В. Г. Короленко
Откровенныя изліянія кн. Мещерскаго.
Откровенные излияния кн. Мещерского, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1905
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Полное собраніе сочиненій В. Г. Короленко. Томъ шестой
Изданіе т-ва А. Ф. Марксъ въ С.-Петербург. 1914
Повидимому, съ кн. Мещерскимъ происходитъ какой-то своеобразный душевный процессъ, внушающій, пожалуй, нкоторыя опасенія. Въ роман Золя ‘Радости жизни’ описано нчто въ этомъ род: больная старая дама говоритъ безъ удержу и при томъ безъ всякаго стыда, называя вещи своими именами, и удивляя слушателей неожиданными признаніями. Безмрной болтливостью почтенный князь, положимъ, страдаетъ давно, и это, пожалуй, самая выдающаяся черта его литературной физіономіи. Однако, до сихъ поръ князь старался все-таки соблюдать анпарансы и нердко украшалъ свои статьи словами: ‘литературная порядочность’, ‘служеніе консервативнымъ идеямъ’, порой даже изъ-подъ пера сіятельнаго публициста ложились на бумагу слова: ‘истина’, ‘свобода’, ‘независимость убжденій’.
Теперь, повидимому, эта ‘сдержанность’ оставила князя, и его словоизліянія пріобртаютъ характеръ почти небывалый въ русской печати. Что у насъ были и есть рептиліи, готовыя писать ‘что угодно’ по приказу свыше, — это, конечно, истина столь же печальная, сколько и общеизвстная. Но мы не помнимъ еще случая, чтобы кто-нибудь изъ русскихъ писателей вышелъ, такъ сказать, на улицу и заявилъ всенародно, что онъ отдавалъ свое перо въ полное распоряженіе ‘начальства’, безъ всякаго соображенія съ своими убжденіями, и даже вопреки этимъ убжденіямъ.
Князю Мещерскому принадлежитъ честь перваго еще, кажется, заявленія въ этомъ род. Въ одномъ изъ своихъ январьскихъ дневниковъ онъ разсказываетъ, не обинуясь, исторію нкоторыхъ статей своихъ о ‘земскомъ собор’. Это было въ 1881 году. Князь ‘похалъ вечеромъ навстить министра внутреннихъ длъ, гр. Н. И. Игнатьева. Онъ жилъ на дач, на Аптекарскомъ остров. Какъ всегда, — пишетъ кн. Мещерскій, — я засталъ въ гостиной любезной хозяйки нсколько гостей. Посл чая гр. Игнатьевъ взялъ меня подъ руку и повелъ въ садъ. Тутъ онъ мн сообщилъ нчто совсмъ неожиданное. Это неожиданное было имъ высказанное мн желаніе, чтобы я въ слдующемъ No ‘Гражданина’ помстилъ статью о земскомъ собор. Я совсмъ опшилъ.
‘— О земскомъ собор?— повторилъ я.
‘— Да, да, о земскомъ собор, который, вроятно, состоится, если не въ настоящемъ, то въ будущемъ году.
‘— Но вдь намъ нельзя писать ни о какомъ собор.
‘— Я знаю. Но если я вамъ говорю, это значитъ, что писать можно… Я имю уполномочіе свыше вамъ высказывать это желаніе.
‘— Но о какомъ же собор идетъ рчь?
‘— О земскомъ собор вообще… пока детали не опредлены… Я только желалъ бы, чтобы вы пустили мысль о собор, но входя ни въ какія подробности…
‘Впервые, — продолжаетъ князь свои интересныя признанія, мн пришлось писать что-то серьезное, во-первыхъ, для меня совсмъ неясное, во-вторыхъ, мн совсмъ не симпатичное и, въ-третьихъ — съ моимъ политическимъ міровоззрніемъ совсмъ не согласное. Мысль складывалась какъ-то несвязно, а душевное состояніе было тяжело, потому что я никакъ не могъ себ уяснить, какимъ образомъ писать о собор приходится (?!) во исполненіе желанія, исходившаго свыше. Однако — написалъ и пустилъ въ печать’ (курсивы наши).
‘Однако, написалъ и пустилъ въ печать…’ Классическая фраза по непосредственной и, такъ сказать, непокрытой откровенности! Дальше исторія разыгрывается, конечно, въ томъ же стил. Князь ‘написалъ’ по внушенію одного высокопоставленнаго лица, а другому, не мене высокопоставленному, написанное не понравилось. Въ тотъ же день, когда вышелъ номеръ ‘Гражданина’ со статьей о земскомъ собор, — ‘въ 11 часу утра, — получаю записку отъ К. П. Побдоносцева, краткую, по зато убійственную, со словами: ‘Что вы, съ ума, что ли, сошли, съ вашей статьей о собор!’ — Князь тотчасъ же, разумется, ‘полетлъ’ къ разгнванному К. П. Побдоносцеву ‘и разсказалъ, въ чемъ была тайна (!) статьи’. На это злополучный ‘писатель’ получилъ категорическое завреніе, что ни о какомъ собор на верхахъ не помышляютъ.
