Отпавшіе отъ православія въ язычество и магометанство.
Отпавшіе отъ православія въ язычество и магометанство.
——
А. Барановъ.
‘Русское Богатство’, No 9, 1902
Отпавшие от православия в язычество и магометанство, Баранов Александр Николаевич, Год: 1902
Время на прочтение: 25 минут(ы)
Для тхъ, кто не живалъ въ восточныхъ окраинахъ Европейской Россіи, со словами, приведенными въ заголовк нашей статьи, едва ли соединяется какое-нибудь опредленное, конкретное представленіе: религіозная жизнь нехристіанскихъ племенъ нашего отечества вообще очень мало у насъ извстна. А между тмъ, здсь, на инородческомъ восток, вопросъ объ ‘отпавшихъ’ очень большой и больной вопросъ, затрогивающій интересы широкихъ слоевъ инородческаго населенія. ‘Отпавшіе’ — одна изъ самыхъ несчастныхъ группъ этого населенія, расплачивающаяся за грхи и ошибки — не свои, а предыдущихъ поколній. Въ сущности, названіе ‘отпавшихъ’ совершенно неправильно присвоивается этой групп. Въ громадномъ большинств случаевъ ‘отпавшіе’ въ дйствительности никогда и не были христіанами, а только назывались ими, такъ что и ‘отпадать’ имъ было не отъ чего.
Какъ извстно, въ сравнительно недалекомъ еще прошломъ обращеніе инородцевъ, магометанъ и язычниковъ, въ христіанство совершалось очень легко и быстро, цлыми массами, но дйствительность далеко не соотвтствовала при этомъ видимости. ‘Обращенные’ инородцы и посл того, какъ они зачислены были въ ряды православныхъ,— оставались на самомъ дл такими же язычниками и магометанами, какими были ране. Такъ выросли цлыя поколнія, мирно пребывавшія въ своемъ ‘двоевріи’. Но порой это противорчіе между легальною видимостью и дйствительностью рзко вскрывается,— иногда благодаря какимъ-нибудь случайностямъ, чаще — въ моменты оживленія и подъема религіознаго настроенія этихъ номинальныхъ христіанъ, ведущаго за собою явныя ‘оказательства’ ихъ непринадлежности къ тому, исповданію, въ которомъ они законно ‘числятся’. Они переходятъ тогда въ разрядъ ‘отпавшихъ’ и несутъ на себ вс легальныя послдствія ‘отпаденія’. И чмъ искренне и глубже было то религіозное возбужденіе, которое заставило ихъ разорвать съ номинальнымъ своимъ исповданіемъ тмъ тяжеле оказывается создающееся для нихъ вслдствіе этого ‘отпаденія’ положеніе — положеніе людей, не приставшихъ ни къ тому, ни къ другому берегу и не имющихъ возможности выполнять открыто обряды ни той, ни другой религіи.
Краснорчивую иллюстрацію къ исторіи отпаденій составляютъ судьбы секты ‘кугу-сортинцевъ’, возникшей среди инородческаго населенія Вятской губерніи въ послдней четверти прошлаго вка.
Въ послднія десятилтія въ сред инородцевъ восточной окраины вообще замчается какое-то особенное движеніе, свидтельствующее объ ихъ духовномъ рост и о новыхъ, назрвшихъ въ ихъ ндрахъ, духовныхъ запросахъ. Неудовлетворяясь своими старыми языческими врованіями и въ то же время не вдая истинной христіанской религіи, инородцы въ своемъ стремленіи удовлетворить этимъ запросамъ создаютъ новыя вроученія, вкладывая въ нихъ свое новое міросозерцаніе.
Такое вроученіе и появилось лтъ 20—25 въ Яранскомъ узд, Вятской губерніи, въ сред крещеныхъ черемисъ, которые посл этого открыто отказались отъ православія. Вроученіе это извстно подъ именемъ ‘Кугу-сорта‘,— отъ названія большой свчи, которая зажигается при моленіи.
Къ сожалнію, ‘вроученіе ‘Кугу-сорта‘ литератур нашей неизвстно’,— говоритъ авторъ посвященной ему статьи: ‘Черемисское вроученіе’, въ ‘Истор. Вст.,’ 1895 г., сентябрь. Это врно почти буквально, ибо это ученіе послужило предметомъ содержанія только двухъ брошюръ, напечатанныхъ въ Вятк, въ 1893 году. Одна изъ нихъ называется: ‘Извлеченіе изъ дневника епархіальнаго миссіонера’ — протоіерея о. Василія Мышкина, а другая носитъ названіе: ‘Секта ‘Кугу-сорта‘ среди черемисъ Яранскаго узда’, издана безъ означенія имени автора. Сверхъ того, въ No 208 и No 209 ‘Прав. Встника’ за 1890 годъ, въ фельетонахъ, посвященныхъ особенностямъ быта инородцевъ волжско-камскаго края, по поводу казанской промышленной выставки 1890 г., есть нсколько интересныхъ строкъ, касающихся ученія ‘кугу-сорта‘. Кром того, можно еще указать на ‘Петерб. Вдомости’ (No 167, отъ 21 іюня 1898 г.), въ которыхъ помщена довольно большая статья о кугу-сортинцахъ, и на замтку г. Грумова въ ‘Красноярскихъ Губ. Вдомостяхъ’.
А между тмъ, это вроученіе заслуживаетъ самого глубокаго вниманія, свидтельствуя о чрезвычайно важномъ духовномъ кризис, который теперь переживается нашими инородцами. Позволяемъ себ, поэтому, нсколько остановить на немъ вниманіе читателей. Въ дальнйшемъ изложеніи мы воспользуемся извлеченіями изъ упомянутыхъ двухъ брошюръ, приводимыми въ стать ‘Истор. Встника’, опуская лишь все описаніе обрядовой стороны новаго черемисскаго вроученія.
Послдователи вроученія ‘кугу-сорта’ утверждаютъ, что Богомъ создано и старой библіей установлено 77 връ, по особой вр для каждаго человческаго племени, и этимъ столько же разъединились народы, какъ разъединены Богомъ различныя древесныя породы: ель, липа, осина, береза и проч. Нкоторые черемисы говорятъ, что старою библіей установлено шесть връ книжныхъ и одна не книжная, а языческая,— язычная… Признавая лишь устныя преданія, черемисы считаютъ, что существующая библія выдумана попами для обрусенія черемисъ, а старая, настоящая библія, по одному мннію, скрыта попами, по другому — взята на небо, а по третьему — хранится за морями… Но, отрицая существующую библію, Кугу-сортинцы почитаютъ ветхозавтныхъ праведниковъ, особенно Авраама, и даже называютъ свою вру авраамовскою. ‘Для смягченія сердецъ’, кугу-сортинцы, по примру царя Давида, играютъ при моленіяхъ на гусляхъ…
Въ начал возникновенія этого вроученія мстное духовенство, стоящее въ сторон отъ инородцевъ, не обращало на него большого вниманія. И только тогда, когда послдователи ‘Кугу-сорта‘, 27-го декабря 1887 г., подали прошеніе государю о дозволеніи имъ безпрепятственно исповдывать новую вру, а затмъ стали открыто заявлять о своемъ отпаденіи, тогда начались дознанія и разслдованія.
