ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ ШЕКСПИРА.
ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,
выправленный и пополненный по найденному Пэнъ Колльеромъ,
старому экземпляру in folio 1632 года.
ВСЕ ХОРОШО, ЧТО ХОРОШО КОНЧИТСЯ.
ЦНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.
ВЪ ТИПОГРАФІИ В. ГРАЧЕВА И КОМП.
ОТЕЛЛО,
ВЕНЕЦІАНСКІЙ МАВРЪ.
Герцогъ Венеціи.
Брабанціо, сенаторъ, отецъ Десдемоны.
Граціано, братъ Брабанціо.
Людовико, родственникъ его.
Отелло, Мавръ.
Кассіо, лейтенантъ его.
Яго, поручикъ его.
Родриго, венеціанскій дворянинъ.
Монтано, прежній правитель Кипра.
Шутъ, служитель Отелло.
Герольдъ.
Дссдсмона, дочь Брабанціо и жена Отелло.
Эмилія, жена Яго.
Біанка, венеціанская куртизана.
Сенаторы, Дворяне, Офицеры, Встники, Музыканты, Матросы, Служители и другіе.
Мсто дйствія въ начал въ Венеціи, а потомъ на остров Кипр
Родр. Нтъ, что ни говори, мн все-таки больно, что ты, Яго, располагавшій моимъ кошелькомъ какъ своимъ собственнымъ, зналъ объ этомъ.
ЯГО. Да ты не хочешь выслушать меня. Еслибъ мн когда-нибудь, хоть только приснилось что-либо подобное — презирай меня.
РОДР. Ты уврялъ, что ненавидишь его.
ЯГО. Гнушайся мною, если это не такъ. Три весьма важные сановника Венеціи, желавшіе доставить мн мсто его лейтенанта, ухаживали за нимъ не мало, а я, клянусь честью, я знаю, чего я стою. Я вполн заслуживалъ этого мста, но онъ, влюбленный въ свою гордыню, въ то, что разъ задумалъ, долго отыгрывался напыщеннымъ пустословіемъ, страшно напичканнымъ военными терминами, и наконецъ, отказалъ наотрзъ, сказавъ, что выбралъ уже лейтенанта. И кто жь этотъ избранный? великій ариметикъ, какой-то Микель Кассіо, Флорентинецъ, обрекшій уже себя на служеніе смазливой бабенк, никогда не водившій эскадрона въ поле, знакомый съ боевымъ порядкомъ не боле какой-нибудь прядильщицы, книжная теорія, о которой и сенаторы въ тогахъ могутъ разсуждать не хуже его, болтовня безъ всякихъ практическихъ свдній — вотъ вс его воинскія доблести. И онъ избранъ, и я, показавшій уже себя на Родос, на Кипр и въ другихъ странахъ, какъ христіанскихъ, такъ и языческихъ — лишенъ втра, обогнанъ счетчикомъ, цитирникъ лейтенантъ, а я — да поправитъ это Всевышній — остаюсь поручикомъ его мавританства.
РОДР. Клянусь, я бы лучше хотлъ быть палачемъ его.
ЯГО. Длать тутъ нечего: такова ужь служба. Повышаютъ по ходатайству и особой милости, а не по старому порядку, по которому второй наслдовалъ первому. Теперь, суди самъ: обязываетъ ли меня хоть что-нибудь любить Мавра?
РОДР. Такъ я и не служилъ бы ему.
ЯГО. О, успокойся. И служу ему, чтобъ услужить себ. Не всмъ быть господами, не всмъ и господамъ имть врныхъ служителей. Есть, конечно, не мало почтительныхъ, ползающихъ глупцовъ, которые, любя подлое рабство, работаютъ себ на своихъ господъ, какъ ослы, изъ одного только корма, и затмъ, когда состарются, выгоняются изъ дома. Въ палки этихъ честныхъ олуховъ. Но есть и такіе, которые, отличаясь нормами и манерами угодливости {Въ прежнихъ изданіяхъ: Who, trimm’d in forms and visages of duty… По Колльеру: Who, learn’d in forms and usages of duty…}, ни на минуту не забываютъ о себ, которые, угождая господину кажущейся услужливостью, обдлываютъ свои собственныя дла и, устроивъ ихъ какъ слдуетъ, угождаютъ уже только себ. Вотъ въ этихъ есть толкъ, къ этимъ-то принадлежу и я. Да, любезный, будь я Мавръ — я не былъ бы Яго, это такъ врно, какъ то, что ты Родриго. Служа ему — я служу только себ, любовью и долгомъ, видитъ небо, я только прикрываю мои собственныя цли, потому что обнаружить вншними дйствіями настоящую сущность моего сердца — значило бы выложить его на ладонь, да и отдать на расклеваніе галкамъ. Я не то, что я есть.
РОДР. Какъ будетъ счастливъ проклятый губанъ, если и это сойдетъ ему съ рукъ!
ЯГО. Зови, буди отца, гони его за нимъ, отравляй радость его, кричи на весь городъ, возбуждай родственниковъ. Пусть онъ живетъ въ благодатномъ климат, мучь мухами, пусть онъ добился величайшаго счастія — тревожь всевозможными непріятностями, чтобы хоть чмъ-нибудь да омрачить его.
РОДР. Вотъ домъ отца. Я разбужу его.
ЯГО. Буди крикомъ такъ же громкимъ, такъ же страшнымъ, какъ тотъ, который поднимается при пожар, вспыхнувшемъ въ беззаботное ночное время въ многолюдномъ город.
РОДР. Брабанціо! синьоръ Брабанціо!
ЯГО. Проснись! проснись Брабанціо! Воры! воры! воры! Смотри за домомъ, за дочерью, за сундуками! Воры! воры!
Брабанціо выглядываетъ въ очно.
БРАБ. Что значитъ этотъ страшный крикъ? Что такое?
РОДР. Синьоръ, вс ли ваши дома?
ЯГО. Заперты ль двери?
БРАБ. Къ чему эти вопросы?
ЯГО. Синьоръ, васъ обокрали, одньтесь скоре. Сердце ваше надорвано, вы лишены половины души вашей. Въ этотъ самый часъ, въ это самое мгновеніе старый, черный баранъ губитъ вашу блую овечку. Спшите, спшите! разбудите набатомъ храпящихъ гражданъ — иначе сатана сдлаетъ васъ ддомъ. Спшите, говорятъ вамъ
БРАБ. Что вы, съ ума что ли сошли?
РОДР. Почтенный синьоръ, неужели вы не узнали меня по голосу?
БРАБ. Нтъ, кто ты?
РОДР. Родриго.
