А. И. МАРЫНОВ, В. И. БЕЛЬМЕСОВА
ОТКЛИКИ САРАТОВСКИХ ГАЗЕТ НА СМЕРТЬ Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО
Отклики саратовских газет на смерть Н. Г. Чернышевского, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1971
Время на прочтение: 7 минут(ы)
H. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы. 6
Издательство Саратовского университета, 1971
Летом 1889 года Н. Г. Чернышевскому разрешили наконец поселиться в Саратове. Однако к тому времени здоровье его было уже окончательно подорвано: не прожив и четырех месяцев в родном городе, Чернышевский скончался. Весть о тяжелой утрате быстро облетела Россию, хотя полиция всячески противодействовала этому {М. Н. Пыпин писал, что многие телеграммы, посланные саратовскими литераторами в петербургские и московские газеты, ‘хоть и были приняты на станции, ко затем были возвращены подателям’ (см,: M. H. Чернышевский. Последние дни жизни Чернышевского. — ‘Былое’, 1907, No 8, стр. 141).}. Периодические издания Москвы, Петербурга и других городов с глубоким прискорбием откликнулись на смерть великого революционера-демократа. О кончине Чернышевского писали и саратовские газеты ‘Саратовский листок’ и ‘Саратовский Дневник’. И хотя жесткие цензурные условия не позволили землякам Чернышевского в полной мере выразить скорбь и тяжесть утраты, но и то, что удалось напечатать, с достаточной убедительностью свидетельствует, что ни каторгой, ни годами ссылки, ни полицейской цензурой самодержавию не удалось вытравить из памяти людей имя Чернышевского. О нем помнили, его знали.
В день смерти Н. Г. Чернышевского 17 октября 1889 года вышли дополнительные номера ‘Саратовского листка’ и ‘Саратовского Дневника’, в которых на первых страницах, в траурных рамках, были помещены короткие сообщения такого содержания: ‘С 16 на 17-е октября, в 12 ч. 37 м. ночи, скончался Николай Гаврилович Чернышевский. Панихиды в квартире покойного (против бульвара, д. Никольского, близ Армянской улицы) ежедневно в 10 ч. утра и 7 ч. вечера’ {‘Саратовский Дневник’, 1889, 18 октября, прибавление к No 222. Ср.: ‘Саратовский листок’, 1889, от 17 октября, прибавление к No 222.}.
Несмотря на запреты цензуры, были напечатаны и некрологи. Короткая некрологическая заметка без подписи, помешенная в ‘Саратовском Дневнике’, сообщала лишь самые общие сведения из жизни и деятельности И. Г. Чернышевского: год и место рождения, учение в саратовской семинарии и Петербургском университете, педагогическая деятельность, руководство журналом ‘Современник’. Политическая деятельность Чернышевского в этой заметке, по существу, замалчивалась, не упоминались каторга и ссылка, роман ‘Что делать?’, научные и публицистические труды. Гораздо полнее освещен творческий путь Чернышевского в некрологе ‘Саратовского листка’, написанном известным саратовским журналистом И. П. Горизонтовым, который был лично знаком с Н. Г. Чернышевским {Подробнее о И. П. Горизонтове см. в кн.: Н. Г, Чернышевский в воспоминаниях современников, т. II. Сарат. кн. изд., 1959, стр. 374.}.
Автор его коснулся, например, такого важного момента в биографии Чернышевского, как защита им диссертации ‘Эстетические отношения искусства к действительности’. В некрологе отмечалось, что благодаря ‘непосредственному и живому участию’ Чернышевского, ‘Современник’ стал одним из интересных и популярных русских журналов. И. П. Горизонтов напомнил читателям и о том, что Чернышевский был известен еще и как крупный ученый, причем не только в России, но и в Европе, он назвал Чернышевского ‘одним из образованнейших русских людей’, ‘известным писателем и публицистом’. В наиболее ответственных местах некролога повествование прерывается многоточиями — многозначительный знак вынужденной в условиях цензуры недоговоренности.
