъ.— Пожалуйста… и Софи ваша тамъ.
Прощалинъ.— Артамонъ Сергичъ, я вижу, вы на меня дуетесь,— мн это очень прискорбно. Мы съ вами должны стоять на уровн уваженія другъ къ другу. Коли я не хвалилъ васъ за процессъ Савицкаго, потому что у моей жены были самыя прекрасныя цли, такъ что-жь такое?… Несмотря на весь этотъ споръ нашъ, я всегда былъ къ вамъ искренно расположенъ.
Утроцкій.— Я засвидтельствую.
Прощалинъ.— Теперь, вроятно, и вы убдились, что это за человкъ — Савицкій: за вс наши заботы о немъ на васъ онъ поднялъ бурю сплетенъ, на меня — ножъ.
Аргунинъ.— Антонъ Саввичъ, избавьте меня отъ разговора объ…
Прощалинъ.— Я, вдь, не говорю, чтобъ у него были какія-нибудь зврскія, злыя наклонности, но Савицкій больной человкъ, у него больной мозгъ, онъ самъ не знаетъ, что длаетъ… Онъ гораздо больше больной, чмъ былъ его отецъ…
Аргунинъ.— До свиданія!

(Идетъ).

Утроцкій.— Артамонъ Сергичъ! къ вамъ длаютъ шагъ на примиреніе… пора покончить вс эти дрязги…
Аргунинъ.— Какое примиреніе? къ чему все это? Зачмъ мн притворяться, что я думаю не то, что думаю, и не знаю того, что знаю?… Никто этому не повритъ, ни даже вы сами… Неужели же непремнно нужно лгать, и лгать завдомо для всхъ, чтобъ заслужить всеобщее уваженіе и избжать злословія?… Да Богъ съ нимъ, съ такимъ уваженіемъ!
Зуринъ.— Тутъ, Артамонъ Сергичъ, еще тоже касательно этого… послдній поступокъ Савицкаго такой запутанный и непріятный для всхъ… вотъ и Николаю Ивановичу тоже…
Аргунинъ.— И о Савицкомъ что я думаю, знаютъ вс… Савицкій прожилъ подл меня три мсяца и велъ себя разумно, скромно, даже трудолюбиво. Что съ нимъ сталось, когда онъ опять попалъ въ руки Жигалевой, и она его живьемъ передала Антону Саввичу, это ихъ дло… и на этотъ счетъ я моего мннія не мняю. Я слышалъ о происшествіи сегодняшней ночи… Теперь, кажется, хотятъ ославить Савицкаго сумасшедшимъ… можетъ быть, и доведутъ до сумасшествія, засадятъ въ сумасшедшій домъ… это приличне, чмъ засадить въ тюрьму, а результатъ тотъ же… Извините, я не могу объ этомъ говорить спокойно, я начинаю горячиться, а я этого не хочу.

(Уходитъ).

Прощалинъ (тихо Утроцкому).— Никогда мира между нами не будетъ.
Глазовъ.— Устройте, Антонъ Саввичъ, какъ-нибудь это дло. (Уходитъ).

7.

Тенетовъ, Утроцкій, Зуринъ и Прощалинъ.

Тенетовъ.— Нтъ, что угодно, а Жигулева геніальная женщина!… Она видитъ все человчество насквозь, какъ древняя сибилла или современный спиритъ… Вдь, дйствительно, Антонъ Саввичъ, если вы вашего дурака въ сумасшедшій домъ посадите,— на казенное иждивеніе,— вы съ него послднюю рубашку сымите, какъ она пророчила… Геніальная женщина!… Я женюсь на ней, я ей сейчасъ сдлаю предложеніе…
Зуринъ.— Не кстати шутки…
Прощалинъ (въ дверяхъ).— Попросите сюда госпожу Жигулеву! (Тенетову) Вы, милостивый государь, шутите съ кмъ другимъ…
Тенетовъ.— Охъ, охъ, разгнвался… не хорошо, не хорошо, печень заболитъ… ко мн же лечиться придете…

(Входитъ Жигулева. Утроцкій отводить Тенетова).

8.

Т же и Жигулева.