БРАБ. Негодяй, я запретилъ теб шататься около моего дома, сказалъ на прямки, что дочь моя не для тебя — и ты, обезумвъ отъ ужина и одуряющихъ напитковъ, изъ глупаго храброванія являешься нарушать покой мой.
РОДР. Синьоръ, синьоръ —
БРАБ. Но ты увидишь, что, по сану и по вліянію, которымъ пользуюсь, мн не трудно заставить тебя горько поплатиться за это.
РОДР. Выслушайте меня, почтенный синьоръ.
БРАБ. Что толкуешь ты о краж, о ворахъ? вдь мы въ Венеціи, мой домъ не уединенная мыза.
РОДР. Поврьте, я пришолъ не съ злымъ умысломъ.
ЯГО. Синьоръ, видно вы изъ тхъ, которые не позадумаются отказаться и отъ Бога, если этого потребуетъ дьяволъ. Насъ привело сюда желаніе оказать вамъ услугу, и потому вы принимаете насъ за мошенниковъ, вамъ, врно, хочется, чтобъ варварійскій жеребецъ случился съ вашей дочерью, чтобъ у васъ были ржущіе внуки, чтобъ иноходцы были вашими братьями, а рысаки племянниками.
БРАБ. Это что еще за нечестивецъ?
ЯГО. Человкъ, пришедшій къ вамъ съ встью, что ваша дочь и Мавръ заняты теперь составленіемъ животнаго о двухъ спинахъ.
БРАБ. Бездльникъ!
ЯГО. Сенаторъ!
БРАБ. Ты отвтишь за это, тебя, Родриго, я знаю.
РОДР. Синьоръ, я отвчаю за все. Позвольте только спросить: по вашему распоряженію и мудрому согласію — которое я почти долженъ предполагать — отправилась ваша прекрасная дочь, въ эту глухую полночь, безъ всякой охраны, кром подлаго наемнаго гондольера, въ грубыя объятія сладострастнаго Мавра? Если это извстно вамъ, сдлано съ вашего согласія — мы, разумется, нанесли вамъ не малое оскорбленіе, но если неизвстно, то и простой здравый смыслъ скажетъ, что вы негодуете на насъ несправедливо. Не думайте, чтобы я, забывъ всякое приличіе, сталъ шутить и издваться надъ вами такъ дерзко. Повторяю, ваша дочь — если тутъ нтъ вашего согласія — провинилась страшно, пожертвовавъ долгомъ, красотой, умомъ и богатствомъ льстивому, безпутному бродяг {Въ прежнихъ изданіяхъ: Tying her duty, beauty, wit and fortunes In an extravagant and wheeling stranger… По Колльеру: Laying her duty, beauty, wit and fortunes On an extravagant and wheedling stranger…}. Убдитесь скорй собственными глазами, найдете ее въ ея комнат, или въ вашемъ дом — предайте меня, за обманъ всей строгости законовъ Венеціи.
БРАБ. Огня! свчей!— разбудить всхъ служителей!— Все это такъ сходно съ моимъ сномъ, о, Боже! и одна уже мысль о возможности этого убиваетъ меня.— Огня, говорятъ вамъ! огня! (Удаляется отъ окна.)
ЯГО. Теперь, прощай. По мсту, которое я занимаю, мн неприлично, да и невыгодно выступать свидтелемъ противъ Мавра, чего не миновать, если останусь. И знаю, что сенатъ, не имя возможности найти другаго, столь искуснаго предводителя для предстоящей войны за Кипръ — не пожертвуетъ имъ ни въ какомъ случа: ограничится какимъ-нибудь выговоромъ, поэтому, несмотря на то, что я ненавижу его какъ муки ада, по настоящему положенію длъ мн нельзя еще не выбрасывать флага любви, разумется только кажущейся. Веди отца къ Стрлку {The Sagittary — квартира въ арсенал начальствующихъ флотомъ и войсками республики. На воротахъ его и теперь еще видна фигура стрлка съ натянутымъ лукомъ. Нкоторые изъ коментаторовъ полагаютъ, что это названіе гостинницы со стрлкомъ на вывск.}, тамъ вы наврное найдете его, и со мною. Прощай. (Уходить.)
Выходитъ Брабанціо, сопровождаемый Служителями съ фонарями.
БРАБ. Правда, правда, она бжала, и нтъ для меня въ грядущемъ ничего, кром горя.— Гд видлъ ты ее, Родриго?— О, несчастная!— Съ Мавромъ, говоришь ты?— Кто же захочетъ быть отцомъ?— Какъ узналъ ты ее?— О, какъ страшно обманула она меня!— Что сказала она теб?— Еще факеловъ! будите всхъ моихъ родственниковъ!— И ты думаешь, что они обвнчались?
РОДР. Думаю, синьоръ.
БРАБ. О, Боже!— Какъ вышла она?— собственная кровь измнила!— Отцы, не врьте отнын лживому благонравію дочерей вашихъ!— Нтъ ли какихъ особенныхъ чаръ, которыми обманываютъ юность и двственность? Скажи, Родриго, не читалъ ли ты чего подобнаго?
РОДР. Читалъ, синьоръ.
БРАБ. Позовите брата.— О, зачмъ я не отдалъ ее за тебя!— Раздлимся: одни сюда, другіе туда.— Но, можетъ быть, ты знаешь, гд найти ее и Мавра?
РОДР. Знаю, пошлите за стражей.
БРАБ. Веди же, прошу тебя. Я вызову, вытребую въ случа нужды, подкрпленіе изъ каждаго дома.— Давайте скорй оружіе, бгите за дозоромъ.— Идемъ, добрый Родриго, я вознагражу тебя за труды твои.
Входятъ Отелло и Яго, сопровождаемые Служителями съ фонарями.
ЯГО. На войн я убивалъ, конечно, людей, но обдуманное убійство противно моей совсти. Иногда мн недостаетъ даже и необходимаго жестокосердія. Разъ десять собирался я пырнуть его въ бокъ —
ОТЕЛ. И хорошо, что удержался.
ЯГО. Онъ хвасталъ, употреблялъ, говоря о васъ, такія оскорбительныя выраженія, что, при всемъ моемъ мягкосердіи, я едва сдержалъ себя. Но скажите, обвнчаны вы? Не забывайте, что старый маньифико {Magnifico — титло венеціанскихъ сенаторовъ.} любимъ всми, что въ этомъ случа голосъ его дважды такъ же могущественъ, какъ голосъ герцога, онъ разведетъ васъ, подвергнетъ любому изъ наказаній, которыя законъ, усиленный его вліяніемъ, предложитъ ему на выборъ.