Некролог И. П. Горизонтова — ценное дополнение к известным воспоминаниям современников о Н. Г. Чернышевском {См. там же.}. Из него мы узнаем, что в последние дни жизни Николай Гаврилович ‘работал по 14 часов в сутки без отдыха’, а ‘за день до смерти, уже после приступа страшнейшего озноба, он надиктовал более 16 страниц печатного текста, сам изумившись своей рабочей энергии’ {‘Саратовский листок’, 1889, 17 октября, прибавление к No 222.}. Новым и весьма значительным штрихом к биографии Чернышевского является также подмеченная журналистом его манера работы: ‘Он обыкновенно диктовал переписчику с оригинала, или прохаживаясь, или лежа, и не уставал в этой беспрерывной работе. До какой щепетильности простирались заботы покойного на счет своих работ,— видно, между прочим, из того, что Н. Г, делал указания переписчику относительно абзацев, красных строчек, подчеркиваний, знаков препинания и даже шрифтов’, — писал И. П. Горизонтов {Там же.}.
До 20 октября включительно саратовские газеты ежедневно помещали короткие заметки о смерти Н. Г. Чернышевского с сообщением времени выноса тела покойного и места погребения. Несмотря на запреты полиции печатать в газетах подробные описания похорон {М. Н. Чернышевский. Последние дни жизни Чернышевского.— ‘Былое’, стр. 133.}, ‘Саратовский листок’ в небольшой заметке без подписи сообщал, что ‘Чернышевского хоронили на 4-й день после его смерти, дожидаясь приезда из Петербурга сына его, который мог прибыть только 20-го числа утром’ {‘Саратовский листок’, 1889, 22 октября, No 226.}. В корреспонденции упоминались такие факты, как многолюдность похорон, возложение на гроб покойного венков, присланных из Москвы, Казани, Нижнего и других городов. Более подробно о похоронах писал ‘Саратовский Дневник’: ‘К выносу гроба… в квартиру покойного собрались родственники, знакомые и почитатели усопшего. Много собравшихся стояло на дворе, так как квартира не могла вместить всех желавших проводить покойного’. Газета отмечала, что на гроб Чернышевского ‘были возложены металлические венки от редакции и сотрудников ‘Саратовского Дневника’, от саратовского литературного фонда, а 21 октября, поздно вечером, была ‘доставлена телеграмма из Одессы с просьбой возложить венок с надписью ‘от почитателей и почитательниц Одессы’, Далее сообщалось, что гроб покойного был донесен на руках до Воскресенского кладбища, хотя погребение проходило ‘при серой, грязной погоде’. Во время шествия, писала газета, ‘был организован хор из публики, который пел по дороге до кладбища’ {‘Саратовский Дневник’, 1889, 22 октября, No 226.}.
Через два дня после похорон писателя в воскресных номерах саратовских газет публикуются традиционные воскресные фельетоны. Их содержание так или иначе связано с Чернышевским, хотя имя его и не упоминается. Автор фельетона ‘Саратовского Дневника’ С. С. Гусев, печатавшийся в местных газетах под псевдонимом ‘Слово Глаголь’ {И. Ф. Масанов. Словарь псевдонимов, т. 3, М., 1958, стр. 120.}, проводит параллель между недавними кончинами состоятельного купца и не нажившего капиталов литератора: ‘Умер купец и оставил деньги на приют. Умер писатель и ничего не оставил, кроме старого письменного стола и худых сапогов. Имущество писателя сделалось, конечно, частным достоянием его семьи — его жены, к которой перешла желчность и нервная развинченность мужа, и его сына, которому предстоит изыскать средства для сооружения подметок к отцовским сапогам.