Прощалинъ.— Ступай домой… собери твои вещи и чтобъ съ сегодняшнимъ поздомъ въ двнацать часовъ ты ухала отсюда… Будь на станціи за полчаса до отъзда, тамъ получишь деньги.
Жигулева.— Сколько?
Прощалинъ.— А, чортъ!… еще спрашиваетъ!— сколько сказала.
Жигулева.— Для врности… двадцать тысячъ?…
Прощалинъ.— Ну!
Жигулева.— Надумались…
Прощалинъ.— Да чтобъ никогда… понимаешь?… никогда больше ты не встрчалась съ Семеномъ… Я теб на этотъ разъ уступаю, но коли ты своего слова не сдержишь, это теб такъ не обойдется… я все на ноги подыму, но ужь сживу тебя со свту.
Жигулева.— Дай вамъ Богъ успха да радости.
Прощалинъ.— Сейчасъ простись съ Семеномъ и сама ему объ этомъ скажи.
Жигулева.— Кабы вотъ господинъ Аргунинъ,— я видла прошелъ,— кабы онъ за васъ поручился, что деньги принесете…
Тенетовъ.— Аргунинъ? Ему же и ихъ мирить приходится! Чудесно!…
Прощалинъ.— Что-жь, я тебя обману, что ли? Я говорю при свидтеляхъ.
Жигулева.— Кто васъ знаетъ, можетъ, у васъ тутъ со свидтелями заодно слажено противъ злодйки… вдь, злодйку обмануть и Богъ веллъ… а я баба сговорчивая, вонъ ужь со ста тысячъ на двадцать съхала.
Тенетовъ.— И мн не повришь?
Жигулева.— Тебя-то и самого оплести пустяковъ стоитъ. Ну, да ужь тамъ на станціи увидимъ, какъ что… не рады будете, коли обманете… (Въ дверь). Семенъ едорычъ… Семенъ едорычъ, слыште… пожалуйте сюда…

(Входитъ Савицкій).

9.

Т же и Савицкій.

Жигулева.— Ну, голубчикъ вы мой, все, слава Богу, устроилось тихо, благородно. Дяденька васъ прощаютъ, опять къ себ готовы взять… и на харчи, и на одежу, и на все… Только одна намъ съ вами печаль, что разлучаютъ насъ… не хочетъ вашъ дяденька нашей любви.

(Цлуетъ его).

Савицкій.— Постой, постой… Да что ты, обезумла или подкупили тебя?
Жигулева.— Да, вдь, что-жь?— и плачешь, а коли не суждено. Жить надо и теб, и мн. Твой дяденька насъ обезпечиваетъ, надо его слушаться.
Зуринъ.— Вамъ добра желаютъ.
Жигулева.— И мой теб завтъ… ласковый, любовный… благодари ты дяденьку, что онъ твое зло забылъ, слушайся его, почитай. Онъ мн клятвенно общалъ, что тебя безъ призору не оставитъ.
Савицкій.— Почемъ ты мою кровь продала, сатана? Говори, почемъ?… Вчера, вдь, поршили, что ужь теперь навки… ласкала, обнимала меня… все чтобы вмст, коли ужь на преступное дло шли,— грабить вмст и длить вмст: деньги — такъ деньги, тюрьму — такъ тюрьму, хоть бы каторгу.
Жигулева.— Оборотъ такой вышелъ, что и въ Москв жить можно.
Савицкій.— Тебя бы ножемъ-то вчера хватить бы по горлу.
Жигулева.— Что-жь не попробовалъ?
Савицкій.— Да неужто вы ее такъ отпустите?… Она со мной сговаривалась, мы вмст дядю убить ршили… вотъ вамъ, сознаюсь во всемъ!… Виновенъ!… Арестовывайте меня, да и ее тоже.
Зуринъ.— Полноте, этимъ вы хуже себ сдлаете.
Жигулева.— Ишь разгорлся!… Кому ты нуженъ?… Иди на вс на четыре стороны.— Никому ты не страшенъ, только народъ насмшишь.
Савицкій.— Дуня, Дуня… да ежели…
Жигулева.— Прощай. Довольно съ тобой попуталась… ты ужь вонъ на что пошелъ, на доносы… и то чуть съ тобой въ острогъ не угодила… Прощай… (Прощалину). Буду ждать, баринъ.

(Уходитъ).

Прощалинъ.— Семенъ… я готовъ простить л’еб твой…
Савицкій.— Не подходите…
Зуринъ (тихо Утроцкому).— Попросите сюда Николая Ивановича, пускай онъ уладитъ… Посмотрите, малый совсмъ ошаллъ.
Утроцкій.— Сейчасъ.

(Уходите).

10.

Тенетовъ, Зуринъ, Прощалинъ, Савицкій.