ОТЕЛ. Пусть даетъ полную волю своей ярости. Услуги, оказанныя мною республик, перекричатъ вс жалобы его. Узнаютъ — если увижу, что хвастанье даетъ почетъ,— что я царскаго происхожденія, что я и безъ сенаторской шапки могу имть притязаніе на счастье даже и такъ великое, какъ То, котораго достигъ. О, Яго, не люби я Десдемоны, я и за вс сокровища моря не разстался бы съ вольной холостой жизнью.— Что это за огни спшатъ сюда?
ЯГО. Это раздраженный отецъ съ родственниками. Лучше, еслибъ вы удалились.
ОТЕЛ. Нтъ, не намренъ я скрываться, мои заслуги, мое званіе, моя безукоризненная совсть оправдаютъ меня вполн.— Они?
ЯГО. Нтъ, клянусь Янусомъ, не они кажется.
Входитъ Кассіо, и нсколько Служителей съ фонарями.
ОТЕЛ. Это служители герцога и мои лейтенантъ. Доброй ночи, друзья! что новаго?
КАСС. Герцогъ кланяется вамъ и проситъ пожаловать къ нему какъ можно скоре, сію же минуту.
ОТЕЛ. Не знаете для чего?
КАСС. Получены, если не ошибаюсь, всти съ Кипра и, судя по всему, весьма важныя. Съ галеръ прибыли въ эту ночь, одинъ за другимъ, покрайней мр съ дюжину встниковъ, многіе изъ сенаторовъ разбужены и собрались уже у герцога. И за вами былъ тотчасъ же отправленъ нарочный, но онъ не нашолъ васъ дома, узнавъ объ этомъ, они разослали искать васъ по всему городу.
ОТЕЛ. Хорошо, что вы встртили меня. Я только скажу нсколько словъ въ этомъ дом, и сейчасъ же отправлюсь съ вами. (Уходитъ.)
КАСС. Что у него за дла тутъ?
ЯГО. Въ эту ночь онъ взялъ на абордажъ прекраснйшую сухопутную галеру, признаютъ призъ его законнымъ — счастіе его составлено.
КАСС. Я не понимаю тебя.
ЯГО. Онъ женился.
КАСС. На комъ?
ЯГО. На —
Что жь, идете, генералъ?
ОТЕЛ. Идемъ.
КАСС. Вотъ и еще послы за вами.
ЯГО. Это Брабанціо.— Берегитесь, генералъ, онъ не съ добрымъ умысломъ.
Входятъ Брабанціо и Родриго, сопровождаемые Дозоромъ и Служителями съ фонарями.
ОТЕЛ. Эй вы, стойте!
РОДР. Синьоръ, это Мавръ.
БРАБ. Схватите разбойника! (Съ обихъ сторонъ обнажаютъ мечи.)
ЯГО. Это ты, Родриго! милости просимъ, я къ твоимъ услугамъ.
ОТЕЛ. Вложите свтлые мечи ваши — вдь они заржавютъ отъ росы.— Почтенный синьоръ, вы больше выиграете вашими сдинами, чмъ оружіемъ.
БРАБ. О, подлый воръ, куда спряталъ ты дочь мою? Проклятый, ты околдовалъ ее, потому что — ссылаюсь на все одаренное смысломъ — есть ли какая возможность, чтобъ двушка столь скромная, прекрасная и счастливая, чувствовавшая столь сильное отвращеніе къ замужству, что отказала первымъ красавцамъ нашей республики, чтобы такая двушка — еслибъ не было тутъ колдовства — ршилась подвергнуть себя всеобщему посмянію, бжать изъ родительскаго дома въ закоптлыя объятія чудища, способнаго внушать не любовь, а ужасъ? Суди меня весь міръ, если не ясно, какъ день, что ты дйствовалъ на нее гнусными чарами, что ты восторжествовалъ надъ ея неопытной юностью снадобьями, ослабляющими разумъ.— Я хочу, чтобъ это было изслдовано, оно правдоподобно, осязательно для разумнія, а потому я и беру, задерживаю тебя, какъ всесвтнаго обманщика, какъ человка занимающагося непозволительнымъ, запрещеннымъ законами чернокнижіемъ. Возьмите его! не щадите, если будетъ противиться.
ОТЕЛ. Сдержите руки, какъ вы, преданные, такъ и вы, враждебные мн! Будь моей ролью ратованіе, я сыгралъ бы ее и безъ суфлера.— Куда хотите вы, чтобъ я шолъ къ отвту за то, въ чемъ обвиняете меня?
БРАБ. Въ тюрьму, пока не потребуютъ къ законному суду.
ОТЕЛ. Исполнивъ ваше желаніе, мудрено было бы мн исполнить желаніе герцога, который прислалъ за мной своихъ служителей по длу, касающемуся республики.
1 сл. Да, почтенный синьоръ, герцогъ собралъ совтъ, я увренъ, посылали и за вами.
БРАБ. Какъ! совтъ въ такую пору? Ведите жь его туда. И мое дло не бездльное, самъ герцогъ и вс мои товарищи не могутъ не вступиться за меня, какъ за себя, будемъ спускать и такія дла — рабы и язычники сдлаются нашими властелинами.
Герцогъ и Сенаторы сидятъ за столомъ. Нисколько Офицеровъ и Служителей стоятъ въ глубин сцены.
ГЕРЦ. Въ этихъ извстіяхъ есть однакожь разногласіе, заставляющее сомнваться въ совершенной достоврности ихъ.
1 сен. Дйствительно они не совсмъ согласны. Мн пишутъ о ста семи галерахъ.
ГЕРЦ. Мн о ста сорока.
2 сен. А мн о двухъ стахъ, но, разноглася въ числ, въ которомъ при такихъ донесеніяхъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: As in these cases, where the aim reports… По Колльеру: As in these cases, with the same reports…} часто ошибаются, вс они говорятъ однакожъ, что флотъ турецкій и что онъ идетъ на Кипръ.
ГЕРЦ. Дло очень возможное, я и не убаюкиваю себя разногласіемъ въ числ — врю, напротивъ, главному и потому опасаюсь.
МАТРОСЪ (За сценой). Эй, вы! ведите меня прямо къ нимъ!
Входитъ Офицеръ съ Матросомъ.
ОФИЦ. Посланный съ галеръ.
ГЕРЦ. Что новаго?
МАТР. Синьоръ Анджело приказалъ передать Сенату, что турецкій флотъ идетъ на Родосъ.
ГЕРЦ. Что скажете объ этой перемн?