Между тем, вновь основанный приют процветал… Сын писателя не попадает в этот приют, потому что приют — для девочек, но попадает в другой, сооруженный главным образом купеческие деньги. А что делается со вдовой — это неизвестно… Такова канва, на которой можно вышить удивительные узоры. Но самым крупным розаном в них должна быть… мысль, что приют-то… перед глазами, а то доброе воздействие которое оказывал писатель на умы — ущупай-ка его заскорузлыми руками, копающимися во всякой житейской дряни’… И далее — ‘амортизационное’ добавление: ‘Пусть никто не думает, однако, что я на что-то намекаю и кого-нибудь имею в виду. Тут не играет роль недавняя смерть писателя, у которого дети — слава богу — имеют сапоги. Это вообще’ {‘Саратовский Дневник’, 1889, 22 октября, No 226.}.
В несколько ином аспекте рассматривает ‘тогдашнюю злобу дня’ {Вот что писал М. Н. Пыпин по этому поводу А. Н. Пыпину: ‘Здесь (в Саратове.— Л. М.) вообще могли очень мало печатать о Николае Гавриловиче, например, воскресному фельетонисту того же ‘Листка’, желавшему коснуться тогдашней злобы дня, цензор (это было 21 октября) прямо сказал, что он не пропустит ни одного слова. Фельетонист ‘Дневника’ ввернул о том несколько слов (22 октябри) (M, H. Чернышевский. Последние дни жизни Чернышевского. — ‘Былое’, стр. 144).} И. П. Горизонтов, сосредоточивший внимание на творческой способности человеческого сознания, на взаимодействии его с природой. ‘С появлением человека явилось сознание, а вместе с ним сразу все на земле и на небе осветилось блеском разума и смысла. Люди разобрались среди холодного и безмолвного богатства природы и всему, к чему только прикасалось их сознание, придавали особое, человеческое значение’… ‘за все цеплялись люди, подвергали наблюдению и изучению, критиковали действия, отыскивали причины и по всему лицу земли установили свой собственный порядок и организацию’. И далее весьма прозрачный намек: ‘Наука или, иначе говоря, сознание людей неустанно работает по пути творчества и изобретений, и в туманной дали будущего рисуется умственному взору теперешнего человека поистине завидная перспектива: каждый будет каждодневно кушать суп с курицей, как мечтал Генрих IV Наварский, и все будут жить в алюминиевых дворцах, как надеялся другой мечтатель’ {‘Саратовский листок’, 1889, 22 октября, No 226.} (курсив наш. — А. М., В. Б.). Подразумевая под природой все пассивное, косное, противопоставляя ей человека с неутомимостью его исканий, автор фельетона с прискорбием констатирует: ‘Скончается ли выдающийся государь, умирает ли крупная в науке личность, сорвется ли с небосклона жизни какой-нибудь общественный деятель, благотворитель, или человек мощного ума и глубокой интеллектуальной силы — природе все равно, и только одни люди поймут и оценят все значение тяжелых потерь и горестных утрат’ {Там же.}
‘Саратовскому листку’ удается весьма изобретательно обходить цензуру вплоть до декабря. Так, например, 24 октября газета перепечатала для своих читателей статью из ‘Гражданина’, в которой творческий путь Чернышевското был рассмотрен гораздо обстоятельней. Здесь упоминаются уже многие научные и публицистические труды революционера-демократа, а также роман ‘Что делать?’. 26 октября газета находит новый повод для разговора о своем великом земляке. Полемизируя с ‘Новостями’ и опровергая версию о скоропостижной смерти Чернышевского, ‘Саратовский листок’ в анонимной заметке подробно описывает последние дни жизни писателя. Автор заметки отмечает, например, такой факт, по приезде из Астрахани в Саратов писатель не обращался ни к одному саратовскому врачу и, очевидно, ‘в помощи не нуждался, усиленно работал и казался совершенно здоровым’. В сентябре ‘по настоянию своей жены’ Чернышевский, наконец, пригласил врача и жаловался на приступы переменной лихорадки, но ‘предложение врача произвести объективное исследование состояния его здоровья безусловно отклонял, по собственному решению, принимал хинин и этими приемами прекращал приступы лихорадки’. Вплоть до 14 октября, писала газета, Николай Гаврилович врачевал себя сам, а ’14 октября сильный пароксизм’… ‘сложил Чернышевского в постель, и на этот раз он сам приглашает врача, соглашается подвергнуть себя медицинскому исследованию’.., 15 октября утром, отмечалось далее, больной чувствовал себя нормально и работал над корректурами 12 тома перевода истории Вебера, но с ‘5 часов вечера температура тела вновь повысилась, — больной впадает в полубессознательное состояние, бредит: цитирует последние страницы перевода истории Вебера’, А утром 16-го приглашенные к больному врачи констатируют: ‘гипертония головного мозга, повышенная температура тела, зрачки равномерно широки, на свет не реагируют, печень и селезенка велики (малярия), бессознательное состояние’. Вечером было замечено ослабление сердечной деятельности и отек легких, ‘а в 12 ч. 37 м. ночи Н. Г. тихо скончался’.
