Отъ Кіевскаго жителя къ его другу.
(Продолженіе.)
(Оконч. въ слд. книжк.)
——
От Киевского жителя к его другу, Каченовский Михаил Трофимович, Год: 1819
Время на прочтение: 6 минут(ы)
‘Досел древніе служатъ намъ образцами. Никто не превзошелъ Ливія въ красот повствованія, Тацита въ сил: вотъ главное!’ Парижскіе перелагатели здсь опять сбились, personne n’а surpass Tite-Live pour la beaut des narrations, ni Tacite pour Іа force de penses, силу приписали они Мыслямъ, думая, что сила повствованія есть нчто отдльное отъ красоты повствованія, и забывши, что повствованіе тмъ бываетъ прекрасне, чмъ боле иметъ въ себ силы. Но ето бездлица, а вотъ за что сержусь я на Фюрси-Лесне и Жюльеня. Читай дале: ‘Знанія всхъ правъ на свт, ученость Нмецкая, остроуміе Вольтерово, ни самое глубокомысліе Макіавелево въ историк не замняютъ таланта изображать дйствія.’ Французы переводятъ: la connaissance du droit publique (?) la plus vaste rudition, la sagacit judicieuse et la brillante imagination, d’un Voltaire, ni mme la profonde subtilit d’un Machiavel, ne peuvent compenser dans l’historien le talent de bien peindre les faits. Французская гордость не разсудила за благо упомянуть объ учености нмецкой! Нтъ, милостивые государи! не обширнйшая, а именно Нмецкая ученость важна для Русскаго историка. Признательный Авторъ не скрываетъ, кому онъ обязанъ всмъ тмъ, что объяснено въ древней нашей Исторіт, онъ очень знаетъ, что неимвши такихъ предшественниковъ, каковы на примръ Байеръ, Шиллеръ, Тунманнъ, Штриттепъ, а особливо знаменитый А. Шлецеръ, намъ очень мудрено было бы предпринять путешествіе ко храму Исторіи, и теперь еще путь къ нему безпрестанно углаживается учеными Германцами. Теб извстны почтенные труды Круга, Лерберга, Еверса, сихъ иноплеменныхъ соотечественниковъ нашихъ, учености которыхъ самъ исторіографъ отдаетъ должную справедливость {Густавъ Еверсъ, нын Ректоръ Дерптскаго Университета, въ превосходныхъ Критическихъ своихъ розысканіяхъ (Кritisch, Vorarbeit, etc.) признаетъ древнихъ Руссовъ нашихъ не Скандинавскими, но Козарскими Варягами. Мысль ета съ непривычки всякому покажется весьма странною, но… совтуемъ внимательно прочитать книгу почгеннаго Еверса. Исторіографъ (1 изд. T. I, 509, несоглашаяся съ нимъ, чтобы Варяги были Козары, спрашиваетъ: ‘Варяги на исход XII вка имли торговлю и церковь въ Новгород: скажетъ ли г. Еверсъ, что сіи купцы и сія Церковь были Козарскіе?’ Станемъ отвчать вмсто Еверса: ‘Етаго я не скажу: всмъ внимательно читавшимъ мои Критическія розысканіи извстно, что я нашелъ въ Исторіи не однихъ только Скандинавскихъ Варяговъ, но еще и Варяговъ Козарскихъ, слдственно въ Новгород церковь могла принадлежать, и въ самомъ дл принадлежала первымъ, о чемъ я именно упомянулъ въ моей краткой Исторіи (Geschichte der Russen I, 132), вышедшей въ свтъ гораздо прежде Исторіи Государства Россійскаго.’ Рдр.}. Несмотря на то Французамъ, да еще и переводчикамъ Исторіи нашей, тяжело было упомянуть о Нмецкой учености! Они боялись напомнить о заслугахъ Нмцовъ касательно исторической критики. Таковы-то господа Французы! Мн самому случалось отъ нкоторыхъ слышать, что Шлецеръ ничего не смыслилъ въ нашей Исторіи, что одни только невжды полагаются на его розысканія. Статься можетъ, и Парижскіе перелагатели, будучи того же мннія и почитая Леклерка и Левека великими людьми въ литтератур нашей Исторіи, умолчали о Нмецкой учености.