На вопросъ о томъ, какой они вры, ‘отпавшіе’ называли себя ‘изустно язычествующими блыми черемисами’, а ученіе свое — ‘врованіемъ древне-бло-черемисской, потомственно-обычной вры и обряда кугу-сорта’, они объясняли, что царь не запрещаетъ языческой вры, что Богъ далъ шесть връ книжныхъ и одну язычную, которую они и признаютъ, что эта вра передается словами, изустно, отъ предковъ къ потомкамъ и для нихъ нтъ письменнаго божественнаго закона, нтъ таинствъ, и они знаютъ только одного Бога, сотворившаго міръ, которому и молятся, каждый про себя. Эта ‘легкая’ вра, какъ они называютъ, дана имъ, по ихъ мннію, потому, что они, черемисы, люди неграмотные, обязанностей по этой вр они никакихъ не несутъ и повинностей за нее не платятъ, не даютъ ни на церкви, ни на духовенство. Они утверждали, что предки ихъ не были христіанами и приняли христіанскую вру не по своей охот и всегда оставались тайными язычниками, сами они также были записаны христіанами только для счета, {Значеніе этого ‘счета’ и его величины будетъ ясно, если мы приведемъ здсь ‘вопросъ и отвть’ изъ ‘Церковнаго Встн.’ за прошлый годъ, на которые указываютъ ‘С.-Пет. Вд.’ (No 40, 1902 г.). Вопросъ: ‘Который изъ двухъ священниковъ можетъ получить орденъ св. Анны II ст. по статуту — склонившій къ присоединенію къ православію боле 100 раскольниковъ или же только совершившій надъ ними обрядъ?’ Отвтъ: ‘Ни тотъ, ни другой, такъ какъ этотъ орденъ по статуту онаго дается лишь за обращеніе въ православную вру 100 язычниковъ’. Посл этого, конечно, понятно стремленіе каждаго миссіонера увеличить свой ‘счетъ’ елико возможно, заботясь лишь о количеств ‘обращенныхъ’…} а нын желаютъ слдовать примру предковъ. Какъ на причину отпаденія въ язычество, они указывали на денежную притязательность духовенства, особенно при внчаніяхъ и похоронахъ, и на тяжесть платежа руги, а затмъ также и на то, что они не могутъ быть хорошими христіанами уже по одному тому, что не понимаютъ церковно-славянскаго языка и обрядовъ православной церкви, а духовенство не знаетъ ихъ языка. Они убждены, что духовенство возбудило противъ нихъ преслдованіе изъ-за отказа ихъ платить ругу, ибо когда они раньше изъ робости исправно отдавали ругу и вносили платежи на церковь и содержаніе причтовъ, то духовенство, хорошо зная, что они язычники — молчало.
Царя язычники считаютъ земнымъ Богомъ, но признаютъ обязательными для себя лишь законы гражданскіе, не имющіе никакого отношенія къ вр. Отбывать воинскую повинность и общественныя службы по выборамъ они соглашаются, но только подъ условіемъ, если они не будутъ при этомъ принимать присягу.
‘Чистымъ и свтлымъ духомъ поклоняемся мы Высочайшему Единому Богу, Вседержителю Міра,— говорили черемисы на допросахъ.— Поклоняемся, безъ сотворенія кумира. А чернаго духа, кереметя, отвергаемъ!..’
Вмст съ тмъ, они не признаютъ и кровавыхъ жертвъ, которыя приносились ихъ предками.
‘Моленіе у насъ бываетъ такъ,— описывали черемисы въ своемъ прошеніи, поданномъ въ судъ,— вс стоимъ на ногахъ, не крестясь, одними поклонами вс до одного съ усердіемъ просимъ Высочайшаго Бога, чтобы онъ простилъ намъ грхи, далъ здоровья намъ и нашему скоту, урожай хлбовъ, сохранилъ бы отъ всхъ несчастныхъ бдствій, благодаримъ Высочайшаго Бога за все прежнее, приносимъ моленіе за Царя и за весь Его Царскій Домъ, за все воинство, начальство и добрыхъ людей, за всхъ умершихъ, которые уготовали бы Царство небесное. Моленіе совершаемъ въ домахъ и лсныхъ рощахъ древнихъ временъ по принятымъ нами обычаямъ, исполненіе церковныхъ правилъ не требуется, почему и не можемъ ихъ исполнять’.
Какъ видно изъ этого, ‘между кугу-сорта и прежними языческими преданіями черемисъ нтъ ничего общаго,— замчаетъ авторъ цитированной выше статьи г. С. М. С—овъ {‘Истор. Вст.’ сентябрь, 1895 г.}, и ученіе ‘кугу-сорта’ представляется совершенно новымъ явленіемъ въ духовной жизни черемисъ, не имющимъ еще прочно установившихся формъ, а находящимся въ період дальнйшаго развитія. Ясно, что въ духовномъ міросозерцаніи сектантовъ ‘кугу-сорта‘, въ сравненіи съ грубыми врованіями ихъ предковъ, видимъ крупный прогрессъ, направленный на реформированіе прежнихъ языческихъ врованій черемисскаго племени’. Г. С. М. С—овъ приводитъ при этомъ мнніе миссіонера г. Романова, изслдователя вроученія ‘кугу-сорта‘, находившаго, что религіозное движеніе, свидтельствуя о духовномъ прогресс черемисъ, въ то же время свидтельствуетъ о развитіи въ черемисахъ національнаго самосознанія и о желаніи сплотить черемисское племя путемъ крпкаго охраненія его языка, особенностей быта и главное — самостоятельной вры. Считая эту цль вполн естественной и законной, г. С. М. С—овъ задается въ то же время вопросомъ: можно ли назвать язычествомъ поклоненіе единому высочайшему Богу?.. Тмъ боле, что богомоленіе этихъ ‘отпавшихъ’ представляетъ, въ сущности, близкое подражаніе православному богослуженію, вплоть до таинства причащенія. Поэтому намъ кажется совершенно справедливымъ замчаніе автора статьи: ‘Язычество въ Вятской губ.’ {‘Жизнь’ 12, 1900 г.}, что секта ‘кугу-сорта’ является по существу христіанской, но только раціоналистическаго характера.
Убжденные, что царь не запрещаетъ имъ ‘врить по своему’, черемисы подавали, между прочимъ, такое прошеніе въ иранское уздное по крестьянскимъ дламъ присутствіе: ‘На церковно-приходскомъ сход села Краснорцкаго, Кадалинской волости,— объясняли они,— мы отказались отъ церковныхъ сборовъ и отъ работъ по случаю нашей древне-черемисской языческой вры. Не смотря на это, насъ наряжаютъ на таковыя, а потому покорнйше просимъ насъ отъ церковныхъ сборовъ и отъ работъ по случаю нашей вры освободить’.
Но еще замчательне то, что эти ‘отпавшіе’ экспонировали на казанской выставк въ 1890 году вс предметы, употребляемые ими при своихъ богослуженіяхъ (Казань, 1890 г., 107 стр. 1-го научнаго отдла каталога — отдлъ историко-этнографическій, объ этомъ имется также замтка въ брошюр И. Н. Смирнова ‘Этнографія на каванской научно-пром. выставк. Казань, 1890’). Всего было выставлено до 70 предметовъ. За это комитетъ выставки присудилъ медаль ‘за трудолюбіе’ Ивану Иванову, а обществу крестьянъ деревни Упши похвальный листъ. Послдователи ‘кугу-сорта’ истолковали эти награды въ томъ смысл, что начальство признало ихъ вру, за которую и дало имъ награду.
— Скажите-же пожалуйста, съ какою цлью вы представили на выставку принадлежности вашей вры?— спрашивалъ черемисъ г. Мошковъ (‘Городъ Царевококшайскъ’, Ежемсячныя приложенія къ ‘Нгів’, за 1901 г., 5).
— Мы хотли ознакомить съ ними русское общество, хотли показать, что въ нашей вр нтъ ничего вреднаго, позорнаго и запрещеннаго,— отвчали они.— Мы ничего и ни отъ кого не скрываемъ: приходи и спрашивай насъ о чемъ угодно, мы ничего не утаимъ, потому что въ нашей вр нтъ ничего тайнаго. У насъ даже нарочно все время оставался на выставк нашъ человкъ, который давалъ публик вс объясненія.
