Отелло, венициянский мавр, Шекспир Вильям, Год: 1604

Драматургия
Время на прочтение: 93 минут(ы)
Скачать в PDF

Отелло, Вениціянскій мавръ.

Драма въ пяти дйствіяхъ
Шекспира

Переводъ съ англійскаго.

Ив. П—ва

‘Le gnie appartient l’humanit entire,
et sa gloire doit avoir pour thtre le monde entier.’
C. Alf. de Vigni.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1836.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

ВЕНЕЦІЯНСКІЙ ДОЖЪ.
БРАБАНЦІО, Сенаторъ, отецъ Дездемоны.
ОТЕЛЛО, Мавръ.
КАССІО, лейтенантъ.
ЯГО, знаменоносецъ при Отелло.
ЛОДОВИКО, родственникъ Брабанціо.
ГРАЦІАНО, братъ Брабанціо.
РОДРИГО, молодой Венеціанскій дворянинъ.
МОНТАНО, Кипрскій Намстникъ отъ Венеціи до прізда Отелло.
СЛУГА Отелло.
ГЕРОЛЬДЪ.
ДЕЗДЕМОНА, дочъ Брабанціо, жена Отелло.
ЭМИЛІЯ, жена Яго.
БІАНКА, любовница Кассіо.

Сенаторы, офицеры, посланники, матросы и свита.

Первый Актъ въ Венеціи, остальные на остров Кипр.

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ:

съ тмъ, чтобы по отпечатаніи, представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра.

Санктпетербургъ, Сентября 29, 1836 года.
Ценсоръ П. КОРСАКОВЪ.

ПРИМЧАНІЯ.

1 Въ подлиг. Even now, very now, an old black ram
Is tupping your white ewe…….
2 Въ подлин. You’ll have your daughter covered with а Barbary horse, you’ll have your nephews neigh to you: you’ll base courses for cousins, and geanels for germaus.
3 Въ подлин. Your daughter and the Moor are now making the beast with two backs.
4 Полагаютъ, что это названіе Венеціянской гостинницы. Sagittary — воображаемое чудовище, входившее въ составъ Троянскихъ войскъ, по словамъ Гвидо-де-Колонна. Страшный стрлокъ, полу-человкъ и полу-животное (Кентавръ), который ржетъ, какъ лошадь, котораго глаза сверкаютъ, какъ огонь — и посылаютъ смерть, какъ молнія (См. Critical Glossary to Shakspeare, Leipsic 1826, стр. 164.) Прим. Перев.
5 Въ т времена врили въ могущество: любовныхъ зелій, и обвиненія въ этомъ преступленіи допускалось Венеціянскими судилищами. Этотъ родъ преступленія имлъ даже особенное наказаніе, означенное въ народномъ закон: De i maleficii ed herbaria гл. 17 уложенія наименованнаго: Delia promission del maleficio: Statuimo etamdio che se alcun homo o fernina harra fatto malefcii, i quali же dimandano vulgarraeute amatorie, o veramenle alcuni alti’i maleficii, che alcun homo o femiua se liavessuu in odio, sia frustra e bollado, e che hara cousegliato patisca simile pena. Въ Англіи во времена Шекспира, также существовалъ законъ, который осуждалъ на годъ въ тюрьму и на 6 часовъ къ позорному столбу, кто первый разъ былъ обвиненъ въ томъ, что какимъ-нибудь колдовствомъ, или какими-нибудь чарами, возбудилъ незаконную любовь, уличенные въ этомъ другой разъ, наказывались смертью. (Warburton.)
6 Яго говоритъ о Брабанціо.
7 Намекъ на обрядъ сочетанія Венеціянскихъ Дожей съ моремъ (Johnson).
8 Нобили, составляющіе великій совтъ Венеціи (Theobald).
9 Въ подлин. carack. Джонсонъ полагаетъ, что это слово означаетъ корабль дорогой цны, и думаетъ, что оно замняется вполн словомъ: galleon (родъ большаго Испанскаго корабля), другіе комментаторы (Месонъ и Мелонъ) думаютъ, что слово carack происходитъ отъ Испанскихъ колоній въ Каракас, или отъ самаго Испанскаго слова caraca, означающаго корабль большаго размра, или-же отъ Испанскаго carico — грузъ. Это истолкованіе достаточно характеризуетъ комментаторовъ Шекспира.
10 Въ подл. in these cases where the aim reports…. Слово aim вс комментаторы единогласно принимаютъ въ смысл: догадки.
11 Путешествіе Мондевилля въ Азію, — книга, очень цнившаяся во времена Шекспира. (Johnson.)
Каннибалы и Антропофаги извстны были до Шекспира на Англійской сцен. О нихъ упоминается въ первой сцен исторіи Orlando Furioso, которая была играна при Елисавет.
Ралейфъ (Raleigh) говорить также о народ, у котораго головы ниже плечъ. (Reed.)
12 Въ изданіи W. Chetwood (Prompter to His Majesty’s Company of Comedians at the Theatre-Royal in Drury-Lane, 1734) которое, между прочими, было у меня подъ рукою — послднія слова Дожа: Въ эту ночь самъ надобно отправиться (…you must hence to-Night) говоритъ Сенаторъ, а слдующій за симъ вопросъ Дездемоны и отвтъ на оный Дожа, вовсе не находится. Вроятно это измненіе и пропускъ для сцены, потому-что изданіе 1734 г. печатано съ театральной рукописи. Прим. Перев.
13 Въ подл. а Guinea-hen — выраженіе, употреблявшееся во времена Шекспира. Такъ называли женщинъ дурнаго поведенія.
14 Въ подл. Муза (But my muse labours, and thus she is deliver’d….) и весь слдующій за симъ разговоръ Яго съ Дездемоной рифмованными стихами. Прим. Перев.
15 То change the cod’s head for the salmons tail. Пословица.
16 То suckle fools, and chronicle small beer. Яго хочетъ сказать этимъ, что достойная женщина годится только для своего хозяйства, для кормленія дтей, да для того, чтобы сидть у прилавка гостинницы, болтать съ покупателями и записывать пол-пиво, выпитое ими.
17 Это смшеніе вы и ты въ разговор Яго съ Родриго я сохранилъ такъ какъ въ подлинник. Прим. Пер.
18 Въ подл. And let me the canakin clink, clink &… Can (canne, Saxe) А cup of metal, as tin or copper, (металлическій кубокъ оловянный или мдный. См. Шекспира и Драйдена.)
Dictionary of the Englisch Language by the Author Samuel Johnson, London MDCCLXXXIII. Canakin — Acan, a small cup. (металлическій кубокъ, чарочка.) А critical pronouncing Dictionary and Expositor of the English Language by John Walker, London. (Изд. 1836 г. стр. 71.) Гизо, не знаю почему, перевелъ слово canakin — колоколомъ. Et que la cloche Sonne, sonne. etc. Это противно и смыслу псни и самому содержанію сцены. Въ перевод Фосса: Drum laszt mir das Glaselein klingen &. Пр. Пep.
19 Les meitleur buveurs en Angleterre — старинная Французская пословица. (Steevens.)
20 Эти стихи взяты изъ старинной Англійской псни, которая сохранена въ любопытномъ собраніи сочиненій, подъ заглавіемъ: Relics of Ancient Poetry, 3 ч. in 12. (Johnson.) Въ перевод, по необходимости, она измнена нсколько.
21 Венерическая болзнь впервые появилась при осад Неаполя. (Johnson.) Она долгое время называлась у Французовъ: mal de Naples.
22 Здсь уклоненіе отъ подлинника, за невозможностію удержать игру словъ: — въ подл. игра словами: tail и tale.
23 У Шекспира: Excellent wretch — выраженіе, свойственное только Англійскому языку.
24 Not а jot. Гаррикъ говорить, что въ эту страшную минуту, онъ почувствовалъ блдность на лиц своемъ, подъ своей черной оболочкой и слышалъ выраженіе ужаса во всемъ собраніи.
25 Въ подл. I did say so. Яго, увидвъ Отелло задумчиваго и мрачнаго говорить самому себ, что все сказанное имъ передъ этимъ о ревности, справедливо. (Steevens.)
26 Растеніе въ родъ белладоны, чрезвычайно усыпительное, корни странной формы.
27 Одинъ изъ комментаторовъ говоритъ, что піонеры, по большей части, были самые негодные изъ солдатъ.
28 Во времена Шекспира флейты были въ употребленіи у Англичанъ на войн, потомъ он вышли изъ онаго, до предъ-послдней войны, въ которую Англійскія войска снова ввели въ употребленіе этотъ инструментъ. Вообще полагаютъ, что они заимствовали флейты у Горцевъ. Впервые звукъ ихъ раздался въ Англійскомъ войск, по повелнію Герцога Кумберландскаго, подъ Местрихтомъ, въ 1647, впослдствіи они перешли во вс пхотные полки…. (Warton.)
20 Здсь, по мннію Генлея (Henley), не нужно пояснять текста, потому-что разговоръ слуги умышленно запутанъ.
30 Португальская монета, стоющая около трехъ луидоровъ. (Grey.)
Эта монета называлась такъ, потому-что на ней изображенъ былъ крестъ. (Johnson.)
31 Намекъ на обстоятельства того времени. Іаковъ I, взойдя на престолъ учредилъ новое достоинство Баронета, которое пріобрталось деньгами. Шекспиръ хочетъ сказать, что эти Баронеты имли руки, а не сердце. Руки — т. е. деньги, чтобы покупать титло и никакой заслуги и никакихъ почестей. Драматическіе поэты сего времени часто длали сатирическіе намеки на безчестное царствованіе Іакова I. (Warburton.)
32 Въ подлинник Яго говоритъ: With her, on her, what you will — и Отелло повторяетъ посл этого: — Lie with her! lie on her!— We say, lie on her, when they belie her: Lie with her!..
33 Въ подлин. — Cuckold me.
34 Въ подл. О ay, as summer Hies are in the shembles. That quicken even with blawing.
35 Если сохранить сосудъ сей & — выраженіе, заимствованное изъ Св. писанія. См. Посл. къ Солунянамъ I, гл. IV, ст. 4. (Malone.)
36 Въ Англіи ива, такъ какъ и мирта, посвящена любви и почти всегда несчастной.
37 Эта псня напечатана въ послднемъ старинномъ собраніи балдадъ, — въ ней есть нсколько измненій противъ подлинника, найденнаго собирателемъ этихъ балладъ. (Johnson.)
38 Это начало, можетъ-быть, покажется нкоторымъ безсвязнымъ, но въ этой безсвязности заключена величайшая мысль. Оно въ связи съ тяжкою думою Отелло, и первыя слова его при входъ въ спальню Дезд.: Вотъ причина, вотъ причина…. (It is the cause, it is the cause) есть продолженіе этой тяжкой, безнадежной думы, невольно вырвавшееся изъ его устъ. ‘Безпорядокъ этихъ первыхъ словъ, какъ справедливо говоритъ Альфредъ-де-Виньи (въ замч. къ его переводу Отелло) можетъ-быть поясненъ тмъ только, кто самъ носилъ на сердц язвы, а не схоластическими комментаторами Шекспира — Джонсономъ и Стивенсомъ.’
39 Переведено по Блекстону (Blackstone.) Попе говоритъ, что воды Эбро славились свойствомъ закалять сталь.
40 Отелло принимаетъ Яго за дьявола и смотритъ нтъ-ли копытъ на ногахъ его.
41 Намекъ на Ирода, который въ припадк слпой ревности убилъ Маріамъ — свою супругу, также совершенно невинную. (Stevens.) Въ 1613 г. Леди Елисавета Керью издала Трагедію, подъ названіемъ: Маріамъ, или прекрасная Царица Іудейская. (Theobald.)
42 О Spartan dog…. Собаки Спартанской породы отличались отъ другихъ своею свирпостью и дикостію. (Hanmer.)
45 Содержаніе Отелло заимствовано, по мннію Попе, изъ Цинтіевыхъ Новеллъ. Драма сія сочинена, какъ полагаетъ Медонъ, въ 1611 г. Дйствіе должно было происходить въ 1570 г.

——

Все что въ перевод отмчено знакомъ:’ у Шекспира прозой.
Ни въ одномъ изъ комментаторовъ Шекспира не нашелъ я замчанія, которое вроятно сдлаетъ каждый читатель при чтеніи Отелло, но о которомъ упомянуть здсь, можетъ-быть, будетъ не безполезно. Разговоръ Отелло рзко отличенъ отъ другихъ разговоровъ. Онъ цвтистъ и фигуренъ, даже въ т минуты, когда сердце Отелло растерзано страстію, когда весь составъ его потрясенъ ревностью. Шекспиръ не забылъ, что Отелло — Мавръ. Его рчи, полныя восточной поэзіи въ устахъ Европейца, разумется, были-бы странны и смшны, но какъ хороши эти рчи въ устахъ Мавра! Прим. Перев.

ДЙСТВІЕ I.

СЦЕНА I.

УЛИЦА ВЪ ВЕНЕЦІИ.

Входятъ РОДРИГО и ЯГО.

РОДРИГО.

О, не говори мн объ этомъ. Это низко: ты, располагая моимъ кошелькомъ, какъ будто шнурки отъ него въ рукахъ твоихъ, — ты, Яго, зналъ, что произошло…..

ЯГО.

Но вы не хотите меня выслушать. Если когда-либо, даже во сн, я видлъ что-нибудь подобное, то возненавидьте меня.

РОДРИГО.

Ты говорилъ мн, что будешь питать къ нему вчную ненависть?

ЯГО.

Презирайте меня, если я солгалъ. Трое изъ здшнихъ Нобилей удостоили сами просить его о доставленіи мн званія его Лейтенанта, и клянусь честью, я знаю цну самому себ: мои заслуги, право, не ниже этого званія, но онъ, обуянный гордостью, упрямый и непреклонный, онъ отдлался отъ нихъ пустыми, напыщенными отговорками, которыя забросалъ военными терминами, и наконецъ отказалъ моимъ покровителямъ. ‘Я не могу исполнить вашу просьбу’, сказалъ онъ имъ, ‘я выбралъ себ Лейтенанта.’ И этотъ Лейтенантъ, кто онъ? Въ самомъ дл, великій мудрецъ, какой-то Микель Кассіо, Флорентинецъ, мальчишка, который готовъ повситься за какую-нибудь красавицу, никогда не предводившій эскадрономъ въ пол, и не лучше пряхи понимающій распорядокъ битвы, но ужь за то ученый съ книгой въ рукахъ! Наши Сенаторы въ своихъ тогахъ такіе же теоретики, какъ и онъ. Простая и безсмысленная болтовня — вотъ вся его военная наука. Таковъ-то человкъ, избранный Мавромъ! А я, котораго онъ видлъ съ мечемъ въ Родос, въ Кипр и въ другихъ земляхъ Христіанъ и неврныхъ, я принужденъ быть доволенъ только одними словами, какъ заимодавецъ, успокоенъ только одними общаніями. Между тмъ какъ Кассіо, въ добрый часъ, будетъ его Лейтенантомъ, — я, синьоръ, останусь покуда, благодаря Бога, простымъ знаменоносцемъ Его Мавританства!

РОДРИГО.

Клянусь небомъ, я желалъ-бы лучше сдлаться его палачемъ.

ЯГО.

Но къ этому нтъ ни какихъ средствъ. Впрочемъ, таковъ въ наше время ходъ службы. Повышеніе добывается происками и благосклонностію, оно не идетъ, какъ прежде, по ступенямъ старшинства, по которому второй непремнно заступалъ мсто перваго. Посудите-же сами, синьоръ, и скажите, можно-ли на моемъ мст любить Мавра?

РОДРИГО.

Въ такомъ случа, я не остался-бы при немъ.

ЯГО.

О, синьоръ, подождите. Выслушайте прежде….. Я остаюсь при немъ, чтобы заплатить ему мой долгъ. Вдь каждый изъ насъ не можетъ быть начальникомъ, а каждый начальникъ не можетъ имть врнаго слугу. Вы найдете множество слугъ, покорныхъ и пресмыкающихся, которые, благоговя передъ собственной неволей, изнашиваютъ свою жизнь, какъ господскіе ослы, служащіе изъ одного дневнаго корма. Устарютъ они, — ихъ выгоняютъ и бьютъ этихъ врныхъ слугъ. Есть другіе, которые носятъ маску и знаки глубокой приверженности, но которые любятъ только самихъ себя. Если они расточаютъ передъ своими господами наружную привязанность, то это для того, чтобы потомъ обогатиться на ихъ-же счетъ, и только-что успютъ набить карманъ, какъ уже чествуютъ только самихъ себя. Вотъ въ этихъ людяхъ, еще есть не много души, и я одинъ изъ нихъ. Будь я Мавромъ, синьоръ, я не захотлъ-бы быть Яго: это такъ врно, какъ вы Родриго. Служа ему, я служу самому себ. — И пусть небо будетъ моимъ судіею! я вовсе не привязанъ и не вренъ ему, а только кажусь такимъ для моихъ собственныхъ видовъ. Думаете-ли вы, что мои дйствія открыто, простодушно будутъ выражать мои мысли, что моя наружность отразитъ глубину души моей? Не все ли это равно, что выставить на ладони сердце на расщипку воронамъ? Нтъ, нтъ, я не то, чмъ кажусь.

РОДРИГО.

Какъ должно быть высоко блаженство этого толстогубаго Мавра, если онъ усплъ похитить ее изъ отцовскаго дома!

ЯГО.

Разбудите отца ея, бросьте тревогу въ домъ его…. Отравите радость Мавра, оглушите улицы его именемъ, возмутите родственниковъ красавицы, въ ндрахъ рая, гд покоится онъ, предайте его на съденіе ядовитымъ гадамъ, истерзайте его наслажденіе, и если ужь суждено ему вкусить счастье, — по крайней-мр, пусть онъ вкуситъ его пополамъ съ горечью и смутой.

РОДРИГО.

Вотъ домъ отца ея. Я разбужу его моимъ крикомъ.

ЯГО.

Да, крикомъ ужаса, отчаяннымъ воплемъ, который раздается ночью въ разлив пожара и безпорядка, среди многолюднаго города.

РОДРИГО.

Эй, эй, Брабанціо! синьоръ Брабанціо! эй!

ЯГО.

Проснитесь! скоре, Брабанціо! воры! воры!… обгайте весь домъ вашъ, ищите дочь вашу. Осмотрите все!... воры! воры!

(Входить БРАБАНЦІО, пробужденный).

БРАБАНЦІО.

Что значитъ этотъ ужасный крикъ? Кто тамъ?

РОДРИГО.

Синьоръ, вс-ли ваши дома?

ЯГО.

Ваши двери хорошо-ли заперты?

БРАБАНЦІО.

Что такое? Къ чему эти вопросы?

ЯГО.

Синьоръ, васъ обокрали. Заклинаю васъ честью, одньтесь скорй. Сердце ваше растерзано, вы потеряли половину души своей: въ этотъ самый часъ, въ эту минуту черный коршунъ захватилъ въ свои когти вашу юную, блую голубицу.1 Вставайте! вставайте! звоните въ набатъ, пробудите уснувшій городъ, или дьяволъ въ эту-же ночь пожалуетъ васъ въ ддушки. Вставайте, говорю я вамъ!

БРАБАНЦІО.

Что такое? Не помшались-ли вы?

РОДРИГО.

Почтенный синьоръ, узнаёте ли вы мой голосъ?

БРАБАНЦІО.

Я? нтъ! Кто ты такой?

РОДРИГО.

Меня зовутъ Родриго.

БРАБАНЦІО.

Тмъ хуже. Я уже запретилъ теб бродить около дверей моихъ. Не объявилъ ли я теб съ благородною откровенностью, что моя дочь не можетъ принадлежать теб? И сегодня, врно въ безумств опьяннія, пресыщенный ужиномъ, распаленный губительнымъ виномъ, ты осмливаешься безпокоить меня и злобно тревожить сонь мой!

РОДРИГО.

Синьоръ, синьоръ, синьоръ —

БРАБАНЦIО.

…..Но будь увренъ, что я имю столько мужества, и, по моему званію, столько могущества, что заставлю тебя въ томъ раскаяться.

РОДРИГО.

Терпніе, добрый синьоръ!

БРАБАНЦІО.

Что говоришь ты мн о воровств? Мы въ Венеціи, и мой домъ не въ лсу.

РОДРИГО.

Почтенный Брабанціо, я прихожу къ вамъ съ чистою душою и намреніями…..

ЯГО.

‘Синьоръ! вы одинъ изъ тхъ людей, которые готовы покинуть Бога, когда дьяволъ зоветъ ихъ. Вы почитаете насъ разбойниками, когда мы приходимъ оказать вамъ услугу. Если вы хотите видть дочь свою матерью Африканскихъ чудовищъ, это другое дло. Чудесно! пестрые внуки будутъ ползать вокругъ васъ….. Славное будетъ ваше поколніе!2.

БРАБАНЦІО.

‘О, несчастный, презрнный, кто ты?

ЯГО.

‘Человкъ, синьоръ, который пришелъ объявить вамъ, что въ эту самую минуту, когда онъ говоритъ съ вами, ваша дочь и Мавръ, въ объятіяхъ другъ друга…..3.

БРАБАНЦІО.

‘Ты — подлецъ.

ЯГО.

‘Вы — Сенаторъ!’

БРАБАНЦІО.

Ты мн будешь отвчать за твою наглость. Я тебя знаю, Родриго.

РОДРИГО.

Синьоръ, я готовъ отвтствовать вамъ за все. — Но умоляю васъ, будьте благоразумны, утвердитесь въ моемъ подозрніи. Разв по вашему приказанію, съ вашего согласія, прекрасная дочь ваша — въ этотъ мрачный и глухой часъ ночи, не имя никого проводникомъ своимъ, кром низкаго наемника, гондольера, — перенесена въ грубыя объятія сладострастнаго Мавра? О, если это вамъ извстно, если это совершилось по вашей вол, мы сознаемся, что нанесли вамъ кровавую обиду, но если вы этого не знаете, мой поступокъ самъ говоритъ за меня и уничтожаетъ вашу недоврчивость. Не подумайте, чтобы я, чуждый уваженія и вжливости, дерзнулъ посмяться надъ вашимъ саномъ. Если, повторяю вамъ, дочь ваша ушла безъ вашего согласія, она сдлала непростительный проступокъ, жертвуя своимъ долгомъ, своею красотою, своими дарованіями, своимъ богатствомъ, всмъ — этому прошлецу, который чуждъ здсь и чуждъ всему міру. Уврьтесь скорй. Если она въ своей комнат, или еще въ вашемъ дом, за такой ужасный обманъ обрушьте на голову мою правосудіе, законы государства!

БРАБАНЦІО.

Вырубите огня! О, скорй зажгите свточь! Сзовите всхъ людей моихъ…. Это происшествіе сходно съ моимъ сномъ… Одна мысль объ немъ щемитъ мое сердце…. Огня! говорю вамъ, огня!

(Уходитъ).

ЯГО.

Прощайте, теперь я долженъ покинуть васъ. Оставаясь здсь, я буду свидтелемъ противъ моего Генерала, а такая роль для меня и неприлична и опасна. Положимъ, что это дло навлечетъ на него невзгоду, все-таки въ ныншнее бурное время, Сенатъ не посметъ отршить его. Опасность Кипрской войны, въ эту минуту, заставляетъ дорожить имъ: его опытность придаетъ ему столько важности, что, по признанію всхъ Сенаторовъ, у нихъ нитъ ни одного человка, который-бы въ состояніи былъ совершить съ полною отчетливостію эту экспедицію. И такъ, не смотря на то, что я не терплю его, какъ адскія муки, — мое положеніе, необходимость принуждаютъ меня скрываться подъ личиной врности, показывать ему наружную привязанность наружную, клянусь душею моей, не боле! Чтобы врне отыскать его, укажите старику на Саджиттери4. — Я буду съ Мавромъ. Прощайте.

(Уходить).

(Входитъ БРАБАНЦЮ, сопровождаемый людьми, несущими факелы.)

БРАБАНЦІО.

Мое несчастіе слишкомъ врно! Она ушла…. Куда годится теперь поруганная жизнь моя? На добычу горя!…. Родриго, гд ты ее видлъ? — — — О несчастная дочь! Съ Мавромъ, говоришь ты? — Кто посл этого захочетъ быть отцемъ! — Какъ ты узналъ, что это была она? — — О, ты обманула меня…. и какъ отъ меня была далека мысль…… А что она сказала теб?— Еще огня! еще! — Разбудите всхъ родныхъ моихъ — — — Обвнчаны-ли они, какъ ты думаешь?

РОДРИГО.

Я такъ полагаю.

БРАБАНЦІО.

О небо! Какимъ образомъ она ушла?… О стыдъ! О кровавая измна! Отцы, не судите отнын о сердцахъ дочерей вашихъ по ихъ поступкамъ! — Но нтъ-ли тутъ волшебства, чародйства, которымъ обольщаютъ юность и двственность5? Не читалъ-ли ты чего-нибудь объ этомъ, Родриго?

РОДРИГО.

Да, синьоръ, я читалъ.

БРАБАНЦIО.

Позови моего брата…. О, если-бы ты ею обладалъ!… Разослать во вс стороны… Не знаешь-ли, — гд мы можемъ найти ее и Мавра?

РОДРИГО.

Я надюсь открыть ихъ убжище, если вамъ будетъ угодно дать намъ надежныхъ людей и слдовать за мною.

БРАБАНЦІО.

О, ради Бога, веди насъ. Я буду стучаться у каждаго дома. — Я могу повелвать въ необходимости. Возьмите мечи, — побжимте. Соберите нсколько человкъ стражи. — Пойдемте…. Добрый Родриго, я постараюсь заслужить чмъ-нибудь за твои труды для меня.

(Они уходятъ).

СЦЕНА II.

ДРУГАЯ УЛИЦА.

Входятъ ОТЕЛЛО, ЯГО и служители.

ЯГО.

Съ-тхъ-поръ, какъ я ношу оружіе, мн таки-случалось убивать людей, но не смотря на это, я твердо увренъ, что совсть возстаетъ противъ умышленнаго убійства. Я чувствую, мн часто не достаетъ злобы на услугу самому себ. Девять, или десять разъ покушался я пронзить его остріемъ6.

ОТЕЛЛО.

О, гораздо лучше, что обошлось безъ этого.

ЯГО.

Пусть такъ. Но онъ наговорилъ столько дерзкихъ, столько оскорбительныхъ рчей противъ вашей чести, что только та небольшая доброта, которою надленъ я, могла удержать меня — Скажите мн пожалуйста, Генералъ, законенъ-ли вашъ бракъ? Подумайте хорошенько. Вельможный Брабанціо очень любимъ: его голосъ въ Совт вдвое сильне голоса Дожа, онъ васъ принудить къ разводу, онъ васъ подавитъ всею тяжестью законовъ, которые усилитъ еще своимъ личнымъ вліяніемъ и могуществомъ.

ОТЕЛЛО.

Пускай онъ длаетъ что хочетъ. Услуги, которыя оказалъ я республик, заглушатъ его жалобы. Еще до-сихъ-поръ никому не извстно, и я объявлю, если узнаю, что есть какая нибудь честь въ суетности, объявлю, что мои предки носили корону. Мои заслуги будутъ громогласны, какъ то горделивое счастіе, которое завоевалъ я…. Знай, Яго, что если-бы не любовь къ прекрасной Дездемон, ни за какія сокровища моря7 не захотлъ-бы я мою свободную, бездомную участь опутать зависимостью…. Но смотри, что это за огни сверкаютъ тамъ?

(Входятъ КАССІО и нсколько офицеровъ со свтильниками. Они сначала въ отдаленіи.)

ЯГО.

Это встревоженный отецъ бжитъ съ своими друзьями. Вы лучше сдлаете, если уйдете.

ОТЕЛЛО.

Нтъ, я долженъ остаться. Мои характеръ, мое званіе и моя совсть безукоризненны. Они покажутъ меня тмъ, что я есть…. Точно ли это Брабанціо?

ЯГО.

Клянусь Янусомъ, кажется я ошибся.

ОТЕЛЛО.

Служители Дожа и Лейтенантъ мой….. Друзъя! да оснитъ васъ ночь своимъ покровомъ. Какія новости?

КАССІО.

Генералъ! Дожъ поручилъ вамъ кланяться и просить васъ къ себ не медля, сію-же минуту.

ОТЕЛЛО.

Не знаешь ли ты, зачмъ?

КАССІО.

Вроятно, извстія изъ Кипра, дло не терпящее отсрочки. Въ эту ночь съ нашихъ галеръ прибыло двнадцать встниковъ — одинъ за другимъ. Уже вс Совтники8 собрались къ Дожу. За вами нсколько разъ посылали, но не находя васъ дома, Сенатъ отправилъ три различные отряда, чтобы отыскать васъ.

ОТЕЛЛО.

Хорошо, что со мною встртились. Я войду въ домъ, сказать одно слово — и потомъ иду съ вами.

(Уходитъ).

КАССІО (къ Яго).

Скажи, что Генералъ здсь подлываетъ?

ЯГО.

О, въ эту ночь онъ завладлъ богатымъ гальономъ9, и если призъ объявится законнымъ, то дло кончено.

КАССІО.

Я не понимаю тебя.

ЯГО.

Онъ женатъ.

КАССІО.

На комъ?

(Отелло возвращается).

ЯГО.

Женатъ на….. Итакъ, Генералъ, мы отправляемся?

ОТЕЛЛО.

Пойдемте, друзья.

КАССІО.

Вотъ другая толпа, которая также васъ ищетъ.

(Входятъ БРАБАНЦІО, РОДРИГО, стражи и вооруженные служители съ свтильниками).

ЯГО.

Это Брабанціо! Генералъ, будьте осторожны, онъ идетъ съ недобрыми умыслами.

ОТЕЛЛО.

Эй! ни шагу впередъ.

РОДРИГО (къ Брабанціо).

Синьоръ, вотъ Мавръ!

БРАБАНЦІО.

Схватите его. Разбойникъ!

(Съ обихъ сторонъ обнажаютъ мечи).

ЯГО.

А, Родриго! начинайте, синьоръ, вы со мной.

ОТЕЛЛО.

Вложите ваши блестящіе мечи: они заржавютъ отъ ночной росы. Добрый синьоръ, сдины ваши могутъ повелвать здсь съ большимъ успхомъ, чмъ ваше оружіе.

БРАБАНЦІО.

О низкій похититель! гд ты скрылъ дочь мою? Проклятый! ты околдовалъ ее! Ссылаюсь на всхъ благомыслящихъ, — если-бъ не власть волшебства обаяла ее своими чарами, ршилась ли-бы она, юная, прекрасная, счастливая, ненавидвшая бракъ — она, презиравшая жениховъ самыхъ знатныхъ и самыхъ богатыхъ изо всей Венеціи, — ршилась-ли-бы она, предать себя общему посмянію и бжать изъ отцовскаго дома на твою черную грудь? Ты можешь ужасать, а не нравиться. Вселенная, будь моимъ судьею! Не ясно-ли, что ты дйствовалъ на нее нечестивыми чарами, что ты околдовалъ ее какими-нибудь зельями, быліями, омрачающими разсудокъ? — Это будетъ разсмотрно, будетъ…. Все это очень вроятно…. Я беру тебя, я задерживаю тебя, какъ соблазнителя невинности, какъ человка, занимающагося чернокнижіемъ, нетерпимымъ въ государств….. Возьмите его, если онъ будетъ сопротивляться, съ опасностью его собственной жизни, схватите!