‘Не подражай Тациту, но пиши, какъ писалъ бы онъ на твоемъ мст — есть правило Генія.’ Правило сіе показалось въ Париж столь мудренымъ, что господа переводчики ршились поставить: Ne cherche pas copier Tacite, не старайся nepeписывать Тацита! То есть, не длай того, что сдлалъ упоминаемый насмшникомъ Лукіаномъ {Въ Трактат: .} какой-то Креперій Кальпурніанъ, которой, принявшись сочинять Исторію войны между Римлянамии и Парянами, списалъ почти отъ слова до слова укидида, перемнивши только названія земель, дйствующихъ лицъ и народовъ! Признаюсь теб, предложенное выше правило и для меня показалось бы нсколько темнымъ, еслибъ неслдовало тотчасъ и объясненіе, въ чемъ не должно подражать Тациту. Чтожъ! его-то Французы и пропустили мимо! Почтенный Авторъ не совтуетъ вставлять въ разсказъ нравственныя апофегмы, какъ то длывалъ Римскій Историкъ. Апофегма, теб извстно, есть краткое остроумное изреченіе, то же что сентенція. Читай въ Предисловіи: ‘Историкъ разсуждаетъ только въ объясненіи длъ, тамъ, гд мысли его какъ бы дополняютъ описаніе. Замтимъ, что сіи апофемы бываютъ для основательныхъ умовъ или полу-истинами, или весьма обыкновенными истинами, которыя неимютъ большой цны въ исторіи, гд ищемъ дйствій и характеровъ. Искусное повствованіе есть долгъ бытописателя, а хорошая отдльная мысль даръ: читатель требуетъ перваго и благодаритъ за второе, когда уже требованіе его исполнено. Не такъ ли думалъ и благоразумный Юмъ, иногда весьма плодовитый въ изъясненіи причинъ, но до скупости умренный въ размышленіяхъ?’ Вроятно, Французамъ непонравилось, что здсь краткія остроумныя изреченія смшиваются съ размышленіями: излишество первыхъ въ самомъ дл показывало бы только ребяческій вкусъ историка, но размышленія необходимы: безъ нихъ Тацитъ и Юмъ непоказали бы своего глубокомыслія, не получили бы права на титло Философовъ-Историковъ {As he (Tacitus) is profound in reflexion, so he is striking in description, and pathetic in sentiment. The philosopher, the poet and the historian, all meet in him. Blair.}. Гюмъ, или Юмъ, думаю вмст съ описателемъ жизни его во Французскомъ Словар Историческомъ {Nouv. Diction. Hist. Lion. 1804 T. VI, p. 339.}, нетолько не скупъ на размышленія, но особенно достоинъ примчанія по безпристрастію своему и по мудрости размышленій.
И слдующаго нтъ въ перевод: ‘Историкъ (Юмъ), коего мы назвали бы совершеннйшимъ изъ Новыхъ, если бы онъ не излишно чуждался Англіи, не излишно хвалился безпристрастіемъ! Въ укидид видимъ всегда Аинскаго Грека, въ Ливіи всегда Римляна, и плняемся ими и вримъ имъ. Чувство: мы, наше оживляетъ повствованіе.’ Здсь, наконецъ, узнаемъ, что именно есть хорошаго въ укидид и въ Ливіи: они плняютъ насъ живымъ своимъ чувствомъ любви къ отечеству!
Любовь къ отечеству, другъ мой, есть долгъ гражданскій, долгъ священнйшій и столько же приятный для души благородной, безпристрастіе же, есть первый, важнйшій, непремнный долгъ бытописателя. Я хочу знать о происшествіяхъ, объ историческихъ лицахъ описываемой страны, а совсмъ не о томъ, гд родился историкъ, и до какой степени любитъ онъ свое отечество, Чувства души его для меня постороннее дло, когда читаю его твореніе, когда ищу въ немъ истины. Требую отъ историка, чтобы онъ показывалъ мн людей такими точно, какими они дйствительно были, а полюблю ли ихъ, или нтъ, одобрю ли ихъ мысли, ихъ поступки, или напротивъ — еще уже до меня, не до него касается. уклдидъ, Аинскій Грекъ, описывалъ дла современныя, дла, въ которыхъ и самъ принималъ участіе, Гюмъ повствуетъ о происшествіяхъ давно минувшихъ. Ливій, писавшій единственно для римлянъ, которые вообще мало заботились о варварскихъ своихъ сосдахъ, одинаково повствуетъ о правленія какъ Царей, такъ и Консуловъ, нескрываетъ удачь и неудачь Римскаго народа, рисуетъ картины, даже иногда разсуждаетъ, подобно Англійскому бытописателю. Не знаемъ, какими красками изображалъ онъ современныя происшествія, ибо послднія книги его поглощены временемъ, но намъ извстно, что Августъ называлъ его значительнымъ именемъ Помпеянца, но безъ умышленной укоризны въ приверженности къ партіи любителей свободы республиканской. Какъ бы то ни было, укидидъ имлъ въ виду только Греческихъ читателей, Титъ Ливій только Римскихъ: въ наше время написанное въ Англія читаютъ въ Россіи, и что выходитъ въ свтъ въ Европ, то спустя три мсяца переводятъ въ Америк или въ Англіи. Сколько побудительныхъ причинъ къ безпристрастію, которое впрочемъ и древними: вмняется въ непремнную обязанность историку! Еще скажу: любовь къ отечеству въ Историк есть дло постороннее важной его должности, ни мало непрепятствующее быть справедливымъ. Священное, сладостное чувство сіе направляетъ желанія и поступки наши къ цли общаго блага! Въ этомъ состоитъ польза его — и довольно. Одушевленный любовію къ отечеству служитель правосудія называетъ доброе добрымъ, злое злымъ, и каждому опpeдляетъ достойное возмездіе — для пользы общественной, обнаруживать же оное господствующее чувство тогда было бы не у мста. Теперь ты догадаешься, почему парижскіе перелагатели сочли ненужнымъ выпущенное ими мсто изъ Предисловія.