Вскор, однако, кугу-сортинцамъ пришлось горько разочароваться въ значеніи полученныхъ ими наградъ. Начальство привлекло ихъ къ суду по 185 стать ул. о наказаніяхъ, какъ отпавшихъ въ язычество. Всхъ длъ было разсмотрно въ теченіе трехъ лтъ, 1890—1892 г., 14. Изъ числа привлеченныхъ къ суду осуждено 23 лица, оправдано 1 лицо, во время слдствія и суда 1 лицо вновь присоединилось къ православію и 1 лицо присоединилось посл обвинительнаго приговора. Это, вроятно, сотскій Ружбляевъ, который въ виду взятія въ опеку его имущества и отдачи, по постановленію суда, въ распоряженіе опекуновъ, воскликнулъ: ‘У меня 15 тысячъ денегъ и я долженъ отдать опекуну распоряженіе ими? Ни за что’!…
Впрочемъ, приведемъ лучше простой и безыскуственный разсказъ самихъ кугу-сортинцевъ о ихъ печальной судьб, слышанный г. Мошковымъ въ г. Царевококшайск. ‘Мы родомъ не здшніе,— разсказывали они,— а изъ Яранскаго узда, изъ разныхъ волостей и изъ равныхъ деревень (Улши, Большого Ерша, Больше-Рудкинскаго и Яштурода). Хотя мы и числились православными, но въ сущности никогда ими не были. Мы православія даже и не знали, никто насъ ему никогда не училъ, такъ какіе же мы православные? Наша языческая вра существовала издревле у нашихъ ддовъ и отцовъ. Но они скрывали ее изъ страха передъ властями. Мы первые, которые открыто заявили свою вру. Начальство, свтское и духовное, уже давно знало, что мы не хотимъ быть православными, но не обращало на насъ вниманія. Тогда то мы и представили принадлежности нашего богослуженія на казанскую выставку. Такъ бы мы и жили спокойно до настоящаго времени, да на бду мы отказались платить духовенству ругу. Вотъ тогда то и начались наши бды. Начальство предложило деревенскому обществу дать приговоръ объ административной высылк насъ, какъ зачинщиковъ, въ Сибирь. Дло это сначала не удавалось, потому что нашу сторону принялъ земскій начальникъ, но, въ конц концовъ, насъ восьмерыхъ выслали въ Сибирь на поселеніе, половину въ Маріинскій уздъ Томской губерніи, а половину въ Ишимскій уздъ Тобольской губерніи. Это случилось въ 1893 году {Т. е. посл суда уже.}. Жилось намъ въ Сибири очень плохо… Въ 1897 году, по случаю коронаціи, вышелъ Манифестъ объ освобожденіи административныхъ ссыльныхъ. Мы, узнавши объ этомъ, подали прошеніе къ губернатору и получили билетъ на свободное возвращеніе обратно въ Россію, только безъ права жить въ нашемъ родномъ узд. Однако, мы, какъ только въхали въ Россію, такъ и отправились прежде всего домой, въ наши села, потому что намъ некуда было больше идти. Прожили мы тамъ два мсяца, а потомъ священники узнали о нашемъ пребываніи и донесли. Высидли мы четыре дня въ арестномъ дом за переходъ границы, а потомъ насъ по сельскому этапу препроводили сюда. Проживши здсь нкоторое время, мы попросились у исправника, чтобы онъ позволилъ намъ жить въ деревн Ошламчакша, Арвинской волости, здшняго Царевококшайскаго узда (всего верстахъ въ пяти отъ нашей родной деревни). Намъ разршили. Мы прожили тамъ мсяцъ или два, а потомъ насъ зовутъ въ волостное правленіе. Туда пріхалъ нашъ исправникъ и говоритъ намъ: ‘Ну, братцы, вамъ надо перехать опять въ Царевъ, потому что ваше духовенство не позволяетъ вамъ жить здсь’. Мы перехали сюда и уже больше отсюда не отлучались. Только одинъ изъ насъ нанялся было служить въ сел Кутьялахъ, Арвинской волости. Прожилъ онъ тамъ недли три, а потомъ разъ ночью прізжаетъ на мельницу урядникъ изъ Яранскаго узда, постучалъ къ нему, посмотрлъ на него и ухалъ. А потомъ оттуда написали къ нашему исправнику бумагу, человкъ нашъ вернулся сюда, и съ тхъ поръ мы здсь окончательно поселились. Такъ мы устроились и попривыкли здсь, люди здсь хорошіе, да бда только въ томъ, что мы и здсь-то еще не приписаны, а числимся все еще въ Сибири. Къ сельскому обществу намъ приписаться нельзя: надо землю свою имть, хотли было записаться мы въ городскіе мщане. Все сначала устроилось хорошо, и городской голова соглашался, и исправникъ, да узнало про это наше яранское духовенство, написало, кому слдуетъ, бумагу — и намъ отказали. Все бы ничего, здсь жить можно, да приходится каждый годъ выправлять паспорта изъ Сибири. Спасибо здшнему исправнику: хорошій онъ человкъ, дай ему Богъ здоровья, онъ все насъ жалетъ и самъ выписываетъ намъ каждый годъ паспорта,— а то чтобы мы безъ него подлали? Вотъ хотимъ теперь подавать прошеніе въ министерство, чтобы намъ дозволили гд нибудь здсь приписаться’…
Вс мста своего разсказа кугу-сортинцы подтверждали соотвтствующими бумагами, и вообще они бережно сохраняютъ не только всю переписку по поводу ихъ дла, но даже хранятъ вс вырзки изъ газетъ, заключающія замтки и статьи о нихъ и объ ихъ врованіи, при чемъ съ трогательной наивностью ссылаются въ своихъ прошеніяхъ на эти статьи, какъ на законы. ‘Лицъ, изъ-за которыхъ пришлось пострадать кугу-сортинцамъ, ни одинъ изъ нихъ ни разу не побранилъ,— говоритъ г. Мошковъ,— а о несчастіяхъ своихъ они разсказывали такъ, какъ будто виновниками ихъ были не люди, а какія то непреоборимыя силы природы, врод пожара, наводненія или землетрясенія. Ихъ религіозное движеніе имло отдаленное сходство съ нашимъ расколомъ, но только безъ его нетерпимости и ожесточенія. Что касается высокой нравственности царевококшайскихъ кугу-сортинцевъ, то оспаривать ее нтъ никакого основанія: ‘Kyry-сортинцы’ славятся своей необыкновенной честностью и чистотой нравовъ Нтъ, говорятъ, человка боле честнаго и добросовстнаго, въ качеств ли торговца, служащаго или работника, какъ кугу-сортинецъ. Если ему поручить какое-либо дло, то можно спать спокойно,— этотъ человкъ будетъ заботиться о немъ, какъ о своемъ собственномъ, и не утаитъ ни единаго гроша, хотя бы ему были доврены безконтрольно какія угодно суммы. Интересно, что такіе отзывы о кугу-сортинцахъ даютъ не только обыкновенные смертные, но даже служащіе въ полиціи, которые по самой своей профессіи несклонны бываютъ къ иллюзіямъ’.
Братья Якмановы и другіе ‘коноводы’ и ‘зачинщики’,— которымъ у насъ, по обыкновенію, приписали все зло и въ этомъ случа,— понесли кару, и оффиціально секта, считается уже не существующей, хотя внутренняя духовная эволюція, совершающаяся въ таинственныхъ ндрахъ инородческихъ народовъ, разумется, продолжается попрежнему. Карой и преслдованіемъ ‘зачинщиковъ’ нельзя было, конечно, уничтожить всхъ кугу-copтинцевъ, которыхъ собиралось до 300 человкъ на каждое моленіе {Что ‘отпавшіе’ попрежнему продолжаютъ существовать, видно хотябы изъ корреспонденціи ‘Нов. Вр.’ (10 февраля 1902 г. No 9317), гд сообщается, что некрещеными и крещеными черемисами Яранскаго и Уфимскаго уздовъ и нын совершаются грандіозныя моленія съ жертвоприношеніями, при чемъ послднія оправдываются черемисами примромъ Авраама и древностью авраамовой вры предъ христіанской. Въ названіи вры — авраамовой слышится явный отголосокъ ученія ‘кугу-сортницевъ’…}. Теперь они только затаили свои задушевныя стремленія и врованія внутри себя.