ОТЕЛЛО.

Остановитесь — и вы, которые хотите защищать меня, остановитесь. Если-бы мн нужно было прибгнуть къ оружію, я-бы это сдлалъ безъ васъ. (Къ Брабанціо). Куда прикажите мн явиться, чтобы отвтствовать на ваше обвиненіе?

БРАБАНЦІО.

Въ тюрьму, до-тхъ-поръ, покуда время, предписанное закономъ, и нормы суда не призовутъ тебя защищаться.

ОТЕЛЛО.

Если я буду повиноваться вамъ, то какимъ образомъ исполню повелніе Дожа? Онъ призываетъ меня по одному государственному длу, которое не терпитъ отлагательства. Вотъ, съ обихъ сторонъ, его посланные ожидаютъ меня къ нему.

ОФИЦЕРЪ (къ Брабанціо).

Точно, достойный Синьоръ. Дожъ въ Совт, и я увренъ, что уже тамъ ожидаютъ и васъ.

БРАБАНЦІО.

Какъ! Дожъ въ Совт? Въ такой поздній часъ ночи? — Ведите его туда тотчасъ. Мое дло не маловажно. Самъ Дожъ и вс благородные сочлены мои не потерпятъ этого оскорбленія, нанесеннаго имъ въ лиц моемъ. Если такіе поступки будутъ оставаться безъ казни, то скоро рабы и неврные сдлаются повелителями республики и нашими.

(Уходятъ).

СЦЕНА III.

ЗАЛА СОВТА.

Входятъ ДОЖЪ, СЕНАТОРЫ и ОФИЦЕРЫ.

ДОЖЪ.

Въ этихъ донесеніяхъ нтъ никакого согласія, и потому врядъ-ли они вроятны.

1-й СЕНАТОРЪ.

Въ самомъ дл, они не сообразны, въ моихъ письмахъ значится сто семь галеръ.

ДОЖЪ.

А въ моихъ сто сорокъ.

2-й СЕНАТОРЪ.

А въ моихъ двсти, и хотя донесенія не совсмъ согласны, потому-что когда судятъ по однмъ догадкамъ10, то часто бываетъ противорчіе, однако вс утверждаютъ, что Турецкій флотъ стремится къ Кипру.

ДОЖЪ.

Да, намъ должно хорошенько подумать объ этомъ. Я не могу себя считать безопаснымъ, основываясь на какихъ-нибудь ошибкахъ, а долженъ вникать въ сущность донесенія, чтобы предупредить бдствіе.

МАТРОСЫ (извн).

Эй, эй — новости! новости!

ОФИЦЕРЪ (вводя въ залу одного изъ матросовъ).

Нарочный отъ флота.

ДОЖЪ.

Еще! Что такое?

МАТРОСЪ.

Турки осаждаютъ островъ Родосъ. Синьоръ Анжело приказалъ мн донести объ этомъ республик.

ДОЖЪ.

Что думаете вы о такой перемн?

1-й СЕНАТОРЪ.

Это несбыточно, это не иметъ здраваго смысла, это ложь, которою насъ хотятъ морочить. Когда размыслишь, какъ важенъ для Турокъ Кипръ, какъ онъ занимаетъ ихъ, какъ легка его осада и какъ грозны укрпленія Родоса, — то необходимо выводишь изъ всего этого — невроятность, чтобы, оставивъ позади себя мсто, требующее самыхъ важныхъ заботъ, пренебрегая богатой и легкой побдой, устремляясь на безплодную опасность, — Турки были-бы до такой степени безсмысленны.

ДОЖЪ.

Нтъ, точно не можетъ быть, чтобы они осадили Родосъ.

ОФИЦЕРЪ.

Вотъ и еще извстіе!

(Входитъ другой встникъ).

ВСТНИКЪ.

Свтлйшій Дожъ! Оттоманы, владя Родосомъ, получили тамъ второе подкрпленіе, которое должно присоединиться къ ихъ флоту.

1-й СЕНАТОРЪ.

Да, я предвидлъ это. А какъ сильно, полагаютъ, это подкрпленіе?

ВСТНИКЪ.

До тридцати парусовъ. Турки ведутъ свои линіи прямо, безъ всякаго обмана, къ Кипру. Синьоръ Монтано, вашъ врный и храбрый слуга, исполняя свою обязанность, приказалъ васъ извстить объ этомъ и удостоврить въ истин этого донесенія.

ДОЖЪ.

Итакъ, теперь мы наврно знаемъ, что они хотятъ осаждать Кипръ. Марко-Люккезе не въ Венеціи-ли?

1-й СЕНАТОРЪ.

Онъ во Флоренціи.

ДОЖЪ.

Напишите ему отъ нашего имени, чтобы онъ, не медля ни минуты, прибылъ сюда.

1-й СЕНАТОРЪ.

Вотъ Брабанціо, сопровождаемый доблестнымъ Мавромъ.

(Входятъ БРАБАНЦІО, ОТЕЛЛО, ЯГО, РОДРИГО и ОФИЦЕРЫ).

ДОЖЪ.

Храбрый Отелло! мы не медля снова должны отрядить васъ противъ всеобщихъ враговъ — Оттомановъ.

(Къ Брабанціо).

А, я васъ не видлъ…..Здравствуйте, почтенный синьоръ, только васъ не доставало здсь, а эту ночь намъ необходимы ваши совты и помощь.

БРАБАНЦІО

А мн — ваши. Да проститъ мн, Свтлйшій Дожъ! Не для исполненія моего долга, поднялся я съ ложа: польза общественная не иметъ боле вліянія на мою душу….. Моя собственная скорбь слишкомъ ужасна, слишкомъ глубока: она поглощаетъ вс другія горести и не находитъ ни въ чемъ утоленія.

ДОЖЪ.

Какъ! Что такое?

БРАБАНЦІО.

Моя дочь! о, моя дочь!…..

2-й СЕНАТОРЪ.

Что, она умерла?

БРАБАНЦІО.

Да, для меня. Ее соблазнили, ее похитили у меня, ее испортили чародйствомъ, зельями. Природа не можетъ впасть въ такое заблужденіе въ полной сил и чистот, имя глаза, чтобы видть, смыслъ, чтобы судить….. Нтъ! это дйствіе чародйства.

ДОЖЪ.

Кто-бы ни былъ человкъ, который такъ беззаконно лишилъ дочь вашу разсудка, а васъ лишилъ дочери, — кто-бы ни былъ онъ, — вы сами прочтете ему кровавую книгу законовъ, одни вы произнесете суровый приговоръ, начертанный въ этой книг, — да! будь преступникъ хоть собственный сынъ нашъ.

БРАБАНЦІО.

Благодарю, Свтлйшій Дожъ.. Человкъ этотъ здсь: это Мавръ, котораго вы нарочно повелли призвать сюда по дламъ государственнымъ.

ДОЖЪ и СЕНАТОРЫ.

Онъ! Намъ это очень прискорбно.

ДОЖЪ (къ Отелло).

А вы, что вы скажете противъ этаго обвиненія?

БРАБАНЦІО.

Ничего, потому-что оно справедливо.

ОТЕЛЛО.

Могущественные и достойные синьоры! благородные и великодушные повелители мои! Я похитилъ дочь этого старца изъ его дома: это совершенная правда, правда и то, что я женился на ней. Но въ этомъ заключается вся моя вина, не боле. Мой слова грубы, я не умю говорить краснорчиво въ мирное время, потому-что съ семи лтъ, съ-тхъ-поръ, какъ руки эти стали наливаться силою, ихъ любимое занятіе, — кром послднихъ девяти лунъ, — было подъ военными шатрами и на пол битвъ. Мало я знаю объ этомъ великомъ мір, но и въ этомъ маломъ, нтъ ничего, кром осадъ да битвъ: итакъ, вы видите, что я не съумю хорошо защитить самаго себя. Но, если у васъ есть благосклонное терпніе выслушать меня, я безъ приготовленій, просто разскажу вамъ повсть любви моей, и разскажу вамъ — въ отвтъ на мое обвиненіе, — какими талисманами, какими чарами и какою волшебною силою я овладлъ сердцемъ его дочери…..

БРАБАНЦІО.

Двушк такой застнчивой, такой скромной, робкой, краснвшей при каждомъ малйшемъ движеніи, ей поругаться надъ природой, надъ своею юностью, надъ своимъ отечествомъ, надъ своимъ именемъ — и полюбить человка, на котораго она не могла взглянуть безъ страха! Боже мой! кто въ здравомъ смысл можетъ утверждать, что такое совершенное существо попрало вс законы природы? Это ужасное заблужденіе ясно показываетъ, что источникъ его должно отыскивать въ таинствахъ адскаго искусства. Подтверждаю снова, что не иначе, какъ зельемъ, воспламняющимъ кровь, какимъ-нибудь заклятымъ напиткомъ, онъ привлекъ ее къ себ.

ДОЖЪ.

Утверждать — не значитъ доказывать, намъ надобны доводы боле убдительные и боле очевидные, а не эти темныя и жалкія догадки, основанныя на простонародныхъ предразсудкахъ, которыя вы противъ него представляете.

1-й СЕНАТОРЪ.

Но что скажешь ты, Отелло? Противозаконными-ли, насильственными-ли средствами, похитилъ и обаялъ ея двственное сердце, или вымолилъ любовь ея, или просто въ ея сердц нашелъ отзывъ на свое сердце?

ОТЕЛЛО.

Умоляю васъ, пошлите за нею въ Саджиттери. И пусть сама она говоритъ обо мн передъ лицемъ своего отца. Если ея рчи обвинятъ меня, то не только лишите меня доврія, сана и званія, которые получилъ я отъ васъ, но пусть приговоръ вашъ лишитъ меня самой жизни.

ДОЖЪ.

Послать за Дездемоной.

ОТЕЛЛО.

Яго, проводи ихъ, ты лучше знаешь это мсто.

(Яго и нкоторые Офицеры уходятъ).

А до ея прихода, съ тою искренностью, съ какою небу исповдую заблужденія моей жизни, разскажу вамъ, какъ овладлъ я сердцемъ ея и какъ она овладла моимъ.

ДОЖЪ.

Говори, Отелло!

ОТЕЛЛО.

Ея отецъ любилъ меня, часто зывалъ къ себ, распрашивалъ меня о приключеніяхъ моей жизни, о каждомъ год отдльно, о войнахъ, объ осадахъ, о происшествіяхъ, которыя случались со мною. Съ нимъ я пробгалъ все, начиная отъ младенческихъ лтъ моихъ до послднихъ минутъ моего разсказа. Я говорилъ ему о моихъ бдствіяхъ, о трогательныхъ приключеніяхъ на мори и на суш: какъ однажды, въ страшномъ, гибельномъ пролом я былъ на волосокъ отъ смерти, какъ въ другой разъ буйный непріятель увлекъ меня въ плнъ и продалъ въ неволю, и потомъ, какъ освободился я изъ этого плна. Я передалъ ему всю исторію моихъ путешествій, описывалъ глубокія пещеры, безплодныя пустыми, мрачныя подземелья, утесы, горы, главами досягающія небесъ. Я говорилъ также о Каннибалахъ, пожирающихъ другъ друга, объ Антропафагахъ — и о людяхъ, у которыхъ плечи выше ихъ головъ11. Дездемона просто полюбила мои разсказы, и когда заботы по хозяйству, вызывали ее изъ комнаты, она спшила, какъ можно скорй, ихъ выполнитъ и, возвратившись, съ жадностью прислушивалась къ словамъ моимъ. Я замтилъ это, и скоро дождался минуты, въ которую она сама попросила меня снова пересказать вс мои странствованія по свту, прежде, ей были извстны только одни отрывки изъ разсказовъ моихъ. Я согласился — и въ продолженіе моего повствованія часто замчалъ слезы на очахъ ея, когда говорилъ о какомъ-нибудь несчастіи, претерпнномъ мною въ юныхъ лтахъ. Когда я кончилъ мою исторію, она наградила меня за мои бдствія — несчетными вздохами, она воскликнула: ‘Какія странныя приключенія, престранныя! Какъ это достойно участія, самаго нжнаго участія!’ Она уже сожалла, что выслушала разсказъ мой — и вмст съ тмъ, желала сама быть мужчиной, чтобы испытать. все это, она благодарила меня и сказала, что если между друзьями моими найдется человкъ, любящій ее, то, для того, чтобы она полюбила его взаимно, онъ долженъ выучиться разказывать мою исторію. И когда такимъ образомъ, она открыла мн сердце свое, я сказалъ: она полюбила меня за опасности, перенесенныя мной, я полюбилъ ее за участіе, которое возбудили въ ней мои страданія. Вотъ все мое колдовство. Дездемона приближается, пусть она сама подтвердитъ слова мои.

(Входятъ ДЕЗДЕМОНА, ЯГО и сановники).

ДОЖЪ.

Я не желалъ-бы, чтобы дочь моя слышала этотъ разсказъ….. Добрый Брабанціо, лучше смотрть съ хорошей стороны на вещи, которыя нельзя исправить. Человкъ съ обломкомъ оружія, все-таки сильне, чмъ вовсе безоружный.

БРАБАНЦІО.

Выслушайте ее, Свтлйшій Дожъ, и если она признается, что добровольно участвовала въ этомъ союз, пусть на главу мою падетъ разрушеніе, когда посл того уста мои еще разъ произнесутъ противъ него упреки. Приближься, достойная дочь. Говори. Отличи того, кому въ этомъ блестящемъ собраніи ты обязана повиновеніемъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Батюшка! я вижу, что моя обязанность должна здсь раздлиться: вамъ — я одолжена жизнью и воспитаніемъ, жизнь и воспитаніе, которыя вы мн даровали, внушаютъ мн къ вамъ уваженіе….. Какъ отецъ — вы были до-сихъ-поръ повелителемъ моимъ, но вотъ — мой супругъ. И я должна исполнять мои обязанности къ Мавру, теперешнему моему повелителю, также, какъ мать моя, предпочтительно передъ отцемь, исполняла свои обязанности къ вамъ.

БРАБАНЦІО.

Богъ съ вами! я кончилъ (къ Дожу). Не угодно-ли, синьоръ, перейти теперь къ дламъ государственнымъ? О, лучше имть пріемыша, чмъ родное дитя! Мавръ, приближься: я оставляю ее теб отъ чистаго сердца, — это существо, которымъ уже ты обладаешь и которое-бы я хотлъ, отъ чистаго сердца, отнять у тебя. А ты, дитя мое, — сокровищница разума, ты заставила меня почувствовать радость, что я не имю другихъ дтей. Твой побгъ научилъ меня, что отецъ долженъ быть деспотомъ, что онъ долженъ держать дтей своихъ въ желзныхъ цпяхъ. Я кончилъ, Свтлйшій Дожъ.

ДОЖЪ.

Позвольте мн говорить за васъ и произнести приговоръ, который возвратитъ вашу милость этимъ супругамъ. Когда уже нтъ средствъ къ помощи, когда роковой ударъ, висвшій надъ нами, разгромитъ душу — вс горести кончены. Оплакивать минувшее несчастіе, не значить-ли снова накликать его на себя? Когда нельзя спасти благо, которое отнимаетъ у насъ судьба, то перенося съ терпніемъ жестокости ея — ужъ однимъ этимъ уничтожаешь ихъ. Человкъ, котораго обокрали и который смется, самъ кое-что похищаетъ у вора, а безполезно стующій, только обкрадываетъ самаго себя.

БРАБАНЦІО.

Пусть-же Турки отнимутъ у насъ Кипръ: пока мы смемся, мы еще не потеряли его. Тому легко перенести наставленія, кто ищетъ въ нихъ облегченія, но тотъ, кто расчитывается съ горестію, тотъ — принужденъ быть должникомъ терпнія, перенося въ одно время и горе и наставленія. Услаждать, или отравлять назначены эти наставленія: во всякомъ случа, они произвольны и двусмысленны, слова все-таки слова, я никогда не слыхивалъ, Свтлйшій Дожъ, чтобы раны горести излечивались рчами утшенія. Умоляю васъ, перейдемте къ дламъ государственнымъ.

ДОЖЪ.

Турки, для осады острова Кипра, длаютъ огромныя приготовленія. Отелло, вы лучше чмъ кто-нибудь знаете мстное положеніе. Правда, у насъ есть офицеръ, достойный своего званія, но общій голосъ — этотъ неограниченный властелинъ событій, избирая васъ, завряетъ въ успх. Подумайте: мы васъ отрываемъ отъ вашего настоящаго счастія для трудовъ и тревогъ.

ОТЕЛЛО.

Благородные сенаторы! Самовластительная привычка обратила для меня желзный одръ и грязь лагерей въ пуховую постель. Въ трудахъ и буряхъ военныхъ, — все мое наслажденіе. Я готовъ итти на Оттомановъ, но теперь, преклоняясь предъ вами, я испрашиваю только одного, чтобы вы призрили и обезпечили участь жены моей, прилично ея роду.

ДОЖЪ.

Вы можете оставить ее въ дом отца.

БРАБАНЦІО.

Я не согласенъ на это.

ОТЕЛЛО.

Ни я.

ДЕЗДЕМОНА.

Ни я. Для чего раздражать родителя и гнвить его моимъ присутствіемъ? Великодушный Дожъ! обратите свое милостивое вниманіе на мои доводы и согласитесь на мое простодушное желаніе.

ДОЖЪ.

Чего хотите вы, Дездемона?

ДЕЗДЕМОНА.

Я не могу разлучиться съ Мавромъ. Пусть цлый свтъ видитъ, что для него я готова на вс пожертвованія, что для него предала я бурямъ мою жизнь. Сердце мое покорилось его рдкимъ достоинствамъ: въ душ Отелло, я видла его образъ, и мою душу, мою участь посвятила его слав и воинскимъ доблестямъ. Оставаясь спокойно здсь, когда онъ пойдетъ на войну, я буду лишена того, что меня къ нему привязываетъ, я должна буду переносить въ его отсутствіи тяжкое одиночество….. Позвольте мн ему сопутствовать.

ОТЕЛЛО.

Ваши голоса, синьоры! Я прошу васъ, согласитесь на ея желаніе. Я молю васъ объ этомъ, не для выгодъ любви моей, не въ нетерпніи утолить жажду своей страсти….. Нтъ! для нея, для того чтобы успокоить ее! Не подумайте, чтобы любовь довела меня до забвенія моихъ обязанностей. Когда въ бездйствіи, упоенный нгою, я пренебрегу распоряженіями или битвами, пусть ваши жены поставятъ мой обезславленный шлемъ на ряду съ своей домашней утварью, и пусть стыдъ падетъ на мое имя!

ДОЖЪ.

Вы условитесь между собой: оставаться-ли ей, или слдовать за вами. Опасность ростетъ. Ваша поспшность успокоитъ государство. Въ эту ночь вамъ надобно отправиться12.

ДЕЗДЕМОНА.

Въ эту ночь, Свтлйшій Дожъ?

ДОЖЪ.

Да, въ эту самую ночь.

ОТЕЛЛО.

Отъ всего сердца.

ДОЖЪ.

Завтра, Синьоры, мы соберемся въ девять часовъ утра. Отелло, оставьте здсь одного офицера, онъ принесетъ вамъ наши порученія и возьметъ на себя другія заботы, касающіяся до вашего назначенія, или до вашихъ длъ.

ОТЕЛЛО.

Я оставлю, если позволите, моего знаменоносца Яго. Это человкъ честный и врный, на его попеченіе отдаю я жену мою, ему ввряю вс бумаги, которыми вы разсудите снабдить меня.

ДОЖЪ.

Да будетъ по вашему. Доброй ночи, синьоры. (Къ Брабанціо.) Поврьте, благородный синьоръ, если справедливо, что добродтель украшаетъ человка, то вашъ зять больше прекрасенъ, чмъ черенъ.

1-й СЕНАТОРЪ.

Прощайте, храбрый Мавръ. Составьте счастіе Дездемоны.

БРАБАНЦІО.

Стереги ее, Мавръ, слди за ея шагами: она обманула отца своего, она можетъ обмануть и тебя.

ОТЕЛЛО.

Я ручаюсь за нее жизнью! (Дожъ, Сенаторы и проч. уходятъ). Честный Яго, я оставляю тебя при Дездемон. Пусть жена твоя будетъ также при ней, избери удобное время, чтобы принести ее ко мн. Пойдемъ, Дездемона….. мн остается только одинъ часъ для любви и для нжныхъ о теб попеченій. Надобно покоряться обстоятельствамъ.

(ДЕЗДЕМОНА и ОТЕЛЛО уходятъ).

РОДРИГО.

Яго.

ЯГО.

‘Ну, честная душа, что ты на это скажешь?

РОДРИГО.

‘Угадай, что я хочу сей-часъ сдлать?

ЯГО.

‘Разумется, какъ-бы добраться до постели и лечь спать.

РОДРИГО.

‘Сію минуту утопиться.

ЯГО.

‘Прекрасно! да если ты это сдлаешь, я перестану любить тебя — и для чего-же, безумный?

РОДРИГО.

‘Не безумство-ли жить, когда жизнь — мученье, и если только одна смерть можетъ исцлить насъ, мы, по невол, должны искать смерти.

ЯГО.

‘О малодушный! вотъ уже четырежды семь лтъ, какъ я наблюдаю за этимъ міромъ — и съ-тхъ-поръ какъ сталъ различать благодяніе отъ обиды, я, право, еще не встрчалъ человка, истинно самолюбиваго….. Да я согласился-бы скоре низойти отъ достоинства человка на степень обезьяны, чмъ утопиться за какую-нибудь прелестницу15.

РОДРИГО.

‘Что-же мн длать? Правда, я самъ стыжусь своей слабости, но ее не можетъ исправить никакая добродтель.

ЯГО.

‘Добродтель! какой вздоръ: быть тмъ или другимъ всегда зависитъ отъ нашей воли. Наше тло — садъ, а воля — садовникъ, который его обработываетъ. Сетъ-ли онъ крапиву или латукъ, ссопъ или тминъ, различныя или одинаковыя растенія, тощаютъ-ли они отъ его праздности, или длаются плодородными отъ заботливости, все-таки это зависитъ отъ него. Если-бы тяжесть разума не уравновшивала тяжести страстей на всахъ жизни, — горячка крови и наши низкія наклонности всегда-бы влекли насъ къ самымъ безразсуднымъ дяніямъ, но мы надлены разумомъ, который усмиряетъ буйство чувствъ, укрощаетъ порывы нашихъ желаній, побждаетъ необузданность страстей. Итакъ то, что вы зовете любовью — есть дикій тернъ, сухая втвь нашего сердца.

РОДРИГО.

‘Какая нелпость.

ЯГО.

‘Да, любовь — одно кипніе крови, прихоть воли. Полно, будь человкомъ. Топиться! топятъ только кошекъ и слпыхъ щенятъ. Я твой другъ — и клянусь, что привязанъ къ твоимъ пользамъ крпчайшими узами. Я врно никогда не встрчу случая быть теб боле полезнымъ….. Набей кошелекъ свой потуже деньгами….. слдуй за нашимъ войскомъ, старайся казаться старе своихъ лтъ….. Повторяю, набей кошелекъ деньгами. Любовь Дездемоны къ Мавру не можетъ быть продолжительна….. запасись деньгами….. ни любовь Мавра къ ней. Вспышка этой любви была слишкомъ сильна, и ты увидишь такое-же сильное охлажденіе….. Наполни свой кошелекъ, говорю я теб. — Эти Мавры такъ непостоянны въ своихъ желаніяхъ….. главное, чтобы кошелекъ былъ полонъ….. плоды, которые сегодня находятъ они слаще меда, завтра покажутся имъ горче колаквинты. Она молода, ей нужна перемна. Дай ей только насытиться ласками Мавра, она тотчасъ почувствуетъ свое заблужденіе. Ей нужна перемна, да, нужна — и потому запасись золотомъ. А если ужъ теб непремнно хочется отдать свою душу чорту, такъ избери какую-нибудь смерть получше. Забери денегъ какъ можно больше….. И если святость ломкихъ обтовъ, связующихъ этого пройдоху-дикаря съ лукавой Венеціянкой, не будетъ черезъ-чуръ неодолима для моего генія, подкрпляемаго всми силами ада, — то ты ужъ будешь обладать ею. Только денегъ, денегъ! Прочь мысль топиться. Она оскорбляетъ здравый смыслъ. Поищи-ко лучше средствъ, какъ бы утопать отъ наслажденія въ объятіяхъ твоего божества, чмъ топиться вдали и отъ нея!

РОДРИГО.

‘Общаешься-ли ты осуществить мои надежды, если я соглашусь ждать успха?

ЯГО.

‘Положись на меня. Поди, собирай деньги. Я безпрестанно говорилъ теб, говорю теперь, и и еще-таки повторяю, что не терплю Мавра. Мои причины исходятъ изъ сердца, и твои не мене законны. Соединимся-же для мщенія. Если успешь поругаться надъ нимъ, то доставишь себ наслажденіе, а мн нсколько пріятныхъ минутъ. Еще совершится много событій, которыя теперь таятся въ лон времени….. Ступай! Доставай денегъ….. Завтра, мы поговоримъ объ этомъ подоле. Прощай.

РОДРИГО.

‘Гд-же мы встртимся утромъ?

ЯГО.

У меня.

РОДРИГО.

‘Я приду къ теби поране.

ЯГО.

‘Ступай съ Богомъ!…. Слышишь, Родриго?

РОДРИГО.

‘Что?

ЯГО.

‘Не топись-же. Слышишь?

РОДРИГО.

‘Я перемнилъ намренье: продаю вс мои помстья.

ЯГО.

‘Ступай съ Богомъ, набивай какъ можно потуже свой кошелекъ…. (Родриго уходитъ).
Такъ-то всегда провожу я простаковъ для выгодъ моего собственнаго кошелька. Да, въ самомъ-дл, я худо-бы употреблялъ пріобртенную мной опытность — мое дорогое достояніе, если-бы безъ всякаго для себя удовольствія и пользы сталъ расточать время съ такимъ глупцомъ!…. Я ненавижу Мавра. Ктому-же вс кричатъ, будто онъ выполнялъ мою обязанность за занавсами моего ложа. Не знаю, правда-ли это, но и при одномъ только подозрніи, я поступлю какъ-бы совершенно увренный. Онъ уважаетъ меня — и мои внушенія врне всхъ будутъ дйствовать на его сердце….. Кассіо — именно человкъ, который мн нуженъ. Потомъ увидимъ….. Получить его мсто и совершить мщеніе. Двойная ловкость….. Но какимъ образомъ? какимъ образомъ?…. Посмотримъ….. Спустя нсколько времени обмануть Мавра, шепнувъ ему, будто Кассіо слишкомъ коротокъ съ его женою….. Онъ такъ свжъ, въ такихъ лтахъ и сил, что легко можетъ возбудить подозрніе….. Онъ созданъ для того, чтобъ доводить женщинъ до преступленія….. Мавръ откровененъ, доврчивъ къ честнымъ людямъ: стоитъ только прикинуться такимъ. Онъ съ кротостью, какъ оселъ, позволитъ водить себя за носъ….. Такъ….. планъ готовъ….. Адъ и ночь выкажутъ передъ свитомъ это чудовищное порожденіе моей мести.

ДЙСТВІЕ II.

СЦЕНА I.

ГОРОДСКОЙ ПРИМОРСКІЙ ПОРТЪ ВЪ КИПР. ПЛАТФОРМА.

МОНТАНО и ДВА ОФИЦЕРА.

МОНТАНО.

Что съ мыса вы различаете въ мор?

1-й ОФИЦЕРЪ.

Совершенно ничего: море такъ высоко разыгралось, что между нимъ и небомъ некуда вставить паруса.

МОНТАНО.

Кажется земля страшно огласилась воемъ втровъ, никогда свирпе этого ураганъ не потрясалъ нашихъ стнъ, если онъ также бушуетъ въ мор, то какой дубовый тесъ выдержитъ напоръ холмящейся влаги? Чмъ-то это кончится?

2-й ОФИЦЕРЪ.

Разстройствомъ Турецкаго флота. Пройдите-ко не много ближе къ морю по этому опненному берегу. Видите-ли, волны, бушуя, хлещутъ въ черныя тучи, страшные валы, гонимые втромъ, надуваются, вздымаются выше и выше и, кажется, хотятъ залить холодными струями огненную медвдицу, потушить яркія звзды, стерегущія вчно-недвижный полюсъ. Я еще не видалъ, чтобы море стонало когда-нибудь подъ бичемъ жесточайшаго истязанія,

МОНТАНО.

Если Турецкій флотъ не усплъ стать на рейдъ — то онъ потопленъ, потому-что невозможно въ эту бурю устоять на мор.

(Входитъ 3-й офицеръ).

3-й ОФИЦЕРЪ.

Всти, господа! Наши походы кончены. Буря такъ разбила Турковъ, что однимъ разомъ уничтожила вс ихъ замыслы. Одно изъ Вереціянскихъ, судовъ было свидтелемъ ужаснаго кораблекрушенія, уничтожившаго большую половину ихъ флота.

МОНТАНО.

Какъ! неужели въ самомъ дл?

3-й ОФИЦЕРЪ.

Этотъ корабль здсь у нашихъ береговъ: онъ Веронскій. Микель Кассіо — Лейтенантъ Отелло, воинственнаго Мавра, высадился на берегъ, Мавръ самъ еще въ мор и идетъ къ Кипру, уполномоченный править имъ.

МОНТАНО.

Я очень радъ. Это достойный правитель.

3-й ОФИЦЕРЪ.

Кассіо хотя и радуется злополучію Турковъ, но еще въ немъ замтно безпокойство, грусть. Онъ возсылаетъ мольбы о сохраненіи жизни Мавра. Ихъ корабли были разлучены этою роковою, ужасною бурею.

МОНТАНО.

Да спасетъ его небо!— Я служилъ подъ его начальствомъ, и онъ повелваетъ, какъ истинный воинъ. Подойдемъ еще къ морскому берегу, чтобы посмотрть на прибывшій корабль, и будемъ тамъ ожидать храбраго Мавра до-тхъ-поръ, покуда синева воздуха не сольется съ волнами.

1-й ОФИЦЕРЪ.

Конечно, пойдемте, въ этотъ часъ ожиданія, — происшествія, будто мгновенія, могутъ слдовать одно за другимъ.

(Входитъ Кассіо).

КАССІО.

Благодарность храброму офицеру этого воинственнаго острова, умющему цнить Мавра….. О! да защитятъ его небеса противъ стихій: я потерялъ его изъ виду.

МОНТАНО.

На надежномъ-ли корабл онъ?

КАССІО.

Судно довольно прочное, кормчій человкъ опытный, неустрашимый и закаленный въ битвахъ, — все это заставляетъ меня не терять надежды, а укрпляться въ ней.

(голосъ вн: парусъ! парусъ! парусъ!)

КАССІО.

Что это за крикъ?

4-й ОФИЦЕРЪ.

Городъ опустлъ, морской берегъ унизанъ рядами народа, вс кричатъ: ‘парусъ! ‘

КАССІО.

За этимъ парусомъ я надюсь увидть Генерала.

(выстрлъ изъ орудія).

2-й ОФИЦЕРЪ.

Насъ привтствуютъ выстрлами. Это наши друзья!

КАССІО.

Подите — и узнайте пожалуйста, кто именно пріхалъ?

2-й ОФИЦЕРЪ.

Я бгу.

(убгаетъ).

МОНТАНО.

Скажите мн, добрый лейтенантъ, что Генералъ вашъ женатъ?

