ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ГЕРГАРТУ ГАУПТМАНУ
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ГЕРГАРТУ ГАУПТМАНУ
Из книги: Над схваткой (1914-1915)
‘Journal de Geneve’, среда 2 сентября 1914 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Открытое письмо Гергарту Гауптману, Роллан Ромен, Год: 1914
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Ромен Роллан
Пер: с французского Е.П.Казанович
Изд: Р.Роллан. Собрание сочинений, т. XVIII, Л., ‘ГИХЛ’, 1935
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.ru)
Суббота 29 августа 1914 г.*
* Телеграмма из Берлина (Агентство Вольфа), перепечатанная ‘Gazette de Lausanne’ от 29 августа 1914 года, сообщила, что ‘старинный город Лувен, богатый произведениями искусства, более не существует’. (См, примечание на стр. 97).
Я не из тех французов, Гергарт Гауптман, которые Германию считают варваром. Я знаю умственное и нравственное величие вашей могущественной расы. Я знаю все то, чем я обязан мыслителям старой Германии, и еще в настоящую минуту я вспоминаю пример и слова нашего Гете, — он принадлежит всему человечеству, — отвергающего всякую национальную ненависть и сохраняющего свою душу спокойной на тех высотах, ‘где счастье или несчастье других народов чувствуется, как свое собственное’. Всю жизнь я трудился для дела духовного сближения наших двух народов, и жестокости нечестивой войны, вовлекающей их в борьбу, которая разрушает европейскую цивилизацию, никогда не заставят меня замарать ненавистью мой ум.
Итак, какие бы у меня теперь ни были причины страдать по вине вашей Германии и считать преступной германскую политику и употребляемые ею средства, я вовсе не возлагаю ответствен-ность за нее на народ, который ей подчиняется и является ее слепым орудием. Это не значит, что я, подобно вам, смотрю на войну, как на нечто роковое. Француз не верит в рок. Рок — это оправдание для безвольных душ. Война есть плод слабости народов и их глупости. Их можно только жалеть, нельзя винить их. Наш траур я не ставлю вам в укор, ваш траур будет не меньше. Если Франция разорена, то же самое будет и с Герма-нией. Я даже не возвысил голоса, когда видел, как ваши войска попирают нейтралитет благородной Бельгии. Этот бесчестный поступок, вызывающий презрение во всяком честном сознании, слишком входит в политическую традицию ваших прусских коро-лей, он меня не удивил.
Но неистовство, с которым вы обрушиваетесь на этот велико-душный народ, единственное преступление которого — в том, что он отчаянно защищает свою независимость и справедливость, как это вы сами, немцы, делали в 1813 году… это слишком! Негодование мира восстает против этого. Приберегите эти жестокости для нас, французов, ваших настоящих врагов! Но яростно набрасываться на свои жертвы, на этот маленький бельгийский народ, несчастный и невинный!.. какой позор!
И, не довольствуясь борьбою с живой Бельгией, вы воюете с мертвецами, со славой веков. Вы бомбардируете Малин, вы сжигаете Рубенса. Лувен уже не больше, как куча пепла, — Лувен, с его сокровищами искусства, науки, — священный город! Но кто же вы такие? и каким же именем, Гауптман, называть вас после этого, вас, отвергающих имя варваров? Чьи внуки вы — Гете или Атиллы? С кем воюете вы — с армиями или же с человеческим духом? Убивайте людей, но уважайте творения! Они — наследие человеческого рода. Вы, так же как и мы все, — его наследники. Разрушая его, как вы это делаете, вы показы-ваете себя недостойными этого великого наследства, недостой-ными занять место в рядах маленькой европейской армии, кото-рая является почетной стражей культуры.
Не к мнению остальной части вселенной обращаюсь я, вы-ступая против вас. Я обращаюсь лично к вам, Гауптман. Во имя нашей Европы, одним из славнейших бойцов которой вы были до этих пор, во имя той культуры, за которую величайшие из людей борются веками, во имя самой чести вашей германской расы, заклинаю, призываю вас, Гергарт Гауптман, — вас и избранную часть немецкой интеллигенции, среди которой я насчи-тываю столько друзей, — протестовать из последних сил против этого преступления, которое падает на вас.
Если вы этого не сделаете, вы докажете одно из двух: или что вы его одобряете (и тогда пусть раздавит вас приговор всего мира!), или же что вы бессильны поднять голос против гуннов, которые вами распоряжаются. А в таком случае, по какому праву можете вы еще утверждать, что вы сражаетесь за дело свободы и прогресса, как вы это писали? Вы даете миру доказательство того, что, будучи неспособны защитить свободу мира, вы даже неспособны защитить свою и что лучшая часть немцев порабощена злейшим из деспотизмов, деспотизмом, разрушающим великие произведения искусства и убивающим человеческий дух. Жду от вас ответа, Гауптман, ответа, который был бы поступком. Общественное мнение Европы ждет его, как и я. Подумайте об этом: в подобное мгновение самое молчание есть уже поступок.
К странице 11. (Письмо Гергарту Гауптману)
Письмо к Гергарту Гауптману, написанное после разгрома Лувена и под впечатлением первого известия, было вызвано нашумевшей статьей Гауптмана, появившейся за несколько дней до того. Он опровергал обвинения в варварстве, брошенные Германии, и обращал их… против Бельгии. Статья кончалась такими строками:
‘..Уверяю г. Метерлинка, что никто в Германии не думает подражать действиям его ‘цивилизованного народа’. Мы предпочитаем быть и оставаться немецкими варварами, для которых женщины и дети наших противников священны. Могу его уверить, мы никогда не дойдем до такой низости, чтобы избивать и мучить бельгийских женщин и детей. Наши свидетели — на границах, социалист рядом с буржуа, крестьянин — рядом с ученым, князь — рядом с рабочим, и все с полным сознанием сражаются за благородное и великое национальное сокровище, за блага духовные и материальные, которые служат прогрессу и возвышению человечества’.