1 сен. Что это вздоръ, что это противно здравому смыслу, это штуки, чтобъ сбить насъ съ толку. Возьмите только въ разсчетъ, что Кипръ для Турокъ гораздо важне Родоса, что завоеваніе его гораздо легче, потому что не укрпленъ, почти совсмъ лишонъ средствъ къ оборон, которыми Родосъ, напротивъ, такъ богатъ, и вы поймете, что Турки не будутъ такъ глупы, чтобъ промняли главное на второстепенное, чтобы, пренебрегши предпріятіемъ легкимъ и выгоднымъ, пустились на опасное, не представляющее никакихъ выгодъ.
ГЕРЦ. Да, не можетъ быть, чтобъ онъ шолъ на Родосъ.
ОФИЦ. Вотъ и еще встникъ.
ВСТ. Почтенные и благородные синьоры, Оттоманы, плывшіе къ Родосу, соединились, въ недальнемъ отъ него разстояніи, съ другимъ флотомъ.
1 сен. Такъ я и думалъ.— А не знаешь, какъ великъ этотъ другой флотъ?
ВСТ. Кораблей въ тридцать, за тмъ они повернули назадъ и поплыли прямо уже на Кипръ.— Синьоръ Монтано, вашъ врный и доблестный служитель, посылаетъ вамъ эту всть и вмст съ тмъ проситъ дать ей полную вру.
ГЕРЦ. Итакъ несомннно, что они собрались на Кипръ.— Не въ город ли Маркъ Лючезе?
1 сен. Онъ ухалъ во Флоренцію.
ГЕРЦ. Напишите ему отъ насъ, и не откладывая, чтобы онъ возвратился какъ можно скоре.
1 сен. Вотъ и Брабанціо съ доблестнымъ Мавромъ.
Входятъ Брабанціо, Оттелло, Яго, Родриго и Офицеры.
ГЕРЦ. Храбрый Отелло, намъ необходимо отправить тебя сейчасъ же противъ нашихъ общихъ враговъ, Оттомановъ.— (Брабанціо) Я и не замтилъ васъ — здравствуйте, почтенный синьоръ, намъ такъ нуженъ вашъ совтъ, ваша помощь.
БРАБ. А мн ваша. Простите старику, благородный герцогъ — не долгъ и не всть о важныхъ государственныхъ событіяхъ подняли его съ постели, заботы объ интересахъ республики не трогаютъ меня, потому что мое собственное горе такъ сильно и неукротимо, что поглощаетъ вс другія, нисколько не ослабвая отъ этого.
ГЕРЦ. Что съ вами?
БРАБ. Моя дочь! О, дочь моя!
ГЕРЦ. Умерла?
БРАБ. Для меня, она обезчещена, похищена, обольщена чарами, снадобьями гнусныхъ знахарей, потому что, не бывши ни уродомъ, ни слпой, ни безсмысленной, безъ колдовства она не могла впасть въ такое чудовищное заблужденіе.
ГЕРЦ. Кто бы ни былъ, лишившій такими гнусными средствами вашу дочь разума, а васъ — дочери, я открою кровавую книгу закона, и вы сами, по вашему разумнію, выберете строжайшее наказаніе, не пощажу даже и роднаго сына моего.
БРАБ. Благодарю. Виновный здсь — это Мавръ, котораго, какъ вижу, вы потребовали сюда по государственному длу.
ГЕРЦОГЪ И СЕНАТОРЫ. Какъ это жалко!
ГЕРЦ. (Мавру). Что скажешь ты?
БРАБ. Ничего, или, что все сказанное мною справедливо.
ОТЕЛ. Доблестные и почтенные сенаторы, добрые и благородные повелители мои, что я увезъ дочь этого старика — это справедливо, справедливо и то, что я женился на ней, но только этимъ и ограничивается вина моя. Я не краснобай, не мастеръ составлять витіеватыя фразы мира, потому что эти руки, съ семи лтъ до настоящаго мгновенія, если исключить послдніе девять мсяцевъ праздности, работали только на поляхъ покрытыхъ шатрами. Изъ всего, что происходитъ въ этомъ мір, я могу говорить разв только о войнахъ и битвахъ, и отъ того, говоря за себя самъ, едва ли съумю скрасить свое дло. Какъ бы то ни было, съ вашего позволенія, я разскажу вамъ просто, безъ всякихъ прикрасъ, весь ходъ любви моей: какими снадобьями, какими наговорами, какими чарами — вдь меня обвиняютъ и въ этомъ — привлекъ я къ себ дочь его.
БРАБ. Двушка такъ робкая, до того скромная и тихая, что краснла при каждомъ движеніи, и она — на перекоръ природ, лтамъ, отечеству, состоянію, всему — влюбилась въ то, на что даже и взглянуть боялась. Допустить, что такимъ образомъ и совершенство можетъ заблуждаться на перекоръ всмъ законамъ природы,— можетъ только поврежденный или вполн обезумвшій, это объяснимо только чарами хитраго ада. И потому еще разъ утверждаю, что онъ дйствовалъ на нее снадобьями, воспламеняющими кровь, или питьями, наколдованными для той же цли.
ГЕРЦ. Утвержденіе не есть еще доказательство. Подкрпите ваше обвиненіе свидтельствомъ по положительне, по опредленне этихъ жалкихъ догадокъ, этихъ призрачныхъ вроятій.
1 сен. Говори же, Отелло. Справедливо, что ты отравилъ и подчинилъ себ чувства этой двушки тайными, непозволительными средствами, или это произошло, напротивъ, вслдствіе исканій и убжденій, естественнымъ образомъ соединяющихъ души?
ОТЕЛ. Прошу васъ послать за нею къ Стрлку, пусть она сама разскажетъ все въ присутствіи отца. Увидите изъ рчей ея, что я виновенъ — лишите меня не только доврія и сана, который даровали мн, но и самой жизни.
ГЕРЦ. Привесть сюда Десдемону.
ОТЕЛ. Яго, проводи ихъ, ты знаешь, гд она. (Яго уходитъ съ нсколькими изъ Офицеровъ.) А между тмъ, я разскажу вамъ такъ же откровенно, какъ бы исповдывалъ грхи мои Богу, какъ я пріобрлъ ея любовь и какъ самъ полюбилъ ее.
ГЕРЦ. Разскажи, Отелло.