Въ Яранскомъ узд мн, къ сожалнію, не пришлось побывать, а потому не пришлось видть лично и ‘кугу-сортинцевъ’. Но за то мн случилось познакомиться въ Елабужскомъ узд съ ‘отпавшими отъ православія магометанами’.
Хотя встрча съ ними была непродолжительна,— во время моей землемрской работы, но такъ какъ эти ‘отпавшіе’ представляютъ одно изъ самыхъ печальныхъ явленій нашей жизни, которое къ тому же большинству читателей почти совсмъ не извстно, то я нахожу не безполезнымъ сообщить о томъ немногомъ, что мн удалось видть и узнать о нихъ. Быть можетъ, мои скудныя свднія объ ‘отпавшихъ’ обратятъ вниманіе общества на положеніе послднихъ, благодаря которому,
‘Отпавшіе’ являются лишенными всхъ правъ состоянія и какъ бы стоящими вн закона.
Къ этому я долженъ еще добавить, что я живу въ такомъ захолусть, гд нельзя достать даже и тхъ очень скудныхъ сообщеній, каковыя имются въ печати объ ‘отпавшихъ магометанахъ’, и мн по невол приходится ограничиться передачей только лично слышаннаго и видннаго.
Объ ‘отпавшихъ’ татарахъ я узналъ въ первый разъ, живя нсколько лтъ тому назадъ въ Казани, изъ судебнаго отчета, помщеннаго въ ‘Биржевыхъ Вдомостяхъ’. Въ этомъ отчет сообщалось о томъ, что въ одномъ изъ окружныхъ судовъ судилось нсколько человкъ уфимскихъ татаръ, которые никакъ не могли понять своей вины и того, за что ихъ судятъ.
— Вдь вы православные? Вы были крещены?— спрашивали ихъ.
— Засмъ кряшенъ? Мы не кряшенъ… Не православъ… Мы мухаметанъ…— горячо увряли они.
— Но вдь вотъ метрики. Тамъ вы записаны.
— Засмъ писаны?.. Мы не хотимъ писаны… Наша вра мухаметанской… Мы мусульманъ…
— Но вдь тебя вотъ зовутъ Николаемъ, а тебя Петромъ… Вы такъ и записаны.
— Нитъ, засмъ Пэтра? Засмъ Микола?.. Я Хабибулла, а туварища Тухватулла… Засмъ Пэтра!..
Помню, что, по словамъ отчета, все засданіе суда по этому длу прошло именно въ подобныхъ препирательствахъ, въ которыхъ ни судъ, ни подсудимые никакъ не могли разъяснить хорошенько, въ чемъ заключается ‘преступленіе’ обвиняемыхъ татаръ. Судъ старался подробне и обстоятельне разъяснить имъ, что они не магометане и не имютъ права такъ врить, а должны врить по православному, потому что еще ихъ отцы были крещены и записаны въ метрики… Если же они не перестанутъ исповдывать магометанство, то они совершатъ тяжкое преступленіе, за которое должны понести суровое наказаніе…
Обвиняемые-же твердили, что они все время были магометанами, всегда исповдывали эту религію и не могутъ врить иначе, а о православной вр не иметъ даже понятія и худого никому ничего не сдлали, почему ни какой вины за собой признать не могутъ.
— Вотъ вы служите среди татаръ,— обратился я вскор посл прочтенія этого отчета къ знакомому волостному писарю ‘изъ интеллигентныхъ’, г-ну П. Не можете-ли вы объяснить мн, что это такое за ‘отпавшіе отъ православія татары’? Давно ли началось ихъ отпаденіе? Какимъ образомъ? Подъ вліяніемъ какихъ причинъ? Каково ихъ настоящее положеніе?..
— Тяжелое ихъ положеніе,— отвтилъ мн г. П.,— очень тяжелое… Это какіе-то паріи и буквально лишенные всхъ правъ состоянія… Я хотлъ было какъ-то даже написать объ этомъ статейку, да, знаете-ли, все длишки разныя мшали, то да се… Такъ и не могъ собраться… А интересно! Давно бы пора обратить на нихъ вниманіе, между тмъ, до сихъ поръ ничего дльнаго о нихъ не встрчалось… Впрочемъ, можетъ быть, и было что, но только мн-то на глаза не попадалось…
— Исторія этихъ ‘отпавшихъ’ еще требуетъ изученія, требуетъ основательнаго обслдованія,— продолжалъ г. П.— Мн, по крайней мр, она неясна во многомъ… Служу я писаремъ, правда, еще недавно и достаточно вникнуть въ подробности не усплъ. Ну, да и трудненько что-нибудь разузнать: заговоришь, объ этомъ съ муллой или съ какимъ умнымъ татариномъ — онъ или притворится, что не понимаетъ, или разговоръ на что-нибудь другое переведетъ…
— Напуганы,— ну, и боятся…
— Какъ извстно, еще при покореніи татаръ ихъ крестили силой цлыми деревнями. Приводили ихъ силой же въ православную вру и потомъ, особенно въ разныя аракчеевскія времена… Крестить то ихъ крестили, но затмъ ихъ оставили на полный произволъ. И образъ жизни, и вс обычаи крещеныхъ татаръ оставались прежніе. Правда, ихъ гоняли силой въ церковь и заставляли изъ-подъ палки исполнять,— конечно, вншнимъ только образомъ,— нкоторые христіанскіе обряды. Но при этомъ никто не пытался даже научить новокрещенныхъ хотя бы русской грамот, сообщить хотя самыя краткія понятія о новой вр… Да и не кому было!.. Священники татарскаго языка не знали. Книгъ духовныхъ на татарскомъ язык не было. Богослуженіе совершалось на церковно-славянскомъ язык, который и русскому то простому человку непонятенъ. Что же могъ понять татаринъ, даже если бы и пожелалъ?.. Бдное и само, темное духовенство, занятое собираніемъ ‘руги’, вполн довольствовалось формальнымъ отношеніемъ къ религіи со стороны новыхъ христіанъ. Крещеные же татары, посщая для вида церковь, тмъ не мене всячески старались какъ-нибудь избжать исполненія христіанскихъ обрядовъ, особенно крещенія и брака.
Новокрещенцы не жалли денегъ, откупаясь отъ исполненія обрядовъ, и послдніе поэтому часто не совершались на самомъ дл, а лишь заносились въ книги.
Такъ дло шло все время. Кое-гд татары открыто переходили снова въ магометанство, но небольшими группами, большею частью отдльными семьями. Ихъ жестоко наказывали и ссылали, такъ что отъ нихъ не оставалось и слда.
Но, вотъ, лтъ тридцать тому назадъ (послднія метрическія записи изъ церквей нашей волости имются за 1866—1868 года и то уже мало) начались массовыя отпаденія татаръ отъ православія. Христіане-татары прямо заявляли духовенству и начальству, что они исповдывать христіанство боле не желаютъ, что они врили, врятъ и будутъ врить только такъ, какъ велитъ магометанство, ихъ ‘родная вра’.
Тогда ихъ стали приводить обратно въ православіе…
И теперь ‘отпавшіе’ боятся даже говорить о томъ времени, только вздыхаютъ, вспоминая о немъ… Посл экзекуцій, многихъ татаръ выслали въ Сибирь, но остальные продолжали ‘упорствовать’. Бились-бились съ ними — ничего не могли подлать! Такъ и оставили, наконецъ, ихъ на произволъ судьбы…
‘Отпавшіе’ вздохнули легче. Христіанство прошло для нихъ совершенно безслдно и отъ того времени осталось только празднованіе по привычк такихъ дней, какъ: Никола, Петровки, Михаиловъ день. Больше же отъ вкового исповданія христіанства не осталось ничего… Татарскія имена, прежде скрываемыя, теперь, съ отпаденіемъ отъ православія, открыто замнили оффиціальныя христіанскія, и вмсто Ивановъ, Никитъ, Николаевъ — вс стали Хайбуллами, Мендыбаями, а вмсто Акулинъ, Варваръ — Гайни Оямалами и Биби Сазидами… Но такъ какъ они въ метрическихъ книгахъ были записаны христіанскими именами, то эти имена за ‘отпавшими’ и сохранились въ волостныхъ правленіяхъ въ такъ называемыхъ ‘посемейныхъ спискахъ’. Такимъ образомъ, каждый ‘отпавшій’ сталъ имть по два имени: одно русское, а другое татарское.
