От 10-ти до 4-х и от 4-х до 10-ти, Левидов Михаил Юльевич, Год: 1923 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Михаил Левидов.

От 10-ти до 4-х и от 4-х до 10-ти^*1

_______________

^*1 Печатается в качестве письма в редакцию.

1. Почему такое заглавие.

Это проще, чем кажется. От 10-ти до 4-х — служебные часы. А потом, от 4-х до 10-ти советский гражданин живет для себя. Две стороны жизни, служба общему делу и личный быт. Совсем не страшно, отнюдь не неожиданно, что эти обе стороны жизни не совпадают одна с другой, дисгармонируют, противоречат. И не требуется от скромного советского работника, чтоб они совпадали. Совсем не обязательно, отнюдь не необходимо, чтоб машинистка в промежутке от 10-ти до 4-х, пишущая о вреде соглашательства, — осуществляла эту идею в своем домашнем быту, во взаимоотношениях со своей подругой, с которой она делит комнату. Тут вполне допускается дисгармония.

Уже гораздо хуже, когда служащий Наркомздрава, от 10-ти до 4-х, изобретающий проект борьбы с пьянством, от 4-х до 10-ти упивается самогоном. Эта дисгармония несколько неприятна и допустить ее гораздо труднее. Но совсем плохо, когда от 10-ти до 4-х ставишь землю дыбом, а от 4-х до 10-ти ползешь на карачках, считая при этом что и тут и там делаешь одно и тоже дело. Бывают такие абберации.

Увы, иногда, мне кажется, что у нас в Р. С. Ф. С. Р. от 10-ти до 4-х занимаются политикой, экономикой, вообще работают в революционном плане и масштабе, а от 4-х до 10-ти занимаются культурой.

А также кажется мне, что в это страшное, таинственное, чреватое скудными плодами ползания на карачиках время, — была решена, продумана, отточена, написана, проверена и подписана одна статья. ‘Заметки о культуре и некультурности’ — она называется тов. Вяч. Полонский — ее автор: помещена она в 3-ей книжке ‘Красной Нови’ за этот год и суть ее — полемика с пишущим эти строки.

2. Полонскому дается тема.

Уметь поставить проблему, — это не значит ли наполовину разрешить ее? Это так. Этому революция научила нас. И показала, что деятели революции именно так, и в тот момент становятся вождями революции, когда им удается поставить проблему.

Трудно сказать почему, — но факт остается незыблемым… Проблемы культуры даже в самом широком обхвате никогда не ставились в дни революции — от 10-ти до 4-х, т.-е. никогда не ставились, как очередные революционные проблемы. Ведь ни для кого же не секрет, что на все исходившее в этом направлении из Пролеткультовских кругов — подлинные и призванные постановщики проблем смотрели снисходительно-досадливо.

Между тем. Работа постановки проблемы: культура и революция — звала к себе. Но подход к этой работе — был в силу вещей партизанский, или индивидуально-анархичный — от кого бы этот подход не исходил.

Конечно, партизанским и индивидуальным был и мой подход к этой проблеме с точки зрения ‘организованного упрощения культуры’^*1. Не решение проблемы тут имелось в виду, а примерный обстрел ее, комбинированная с боем разведка.

_______________

^*1 Кр. Новь январь — февраль 1923 г,

Разведка установила многое ценное.

Вот вкратце ход мыслей этой моей статьи.

Революция отняла прибавочную, не заработанную стоимость не только у капиталистов и помещиков, но и у интеллигенции. Прибавочной стоимостью у интеллигенции является ее монопольное положение в области производства и потребления т. н. духовной культуры, т.-е. комплекса благ духовного быта. Революция уничтожила эту группу монополистов. И, естественно, произвела — или производит, — или должна произвести процесс переоценки об’екта этой монополии. Этот процесс с точки зрения автора статьи — должен свести к процессу организованного упрощения культуры, как в области производства так и потребления, упрощение культуры в области производства означает: лишить искусство той доминирующей роли, которая была у него в комплексе духовных благ, и приравнять искусство к социальной полезности обычного порядка, в области потребления это упрощение сводится к очистке его от шелухи пассивных эстетических эмоций: потребление должно явиться лишь посредствующим звеном в производстве, а не самоцелью: каждый потребитель должен быть в потенции хотя бы производителем, вот один из многих конкретных выводов, взятый как ударный, обостреный пример: в плане революционного творчества культуры — не театральная студия нужна деревне, дающая лишь пассивные эстетические эмоции, а студия по работе над землей, могущая дать импульс к дальнейшему производству, дающая об’ективную возможность каждому студийцу-потребителю сделаться производителем.

Вот тема, которую взял для упражнений своих т. Полонский. Что он с ней сделал?