ОТЕЛ. Отецъ ея любилъ меня, часто приглашалъ къ себ, часто заставлялъ разсказывать исторію моей жизни, годъ за годъ: осады, битвы, приключенія пережитыя мною, и я разсказывалъ все со дней дтства до мгновенія, въ которое онъ пожелалъ этого. Тутъ, разумется, приходилось говорить объ опасностяхъ, о несчастіяхъ, которымъ подвергался на моряхъ и на суш: какъ въ пролом ускользнулъ отъ смерти, бывшей отъ меня на волосокъ,— какъ былъ взятъ въ плнъ жестокимъ непріятелемъ и проданъ въ неволю, и какъ за тмъ освободился,— о томъ, что видлъ въ моихъ странствованіяхъ: о громадныхъ пещерахъ, о безплодныхъ пустыняхъ, о страшныхъ пропастяхъ, объ утесахъ и горахъ возвышавшихся до неба, о Канибалахъ пожирающихъ другъ друга, объ Антропофагахъ, о людяхъ, у которыхъ головы ниже плечь {Вроятно, что Шекспиръ заимствовалъ это изъ Радейгова описанія Гвіаны, вышедшаго въ 1596 году.}. Разсказы эти очевидно нравились Десдемон, потому что всякій разъ, когда домашнія занятія отзывали ее — что случалось нердко — она кончала ихъ на-скоро, тотчасъ же возвращалась, и съ жадностью внимала рчамъ моимъ. Замтивъ это, я улучилъ благопріятную минуту и искусно далъ ей возможность попросить меня разсказать ей вс мои странствованія, которыя она слышала только урывками, безъ всякой связи. Я согласился, и не разъ, когда передавалъ какое-нибудь бдственное событіе моей юности, глаза ея орошались слезами. Когда я кончилъ, она наградила меня за трудъ мой цлымъ міромъ вздоховъ, клялась, что это странно, удивительно странно и вмст трогательно, невыразимо трогательно,— что желала бы лучше не слыхать этого и, несмотря на то, хотла бы, чтобъ небо создало ее такимъ человкомъ. Она благодарила и просила меня, если у меня есть другъ и этотъ другъ влюбленъ въ нее — научить его только такимъ разсказамъ о себ: что этого будетъ уже достаточно, чтобъ пріобрсти любовь ея. Воспользовавшись этимъ намекомъ, я объяснился. Она полюбила меня за то, что я перенесъ столько опасностей, я полюбилъ ее за участіе. Вотъ вс мои чары. Но вотъ и она, пусть она сама засвидтельствуетъ это.
Входятъ Десдемона и Яго со свитой.
ГЕРЦ. Такой разсказъ, я думаю, увлекъ бы и мою дочь. Добрый Брабанціо, что длать, примиритесь съ тмъ, чего уже не поправишь. Вдь и изломаннымъ мечемъ все-таки лучше дйствовать, чмъ кулаками.
БРАБ. Прошу васъ, выслушайте ее. Скажетъ, что хоть на половину содйствовала этому сближенію — да отяготетъ надъ головой моей проклятіе, если скажу что-нибудь въ укоръ этому человку.— Подойдите, синьора. Знаете ли, кому изъ всего этого благороднаго собранія обязаны вы наибольшимъ повиновеніемъ?
ДЕСД. Батюшка, я знаю, что здсь долгъ мой раздваивается. Вамъ я обязана жизнію и воспитаніемъ, и жизнь и воспитаніе научили меня уважать васъ. Вы повелитель моего долга, потому что я дочь ваша, по вотъ мой мужъ, и я прошу позволенія быть преданной ему столько же, сколько была предана вамъ мать моя, когда предпочла васъ отцу своему.
БРАБ. Богъ съ тобой!— Я кончилъ.— Перейдемъ теперь, если угодно вашей свтлости, къ дламъ республики.— Лучше еслибъ у меня былъ пріемышъ, а не родная дочь.— Подойди, Мавръ, я отъ души вручаю теб то, что, еслибъ ты не овладлъ уже имъ, отъ души оторвалъ бы отъ тебя. Но твоей милости, сокровище, я радъ, что у меня нтъ другой дочери, потому что твой побгъ сдлалъ бы меня тираномъ: я заковалъ бы ее въ цли.— Я кончилъ, благородный герцогъ.
ГЕРЦ. Позвольте же мн произнести, какъ бы вашими устами, нсколько словъ или изрченій, которыя послужатъ влюбленной чет какъ бы ступенями или лстницей къ достиженію вашего расположенія. Когда нтъ уже никакой помощи — сознаніе несчастій во всемъ объем его кончаетъ и грусть, которая до сихъ поръ поддерживалась надеждою. Оплакивать горе миновавшее — врнйшее средство накликать новое. Когда то, чмъ грозитъ судьба, неотвратимо — терпніемъ мы насмхаемся надъ ея несправедливостью. Улыбкой ограбленный похищаетъ кое-что и у вора, тогда какъ тотъ, кто предается безполезнымъ жалобамъ, обворовываетъ самого себя.
БРАБ. Такъ предоставьте жь Кипръ Туркамъ, мы не лишимся его, пока будемъ въ состояніи улыбаться. Легки эти изрченія тому, кто не обремененъ ничмъ, кром извлекаемаго изъ нихъ утшенія, но каково же переносить и эти изрченія и горе тому, кто уплату грусти долженъ занимать у бднаго терпнія. Вс эти изрченія, равно пригодныя какъ для услажденія, такъ и для огорченія — двусмысленны. Слова всегда слова, и до этого не слыхалъ я еще, чтобъ растерзанное сердце уврачевывалось когда-нибудь черезъ ухо.— Прошу, перейдемъ къ дламъ республики.
ГЕРЦ. Многочисленный турецкій флотъ поплылъ къ Кипру. Теб, Отелло, извстне, чмъ кому-либо, средства обороны этого острова. Конечно, мы имемъ уже на немъ вполн доблестнаго военачальника, но общественное мнніе, этотъ неограниченный властелинъ успха — вруетъ въ тебя боле, и потому теб придется омрачить блескъ твоего новаго счастія, отправленіемъ въ тревожную и опасную экспедицію.
ОТЕЛ. Почтенные сенаторы, тиранъ-привычка давно уже преобразовала для меня кремнисто-булатное ложе войны въ трижды взбитую пуховую постель. Труды и невзгоды, признаюсь, имютъ для меня даже особенную прелесть. Я готовъ отправиться противъ Мусульманъ, и потому, съ чувствомъ полнйшаго къ вамъ уваженія, прошу о приличномъ распоряженіи насчетъ моей жены: о назначеніи ей жилища, содержанія и прислуги, сообразныхъ съ ея рожденіемъ.
ГЕРЦ. Если хочешь — она можетъ жить у отца.
БРАБ. Я не согласенъ на это.
ОТЕЛ. Ни я.
ДЕСД. Ни я, живя въ дом отца, находясь постоянно у него на глазахъ — я постоянно раздражала бы его. Свтлйшій герцогъ, удостойте меня благосклоннаго вниманія, ободрите милостивымъ словомъ мою неопытность.
ГЕРЦ. Чего хотите вы, Дездемона?