Живутъ ‘отпавшіе’ обыкновенно отдльно отъ своихъ единоврцевъ-магометанъ, чаще составляя отдльныя слободы и улицы. Отъ некрещеныхъ магометанъ они встрчаютъ если и не ненависть, то самое меньшее — презрніе.
— Онъ кряшенъ… Онъ не настоящій мусульманъ…— говорятъ про ‘отпавшаго’ остальные татары.
Такъ какъ оффиціально они признаются христіанами, то имъ не позволяется имть ни муллъ, ни мечетей, въ церковь же къ священникамъ они не идутъ, конечно, сами. Поэтому у нихъ нтъ ни ‘законныхъ’ рожденій, ни ‘законныхъ’ браковъ. Смерть же признается лишь потому, что ‘на смерть законъ не писанъ’… Бываютъ, правда, такіе муллы, хотя и рдко, которые за мзду готовы иногда совершить тайкомъ какой-нибудь обрядъ, но при этомъ ‘дерутъ’, разумется, ужасно, и все равно обрядъ,— напр. брачный — не иметъ никакой законной силы…
Хотя закономъ 1878 года и заведены въ волостныхъ правленіяхъ метрическія книги для раскольниковъ и ‘отпавшихъ’, но въ этихъ книгахъ съ самаго начата ихъ существованія въ нашемъ правленіи нтъ ни одной записи. Не знаю, какъ въ другихъ мстахъ. Причина этого — незнаніе большинствомъ ‘отпавшихъ’ этого закона и недовріе ихъ ко всякаго рода распоряженіямъ, касающимся ихъ: очень ужъ памятно имъ то время, когда ихъ ‘приводили въ православіе’. Поэтому въ посемейные списки приходится записывать ‘новорожденныхъ’ уже 5—6 лтъ, со словъ сосдей, а въ военную службу брать по вншнему виду…
— Отчего же вы не записываетесь въ метрическую книгу?— спрашиваешь иногда.— Вдь это для вашей же пользы!..
— Крестили насъ,— наша же польза, калякали… Приводили опять въ православной вира — опять наша польза была… Все наша польза была, а намъ,— а-яй, бульно тяжела терпть была!.. Нить, на счетъ насъ, видно, законъ не настуящій, а пистрый… Какъ начальство хочитъ…
Судятся они между собой, по своему обычаю. Да трудно и разбирать ихъ имущественныя права, когда ‘отпавшіе’ стоятъ какъ бы вн закона, лишены правъ состоянія и когда ихъ существованіе лишь ‘терпится’…
Если вздумаетъ ‘отпавшій’ отдать своего сына въ какое-нибудь учебное заведеніе, то приходится брать паспортъ, въ которомъ значится, что мальчикъ ‘отпавшій отъ православія въ магометанство’. А съ такимъ видомъ ни въ какое учебное заведеніе не принимаютъ,— у насъ нсколько такихъ случаевъ было… Такимъ образомъ, для ‘отпавшаго’ наглухо закрыта дорога и къ образованію. Да и мало ли что терпятъ еще ‘отпавшіе’. Приходитъ, напр., ‘отпавшій’ съ такимъ паспортомъ наниматься на работу.
— А! Ни нада!— холодно отказываетъ ему единоврецъ, некрещеный татаринъ, возвращая ему паспортъ.— Ты кряшенъ… Ты Иванъ Игнатъ…
Идетъ ‘отпавшій’ къ русскому. Тотъ, видя этого ‘Ивана Игната’ въ ‘сяплашк’, говоритъ:
— Какой же ты, братецъ мой, Иванъ, коли ты въ сяплашк? Нтъ, ступай съ Богомъ! пожалуй, съ тобой и грха недолго нажить…
Въ нашей волости есть семь деревень, въ которыхъ вс или половина татаръ ‘отпавшіе’. Много ихъ и въ другихъ волостяхъ. Трудно сказать, сколько всего ихъ въ Казанской, Уфимской, Вятской и Оренбургской губерніяхъ… Насколько мн извстно, боле или мене точныхъ изслдованій въ этомъ отношеніи не предпринималось. Но во всякомъ случа наберется не мало тысячъ’…
Къ этому мы добавимъ отъ себя, что ‘отпаденія’ не прекращаются все время и до сихъ поръ, при чемъ ‘отпадаютъ’ отъ православія въ магометанство то цлыя деревни, то отдльныя семьи. Послдній отчетъ ‘Братства св. Гурія’ въ Казани, по словамъ корреспондента ‘Русск. Вдомостей’ (No 40, 9 февраля 1902 г.),— сообщаетъ, что ‘помимо такихъ отпаденій встрчаются случаи, когда и коренные русскіе отпадаютъ отъ православія. Особенно значительно число христіанъ, отпадающихъ въ магометанство’.
Такъ, священникъ Егоровъ доноситъ, что, осматривая въ прошломъ году порученныя его надзору школы и, объзжая съ этою цлью селенія, гд он находятся, онъ обнаружилъ такіе факты. Въ с. Большіе Савруши, окруженномъ со всхъ сторонъ мусульманскими деревнями, отпало отъ православія 12 крестьянскихъ семействъ, въ д. Яи или боле половины жителей ‘отпавшіе въ магометанство’. Въ с. Янсалахъ о. Егоровъ обнаружилъ до 80 домовъ, отпавшихъ въ магометанство крещеныхъ татаръ. Присутствіе ‘отпавшихъ’ въ магометанство онъ наблюдалъ и во многихъ другихъ селеніяхъ, гд имются школы братства, а крещеные татары с. Три Сосны еще въ 1869 году даже подавали на высочайшее имя прошепіе о перечисленіи ихъ въ магометанство. Не смотря на такую давность ‘отпаденія’ и упорство ‘отпавшихъ’, о. Егоровъ ‘велъ съ собравшимся крестьянами продолжительную бесду о томъ, что христіанская вра есть единственная, истинная, спасительная, Богомъ данная вра, а магометанская и другія вс суть пагубныя, ложныя вры, выдуманныя людьми корыстными и гршными’.
Другой священникъ отмчаетъ о переход чувашъ въ нкоторыхъ селеніяхъ въ магометанство. Такой же переходъ мн пришлось наблюдать самому и въ сред вотяковъ Малмыжскаго узда.
Мало того, одинъ изъ наблюдателей за черемисскими школами сообщаетъ, что въ д. Вожеполь (Царевококшайскаго узда) даже коренные русскіе очеремясились и перемнили свой русскій костюмъ на блый черемисскій, при чемъ удовлетвореніе религіозныхъ потребностей значительно подчинилось вліянію язычествующихъ черемисъ: соблюдаютъ черемисскіе праздники и ходятъ на черемисскія моленія ‘сть жертвенное мясо’.
Нсколько лтъ спустя посл разсказа г. Д*, мн пришлось захать по своимъ землемрскимъ дламъ въ большую татарскую деревню Турдали, Вятской губерніи.
Когда мы прозжали по ея кривымъ улицамъ, то мн прежде всего бросилось въ глаза то, что въ деревн не было мечети. Напрасно я оглядывался вокругъ, отыскивая тонкій, какъ-будто взлетающій къ небу, минаретъ,— его не было нигд…
— Странно!— подумалъ я.— Большая татарская деревня — и безъ мечети!..
На ‘казенной фатер’, куда меня водворили, оказался обитающимъ какой-то мелочной торговецъ. Вмст съ молодой женой, онъ ловко метался по комнат, прибирая свой раскиданный скарбъ.