КАССІО.

И какъ нельзя счастливе! Онъ завладлъ двушкой, которая превосходитъ вс описанія и даже разсказы о его кочующей слав: красота, недоступная самой искусной кисти, облеченная всми чарами природы, существо самое совершенное…..

(входитъ Офицеръ).

…..Что-же?…. Кто прибылъ?

ОФИЦЕРЪ.

Нкто именемъ Яго, служащій при Генералъ.

КАССІО.

Скоро и счастливо създилъ онъ! Видно самъ ураганъ и бурное море, и ревущіе втры, и острые рифы и наносныя мли — эти вроломцы, скрытыя на погибель невинныхъ судовъ, кои они, забыли свое роковое назначеніе и допустили проплыть невредимо божественную Дездемону, будто обезоруженные красотой ея.

МОНТАНО.

А кто эта Дездемона?

КАССІО.

Та самая, объ которой я только-что говорилъ вамъ, повелительница нашего повелителя, который вврилъ ее попеченію смлаго Яго. Его пріздъ сюда предупредилъ наши ожиданія. Семь дней походу! Великій Юпитеръ! сохрани Отелло! Надуй парусъ его твоимъ могучимъ дыханьемъ. Обрадуй здшній рейдъ появленьемъ корабля его! Да ощутитъ онъ сладкій трепетъ любви въ объятіяхъ Дездемоны. Да новымъ огнемъ воспламенитъ онъ нашъ упавшій духъ! Да успокоитъ онъ Кипръ!….

(Входятъ ДЕЗДЕМОНА, ЭМИЛІЯ, ЯГО, РОДРИГО и ОФИЦЕРЫ).

О, глядите! сокровище, принесенное кораблемъ, уже ступило на берегъ. Кипрскій народъ! преклони предъ нею колна! Привтствую васъ, благородная Дездемона! Да оснитъ васъ небесное милосердіе!

ДЕЗДЕМОНА.

Благодарю, храбрый Кассіо! Какія новости сообщите вы мни о моемъ супруг?

КАССІО.

Онъ еще не прибылъ, но я знаю на-врно, что онъ вн опасности, и что вы скоро увидите его здсь.

ДЕЗДЕМОНА.

Однако, я еще боюсь….. Какимъ образомъ вы разстались съ нимъ?

КАССІО.

Ужасная борьба моря съ небесами разлучила наши корабли….. Но, послушайте: корабль!

(голоса вн: корабль! корабль! слышны выстрлы изъ орудій).

ОФИЦЕРЪ.

Врно наши соотечественники: они салютуютъ крпости.

КАССІО.

Узнайте….. Да будетъ благословенъ пріздъ вашъ, Яго. (Къ Эмиліи) И вашъ, синьора. (онъ цлуетъ Эмилію) Добрый Яго, не оскорбляйся моею смлостью: мое воспитаніе пріучило меня къ свободному обращенію.

ЯГО.

Если-бы она была для васъ такъ щедра на поцлуи, какъ для меня на слова, — вы-бы скоро пресытились.

ДЕЗДЕМОНА.

Увы! она никогда не говоритъ.

ЯГО.

Слишкомъ много, клянусь честью. Я это всегда испытываю, когда меня клонитъ ко сну. Правда, при васъ, синьора, языкъ ея нмъ, зато говорливо сердце, а мн она противорчитъ мысленно.

ЭМИЛІЯ.

Твой упрекъ не очень основателенъ.

ЯГО.

Полно, полно, за порогомъ вашихъ дверей вы вс нмы, какъ картинки, за то въ своихъ комнатахъ — настоящіе колокольчики, въ кухняхъ — дикія кошки, вы — ангелы, когда оскорбляете, фуріи — когда оскорблены въ хозяйств вашемъ вы вовсе не экономны, а умете только хозяйничать на своихъ постеляхъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Какое злословіе!

ЯГО.

Нтъ, это правда. Зовите меня Туркомъ, если солгалъ я. Съ постели встаете вы для забавы, а ложитесь въ постель для трудовъ.

ЭМИЛІЯ.

Не трудись, пожалуйста, оцнять меня.

ЯГО.

Да, ужъ лучше и не поручай мн этого.

ДЕЗДЕМОНА.

А обо мн, какъ ты судишь?

ЯГО.

Прекрасная синьора, увольте меня отъ этого. Я — или насмшливъ, или нмъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Все равно, скажи…..Кажется, вдь послали къ пристани?

ЯГО.

Да, синьора.

ДЕЗДЕМОНА.

Мн что-то грустно. Увы! стараясь казаться веселою, я только обманываю самое себя….. Что-же ты скажешь обо мн?

ЯГО.

Я думаю, но мысль моя не повинуется мн, она будто прикована къ мозгу, надобно ее оторвать съ усиліемъ….. Однако, позвольте….. воображеніе, мое разршается — и вотъ вамъ плоды его:
Если женщина соединяетъ умъ съ красотою, красота создана для того, чтобы наслаждаться ею, а умъ, чтобы ее руководствовать.

ДЕЗДЕМОНА.

Странное сужденіе. А когда она безобразна и умна?

ЯГО.

Безобразна и съ умомъ? Она врно отыщетъ себ красавца, который примирится съ ея безобразіемъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Это еще хуже.

ЭМИЛІЯ.

Но, представь себ прекрасную дурочку.

ЯГО.

Прекрасную дурочку? Ихъ нтъ на свт. У самой глупой всегда достанетъ столько смысла, чтобы сдлаться матерью.

ДЕЗДЕМОНА.

‘Это старые разговоры, которые годны только для того, чтобы смшить дураковъ въ гостиницахъ….. А какое злое замчаніе бережешь ты для той, которая и безобразна и глупа?

ЯГО.

Какъ-бы ни была глупа и безобразна, но ей все таки знакомы хитрыя уловки, которыя употребляютъ умныя красавицы.

ДЕЗДЕМОНА.

‘Какая нелпость! Ты отдалъ предпочтеніе всхъ мене заслуживающей. Какъ-же ты станешь судить о той женщин, добродтель которой заставляетъ даже и самую злобу отдавать ей справедливость?

ЯГО.

Та, которая прекрасна безъ тщеславія, краснорчива безъ болтливости, богата безъ суетности, та, которая подавляетъ свои желанія при одной мысли: я могу, которая въ минуту оскорбленія, имя въ рукахъ своихъ есть средства для мести — прощаетъ обиду, которая не будетъ такъ легкомысленна, чтобы промнять голову щуки на хвостъ семги15, которая можетъ мыслить, не открывая своихъ мыслей, которая влечетъ за собою толпу обожателей и никогда не оборачивается назадъ, что-бы броситъ на нихъ свой взглядъ, — ну такая женщина точно фениксъ, если только, когда-нибудь существовалъ фениксъ.‘

ДЕЗДЕМОНА.

‘А какое должно быть ея назначеніе?

ЯГО.

Кормить глупцовъ и записывать расходъ пол-пива16.

ДЕЗДЕМОНА.

‘Что за странное и глупое заключеніе! Эмилія, хоть ты и жена его, но не слушай его уроковъ…..Что скажете вы, Кассіо, — неправда ли, онъ судья чрезвычайно свободный и рзкій?

КАССIО.

‘Его языкъ дерзокъ, синьора. Вы-бы полюбили его лучше, какъ солдата, нежели, какъ человка мудрствующаго.

ЯГО (въ сторону).

‘…..Онъ беретъ ее за руку. А! хорошо, наклоняйся къ ея уху. — Да, какъ ни слаба, эта стка, — я уловлю ею большаго мотылька — Кассіо!…. Восхищайся Дездемоной, восхищайся. — Я опутаю тебя твоимъ волокитствомъ….. Ты хорошо говоришь, о это совершенно справедливо….. Право, за такіе вздоры не стоитъ терять лейтенантства: лучше-бы теб порже цаловать свои пальцы, которые касаются прекрасной руки ея — и потомъ снова ищутъ ее. — Превосходно! поцлуй пламененъ! Славное волокитство, право, славное!….. Какъ, еще! Твои пальцы опять у губъ твоихъ! — О, я-бы желалъ, чтобы они превратились въ горячія головни, — вотъ какъ я люблю тебя!

(звукъ трубы).

‘Мавръ прибылъ. Я слышу звукъ трубы его.

КАССІО (приближаясь).

‘Да, это именно онъ.

ДЕЗДЕМОНА.

‘Побжимте къ нему на встрчу, пойдемте принять его.

КАССІО.

‘Вотъ онъ приближается.

(Входитъ ОТЕЛЛЛО и свита).

ОТЕЛЛО.

О моя прекрасная воительница!

ДЕЗДЕМОНА.

Мой милый Отелло!

ОТЕЛЛО.

Я и удивленъ и восхищенъ въ одно время. Ты здсь прежде меня. О, радость души моей! О, если посл бури всегда бывать такое спокойствіе, — пусть бушуютъ втры и пусть своимъ бушеваньемъ, они пробудятъ самую смерть въ ндрахъ ея пучины, пусть легкое судно, разрзая море, взбгаетъ на горы валовъ, какъ Олимпъ высокихъ и потомъ низвергается въ преисподнюю! О, если-бы пришла ко мн смерть, теперь — я умеръ-бы, переполненный счастіемъ. Я боюсь, что посл этой минуты, мн уже не будетъ суждено такого наслажденья въ грядущемъ!

ДЕЗДЕМОНА.

Да не допуститъ этого небо! Да возрастаетъ наша любовь и радость съ каждымъ днемъ нашей жизни.

ОТЕЛЛО.

Услышьте мольбу ея, силы небесныя!— Я не могу передать такъ, какъ-бы я хотлъ, блаженство, которое чувствую. Оно задушаетъ мой голосъ….. О, вдругъ слишкомъ много радости. О, пусть этотъ поцлуй — и еще вотъ этотъ (онъ цлуетъ ее), пусть только они одни будутъ всегда единственною причиною нашего спора!

ЯГО (въ сторону).

О, какъ они слились въ гармоніи, но я порву струны, которыя звучатъ этой музыкой.

ОТЕЛЛО.

Ну, теперь отправимтесь къ крпости. Друзья, наши войны кончены. Турки потоплены — Какъ-то поживаютъ здсь наши старые знакомые? О мой милый другъ! ты можешь быть уврена, что тебя хорошо примутъ въ Кипр: жители ко мн очень привержены. О моя милая! Я не перестаю говорить, мн кажется, я въ бреду отъ восторга…. Добрыи Яго, пожалуйста, сходи къ пристани, вели выгрузить мою поклажу и приведи съ собой въ крпость кормчаго: онъ храбрый матросъ, онъ стоитъ того, чтобы объ немъ позаботиться….. Приди ко мн, Дездемона: какое счастіе, что я нашелъ тебя въ Кипр!

(Вс уходятъ, кром РОДРИГО и ЯГО).

ЯГО.

‘Мы сойдемся въ гавани: приходи туда, если ты увренъ въ себ. Говорятъ, что малодушные, въ то время, когда любовь завладваетъ ими, чувствуютъ боле благородства и смлости, чмъ обыкновенно имъ свойственно. Слушай — Лейтенантъ сегодняшнюю ночь въ караул….. прежде всего, я долженъ предупредить тебя, что Дездемона ршительно влюблена въ него…..

РОДРИГО.

‘Въ него? это невозможно.

ЯГО.

‘Молчи….. Я теб все открою. Замть, какъ неестественна была ея любовь къ Мавру. И за что она полюбила его? За его хвастовство, за т нелпыя выдумки, которыя онъ передавалъ ей. Но можетъ-ли она всегда любить его за эту болтовню? Съ твоимъ-ли умомъ поврить этому? — Для ея глазъ нужна пища, а разв они могутъ насытиться, взирая на дьявола? Когда горячка крови потухнеть, истомленная наслажденіями, тогда, чтобы снова возжечь ея пламя и возвратить пресыщенію новыя желанія, для этихъ желаній необходимы красота и пріятность, сходство въ лтахъ и въ нрав, надобно все то, чего не достаетъ Мавру. Лишенная всего этого, она скоро почувствуетъ, что ея нжное сердце обманулось, потомъ въ ней зародится отвращеніе и наконецъ ненависть къ Мавру. Природа, одна природа будетъ руководить ею и заставитъ ее сдлать новый выборъ.— Теперь, Родриго, посл такого очевиднаго и простаго заключенія, скажи — кто ближе Кассіо къ этой цли? Онъ хитеръ и ловокъ. Совсть внушаетъ ему только одно: скрывать себя подъ маской приличія и доброты, чтобы врне удовлетворить своимъ страстямъ и своимъ низкимъ наклонностямъ. Этотъ тонкій и увертливый плутъ уметъ пользоваться обстоятельствами, умнетъ украшаться наружно такими достоинствами, которыхъ во-все не иметъ. Онъ адскій плутъ, ктому-же прекрасенъ, молодъ, да, онъ надленъ такою наружностью, которая очаровываетъ неопытныя и незрлыя сердца, онъ опасне чумы! Онъ совершенный плутъ — и уже женщина успла отличить его.

РОДРИГО.

‘Можно-ли поврить словамъ твоимъ? Она проникнута самою высокою добродтелью!

ЯГО.

‘Фальшивая монета! Вдь вино, которое пьетъ она, сдлано изъ винограда. Она никогда не полюбила-бы Мавра, если-бы въ самомъ дл была такъ добродтельна….. Обманъ!— Разв ты не видалъ, какъ рука ея сжимала руку Кассіо? Замтилъ-ли ты это?

РОДРИГО.

‘Да, видлъ, но то была съ ея стороны только обычная вжливость.

ЯГО.

‘Развратъ, клянусь теб этою рукою. Это ужъ признакъ, тайное зарожденіе сладострастныхъ побужденій и нечистыхъ мыслей. Губы ихъ такъ сближались, что даже дыханія смшивались….. Порокъ, Родриго, съ его безстыдными помыслами. Отъ этихъ безмолвныхъ нжностей, знаменующихъ начало, до развязки и роковаго условія — недалеко….. Да, да! Но, синьоръ, я укажу вамъ, какъ дйствовать. Я васъ вызвалъ сюда изъ Венеціи….. Бодрствуйте эту ночь — вотъ мой приказъ вамъ. Кассіо васъ не знаетъ. — Я буду недалеко отъ васъ. Придумайте какой-нибудь предлогъ для того, чтобы взбсить Кассіо, или тономъ презрнія, или смясь надъ его дисциплиной, или чмъ вы захотите и какъ найдете удобне17.

РОДРИГО.

‘Хорошо. Ну чтожь?

ЯГО.

‘Онъ заносчивъ и неукротимъ въ минуту гнва….. можетъ быхъ, онъ дойдетъ до того, что ударитъ васъ. — Доведите его до этого….. но если ударъ будетъ нанесенъ, о! тогда я подвигну весь островъ къ такому бунту, который утишить можно будетъ только одною смертію Кассіо. Этимъ вы пособите мн, оказать вамъ услугу и достигнете своихъ желаній. Препятствія будутъ разрушены, а съ ними нтъ никакой надежды на успхъ!…

РОДРИГО.

‘Я готовъ и на это, если ты мн только доставишь удобный случай.

ЯГО.

‘О, я теб ручаюсь…. Постой….. Нтъ, лучше сей-часъ-же приходи въ крпость….. Я тамъ буду. Мавръ поручилъ мн перенесть его поклажу на берегъ. До свиданья.

РОДРИГО.

Прщай.

(Уходитъ).

ЯГО.

Какъ не поврить тому, что Кассіо любитъ ее? Не должно-ли казаться правдоподобнымъ то, что и она любитъ Кассіо? Мавръ иметъ душу постоянную, благородную, душу, созданную для любви, это такъ врно, какъ-то, что я ненавижу его….. Онъ будетъ нжный мужъ, за это можно отвчать. Я также люблю красавицу….. правда, въ моей любви къ ней нтъ страстнаго жара, горячности, и хотя, можетъ быть, я беру на себя грхъ слишкомъ тяжкій, но мое влеченіе къ ней — это жажда мщенія.— Я подозрваю, что сладострастный Мавръ нкогда подкрался къ моему ложу! Мысль эта, какъ ядовитый минераллъ точитъ грудь мою и ничто не можетъ, ничто не будетъ съ состояній удовлетворить меня до-тхъ-поръ покуда Отелло станетъ рядомъ со мною: жена за жену, когда-же это не удастся, я волью въ него адскую ревность, отъ которой онъ потеряетъ разсудокъ. Если этотъ дуракъ, котораго притащилъ я сюда изъ Венеціи, и который нуженъ мн, какъ горячій охотникъ, если онъ, пойдетъ по слдамъ, указаннымъ мною: цль моя достигнута. Микель Кассіо введетъ Мавра въ славное заблужденіе на свой счетъ….. Да, я боюсь: Кассіо что-то слишкомъ нжно поглядываетъ и на мою жену….. О, я доведу Мавра до того, что онъ будетъ обожать меня, благодарить за то, что я взбунтую душу его и погружу въ бшенство. Это здсь (сморщивъ лобъ), но еще смутно. Коварство сначала выказывается только съ одной стороны: оно обнаруживаетъ себя вполн при развязк.

(Уходитъ).

СЦЕНА II.

УЛИЦА ВЪ ГОРОД.

ГЕРОЛЬДЪ (съ объявленіемъ). НАРОДЪ.

‘Нашъ храбрый и благородный Генералъ Отелло, получивъ извстіе о совершенномъ потопленіи Оттоманскаго Флота, желаетъ, чтобы жители ознаменовали празднествомъ эту радостную новость, пусть раздлятся — одни для танцевъ, другіе для зажженія потшныхъ огней, словомъ, пусть каждый веселится какъ можетъ, потому-что въ этотъ радостный день будетъ также празднована и женитьба Отелло. Вотъ его приказанія, которыя велно обнародовать. Вс работы отложены, и предоставляется полная свобода гулять отъ пяти часовъ вечера до-тхъ-поръ, пока колоколъ Замка не пробьетъ одиннадцати часовъ. Слава и благоденствіе жителямъ Кипрскимъ и нашему знаменитому Генералу Отелло!’

(уходитъ).

СЦЕНА III.

ВЪ КРПОСТИ.

ОТЕЛЛО, ДЕЗДЕМОНА, КАССІО и свита.

ОТЕЛЛО.

Добрый Миrель, ты будешь въ карауле сегоднишнюю ночь, занимая такой почетный постъ, мы должны сами показывать примръ порядка и не забывать своей обязанности въ удовольствіяхъ.

КАССІО.

Яго уже получилъ приказаніе, но не смотря на это, я хочу еще самъ осмотрть все.

ОТЕЛЛО.

На Яго можно положиться. Добрая ночь, Микель, завтра утромъ мн еще нужно будетъ переговорить съ тобой. (къ Дездемон) Пойдемъ, другъ мой, договоръ заключенъ: надобно вкусить плоды его, наше блаженство еще впереди….. Добрая ночь.

(ОТЕЛЛО и ДЕЗДЕМОНА уходятъ съ ихъ свитой, ЯГО входитъ).

КАССІО.

‘Ты пришелъ очень кстати, Яго: намъ пора отправиться къ нашему посту.

ЯГО.

‘Кчему такая поспшность, лейтенантъ? еще нтъ десяти часовъ. Нашъ генералъ оставилъ насъ прежде срока изъ любви къ Дездемон. Мы не будемъ осуждать его за это: еще онъ не испыталъ упоенія брачныхъ ночей, а она цвтокъ, достойный Юпитера…..

КАССІО.

‘Да, твоя правда: она существо совершенное.

ЯГО.

‘И я вамъ отвчаю за нее: эта женщина жаждущая наслажденій.

КАССІО.

‘Красота въ образ: самомъ нжномъ и роскошномъ.

ЯГО.

‘Какой у нея взглядъ! И какъ много пророчитъ онъ!

КАССІО.

‘Какой страстный, взглядъ — и, вмст съ этимъ такой скромный.

ЯГО.

‘А когда она говоритъ, то неправда-ли пробуждаетъ любовь?

КАССІО.

‘Въ самомъ дл: все въ ней — очарованіе.

ЯГО.

‘Очень хорошо. Да оснитъ ночь своимъ покровомъ таинства любви ихъ. Пойдемте-ко, лейтенантъ, у меня есть бутылочка вина, а два шага отсюда ватага храбрыхъ островитянъ, которые готовы всегда чокаться во-славу чернаго Отелло.

КАССІО.

‘Я не расположенъ сегоднишній вечеръ, добрый Яго. Ктому-же я со-всмъ почти не могу пить вина: я желалъ-бы, чтобы общество придумало какое-нибудь другое средство повеселиться вмст.

ЯГО.

‘О, вдь это друзья наши….. Вы осушите только одинъ стаканъ, а тамъ, пожалуй, я готовъ пить за васъ.

КАССІО.

‘Я сегодня вечеромъ и безъ того уже выпилъ цлый стаканъ посл долгихъ убжденій, и, то съ условіемъ, чтобы въ вино подмшали не много воды, но меня, кажется, обманули: посмотри — мои глаза уже мутны. Что длать? признаюсь, это несчастіе — быть такимъ слабымъ, и я не ршусь ни съ кмъ, въ этомъ случа, испытывать силы свои.

ЯГО.

‘Стыдитесь — вы мужчина! Эта ночь должна быть посвящена веселью: наши друзья приглашаютъ васъ.

КАССІО.

‘Гд они?

ЯГО.

‘За этой дверью. Попросите ихъ сюда.

КАССІО.

‘Пожалуй, но мн-бы этого не хотлось.

(уходитъ).

ЯГО.

Если-бы я могъ убдить его выпить еще стаканъ, посл выпитаго имъ, онъ сдлался-бы сердите и сварливе собаки, которая у моей молодой госпожи….. А мой безсмысленный Родриго, который, кажется, еще боле поглуплъ отъ любви, ужъ порядочно-таки осушилъ за здоровье Дездемоны….. и онъ теперь не далеко отъ караульни. Три Кипріота, характера смлаго и кипучаго, готовые ежеминутно защищать честь свою — достойные представители этого воинственнаго острова, воспламененные сегодняшней попойкой, которую я подготовилъ, также на часахъ….. И среди этого стада пьяныхъ людей, я, спокойный и трезвый, подвигну Кассіо на какое-нибудь безразсудство, чтобы принести въ волненье весь островъ…… Но они идутъ сюда….. Когда грезы мои осуществятся, о! тогда ладья моя быстро помчится, по теченью, на крылахъ втра.

(Входятъ МОНТАНО, КАССІО и ОФИЦЕРЫ).

КАССІО (полу-пьяный).

‘Да….. Небо свидтель, что они черезъ-край наливали мн.

МОНТАНО.

‘Что за вздоръ! клянусь честью солдата, едва только одну кружку.

ЯГО.

‘Вина! Эй!

(онъ поетъ:)

Пусть, чарочка18 наша звенитъ, да звенитъ,
Пусть чарочка наша звенитъ!
Солдатъ — человкъ,
Коротокъ его вкъ, —
Таки пустъ-же онъ чаркою жизнь веселитъ!
Еще вина!

КАССІО.

‘Клянусь небесами… вотъ чудесная псня!

ЯГО.

‘Я выучилъ ее въ Англіи, гд право чудо молодцы въ попойкахъ19. О, куда этимъ Германціамъ, Датчанамъ и толстобрюхимъ Голландцамъ…… эй, вина!…. тягаться въ разгул съ Англичаниномъ!

КАССІО.

‘Будто-ужъ Англичанинъ такой знаменитый пьяница?

ЯГО.

‘Да разумется. Онъ легко перещеголяетъ Датчанина записнаго пьяницу, онъ свалитъ съ ногъ Германца, а на лиц его не покажется и капли пота, онъ еще не успетъ налить себ другую кружку, какъ ужъ у Голландца закружится голова.

КАССІО.

‘За здоровье Генерала!

МОНТАНО.

‘Я готовъ, лейтенантъ! я не отстану отъ васъ.

ЯГО.

‘О, любезная Англія!.

(онъ поетъ,)

Славный былъ Король Стефанъ!
Дешевъ былъ его кафтанъ,
Но кафтанъ дешевле стоилъ, —
И за этотъ за обманъ,
Онъ портнаго бить изволилъ
Собственной своей рукой…..
Ты-же, съ низкою душой,
Ты еще гордишься барствомъ
И одеждой дорогой:
Гордость разрушаетъ царства,
Вознесенныя судьбой!
Лучше сдлаешь — смирись,
Въ старый плащъ свой завернись20.
Вина! вина!

КАССІО.

‘Еще лучше чмъ первая!

ЯГО.

‘Хотите, я повторю?

КАССІО.

‘Нтъ, тотъ кто сдлаетъ такое злоупотребленіе, не достоинъ своего званія….. Да!…. Небо выше всего — и тамъ будутъ души спасенныя, и души не спасенныя.

ЯГО.

‘Это совершенно справедливо, добрый лейтенантъ.

КАССІО.

‘Что-же касается до меня… не оскорбляя моего Генерала, — и никого изъ моихъ начальниковъ….. я причисляю себя къ спасеннымъ.

ЯГО.

‘Я также и себя причисляю къ нимъ.

КАССІО.

‘Такъ, — однако, пожалуй-ста, не прежде меня….. Вдь лейтенантъ выше знаменоносца…..Довольно…..Примемся за наши дла….. Боже, прости грхи наши….. Господа, къ своимъ постамъ….. Господа, не подумайте, чтобы я былъ пьянъ….. (показываетъ на Яго). Это мой знаменоносецъ…. вотъ моя правая рука, а вотъ лвая….. Я совсмъ не пьянъ….. я могу твердо стоять и не запинаясь говорить.

ВС.

‘Чрезвычайно хорошо!

КАССІО.

‘Ну да, очень хорошо. Такъ не подумайте-же, что я пьянъ.

(уходитъ).

МОНТАНО.

‘На платформу, товарищи! Выводите смну.

ЯГО.

Вы замтили этого офицера, который прежде всхъ вышелъ отсюда. Храбрый воинъ! онъ, пожалуй, какъ Цесарь обдумаетъ вамъ планъ битвы, но за то иметъ несчастную слабость, которая въ совершенномъ равновсіи съ его достоинствами. Нельзя не сожалть объ этомъ! Я боюсь, не слишкомъ-ли довряетъ ему Отелло. Что, если рано или поздно, въ припадк опьяненія, онъ нарушитъ спокойствіе острова?

МОНТАНО.

Разв эти припадки съ нимъ часты?

ЯГО.

Это предисловіе всхъ ночей его. Если-бы даже сутки длились сорокъ восемь часовъ, и тогда-бы не склонило его ко-сну до-тхъ-поръ, покуда-бы хмль не убаюкалъ.

МОНТАНО.

Теперь-бы кстати предупредить Генерала. Можетъ-быть, онъ не замчаетъ въ немъ этой слабости, или, по доброт своей, видитъ въ Кассіо одни только достоинства, и смотритъ сквозь пальцы на его недостатки. Не правда-ли?

(входитъ Родриго).

ЯГО (тихо).

Какъ, Родриго….. еще здсь? Умоляю тебя, бги за лейтенантомъ, бги скорй…..

(РОДРИГО уходитъ).

МОНТАНО.

Какъ жаль, что благородный Мавръ доврилъ такое важное мсто человку, подверженному слабости, которая видно закоренла въ немъ. Предувдомить объ этомъ Отелло было-бы благодяніемъ.

ЯГО.

Нтъ, я не ршусь, хоть давайте въ награду мн этотъ прекрасной островъ. Моя любовь къ Кассіо безпредльна, и я готовъ употребить все, чтобы только излчить его отъ этого зла….. Но что это за шумъ? послушайте.

(Слышны крики извн: — помогите….. Кассіо вбгаетъ, преслдуя Родриго).

КАССІО.

Ты негодяй, ты подлецъ!

МОНТАНО.

Что такое, лейтенантъ?

КАССІО.

Уродъ! онъ меня учитъ моей обязанности. Я приколочу его!

РОДРИГО.

Меня приколотить?

КАССІО.

Ты еще разговариваешь, презрнный?

МОНТАНО.

Придите въ себя, любезный лейтенантъ. Удержите вашу руку.

КАССІО.

Оставьте меня, или, клянусь, я разрублю вамъ лице.

МОНТАНО.

Полноте, полноте….. Вы пьяны.

КАССІО.

Пьянъ? (Кассіо на него нападаетъ, они дерутся).

ЯГО (къ Родриго.)

Бги отсюда, бги отсюда, я говорю теб. Кричи! бунтуй! (Родриго уходитъ)….. Что съ вами, любезный лейтенантъ! Ахъ! друзья! помогите….. о! лейтенантъ!…. Благородный Монтано! товарищи помогите!…. Признаться, вотъ славные часовые….. (звукъ набата)….. Звонятъ въ набатъ? Чортъ возьми, дло идетъ не на шутку. Городъ встревожился. Ахъ, лейтенантъ, остановитесь. Вы хотите погубить на-всегда свое имя! (Входятъ ОТЕЛЛО и служители).

ОТЕЛЛО.

Что такое? Въ чемъ дло?

МОНТАНО.

Я истекаю кровью, я раненъ смертельно. Пусть умретъ онъ!

ОТЕЛЛО.

Заклинаю жизнію, остановитесь.

ЯГО.

Остановитесь, остановитесь, лейтенантъ, Монтано, — офицеры, разв вы забыли вашъ долгъ и то мсто, въ которомъ находитесь? Остановитесь, остановитесь! съ вами говоритъ — Генералъ. Заклинаю васъ честью, остановитесь!

ОТЕЛЛО.

Что это такое? Какъ! Что за причина этого позора? Разв мы сдлались Турками и будемъ надъ собою совершать то — до чего небо не допустило Оттомановъ?— Взываю къ вамъ именемъ Христа: окончите эту безумную распрю. Кто сдлаетъ одинъ шагъ, для удовлетворенія своего бшенства — тотъ не дорожитъ своею головою. Одно движеніе его будетъ стоить ему жизни. Пусть смолкнетъ этотъ страшный колоколъ: онъ нарушаетъ спокойствіе острова….. Что все это значитъ? Честный Яго, ты, кажется, пораженъ горестью, скажи — кто первый зачалъ ссору? Я требую этого именемъ твоей дружбы.

ЯГО.

Я не знаю. За минуту передъ этимъ, даже въ эту самую минуту, они, сидя здсь въ зал караульни, разговаривали такъ дружно между собою, какъ женихъ и невста, которыхъ раздваютъ передъ брачнымъ ложемъ, какъ вдругъ, будто зловщая планета обезумла ихъ: шпаги на-голо, съ жаждою крови они бросились другъ на друга….. Я не могъ замтить, чмъ началась эта роковая ссора, и право, желалъ-бы потерять въ какомъ-нибудь славномъ дл мои ноги, которыя принесли меня сюда, чтобы быть свидтелемъ этого происшествія.

ОТЕЛЛО.

Какъ ты могъ, Микель, забыться до такой степени?

КАССІО.

Умоляю васъ, простите меня….. я не могу говорить.

ОТЕЛЛО.

Храбрый Монтано, вы всегда славились вашею кротостью, свту извстны ваши строгія правила, ваша скромность въ юности, имя ваше всегда съ похвалой выходило изъ устъ мудрйшихъ людей. Что-же? разв вы наскучили вашей славой и хотите промнять блестящее мнніе, которое имютъ объ васъ, на имя ночнаго разбойника? Отвчайте мн.

МОНТАНО.