ДЕСД. Что я полюбила Мавра для того, чтобъ жить съ нимъ — я доказала уже всему міру моимъ безогляднымъ поступкомъ: тмъ, что не убоялась бурной будущности. Вдь именно своимъ призваніемъ онъ и покорилъ мое сердце: лице Отелло я видла въ его дух, и его слав, его подвигамъ посвятила я и душу и судьбу мою. А потому, благородные сенаторы, оставите меня здсь молью мира, тогда какъ онъ отправится на воину — вы лишите меня именно того, за что я люблю его, и тяжко будетъ мн въ его отсутствіи. Позвольте мн хать съ нимъ.
ОТЕЛ. Позвольте, почтенные сенаторы. Богъ свидтель, я прошу объ этомъ нисколько не въ угоду моей чувственности, не изъ увлеченія юношескимъ пыломъ, давно во мн угасшимъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Nor to comply with heat the yovng affects In my defunct… По Колльеру: Nor to comply wi’ the young effects of heat (In me defunct). }, не для собственнаго удовольствія, а для того, чтобъ не огорчить ее отказомъ. И да сохранитъ васъ небо отъ мысли, чтобы важное и великое дло ваше хоть сколько-нибудь пострадало отъ того, что она будетъ при мн. Нтъ, если когда-нибудь беззаботныя забавы крылатаго Купидона ослабятъ лностной нгой мое соображеніе, оцпнятъ мою дятельность и испортятъ тмъ самымъ возложенное на меня порученіе — пусть бабы обратятъ шлемъ мой въ горшокъ, пусть слава моя подвергнется всмъ поруганіямъ, какія только возможны!
ГЕРЦ. Ршите сами: оставаться или хать ей съ тобою. Дло требуетъ величайшей поспшности, ты долженъ отправиться въ эту же ночь.
ДЕСД. Въ эту ночь?
ГЕРЦ. Да.
ОТЕЛ. Я отправлюсь.
ГЕРЦ. Въ девять часовъ утра мы соберемся здсь опять. Ты оставишь кого-нибудь изъ твоихъ подчиненныхъ, съ нимъ мы пришлемъ теб полномочіе и все, что, кром того, будетъ нужно.
ОТЕЛ. Я оставлю моего поручика. Онъ человкъ честный и врный, ему поручаю я привезти и жену мою, и все, что найдете нужнымъ переслать ко мн.
ГЕРЦ. Итакъ ршено.— Желаю вамъ всмъ покойной ночи.— (Брабанціо) А вамъ, почтенный синьоръ, позвольте замтить: не лишена добродтель обаянія красоты — вашъ зять далеко не такъ чёренъ, какъ прекрасенъ.
1 сен. Прощай, храбрый Мавръ! будь счастьемъ Дездемоны.
БРАБ. Смотри за ней, Мавръ, смотри хорошенько, она обманула отца — можетъ обмануть и тебя. (Уходитъ съ Герцогомъ, Сенаторами, Офицерами и другими.)
ОТЕЛ. Жизнью ручаюсь за ея врность!— Честный Яго, я долженъ поручить теб мою Десдемону, попроси твою жену, чтобъ она не оставляла ее, а за тмъ, прізжай съ ними, при первомъ удобномъ случа, ко мн.— Идемъ, Дездемона, только часъ могу я посвятить теб и нужнымъ распоряженіямъ. Что длать — надо покориться требованіямъ времени. (Уходитъ съ Десдемоной.)
РОДР. Яго!
ЯГО. Что скажешь, благородная душа?
РОДР. Какъ ты думаешь, что я теперь сдлаю?
ЯГО. Отправишься спать.
РОДР. Утоплюсь.
ЯГО. Утопишься — я разлюблю тебя. Къ чему это, глупая голова?
РОДР. Глупость — жить, когда жизнь мученье, лучше умереть, если смерть врачуетъ.
ЯГО. Что за дичь такая! Вотъ четыре ужь седмилтія поглядываю я на блый свтъ, и съ тхъ поръ, какъ получилъ способность различать благодяніе отъ оскорбленія — не встртилъ еще ни одного человка, умющаго любить себя. Да я скорй обмняюсь своей человчностью съ любой обезьяной, чмъ утоплюсь изъ любви къ какой-нибудь цесарк {Guinea-hen — цесарка, а въ переносномъ смысл — публичная женщина.}.
РОДР. Что жь мн длать? Признаюсь, мн даже стыдно, что я такъ врзался, а на то, чтобъ преодолть себя — не хватаетъ добродтели.
ЯГО. Добродтели? вотъ вздоръ-то! быть тмъ или другимъ зависитъ отъ насъ самихъ. Наше тло — нашъ садъ, а садовникъ его наша воля: захотимъ ли засять садъ этотъ крапивой или салатомъ, исопомъ или тминомъ,— вздумаемъ ли украсить однимъ родомъ растеній или разными,— ршимъ ли, по безпечности, запустить его, или, по заботливости, обработать рачительно — сила и распорядительная власть на все это въ нашей вол. Еслибъ всы нашей жизни не были снабжены чашкой разума для уровновшиванія чашки чувственности — кровь и пошлость нашей природы довели бы насъ до безумнйшихъ послдствій, но вдь у насъ есть разсудокъ для прохлажденія кипучихъ страстей, для укрощенія животныхъ побужденій, необузданныхъ похотей, а потому и заключаю, что то, что ты называешь любовью — не больше, какъ побгъ или отпрыскъ.
РОДР. Не можетъ быть.
ЯГО. Не больше, какъ похоть крови и потворство воли. Полно, будь мужемъ, утопишься! топи кошекъ, да слпыхъ щенятъ. Я объявилъ уже себя твоимъ другомъ, я въ самомъ дл привязанъ къ теб крпчайшими канатами, и никогда еще не могъ быть такъ полезнымъ теб, какъ именно теперь. Наполни кошелекъ свой деньгами, отправляйся на войну, измни лице искуственной бородой, кошелекъ же набей потуже. Невозможно, чтобы любовь Десдемоны къ Мавру продолжалась долго — наполни жь кошелекъ свой,— ни его къ ней, начало ея было довольно бурно, увидишь, и конецъ будетъ такой же — наполни только кошелекъ свой. Эти Мавры удивительно непостоянны — наполни жь кошелекъ свой хорошенько,— кушанье, которое теперь кажется ему слаще саранчи {Саранча почиталась въ Тонкин лакомымъ блюдомъ.}, вскор сдлается для него горче колоцинтовъ. И она измнится по юности, пресытится имъ — увидитъ тотчасъ же, какъ ошиблась въ выбор. Ей необходима будетъ перемна, да, необходима, а потому наполни кошелекъ свой.— Хочется ужь погубить себя — губи, покрайней мр, путемъ попріятне утопленія. А денегъ добудь какъ можно больше. Если пустосвятство и бренныя клятвы бездомнаго Мавра и хитрой Венеціянки не пересилятъ смышленности Яго и цлаго ада — она будетъ твоей, и потому добудь денегъ.— Утопиться! что въ этомъ толку? лучше быть повшену, насладившись, чмъ утопиться, ничего не достигнувъ.