У одного изъ оконъ онъ устроилъ нчто врод лавочки, соорудивъ подобіе прилавка изъ пустыхъ деревянныхъ ящиковъ. Округленными, ‘форсистыми’ жестами онъ переставилъ, въ заключеніе, съ мста на мсто гирьки, сдулъ съ желзныхъ чашекъ своего ‘баланда’ пыль — и тмъ закончилъ уборку.
— Вы ужъ извините… Мы тутъ расположились на временное пребываніе,— сказалъ онъ, бойко оглядывая меня бгающими, какъ мышенки, глазами и потеребливая свтлую острую бороденку.
— Русскихъ здсь, окромя нашего хозяина, никого нтъ,— пропла жеманно его жена, запахивая на груди накинутый платочекъ.— А татарьемъ этимъ я оченно брезгую…
— Да-съ, изъ-за нее вотъ только и тснимся здсь,— подхватилъ мужъ.— Есть тутъ у Незамутона хорошенькое помщеньице,— ну, не хочетъ… Духъ, говоритъ, у татаръ чижолый,— отъ кобылятины, значитъ… Не терпитъ-съ! Я то ко всему принюхался, а она внов еще — непривычна…
— Кусокъ въ гордо не идетъ, мутитъ, какъ они эфтотъ запахъ противный распустятъ…
— Да-съ, даже не кушаетъ! Ну, я и пристроился, пока что, здсь… Недавно еще сюда перебрались, а до этого въ Кузебаев торговали, у вотяковъ… Тоже самый паршивый народъ, надо прямо сказать… грязищи, вонищи у нихъ — не проворотишь,— хуже, чмъ свиньи живутъ!
Жена только молча сплюнула.
— Торговлишка ничего себ шла, все-таки оправдывала… Ну, только и скупы этл вотяченки, какъ аспиды!.. Жрутъ они всякую гадость — зайцевъ, напримръ, тухлыхъ, блокъ — всякую падаль!.. Тошно и смотрть-то на нихъ! А хлбъ больше черствый, съ отрубями,— чтобы споре былъ… А чтобы, напримръ, спичекъ тамъ или чего купить — да онъ скоре удавится, чмъ на это копйкой разорится! Сейчасъ это у него огниво, кремень, трутъ — все приспособлено… Только соль да табакъ и покупаютъ. Мыла даже не покупаютъ: кишокъ поквасятъ съ золой — и моютъ свою лопоть… Вина и то мало берутъ — все кумышку свою лакаютъ… Хоть и запрещена она, но они, подлецы, все продолжаютъ варить… Упрямствуютъ, мыши поганыя! Ужъ имъ-ли не попадаетъ, какъ вдь достается за это — и штрафуютъ-то ихъ и садятъ-то, а все не хотятъ покориться!.. Изъ за эстой самой дряни и я-то должонъ былъ выхать-съ…
— Какъ такъ?
— Да оченно просто. Запримтилъ я у нихъ одно мстечко… потайное, значитъ, гд они эту самую дрянь гонятъ… Погоди, думаю себ, устрою я штучку! Увидлъ потомъ урядника кумышечнаго… а урядникъ-то какъ разъ больно хорошо знакомъ былъ — Иванъ Иванычъ Благодатскихъ… Не слыхали-съ?.. Ну, я ему и говорю: ‘хочешь, молъ, деньгу заработать’? А имъ вдь съ каждаго штрафа за кумышку-то процентъ идетъ… ‘Хочу’,— говоритъ.— ‘А угощенье будетъ?’ — ‘Не пожалю!..’ Ну, ладно коли такъ, слушай — и выложилъ ему все. Ну, и какъ дйствовать тоже научилъ… Онъ ихъ и покрылъ въ лучшемъ вид — трубы тамъ эфти разныя, котлы, весь заводъ ихъ разорилъ-съ… Хе-хе-хе!.. Ну, опосля того на меня вотяченки-то и окрысились: погоди, грозятся, Петырка, узнаешь ты, каковъ скусъ въ кумышк… А я посмялся еще тогда: не боюсь, молъ, я васъ, мыши поганыя! Ну, только разъ и заманили они меня, проклятые, въ глухой переулочекъ, вечеркомъ, навалились на меня десятка два — и принялись… Ужъ и били-же, я вамъ доложу-съ!.. Такъ били, такъ били — ну, думаю, видно, смерть моя пришла… Только на мое счастье — вдругъ слышу, динь-динь-динь… детъ кто-то! Вотяченки перепугались, меня бросили… Тмъ только и спасся! Доползъ кое-какъ до дому, насилу-насилу потомъ отдышался… Сейчасъ-же, значитъ, заявленіе сдлалъ,— слдствіе было… Какъ же-съ! Уголовное дло заведено-съ, какъ слдуетъ!.. А правая рука, между прочимъ, и по сейчасъ правильнаго дйствія не иметъ… не вполн аккуратно дйствуетъ… Вотъ, извольте взглянуть — вотъ этакъ подниманіе иметъ, а этакъ вотъ уже нельзя — нтъ настоящаго владанія…
Лавочникъ живо и ловко, какъ будто радуясь происшедшему, вертлъ передо мной искалченной рукой.
— А за членовредительство мною особо гражданскій искъ предъявленъ-съ,— заключилъ онъ.— На счетъ обезпеченія по случаю неспособности къ работ…
— Вотъ онъ завсегда такой,— улыбаясь и видимо любуясь на молодечество своего мужа, проговорила его жена.— Жилъ бы себ тихо-смирно — нтъ, надо таки сунуться! Изъ Раменья, отъ столовровъ, этакъ-же пришлось убраться…
— А что-же, такъ имъ и давать потачку?— задорно отвтилъ лавочникъ.— А на что у насъ установленъ законъ-то? Начальство приказываетъ, и ты должонъ слушаться и исполнять всякое правило… а не фордыбачить! Я не могу этого терпть — карахтеръ у меня не допущаетъ этого.
— Изъ Раменья тоже пришлось убраться, точно-съ — обратился онъ ко мн, опираясь о прилавокъ всми десятью пальцами, какъ настоящій гостинодворецъ.— Такъ вдь тамъ народъ-то какой — самые закоренлые столовры, кержаки сибирскіе… Православный человкъ ежели, такъ для нихъ хуже собаки — за поганаго почитаютъ… Разв это не обидно? А окромя того, завели себ какого-то попа, а впослдствіи времени оказательство вышло, что онъ бглый солдатъ изъ штрафного батальона… Нешто это порядокъ?
— Ну, и пусть. Теб-то что?— вставила жена.
— Не могу я этого терпть! Что же это будетъ?.. Этакъ и я, пожалуй, скажу: какой, молъ, я чистопольскій мщанинъ,— я архіерей, молъ!.. Ну, а на ту пору прізжаетъ какъ разъ становой… Митрій Семенычъ, фартовый такой становой былъ,— спуску эфтимъ кержакамъ не давалъ, ни Боже мой!.. Я ему и тово-съ… все по порядку и выложилъ… и про попа, и про богослуженія-то ихнія-съ… Онъ ихъ и сцапалъ. Ага, голубчики! Ну-ка, гд онъ у васъ, попъ-то новоявленный?.. Хе-хе-хе!.. Такой шутникъ былъ становой!.. Зашли мы это въ ихнюю молельню — вся старыми иконами уставлена… Я возьми да нарочно, на зло имъ, и запали папироску — что, молъ, у нихъ будетъ?.. Ухъ, что только съ ними сталося — разорвать готовы были! Н-не любятъ они табачку этого нашенскаго, русскаго, хуже, чмъ чортъ ладона!.. Осквернилъ, говорятъ… А я-то запаливаю, я-то запаливаю… Накадилъ такъ, что у самого въ горл запершило… Нна-те! Нюхайте, черти!..
Лавочникъ залился веселымъ, дребезжащимъ смшкомъ. Захихикала и жена.
— Такъ за то влетло теб,— сквозь смхъ произнесла она.