Благородный Отелло, я опасно раненъ. Прошу васъ, увольте меня отъ объясненья, которое только еще больше увеличитъ мои страданія. Вашъ офицеръ — Яго можетъ разсказать все, что я знаю. Кажется, въ эту ночь я ничего не сказалъ и не сдлалъ предосудительнаго, если только не порокъ — любовь къ самому себ, и не преступленіе — защищаться, когда на насъ нападаютъ.

ОТЕЛЛО.

Клянусь небесами, не разумъ, а бшенство будетъ руководить мною въ сію-минуту….. О, когда страсти отуманятъ разсудокъ мой, когда я подниму эту руку, тогда самый надмнный изъ васъ, падетъ подъ гнвомъ моимъ….. Я хочу знать причину этого постыднаго безпорядка. Скажите: кмъ, какъ начался онъ, — и тотъ, кто будетъ уличенъ въ преступленіи, если-бы даже вышелъ изъ одной утробы, сплетенный со мною, потерялъ меня безвозвратно!— Какъ! въ город еще не совершенно избавившемся отъ войны, когда сердца народа еще трепещутъ отъ страха, — заводить здсь домашнія, личныя ссоры, въ полночь, въ караульни, въ мст назначенномъ для охраненія безопасности, — это ужасно! говори, Яго, кто началъ?

МОНТАНО.

Если какія-либо связи по дружб или по должности, заставятъ тебя однимъ словомъ, боле или мене исказить истину — ты не солдатъ!

ЯГО.

Не касайтесь моей слабой струны. Я скоре позволю вырвать себ языкъ, чмъ заставить его быть обвинителемъ моего друга….. Но, я полагаю….. Кассіо ни можетъ быть оскорбленъ словами правды. Вотъ въ чемъ дло, Генералъ….. Монтано и я, мы разговаривали между собою….. вдругъ, вбжалъ человкъ съ криками, призывая на помощь….. Кассіо слдовалъ за нимъ съ обнаженной шпагой, готовый совершить свою кровавую угрозу….. Этотъ офицеръ (указывая на Монтано) бросается на встрчу Кассіо, онъ его заклинаетъ остановиться, а я бгу за кричащимъ бглецомъ, боясь, что и случилась, чтобы эти крики не напугали горожанъ. Но я не могъ догнать его: онъ бжалъ гораздо скоре меня. Я возвращаюсь назадъ скорымъ шагомъ — и слышу звукъ шпагъ и голосъ Кассіо, гремящій ругательствами….. О, я не слыхалъ, чтобы когда-нибудь подобныя выходили изъ устъ его! Когда я вошелъ….. все это было одно мгновенье….. они уже были другъ противъ друга: одинъ нападая, другой защищаясь, въ томъ самомъ положеніи, въ которомъ вы сами застали ихъ и остановили. Вотъ все, что я могу передать объ ихъ ссор, но люди все-таки люди….. самые благоразумные иногда забываются….. Хотя Кассіо не много оскорбилъ его, что можетъ случиться со всякимъ человкомъ: въ бшенств можно ударить своего лучшаго друга, но, должно полагать, и наврное, что незнакомецъ, который бжалъ отъ Кассіо, нанесъ ему кровавое оскорбленіе, которое онъ не могъ снести.

ОТЕЛЛО.

Я вижу, Яго, что твоя благородная душа, изъ привязанности къ другу, хочетъ уменьшить его преступленіе. — Кассіо, я люблю тебя, но никогда ты не будешь при мн офицеромъ. (Входитъ ДЕЗДЕМОНА.) Вотъ видите….. мою возлюбленную пробудила эта тревога….. О, я примрно накажу васъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Что здсь случилось, мой другъ?

ОТЕЛЛО.

Все спокойно, милая. Возвратись къ своему ложу. Монтано! я беру на себя заботу исцлить твои раны. — Выведите его отсюда…..

(Монтано уводятъ).

Ты, Яго, обойди дозоромъ городъ и успокой тхъ, которыхъ напугала эта постыдная ссора….. Пойдемъ, Дездемона….. Вотъ какова жизнь солдатъ: часто самые счастливые часы ихъ сна нарушаетъ тревога.

(Уходятъ вс, кром Яго и Кассіо).

ЯГО.

‘Что, лейтенантъ, вы ранены?

КАССІО.

‘Безъ надежды исцленія.

ЯГО.

‘Слава Богу, что не такъ!

КАССІО.

‘Моя честь, мое доброе имя! О, я потерялъ мое доброе имя! Я потерялъ часть самого себя, которая была безсмертна, остающаяся мн смшиваетъ меня съ животными….. О, моя честь, Яго, моя честь!

ЯГО.

‘Какъ честный человкъ, я думалъ, что ваша рана на тл: такія раны гораздо чувствительне уязвленной чести….. Честь! пустое, обманчивое слово, часто добытое безъ заслуги, отнятое безъ правосудія! Но вы клеплете на самого себя: вы ни мало не потеряли вашей чести, ни мало….. Помилуйте, вы мужчина!…. Еще вамъ остается много средствъ для возвращенія милости Генерала, вы просто отршены въ минуту его гнва: вдь онъ наказалъ васъ не изъ ненависти къ вамъ, а такъ, боле для примра, какъ всадникъ, который иногда бьетъ послушнаго коня своего, для того, чтобы задать острастку упорному и бшеному. Умолите его — и онъ снова вашъ.

КАССІО.

‘Я скоре готовъ молить о еще большемъ презрніи, чмъ обманывать такого достойнаго начальника, навязывая ему офицера безразсуднаго, втренаго, склоннаго къ пьянству….. Пить? болтать? ссориться? хвастать? браниться ‘и безумно толковать съ собственною своею тнью?…. О, незримая сила вина, если ты еще не имешь имени, которое-бы тебя отличало, мы назовемъ тебя — демономъ!

ЯГО.

‘Кого это вы преслдовали со шпагой въ рук? что онъ вамъ сдлалъ?

КАССІО.

‘Я ничего не знаю.

ЯГО.

Возможно-ли?

КАССІО.

‘Въ моей памяти начинаютъ приходить безчисленные, но смутные, безотчетные образы….. ссора….. да, но причины я не знаю. О, какъ могутъ люди вливать въ себя ядъ, лишающій ихъ разума, и съ безумнымъ самодовольствіемъ, съ наслажденіемъ превращаться въ животныхъ?

ЯГО.

‘Ну вотъ теперь вы становитесь хладнокровне. Какъ это вы такъ скоро пришли въ себя?

КАССІО.

‘Демонъ гнва вздумалъ смнить демона пьянства: такъ одно безуміе открываетъ мн другое, чтобы заставить меня еще боле презирать самого себя.

ЯГО.

‘Полно-те, — вы слишкомъ строгій нравоучитель. Конечно мсто, часъ, теперешнее положеніе острова….. Я-бы желалъ отъ всей души, что-бы этой ссоры не было, но если зло совершенно, то старайтесь только о томъ, что бы поправить его, для вашей собственной пользы.

КАССІО.

‘Я пойду умолять его о возвращеніи мн моего званія….. онъ будетъ называть меня пьяницей!…. Нтъ! будь у меня столько ртовъ какъ у гидры — такой попрекъ закроетъ ихъ вс!— Теперь казаться чувствительнымъ, посл безумнымъ, а потомъ дуракомъ!…. Да! будь проклятъ каждый лишній стаканъ, потому-что дьяволъ таится въ немъ…..

ЯГО.

‘Полно-те, полно-те….. хорошее вино — вещь благодтельная, если только вовремя пользоваться имъ. Не ораторствуйте противъ вина. Вдь я полагаю, любезный лейтенантъ, что вы уврены въ моей къ вамъ дружб?

КАССІО.

‘Я имлъ случай испытать ее….. Я пьянъ!

ЯГО.

‘Вы, какъ и вс живыя существа, можете иногда быть пьянымъ….. Но я васъ научу, что вы должны предпринять: жена нашего Генерала — въ эту минуту нашъ Генералъ. Я смло могу ее называть такъ, потому-что онъ весь предался ей, потому-что онъ безпрестанно созерцаетъ ея прелести, любуется ея талантами….. Откровенно изъяснитесь съ нею, потомъ надодайте ей просьбами, чтобы она помогла вамъ возвратить ваше мсто….. Она такъ снисходительна, такъ добра, такъ благосклонна, что если не длаетъ больше чмъ ее просятъ, то думаетъ, что и со-всмъ не выполняетъ добраго дла. Заклинайте ее снова связать узелъ дружбы, разорванный между вами и ея мужемъ….. Закладую все мое состояніе противъ какой-нибудь ничтожной вещи, что вашъ союзъ, такимъ-образомъ возобновленный, сдлается еще крпче и надежне, чмъ былъ когда-либо.

КАССІО.

‘Въ самомъ-дл, это хорошій совть.

ЯГО.

‘Клянусь, онъ данъ вамъ, по моей искренней къ вамъ дружб и приверженности.

КАССІО.

‘Я врю этому. Итакъ, — завтра-же утромъ я стану просить добродтельную Дездемону, чтобы она что-нибудь предприняла въ мою пользу….. Но если и это не удастся, то я совсмъ отчаюсь въ своемъ счастіи!

ЯГО.

‘Совершенно справедливо. Прощайте, лейтенантъ, я еще имю приказанье обойти городъ дозоромъ.

КАССІО.

‘Добрая ночь, благородный Яго.

(Уходитъ).

ЯГО.

Кто-же скажетъ теперь, что я разыгрываю роль коварнаго, посл такого чистосердечнаго, благороднаго совта, совта, который такъ сходенъ съ моею мыслію и, въ самомъ-дл, единственнаго, чтобы завладть Мавромъ? И ничего нтъ легче, какъ подвигнуть Дездемону къ великодушному поступку: это наклонность ея сердца. Какъ стихіи природы, она создана быть источникомъ блага. Трудно-ли ей убдить въ чемъ-нибудь Мавра, если-бы даже она захотла отвлечь его отъ святыхъ символовъ его вры? Она такъ оковала любовью его душу, что можетъ вознести ее и низвергнуть, какъ-хочетъ повелвать ею. Причуды Дездемоны — имютъ безграничную власть надъ слабою волею Maвpa….. И разв я коварствую, когда указываю Кассіо самый легкій путь, который прямо поведетъ къ его польз?— Силы ада! Демоны прежде совершенія самыхъ черныхъ своихъ замысловъ, облекаютъ ихъ въ небесные образы, какъ это я длаю теперь….. Покуда этотъ легковрный дуракъ будетъ приставать къ Дездемон, чтобы ему возвратили прежнюю милость, покуда она будетъ съ жаромъ защищать его передъ Мавромъ, — я волью въ ухо супруга ядовитое подозрніе. Я скажу ему, что она просить за Кассіо, для удовлетворенія собственнаго желанія, и чмъ боле, бдная, будетъ употреблять усилій, для возстановленія его, тмъ боле будетъ терять довренность Отелло….. Такъ ея добродтель станетъ причиною ея гибели, самая доброта ея сплететъ сть, которая опутаетъ всхъ ихъ….. (Входитъ Родриго) Что, Родриго?

РОДРИГО.

‘Я бгу не какъ охотникъ, видящій свою добычу, а какъ животное, котораго слпой инстинктъ наводитъ на слдъ. Кошелекъ мой тощеть, въ эту ночь я перенесъ жестокое оскорбленіе — и врно плодомъ всего этого будетъ только одна опытность. За деньги, которыя я оставляю здсь, пріобртя немного побольше ума, я долженъ буду воротиться въ Венецію.

ЯГО.

Какъ мн жалки нетерпливые! Какія раны и когда могли излечиваться вдругъ? Ты знаешь, что въ нашихъ дйствіяхъ, мы руководствуемся только однимъ умомъ, а не сверхъ-естественною силою. А умъ человческій въ своемъ ход зависитъ отъ времени. Вдь, кажется, все идетъ хорошо: Кассіо тебя ударилъ — и ты за это небольшое оскорбленіе, погубилъ Кассіо. Пускай солнце возращаетъ и терновникъ, который попадается на пути твоемъ, но растенія, прежде цвтущія, должны принести и плоды прежде. Умй только владть собою….. Вотъ ужъ совсмъ разсвло. Удовольствія и дла сокращаютъ длинноту часовъ. Отправляйся-ко, ступай, куда назначено теб по записк….. Иди, говорю я теб….. Впослдствіи, ты узнаешь боле….. Ступай, ступай…..

(Родриго уходить).

Теперь, мн остается сдлать дв вещи: прежде всего, сказать жен, чтобы она просила госпожу свою за Кассіо….. Я тотчасъ-же бгу къ ней….. А самъ въ это время удалю Мавра, потомъ, въ ту минуту, когда Кассіо будетъ молить ее о заступленіи за себя, я приведу Мавра, чтобы онъ, какъ громъ внезапно обрушился надъ ними….. Да! вотъ мой планъ, вотъ мой путь….. О предпріятіе мое! не онмй въ бездйствіи и отсрочкахъ!

ДЙСТВІЕ III.

СЦЕНА I.

ПЕРЕДЪ ЗАМКОМЪ.

Входятъ КАССІО, МУЗЫКАНТЫ и СЛУГА.

КАССІО.

Играйте здсь. Я подарю вамъ за труды. Пожалуй-ста, выберите что-нибудь повеселе, чтобы привтствовать пробужденіе Генерала.

СЛУГА.

‘Э, господа, видно ваши инструменты побывали въ Неапол, что они такъ гнусять21?

1-й МУЗЫКАНТЪ.

‘Что такое, синьоръ?

СЛУГА.

‘Можно-ли назвать ваши инструменты духовыми?

1-й МУЗЫКАНТЪ.

‘Да конечно, это духовая музыка, синьоръ.

СЛУГА.

‘А все вдь лучше, коли она отъ насъ уйдетъ.

1-й МУЗЫКАНТЪ.

‘Кто, синьоръ, съ ума сойдетъ22?

СЛУГА.

‘Тотъ, кто будетъ слушать такихъ музыкантовъ, какъ вы. Ну вотъ вамъ деньги. — Генералу такъ понравилась ваша музыка, что онъ проситъ васъ перестать.

1-й МУЗЫКАНТЪ.

‘Хорошо-съ, мы перестанемъ.

СЛУГА.

‘А если вы можете сыграть такъ, чтобы не было ничего слышно, то, пожалуй, начинайте. Говорятъ, Генералъ не большой охотникъ до музыки.

1-й МУЗЫКАНТЪ.

‘Нтъ, мы такъ не умемъ играть.

СЛУГА.

‘Ну такъ спрячьте ваши трубы въ мшокъ, мн надо итти. Съ Богомъ, прощайте.

(Музыканты уходятъ).

КАССІО (къ слуг).

‘Слышишь, мой любезный?

СЛУГА.

‘Нтъ, я не слышу вашего любезнаго, я слышу васъ.

КАССІО.

‘Пожалуй-ста перестань острить. Вотъ теб золотая монета. Если дама, которая находится при супруг Генерала, уже проснулась, то скажи ей, что нкто Кассіо проситъ ее удлить ему нисколько минутъ. Хочешь-ли оказать мн эту услугу?

СЛУГА.

‘Она встала, синьоръ. Если она захочетъ вамъ оказать эту услугу, то я, пожалуй, передамъ ей вашу просьбу.

КАССІО.

‘Ступай-ко, мой другъ…..

(Слуга уходитъ. Входить Яго.)

‘А, Яго! очень кстати.

ЯГО.

Какъ! вы и не ложились въ постель?

КАССІО.

Нтъ, прежде чмъ мы разстались, уже начинало свтать. Я ршился просить, чтобы вызвали жену твою: она, врно, такъ добра, что не откажется просить за меня Дездемону.

ЯГО.

Я сей-часъ пошлю ее къ вамъ и попытаюсь удалить Мавра, чтобы разговоръ вашъ могъ быть свободне и чтобы ваше дло устроилось.

КАССІО.

Я чрезвычайно благодаренъ теб…..

(Яго уходитъ).

Никогда не знавалъ я Флорентинца услужливе и честне этого.

(входитъ Эмилія).

ЭМИЛІЯ.

Здравствуйте, храбрый лейтенантъ, я принимаю живйшее участье въ вашемъ огорченіи, но будьте уврены, все скоро поправится. Генералъ говорилъ объ васъ съ своей супругой — и она горячо защищала васъ. Мавръ возражалъ, что раненый офицеръ пользуется большимъ уваженіемъ на островъ, что онъ изъ знатнаго рода, и потому благоразуміе заставляетъ его отказать ей въ просьб за васъ. Но онъ увряетъ, что любитъ васъ и, что безъ всякихъ просьбъ, воспользуется первымъ случаемъ, который ему представится, чтобы возвратить вамъ мсто…..

КАССІО.

Все таки я умоляю васъ когда-нибудь, кстати, если вы найдете возможнымъ, доставить мн случай поговорить съ Дездемоной на-един.

ЭМИЛІЯ.

Пойдемте со-мной….. Войдите….. Я устрою такъ, чтобы вы воспользуясь минутой, свободно открыли ей свою душу.

КАССІО.

Какъ я обязанъ вамъ!

(уходитъ).

СЦЕНА II.

КОМНАТА ВЪ ЗАМК.

Входятъ ОТЕЛЛО, ЯГО и ОФИЦЕРЫ.

ОТЕЛЛО.

Яго, отдай эти письма кормчему, и скажи ему, чтобы онъ отвезъ мой привтъ Сенату. Когда исполнишь это, приходи ко мн….. Я буду осматривать работы въ крпости.

ЯГО.

Слушаю, Генералъ.

ОТЕЛЛО (къ офицерамъ).

Итакъ, друзья, мы идемъ осматривать укрпленія.

ОФИЦЕРЫ.

Мы готовы слдовать за вами.

(Уходятъ).

СЦЕНА III.

ПЕРЕДЪ ЗАМКОМЪ.

ДЕЗДЕМОНА приближается съ КАССІО и ЭМИЛІЕЙ.

ДЕЗДЕМОНА.

Будьте уврены, добрый Кассіо, что я все сдлаю, чтобы только помочь вамъ.

ЭМИЛІЯ.

Пожалуй-ста, синьора. Это такъ огорчаетъ моего мужа, какъ-будто собственное его несчастіе.

ДЕЗДЕМОНА.

О, онъ добрый человкъ. Не сомнвайтесь, Кассіо, я увижусь съ мужемъ — и надюсь, что вы сойдетесь по-прежнему.

КАССІО.

Великодушная моя покровительница! что бы ни случилось съ Микелемъ Кассіо, онъ всегда будетъ исполненъ благодарности къ вамъ.

ДЕЗДЕМОНА.

О, я уврена — и благодарю васъ. Вы такъ любите моего мужа, вы такъ давно его знаете. Удаленіе ваше отъ него продолжится до-тхъ только-поръ, покуда потребуетъ этого необходимость.

КАССІО.

О, синьора, эта необходимость можетъ очень длиться, поддерживаться слабыми отговорками и возрождаться отъ враждебныхъ обстоятельствъ и случаевъ! Мсто мое будетъ занято, и въ отсутствіе мое, Генералъ забудетъ мои услуги и мою къ нему преданность.

ДЕЗДЕМОНА.

Не бойтесь этого. Здсь, передъ Эмиліей, я вамъ отвчаю за ваше место. Я употреблю все, чтобы выполнить общаніе, данное другу, я не дамъ покоя моему Отелло, я буду непрестанно говорить ему объ васъ: нарушать его сонъ, утомлять его терпнье, днемъ и ночью, всегда и везд, повторять ему имя Кассіо. Будьте по-прежнему веселы. Вашъ ходатай скоре умретъ, чмъ перестанетъ защищать васъ.

(Входитъ ОТЕЛЛО и ЯГО, они на нкоторомъ разстояніи).

ЭМИЛІЯ.

Генералъ идетъ.

КАССІО.

Позвольте мн удалиться, синьора.

ДЕЗДЕМОНА.

Зачмъ? Останьтесь, послушайте: я буду говорить съ нимъ.

КАССІО.

Только не сію-минуту, синьора. Я слишкомъ чувствую неловкость моего положенія — и не въ состояніи защищать самого себя.

ДЕЗДЕМОНА.

Поступайте такъ, какъ велитъ вамъ благоразуміе.

(Кассіо уходитъ).

ЯГО.

О! это мн не нравится.

ОТЕЛЛО.

Что ты говоришь?

ЯГО.

Ничего, синьоръ, если….. Я не знаю…..

ОТЕЛЛО.

Не Кассіо-ли это отошелъ отъ моей жены?

ЯГО.

Кассіо, синьоръ? Врядъ-ли, я не думаю, чтобы онъ, увидя васъ, бжалъ, какъ преступникъ.

ОТЕЛЛО.

Кажется, что это онъ.

(Приближается).

ДЕЗДЕМОНА.

Ты ужь возвратился? А я разговаривала здсь съ человкомъ, который ужасно страдаетъ, обремененный твоимъ гнвомъ.

ОТЕЛЛО.

Объ комъ говоришь ты?

ДЕЗДЕМОНА.

Боже мой, объ Кассіо, объ твоемъ лейтенант….. Другъ мой, если я сколько-нибудь мила теб, если я имю сколько-нибудь власти надъ твоею душою, помирись съ нимъ, — и не отлагай этого! — — Если онъ любитъ тебя не искренно, если онъ сдлалъ проступокъ съ намреніемъ, а не по слабости, о! тогда я перестану судитъ о благородств человка по лицу его….. Пожалуй-ста, прости Кассіо.

ОТЕЛЛО.

А кто это сей-часъ ушелъ отсюда?

ДЕЗДЕМОНА.

Это онъ, такой жалкій, печальный. Онъ даже навелъ и на меня грусть. Я страдаю не меньше его. Милый другъ мой, прости его…..

ОТЕЛЛО.

Не теперь, Дездемона….. черезъ нсколько времени.

ДЕЗДЕМОНА.

Но скоро-ли придетъ это время?

ОТЕЛЛО.

Очень скоро, моя милая, чтобы угодить теб.

ДЕЗДЕМОНА.

Сегодня за ужиномъ?

ОТЕЛЛО.

Нтъ, не сегодня.

ДЕЗДЕМОНА.

Завтра за обдомъ?

ОТЕЛЛО.

Завтра я не обдаю дома, меня пригласили офицеры въ крпость.

ДЕЗДЕМОНА.

Ну такъ вечеромъ, когда ты возвратишься, или во вторникъ утромъ, или хоть вечеромъ….. только не позже середы…..пожалуйста назначь самъ срокъ — и ужь никакъ не позже трехъ дней. Ты не знаешь, какъ онъ раскаявается….. ктому-же его проступокъ со всмъ не такъ великъ. Если-бы не строгость, которая, говорятъ, наблюдается въ военное время, то, казалось-бы, за свою вину онъ заслуживалъ не боле, какъ тайный выговоръ….. Когда ты прикажешь ему возвратиться? Скажи мни, Отелло? — — Право, ты удивляешь меня. Знаешь-ли, я теперь думаю, нашлась-ли-бы такая просьба съ твоей стороны, въ которой-бы я могла отказать теб, или колебаться такъ долго, избгая отвта. Не забудь, что Микель Кассіо былъ повреннымъ любви твоей, что онъ всегда былъ съ тобой, когда ты приходилъ къ намъ, что не одинъ разъ, когда я еще хорошо не знала тебя и нескромно отзывалась объ теб, онъ съ жаромъ защищалъ тебя….. И посл этого, тебя нужно такъ молить о его прощеніи? Я думала, что ты гораздо…..

ОТЕЛЛО.

Довольно! Довольно! Ни слова боле, я прошу тебя. Пусть онъ возвратится, когда хочетъ. Я не могу ни въ чемъ отказать теб.

ДЕЗДЕМОНА.

Разв такъ не-хотя даруютъ прощеніе? Твое согласіе слишкомъ равнодушно, какъ будто я просила тебя, чтобы ты взялъ свой шлемъ, или укрылся отъ зимняго холода, или принялъ что-нибудь цлительное….. О, когда я буду просить тебя о какой-нибудь милости, когда я захочу тронуть твое сердце, неужели прежде полученія этой милости, я еще должна буду трепетать отъ страха? Неужели ты будешь всегда такъ дорого цнить ее и такъ долго оспоривать?

ОТЕЛЛО.

Я не хочу ни въ чемъ отказать теб, но я также прошу тебя….. оставь меня теперь на одну минуту.

ДЕЗДЕМОНА.

Откажу-ли я теб въ чемъ-нибудь?— О, нтъ! прощай, другъ мой.

ОТЕЛЛО.

Прощай, моя Дездемона….. Я скоро возвращусь къ теб.

ДЕЗДЕМОНА.

Эмилія, пойдемъ….. Слдуй всегда собственнымъ чувствамъ, собственнымъ желаніямъ: каковы-бы они ни были, я покорна имъ.

(Дездемона уходить съ Эмиліей.)

ОТЕЛЛО.

Милое созданіе25! Если я не люблю тебя, пусть душа моя лишится вчнаго блаженства, если я перестану любить тебя — я обращусь въ хаосъ.

ЯГО.

Благородный синьоръ…..

ОТЕЛЛО.

Что скажешь, Яго?

ЯГО.

Зналъ-ли Микель Кассіо съ самаго начала о взаимной любви вашей?

ОТЕЛЛО.

Да, — съ первой минуты ея до нашего брака….. но кчему этотъ вопросъ?

ЯГО.

Такъ, изъ одного только любопытства, безъ всякаго намренія.

ОТЕЛЛО.

Кчему-же это любопытство, Яго?

ЯГО.

Я не думалъ, чтобы онъ былъ знакомъ съ нею.

ОТЕЛЛО.

О! да, онъ часто былъ даже нашимъ посредникомъ.

ЯГО.

Въ самомъ-дл?

ОТЕЛЛО.

Въ самомъ-дл? Да….. въ самомъ-дл. Разв ты что-нибудь замчаешь въ этомъ? Разв онъ не благороденъ?

ЯГО.

Благороденъ, синьоръ?

ОТЕЛЛО.

Благороденъ, ну да, благороденъ!

ЯГО.

Синьоръ, столько, сколько я знаю…..

ОТЕЛЛО.

Какъ! Что-же ты думаешь?

ЯГО.

Что я думаю, синьоръ?

ОТЕЛЛО.

Что ты думаешь! Кчему это повтореніе словъ моихъ? Клянусь небомъ, въ мысляхъ твоихъ таится что-то чудовищное, что-то ужасное….. и вотъ почему ты боишься мн обнаружить ихъ. — У тебя что-то есть въ голов! Сей-часъ, сію-минуту, когда Кассіо уходилъ отъ жены моей, я слышалъ, что ты сказалъ: это мн не нравится. Что такое теб не нравится? И когда я сказалъ, что онъ былъ повреннымъ, во все время любви нашей, ты воскликнулъ: въ самомъ-дл?…. Я видлъ, какъ ты нахмурилъ брови, сморщилъ лобъ, будто затаилъ въ голов какое-нибудь ужасное подозрніе. Если ты любишь меня, открой мн мысль свою.

ЯГО.

Синьоръ, вы знаете, что я люблю васъ.

ОТЕЛЛО.

Я думаю….. Я увренъ въ твоей честности и въ твоей ко мн привязанности, потому-то молчаніе твое и безпокоитъ меня….. Я знаю, что ты прежде обдумываешь, а потомъ уже говоришь. Въ человк вроломномъ и низкомъ — это хитрыя, привычныя уловки, чтобы скоре остить легковрнаго, въ прямодушномъ — это тайныя истины, которыя съ тяжкою болью вырываются изъ сердца.

ЯГО.

…..Что касается до Кассіо….. я, кажется, могу поручиться за его благородство.

ОТЕЛЛО.

Я такъ-же думаю.

ЯГО.

Люди должны быть такими, какими они кажутся — и дай Богъ, чтобы та, которые притворствуютъ — казались притворщиками.

ОТЕЛЛО.

Да, разумется: люди должны быть такими, какими они кажутся.

ЯГО.

Слдовательно, я увренъ, что Кассіо человкъ благородный.

ОТЕЛЛО.

Нтъ, нтъ, — ты не хочешь мн высказать всего. Я прошу тебя, говори со мной, какъ-бы ты говорилъ съ самимъ собою, открой мн все. Вырази самую чудовищную мысль — самыми чудовищными словами.

ЯГО.

Мой достойный начальникъ! простите меня. Я во-всемъ, кром этого, готовъ повиноваться вамъ, но такое непослушаніе прощается самымъ рабамъ….. Угадайте мысли мои!— Какъ!…. вообразить, что она клятвопреступница, обманщица!…. Впрочемъ, кому иногда не приходятъ нелпыя мысли? Къ какому человку, самому чистому, не закрадывались порой дерзкія подозрнія и не овладвали его разсудкомъ?

ОТЕЛЛО.

Яго, ты замышляешь что-нибудь противъ своего друга, если, боясь нанести ему оскорбленіе, таишь отъ него свои мысли.

ЯГО.

Я васъ умоляю….. тмъ боле….. что можетъ быть догадки мои неосновательны….. признаюсь вамъ — мой порокъ, видть во-всхъ дйствіяхъ только одну дурную сторону, часто моя подозрительность создаетъ преступленія тамъ, гд они вовсе не существуютъ. Будьте благоразумны, не полагайтесь на неврныя сужденія человка, который иметъ такую несчастную слабость….. Не тревожьтесь, не смущайтесь моими одинокими, неясными, неосновательными наблюденіями. Они могутъ нарушить ваше спокойствіе, ваше счастіе….. И моя честь, мое званіе, мое благоразуміе, — все запрещаетъ мн открыть вамъ мои мысли…..

ОТЕЛЛО.

Кчему ведутъ вс эти рчи?

ЯГО.

Любезный и благородный синьоръ, для женщинъ, точно также какъ и для насъ, должно быть первымъ сокровищемъ — доброе имя. Тотъ, кто крадетъ мой кошелекъ — лишаетъ меня только ничтожной вещи: чего-нибудь, или даже ничего, онъ принадлежалъ мн, потомъ принадлежитъ ему, а прежде принадлежалъ тысяч другимъ, — но кто похищаетъ у меня мое доброе имя, тотъ оставляетъ меня совершенно нищимъ, и, между тмъ, не обогащается самъ…..

ОТЕЛЛО.

О, я хочу узнать твои мысли!

ЯГО.

Вы ихъ узнаете только тогда, когда сердце мое будетъ въ рукахъ вашихъ. До-тхъ-поръ, вы ничего не узнаете.

ОТЕЛЛО.

А!

ЯГО.

Синьоръ! берегитесь ревности. Это чудовище съ ядовитыми взглядами: оно отравляетъ собственную пищу и потомъ гнушается ею. Обманутый мужъ, увренный въ обман — не любитъ неврную, и только, но какими адскими, страдальческими часами измряется жизнь того, кто боготворитъ и сомнвается, подозрваетъ и любить страстно.

ОТЕЛЛО.

О, несчастіе!

ЯГО.

Бдный, который доволенъ всмъ — богатъ и очень богатъ, но самое несмтное богатство безплодно, какъ зима, для того, кто непрестанно трепещетъ, чтобы не обднть. Небесное милосердіе! защити отъ ревности сердца тхъ, которые близки ко мн!

ОТЕЛЛО.