3. Кочки в болоте.

Как кочки среди серого скучного болота, попадаются в статье Полонского три-четыре мысли, о которых можно говорить.

А мысли эти таковы.

1. Революция Российская защищала русскую культуру от грозившего ей уничтожения… ‘заботливо оберегались и пополнялись Эрмитажи и библиотеки… субсидировались театры и консерватории и создавались всякие благоприятные условия для популяризации’ духовных ценностей (‘Кр. Новь’ книга 3, стр. 273).

2. В общем плане культуры литература и искусство не должны быть развлечением: ‘мы хотим весь мир превратить в произведение искусства’ (стр. 279).

3. Культура должна быть синтетичной: в деревне нужны студии по театру и студии по работе над землей.

Процесс культурного развития движется по пути экстенсификации культуры по вовлечению в поле зрения все более широких масс, и интенсификации т.-е. углубления ее (стр. 279 и 80).

Это все.

Ну а теперь поговорим.

1. Проблема взаимоотношения революции и культуры? Что за пустяки, нет такой проблемы. Была поставлена и прекрасно решена лишь одна проблема: административно-транспортная. Проблема — как поставить милиционера в Эрмитаже и публичной библиотеке и как безопасно доставить из глуши Рязанского уезда книги и фарфор в столицу. И революция удачно справилась с этой проблемой — торжествует тов. Полонский, заявляя — какое же тут упрощение культуры.

Так значит роль русской революции в строительстве культуры свелась к охранительным функциям стража, дворника, милиционера? Так значит, мне и всем остальным, лишь приснились эти долгие дебаты о том, кому нужны, — и как нужны — эти самые музеи и библиотеки, мучительные сомнения — можно ли, нужно ли сохранить преемственность с духовным опытом буржуазного общества, или начинать все заново, яростные недоумения — мыслимо ли достижения немногих сделать об’ектом массового потребления, тягостные раздумья, как должна строиться культура класса еще не победившего, но уже побеждающего?..

Так значит этого не было? Приснилось? Или товарищ Полонский спал? Поставили милиционера — и кричим: Осанна! Этакая нигилистски-благополучная психика у тов. Полонского… Поистине только от 4-х до 10-ти она смогла выработаться.

2. ‘Мы хотим превратить весь мир в произведение искусства’. А то можно еще превратить в цветник, в кегельбан, мало ли еще на свете слов.

Просто обидно! Перед ним серьезная тема, серьезный вопрос. Марксизм уже десятки лет бьется над проблемой социальной полезности искусства, уже на протяжении русской революции томы книг написаны о том, чем искусство должно быть в революционный период, не нова уж мысль о том, что низведение искусства на роль обычной социальной полезности принципиально не разнствующего от других обычных социальных полезностей, лишить искусство этого ореола внеклассовости, каковой ореол при самой приблизительной проверке оказывается фальшивой монетой, об этом думать нужно.

Но товарищ Полонский отделывается звонкой фразой. Перед ним ряд мыслей о роли искусства в культуре и революции, он их не анализирует, не оспаривает, не противопоставляет им соответственного ряда своих мыслей. Ничего. Он только декламирует. И как декламирует! Ведь кто-кто уж не декламировал вот таким же образом! Кто-кто, — на протяжении всей истории не хотел превращать мира в произведение искусства. Небольшой тут вопрос — какого искусства! Помнится уже Платон мыслил о мире — под властью интеллекта немногих, — как произведении искусства… Тов. Полонский обходит вопрос о роли искусства в культуре точно так, как он обходит вопрос об отношении революции к культуре.

3. Насчет синтетичности культуры. Тут. тов. Полонский имеет повидимому в виду мне возразить. Левидов, мол хочет мужика обидеть, лишая его студии по театру, а культура между прочим, должна быть синтетична. Классический образчик пустословия! Ведь, чуть-чуть только отделавшись от послеобеденной психологии, можно было понять тов. Полонскому, что тут речь о пути, направлении, тенденции идет, что сейчас мы живем поистине в благословенное, такое редкое в истории время — революционное время — когда каждую проблему нужно брать в диалектически-боевом порядке, когда сказать тоном безмятежного соглашательства — и то и другое — это значит ничего не сказать, когда обывателя от революционера отличает именно стремление — подсознательной части — благополучно смазать вопрос, когда преступлением против живой жизни является желание окутать эту жизнь душистой ватой дешевого оптимизма — мы, — мол, и то и другое…

Это методологически.