— Такъ что? Эка невидаль!.. Помяли — это точно… И между прочимъ произошелъ переломъ девятаго ребра и вывихъ ключицы… Самъ уздный докторъ Петръ Петровичъ господинъ Крыловъ удостоврили… Уголовное дло у насъ и по сейчасъ не окончено, потому какъ у насъ все по форм заведено и на все есть достоврные свидтели… Хе-хе-хе!.. Учить ихъ надо, мошенниковъ-съ,— впередъ не разбойничай!..
— Пожалуй, скоро и отсюда узжать придется,— замтила загадочно жена.
— Не миновать-съ!..— подтвердилъ лавочникъ, пересыпая рукой какіе-то запыленные пряники, окрашенные фуксиномъ.
— Не миновать-съ,— повторилъ онъ, обернувши ко мн оживленное, задорное лицо.— Очень ужъ эти сяплашки на меня серчаютъ… Проходу вдь я имъ не даю, вилкамъ капустнымъ,— дразню все… Вдь, они, ваше-скородіе, не настоящіе татары-то они вдь крещеные…
— Да?! Такъ вотъ почему у нихъ нтъ и мечети-то!— понялъ я теперь.
— Какъ же! По эфтому самому и мечети имъ не дозволяютъ строить. У нихъ и мулловъ не полагается, ничего!.. Есть тутъ у нихъ Ибрагишка, грамотный, поболтаетъ имъ чего — и все тутъ… Въ старину еще они крещены-то были, а потомъ опять въ свою вру перемахнули… Вотъ вдь какую пакость устроили! Нешто это позволяется? Коли бы ежели они настоящіе татары были,— ну, пущай, вруй тамъ, какъ хошь… Чортъ съ тобой! Но ежели ты принялъ святое крещеніе, то ужъ стой, братъ! Магомета-то своего, видно, оставить приходится… А они,— на-ка вотъ!— что выдумали!.. Сегодня онъ — православный, завтра — татаринъ… Что-же это такое? Этакъ-бы всякій вздумалъ… Этакъ и я-бы, пожалуй, волосы бы обренькалъ, сяплашку бы надлъ и давай кобылятину жрать…
Оба супруга залились неудержимымъ смхомъ.
— Да право!— воскликнулъ ликующій лавочникъ.— Ноги сложу калачомъ, женъ себ заведу полдюжины… Чего еще? Сиди да жри маханъ, да валяйся съ бабами на перин… У нихъ, ваше скородіе, у кажнаго обязательно перина есть и самоваръ… И жрать они здоровы — татаринъ супротивъ русскаго втрое състъ… А бабы ихнія только и знаютъ — самовары чистить — хоть смотрись въ него… И въ баню еще каждый день, почитай, ходятъ… Гостямъ тоже первое угощеніе — баня…
— Ну, да, все это я знаю,— безъ церемоніи прервалъ я болтовню лавочника.— А не разскажете-ли вы лучше о томъ, какъ крестились здшніе татары? Давно-ли? И почему, и когда они отпали отъ православія?
— Отчего-же, извольте-съ!.. Когда наши татаришки крестились — этого я вамъ доподлинно обсказать не могу: не то при император Никола, не то еще раньше — не могу сказать… Чего не знаю — такъ не знаю. Врать-съ не стану. Давно только… Тогда вдь съ этимъ татарьемъ много не церемонились, крестили безъ разговоровъ — и больше ничего!.. Крестись, такой-сякой, не то въ солдаты на 25 лтъ, да и тамъ все равно окрестятъ… Хе-хе-хе!.. Ну, такимъ манеромъ и приводили ихъ, значитъ, въ нашу вру… въ россійскую то есть… Окрестили это его, шельму, да и ладно! Начальство прежде было покладистое: погонитъ это татарье въ церкву, а потомъ получаетъ, что слдуетъ, и плюнетъ на все… А татаришки и рады! Батюшка тоже въ то время у нихъ былъ человкъ расхожій — частенько его домой приволакивали въ ненатуральномъ вид… Пригрозитъ онъ имъ придти съ молебномъ или перевнчать всхъ. Ну, татарье живымъ манеромъ натащатъ ему масла, яицъ, барановъ тамъ и прочаго — только, пожалуйста, оставь въ поко! Писай тамъ, въ книг, что хоть, а наша не трогай!.. Ну, долго-ли — коротко-ли это у нихъ такъ продолжалось — не знаю, но только прослышали они, что въ Кавани вс крещеные татары опять въ свою вру перемахнулись… Взбленились и наши сяплашки, какой-то у нихъ пророкъ быдто тоже проявился на ту пору, изъ уфимскихъ башкиръ… Смутьянитъ ихъ, подъуськиваетъ… Галдятъ наши татаришки и отъ работъ совсмъ отбились. Писарь мн разсказывалъ, что время яровое сять пришло, а татарье и сохъ даже не налаживаетъ… Ходятъ гурьбой, талалакаютъ — сговариваются все… Наконецъ, того, вскочили разъ вс на коней — и маршъ верхомъ въ село, куда приходомъ были… Подъхали къ поповскому дому, кричатъ: Эй, бачка! Выходи, бачка!.. Ну, тотъ очухался, вышелъ. Чего надо?— спрашиваетъ. А то,— отвчаютъ, что мы больше въ церкву ходить не желаемъ, а молиться будемъ опять по своему, какъ наши дды молились — въ мечети… Вотъ, теб и весь сказъ! Повернули коней — и были таковы. Думаютъ, дурачье, что и кончено все… Ну, извстно, имъ это даромъ не прошло. Н-этъ!.. Хе-хе-хе!.. Сейчасъ, конечно, начальству донесли. Наскакали исправникъ, прокуроръ, чины всякіе… Что такое? Какъ смли? Гд пророкъ?.. Въ тюрьму его, бестію! Вы что? Бунтовать? Не хотите православными быть?— Ррозогъ!.. Дуй ихъ, такихъ-сякихъ, каналій!.. Ну, что? Будете, по своему врить?.. Будемъ!..— Ага! Еще подсыпь!.. Ну, однако, пороли-пороли… Солдатъ вызывали. Солдатики эти не то что курицъ или барановъ, а почитай, и коровъ-то всхъ перели… Ничего неймется! Уперлись, подлецы, стоятъ на своемъ: мы мухаметанской вры — и больше никакихъ!.. Много тогда господа начальники изъ-за нихъ безпокойства приняли, а подлать такъ ничего и не могли. Такъ вдь и отступились отъ проклятыхъ!..
Послднія слова лавочникъ произнесъ съ видимымъ сожалніемъ.
— Ну, я теперь и дразню ихъ: погодите, молъ, сяплашки вы этакіе, свайки, вилки капустные! Вотъ, ужо приведутъ васъ опять въ православную вру, такъ ужъ не отбояритесь!.. Не терпятъ они этого, свиные уши! Хе-хе-хе! Не ндравится это имъ!
Въ это время въ избу вошелъ степенный худощавый татаринъ съ серьезными карими глазами и подбритой на щекахъ черной бородкой. Приложивъ руку къ сердцу, онъ красиво поклонился мн и бережно взялъ обими ладонями мою протянутую руку.
— Ибрагимъ Ишмоновъ…— произнесъ онъ.
— Это, ваше скородіе, грамотей то ихній, за мсто муллы то который,— пояснилъ лавочникъ.
— Какой мулла?.. Нить!— скромно отвтилъ вошедшій, съ достоинствомъ садясь, по моему приглашенію, на скамейку.— Грамота мала-мала знаемъ… по-татарски… Прусятъ когда наша — молитвы ситаемъ… Баранчукъ (мальчишекъ) усимъ мала-мала…
За Ибрагимомъ вошла еще толпа татаръ. Среди нихъ было нсколько стариковъ патріархальнаго вида, съ сдыми бородами, въ халатахъ и съ посохами въ рукахъ.
— Саламаликамъ… Будь здоровъ…— говорили они, входя.— Насчетъ какой дла будйшь? Землямръ будишь? Насчетъ земли?..
— Да, насчетъ вотъ одворичныхъ мстъ…
— Одворицы поврять? Мирить?.. Шулай, шулай! (Такъ, такъ). А мсто для мисеть мирить будишь?