Какъ! что такое? Неужели ты думаешь, что я захочу влачить жизнь въ ревности, измняться ежеминутно по вліянью луны, блуждать отъ подозрнія къ подозрнію? Нть! участь моя ршена безвозвратно, если оно единожды западетъ въ грудь мою. — Считай меня ниже всякаго животнаго, если твое болтанье — эти мечты, надутыя какъ мыльные пузыри, измнятъ расположеніе души моей. Я не почувствую ревности, если мн скажутъ, что жена моя прекрасна, что она наряжается, поетъ и играетъ, что она любитъ танцы, общество, веселье, если она добродтельна — добродтель озаритъ своими лучами вс эти удовольствія. Хоть я не надленъ большими достоинствами, хоть я не привлекателенъ, но ни малйшее безпокойство, ни тнь подозрнія, не потревожатъ меня въ этомъ случа: она имла глаза, она сама избрала меня. Нтъ, Яго, прежде чмъ сомнваться, я захочу видть, посл сомннія я захочу доказательствъ, — а посл доказательствъ остается одно: навсегда проститься или съ любовью или съ ревностью.

ЯГО.

Вотъ какъ должно чувствовать!…. Теперь, отбрасывая всякое сомнніе, я могу гораздо свободне выказать вамъ мою преданность. Выслушайте-же совтъ мой….. я долженъ сказать вамъ….. я еще не завряю васъ….. но….. смотрите за вашей женой, слдите за нею въ т минуты, когда она съ Кассіо, будьте простымъ наблюдателемъ, безъ ревности, безъ увренности. Я не хотлъ-бы видть сердце ваше — открытое и великодушное, низко обманутымъ, ужасною жертвой собственной доброты….. Слдите за нею….. Наши Венеціянки повряютъ небу то, чего не смютъ поврить своимъ супругамъ….. Знаете-ли, въ чемъ заключается ихъ добродтель? Не въ воздержаніи отъ грха, со-всмъ нтъ! а въ непроницаемой тайн, въ которую они облекаютъ грхъ.

ОТЕЛЛО.

Такъ-то говоришь ты?

ЯГО.

Она обманула отца своего, выходя за васъ, и въ т минуты, когда, казалось, отвергала васъ, когда боялась вашихъ взоровъ, — въ т-то минуты, она и искала ихъ.

ОТЕЛЛО.

Въ-самомъ-дл, да, такъ она притворствовала.

ЯГО.

Та, которая въ юности съумла выдержать подобную роль и скрывала свое сердце отъ отца, какъ дубъ скрываетъ свою сердцевину….. Добрый старикъ думалъ, что тутъ было чародйство….. Но я вполн стою вашихъ упрековъ….. О, простите меня за мою безмрную къ вамъ привязанность……

ОТЕЛЛО.

Я никогда не забуду, чмъ я обязанъ теб.

ЯГО.

Мн кажется, эти замчанія немного смутили ваши мысли?

ОТЕЛЛО.

Нисколько, нисколько24.

ЯГО.

Признайтесь….. я боюсь, что они встревожили васъ? О, вы видите, что всему виною, — моя дружба къ вамъ….. но вы въ волненіи?— Умоляю васъ, не придавайте важности словамъ моимъ: вдь это одни только подозрнія…..

ОТЕЛЛО.

Я не хочу боле ничего слышать.

ЯГО.

Боже мой, если откровенность моя пагубна, если она поведетъ къ ужаснымъ слдствіямъ….. и какъ отъ меня были далеки эти мысли….. Кассіо — мой искренній другъ….. Синьоръ, вы встревожены?

ОТЕЛЛО.

Нтъ, ничего….. Во мн только одна мысль: Дездемона добродтельна.

ЯГО.

Да не измнится мысль эта, да будетъ она всегда неразлучна съ вами!

ОТЕЛЛО.

…..Однако какъ природа, нарушая свои обычные законы….

ЯГО.

А….. въ самомъ дл….. Ужь если ршиться говорить все, то признаться, ея отказъ многимъ женихамъ изъ соотечественниковъ, одинаковаго съ нею званія, одинакихъ лтъ, немного противорчить законамъ природы….. Иной увидлъ-бы- въ этомъ зародышъ испорченности, странность вкуса, шагъ къ пороку…. но, простите меня! я не хочу ничего утверждать, я не говорю собственно объ ней, хоть и боюсь, чтобы сердце ея не возвратилось къ прежнимъ впечатлніямъ, чтобы она не вздумала сравнивать ваши черты, цвтъ лица вашего, съ людьми своей земли, и потомъ, можетъ быть, раскаяваться…..

ОТЕЛЛО.

Прощай, прощай….. Если ты еще что-нибудь откроешь, дай мн знать тотчасъ. Пусть надзираетъ за ней, жена твоя. Оставь меня, Яго.

ЯГО.

Синьоръ, я пойду.

(Хочетъ итти).

ОТЕЛЛО.

Зачмъ я женился?— Врно, этотъ честный человкъ видитъ и знаетъ гораздо боле, нежели сколько открылъ мн!

ЯГО (возвращаясь).

Синьоръ, я хочу, я долженъ просить васъ, достойный синьоръ, чтобы вы не увеличивали моихъ подозрніи….. Предоставьте все времени. Вы, разумется, возвратите Кассіо его званіе, потому-что онъ всегда выполнялъ съ величайшимъ усердіемъ свои обязанности, но не худо, если-бы еще на нсколько дней вы оставили его въ удаленіи, когда-бы вы лучше узнали и человка и надежды, которыми онъ питается.— Замчайте, не будетъ-ли Дездемона докучливо, настоятельно просить объ немъ? Вдь это можно замтить по разнымъ вещамъ….. Ну, а до-тхъ-поръ считайте меня человкомъ, который отъ страха все увеличилъ….. я и самъ боюсь этого….. Оставьте вашу супругу въ полной свобод, заклинаю васъ честью.

ОТЕЛЛО.

Положись на мое благоразуміе.

ЯГО.

До свиданья, синьоръ.

(уходитъ).

ОТЕЛЛО.

Этотъ человкъ необыкновенно честенъ! У него разумъ просвщенный: онъ понимаетъ людей и проникаетъ во вс причины ихъ дйствій….. О, когда я уврюсь въ ея измн, — тогда, тогда, будь тесьмы волосъ ея сплетены съ втвями моего сердца, — я далеко оттолкну ее отъ себя, какъ отталкиваютъ сокола на охот и пускаютъ его на втеръ искать добычи….. Да, оно возможно….. Мое лице черно, въ моихъ рчахъ нтъ этой вкрадчивости, которую имютъ горожане….. Ктому-же, хоть я и не совсмъ старъ, однако ближусь къ сдинамъ…..
Въ-самомъ-дл: я потерялъ ее, я обманутъ — и мн остается только одна ненависть!…. О будь проклятъ бракъ! Мы зовемъ себя повелителями этихъ слабыхъ созданій, а въ нашей-ли воли ихъ страсти?….
Я соглашусь лучше быть жабою, дышать темничнымъ воздухомъ, чмъ видть, какъ другой похищаетъ твое сокровище, сердце того сущства, которое любишь, видть — и сносить это!
И такова-то участь всхъ сильныхъ характеровъ!— Люди обыкновенные счастливе ихъ!…. Этотъ жребій неотклонимъ какъ смерть….. Это тяжкое бдствіе, предназначенное намъ въ минуту рожденія….. А….. вотъ Дездемона!

(Входятъ Дездемона и Эмилія).

Нтъ! — Если она измнила мн, то сами небеса участвовали въ ея вроломств! Я не хочу врить этому.

ДЕЗДЕМОНА.

Что-же ты нейдешь, мой милый Отелло? Обдъ готовъ, и благородные островитяне, приглашенные тобою, ожидаютъ тебя.

ОТЕЛЛО.

Виноватъ, я забылъ…..

ДЕЗДЕМОНА.

Отчего твой голосъ такъ слабъ? Не боленъ-ли ты?

ОТЕЛЛО.

Да….. у меня очень болитъ голова.

ДЕЗДЕМОНА.

Ахъ, врно оттого, что потревожили сонъ твой….. Эта боль скоро пройдетъ…..

(Она подаетъ ему платокъ).

Позволь, я покрпче обвяжу теб голову этимъ платкомъ….. черезъ нсколько минутъ боль перестанетъ.

ОТЕЛЛО.

Твой платокъ слишкомъ малъ!

(Дездемона не замчая роняетъ платокъ).

Эта боль пройдетъ сама-собою. Мы идемъ вмст.

ДЕЗДЕМОНА.

Какъ мн грустно, что ты не здоровъ. (Отелло и Дездемона уходятъ вмст.)

ЭМИЛІЯ.

Ахъ, какое счастье! Наконецъ-таки этотъ платокъ въ моихъ рукахъ: это первый подарокъ, который Мавръ сдлалъ Дездемонъ. Чудакъ — мужъ мой сто разъ приставалъ ко мн, чтобы я достала ему этотъ платокъ….. Но она никогда не разстается съ нимъ: объ этомъ просилъ ее Мавръ. Она такъ любитъ этотъ платокъ, безпрестанно цлуетъ его, даже иногда говоритъ съ нимъ. Я возьму его — и отдамъ Яго. Что онъ хочетъ съ нимъ сдлать? Богъ знаетъ, я не знаю. Я только должна выполнить прихоть моего мужа.

(Входитъ Яго.)

ЯГО.

А, ты здсь! Что-жь ты длаешь одна?

ЭМИЛІЯ.

Не сердись….. у меня есть для тебя подарокъ!

ЯГО.

Для меня? Гм, это не рдкость.

ЭМИЛІЯ.

А!

ЯГО.

Да, безмозглая баба.

ЭМИЛІЯ.

Такъ это-то моя награда?…. А что ты мн дашь за этотъ платокъ?

ЯГО.

Какой платокъ?

ЭМИЛІЯ.

Тотъ самый, который Мавръ подарилъ Дездемон въ первыя минуты ихъ любви, и который ты такъ просилъ меня достать.

ЯГО.

А наконецъ-то ты унесла его?

ЭМИЛІЯ.

Нтъ, я не унесла. Она нечаянно уронила его, а я, къ счастію, была тутъ въ эту минуту — и подняла. Посмотри, вотъ онъ!

ЯГО.

Какая ты добрая! подай-ко его сюда, подай.

ЭМИЛІЯ.

Что ты хочешь съ нимъ сдлать? ты такъ упрашивалъ меня, чтобы я унесла его.

ЯГО.

А теб что за дло?

(онъ вырываетъ у нея платокъ)

ЭМИЛІЯ.

Отдай его мн, если онъ теб не очень нуженъ. Моя бдная госпожа! Она будетъ въ отчаяніи, когда узнаетъ, что потеряла его!

ЯГО.

Будь осторожна, чтобы тебя не подозрвала….. этотъ платокъ мн нуженъ….. поди, оставь меня.

(Эмилія уходитъ).

Я брошу этотъ платокъ въ комнату Кассіо, пусть онъ самъ найдетъ его. Въ глазахъ ревнивца и самыя ничтожныя вещи имютъ такое-же важное значеніе, какъ доводы священныхъ книгъ….. Это можетъ сильно подйствовать на Мавра. Ужь ядъ, который я влилъ въ него, начинаетъ въ немъ дйствовать.— Эти страшныя подозрнія имютъ совершенно одинаковое дйствіе съ ядомъ: сначала они производятъ слабое впечатлніе, но стоитъ имъ только проникнутъ до сердца….. о! тогда….. они запылаютъ какъ срныя жилы….. Это совершится….. Да, это такъ28.

(Входитъ Отелло).

Вотъ онъ приближается. Нитъ, ни опіумъ, ни мандрагора29, ни какія усыпительныя средства на свт, не возвратятъ теб больше отраднаго сна, который ты вкушалъ вчера въ послдній разъ.

ОТЕЛЛО.

Обмануть меня, меня!….

ЯГО.

Неужели васъ еще занимаютъ эти пустыя мысли, Генералъ?

ОТЕЛЛО.

Прочь, бги….. ты привязалъ меня къ колесу! Клянусь, лучше быть ршительно обманутымъ, чмъ влачить жизнь съ одною только тнью подозрнія!

ЯГО.

Какъ, синьоръ?

ОТЕЛЛО.

Разв я зналъ, что она, какъ тать, похищала у меня часы для преступленія? — Нтъ. Я не видлъ этого, я не думалъ объ этомъ.— Я не предчувствовалъ ни малйшаго несчастія, я сладко спалъ прошедшую ночь, меня ни-что не безпокоило, я былъ веселъ….. Я не нашелъ на устахъ ея поцлуя Кассіо. — До-тхъ-поръ, покуда не знаешь о покражи, ничего не теряешь.

ЯГО.

Какъ мн больно слышать это.

ОТЕЛЛО.

Когда-бы цлое войско: піонеры27 и вс раздляли ея ложе….. и я-бы оставался въ невденіи, вдь я все-таки былъ-бы счастливъ! О! теперь прости навсегда, спокойствіе души моей, прости самодовольствіе! — Простите блестящіе строи, и ты, гордая война, превращающая честолюбіе въ добродтель, о прости навсегда!…. Прости ржущій конь и звукъ трубный, громъ барабана, пробуждающій мужество и пронзительный свистъ флейты28! Прости царственное знамя, величіе, торжественность и достоинство благородной войны!…. И вы, орудія смерти, вы, которыхъ громовыя уста вопіютъ, какъ голосъ Бога безсмертнаго, простите! простите! Назначеніе Отелло совершилось!

ЯГО.

Возможно-ли это, синьоръ?

ОТЕЛЛО.

Презрнный! знаешь-ли ты, что мн нужны доказательства ея преступленія?— Смотри, представь мн доказательства очевидныя….. (онъ хватаетъ Яго за горло.) или, клянусь душою безсмертною, лучше-бы родиться теб собакою, чмъ отвтствовать на мое бшенство…..

ЯГО.

Неужели вы доведены до такой степени?

ОТЕЛЛО.

Я хочу удостовриться собственными глазами, или, по-крайней-мр, дай мн такое доказательство, въ которомъ-бы не было и тни сомннія. Дло идетъ о твоей жизни.

ЯГО.

Благородный начальникъ мой…..

ОТЕЛЛО.

Если-же ты клевещешь на нее, если ты терзаешь меня — отрекись отъ молитвы, задуши угрызенія совсти, громозди злодянія на злодянія, совершай дла, отъ которыхъ содрогается земля, смущаются небеса — и тогда ты не можешь боле погубить души своей!

ЯГО.

О пощадите! небеса, будьте моею защитой!— Человкъ-ли вы? Гд вашъ разсудокъ? Богъ съ вами….. возьмите назадъ мою должность — — — О несчастный безумецъ! ты дожилъ до-того, что правоту твою принимаютъ за порокъ….. О развратный свт! Я служу теб примромъ, какъ опасно быть честнымъ и откровеннымъ….. Благодарю васъ за урокъ: онъ будетъ полезенъ мн. Отнын-же я перестаю любить людей, потому-что дружба наноситъ мн такое оскорбленіе!

(Онъ хочетъ уйти).

ОТЕЛЛО.

Нтъ, останься….. Ты долженъ быть честенъ!

ЯГО.

Я долженъ быть уменъ, а честность — безумство, которое служитъ неблагодарнымъ.

ОТЕЛЛО.

То я увренъ въ добродтели жены моей, то она кажется мн преступницей, то я готовъ ручаться за твою честность, то сомнваюсь въ ней….. О, я хочу доказательствъ! Имя ея, прежде столь чистое, какъ ликъ Діаны, теперь, кажется мн обезображеннымъ, чернымъ, какъ лице мое! — — — О, если есть ядъ, петли, кинжалы, пламя….. я не буду терпть….. Я хочу удостовриться…..

ЯГО.

Страсть ваша пожираетъ васъ, синьоръ. Я раскаяваюсь, что навелъ васъ на эти мысли…… Вы хотите доказательствъ?

ОТЕЛЛО.

Я хочу, да….. я хочу.

ЯГО.

И вы будете имть ихъ….. Но какія увренія нужны вамъ, синьоръ?…. Захотите-ли вы сами быть свидтелемъ….. устремить на нее безчувственный взоръ, смотрть на нее въ минуту преступленія?….

ОТЕЛЛО.

Смерть и проклятіе! о!

ЯГО.

Я думаю, слишкомъ трудно-бы было навести васъ на нихъ въ такую минуту….. Умертвите ихъ, если когда-нибудь чьи-либо взоры застанутъ ихъ на лож, на которомъ они покоятся въ объятьяхъ другъ друга….. Какъ? что я говорю? Можно-ли представить вамъ доказательства?…. Можно-ли видть….. если-бы они даже были сладострастны, какъ обезьяны и волки, и безумны, какъ только можно быть въ пьянств. Впрочемъ, если обвиненіе, основанное на признакахъ преступленія, на обстоятельствахъ, который поведутъ прямо къ открытію истины, будетъ достаточно для вашего удовлетворенія, то вы можете быть удовлетворены.

ОТЕЛЛО.

Представь мн живое доказательство ея вроломства.

ЯГО.

Мн не нравится роль, которую я теперь разыгрываю, — но увлеченный, глупою честностію и моею къ вамъ привязанностью, я ужь слишкомъ далеко зашелъ и не могу остановиться. Прошлую ночь я легъ возл Кассіо, мучился ужасною зубною болью — и не могъ заснуть….. Знаете-ли вы, что есть люди, которымъ душа измняетъ во время сна — и спящіе, они открываютъ все, что съ ними случается днемъ? Этому подверженъ и Кассіо. Я слышалъ, какъ онъ бормоталъ во сн: ‘Милая Дездемона, будемъ осторожны, употребимъ все, чтобы скрытъ любовь нашу’. — И тогда, синьоръ, — онъ схватилъ мою руку, сжалъ ее и вскрикнулъ: ‘Ангелъ мой!’ и вдругъ бросясь къ губамъ моимъ, напечатллъ на нихъ огненный поцлуй, вдыхалъ въ себя мое дыханіе, началъ стонать и говорилъ: ‘О роковая судьба, отдавшая тебя Мавру!’

ОТЕЛЛО.

Это чудовищно, чудовищно!

ЯГО.

Вдь это былъ только сонъ.

ОТЕЛЛО.

Но сонъ, обнаружившій дйствіе, которое ему предшествовало. О, это постыдная существенность, хоть это только и сонъ.

ЯГО.

И который прибавляетъ новое доказательство къ другимъ, и безъ того яснымъ…..

ОТЕЛЛО.

Я ее растерзаю на части.

ЯГО.

Нтъ. Будьте благоразумны. Мы ничего не видали своими глазами….. Еще очень можетъ быть, что она невинна. Скажите мн только, не замтили-ли вы когда-нибудь въ рукахъ ея платка, вышитаго цвтами?

ОТЕЛЛО.

Я подарилъ ей такой платокъ: то былъ мой первый подарокъ.

ЯГО.

Я не знаю, но я видлъ сегодня въ рукахъ Кассіо точно такой: онъ отиралъ имъ лице свое — и я почти увренъ, что это платокъ вашей супруги.

ОТЕЛЛО.

О, если это тотъ самый!

ЯГО.

Тотъ-ли самый, или какой-нибудь другой, принадлежавшій ей, — но это еще новая улика противъ нее.

ОТЕЛЛО.

О, за чмъ презрнный не иметъ тысячи жизней….. я-бы лишилъ его всхъ….. одна….. одна….. это слишкомъ мало, для моего мщенія! Теперь я вижу, что это правда. Посмотри на меня, Яго: одно дуновеніе освободило меня отъ глупой любви. Эта любовь испарилась въ воздух, она исчезла….. Воздвигнись-же, ты, черное мщеніе, выходи изъ роковой утробы своей!— Прочь любовь! Дай мсто въ сердц моемъ чудовищу-ненависти!…. Чтожь ты не расширяешься, грудь моя? О, ты полна зминымъ ядомъ!

ЯГО.

Удержите себя до времени.

ОТЕЛЛО.

О, крови, Яго! крови!

ЯГО.

Будьте терпливы, говорю я вамъ. Вдь ваши мысли еще могутъ измниться.

ОТЕЛЛО.

Никогда, Яго. Какъ Эвскинскій понтъ, котораго хладныя и стремительныя волны не знаютъ отливу, бурно напирая на Пропонтиду и Геллеспонтъ, такъ и мои кровавые замыслы въ своемъ стремленьи, не обратятся назадъ, до-тхъ-поръ — покуда месть моя не поглотитъ этихъ любящихся.

(Онъ становится на колна.)

Да, я даю торжественный обтъ передъ этими вчно-неизмнными небесами!

ЯГО.

Погодите. Не вставайте еще. (онъ также становится на колна) Будьте свидтелями, вы, свтильники, вчно горящіе надъ главами нашими, и вы, стихіи, окружающія насъ ото-всюду, будьте свидтелями, что Яго съ этой минуты отдаетъ свои способности, свою руку и свое сердце на служеніе оскорбленному Отелло! Пусть повелваетъ онъ, и, какъ-бы ни были кровавы его повелнія — я повинуюсь, заглушивъ угрызенія совсти.

ОТЕЛЛО.

Принимая обтъ твой, — отъ полноты сердца, а не пустыми словами, благодарю тебя за привязанность — и сію-же минуту воспользуюсь этимъ обтомъ….. Прежде трехъ дней, ты долженъ объявить мн, что Кассіо ужь не существуетъ боле.

ЯГО.

Итакъ — мой другъ долженъ умереть! Вы хотите этого….. Ршено….. но она….. вы вдь оставите ей жизнь?

ОТЕЛЛО.

Умертвить лицемрку, презрнную! О, умертвить ее, умертвить! Слдуй за мною….. Мы вмст изобртемъ для этой адской красоты какой-нибудь родъ смерти ужасной, внезапной….. Съ этой минуты — ты лейтенантъ мой.

ЯГО.

Я на-всегда преданъ вамъ.

(Они уходятъ).

СЦЕНА IV.

ДРУГАЯ КОМНАТА ВЪ ЗАМК.

ДЕЗДЕМОНА, ЭМИЛІЯ и СЛУГА.

ДЕЗДЕМОНА.

‘Не знаешь-ли, любезный, гд обыкновенно ложится спать лейтенантъ Кассіо?

СЛУГА.

‘Гд-бы онъ ни ложился, я не смю сказать.

ДЕЗДЕМОНА.

‘Какъ?

СЛУГА.

‘Онъ солдатъ, а по мн, сказать гд ложится солдатъ — это нсколько щекотливо.

ДЕЗДЕМОНА.

‘Ну полно. Гд живетъ онъ?

СЛУГА.

‘Если сказать вамъ, гд онъ живетъ, то это значитъ сказать ложь.

ДЕЗДЕМОНА.

‘Можно-ли изъ этого что-нибудь понять?

СЛУГА.

‘Я не знаю гд онъ живетъ и, мн кажется, указать жилище и сказать: ложе его тамъ, или ложе его здсь, — значило-бы сказать, что ложь въ моей собственной глотк.

ДЕЗДЕМОНА.

‘Не можешь-ли ты отыскать его и принести намъ отвтъ?

СЛУГА.

‘Я буду развдывать у всхъ, то есть — буду длать вопросы и по нимъ отвчать29.

ДЕЗДЕМОНА.

‘Пожалуй-ста отыщи его, скажи ему, чтобы онъ пришелъ сюда, что я просила объ немъ моего мужа: онъ, кажется, тронулся моей просьбой — и надюсь, что все пойдетъ хорошо.

СЛУГА.

‘Я попытаюсь исполнить это приказаніе, потому-что тутъ не много надо ума.

(уходитъ).

ДЕЗДЕМОНА.

Гд я потеряла этотъ платокъ, Эмилія?

ЭМИЛІЯ.

Я не знаю, синьора.

ДЕЗДЕМОНА.

Я-бы желала лучше потерять мой кошелекъ, наполненный крузадами30. Что если-бы мой благородный Мавръ не имлъ такой прекрасной души и не былъ-бы гораздо выше жалкихъ подозрній ревности, вдь, право, посл этого, въ немъ могли-бы зародиться ненавистныя подозрнія.

ЭМИЛІЯ.

А онъ не ревнивъ?

ДЕЗДЕМОНА.

Кто, онъ? Я думаю, что солнце его родины выжгло въ его сердц этотъ порокъ.

ЭМИЛІЯ.

Ахъ, вотъ онъ идетъ сюда!

ДЕЗДЕМОНА.

Я до-тхъ-поръ не оставлю его, покуда онъ дастъ мн общаніе простить Кассіо.

(Входитъ ОТЕЛЛО).

Что, другъ мой, какъ ты себя чувствуешь?

ОТЕЛЛО.

Хорошо, моя добрая супруга…..(въ сторону) О, какъ тяжко притворствовать!…. А. какъ твое здоровье, Дездемона?

ДЕЗДЕМОНА.

Я здорова, мой добрый синьоръ.

ОТЕЛЛО.

Дай мн твою руку. Эта ручка очень нжна, синьора.

ДЕЗДЕМОНА.

Потому-что до нея не касались еще ни лта, ни труды.

ОТЕЛЛО.

Нтъ. Это признакъ цвтущаго здоровья и страстнаго сердца, тлосложенія горячаго, горячаго и сильнаго! Эта рука говоритъ мн, что для тебя необходимо лишеніе свободы, постъ, молитва и покаяніе, да….. потому-что тутъ есть юный и пылкій демонъ, который непрестанно волнуется. Вотъ откровенная ручка! добренькая ручка!

ДЕЗДЕМОНА.

О, ты очень можешь сказать это, потому-что эта рука отдала теб мое сердце.

ОТЕЛЛО.

Какая щедрая ручка! Прежде сердце давало руку, а наша новая геральдика — отъ рукъ, а не отъ сердца31.

ДЕЗДЕМОНА.

Я не понимаю этого различія….. а чтожь твое общаніе?

ОТЕЛЛО.

Какое общаніе, моя милая?

ДЕЗДЕМОНА.

Я послала сказать Кассіо, чтобы онъ пришелъ къ теб.

ОТЕЛЛО.

Меня ужасно какъ безпокоитъ эта несносная головная боль, дай-ко мн платокъ твой.

ДЕЗДЕМОНА.

Вотъ онъ…..

ОТЕЛЛО.

Нтъ, тотъ, который я подарилъ теб.

ДЕЗДЕМОНА.

Его нтъ со мной.

ОТЕЛЛО.

Нтъ?

ДЕЗДЕМОНА.

Нтъ, право, нтъ, синьоръ.

ОТЕЛЛО.

Напрасно. Этотъ платокъ подарила никогда моей матери цыганка. Она была чародйка, она проникала даже самыя сокровенныя мысли человка. Цыганка сказала матери моей, что, до-тхъ-поръ, покуда она будетъ хранить этотъ платокъ, она постоянно будетъ любима отцемъ моимъ и безраздльно владть его сердцемъ, но если, по несчастью, потеряетъ, или отдастъ кому-нибудь, то въ ту-же минуту отецъ мой почувствуетъ къ ней отвращеніе и прихотливо предастся новой любви. Моя мать умирая, подарила мн этотъ платокъ, и сказала, чтобы я отдалъ его жен своей, если судьб угодно будетъ когда-нибудь, даровать мн жену. Я исполнилъ ея волю. Смотри, береги его, храни, какъ зницу своего ока….. Потерять, или отдать его — значитъ навлечь на себя несчастье, выше всхъ несчастій.

ДЕЗДЕМОНА.

Возможно-ли?

ОТЕЛЛО.

Да, это слишкомъ справедливо. Сила чаръ заключена въ этой ткани. Жрица которая двсти разъ видла обращеніе солнца около годоваго круга, приготовляла основу для этой ткани въ минуту своего пророческаго вдохновенія, черви, которые длали шелкъ, были околдованы, и основа окрашена въ крови сердецъ двственницъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Неужели это правда?

ОТЕЛЛО.

Какъ нельзя больше. Смотри-же, береги его.

ДЕЗДЕМОНА.

О, лучше-бы я никогда не видала его.

ОТЕЛЛО.

Какъ, отчего?

ДЕЗДЕМОНА.

Боже мой, зачмъ ты говоришь со мной такимъ сердитымъ голосомъ, такъ сурово?

ОТЕЛЛО.

Чтожь, онъ потерянъ? Ты отдала его кому-нибудь? Говори, у тебя его изъ боле?

ДЕЗДЕМОНА.

Боже!

ОТЕЛЛО.

Отвчай!

ДЕЗДЕМОНА.

Нтъ, онъ не потерянъ, но….. если-бы я потеряла его?

ОТЕЛЛО.

А!

ДЕЗДЕМОНА.

Нтъ, я говорю теб, — онъ не потерянъ.

ОТЕЛЛО.

Отыщи….. я хочу его видть.

ДЕЗДЕМОНА.

Я покажу его теб, но не въ эту минуту. — А! я понимаю, — это твоя хитрость: ты хочешь, чтобы я забыла мою просьбу. Умоляю тебя возврати Кассіо прежнюю милость.

ОТЕЛЛО.

Отыщи мн платокъ, сердце мое говорихъ…..

ДЕЗДЕМОНА.

Пожалуй-ста, ты не найдешь другаго офицера съ такими способностями.

ОТЕЛЛО.

Платокъ!

ДЕЗДЕМОНА.

Ради Бога, дай мн отвтъ объ Кассіо.

ОТЕЛЛО.

Платокъ!

ДЕЗДЕМОНА.

Человкъ, который такъ любилъ тебя, который раздлялъ съ тобой вс опасности…..

ОТЕЛЛО.

Платокъ!

ДЕЗДЕМОНА.

О, право, ты стоишь упрековъ…..

ОТЕЛЛО.

Прочь отъ меня!

(Уходитъ.)

ЭМИЛІЯ.

Что, онъ не ревнивъ?

ДЕЗДЕМОНА.

Я еще никогда не видала его такимъ. О, врно въ этомъ платк есть что-нибудь сверхъестественное. Какое несчастье, что я потеряла его.

ЭМИЛІЯ.

Нтъ, не одинъ и не два года могутъ открыть сердце мужчины! Ктому-же, они такіе алчные, мы — ихъ добыча: ихъ страсть пожираетъ насъ, когда они пресытятся наслажденіями, то отвергаютъ насъ съ отвращеньемъ. А, посмотрите: вотъ Кассіо съ моимъ мужемъ.

(Входятъ Яго и Кассіо.)

ЯГО (къ Кассіо).

Вамъ не остается другаго средства. Она одна можетъ выпросить вамъ прощеніе. (увидя Дездемону) Ахъ, какое счастье! Подите къ ней, просите ее, приставайте къ ней.

ДЕЗДЕМОНА.

А, Кассіо? Что вы мн скажете?

КАССІО.

Я съ моей прежней просьбой къ вамъ, синьора. Заклинаю васъ, окажите мн великодушную помощь, заставьте меня снова существовать, умолите о возвращеніи мн моего мста и дружбы начальника, котораго я уважаю и которому преданъ всмъ сердцемъ. Я не могу сносить отсрочекъ. Если такъ велико мое преступленіе, что ни мое настоящее горе, ни мои прошедшія заслуги, ни т, которыя намреваюсь сдлать въ будущемъ, ничто не можетъ возвратить мн его дружбы, — по-крайней-мр, я-бы желалъ знать мою участь и милость, которую для меня сдлаютъ. Тогда, сроднившись съ тяжкою необходимостью, я брошусь по какой-нибудь другой дорог, на произволъ судьбы.

ДЕЗДЕМОНА.

Увы, милый Кассіо! Ходатайство мое теперь не сильно. Мой Отелло — ужь не прежній Отелло! Я-бы не узнала его, если-бы черты его измнились также, какъ нравъ. Пусть такъ предстательствуютъ за меня вс небесныя силы, какъ я предстательствовала у него за васъ, но моя просьба навлекла только на меня гнвъ его….. Потерпите еще нсколько времени. Что могу — сдлаю, попытаюсь просить за васъ хотя-бы не смла просить за себя. Пусть успокоитъ васъ хоть это увреніе.