‘Положеніе мое, — заключаетъ князь, — было глупйшее’, но намъ кажется, что тутъ шло бы другое, боле яркое слово. Глупость, говорятъ, отъ Бога, и за нее не полагается нравственной отвтственности, какъ за литературную безсовстность, когда перомъ писателя руководитъ не убжденіе, а лишь низменная угодливость передъ ‘верхами’.
Да, любопытныя признанія срываются порой у князя Мещерскаго, но еще, бытъ можетъ, любопытне то обстоятельство, что, одновременно съ этими признаніями, почтенный князь нимало не стсняется выступать въ качеств цензора литературныхъ нравовъ и громить ‘продажность печати’ въ городскихъ длахъ. При этомъ князь съ какими-то странными и довольно двусмысленными ужимками ссылается на г. Снссарева, сотрудника ‘Новаго Времени’ по городскимъ дламъ, которому, по словамъ князя, должно бытъ кое-что извстно по части шантажа и подкуповъ. Г. Снссаревъ отвчаетъ, надо отдать ему справедливость, — безъ всякихъ двусмысленностей и вполн категорично.
‘Въ послднемъ No ‘Гражданина’, — пишетъ онъ въ ‘Нов. Времени’ (2 февраля), — князь Мещерскій проситъ меня поддержать его мнніе о взяточничеств и шантажахъ, царствующихъ въ газетномъ мір. Исполняю эту просьбу.
‘Полтора года назадъ одна ‘невеличка, но честна’ компанія предлагала мн защищать введеніе въ Петербург канализаціи по проекту Брянскаго завода. Мн тогда сообщили, какъ фактъ, что ‘Гражданинъ’ уже подкупленъ для этой цли’. Я, къ сожалнію, не знаю, кто именно изъ ‘Гражданнна’ взялъ взятку. Можетъ быть, знаете вы, князь В. П. Мещерскій?
‘Можетъ быть, вы знаете также шантажную исторію съ выдачей субсидіи тому же Брянскому заводу? Конечно, вы ее знаете лучше меня, кн. В. П. Мещерскій, и я право не понимаю, зачмъ вы упомянули мою фамилію, когда вашъ авторитетъ въ этихъ длахъ такъ же незыблемъ, какъ и въ клеветнической морали. Н. Снссаревъ’.
Вотъ что называется ‘маленькимъ обмномъ любезностей’… Въ либеральной части печати существуетъ ‘доктринерскій предразсудокъ’, что, когда дло доходитъ до столь категорическихъ заявленій, когда вопросъ идетъ уже не o томъ, взялъ ли кто изъ сотрудниковъ даннаго изданія, а лишь о томъ, кто именно взялъ, съ яснымъ при томъ намекомъ на самого редактора, — то для полнаго выясненія истины остается только обращеніе къ суду… Но въ печати ‘не доктринерской’ такіе предразсудки отсутствуютъ: поговорили и разойдутся. И невыясненность этото ‘личнаго вопроса’ не помшаетъ, вроятно, князю Мещерскому принимать участіе въ коммиссіи, которая иметъ осчастливить русскую печать. Князь, очевидно, внесетъ въ нее свою специфическую компетентность по вопросамъ, которые онъ поставилъ столь неосторожно на экспертизу г. Снссарева… А если душевный процессъ, о которомъ сказано выше, у кн. Мещерскаго подвинется еще нсколько впередъ, то мы дождемся, пожалуй, еще новыхъ ‘откровенностей’. Когда-нибудь онъ просто напишетъ: ‘Когда мн пришлось, совершенно вопреки своему убжденію, написать о польз канализаціи по проекту Брянскаго завода…’ Или: ‘Когда въ интересахъ уволеннаго за злоупотребленія бывшаго министра Кривошеина я отстаивалъ въ печати вредныя для казны начинанія этого государственнаго мужа….’
А вдь отъ теперешнихъ ‘признаній’ до этихъ — только небольшой и совсмъ уже не затруднительный шагъ…
P. S. Два номера ‘Гражданина’ вышли посл того, какъ была написана эта замтка. Князь хранитъ величавое молчаніе…
1905 г.