В заключение автор корреспонденции сетует на то, что ‘здоровья для такой тяжелой работы, которую выполнял покойный, у него не было. Останови он свою работу, дай отдых телу и устрой для него побольше удобства, — он, быть может, и остался бы в живых на несколько лет’ {‘Саратовский листок’, 1889, 26 октября, No 229.}, Автор заметки задается целью доказать, что в смерти Чернышевского врачи не повинны ни в коей мере. Этому прямо противоречит содержание другой корреспонденции, опубликованной ‘Саратовским Дневником’, в которой говорится о ‘странном, если не сказать больше, отказе доктора Н. от исполнения просьбы посетить больного’. Далее подробно комментируется отказ доктора Н<,икифорова>, приехать к тяжелобольному Чернышевскому, отмечается, что причина его отказа была явно неуважительной {Об отказе Н<,икифорова>, посетить больного Чернышевского писали в свое время современники писателя А. Лебедев и М. Н. Пыпин. (См.: Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников’, т. II, стр. 366, 371).}. Газета сетовала на то, что родные и близкие писателя не ‘догадались’ обратиться к ‘товарищам’… ‘авось у них нашелся бы врач, более человечно относящийся к своим обязанностям’ {‘Саратовский Дневник’, 1889, 25 октября, No 228.}.
‘Саратовский листок’, как это видно из его публикаций, пытался по мере возможности осветить весь жизненный и творческий путь своего земляка. Так, 1 ноября того же года за подписью ‘протоиерей Р.’ были напечатаны довольно обширные воспоминания о детских и юношеских годах Чернышевского {См.: Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников, т. I, стр. No 9—23.}, a 9 ноября газета поместила подробнейший очерк о последних днях его жизни и о научной и литературной работе в этот период, здесь же были обнародованы псевдонимы Чернышевского {‘Саратовский листок’, 1889, 9 ноября, No 241.}.
И, наконец, последние публикации саратовских газет на смерть Чернышевского: короткие объявления о панихиде в 40-й день кончины писателя и присланное в редакцию ‘Саратовского листка’ письмо Ольги Сократовны Чернышевской от 28 ноября, где она писала: ‘Не имея возможности лично или письменно отвечать на все полученные мною и получаемые до сих пор выражения соболезнования по случаю кончины дорогого и незабвенного супруга моего, Николая Гавриловича Чернышевского, решаюсь, посредством уважаемой газеты вашей, выразить всем лицам, удостоившим меня своим вниманием, мою искреннейшую и глубочайшую благодарность.
Примите уверения и пр. Ольга Чернышевская’ {Там же, 28 ноября, No 255.}.
Это письмо — свидетельство того, что саратовцы еще долгое время после смерти Н. Г. Чернышевского выражали глубокие соболезнования по поводу его кончины.