ЯГО.

Такъ синьоръ разсерженъ?

ЭМИЛІЯ.

Онъ только-что вышелъ и въ какомъ-то странномъ волненіи.

ЯГО.

Можетъ-ли быть онъ взволнованъ? Я видлъ, какъ ядра низлагали ряды его войска, какъ одно изъ нихъ, точно демонъ исторгнуло изъ мощныхъ его объятій — роднаго его брата….. Онъ взволнованъ!…. Видно причина очень важная. Пойду къ нему….. Да, если онъ взволнованъ, то это недаромъ…..

ДЕЗДЕМОНА.

Поди къ нему, пожалуй-ста.

(Яго уходитъ).

Врно какія-нибудь важныя новости изъ Венеціи помрачили его свтлую душу, или можетъ-быть, заговоръ, скрытно ковавшійся на остров и тайну котораго открылъ онъ. Въ такомъ случа гнвъ людей никогда не разражается на большихъ вещахъ, онъ всегда ищетъ предметовъ незначительныхъ и опрокидываетъ все, что ему встрчается на пути. Таковы вс мы: у насъ болитъ одинъ палецъ, а отъ него распространяется чувство боли на весь здоровый составъ нашъ. Вдь мы должны знать, что люди — не боги….. Намъ нельзя всегда ожидать тхъ попеченій, того вниманія, которыя очаровываютъ насъ въ первые дни брака. О, Эмилія, я стою упрековъ за-то, что жаловалась на его невниманіе. Теперь я чувствую, что употребила во-зло мои рчи и несправедливо обвинила его.

ЭМИЛІЯ.

Дай Богъ, чтобы это было такъ, какъ вы думаете, — чтобы Государственныя дла, а не подозрніе, не ревность раздражила его противъ васъ.

ДЕЗДЕМОНА.

О несчастный день! Я никогда не подавала ему повода ревновать меня.

ЭМИЛІЯ.

Но этого мало для ревнивцевъ, для ихъ подозрній не всегда нужны причины: они ревнивы, потому-что ревнивы. Ревность — чудовище, которое образуется само собою, родится изъ самого-себя.

ДЕЗДЕМОНА.

Небо, исторгни это чудовище изъ сердца Отелло.

ЭМИЛІЯ.

Аминь, синьора.

ДЕЗДЕМОНА.

Я пойду искать его, а вы, Кассіо, побудьте пока здсь. Если онъ не будетъ сердитъ, я возобновлю мою просьбу — и употреблю послднее усиліе, чтобы успть въ вашемъ дл.

КАССІО.

Благодарю васъ, синьора.

(Дездемона и Эмилія уходятъ.)
(Входитъ Біанка.)

БІАНКА.

А, здравствуй, другъ Кассіо.

КАССІО.

Ты здсь? Что теб надобно? Здорова-ли ты, прелестная Біанка? Право, моя милая, я только что хотлъ итти къ теб.

БІАНКА.

А я шла къ теб, Кассіо. Какъ! бгать отъ меня цлую недлю, семь дней и семь ночей, цлыхъ семь сутокъ! А часы разлуки любовниковъ сто разъ длинне солнечныхъ часовъ. О какъ скучно считать ихъ!

КАССІО.

Прости меня, Біанка, все это время сердце мое сжато тяжкими мыслями, но наступятъ радостные дни — и тогда я изглажу изъ твоей памяти эту продолжительную разлуку. Милая Біанка! (подавая ей платокъ Дездемоны) вышей мн такой-точно платокъ.

БІАНКА.

Ахъ, Кассіо, откуда ты взялъ этотъ платокъ? Это врно подарокъ какого-нибудь новаго друга. А, теперь я понимаю причину твоего отсутствія, которое я такъ мучительно чувствовала. Вотъ какъ! очень хорошо.

КАССІО.

Полно, полно, брось свои глупыя подозрнія, которыя нашептываетъ теб дьяволъ. Ты ревнива и воображаешь, что это подарокъ отъ любовницы на память? Ну, божусь, это неправда, Біанка.

БІАНКА.

Чей-же это платокъ?

КАССІО.

Я самъ не знаю. Я нашелъ его въ моей комнат, работа мн очень нравится. Прежде чмъ возьмутъ его назадъ, что очень можетъ случиться, мн-бы хотлось, чтобы ты сняла этотъ рисунокъ. — Возьми его, вышей мн точно такой, — а покуда оставь меня.

БІАНКА.

Оставить тебя? А зачмъ?

КАССІО.

Я жду здсь Генерала и, право, мн не хотлось-бы, чтобы онъ засталъ меня съ женщиной.

БІАНКА.

Отчего-же, смю спросить васъ?

КАССІО.

Это не потому, чтобы я не любилъ тебя.

БІАНКА.

Нтъ, нтъ, ты меня ужь больше не любишь. По-крайней-мр проводи меня — и скажи, увижу-ли я тебя сего-дня вечеромъ?

КАССІО.

Я не могу тебя проводить, потому-что жду Генерала именно здсь, — но мы скоро увидимся.

БІАНКА.

Нечего длать, я должна довольствоваться и этимъ!

ДЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА I.

ПЛОЩАДЬ ПРОТИВЪ ЗАМKА.

ОТЕЛІО и ЯГО.

ЯГО.

Неужели васъ еще безпокоитъ эта мысль?

ОТЕЛЛО.

Эта мысль, Яго?

ЯГО.

Чтожь? поцловать украдкою…..

ОТЕЛЛО.

Преступный поцлуй!

ЯГО.

Или запереться наедин съ любовникомъ, ночью, часа на два, безъ всякаго дурнаго намренія?….

ОТЕЛЛО.

Запереться наедин, Яго, безъ всякаго дурнаго намренія? Да это — лицемріе боле дьявольскаго, добродтель тхъ, которые поступаютъ такъ съ чистыми мыслями, искушается дьяволомъ, а сами они искушаютъ небо.

ЯГО.

Если они не пойдутъ дале, то это еще ничего….. но когда я подарю жен моей платокъ…..

ОТЕЛЛО.

Чтожь тогда?

ЯГО.

Чтожь, вдь онъ будетъ принадлежать ей, синьоръ, — и съ той минуты, какъ онъ принадлежитъ ей, я думаю, она въ правъ подарить его кому затотетъ?

ОТЕЛЛО.

Ея честь также принадлежитъ ей, но разв она можетъ отдать свою честь?

ЯГО.

Честь — это вещь невидимая. Сколько женщинъ, лишенныхъ ея, кажутся намъ честными, но платокъ…..

ОТЕЛЛО.

Клянусь Богомъ, я хочу позабыть объ немъ, а ты безпрестанно напоминаешь….. О! какъ черный воронъ — предвстникъ несчастія, прилетаетъ къ дому, обреченному на гибель, такъ эта мысль приходитъ мн на память….. У него былъ мой платокъ!

ЯГО.

Чтожь такое?

ОТЕЛЛО.

О, это ужь не шутка.

ЯГО.

Но если-бы я сказалъ вамъ, что самъ я былъ свидтелемъ оскорбленія, которое онъ нанесъ вамъ, что я слышалъ, какъ онъ разглашалъ объ этомъ. Вдь на свт есть мерзавцы, которые, соблазнивъ женщину и насытивъ страсть свою, не могутъ удержаться, чтобы не хвастать потомъ своею побдою.

ОТЕЛЛО.

Разв онъ разглашалъ что-нибудь?

ЯГО.

Да, синьоръ, но будьте уврены, что онъ, въ случай нужды, готовъ и отпереться отъ словъ своихъ.

ОТЕЛЛО.

Чтожь онъ говорилъ?

ЯГО.

Что онъ сдлалъ, — я не знаю, что онъ сдлалъ.

ОТЕЛЛО.

Что, что?

ЯГО.

Лежалъ…..

ОТЕЛЛО.

Съ ней?

ЯГО.

Съ ней….. возл нея, какъ хотите32.

ОТЕЛЛО.

‘Съ ней?…. на ея лож?…. съ ней….. возл нея….. на ея лож….. Если это клевета!— о позоръ!— платокъ!…. его признанія! платокъ! платокъ!— вымучить у него признанія и повсить его за преступленіе…..Нтъ, преждезадушить, а потомъ….. О, заставить его признаться….. Я весь дрожу….. Нтъ, страсть не могла-бы такъ завладть природою, такъ сжать ее, если-бы внутренній голосъ не говорилъ мн о ея преступленіи. Нтъ, это не слова измняютъ меня….. Ея глаза! ея уста!— Возможно-ли?…. признайся!…. платокъ!…. о демонъ! (Съ нимъ длаются судороги).

ЯГО.

Дйствуй, мой ядъ, дйствуй! — Вотъ, какъ ловятъ легковрныхъ, и вотъ что переносятъ многія женщины, не смотря на свою невинность. Эй, синьоръ! синьоръ, говорю вамъ! Отелло!

(Входить Кассіо).

А, Кассіо, что новаго?

КАССІО.

Что такое случилось?

ЯГО.

Генералъ въ, обморок, это, ужь въ другой разъ, съ нимъ тоже было вчера.

КАССІО.

Потремъ ему виски.

ЯГО.

Нтъ, оставьте, оставьте: не надобно мшать дйствію этой летаргіи, а не то — вы его увидите съ пною у рта, въ страшномъ бшенств. Посмотрите….. онъ шевелится….. Удалитесь на никоторое время, онъ придетъ въ чувство. Когда онъ оставитъ меня, мн нужно будетъ поговорить съ вами объ одномъ важномъ дл.

(Кассіо уходитъ).

Что, Генераль, какъ вы теперь себя чувствуете? Не ушибли-ли вы себ голову?….

ОТЕЛЛО.

Что, ты смешься надо мною?

ЯГО.

Я смюсь надъ вами? Нтъ, клянусь небесами! Нтъ!…. мужайтесь…..

ОТЕЛЛО.

Обманутый мужъ — это чудовище, зврь!

ЯГО.

Такъ по этому въ большихъ городахъ много зврей и чудовищъ.

ОТЕЛЛО.

Признался-ли онъ?

ЯГО.

Добрый синьоръ! вооружитесь твердостью. Поврьте, вс, несущіе на себ иго брака, терпятъ одинаковую съ вами участь. Тысячи мужей которые спять ночью на постеляхъ, измятыхъ другими, клянутся, что эти постели доступны только имъ однимъ, и между-тмъ — живутъ преспокойно. Ваша доля гораздо лучше. О! съ доврчивостью ласкать преступницу на опозоренномъ лож, и считать ее добродтельною — да это нестерпимая насмшка ада! Нтъ, ужь лучше вс видать: если однажды я узнаю, что сталось со мною, то я — узнаю, что и съ ней будетъ.

ОТЕЛЛО.

О какъ ты мудръ! Да, это справедливо.

ЯГО.

Хотите-ли вы нсколько минутъ постоять въ отдаленіи и терпливо прислушаться? — Въ то время, когда вы лежали здсь, подавленный вашимъ горемъ, въ положеніи не достойномъ такого человка, какъ вы, сюда приходилъ Кассіо. Я отослалъ его, растолковавъ ему очень естественно причину вашего обморока, онъ общалъ воротиться сюда, чтобы поговорить со мной. — Спрячьтесь въ этомъ углубленіи и замчайте оттуда его насмшливый видъ, пренебреженіе, презрительные знаки, которые будутъ рисоваться въ каждой черт лица его….. Я наведу разговоръ на его любовныя похожденія, буду спрашивать: какъ, въ какомъ мстъ, съ котораго времени, сколько разъ принимала его къ себ ваша супруга? когда онъ надется быть у нея? Но еще разъ — владйте собой и замчайте вс его тлодвиженія. Терпніе, благородный Отелло! или вы меня заставите сознаться, что вы весь — страсть и гнвъ, и что въ васъ нтъ мужества.

ОТЕЛЛО.

Послушай, Яго….. я хочу показать собой образецъ терпнія, но — слышишь-ли? — чтобы сдлаться потомъ еще кровожадне.

ЯГО.

И это не будетъ безъ основанія — однако пусть время идетъ своимъ чередомъ…..Неугодно-ли вамъ занять теперь ваше мсто?

(Отелло скрывается.)

Теперь я буду распрашивать Кассіо объ его Біанк. Эта двчонка цною покупныхъ ласкъ расцвчаетъ свои наряды и свои прелести….. Она безъ памяти влюблена въ Кассіо: распутная женщина всегда обманываетъ сто человкъ въ пользу одного, который ее обманываетъ….. Когда заговоришь съ нимъ объ ней, онъ всегда приходитъ въ самое веселое расположеніе…… Вотъ онъ идетъ….. При первой улыбк его, Отелло придетъ въ бшенство — и, въ чаду слпой ревности, непремнно будетъ принимать по своему веселость бднаго Кассіо!

(Кассіо возвращается.)

Что, лейтенантъ, какъ идутъ дла ваши?

КАССІО.

Мои дла? Мн становится еще тяжеле, когда ты меня величаешь званіемъ, лишеніе котораго убиваетъ меня.

ЯГО.

Попросите хорошенько Дездемону — и вы можете быть уврены въ успхи. (тихо) О, еслибы эта милость зависла отъ Біанки, — ваши желанія были-бы тотчасъ удовлетворены.

КАССІО.

Она такъ добра и мила!

ОТЕЛЛО (въ отдаленіи тихо.)

Посмотрите, какъ онъ веселъ!

ЯГО (громко.)

Я никогда не видалъ женщины такъ сильно влюбленной.

КАССІО.

Бдняжка! Въ-самомъ-дли, кажется, она меня любитъ.

ОТЕЛЛО.

Понимаю. Да….. онъ будто хочетъ разуврить его и потомъ смется…..

ЯГО.

Слышите-ли, Кассіо?

ОТЕЛЛО (тихо).

Теперь онъ заставитъ его разсказать все….. Хорошо, продолжай….. хорошо сказано, хорошо сказано.

ЯГО.

Она везд хвастаетъ, будто вы хотите жениться на ней. Неужели это правда?

КАССІО.

Ха, ха, ха!

ОТЕЛЛО (тихо).

О, ты торжествуешь, Римлянинъ! ты торжествуешь!

КАССІО.

‘Мн жениться на ней? Жениться на этой прелестниц? Ради Бога, за-кого-же ты меня ‘принимаешь? Пожалуй-ста, не считай меня такимъ развратнымъ….. Ха, ха, ха!

ОТЕЛЛО (тихо).

‘Да, да….. радость посл побды!

ЯГО.

‘Право, носится слухъ, будто вы на ней женитесь.

КАССІО.

‘Нтъ, скажи въ-самомъ-дл?

ЯГО.

‘Пусть я буду самый презрнный изъ людей, если васъ обманываю.

ОТЕЛЛО (тихо).

‘А! ты ужь считаешь дни мои? Хорошо, хорошо.

КАССІО.

‘Это ея выдумка. Въ упоеніи страсти она уврена, что я женюсь на ней. Такая мечта, разумется, льститъ ей, — но, чтобы я общалъ…..

ОТЕЛЛО (тихо).

‘Яго длаетъ мн знакъ: врно, онъ хочетъ начать…..

КАССІО.

‘Она за минуту передъ этимъ была здсь, она преслдуетъ меня повсюду. Какъ-то на дняхъ, я былъ на морскомъ берегу и разговаривалъ съ нкоторыми изъ Венеціянцевъ, какъ вдругъ прибгаетъ втреница — и вотъ точно такъ бросается ко мн на шею…..

ОТЕЛЛО (тихо).

‘И вскрикиваетъ: о мой милой Кассіо! вотъ что говорятъ его жесты.

КАССІО.

‘Сжимаетъ меня въ своихъ объятіяхъ, обливаетъ слезами, мучитъ меня и — увлекаетъ съ собою. Ха, ха, ха!

ОТЕЛЛО (тихо).

‘Вотъ онъ разсказываетъ, какъ она завлекла его въ мою спальню. О! я теперь вижу твое ненавистное лице, но еще не нахожу собакъ, которымъ-бы я бросилъ его!

КАССІО.

‘Я буду стараться избгать ея встрчи.

ЯГО.

‘При мн!…. А да вотъ она идетъ.

(входитъ Біанка).

КАССІО.

‘Пламенна, какъ дикая кошка! Но эта еще раздушена….. Скажи, пожалуй-ста, съ какою цлію ты меня такъ преслдуешь?

БІАНКА.

‘Пусть вс адскія фуріи преслдуютъ тебя! А ты, съ какою цлью ты отдалъ мн этотъ платокъ? Я была такъ глупа, что взяла его! Теб надобно вышить точно-такой? Да, конечно, это очень правдоподобно, что ты нашелъ его въ своей комнаті. и не знаешь кто-бы могъ его оставить! — Это любовный залогъ какой-нибудь двчонки, а я еще должна снимать рисунокъ! Возьми, отдай его своей красавиц. Откуда-бы онъ ни былъ, мн все равно, я не вышью ни точки.

КАССІО.

‘Какъ, милая Біанка, что такое? что такое?

ОТЕЛЛО (тихо).

‘Клянусь небесами, о! это долженъ быть мой платокъ.

БІАНКА.

‘Пожалуйста, если ты хочешь, приходи ко мн сего-дня ужинать, или когда теб будетъ угодно.

(уходитъ).

ЯГО.

‘Подите за ней, подите за ней.

КАССІО.

‘Надобно пойти, а то она опять что-нибудь насплетничаетъ въ город.

ЯГО.

‘Вы ужинаете у нея?

КАССІО.

‘Да, я думаю.

ЯГО.

‘Не могу-ли я тамъ видться съ вами? Мн-таки нужно сообщить вамъ кое-что.

КАССІО.

‘Приходи, я прошу тебя.— Ты придешь?

ЯГО.

‘Отправляйтесь….. ни слова боле…..

(Кассіо уходить).

ОТЕЛЛО (подходя къ Яго).

‘Какую смерть я изобрту для него, Яго?

ЯГО.

‘Замтили-ли вы, какъ онъ радовался своему низкому поступку?

ОТЕЛЛО.

‘О, Яго!

ЯГО.

‘А платокъ….. вы его видли?

ОТЕЛЛО.

‘Точно-ли это былъ мой?

ЯГО.

‘Вашъ, я даю вамъ клятву….. И видть какъ онъ дорожитъ вашею супругою — этою безумною женщиной! Она подарила ему платокъ, а онъ отдаетъ его своей любовниц!

ОТЕЛЛО.

‘Я-бы хотлъ, чтобы онъ девять лтъ сряду каждую минуту умиралъ подъ рукой моей….. ‘Вотъ совершенная женщина! вотъ прелестная, кроткая женщина!

ЯГО.

‘Вамъ надобно стараться забыть все это.

ОТЕЛЛО.

‘Да! она погибнетъ, она умретъ въ эту ночь. О! ей ужь не жить больше….. Сердце мое превратилось въ камень — и я чувствую боль въ рук, когда ударяю по немъ….. О! во всей вселенной не было существа очаровательне!…. ‘она была достойна раздлять Царское ложе и повелвать.

ЯГО.

‘Э, да вы отклонились отъ вашего предмета.

ОТЕЛЛО.

‘Да будетъ она проклята!— я только говорю, чмъ надлена она….. Какъ ловка въ рукодльи! какая превосходная музыкантша! О, звуки ея голоса укротили-бы свирпость звря. Столько благородства! столько игривости въ ум!

ЯГО.

‘Тмъ боле она преступна.

ОТЕЛЛО.

‘О тысячу разъ, тысячу разъ боле!…. И такого благороднаго происхожденія…..

ЯГО.

‘Слишкомъ благороднаго.

ОТЕЛЛО.

‘Да, теперь я вижу….. Послушай, Яго, — какая жалость! О, Яго, какая жалость, Яго!….

ЯГО.

‘Если вы обожаете ее и въ самомъ преступленіи, то предоставьте ей полную свободу оскорблять васъ. Если оскорбленіе не трогаетъ васъ, — оно не трогаетъ никого.

ОТЕЛЛО.

‘Я разорву ее на части….. обезславить меня55!

ЯГО.

‘Это очень низко съ ея стороны.

ОТЕЛЛО.

‘Съ моимъ офицеромъ!

ЯГО.

‘Это еще ниже.

ОТЕЛЛО.

‘Яго! Приготовь мн ядъ къ этой ночи! Я не стану допрашивать ее: я боюсь, что могущество красоты ея укротитъ мою душу, обезоружитъ ее….. Эту-же ночь, Яго!

ЯГО.

‘Кчему ядъ? Задушите ее лучше въ постели, да, въ постели, которую она осквернила.

ОТЕЛЛО.

‘Прекрасная мысль! прекрасная мысль! я люблю правосудіе….. Превосходная мысль!

ЯГО.

‘А Кассіо предоставьте мни: около полуночи вы узнаете боле.

(Звукъ трубы).

ОТЕЛЛО.

‘О превосходная мысль!…. Какую всть подаетъ эта труба?

ЯГО.

Врно какія-нибудь новости изъ Венеціи. А! это Лодовико, посланникъ Дожа. И, посмотрите, ваша супруга сопровождаетъ его.

(Входятъ Лодовико, Дездемона и ихъ свита).

ЛОДОВИКО.

Здравствуйте, храбрый Генералъ.

ОТЕЛЛО.

Здравствуйте, синьоръ.

ЛОДОВИКО.

Дожъ и Сенаторы Венеціи шлютъ вамъ привтъ.

(онъ отдаетъ Отелло письма).

ОТЕЛЛО.

Цлую эти орудія ихъ воли,

(Онъ разламываетъ печать и читаетъ).

ДЕЗДЕМОНА.

Есть-ли какія новости, любезный братецъ Лодовико?

ЯГО.

Какъ я радъ, что васъ вижу, синьоръ. Да будетъ благословенъ пріздъ вашъ въ Кипръ.

ЛОДОВИКО.

Благодарю тебя. Здоровъ-ли лейтенантъ Кассіо?

ЯГО.

Онъ живъ, синьоръ.

ДЕЗДЕМОНА.

Любезный братецъ, между имъ и мужемъ моимъ произошла непріятная ссора. Вы помирите ихъ?

ОТЕЛЛО.

Уврены-ли вы въ этомъ?

ДЕЗДЕМОНА.

Синьоръ?

ОТЕЛЛО.

‘Въ точности соображайтесь съ этимъ, если вы хотите…..

ЛОДОВИКО (къ Дездемон).

Онъ не обращался ни къ кому, врно, онъ занятъ письмомъ….. Такъ Генералъ въ ссоръ съ Кассіо?

ДЕЗДЕМОНА.

Да, такое несчастье! мн-бы такъ хотлось помирить ихъ, потому-что я люблю Кассіо.

ОТЕЛЛО.

Огнь и громъ!

ДЕЗДЕМОНА.

Синьоръ?

ОТЕЛЛО.

Въ ум-ли ты?

ДЕЗДЕМОНА.

Какъ онъ взволнованъ…..

ЛОДОВИКО.

Можетъ-быть, причиною этого волненья письмо. Кажется, Сенатъ вызываетъ его въ Венецію и поручаетъ Кассіо его должность.

ДЕЗДЕМОНА.

Поврьте мн, я этому очень рада.

ОТЕЛЛО.

Въ-самомъ-длъ?

ДЕЗДЕМОНА.

Синьоръ?

ОТЕЛЛО.

Я очень радъ, что вижу тебя въ помшательств.

ДЕЗДЕМОНА.

Отчего-же, милый Отелло?

ОТЕЛЛО.

Демонъ!

(Онъ бьетъ ее).

ДЕЗДЕМОНА.

Я не заслужила такого обращенія.

ЛОДОВИКО.

Синьоръ, вотъ чему никакъ не поврили-бы въ Венеціи, если-бы даже я сталъ клясться, что видлъ собственными глазами. Это уже слишкомъ. Утишьте ее, по крайней мръ: она плачетъ.

ОТЕЛЛО.

О демонъ, демонъ! Если-бы слезы женщины могли оплодотворять землю, каждая падающая слеза твоя породила-бы крокодила! Прочь съ глазъ моихъ!

ДЕЗДЕМОНА.

Я и не хочу оставаться, потому-что оскорбляю васъ своимъ присутствіемъ.

ЛОДОВИКО.

Вотъ образецъ покорной супруги! Пожалуйста, синьоръ, воротите ее.

ОТЕЛЛО.

Синьора!

ДЕЗДЕМОНА.

Что угодно вамъ?

ОТЕЛЛО.

Зачмъ вы ее спрашивали?

ЛОДОВИКО.

Кто?…. Я?

ОТЕЛЛО.

Да, вы, вы хотли, чтобы я воротилъ ее. Она можетъ воротиться, уйти и опять воротиться….. и она можетъ плакать, синьоръ, плакать….. и она покорна, какъ говорите вы, покорна, о! чрезвычайно покорна!…. Продолжай, лей, лей слезы….. Что-же касается до этого письма, синьоръ…. О любовь, славно сыгранная!…. Мн велятъ возвратиться….. Поди отсюда, я сей-часъ дамъ теб приказаніе….. Синьоръ, я готовъ исполнить повелніе и отправиться въ Венецію. Прочь отсюда, прочь!

(Дездемона уходитъ).

Кассіо заступитъ мсто мое….. Будь такъ и….. (Къ Лодовико) Синьоръ, я прошу васъ сегодня ко мн на-ужинъ….. Вы добрый гость въ Кипр….. Развратъ и вроломство!

(уходитъ).

ЛОДОВИКО.

Такъ это-то знаменитый Мавръ, котораго Сенатъ нашъ въ одинъ голосъ нарекаетъ всеобъемлющимъ? Такъ это тотъ великій человкъ, неколебимый страстями, одаренный добродтелью, мужествомъ, непроницаемый стрлами и ударами рока?

ЯГО.

Онъ очень перемнился.

ЛОДОВИКО.

Не поврежденъ-ли его разсудокъ? Не находятъ-ли на него минуты безумія?

ЯГО.

Онъ то, что есть, но я не смю произнести объ немъ моего мннія. Если онъ не то, чмъ-бы могъ быть, — я молю небеса, чтобы онъ былъ тмъ.

ЛОДОВИКО.

Какъ! ударить жену свою?

ЯГО.

Въ-самомъ-дл, это не очень-то хорошо, и не смотря на то, я-бы хотлъ думать, что ужь ничего не можетъ быть хуже этого.

ЛОДОВИКО.

Уже-ли таково его обращеніе? Или письма Сената разожгли въ немъ кровь и довели его до такого бшенства?

ЯГО.

Охъ, охъ! я-бы поступилъ безчестно, еслибы сталъ пересказывать то, что видлъ и знаю.— Вы будете наблюдать — и онъ выкажетъ самъ себя, а меня избавитъ отъ пересказовъ: смотрите за нимъ хорошенько, вы увидите, что будетъ дальше.

ЛОДОВИКО.

Мн жаль, что я обманывался на его счетъ.

(Они уходятъ).

СЦЕНА II.

КОМНАТА ВЪ ЗАМК.

ОТЕЛЛО и ЭМИЛІЯ.

ОТЕЛЛО.

Такъ ты ничего не видала?

ЭМИЛІЯ.

И ничего не слыхала и никогда ничего не подозрвала.

ОТЕЛЛО.

Но ты ихъ видла — ее и Кассіо вмст?

ЭМИЛІЯ.

Но я ничего не замчала подозрительнаго, а между-тмъ не пропустила ни одного звука изъ разговора ихъ.

ОТЕЛЛО.

Какъ? разв они никогда не шептались?

ЭМИЛІЯ.

Никогда.

ОТЕЛЛО.

Разв они никогда не старались удалить тебя?

ЭМИЛІЯ.

Никогда.

ОТЕЛЛО.

Напримръ, подъ предлогомъ принести веръ, перчатки, маску, или что-нибудь другое…..

ЭМИЛІЯ.

Никогда, синьоръ.

ОТЕЛЛО.

Это странно.

ЭМИЛІЯ.

Я осмлюсь отвчать вамъ за ея врность, синьоръ. Я ручаюсь въ этомъ моею жизнью….. Если васъ гнететъ другая мысль, изгоните ее, она обманываетъ ваше сердце. Если какой-нибудь презрнный заставилъ васъ подозрвать ее, то пусть въ наказаніе, небеса отягчатъ его проклятьемъ зми. Если она не добродтельна, не цломудренна, не праведна, — такъ посл этого на земл нтъ счастливаго мужа. Самую чистую изъ женъ осквернить клеветою!

ОТЕЛЛО.

Скажи ей, чтобы она пришла сюда. Поди. (Эмилія уходитъ). Она много сказала, но вдь это наперсница ея связи! Можно-ли врить словамъ ея? Это опытная интригантка, у которой хранилище и ключъ отъ низкихъ тайнъ. Она, пожалуй, сейчасъ готова пасть на колна и возсылать мольбы къ небесамъ. О, я видлъ, какъ она разыгрываетъ такія роли!

(Входятъ Дездемона и Эмилія).

ДЕЗДЕМОНА.

Что вамъ угодно приказать мн, синьоръ?

ОТЕЛЛО.

Пожалуй-ста подойди поближе, моя милая.

ДЕЗДЕМОНА.

Что вамъ угодно?

ОТЕЛЛО.

Я хочу смотрть въ твои очи….. Посмотри на меня прямо.

ДЕЗДЕМОНА.

Что это за ужасная мысль?

ОТЕЛЛО (къ Эмиліи).

Женщины твоего ремесла, красавица, оставляютъ чету любовниковъ глазъ-на-глазъ и затворяютъ дверь, потомъ кашляютъ, или длаютъ вотъ этакъ: гм., если кто-нибудь входитъ нечаянно. Къ своей должности, къ своей должности….. Вонъ, вонъ отсюда!

(Эмилія уходитъ).

ДЕЗДЕМОНА.

О, я у вашихъ ногъ, синьоръ! Что означаютъ эти рчи? Я только вижу гнвъ въ словахъ вашихъ, но не понимаю словъ.

ОТЕЛЛО.

Кто ты?

ДЕЗДЕМОНА.

Ваша жена, синьоръ, ваша врная, ваша честная жена.

ОТЕЛЛО.

Хорошо, клянись въ этомъ, губи свою душу….. Ты знаешь, что демоны, увидвъ эти небесныя черты, не будутъ смть овладть тобой. Опутывай себя двойнымъ преступленьемъ….. клянись, что ты врна мн!

ДЕЗДЕМОНА.

Небо знаетъ, что я говорю истину.

ОТЕЛЛО.

Небо знаетъ, что ты вроломна, какъ адъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Противъ кого, синьоръ? Съ кмъ? Какъ я вроломна?

ОТЕЛЛО.

О, Дездемона! Прочь, прочь, прочь отъ меня!

ДЕЗДЕМОНА.

Увы! горестный день!— Отчего вы плачете? Не я-ли причиной слезъ вашихъ, синьоръ? Если вы подозрваете, что мой отецъ виной такого скораго вызова васъ отсюда, не упрекайте меня! И вы и я — равно потеряли его!

ОТЕЛЛО.