— Но вдь вамъ мечеть не позволяютъ строить?
— То-то нилза!.. Не позволятъ… Мы думалъ — землямръ пріхалъ — разршенье вышло… Наша просьбу писалъ… Мнуга писалъ бумажка… давно ужъ посылалъ… все нисего нитъ, все нить!.. Эка, бида! А-яй, плуха дла!..
Татары вздыхали и сокрушенно покачивали головами.
— Такъ вамъ и дозволятъ, дожидайтесь,— вступился сердито лавочникъ.— Э-эхъ, салма безтолковая! По твоему какъ же выходитъ, чья вра-то настоящая — наша или ваша?
— Вра разной — Богъ одинъ!— тихо и вразумительно проговорилъ Ибрагимъ.— Деревья псякій, лсъ — одинъ… Какой стороной на гору пошолъ — все одно вверху будишь…
— Такъ твои дурацкія разсужденія и станутъ слушать!— презрительно отвтилъ лавочникъ.— Эка что выдумалъ: сравнилъ свою вру съ нашей!… Наша вра настоящая, какъ есть правильная, потому она и называется пра-вос-лав-ной… правильной то есть… Понялъ?
— Твоя слова бульно умна!— тонко усмхнулся Ибрагимъ.
— Разумется, ‘умна’!— понявъ иронію, разгорячился лавочникъ.— ‘Твоя’, ‘моя’ — говорить-то какъ слдуетъ по человчески не умете, а туда-же!.. Вы нешто теперь люди? Вы такъ и прозываетесь — отпавшіе… Безъ всякой вры, значитъ… И никакого закона для васъ не полагается: женился ты — не женился — все беззаконно… и ребята ваши вс врод какъ приблудны… У тебя, вотъ, и имени то два — русское и татарское,— а которое настоящее — неизвстно! Нешто это порядокъ? И выходитъ, что ты не человкъ, а врод скотины…
— Послушайте!— остановилъ я расходившагося лавочника.— Не лучше-ли вамъ будетъ помолчать. Мн нужно поговорить съ ними о дл…
— Можемъ и помолчать-съ,— обиженно сказалъ онъ.— А только что дозволить, какъ нашу вру хаютъ, тоже нельзя-съ…
— Ладна! Пускай его… Врно онъ калякаетъ: наша законъ нить… бивъ законъ живомъ,— съ горечью усмхнулся опять Ибрагимъ.
— Эхъ, какой ты…— съ укоромъ обратился къ лавочнику одинъ изъ стариковъ, тряся блой бородой.— Бульно твоя сердца злой… За што наша лаишь? Чмъ тиба наша обидлъ? Чмъ наша мишатъ?.. Мало наша и безъ того терплъ?.. Ой-ой! Коли бы разсказать все…
— Когда-же вы крестились, не можете ли мн сказать?— обратился я къ этому старику.
— Давно это было… дды еще… Сначала одинъ бабай (домохозяинъ) крестился… въ солдаты бульно страшно было… не ходилъ… такъ надо сказать, правду надо сказать — въ солдаты не хотлъ… Потомъ другой бабай крестили… Силомъ крестили… Вотъ, такъ… надо сказать…
— Что-же вы и въ церковь ходили, крестились и исполняли вс обряды?
— окъ! Нить!.. Бачка гулитъ — наша ему мала-мала даетъ… бачка — айда мимо, другой изба!.. тамъ опять мала-мала биромъ… Псхъ кунсялъ — айда домой!.. Вотъ, такъ… Правду скажимъ.
— Какимъ-же образомъ и когда вы задумали отпасть совсмъ?
— А такъ… другіе калякали — Казанъ тоже своя вра держать стала… ну, и мы…
— Да… Казанъ то-же… калякали…- зашамкалъ, вмшиваясь въ разговоръ, другой старикъ — и мы тоже… Наша вра мы все держалъ… тиконько… и молитва своя, и ураза (постъ), и коранъ… все держалъ… какъ наша вра велитъ… какъ старики врили — дды наши…
— Мало-ль что ‘дды’! А не крестись!— не утерплъ вставить лавочникъ.— А крестился, такъ ужъ шалить, братъ! Крпко!.. Вра-то не лапоть, чтобы ее мнять…
— Ой, трудно было! А-яй мнуга наша за вру терплъ…— не обративъ на него вниманія, вздыхали татары.— У-у! Солдаты, начальники… Что было!
— Да, не мало перетерпли,— съ сочувствіемъ подтвердилъ добродушный хозяинъ квартиры, до этого времени молчавшій.— На моей памят и все это было… Сколько розогъ то однхъ измочалили… А все ни къ чему! Силой нешто заставить можно?.. Не такое это дло, такъ по-моему…
Я уже сложилъ мензулу. Одинъ изъ низенькихъ, коренастыхъ татаръ бережно положилъ ее на свое плечо. Захватили цпь, алидаду, бусоль и, выйдя изъ дому, направились вдоль по улиц.
Печальна и уныла показалась мн деревня посл всего слышаннаго. Какой-то заброшенностью, пришибленностью вяло отъ ея невзрачныхъ избенокъ, унылый видъ которыхъ не могло смягчить и солнце, которое, опускаясь, золотило ихъ своими лучами… Встрчные татары казались запуганными, робкими. Некрещеный татаринъ держится всегда самоувренно и независимо, чутко сознавая и охраняя свое достоинство, ‘отпавшіе’ же, встрчаясь съ нами, уже издали стаскивали свои малахаи и шляпенки и униженно кланялись своими круглыми головами въ невыразимо замасляныхъ ‘сяплашкахъ’. Даже ребятишки, которыя у татаръ вдвое подвижне и экспансивне, чмъ русскія дти, не говоря уже о вялыхъ и худосочныхъ вотскихъ ребятахъ,— здсь держали себя какъ-то особенно пугливо и тихо. Завидя насъ, они не окружали насъ живой, шумной, щебечущей стаей, а тревожно озирались и старались куда нибудь спрятаться…
Мелодично позвкивяая, тащилась цпь по земл. Проворные татары шли быстро, такъ что слдовавшіе за нами старики изрядно запыхались, стараясь не отставать. Работа спорилась. Снимая и записывая что нужно, почти машинально, по привычк,— я шелъ ровнымъ ‘щемлемрскимъ’ шагомъ, весь отдавшись своимъ думамъ…
— Такъ нилза мисеть-то ставить? а?..— доносится до моего уха смиренное тихое шамканье запыхавшагося сторожа, который старается поспть за мной на своихъ трясущихся ногахъ.— Сапсимъ нилза? а?.. А въ сукманскую мисеть гулять можна? Бога молить?..
— Я не знаю… Это не мое дло…— бормочу я.
— А можетъ скажешь, тисъ думаемъ… Вотъ мулла сукманскій калякалъ, что праздникамъ можна Бога молить, въ мисеть гулять?.. а?.. Ни знаишь?…
— Нтъ, не знаю, не знаю!— мучительно вырывается, наконецъ, у меня.
Между тмъ, мы подошли къ большой высокой изб съ крыльцомъ, стоявшей отдльно отъ другихъ строеній, посреди просторнаго двора, который зеленлъ бархатной травкой. Кругомъ избы правильнымъ хороводомъ росли бленькія, стройненькія березки, что-то тихо лепетавшія своими листочками. Эти свжіе, серебристые листочки приникали къ самымъ стекламъ оконъ, какъ бы заглядывая внутрь избы…
— Вотъ, наша моленный домъ…— съ благоговніемъ въ голос, негромко сказалъ кто-то возл меня.
Я остановился, сложивъ записную книжку. Остановилась въ молчаніи и вся толпа татаръ.
Старая, уже посрвшая и даже слегка покачнувшаяся изба смотрла на насъ съ какой-то строгой печалью. Не смотря на ея простоту и даже убогость, отъ нея вяло чмъ-то молитвеннымъ, полнымъ глубокаго значенія…