РОДР. Но могу ль я быть увренъ, что успхъ не обманетъ надеждъ моихъ?
ЯГО. Положись ужь на меня.— Ступай, добывай денегъ.— Я часто говорилъ теб, говорю и теперь, и всегда буду говорить — я ненавижу Мавра, имю достаточныя на это причины — имешь ихъ и ты. Соединимся жь, чтобъ отмстить ему общими силами, удастся теб приставить ему рога — ты этимъ, разумется, доставишь себ удовольствіе, да и -меня потшишь. Многое, что теперь сокрыто еще въ утроб будущаго — откроется въ непродолжительномъ времени. Отправляйся жь, запасайся деньгами. Завтра мы поговоримъ объ этомъ пообстоятельне. Прощай.
РОДР. Гд жь мы завтра увидимся?
ЯГО. Приходи ко мн.
РОДР. Непремнно приду.
ЯГО. Ну, прощай. Да смотри же, Родриго —
РОДР. Что?
ЯГО. Ни слова боле объ утопленіи, слышишь?
РОДР. Я раздумалъ. Я заложу вс мои земли.
ЯГО. И прекрасно, набивай кошелекъ свой какъ можно туже. Прощай. (Родриго уходитъ.) — Вотъ такъ-то всегда длаю я глупца кошелькомъ моимъ, тратить время съ такими болванами изъ одной только забавы — позорить мою опытность.— Мавра я ненавижу, поговариваютъ, что онъ замнялъ меня на моемъ брачномъ лож, можетъ-быть это и вздоръ, но въ такихъ случаяхъ, я и по подозрнію дйствую такъ же, какъ дйствовалъ бы по очевидности. Онъ во мн увренъ. Тмъ легче успть. Кассіо красивъ собою — что еслибъ?— Занять его мсто, и вмст съ тмъ имъ же и оперить мой замыселъ — вдь это была бы мастерская продлка!— Подумаемъ, какъ бы это?— Увримъ, черезъ нкоторое время, Мавра, что Кассіо слишкомъ ужь коротокъ съ женой его. Онъ какъ бы созданъ для возбужденія ревности, для обольщенія женщинъ, Мавръ же до того простодушенъ и доврчивъ, что считаетъ честнымъ человкомъ всякаго, кто только вздумаетъ прикинуться имъ: его такъ же легко водить за носъ, какъ и ословъ.— Такъ, такъ, зачатіе свершилось — адъ и ночь выведутъ на свтъ это чудовищное порожденіе.
Приморскій городъ на остров Кипръ.
Входятъ Монтано и два Офицера.
МОНТ. Не видно ль чего съ мыса?
1 оф. Ничего, сильно ходятъ еще волны, и между ними и небомъ ни одного паруса.
МОНТ. Страшно бушевалъ втеръ и на земл, никогда еще не потрясалъ онъ съ такой жестокостью бойницъ нашихъ. Если онъ такъ же неистовствовалъ и на мор — не выдержать никакимъ дубовымъ ребрамъ натиска цлыхъ горъ влажной стихіи, что-то услышимъ мы?
2 оф. Что турецкій флотъ разсянъ. Чтобъ убдиться въ этомъ, стоитъ только выдти на опненный берегъ, ревущіе валы кажется бьются съ тучами, бичуемая бурей зыбь вздымаетъ чудовищную гриву къ самому небу и хлещетъ водою въ сверкающую медвдицу, какъ бы желая затушить стражей вчно недвижнаго полюса. Никогда не видалъ я еще моря въ такомъ страшномъ возмущеніи.
МОНТ. Да, если турецкій флотъ не скрылся въ какую-нибудь гавань — онъ погибъ, нтъ возможности выдержать такой бури.
3 оф. Всти, всти, синьоры! война кончена. Бшеная буря такъ отпотчивала Турокъ, что имъ поневол пришлось отказаться отъ своего предпріятія. Одинъ изъ венеціянскихъ кораблей видлъ крушеніе и гибель большой части ихъ флота.
МОНТ. И это врно?
3 оф. Корабль этотъ — онъ собственно веронскій — сейчасъ вошолъ въ гавань, и Микаель Кассіо, лейтенантъ воинственнаго Отелло, уже на берегу. Самъ же Мавръ, назначенный сюда правителемъ, еще въ мор.
МОНТ. Я душевно радъ этому назначенію, онъ вполн достоинъ его.
3 оф. Но Кассіо, хотя и обрадовалъ насъ встью о гибели Турокъ, въ сильномъ безпокойств, онъ молитъ о сохраненіи дней Мавра, отъ котораго его отбила свирпая буря.
МОНТ. Да сохранятъ его боги, я служилъ подъ его начальствомъ — онъ настоящій полководецъ. Пойдемте въ гавань: взглянемъ на прибывшій корабль, поищемъ глазами и Отелло въ дали, гд небо сливается съ зыбью.
3 оф. Да, идемте, теперь каждую минуту надо ожидать новыхъ прибытій.
КАСС. Благодарю храбрыхъ этого воинственнаго острова за сознаніе достоинствъ Мавра.— О, да защититъ его благое небо отъ грозныхъ стихій! я отбился отъ него въ самое ужасное мгновеніе.
МОНТ. Хорошъ ли корабль его?
КАСС. Корабль его крпокъ, а кормчій опытенъ и знающь, поэтому-то надежда и не умерла еще во мн — ждетъ, напротивъ, скораго изцленія. (За сценой слышны крики: Корабль! корабль!)
Входить четвертый Офицеръ.
КАСС. Что значатъ эти крики?
4 оф. Городъ опустлъ совершенно, а на берегу стоятъ толпы и кричатъ: корабль! корабль!
КАСС. Предчувствіе говоритъ мн, что это корабль правителя. (Пушечные выстрлы.)
2 оф. Салютуютъ! Врно, покрайнй мр, что это дружескій.
КАСС. Прошу васъ, синьоръ, узнайте кто прибылъ и дайте намъ знать тотчасъ же.
2 оф. Сію же минуту. (Уходить.)
МОНТ. Скажите, женатъ нашъ правитель?
КАСС. Какъ нельзя удачне — на женщин, которая оправдаетъ вс восторженныя описанія, вс преувеличенія молвы, которая превзойдетъ вс каракульки хвалебныхъ перьевъ, потому что въ самомъ дл соединяетъ въ себ вс возможныя совершенства.