Слдующее находится въ перевод: ‘Обращаюсъ къ труду моему. Не дозволяя себ ‘никакого изобртенія’ такъ и по-французски: aucune invention ‘я искалъ выраженія въ ум своемъ, а мыслей единственно въ памятникахъ.’ Жаль, очень жаль, что во многихъ памятникахъ мысли донын остаются еще тусклыми! ‘Искалъ духа и жизни въ тлющихъ хартіяхъ,’ у Французовъ, будемъ справедливы, еще краснорчиве: dans la poussiè,re des anciennes chroniques ronges par les vers — какая врная картина! ‘желая преданное намъ вками соединитъ въ систему, ясную стройнымъ сближеніемъ частей,’ и дале. Но слдующія строки, незнаю почему, не полюбилисъ господину Фюрси и его товарищу: ‘Прилжно истощая матеріалы древнйшей Россійской Исторіи, я ободрялъ себя мыслію, что въ повстнованіи о временахъ отдаленныхъ есть какая-то неизъясненная прелесть для нашего воображенія: тамъ источники Поэзіи! Взоръ нашъ, въ созерцаніи великаго пространства не стремится ли обыкновенно — мимо всего близкаго, яснаго — къ концу горизонта, гд густютъ, меркнутъ тни и начинается непроницаемость?’ Благосклонные переводчики вроятно охотне разсматриваютъ предметы близкіе и ясные, нежели самыя отдаленныя, на краю горизонта мелькающія тни: по сему они и незахотли воспользоваться остроумнымъ уподобленіемъ матеріаловъ древнйшей Россійской исторіи концу горизонта. Ежели этой догадки моей ты не одобришь, вотъ другая, выбери себ любую. Источники Поезіи, подумали Французы, въ древнйшей Исторіи Руссійской и мутны и весьма скудны, ибо Русскія, подобно Римлянамъ, почти совсмъ неимютъ баснословнаго времени, которое имъ собственно принадлежало бы, какъ имли его Греки. Если бы въ самомъ дл тамъ были источники Поезіи, то досужіе поеты ихъ (подумалъ Фюрси, бывшій въ Россіи, и слдственно свдущій о жить быть нашихъ поетовъ) не ходили бы съ ушатами своими къ Иппокрен и Кастальскому потоку. Источниковъ Поезіи искать должно въ истинномъ или вымышленномъ мір, но въ мір извстномъ какъ самимъ пвцамъ, такъ и ихъ слушателямъ, въ мір, гд мелькаютъ хотя не ясныя тни, но всми знаемыя и для всхъ интересныя по своей красот, но могуществу, по качествамъ и приключеніямъ. Таковы божества и герои Греческіе, прославленные пвцами: милліоны людей, врили бытію ихъ и восхищались изображеніями ихъ дяній. Въ трагедіяхъ Сумарокова, у Хераскова, находимъ знакомыя вамъ имена лицъ и мстъ, но мало видимъ подробностей, которыя былибы всмъ извстны. Наши творцы творили только для самихъ себя. Вкъ подобный нашему неблагоприятствуетъ изобртенію системъ баснословныхъ, и ходить за край горизонта къ столь скуднымъ источникамъ было бы трудиться по пустому.
[Каченовский М.Т.] От Киевскаго жителя к его другу: (Продолжение) // Вестн. Европы. — 1819. — Ч.104, N 5. — С.45-53.