Если-бы небо испытывало меня немилостями, если-бы на обнаженную главу мою оно обрушило вс муки презрнія и униженія: погрузило-бы меня въ тину бдности, заключило въ оковы меня и вс отрадныя надежды мои, — я еще отыскалъ-бы въ какомъ-нибудь сгиб души моей остатокъ терпнія….. Но, увы! выставить меня на поруганіе, и остановить на мн его недвижный перстъ….. о! я еще могъ-бы снести и такое поношеніе, да, да, я могъ-бы….. но быть изгнаннымъ изъ убжища, въ которомъ хранились сокровища моего сердца, изъ одного, гд я только могъ жить, если-бы хотлъ сносить жизнь, смотрть на источникъ изъ котораго я черпалъ свое существованіе, и безъ котораго оно-бы изсякло…. смотрть на него, какъ на лужу, въ которой совокупляются нечистыя жабы….. Да! при такомъ зрлище — и ты — терпніе, само ты измнишь лице свое, само ты — розовый херувимъ, сдлаешься отвратительне ада!

ДЕЗДЕМОНА.

Кажется, я смю надяться, что мой благородный супругъ считаетъ меня добродтельною?

ОТЕЛЛО.

Да, какъ лтнихъ мухъ, которыя безпрестанно соединяются, расправляя свои крылышки34. О, ты дикій цвтокъ! Ты такъ хороша! Твое благоуханіе такъ сладко, что чувства упоеваются тобою! Лучше-бы теб никогда не родиться!

ДЕЗДЕМОНА.

Боже мой! да что-же за преступленіе, сдланное мной, котораго я не знаю?

ОТЕЛЛО.

Неужели это чело, которое свтлетъ добродтелью, это прекрасное чело создано для того, чтобы быть заклеймену позоромъ?…. Что ты сдлала? что ты сдлала? безчестная женщина! — да одинъ разсказъ объ твоихъ дйствіяхъ зажжетъ мои щеки, и отъ ихъ жара стыдливость обратится въ пепелъ!…. Что ты сдлала? Отъ твоихъ проступковъ небеса скрываютъ чело свое, луна облекается въ тучи отъ омерзенія, сладострастный втеръ, лобзающій все, что ему ни встрчается — останавливается и углубляется въ ндра земныя, только чтобы ничего не знать. Что ты сдлала? безстыдная!

ДЕЗДЕМОНА.

Богъ свидтель, какъ ты оскорбляешь меня!

ОТЕЛЛО.

Разв ты не преступница?

ДЕЗДЕМОНА.

Нтъ, — и это такъ врно, какъ то, что я Христіанка. Если сохранитъ сосудъ сей для своего супруга чистъ и непороченъ56, — не значитъ быть преступницей, то я не преступна.

ОТЕЛЛО.

Какъ! ты не преступна?

ДЕЗДЕМОНА.

Нтъ, клянусь вчнымъ блаженствомъ души моей.

ОТЕЛЛО.

Возможно-ли?

ДЕЗДЕМОНА.

О Боже, умилосердись надъ нами!

ОТЕЛЛО.

Ну, если такъ, то я прошу у тебя прощенія. Вдь я, право, принималъ тебя за ту развратную Венеціянку, которая вышла за-мужъ за Отелло!

(Эмилія возвращается).

Ты не служишь небу, — красавица. Ты привратница ада, — ты! ты! да, ты! что? Мы выполнили свою обязанность….. (онъ бросаетъ ей золота) Вотъ плата за труды твои. Пожалуй-ста, поверни ключъ и храни тайну.

(уходитъ).

ЭМИЛІЯ.

Ахъ! что за мысли въ голов этого человка?…. Какъ вы себя чувствуете, синьора? Ахъ, добрая синьора, что съ вами?

ДЕЗДЕМОНА.

О, я какъ будто во сн!

ЭМИЛІЯ.

Синьора! о чешь вы разговаривали съ моимъ господиномъ?

ДЕЗДЕМОНА.

Съ кмъ?

ЭМИЛІЯ.

Боже мой, съ моимъ господиномъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Кто твой господинъ?

ЭМИЛІЯ.

Тотъ-же, кто и вашъ, синьора.

ДЕЗДЕМОНА.

У меня его нтъ боле….. Не спрашивай меня, Эмилія….. я не могу говорить….. я не съумю отвчать иначе, какъ слезами. Пожалуйста положи сегодня вечеромъ на мою постель мое внчальное платье, не позабудь — и поди попроси сюда твоего мужа.

ЭМИЛІЯ.

Какъ все измнилось!

(Уходитъ).

ДЕЗДЕМОНА.

Я сама заслужила такую участь, да, я сама заслужила! — — Но какіе-же поступки мои заставили его подозрвать меня и въ самомъ малйшемъ забвеніи моихъ обязанностей?

(Входитъ Яго и съ нимъ возвращается Эмилія).

ЯГО.

Что будетъ угодно приказать вамъ, синьора? Съ вами ничего не случилось?

ДЕЗДЕМОНА.

Я право не знаю….. Вдь т, которые учатъ дтей, Яго, обращаются съ ними кротко, ласкаютъ, браня ихъ? Неправда-ли? Онъ могъ-бы также побранить меня, потому-что я, похожа на ребенка, когда на меня сердятся…..

ЯГО.

Что такое случилось?

ЭМИЛІЯ.

Ахъ, Яго, — Генералъ такъ оскорбительно обращался съ нею, онъ подавилъ ее презрніемъ и обидами, которыя не можетъ перенести ни какое сердце.

ДЕЗДЕМОНА.

Это-ли имя мое, Яго?

ЯГО.

Какое имя, благородная Дездемона?

ДЕЗДЕМОНА.

То, которое сей-часъ произнесла она и которымъ назвалъ меня супругъ мой.

ЭМИЛІЯ.

Онъ назвалъ ее развратной. И пьяный бродяга не сказалъ-бы этого жен своей!

ЯГО.

Отчего-же онъ такъ разсердился?

ДЕЗДЕМОНА.

Я ничего не знаю. Я чувствую только, что не заслужила этого.

ЯГО.

Не плачьте, не плачьте….. Увы! роковой день.

ЭМИЛIЯ.

Для того-ли отказалась она отъ знатныхъ жениховъ, отъ своего отца, отъ своей родины, отъ всего милаго сердцу, чтобы слышать, какъ онъ назвалъ ее развратной! Можно-ли не плакать?

ДЕЗДЕМОНА.

Это несчастная судьба моя!

ЯГО.

Да накажетъ его небо за такую горячность….. Отъ чего-бы это безумство?

ДЕЗДЕМОНА.

Ахъ, Богъ знаетъ.

ЭМИЛІЯ.

Пусть умру я, если неправда, что это наговорилъ на васъ какой-нибудь опытный плутъ, негодяй, какой-нибудь подлый и низкій наушникъ, для того чтобы выслужиться черезъ эту клевету. Ну пусть я умру, если это не такъ.

ЯГО.

Фуй! такого человка нтъ на свт. Это невозможно.

ДЕЗДЕМОНА.

А если есть, пусть небо проститъ его!

ЭМИЛІЯ.

Вислицу ему — вмсто прощенія и чтобы адъ, — поглотилъ его….. Почему онъ назвалъ ее развратной? Разв онъ видлъ ее съ кмъ-нибудь неразлучно? Гд? Когда? Какимъ образомъ? Если тутъ хоть тнь, хоть какой-нибудь видъ истины? Да. Врно, какое-нибудь гнусное чудовище, какой-нибудь подлый извергъ, или какая-нибудь зараза ослпила Мавра. О небо! для чего ты не влагаешь бичь въ руку каждаго честнаго человка, чтобы онъ могъ пройти черезъ весь міръ отъ востока до запада, казня презрннаго?

ЯГО.

Потише…..

ЭМИЛІЯ.

О мщенье этимъ злодямъ! Ужь наврно тоже какой-нибудь обманщикъ въ этомъ род, заставилъ и тебя подозрвать, будто я была въ связи съ Мавромъ.

ЯГО.

Перестань, безсмысленная!

ДЕЗДЕМОНА.

Увы, Яго! Какъ возвращу я сердце моего супруга? Добрый Яго, поди, отыщи его. Клянусь небеснымъ огнемъ, я не знаю какъ я могла его лишиться? Я преклоняю колна:— если въ моихъ дйствіяхъ, въ моихъ рчахъ или въ мысляхъ моихъ, если когда-нибудь только я измняла любви его, если когда-нибудь глаза мой, слухъ мой, или какое-либо изъ моихъ чувствъ услаждалось кмъ-нибудь другимъ, кром его, если не правда, что я еще люблю его, что я всегда любила его, что я никогда не перестану любить его нжно, хоть-бы онъ оттолкнулъ меня далеко отъ себя, довелъ до нищеты….. О, если все это неправда — утшеніе, оставь меня!— Жестокость его страшно дйствуетъ на сердце мое — и эта жестокость можетъ разрушить жизнь мою, но не искоренить любви моей къ нему. Нтъ, никогда!— — Я едва могу произнести это слово: развратная….. одно это слово приводитъ меня въ ужасъ, когда я произношу его, но самый проступокъ, за который такъ называютъ….. О! ни за какія сокровища міра я не въ состояніи-бы была покуситься на него…..

ЯГО.

Успокойтесь, ради Бога. Это случилось врно въ ту минуту, когда онъ былъ раздосадованъ, раздраженъ государственными длами….. и вотъ гнвъ его палъ на васъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Ахъ, если-бы не было другой причины.

ЯГО.

Я васъ увряю, ничего боле.

(Звукъ трубы).

Слышите-ли, эти трубы зовутъ къ ужину. Послы Венеціянскіе ожидаютъ васъ…..Подите — и вытрите ваши слезы. Все будетъ хорошо!

(Дездемона и Эмилія уходятъ.)
(Входитъ Родриго).

‘Что скажешь, Родриго?

РОДРИГО.

‘Да вотъ что: я не нахожу, чтобы ты поступалъ со мной благородно.

ЯГО.

‘Почему-же ты это думаешь?

РОДРИГО.

‘Ты меня хочешь провести, Яго. Каждый день какой-нибудь новый предлогъ, и вмсто того, чтобы доставить мн средство достичь моей цли, — ты, какъ я примчаю, скоре отнимаешь у меня вс средства и надежду. Я не намренъ терпть боле и въ молчаньи, сносить то, что имлъ глупость сносить до-сихъ-поръ.

ЯГО.

‘Хочешь-ли ты выслушать меня?

РОДРИГО.

‘Я ужь слишкомъ много слушалъ тебя. Твои слова не согласны съ поступками.

ЯГО.

‘Вы несправедливо обвиняете меня.

РОДРИГО.

‘Напротивъ, я говорю то, что есть. Я теперь лишенъ всего. Подарки, которые ты получалъ отъ меня для Дездемоны, могли-бы поколебать даже Весталку. Ты вдь говорилъ, что она приняла ихъ? Ты, возвратясь отъ нея, принесъ мн надежду на близкое свиданіе и благосклонный пріемъ, но я изъ всего этого ничего не вижу.

ЯГО.

‘Хорошо, продолжайте, очень хорошо.

РОДРИГО.

‘Очень хорошо, продолжайте. Нтъ, я не могу продолжать, слышишь-ли ты? И это совсмъ не очень хорошо, — напротивъ, я подозрваю во всемъ подлогъ и начинаю думать, что я обманутъ.

ЯГО.

‘Очень хорошо.

РОДРИГО.

‘Совсмъ нтъ, я повторяю теб. Я хочу, чтобы Дездемона все узнала. Если она отдастъ вс мои подарки, тогда я перестану ее преслдовать — и буду только раскаяваться въ неудачномъ покушеніи. А если мн не отдадутъ ихъ, въ такомъ случа, поврь, я съумю раздлаться съ тобой.

ЯГО.

‘Вы все сказали?

РОДРИГО.

‘Да, — и объявляю теб, что я ничего не сказалъ такого, что-бы не ршился твердою исполнить.

ЯГО.

‘Э, да я вижу, что въ теб есть душа и начинаю о теб думать гораздо выше, чмъ думалъ прежде. Дай мни твою руку, Родриго! Ты имлъ на мой счетъ очень справедливыя подозрнія — и не смотря на то, я клянусь теб, что всегда неуклонно велъ твои выгоды къ ихъ цли.

РОДРИГО.

‘Это не казалось такъ.

ЯГО.

‘Я самъ признаюсь, что это не казалось такъ — и потому-то твои сомннія не безъ основанія….. Итакъ, Родриго, если въ самомъ дл въ теб есть то, что я въ сію минуту расположенъ видть боле чмъ когда-либо: я говорю о сил предпринять, ршить, исполнить, — то докажи это сегоднишнюю ночь….. И — если въ слдующую ночь Дездемона не будетъ твоею, тогда — воздвигай противъ меня козни, умышляй на жизнь мою, — убей меня!

РОДРИГО.

‘Какъ? — Что ты хочешь сказать? Если въ этомъ общаніи какой-нибудь отблескъ, какая-нибудь тнь смысла?

ЯГО.

‘Синьоръ! изъ Венеціи прибыли нарочныя приказанія: Кассіо заступаетъ мсто Отелло.

РОДРИГО.

‘Возможно-ли? Такъ Отелло и Дездемона возвратятся въ Венецію?

ЯГО.

‘Нтъ, нтъ….. онъ возвращается въ Мавританію и беретъ съ собою прекрасную Дездемону, если только какое-нибудь обстоятельство не замедлитъ его пребыванія здсь….. а для этого самое врное средство — сбыть съ рукъ Кассіо.

РОДРИГО.

‘А какимъ-бы образомъ отъ него избавиться?

ЯГО.

‘Какимъ образомъ? Поставить его въ совершенную невозможность заступить мсто Отелло….. отправить его на тотъ свтъ!

РОДРИГО.

‘Такъ для этого ты назначаешь меня?

ЯГО.

‘Именно, если только у васъ достанетъ мужества въ одно и та же время оказать и правосудіе и услугу самому себ. Сегодня онъ ужинаетъ у одной красавицы — и я долженъ тамъ съ нимъ видться. Онъ еще ничего не знаетъ о своемъ блистательномъ повышеніи. Когда вы подстережете его при выход оттуда, — а я постараюсь устроить такъ, чтобы онъ вышелъ между двенадцатью и часомъ, — то тутъ и же и схватите его и воспользуетесь выгодой своего положенія. А я буду не много въ отдаленіи, сей-часъ готовый къ вамъ на помощь: онъ падетъ между нами….. Подите-же….. Ну чтожь? Вы остолбенли отъ удивленья? Только смло слдуйте за мною. Я вамъ такъ ясно докажу необходимость его смерти, что вы сочтете обязанностью — отправить его на тотъ свтъ. Пойдемте. Уже время, теперь часъ ужина, ночь идетъ быстро. Къ длу.

РОДРИГО.

‘Сначала я еще хочу доказательствъ посильне этихъ.

ЯГО.

‘И вы будете удовлетворены.

(Они уходятъ).

СЦЕНА III.

ДРУГАЯ КОМНАТА ВЪ ЗАМК.

ОТЕЛЛО, ЛОДОВИКО, ДЕЗДЕМОНА, ЭМИЛІЯ и свита.

ЛОДОВИКО.

Не безпокойтесь провожать меня дале. Я васъ прошу, синьоръ…..

ОТЕЛЛО.

Ничего, я чувствую, что мн надо пройтиться.

ЛОДОВИКО.

Покойная ночь, синьора, благодарю за вашъ пріёмъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Мы всегда вамъ рады, синьоръ.

ОТЕЛЛО.

Неугодно-ли вамъ пройти?…. (тихо) О!…. Дездемона!

ДЕЗДЕМОНА.

Синьоръ?

ОТЕЛЛО (тихо).

Поди и ложись сію минуту въ постель. — Я скоро возвращусь. — Отпусти Эмилію до моего прихода. — Слышишь-ли? Не позабудь.

ДЕЗДЕМОНА.

Я исполню ваше приказаніе, синьоръ.

(Отелло, Людовико и другія уходятъ).

ЭМИЛІЯ.

Ну что, какъ теперь? Его лице, кажется, не такъ сердито.

ДЕЗДЕМОНА.

Онъ сказалъ, что тотчасъ возвратится, онъ веллъ мн ложиться и отпустить тебя.

ЭМИЛІЯ.

Отпустить меня?

ДЕЗДЕМОНА.

Да, это его приказаніе. Такъ, пожалуй-ста, добрая Эмилія, подай мн мое ночное платье и потомъ уходи. Намъ теперь надобно очень остерегаться, чтобы не разгнвать его.

ЭМИЛІЯ.

О, я-бы желала, чтобы вы его никогда не видали!

ДЕЗДЕМОНА.

А я, напротивъ. Въ немъ мн все мило, до того, что даже гнвъ его, его пренебреженіе, его грубость….. развяжи, пожалуй-ста эти узлы….. очаровываютъ меня, заставляютъ любить его.

ЭМИЛІЯ.

Я положила на постель платье, которое вы приказывали.

ДЕЗДЕМОНА.

Все равно….. О, мой добрый батюшка! какъ сердца наши слпы и безразсудны! — Если я умру прежде тебя, положи меня въ гробъ въ этомъ самомъ плать.

ЭМИЛІЯ.

Полноте, полноте. Кчему эти пустыя слова?

ДЕЗДЕМОНА.

У моей матери жила молодая двушка, ее звали Барбарой. Она любила — и ея милый сошелъ съ ума и покинулъ ее. — Она всегда пла псню къ ив. Это была старинная псня, но эта псня сильно выражала ея несчастье, и она умирала и пла! Сего-дня у меня въ мысляхъ все эта псня….. Мн что-то грустно, мн все хочется пть эту псню, какъ пла ее бдная Барбара….. Пожалуй-ста, поторопись.

ЭМИЛІЯ.

Прикажете-ли принесть ваше ночное платье?

ДЕЗДЕМОНА.

Нтъ, лучше разднь меня….. Какой милый человкъ этотъ Лодовико.

ЭМИЛІЯ.

Какъ онъ хорошъ собой.

ДЕЗДЕМОНА.

Онъ очень пріятью говоритъ.

ЭМИЛІЯ.

‘Я знала въ Венеціи одну знатную даму, которая согласилась-бы итти пшкомъ на поклоненіе въ Палестину только за одинъ поцлуй его!

ДЕЗДЕМОНА (поетъ).

I.
Бдняжка сидла подъ ивой густой,
Съ мучительной думой, съ поникшей главой.
Пойте зеленую иву’36!
Тоск ея вторили струйка ручья,
Утесы смягчились слезами ея.
Пойте зеленую иву!
Пожалуй-ста поскорй, онъ долженъ притти.
II.
Да! изъ ивы зеленой — сплету я внокъ!….
Не вините его, что ко мн онъ жестокъ.
Нтъ, кажется, не такъ….. но, послушай, кто это стучитъ?

ЭМИЛІЯ.

Это втеръ.

ДЕЗДЕМОНА.

Я винила его, и корила его.
Что-же онъ на укоръ отвчалъ?
Пойте зеленую иву!
Я одну вкъ любилъ, и одною дышалъ, —
Такъ люби-же и ты одного37.
Теперь ты можешь итти. Добрая ночь. Глаза мои что-то горятъ. Не предвщаетъ-ли это слезы?

ЭМИЛІЯ.

О, это ничего не предвщаетъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Я такъ слышала. О люди! люди! Скажи мн, Эмилія, отъ чистаго сердца, неужели есть женщины, которыя въ состояніи такъ безстыдно обманывать своихъ мужей?

ЭМИЛІЯ.

Есть-ли? Конечно есть, синьора.

ДЕЗДЕМОНА.

Если-бы давали теб цлый міръ, захотлали-бы ты покуситься на это преступленіе?

ЭМИЛІЯ.

А вы, синьора, неужели-бы вы не захотли?

ДЕЗДЕМОНА.

Нтъ! нтъ! я призываю въ свидтели, это свтило небесное.

ЭМИЛІЯ.

А я-бы не призвала его въ свидтели, потому-что ршилась-бы на преступленье въ темнот.

ДЕЗДЕМОНА.

Неужели-бы ты согласилась на это, если-бы теб давали цлый міръ?

ЭМИЛІЯ.

Цлый міръ!— О, это чудесное предложенье. Это слишкомъ дорогая цна за такую небольшую вольность.

ДЕЗДЕМОНА.

Право, я думаю, что ты не захотла-бы.

ЭМИЛІЯ.

‘Право, я такъ думаю, напротивъ, впрочемъ, я посл-бы раскаялась. Меня-бы не могла прельстить какая-нибудь игрушка, платье, или какой-нибудь другой нарядъ….. Но цлый міръ!…. Э! да ктожь-бы не согласился измнить своему мужу, чтобы посл сдлать его Царемъ? Я только-бы подверглась за это пробыть нсколько лтъ въ чистилищ.

ДЕЗДЕМОНА.

‘Прокляни меня, если-бы за эту цну я ршилась на преступленіе.

ЭМИЛІЯ.

‘Помилуйте, — преступленіе есть собственность здшняго міра, и когда-бы вы получили за него этотъ міръ, то оно-бы сдлалось тогда вашею собственностью, и отъ вашей воли зависло-бы сдлать изъ него добродтель.

ДЕЗДЕМОНА.

‘А я все думаю, что такихъ женщинъ нтъ на свт.

ЭМИЛІЯ.

Поврьте, ихъ очень много и почти столькоже сколько можетъ вмстить въ себ этотъ цлый міръ, — который былъ-бы цной ихъ преступленія, но, я думаю, виноваты мужья, если жены ихъ впадаютъ въ искушенье. Они часто не брегутъ своими обязанностями, отдаютъ другимъ наше сокровище, или впадаютъ въ своенравные припадки ревности и мучатъ насъ неволей, или вообще дурно обращаются съ нами, безсовстно расточаютъ наше приданое….. Вдь мы не лишены желчи, и если бываемъ иногда снисходительны, то за то, право, умемъ чувствовать и негодованіе. Мужья не должны забывать, что ихъ жены надлены такими-же чувствами, какъ они: мы имемъ также осязаніе, зрніе, смыслъ, мы также ощущаемъ и наслажденье и горесть. Отчего мы предаемся другимъ? Оттого, что это намъ пріятно, я такъ думаю. Изъ страсти-ли мы длаемся неврными? Разумется. Втренность-ли вводитъ насъ въ заблужденіе? Конечно. Разв мы безстрастны, не желаемъ веселиться, не можемъ быть также непостоянны, какъ мужчины?…. Пусть-же они хорошенько ухаживаютъ за нами, а не то такъ пусть знаютъ, что ихъ собственныя ошибки научаютъ и насъ длать ошибки.

ДЕЗДЕМОНА.

Прощай, Эмилія, прощай. О, пусть небо внушитъ мн чувство: не увлекаться примромъ зла, а глядя на него, еще боле сродняться съ добродтелью.

(уходятъ).

ДЙСТВІЕ V.

СЦЕНА I.

УЛИЦА.

ЯГО и РОДРИГО.

ЯГО.

Здсь. Стань за этой оградой. Сію-минуту онъ будетъ проходить. Держи мечь на-голо, на-готов, прямо вонзи его въ грудь ему. Будь твердъ, ничего не бойся: я буду возл тебя. Отъ этого удара зависитъ или наше счастье, или наша гибель. Подумай хорошенько, утвердись въ своемъ намреньи.

РОДРИГО.

Стань поближе ко мн: я могу промахнуться.

ЯГО.

Я буду возл тебя. Ободрись — и вынь свой мечь.

(Онъ отходитъ на никоторое разстояніе).

РОДРИГО (всторону).

Я что-то не имю большой охоты къ убійству. Но онъ представилъ мн такіе убдительные доводы….. впрочемъ, чтожь? вдь только однимъ человкомъ будетъ меньше! Ну, выходи изъ ноженъ: онъ умретъ! (становится на свое мсто).

ЯГО.

Я такъ ударялъ по-душ этого втренаго мальчишки, что наконецъ добился-таки искры чувства, разгорячилъ его….. Теперь, убьетъ-ли онъ Кассіо, или Кассіо его убьетъ, или они убьютъ другъ друга, — чтобы ни случилось, — я извлеку изъ этого свою пользу. Если Родриго останется живъ, — онъ у меня потребуетъ назадъ свое золото и вс эти игрушки, которыя я умлъ выманить у него именемъ Дездемоны. Нтъ….. я-бы не хотлъ этого. Если-же Кассіо переживетъ, то правота и благородство его поступковъ освтятъ безобразіе моей жизни. Ктому-же Мавръ можетъ потомъ объясниться съ нимъ: тутъ есть для меня опасность. Да, его смерть необходима….. Я слышу чьи-то шаги….. а! это онъ.

(Кассіо приближается).

РОДРИГО.

Я узнаю его походку..Это онъ!

(Онъ нападаетъ на Кассіо).

Сгинь, несчастный!

КАССІО.

Этотъ ударъ былъ-бы смертеленъ, если-бы мои латы не были потверже, чмъ ты воображаешь. Я хочу попробовать твоихъ!

(Вынимаетъ мчь и ранитъ Родриго).

РОДРИГО.

О, я убитъ!

(Яго подходитъ сзади, ранитъ Кассіо подъ колно и исчезаетъ).

КАССІО.

Я изуродованъ навки….. О, помогите, помогите!…. Разбой! Ржутъ!….

(Кассіо падаетъ).

ОТЕЛЛО (въ отдаленіи).

Голосъ Кассіо! Яго сдержалъ свое слово.

РОДРИГО.

О я презрнный!

ОТЕЛЛО.

Да, точно…..

КАССІО.

О! помогите! хирурга! огня!

ОТЕЛЛО.

Да, это онъ, это онъ! — О храбрый Яго, благородный и правосудный Яго, какъ ты великодушно сочувствуешь оскорбленію своего друга! Ты меня учишь моей обязанности. — Развратная, — твой любовникъ мертвъ….. скоро пробьетъ и твой часъ….. Презрнная, я иду….. Твоя красота, твои очи….. все стерлось съ моего сердца. Твоя нечистая кровь — капля по капл — вытечетъ на твое опозоренное ложе!….

(Уходитъ).

(Входятъ Лодовико и Граціано, они въ отдаленіи).

КАССІО.

О Боже! ни стражи, ни одного проходящаго. Разбой! Разбой!

ГРАЦІАНО.

Здсь врно случилось что-нибудь ужасное. Право, этотъ голосъ приводитъ въ содроганіе.

КАССІО.

Охъ!…. Помогите!

ЛОДОВИКО.

Прислушайся.

РОДРИГО.

Измнникъ! злодй!

ЛОДОВИКО.

Нсколько голосовъ…..прислушайся. Ночь — ни-зги не видно — и можетъ-быть это притворные крики. Поврь, что не безопасно итти на эти голоса безъ стражи.

РОДРИГО.

Никто нейдетъ. Я долженъ истечь кровью и умереть!

(Входитъ Яго со свтильникомъ).

ЛОДОВИКО.

Прислушаемся хорошенько.

ГРАЦІАНО.

Вотъ кто-то идетъ полу-одтый со свтильникомъ и съ оружіемъ.

ЯГО.

Кто тутъ? чьи это голоса? Кто это кричитъ объ убійствъ?

ЛОДОВИКО.

Мы не знаемъ.

ЯГО.

Не слышали-ли вы крикъ?

КАССІО.

Сюда, сюда! ради Бога помогите!

ЯГО.

Что такое случилось?

ГРАЦІАНО.

Это, мн кажется, знаменоносецъ Отелло?

ЛОДОВИКО.

Да, точно онъ: храбрый воинъ!

ЯГО.

Кто это здсь такъ жалобно стонетъ!

КАССІО.

Яго! О, я погибъ, зарзанъ измннически. Помоги мн.

ЯГО.

О, это вы, лейтенантъ! Кто эти негодяи, которые нанесли вамъ ударъ?

КАССІО.

Вотъ одинъ изъ нихъ, кажется, на нсколько шаговъ отсюда: онъ ужь не въ состояніи скрыться.

ЯГО.

О гнусные убійцы! Кто-бы ни-были вы, приближьтесь сюда на помощь.

РОДРИГО.

Сюда! сюда! Помогите мн!

КАССІО.

Вотъ онъ, тотъ-что кричитъ.

ЯГО.

Подлый убійца! Презрнный!

(Онъ наносить ударъ Родриго).

РОДРИГО.

О проклятый Яго! безчеловчный, чудовище! о! о!

ЯГО.

Рзать людей по ночамъ! Гд-же эти кровопійцы, разбойники? и какая тишина въ город! Разбой! разбой! (обращаясь къ Лодовико и Граціано). Кто вы такіе? Доброе, или злое на ум у васъ?

ЛОДОВИКО.

Ты увидишь это по нашимъ поступкамъ.

ЯГО.

Синьоръ Лодовико!?

ЛОДОВИКО.

Онъ самый.

ЯГО.

Прошу извинить меня, синьоръ. Кассіо здсь умерщвленъ разбойниками,!

ГРАЦІАНО.

Кассіо?

ЯГО (къ Кассіо).

Какъ вы себя чувствуете?

КАССІО.

У меня нога раздвоена.

ЯГО.

А! Да не попуститъ этого небо! (онъ длаетъ, какъ Граціано) Другъ мой, посвти-ко, покуда я лоскуткомъ отъ моей рубашки завяжу его рану.

(Входитъ Біанка.)

БІАНКА.

Что такое? Что за несчастье случилось? Ахъ! Кто это такъ кричалъ?

ЯГО.

Кто кричалъ?

БІАНКА.

О мой другъ, мой милый Кассіо! О Кассіо! Кассіо! Кассіо!

ЯГО.

Наглая двчонка!…. Кассіо, подозрваете-ли вы, кто васъ такъ ранилъ?

КАССІО.

Нтъ.

ГРАЦІАНО.

Какъ мн горько видть васъ въ такомъ состояніи. Я искалъ васъ на вашей квартир.

ЯГО.

Дайте мн какой-нибудь лоскутокъ для перевязки. (онъ обвязываетъ ногу Кассіо) Хорошо…..Ахъ, если-бы у насъ были носилки, мы тихонько перенесли-бы его.

БІАНКА.

Боже мой, онъ въ обморок. О Кассіо! Кассіо! Кассіо!

ЯГО.

Знаете-ли, благородные синьоры, я подозрваю, что эта несчастная соучастница въ преступленіи….. Ободритесь Кассіо. Пойдемте-ко, посвтите мн, пожалуй-ста. Посмотримъ, знакомое-ли это лице, или нтъ?…. Какъ!! мой другъ!…. мой любезный соотечественникъ Родриго!…. Нтъ, быть не можетъ!— Увы! Это точно онъ, это Родриго!

ГРАЦІАНО.

Неужели? Родриго Венеціянскій?

ЯГО.

Тотъ самый. Вы знали его?

ГРАЦІАНО.

Зналъ-ли я его!

ЯГО.

Синьоръ Граціано!…. Умоляю, простите меня….. Я такъ дерзко обращался съ вами, но эти кровавыя сцены могутъ служить мн извиненіемъ…..

ГРАЦІАНО.

Я очень радъ, что тебя встртилъ.

ЯГО.

Что, Кассіо, какъ вы себя чувствуете? Носилки! носилки!

ГРАЦІАНО.

Родриго!

ЯГО.

Это онъ, это онъ. (голосъ вдали: носилки! носилки!) А вотъ хорошая всть: носилки. Добрые люди, — кто-ни есть изъ васъ положите его и отнесите осторожно, а я побгу за генеральскимъ хирургомъ….. (къ Біанкь) Сдлай милость, не притворяйся, красавица!…. Знаете-ли, Кассіо, вдь тотъ, кто безъ чувствъ лежитъ тамъ, былъ мой задушевный другъ? Что за ужасная ссора произошла между вами?

КАССІО.

Ни какой. Я во-все не знаю этого человка.

ЯГО (къ Біанк).

Что? Ты блднешь? — (къ носильщикамъ) Идите: ему не хорошо оставаться на ночномъ воздухъ. (Кассіо уносятъ) А вы, почтенные синьоры, останьтесь. (къ Біанк) Что, красавица, ты еще больше поблднла? Замтьте, какъ помутились глаза ея? А! если ты ужь трепещешь теперь, то скоро мы узнаемъ отъ тебя боле. Посмотрите на нея, пожалуй-ста, замтьте: видите-ли, синьоры? Когда языкъ нмъ, тогда говоритъ совсть.

(Входитъ Эмилія).

ЭМИЛІЯ.

Ахъ, Боже мой, что такое? Что случилось, милый Яго?

ЯГО.

На Кассіо напали во мрак Родриго и еще какіе-то неизвстные люди, которые скрылись. Онъ почти бездыханенъ, а Родриго мертвъ.

ЭМИЛІЯ.

Увы, благородный лейтенантъ! Увы, храбрый Кассіо!

ЯГО.

Вотъ плоды распутства. Эмилія, пожалуйста поди — узнай, гд Кассіо ужиналъ сегодня вечеромъ. (къ Біанк) Что, этотъ вопросъ заставляетъ трепетать тебя?

БІАНКА.

Онъ у меня ужиналъ, да я не боюсь сказать объ этомъ.

ЯГО.

А! у тебя? Я обвиняю тебя. Я теб приказываю слдовать за мной.

ЭМИЛІЯ.

Пусть посрамленіе будетъ неразлучно съ тобою, безчестная!

БІАНКА.

Я совсмъ не безчестная. Я такого-же поведенія, какъ и ты, которая такъ изволишь оскорблять меня.

ЭМИЛІЯ.

Кто? Я? Позоръ на твою голову!

ЯГО.

Великодушные и благородные синьоры, пойдемте посмотрть на несчастнаго Кассіо. Надобно перевязать его рану….. иди, иди красавица, ты еще признаешься….. Эмилія, бги въ замокъ, объяви Генералу и супруг его о случившемся здсь….. Неугодно-ли вамъ итти? Я слдую за вами. (всторону) Эта ночь или создастъ, или разрушитъ мое счастье!

СЦЕНА II.

СПАЛЬНЯ ДЕЗДЕМОНЫ.

ДЕЗДЕМОНА спитъ на кровати. Свтъ лампады. Входитъ ОТЕЛЛО.

ОТЕЛЛО.

Вотъ причина, вотъ причина58….. о моя душа! Я не осмлюсь назвать ее передъ вами стыдливыя звзды!…. Вотъ причина!…. Но я не хочу проливать кровь ея, я не хочу разорвать грудь ея, — эту грудь, которая бле снга, роскошне и глаже мрамора гробницъ. (онъ снимаетъ съ себя мечь) Однако она должна умереть, а иначе вдь она еще будетъ измнять другимъ….. Потушу этотъ свтильникъ, — а потомъ потушу свтильникъ ея жизни. Если я потушу тебя, пламенный стражъ, то потомъ раскаявшись, могу возвратить теби твое первое пламя. Но если единожды я погашу свточъ твоей жизни, твоей, дивное созданіе самовластительницы-природы, то гд-же найти мн этотъ Прометеевъ огонь, который-бы могъ одушевить тебя снова?
Когда я сорву розу, я ужь не буду въ состояніи заставить ее снова разцвсть, она погибнетъ! — Я хочу надышаться ароматомъ твоимъ, роза, покуда ты еще на стебл. (онъ цлуетъ ее) О благовонное дыханіе, упоительное дыханіе — ты заставишь самое правосудіе переломить мечь!…. Еще поцлуй!…. Еще одинъ!…. Будь и мертвою какъ ты теперь — и я убью тебя, и посл опять стану любить тебя….. Еще одинъ поцлуй: это послдній! Никогда не было вмст такого сладкаго и такого роковаго поцлуя! Я плачу: тяжкія слезы! — Это гнвъ небесъ, онъ поражаетъ то, что любитъ….. Она пробуждается…..

ДЕЗДЕМОНА.

Кто здсь? Отелло?

ОТЕЛЛО.

Да, Дездемона.

ДЕЗДЕМОНА.

Вы хотите ложиться, синьоръ?

ОТЕЛЛО.

Молилась-ли ты сегодня вечеромъ, Дездемона?

ДЕЗДЕМОНА.

Да, синьоръ.

ОТЕЛЛО.

Если на душ твоей есть преступленіе, о которомъ еще ты не молила небесъ и не получила отпущенія, — то молись сію минуту, молись.

ДЕЗДЕМОНА.

С Боже мой! Кчему эта рчь, синьоръ?

ОТЕЛЛО.

Исполняй то, что я говорю теб — и скорй. Я буду ходить вотъ здсь, покуда ты приготовишься. Я не хочу убить твою душу! Да избавитъ меня небо отъ этого….. Нтъ! я не хочу убить твою душу!

ДЕЗДЕМОНА.

Вы говорите объ убійств?

ОТЕЛЛО.

Да, я говорю.

ДЕЗДЕМОНА.

О, да умилосердится надо мною Создатель!

ОТЕЛЛО.

Аминь — отъ всего моего сердца.

ДЕЗДЕМОНА.

Если такъ говоритъ ваше сердце, то я надюсь, что вы не захотите убить меня.

ОТЕЛЛО.

Гм.!

ДЕЗДЕМОНА.

Однако вы меня заставляете трепетать….. Ваши глаза всегда предвщаютъ что-нибудь роковое, когда они въ такомъ движеніи, какъ теперь.— Отчего мн страшно, право, я не знаю, хоть я не совершила ни какого преступленія, однако мни все что-то страшно.

ОТЕЛЛО.

Помышляй о грхахъ твоихъ.

ДЕЗДЕМОНА.

Вс грхи мои — любовь къ вамъ.

ОТЕЛЛО.

Да оттого-то ты и должна умереть!

ДЕЗДЕМОНА.

О эта смерть противуестественна…… Убить за любовь!…. Ахъ, зачмъ вы такъ кусаете ваши губы? Какая-нибудь кровавая мысль заставляехъ васъ трепетать всми членами….. это страшное предзнаменованіе, — но я надюсь, что оно грозитъ не мн.

ОТЕЛЛО.

Замолчи, замолчи!

ДЕЗДЕМОНА.

Да, я повинуюсь. Что хотите вы сказать?

ОТЕЛЛО.

Этотъ платокъ, который былъ мн такъ дорогъ и который я отдалъ теб…….. ты подарила его Кассіо?

ДЕЗДЕМОНА.

Нтъ, клянусь жизнью и душею! Нтъ! позовите его сюда, спросите его сами.

ОТЕЛЛО.

Кроткая душа! берегись, берегись клятвопреступленія: вдь ты на своей смертной постели.

ДЕЗДЕМОНА.

Но не для того, чтобы умереть?

ОТЕЛЛО.

Сію минуту. — Итакъ, чистосердечно, исповдуй свое преступленіе. Ты не убдишь меня клятвами, не обманешь меня, не задушишь во мн твердаго убжденія, которое подавляетъ меня горемъ. — Ты умрешь!

ДЕЗДЕМОНА.

Небеса! сжальтесь надо мною.

ОТЕЛЛО.

Аминь.

ДЕЗДЕМОНА.

И вы, сжальтесь надо мною! Я никогда не оскорбляла васъ въ моей жизни, я никогда не любила Кассіо иначе, какъ этою общею Христіанскою любовью. Я никогда ничмъ не дарила его.

ОТЕЛЛО.

Клянусь небомъ, я видлъ мой платокъ въ рукахъ его!…. Клятвопреступница! ты превращаешь сердце мое въ мраморъ и заставляешь меня совершить убійство, когда я только хотлъ принести жертву….. Я видлъ платокъ!

ДЕЗДЕМОНА.

Такъ онъ нашелъ его, я никогда не отдавала ему платка….. Позовите его сюда: пусть онъ самъ скажетъ правду.

ОТЕЛЛО.

Онъ уже сказалъ ее.

ДЕЗДЕМОНА.

Что-же, синьоръ?

ОТЕЛЛО.

Что онъ — — обладалъ — — тобой!

ДЕЗДЕМОНА.

Какъ, онъ?

ОТЕЛЛО.

Да.

ДЕЗДЕМОНА.

Онъ не скажетъ этого.

ОТЕЛЛО.

Теперь, — нтъ, потому-что уже уста его закрыты навки. Честный Яго выполнилъ мое приказаніе.

ДЕЗДЕМОНА.

Страхъ мой выясняетъ слова ваши. Какъ! онъ мертвъ?

ОТЕЛЛО.

Если-бы онъ имлъ столько жизней, сколько волосъ на голов, онъ-бы и тогда не могъ насытить моего мщенія.

ДЕЗДЕМОНА.

О предательство! Увы! Онъ умерщвленъ, а я….. погибла!

ОТЕЛЛО.

Какъ, безстыдная, ты еще осмливаешься оплакивать его въ глазахъ моихъ?

ДЕЗДЕМОНА.

О! изгоните меня, синьоръ, но не убивайте.

ОТЕЛЛО.

Ты умрешь, развратная!

ДЕЗДЕМОНА.

Убейте меня завтра, оставьте мн жизнь только на эту ночь…..

ОТЕЛЛО.

Нтъ, если ты будешь сопротивляться…..

ДЕЗДЕМОНА.

Только пол-часа!

ОТЕЛЛО.

Ужь ршено….. Нтъ отсрочекъ…..

ДЕЗДЕМОНА.

Только минуту, чтобы прочитать молитву!

ОТЕЛЛО.

Ужь поздно!

(Онъ душитъ ее).

ЭМИЛІЯ (вн спальни).

Синьоръ! синьоръ! ради Бога, синьоръ!

ОТЕЛЛО.

Что это за шумъ?…. Она не мертва еще? — Какъ я ни жестокъ, однако чувствую жалость. О, я не хотлъ-бы еще продолжитъ твои страданія. Нтъ! нтъ!

ЭМИЛІЯ (вн спальни).

Синьоръ, синьоръ!

ОТЕЛЛО.

Кто тамъ?

ЭМИЛІЯ (вн).

О, мой добрый синьоръ, и только хочу сказать вамъ одно слово.

ОТЕЛЛО.

Да, это Эмилія! Сей-часъ….. Она мертва….. Она врно хочетъ говорить со мной о смерти Кассіо, на улицъ былъ большой шумъ….. А! недвижна?— недвижна, какъ гробница? — — Войти-ли ей? Хорошо-ли я сдлаю?…. Мн кажется, она еще дышитъ. — Нтъ. — На что ршиться?— Если она взойдетъ, то захочетъ говорить съ моей женой….. Моя жена? Моя жена? Какая жена? — У меня нтъ болне жены! Тяжкая, безотрадная минута!— Мн кажется, необыкновенный мракъ затмитъ солнце и мсяцъ — и устрашенная земля разверзнетъ свои ндра.

ЭМИЛІЯ (вн).

Умоляю васъ, я хочу только сказать вамъ два слова, мой добрый синьоръ.

ОТЕЛЛО.

Ахъ, я позабылъ о теб: войди Эмилія, сію минуту, сей-часъ — — Надобно закрыть занавски….. Гд ты? (онъ отворяетъ дверь) Что теб надобно?

(Эмилія входитъ.)

ЭМИЛІЯ.

О, мой достойный синьоръ, на площади сейчасъ совершено ужасное убійство.

ОТЕЛЛО.

Что?…. Сей-часъ?

ЭМИЛІЯ.

Сей-часъ, синьоръ.

ОТЕЛЛО.

Это вліяніе луны: она нисходитъ къ земл и мутитъ разумъ человческій.

ЭМИЛІЯ.

Кассіо, синьоръ, убилъ молодого Венеціянца, именемъ Родриго.

ОТЕЛЛО.

Родриго убитъ! — И Кассіо также?

ЭМИЛІЯ.

Нтъ, Кассіо не убитъ.

ОТЕЛЛО.

Кассіо не убитъ! Такъ убійцы ошиблись….. О мщеніе, сладкое сердцу, ты превращаешься для меня въ ядовитую горечь.

ДЕЗДЕМОНА. (въ смертной истом).

О! несправедливо, несправедливо умерщвленная!

ЭМИЛІЯ.

Боже! что это за голосъ?

ОТЕЛЛО.

Что? Какой голосъ?

ЭМИЛІЯ.

О правосудный Боже! это голосъ госпожи моей. Помогите! Помогите!…. О говорите, синьора! Кроткая Дездемона! Милая госпожа моя, говорите!

ДЕЗДЕМОНА.

Я умираю невинною.

ЭМИЛІЯ.

О! Кто совершилъ это убійство?

ДЕЗДЕМОНА.

Никто, — я сама. Прощай. Оправдай меня передъ моимъ милымъ супругомъ. О! прощай!

(Она умираетъ).

ОТЕЛЛО.

Что? какъ она могла быть умерщвлена?

ЭМИЛІЯ.

Увы! кто знаетъ?

ОТЕЛЛО.

Ты слышала, вдь она сказала, что она сама….. а не я убилъ ее.

ЭМИЛІЯ.

Да, это правда, она сказала.

ОТЕЛЛО.

Она обманщица: — она добыча адскаго пламени. Я убилъ ее!

ЭМИЛІЯ.

О, такъ она чистйшій ангелъ, а ты черне демона.

ОТЕЛЛО.

Она была порочна, она была распутна.

ЭМИЛІЯ.

Ты лжешь….. ты демонъ!

ОТЕЛЛО.

Она была измнчива, какъ вода.

ЭМИЛІЯ.

А ты бшенъ, какъ пламя! Осмлиться называть ее измнницей! О, — она была небесноправедна!

ОТЕЛЛО.

Кассіо обезчестилъ ее: спроси у твоего мужа. О! я былъ-бы достоинъ проклятія, преисподней ада, если-бы, безъ явныхъ уликъ, дошелъ до этой послдней крайности. Твой мужъ зналъ все.

ЭМИЛІЯ.

Мой мужъ?

ОТЕЛЛО.

Да, твой мужъ.

ЭМИЛІЯ.

Что она была въ связи?….

ОТЕЛЛО.

Съ Кассіо. Ахъ! иначе, если-бы Богъ создалъ для меня вторую вселенную изъ цлаго и чистаго брильянта, — я-бы не промнялъ ея и на эту вселенную!

ЭМИЛІЯ.

Мой мужъ!

ОТЕЛЛО.

Да. Онъ мн первый сказалъ объ ея преступленіи. Онъ человкъ честный: для него отвратителенъ гной, который покрываетъ мерзостныя дянія.

ЭМИЛІЯ.

Мой мужъ!

ОТЕЛЛО.

Кчему эти повторенія, женщина? Твой мужъ, говорю я теб.

ЭМИЛІЯ.

О бдная госпожа моя! злодйство жестоко посмялось надъ слпою любовью. Мой мужъ сказалъ, что она неверна!

ОТЕЛЛО.

Онъ, женщина, твой мужъ, повторяю теб. Слышишь-ли ты? — Мой другъ, твой мужъ, благородный, благородный Яго.

ЭМИЛІЯ.

Если онъ сказалъ это, — тогда пусть злое сердце его съ каждымъ днемъ становится преступне. Онъ лжетъ, онъ говоритъ противъ своей совсти. Она была слишкомъ ослплена своимъ недостойнымъ выборомъ.

ОТЕЛЛО.

А!

ЭМИЛІЯ.

Оставь свое бшенство. Это убійство столько-же достойно неба, сколько ты былъ достоинъ ея.

ОТЕЛЛО.

Замолчи! замолчи!

ЭМИЛІЯ.

О, у тебя не достанетъ столько силы сдлать ми зла, сколько я чувствую въ себ, чтобы перенести это зло. Глупецъ! Безумный! Безсмысленный, какъ тина! Твой поступокъ….. Мн не страшенъ твой мечь….. Я изобличу тебя, хоть-бы я должна была лишиться двадцати жизней. — Помогите! Помогите! Эй, помогите! Мавръ убилъ госпожу мою!…. Убійство! убійство!

(Входятъ Монтано, Граціано и Яго).

МОНТАНО.

Что такое? Что случилось, Генералъ?

ЭМИЛІЯ.

А! вотъ и ты Яго. Видно, что поступки твои были очень чистосердечны, когда люди слагаютъ на тебя свои убійства.

ГРАЦІАНО.

Въ чемъ дло?

ЭМИЛІЯ.

Изобличи этого презрннаго, если ты человкъ. Онъ увряетъ, будто ты сказалъ, что его жена не врна ему, я знаю, что ты не говорилъ этого, нтъ! ты не до такой степени вроломенъ. Отвчай, о сердце мое полно…..

ЯГО.

Я сказалъ то, что думалъ и ничего не говорилъ такого, чтобы онъ съ своей стороны не находилъ приличнымъ и истиннымъ.

ЭМИЛІЯ.

Но говорилъ-ли ты когда-нибудь, что она не врна ему?

ЯГО.

Я сказалъ.

ЭМИЛІЯ.

Ты сказалъ ложь — ненавистную, адскую ложь, клянусь душею моею, ужасную ложь! Она въ связи съ Кассіо! сказалъ-ли ты: что съ Кассіо?

ЯГО.

Да, съ Кассіо, жена, поудержи немножко язычекъ свой.

ЭМИЛІЯ.

Удержать языкъ мой! — Нтъ! онъ будетъ говорить, я должна говорить. Госпожа моя здсь умерщвлена на своей постели.

ВС.

О, да спасетъ насъ отъ этого небо!

ЭМИЛІЯ.

И это твои доносы подвигнули его къ убійству?

ОТЕЛЛО.

Не содрогайтесь, нтъ, не содрогайтесь: это правда.

ГРАЦІАНО.

Это ужасная правда!

МОНТАНО.

Чудовищный поступокъ!

ЭМИЛІЯ.

О, злодйскій, злодйскій, злодйскій!…. Я думаю, думаю….. разгадываю….. О, злодйскій!…. Мн только сей-часъ пришла мысль….. Я убью себя съ отчаянія….. О, злодйскій поступокъ!

ЯГО.

Что это? не помшалась-ли ты? — Я теб приказываю итти домой.

ЭМИЛІЯ.

Достойные синьоры, позвольте мн говорить, я должна повиноваться ему, но только не въ эту минуту. — Можетъ быть, Яго, я уже никогда не возвращусь домой.

ОТЕЛЛО.

О, о, о!

(онъ упадаетъ на постель.)

ЭМИЛІЯ.

Да, бросайся на эту постель, рыдай отъ отчаянія: ты убилъ самую кроткую, самую неповинную изъ женъ, которая когда-либо существовала на свт.

ОТЕЛЛО (подымаясь.)

О! она была преступна! (къ Граціано)Я не узналъ васъ, дядюшка. (Онъ отдергиваетъ занавсъ постели.) Вотъ ваша илемянница! Она мертва! Да….. Эти самыя руки задушили въ ней жизнь. Я знаю, что этотъ поступокъ безчеловченъ и ужасенъ.

ГРАЦІАНО.

Бдная Дездемона! — Какъ я радъ, что отца твоего уже нтъ на свт. Твой бракъ для него былъ смертеленъ — и горесть перервала слабую нить его жизни. Если-бы онъ жилъ еще, — это зрлище врно погрузило-бы его въ отчаяніе, онъ проклиналъ бы своего Ангела-Хранителя — и за то небеса отвергли-бы несчастнаго!

ОТЕЛЛО.

Это раздираетъ душу, да….. но Яго знаетъ, что она была давно въ связи съ Кассіо. Кассіо признался въ этомъ — и она, въ награду восторженной любви его, отдала ему мой первый подарокъ. Я его видлъ въ рукахъ Кассіо: то былъ платокъ, который нкогда мать моя получила въ даръ отъ отца моего.

ЭМИЛІЯ.

О небо! О силы небесныя!

ЯГО.

Замолчишь-ли ты?

ЭМИЛІЯ.

Истина откроется, она должна открыться. Чтобы я молчала! Нтъ, — Яго, нтъ! я буду говорить, свободна, какъ воздухъ….. Когда небо, люди, демоны — когда все сольется въ одинъ голосъ противъ меня, — я и тогда буду говорить.

ЯГО.

Берегись. Приказываю теб, выйди вонъ отсюда.

ЭМИЛІЯ.

Не хочу.

(Яго грозитъ ей мечемъ).

ГРАЦІАНО.

Не стыдно-ли теб обнажать мечь противъ женщины!

ЭМИЛІЯ.

О безумный Мавръ! Знаешь-ли ты, что этотъ платокъ, о которомъ говоришь, я нашла нечаянно и отдала моему мужу. Онъ такъ часто приставалъ ко мн, чтобы я достала его, и съ такою важностью, которая, право, во-все не заслуживала эта бездлица.

ЯГО.

Презрнная!

ЭМИЛІЯ.

Она отдала его Кассіо!…. Увы! вдь это я нашла его, вдь это я отдала его моему мужу.

ЯГО.

Ты лжешь, несчастная.

ЭМИЛІЯ.

Клянусь небомъ, я не лгу, я не лгу, синьоры….. О глупый убійца! Зачмъ у тебя, безумецъ, была такая достойная жена!

(Мавръ бросается на Яго. Яго ранитъ жену свою и убгаеть).

ОТЕЛЛО.

Неужели на небесахъ нтъ камней? Къ чему-же служитъ громъ? Неслыханный извергъ!

ГРАЦІАНО.

Его жена падаетъ. Врно онъ убилъ ее.

ЭМИЛІЯ.

Да, да. О, положите меня возл госпожи моей.

ГРАЦІАНО.

Онъ скрылся, а жена его зарзана.

МОНТАНО.

Рдкій злодй! — — Возьмите этотъ мечъ, который я отнялъ у Мавра. Охраняйте дверь съ той стороны, не выпускайте его отсюда, лучше убейте, если онъ будетъ сопротивляться. Я бгу за этимъ чудовищемъ. О, проклятый рабъ!

(Монтано и Граціано уходятъ.)

ОТЕЛЛО.

Я лишился моего мужества! Ученикъ въ военномъ дл отнимаетъ у меня мой мечъ! — Но для чего-же честь будетъ переживать добродтель? Пусть разомъ погибнетъ все!

ЭМИЛІЯ.

Какое предчувствіе въ твоей грустной псни, о моя милая госпожа! Послушай, можешь-ли ты еще слышать меня? — Я какъ лебедь, умру съ пснію: Ива! ива! ива! — Мавръ, она была непорочна, она любила тебя, жестокій Мавръ!…. О, пусть душа моя также врно воспаритъ къ блаженству, какъ врно то, что я говорю правду — и говоря то, что думаю — я умираю, умираю!

(Умираетъ.)

ОТЕЛЛО.

Въ этой комнат у меня есть другой мечъ, Испанскій мечъ, лезвіе его закалено въ Эбро39. А! онъ въ рук моей!…. Граціано! я требую, чтобы меня выпустили.

ГРАЦІАНО (извн).

Если ты покусишься, то это будетъ дорого стоить теб: ты безъ оружія — и долженъ покориться противъ воли.

ОТЕЛЛО.

Посмотри на меня — и говори, или я безоружный нападу на тебя.

(Граціано входитъ).

ГРАЦІАНО.

Что теб надобно?

ОТЕЛЛО.

Видишь-ли? — У меня мечъ. Никогда надежне этого оружія не покоилось на бедр солдата. Я еще вижу то время, когда съ этой слабой рукой и съ этимъ добрымъ мечемъ, я разрушалъ преграды, въ двадцать разъ сильные тхъ, которыя ты поставляешь мн. Но тщетная храбрость! Кто можетъ итти противъ своего назначенія? — Я уже не таковъ какъ прежде. Не страшись глядть на меня вооруженнаго: я дошелъ до своего предла. — Вотъ гд граница моего поприща, вотъ скала, гд кончается мой послдній путь. Ты отступаешь отъ страха?— Не страшись напрасно.— Наведи на грудь Отелло только тростинку, и онъ обратится въ бгство!…. Куда итти теперь Отелло?….

(Граціано уходитъ).

Въ какомъ состояніи ты предо мною? Несчастное дитя, ты родилась подъ роковой звздой….. Блдна, какъ саванъ!— Когда мы встртимся съ тобой тамъ, въ день судный, — одинъ взглядъ твой низринетъ душу мою съ небесъ, и въ ту же минуту демоны схватятъ ее! Холодна, холодна, дитя мое! тиха, какъ твоя непорочность…..О проклятый, проклятый, злодй!…. Вы демоны — отнимите у меня это небесное существо, бросьте меня въ вихри бури, сожгите въ срномъ поток, потопите въ преисподней глубин огненныхъ валовъ….. О, Дездемона! Дездемона! Мертва! Мертва! О, о!

(Входитъ Лодовико, Кассіо приносятъ раненаго на носилкахъ, Монтано, Яго пойманный, за нимъ стража).

ЛОДОВИКО.

Гд этотъ бшеный, несчастный человкъ?

ОТЕЛЛО.

Тотъ кто былъ никогда Отелло — вотъ онъ!

ЛОДОВИКО.

Гд эта змя?— Скажите, чтобы приблизился извергъ.

ОТЕЛЛО.

Я смотрю на его ноги40: видно это сказка! Если ты дьяволъ, то я не могу тебя зарзать. (Онъ бросается на Яго и ранитъ его).

ЛОДОВИКО.

Возьмите у него этотъ мечь.

ЯГО.

Кровь моя течетъ, но я живъ.

ОТЕЛЛО.

Я не сожалю объ этомъ: я хочу, чтобы ты жилъ, я чувствую, что смерть — счастіе.

ЛОДОВИКО.

Что скажутъ про васъ нкогда, добросердечный Отелло, про васъ, упавшаго въ западню этого проклятаго раба?

ОТЕЛЛО.

Все, все. Скажите, пожалуй, что я убійца, но честный убійца, потому-что я длалъ все по внушенію чести, а не по ненависти.

ЛОДОВИКО.

Этотъ негодяй открылъ часть своихъ замысловъ. Правда-ли, что вы посягали вмст съ нимъ на жизнь Кассіо?

ОТЕЛЛО.

Да.

КАССІО.

Любезный Генералъ, я не заслуживалъ этого.

ОТЕЛЛО.

Теперь я все вижу. Я прошу у тебя прощенія.— Заставьте его говорить, этого демона. Для чего онъ такъ остилъ и тло и душу мою?

ЯГО.

Не спрашивайте у меня ничего. Вы, знаете то, что знаете — и отъ сей минуты, я не произнесу ни слова.

ЛОДОВИКО.

Какъ! даже и для молитвы?

ГРАЦІАНО.

Пытка разниметъ уста твои.

ОТTЛЛО.

Да, это хорошо. Его надо пытать.

ЛОДОВИКО.

Отелло, врно вы еще не знаете того, что сей-часъ услышите. — Вотъ письмо, найденное въ карманъ Родриго, и вотъ другое, одно изъ нихъ говоритъ, что Родриго взялъ на себя убійство Кассіо.

ОТЕЛЛО.

Извергъ!

КАССІО.

Зврскій заговоръ! Безбожный поступокъ!

ЛОДОВИКО.

Вотъ другое письмо, найденное въ его-же карман, въ которомъ Родриго упрекаетъ злодя. Кажется, что Родриго хотлъ послать къ нему это письмо, но врно онъ предупредилъ его и успокоилъ.

ОТЕЛЛО.

О ядовитый бичъ!…. Кассіо, какимъ образомъ попалъ къ теб платокъ, который принадлежалъ жен моей?

КАССІО.

Я его нашелъ въ своей комнат — и онъ сей-часъ признался, что оставилъ тамъ этотъ платокъ съ намреніемъ, чтобы врне достичь своей цли.

ОТЕЛЛО.

О безумецъ, безумецъ, безумецъ!

КАССІО.

Родриго также упрекаетъ Яго въ письм, что онъ заставилъ его нанесть мн оскорбленіе въ караульн, эта ссора навлекла на меня немилость. И самъ Родриго, котораго долго считали мертвымъ, сказалъ: ‘Яго совратилъ меня съ пути, и Яго зарзалъ меня.’

ЛОДОВИКО.

Вы должны слдовать за ними. Ваша власть и должность снимается съ васъ. Теперь Кассіо правитель въ Кипръ. А если жестокость можетъ изобрсть для этого раба самое мучительное наказаніе, — то оно будетъ его удломъ!…. Вы — Отелло, вы остаетесь нашимъ плнникомъ до тхъ поръ, покуда ваше преступленіе доведено будетъ до свднія Венеціянскаго Сената. Уведите его.

ОТЕЛЛО.

Остановитесь, еще одно или два слова прежде вашего удаленія отсюда. Я оказалъ Государству небольшія услуги, — это всмъ извстно, такъ не будемъ говорить объ нихъ. Я васъ прошу только объ одномъ: когда въ донесеніяхъ вашихъ вы будете описывать это горестное происшествіе — выставьте меня тмъ, что я есть, ничего не смягчая, ничего не прибавляя изъ злобы. Изобразите человка, который умлъ горячо любить, но не умлъ любить благоразумно, человка, который не могъ вдругъ предаться ревности, — но однажды запутанный въ заговор, дошелъ до послдней степени, человка, котораго рука подобна рук подлаго жида41, раздавила перлъ который былъ драгоцнне всего его племени, человка, котораго глаза не были привычны къ слезамъ, и который проливалъ ихъ боле, чемъ въ Аравіи льется мрры.— Вотъ какимъ изобразите меня! Къ этому прибавьте еще, что однажды въ Алепп дерзкій челмоносецъ-Турокъ ударилъ одного Венеціянца и оскорблялъ Республику. Я схватилъ за горло собаку-обрзанника и вотъ точно такъ поразилъ его!

(Онъ закалывается).

ЛОДОВИКО.

О кровавое событіе!

ГРАЦІАНО.

Онъ разрушилъ наши намренія.

ОТЕЛЛО.

Я запечатллъ на теб поцлуй передъ тмъ, какъ умертвилъ тебя….. Теперь, (падая на тло Дездемоны) убивая себя, я не могу, нтъ, я не могу иначе умереть, какъ на устахъ твоихъ.

(умираетъ).

КАССІО.

Вотъ чего-бы боялся я, если бы зналъ, что при немъ было оружіе: онъ имлъ великую душу!

ЛОДОВИКО (къ Яго).

О Спартанская собака43, ты ужасне скорби, голода, и бури!— Взгляни на эту постель, отягченную жертвами: вотъ дла твои!— Это зрлище отравляетъ взоры: задерните занавсъ. Граціано, вы останетесь въ этомъ домъ и наслдуете Мавру. Вамъ Синьоръ-Намстникъ, вамъ должно казнить этого изверга: назначьте время, мсто, изберите пытку….. О, удвойте пытку!— Я сейчасъ сажусь на корабль и съ сердцемъ, уязвленнымъ горестью, объявлю Сенату объ этомъ бдственномъ происшествіи44.

(уходятъ).

Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Отелло, венецианский мавр, Шекспир Вильям, Год: 1604
  2. Отелло, венецианский мавр, Шекспир Вильям, Год: 1604
  3. Отелло, венецианский мавр, Шекспир Вильям, Год: 1604
  4. Отелло, Шекспир Вильям, Год: 1604
  5. Отелло, венецианский мавр, Шекспир Вильям, Год: 1604
  6. Отелло, венецианский мавр, Шекспир Вильям, Год: 1604
  7. Отэлло, Шекспир Вильям, Год: 1604
  8. Отелло, венецианский мавр, Шекспир Вильям, Год: 1604
Электронная библиотека