Второй Офицеръ возвращается.
Ну что? кто?
2 оф. Какой-то Яго, поручикъ правителя.
КАСС. Невозможно скоре и счастливе. Самыя бури, разъяренныя волны, ревущіе втры, подводные камни и мели, эти скрытые враги, коварно подстерегающіе безвинный киль — какъ бы понимая красоту, измнили смертоносной природ своей, давъ божественной Десдемон возможность прибыть сюда благополучно.
МОНТ. Кто же эта Десдемона?
КАСС. Та самая, о которой я сейчасъ говорилъ вамъ: повелительница нашего доблестнаго повелителя. Онъ поручилъ ее храброму Яго, и Яго опередилъ наше ожиданіе покрайней мр цлой недлей.— О, всемогущій Юпитеръ! сохрани Отелло, наполни паруса его своимъ мощнымъ дыханіемъ, дай ему возможность осчастливить эту гавань гордымъ кораблемъ своимъ, укротить тревогу любви въ объятіяхъ Десдемоны, оживить упавшій духъ нашъ новымъ пыломъ, успокоить весь Кипръ!— О, посмотрите!
Входятъ Десдемона, Эмилія, Яго, Родриго и свита.
Сокровище корабля уже на берегу! Преклоните передъ ней колна, Кипріоты.— Привтствуемъ васъ, синьора! да будетъ передъ вами, за вами — да окружаетъ васъ благословеніе Божіе со всхъ сторонъ!
ДЕСД. Благодарю, благородный Кассіо. Что скажете вы мн о моемъ муж?
КАСС. Онъ не прізжалъ еще, знаю только что здоровъ и скоро будетъ здсь.
ДЕСД. Я боюсь однакожь.— Какъ разлучились вы съ нимъ?
КАСС. Страшная борьба небесъ съ волнами раздлила насъ — (За сценой слышны снова крики: Корабль! корабль!) Слышите? корабль. (Пушечные выстрлы.)
2 оф. Онъ привтствуетъ цитадель — это тоже дружескій.
КАСС. Узнайте поскорй, кто пріхалъ. (Одинъ изъ Офицеровъ уходитъ.) — Здравствуй, поручикъ. (Эмилі) Здравствуйте, синьора.— (Цлуя ее) Ты не сердись, Яго, что я такъ вольничаю, въ нашей сторон это позволяется, какъ простая вжливость.
ЯГО. Желалъ бы, синьоръ, чтобъ она угощала васъ губами такъ же ревностно, какъ меня языкомъ, вамъ скоро прискучило бы это.
ДЕСД. Помилуйте, да она совсмъ не говорлива.
ЯГО. О, черезъ-чуръ говорлива, я убждаюсь въ этомъ всякій разъ, когда разбираетъ охота спать. При васъ, дло другое, она на время утягиваетъ языкъ въ сердце и ругаетъ меня только мысленно.
ЭМИЛ. Не знаю, какъ ты можешь говорить это.
ЯГО. Полно, полно, вы вдь картинки вн дома, колокола въ спальняхъ и гостиныхъ, дикія кошки въ кухняхъ, святыя, когда оскорбляете, чертовки, когда оскорблены, шутихи въ хозяйств и хозяйки въ постел.
ДЕСД. Стыдитесь клеветать такъ безбожно.
ЯГО. Я не клевещу нисколько, все это сущая правда — иначе я Турокъ. Вы встаете забавляться, ложитесь — работать.
ЭМИЛ. Ну, теб ужь не поручу я сочинять похвальное мн слово.
ЯГО. И хорошо сдлаешь.
ДЕСД. Что сказали бъ вы обо мн, еслибъ вамъ привелось писать хвалебное мн слово?
ЯГО. Нтъ, прекрасная синьора, увольте меня отъ этого, вдь я умю только злословить.
ДЕСД. Попробуйте.— Послали кого-нибудь въ гавань?
ЯГО. Какже, послали, синьора.
ДЕСД. Мн грустно, я стараюсь обмануть себя притворной веселостью.— Ну-съ, что бы вы сказали?
ЯГО. Я ужь думаю объ этомъ, да изобртательность-то моя льнетъ себ къ мозгу, какъ птичій клей къ сукну, и не вырвешь ея изъ головы, не вырвавъ вмст и мозга и всего.— Но вотъ кончаются однакожь потуги моей Музы, и она разршается такъ: умна она и прекрасна — умъ ей на пользу, краса же во вредъ.
ДЕСД. Превосходно! Но что если она дурна и умна?
ЯГО. Дурна и умна — съуметъ подъ стать своей дурнот красавца сыскать.
ДЕСД. Часъ отъ часу не легче.
ЭМИЛ. А если глупа и прекрасна?
ЯГО. Да глупой краса разв бываетъ, когда самая глупость дтей ей добываетъ?
ДЕСД. Все это старыя, пошлыя прибаутки, придуманныя для забавы глупцовъ въ тавернахъ. Какую жь жалкую похвалу придумаете вы дурной и вмст глупой?
ЯГО. Нтъ до того дурной и вмст глупой, чтобъ не длала глупостей прекрасной и вмст съ тмъ умной?
ДЕСД. Какая безсмыслица! худшую вы удостоили наибольшей похвалы. Какъ же стали бъ вы хвалить женщину въ самомъ дл заслуживающую похвалъ, женщину, которая, въ сознаніи своего достоинства, смло могла бы вызвать на нихъ даже самое злословіе?
ЯГО. Женщина прекрасная и не тщеславная, владющая даромъ слова и не болтливая, богатая и не расточительная на наряды, подавляющая свои желанія и при сознаніи, что можетъ желать,— переносящая и забывающая оскорбленія даже въ гнв и при возможности отомстить, имющая на столько ума, что никогда не промняетъ голову трески на плесъ семги, умющая мыслить и скрывать что думаетъ, не оглядывающаяся на волокитъ ее преслдующихъ — да, такая женщина, если только такая существуетъ, годилась бы —
ДЕСД. На что?
ЯГО. На вскармливаніе глупцовъ, да на разливку пива.
ДЕСД. О, какое глупое заключеніе!— Не учись ничему у него, Эмилія, хоть онъ и мужъ твой.— Скажите, Кассіо, можно ли быть такимъ безстыднымъ, безсовстнымъ оцнщикомъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and liberal counsellor… По Колльеру: and liberal censurer…}?
КАСС. Онъ высказываетъ прямо что думаетъ, синьора, я увренъ, что воинскими доблестями онъ скорй пріобртетъ ваше расположеніе, чмъ образованностью. ( 