А по существу: ставя вопрос о студии театра или студии по работе над землей, мы ставим вопрос о потребительской или производственной культуре. Не мной он выдвинут, о нем уж воробьи с крыш чирикают, только тов. Полонский вот не удосужился еще чирикнуть. Является ли насаждение театральных студий насаждением потребительской пассивно-эстетно-эмоциональной культуры? Об этом можно спорить. Ведет ли насаждение студии по земле к насыщению потребительской крестьянской психики производственными импульсами? Об этом можно спорить. Не сводится ли процесс формального упрощения культуры путем максимального из’ятия из комплекса духовных благ, благ т. н. высшей расценки, — благ глубоко анархичных — к процессу величайшей организационной сложности, как всякий процесс взнуздывания хаоса, внесения целевых начал в царство анархии, заковывания в гранит берегов безкрайнего потока? Конечно и об этом можно спорить. Я вовсе не претендовал, компануя мои об этом мысли, что они незыблемые истины. Для меня эти мысли рабочая гипотеза, если смотреть иначе, то не в статье писать эти мысли, а высекать их на каменных скрижалях. Это все спорно? Так спорьте же, черт возьми!

Но тов. Полонский не спорит. Нельзя ведь спорить, ничего не имея за душой кроме канареечной мудрости, что, мол, и то нужно, и то не плохо… И он еще бросает вызов, становясь в позу: Белинский или скотоводство… Пусть нам Левидов докажет, что вопрос так именно стоит у нас, что именно так его ставить надо — и мы сложим оружие’. Какой же он безжалостный по отношению к самому себе, этот Полонский! Нужно ли так ставить вопрос — это дело десятое, но что он уже так стоит — об этом свидетельствует полемика Бухарина и Яковлева, вся работа Гастева.

Он этого не знает, Полонский. Революция в культуре? Зачем? Ведь все так благополучно. Раньше в музеи ходили немногие, а теперь ходят все, раньше Белинского кандидаты в Полонские, а теперь и мужичек будет читать, идя за плугом, — вот и все. Культуру экстенсифицируем и интенсифицируем, — совершенно не важно, что мы не понимаем, да и понимать не желаем, — что есть этот об’ект экс-и ин-тенсификации…

Отправьте на чердак ваше оружие, тов. Полонский, — у вас чердак есть на квартире? Пусть оно ржавеет там и покрывается плесенью. Хотя, и отправлять не нужно: вы все равно ведь сидите от 4-х до 10-ти на чердаке, снимая вашим оружием нагар со свечи: на чердаке уютного мещанственного эклектизма, где так мирно и хорошо мечтается, как мудро сделала революция, приставив к каждому музею милицейского, и как трогательно это смотреть на мужичка, вспахивающего борозду, со статьей Полонского в руках. Помнится и гоголевский полковник Кошкарев так мечтал.

4. Но чердак нужно разрушить.

Мы — работники левой культуры — этот чердак намерены разрушить. Дело революции не шестичасовое, не только от 10-ти до 4-х. Смешно и безобразно, нелепо и невозможно, просто нельзя:

обнажать прием в политике и экономике, оставляя его стыдливо завуалированным в культуре и быту…

воспитывать себя для мировой революции, сохраняя благоговейное уважение к абсолютам и шибболетам, к долам и табу…

выступать против соглашательства на площади, оставляя для соглашательства послеобеденный чердак…

быть максималистом во времени — и минималистом в дне…

ставить землю дыбом — ползая на карачиках.

Ибо области политики-культуры-быта не раздельны так, как раздельными бывают чердак и зало заседаний.

Это сообщающиеся сосуды, сплетенные русла, пересекающиеся плоскости, поремежающиеся пути.

Левая политика властно требует левой культуры, левого быта.

И в конечном итоге дорога революции, — это дорога к организованному человеку, американизированным марксистом называет его Бухарин, рецепты его монтировки пытается дать Гастев.

Это, пожалуй, рановато. Первым моментом в процессе создания организованного человека является устранение элементов, препятствующих развитию процесса.

А главное препятствие — это дуализм в восприятии действительности — психика служебных и не служебных часов, отыгрыш на культуре и быту — от политики и экономики, прекраснодушный эклектизм в трактовке горячих жизненных проблем, все то, что такой тяжелой, грузной, уныло-бездарной глыбой оседает на чердаках жизни.

Тут еще много будет всяких препятствий: ведь таить нечего — лишь первым плугом прошлась революция по целине косного окаменелого быта, да и то не электрифицированным плугом, а самодельным, на веревочках.

Тем более надо разрушить эти вновь отстроенные, из советских лесов чердаки. Через эти чердаки, через обитателей их — лежит путь к левой культуре, левому быту, организованному человеку.

Оригинал здесь: Левидов М. От 10-ти до 4-х и от 4-х до 10-ти. [Статья] // Леф. 1923. N 3. С.148-153.