Зуринъ.— Любезнйшій Семенъ едорычъ…
Савицкій.— Не уговаривайте меня! Я вижу, вы хотите меня уговаривать… Что же такое, что такое?… Дядя все у меня отнимаетъ… Отъ порядочнаго человка, отъ Аргунина, вырвалъ меня, состоянье отца обобралъ… любимую женщину, и ту отогналъ навки… а я съ нимъ живи? отъ него милости принимай?… Да я опять съ ножомъ на него пойду, лучше прямо сейчасъ въ тюрьму меня ведите.
Прощалинъ.— Что вы тутъ прикажете длать?
Тенетовъ.— Обезпечьте его.
Прощалинъ.— Я не отказывался отъ этого никогда… Но, вдь, въ руки ему деньги дать, такъ онъ опять побжитъ за Жигулевой и вернется нищимъ опять ко мн же.
Зуринъ.— Опеку назначить.

(Входятъ Глазовъ, Аргунинъ и Утроцкій).

11.

Т же, Глазовъ, Аргунинъ, Утроцкій, потомъ Глазова, Софья и Сысоева.

Савицкій (увидя Аргунина).— А! Артамонъ Сергичъ… Вотъ… если кто можетъ еще на путь меня направить, такъ онъ одинъ… въ лакеи пойду къ вамъ, въ чернорабочіе, только избавьте меня отъ этихъ людей, отъ ихъ участья…
Аргунинъ (строго).— Перестаньте… возьмите себя въ руки, наконецъ, это и вредно, и глупо.

(Входятъ Глазова, Софья и Сысоева).

Прощалинъ.— Николай Ивановичъ… и вы Александръ Алексйчъ, какъ нашъ предводитель, я заявляю вамъ оффиціально, что, въ виду невозможности примирить съ собою племянника, я готовъ выплатить ему капиталъ… по общему нашему соглашенію съ вами, но съ условіемъ: я, по чувству родства, не хочу, чтобъ деньги его еще больше сгубили, и потому требую надъ нимъ опеки.
Утроцкій.— Это благородно!… вполн благородно! (Тенетову). А, все-таки, каналья, всего наслдства отъ отца отдать не хочетъ.
Сысоевъ.— И опекуномъ будетъ Артамонъ Сергичъ.
Софья (быстро).— Нтъ!
Утроцкій.— Прекрасная мысль!… Именно, именно… вы насъ всхъ выручите изъ этой глупой исторіи.
Глазовъ.— И это будетъ очень великодушно, Артамонъ Сергичъ.
Глазова.— Однимъ добрымъ дломъ больше…
Аргунинъ.— Нтъ, господа, ради Бога, оставьте меня…
Утроцкій.— Артамонъ Сергичъ, мы ваши труды раздлимъ… мы еще двухъ опекуновъ назначимъ… хотите я однимъ изъ нихъ буду?… Но, вдь, никто, какъ вы, съ нимъ не справится… да и самъ онъ только васъ будетъ слушать… вы возвратите гражданина отечеству… (Прощалину). Не правда ли?
Прощалинъ.— Я готовъ присоединиться къ общей просьб…
Сысоева.— Посмотрите, какъ Савицкій ждетъ вашего слова.
Тенетовъ (раздраженно).— Онъ согласится… онъ наврное согласится… Господи, что ты за мякина!— простите за выраженіе,— меня слишкомъ злитъ его слабодушіе.. Изъ-за этого процесса наглотался человкъ оскорбленій, униженій, хворалъ, томился… да не единъ — дочь въ слезахъ безсонныя ночи проводила…
Софья.— Что вы?!
Тенетовъ.— Меня тоже прорвало! Нечего ужь хорониться. Истерзали его, а теперь стоило поманить, но имя добраго сердца, и юнъ колеблется… онъ готовъ, чтобъ про него еще сказали, что юнъ и опекой аферу сдлалъ… (Аргунину). Ты согласишься, но ужь тогда я окончательно отъ тебя отступлюсь.
Глазовъ.— Охъ, этотъ докторъ!
Глазова.— Enfant terrible!
Аргунинъ.— Уймись ты, злой добрякъ… Не возьму я, Александръ Алексйчъ, опеки, и безъ меня найдете хорошихъ людей, и лучше меня поведутъ они дла Семена едорыча,— я во многомъ сталъ бы спорить… Но если Семенъ едорычъ придетъ самъ ко мн за совтомъ, за добрымъ участіемъ, все, что могу Я сдлать на его пользу, я сдлаю… (Весело Тенетову). И ты за это отъ меня не отступишься.

(Савицкій бросается къ нему благодарить).

Сысоева.— Браво! По-моему вышло: вс опять будутъ за васъ… Правда всегда торжествуетъ.
Аргунинъ.— Далеко не всегда, а, главное, не надолго… только, все-таки, этого бояться не надо.

В. Крыловъ.

Русская Мысль’, кн.IX, 1891

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека